Павлов остановил автомобиль у забора больницы, выскочил с черной матерчатой сумкой из кабины, подошел к глядящим во двор окнам палат и крикнул: "Зоя!" В одном окне на втором эта¬же показалась женщина в белом платке и цветастом больничном халате. Она помахала ему рукой. Павлов поднял вверх сумку и мотнул головой в сторону входа в здание: спускайся, передачу принес. Через минуту они разговаривали в коридоре больницы.
- Как там Даша?
- Сегодня лучше.
- Температура есть?
- Тридцать семь и одна.
- А что ты ее не принесла? Спит, что ли?
- Да.
- Ясно. Ну, передавай ей гостинцы от папки и поцелуй, - подал сумку Павлов. - А я сейчас в рейс смотаюсь.
- Куда?
- В Есиль. Вечером дома буду.
- Колька хоть уроки учит?
- У-учит, куда ему деваться, - усмехнулся Павлов.
Он повернулся и зашагал к выходу, но остановился, подошел обратно к жене, поцеловал ее в бледно-розовую щеку и теп¬ло добавил:
- Ты не переживай, все нормально дома. Завтра вместе с Колькой навестим тебя.
Женщина поднялась в палату и в окно наблюдала, как ее муж, сильный, коренастый человек в бараньем полушубке, садит¬ся в бензовоз. Она даже в запотевшее окно кабины угадывала резкие черты его лица: твердо сжатые губы над мощной челюстью, острые, очень близко сидящие друг к другу стальные глаза, ершистые хмурые брови, тонкий нос, светло-русые кудри, которые выбиваются из-под черной меховой шапки, надвинутой на широкий лоб. Внешне Павлов казался холодным и неприступным, но за двенадцать лет супружеской жизни она знала сколько доброты и щедрости кроется за этой внешней суровостью, и любила его искрен¬не со времен девичества.
Женщина помахала рукой в окно, хотя понимала, что муж этого не увидит.
Двигатель бензовоза не успел остыть, и Павлову достаточ¬но было нажать ступней на стартер, чтобы машина завелась. Иван вытащил из кармана пачку "Беломора", вытряхнул из нее папиросу, помял коричневыми, потрескавшимися пальцами и, щелк¬нув газовой зажигалкой, прикурил. Сиренево-серый дым заклубил¬ся в машине. Павлов бросил пачку в бардачок, отжал муфту, включил первую скорость и вырулил на проезжую часть улицы. Мимо, сигналя, проехал самосвал. Павлов в окно помахал рукой его водителю. Знакомый.
Погода стояла нехорошая: мела поземка, холодно, пасмурно. До Есиля километров шестьдесят по асфальтированной трассе, и Павлов не боялся бурана. Машина его два месяца назад побыва¬ла в капитальном ремонте и теперь работала безукоризненно. Шофер еще в сентябре утеплил салон, печка грела хорошо, и всерьез беспокоиться было не о чем.
Бензовоз проехал несколько кварталов поселка и поднял¬ся на высокий грейдер. Отсюда час езды до Есиля. Павлов уже седьмой год возит по этой дороге горючее в свой район и знает каждую ложбину, каждый бугорок и даже каждый кустик вдоль нее, как знают пастухи ту местность, в которой выпаса¬ют стада в течение многих лет. Сейчас все запорошено снегом. Его в этом году мало, и местами проглядывают плешины промерз¬шей земли.
Иван едет и поет. Он всегда так, когда в кабине один. Поет все, что может вспомнить. Километры под машиной, как и минуты на ручных часах шофера, пролетали быстро под песню. Песня была фоном, как гудение машины, которую через десяток километров пути Павлов переставал замечать, погружаясь в раз¬ные думы. Дочка болела уже две недели, и это волновало его. В больнице, злосчастной, не было обыкновенного аспирина, что¬бы сбить Дашутке температуру. И вообще в больнице больше не было, чем было. Но что Павлова бесило больше всего, так это то, что не было в основном для таких работяг, как он и его жена, воспитательница детского сада, для местного руководст¬ва всегда все было. На днях Зоя рассказывала, что у них в больнице в отдельной палате с телевизором и холодильником лежит жена секретаря райкома с больным сыном. Занимают пала¬ту они вдвоем и еду приносят им на подносах прямо в комна¬ту. Из комнаты есть вход в отдельный туалет. Так что жена секретаря с остальным народом нос к носу не сталкива¬ется.
Павлов с улыбкой поет "А кто его знает...", а глаза у него злые, и руки до побеления в пальцах сжимают черный круг руля.
"Интересно, - думает Павлов, - сколько встречных бензовозов попадется мне по дороге до Есиля?" Начинает считать. Один... два...
II
В это время навстречу из Есиля идет другой бензовоз. Девяносто километров в час показывает стрелка спидометра, хотя цистерна наполнена горючим. Два двадцатилетних челове¬ка сидят в кабине и весело разговаривают.
- Ты их обогнал? - спрашивает смуглый, черноволосый казах, смеясь одними глазами на круглом, добродушном лице.
- Конечно! - гордо трясет рыжей головой русский. На его симпатичном с тонкими чертами лице, украшенном аккуратными черными бровями и усиками, красиво загнутыми ресницами, появляется самодовольная улыбка. - Мы выехали на проселочную дорогу, ка-ак дали по газам! Неслись как сумасшедшие! Я ду¬мал: у меня рессоры полетят! Ничего, обошлось. Я первым при¬ехал, Канат вторым, а Толик третьим.
- Сколько километров проехали?
- Восемь. От водокачки до третьей полеводческой бригады.
- Так там же дорога паршивая!
- В том-то и дело. Поэтому я и боялся за рессоры.
- Ну вы даете! - помотал головой смуглый парень, в улыбке показывая белые, словно кварц, красивые зубы. - Я бы не согласился участвовать в такой гонке. И как вы рассчитывались?
- А мы заранее договорились: кто приедет третьим - ста¬вит два пузыря водки, кто вторым - один, кто первым - ни¬чего, а бухаем вместе.
- Не плохо придумали, - заметил смуглый, смотря на до¬вольного друга, крутящего баранку.
- Я говорю им, - вспомнил русский, - давайте Армана позовем бухать.
- Бакенова?
- Какого Бакенова? Тебя.
- А-а.
- Не согласились. Говорят: если бы участвовал в гонке, тогда и пригласили бы, а то будет пить за наш счет... Как ты? Без обиды?
- Конечно, они правы.
Парни минуту ехали молча. За это время обогнали два грузовика и "Москвич".
- Ну ты, Ленька, и лихач! - покачал головой Арман. -Я с грузом больше семидесяти не иду.
- Да, ерунда, - уверенно ответил тот, всматриваясь в длинную стрелу дороги, - я в армии на БТРе знаешь как летал?! И ничего. Даже считался одним из лучших водителей.
- Помнишь, - Арман слегка наморщил лоб, - по-моему, мы еще в пятом классе писали сочинение о том, кто кем хочет стать. Я написал, что буду моряком, а ты - шофером... У меня не сбылось, а у тебя сбылось.
- Помню, - улыбнулся довольный тем детским предсказанием Ленька. - Как в воду глядел.
III
- ...Третий ...четвертый, - произносит Павлов через минут пятнадцать. "А кто его знает, чего он моргает..." - поет он, думая о семье. В другие рейсы он думает о всяком, даже бывает и о политике. Но о политике редко. "Что тут думать, - обычно обрывает свою мысль шофер. - Они и без меня решат, что и как делать, чтобы построить коммунизм." Потом вздыхает: слишком не похоже то, что сейчас делается в стра¬не, на строительство коммунизма, да и социализма тоже. Иван марксистско-ленинской теории никогда не изучал, у него образование-то восемь классов, но вот нутром чувствует, что с со¬циализмом в стране что-то не то. "Пятый...". Иван поет и опять вспоминает жену, Кольку, больную Дашу.
Шестой, как огромный гаубичный снаряд, вылетел из-за КрАЗа с платформой в то время, когда Павлов поравнялся с кабиной КрАЗа. До лобовой встречи двух автомобилей оставались доли секунды, и мозг Ивана сработал как компьютер. Никакими художественными средствами невозможно передать скорость его мысли. И так, как это можно передать словами, будет в тысячу раз длиннее, чем длилось это трагическое мгновение. Павлов успел увидеть, что навстречу ему также идет бензовоз, и что грейдер здесь менее высок и отвесен, чем в других местах. Его руки отчаянно крутанули руль вправо, и машина полетела в кювет. Шофер, распахнувши дверцу, выпрыгнул на мелькающую под ним, пляшущую, запорошенную снегом землю. Больно ударив¬шись, он потерял сознание…
Очнулся Павлов быстро и сразу почувствовал чудовищную боль в правой руке. Лежал он на животе лицом вниз и не мог пошевелиться, от боли мутнело в голове. Вблизи раздался то¬пот бегущих людей. Ленька, Арман и пожилой, низенький шофер КрАЗа спешили к нему на помощь.
- Живой? - спросил хриплый голос пожилого.
Павлов с усилием повернул голову в левую сторону и прошевелил посиневшими губами:
- Что с рукой? Почему не могу встать?
- Рука твоя по плечо под опрокинутой набок машиной. Как это еще не на голову или туловище! - угрюмо покачал головой водитель КрАЗа. - Прям под задним колесом рука.
- Смотрите, капот дымится! - тревожно воскликнул Арман.
- У тебя в цистерне бензин есть? - спросил Ивана пожи¬лой.
- Остатки, - превозмогая боль, произнес Павлов, - зато бак полный.
- Лом в машине есть?
- Нет. Лопата только возле цистерны была привязана.
- Так. Вы, парни, быстро найдите лопату, - распорядил¬ся водитель КрАЗа, - а я побежал за ломом. У меня есть.
- Шапку наденьте на голову, а то застужу, - простонал Павлов.
Пока Ленька снимал с лежащего на боку автомобиля лопату, Арман нашел валявшуюся под откосом грейдера шапку и надел ее на голову Ивана. Прибежал с ломом запыхавшийся водитель КрА¬За. Из капота бензовоза угрожающе валил дым.
- Пацаны, давайте быстрей, если машина вспыхнет, то считай пропало! - суетился пожилой шофер, втыкая лом под ко¬лесо машины, намертво прижавшее руку Павлова к окаменевшей земле. Никто не спрашивал, что означает "считай пропало", всем и так все было ясно.
Ленька и Арман тоже как могли ухватились за лом, и они в шесть рук пытались как-то приподнять или сдвинуть колесо, чтобы освободить плененную руку. Изо всех сил толкали вверх это роковое колесо, скрипели зубами, мычали от напряжения и ярости, от желания во что бы то ни стало спасти лежащего возле бензовоза человека. Но тщетно. Приподнять его означало то же, что и сдвинуть с места несколькотонную машину. Трое были бессильны сделать это.
Из двигателя машины вырвалось пламя, и его жаркое, пахнущее нефтью дыхание достало людей, пытающихся вызволить из беды товарища. Водитель КрАЗа, Арман и Ленька в ужасе отпрянули от машины в сторону, бросив лом. Огонь перемещался в сторону цистерны и бензобака.
- Слушайте! - крикнул побледневший Павлов. - Кто-нибудь возьмите лопату и подойдите сюда!
Пожилой поднял с земли лопату и боком приблизился к лежащему. Было страшно, огонь неумолимо приближался к бензобаку и цистерне.
- Руби! - резко и решительно приказал Павлов.
- Что? - вздрогнул подошедший.
- Руку! - рявкнул отчаянно Иван. - Руку руби! Быстро!
- Нет! - Отошел пожилой. Вдруг его осенило и он повер¬нулся к Леньке.
- Слушай, - хрипло сказал пожилой, насупившись, - ты виноват в аварии. Руби! - И бросил лопату тому под ноги.
- Нет, вы что, - перекосилось лицо Леньки, - я не могу!
- Эй ты, щ-щенок! - отчаянно крикнул Павлов. - Я тебя спас! Так найди и ты в себе мужество спасти меня!
- Я не могу, не могу, - шевелил посеревшими губами Ленька, подняв лопату и приближаясь к машине.
- Руби, подонок! Руби! - жутко кричал Павлов, в бешен¬стве колотя свободной рукой по обледеневшему насту.
Ленька занес тупое острие штыковой лопаты над лежащим человеком и ударил по спрятанной в рукаве бараньего полушубка руке Павлова у самого плеча. Иван с воплем скорчился, и слезы брызнули из его зажмурившихся глаз.
Ленька не выдержал, бросил лопату, отбежал в сторону и зарыдал.
- Что же вы делаете, гады! - протяжно закричал Павлов, чувствуя близкую гибель. - Что же вы делаете! Спасите же меня!
Арман, шокированный увиденным, трясся всем телом, не мигая глядя блестящими глазами на извивающегося от невыносимой боли Павлова. Неожиданно какая-то дикая и отважная сила толкнула его к бензовозу. Он несколькими прыжками оказался у машины, схватил брошенную другом лопату и со всего маху уда¬рил ее острием руку Павлова. Раздался хруст дробимой кости. Но тупая лопата не смогла пробить полушубок. Арман с нечеловеческой яростью и злобой на все обстоятельства, которые сейчас отбирали жизнь у попавшего в аварию человека, и которые они, трое остающихся жить, не могли переломить, стал с глухим уханьем втыкать лопату раз за разом в месиво костей, мяса и лохмотьев полушубка Павлова, всеми своими внутренними силами заглушив в себе сострадание к корчащемуся и стонущему Ивану.
Пламя лизнуло бензобак, и облако черно-красного огня с шипением, похожим на глухой мощный гул, вспышкой объяло машину и все, что было вокруг. Из этого облака выскочил пылающий комок и покатился по снегу. Пожилой шофер КрАЗа сбросил с се¬бя куртку и кинулся к нему. Подбежали водители еще двух подъ¬ехавших автомашин и стали помогать тушить одежду на Армане.
Ленька стоял поодаль, качался из стороны в сторону на дрожащих ногах и померкшими глазами на бескровном, измученном лице смотрел на черное облако дыма, тянущегося от бензовоза к горизонту.
Да, очень тяжелая жизненная история.Неожиданный конец.Неожиданная развязка.Насколько тонко подмечены тобой, Сергей эмоции и переживания людей! Не перестаю удивляться твоему мастерству!