Трагедия на Байкале. Гибель «Сталинградца»

Газета «Байкальские зори» N 32,34,36 август-сентябрь 2004 года.
К 65-летию «Байкальских зорь»

«Не думали братцы, мы с вами вчера,
Что завтра умрём под волнами…»

Этот материал, подготовленный для районной газеты Зинаидой Ивановной Каплиной, вновь возвращает нас к страшной трагедии на Байкале, разыгравшейся полвека назад. Зинаида Ивановна давно и плодотворно сотрудничает с «Байкальскими зорями». И на этот раз она проделала огромную работу, собирая по крупицам события тех трагических для островитян дней.

Как она пишет в своём письме в редакцию: «ходила по домам, к себе приглашала людей, исписала кучу бумаг, пока работала над этим материалом. Посвящаю свою статью не только юбилею районной газеты, но и юбилею посёлка Хужир, его истории, памяти погибших».

Со дня трагедии на Байкале, унёсшей жизни 17 человек, прошло почти 50 лет. Случилось это 24 октября 1954 года, когда из команды и пассажиров сейнера «Сталинградец», принадлежащего Мало-морскому рыбзаводу (ММРЗ), остался в живых 1 человек. И ещё остались в живых люди на барже «Чайка», которую вёл на буксире «Сталинградец».

Помню, что в конце октября установилась тёплая погода. Мы, старшеклассники, копали картошку на общественном огороде. Кто-то из вновь прибывших принёс весть, что потерялся «Сталинградец», живы ли моряки – неизвестно. В те дни тревога за судьбу людей со «Сталинградца» охватила весь посёлок. Родные, матери, жёны, дети, да и просто свободные от работы люди столпились на песчаном пятачке между конторой рыбзавода и столовой. Надеялись, ждали, плакали, требовали правды от начальства.

Директор Хазагаев Т.М. и главный инженер Хазагаев Ф.М. успокаивали их, говорили, что из рыбтреста есть обнадёживающие вести. Но правду и они не знали или тянули время. Надо сказать, что в ту пору Маломорский рыбзавод имел неплохой флот. В его состав входили суда: сейнеры «Сталинградец», «Ленинградец», два морских охотника «Сибиряк» и «Охотник». Во время Великой Отечественной войны на такие суда навешивались бронированные листы, и они должны были выслеживать вражеские подлодки. Были железный катера «Победа» и «Норд-вест». Этот маленький катерок выполнял работу военную. Он разводил за собой весельные лодки с рыбаками по всему Малому морю и даже водил их в Усть-Баргузин, Нижнеангарск, Заворотную, Покойники и в другие места.
А по утрам собирал и отводил их на рыбопромышленные пункты.
Кроме того было два катера АМБ (Астраханский морской буксир) (эмбешки) – «Сатурн» и «Юпитер» и четыре небольших катера-мотобота «Щука», «Омуль», «Хариус», «Ольхон» и несколько деревянных несамоходных барж.

Как и большинство катеров «Сталинградец» перевозил рыбу. Разгружались в Слюдянке, а если был спецуказ из Иркутского рыбтреста (позднее стал рыбокомбинатом), то в Листвянке. Оттуда рыбу везли в Иркутск на машинах. Тогда ещё не было консервного цеха в Сухом ручье, ни перевалочной базы в Бурдугузе. Обратно суда загружались оборудованием для цехов рыбзавода, спецодеждой для рыбаков и флота, овощами.

«Флотские» пользовались приоритетом и у начальства, и у населения, особенно молодёжи. Когда катер уходил в рейс, его провожали на молу родные, близкие, просто ребятня. На весь посёлок звучали его сирены. Возвращался катер с этой же «музыкой». При подходе к посёлку на катере должна быть абсолютная чистота, порядок. Вся команда – в форме. Все «флотские» носили в то время форму: китель с шевронами, клёши, фуражки.

Во время войны рыбзавод был на военном положении. За любые нарушения, пусть даже не большие, трудовой дисциплины директор самостоятельно мог посадить под арест на 10-15 суток. Во время подготовки к навигации член команды судов не имел права сходить на берег. Собирали продовольственные карточки и отправляли одного человека отовариваться на берег.

Запчастей не хватало, трудно было делать ремонт, но люди старались всеми силами.

Пополнялись команды судов за счёт «юнг» - выпускников мореходных школ Ленинграда, Пскова и других городов. Умели «флотские» и веселиться. Помню, в поселковом клубе, стоявшем над берегом Байкала, молодёжь собиралась на танцы. Парни в морской форме, а девушки в белых штапельных платьях (на шёлковые редко у кого были деньги) с голубой отделкой, в белых парусиновых босоножках или тапочках танцевали парами. Ярко сияли лампочки, блестел наскобленный, некрашеный пол, проносились пары в вальсе, фокстроте, коробочке и другие.

«Зрители» чинно сидели у стен на скамейках. Нам, старшеклассникам, лишь по праздникам разрешалось видеть это чудо и то только до прихода «контроля» - учителей.

ММРЗ в те годы рыбы ловил много. Кроме сетевых бригад было несколько закидных неводов и один ставной. Весь улов надо было собрать, засолить, закоптить и реализовать. Собирали добытую рыбу по рыбоприёмным пунктам, расположенным на острове и по побережью Малого моря: Хужире, Харанцах, Песчаной, Ташкае, Тодокте, Шибетах, Шиде (соровая рыба), Халах, Улан-Хане, Крестовой.

В летнее время на них работало много школьников. Суда, уходившие в рейс, грузились «под завязку». Грузили и в трюм, и на палубу – ставили 100-200 килограммовые бочки «на попа», так, что матросам приходилось бегать по ним.

К окончанию навигации старались грузов завезти побольше, потому, что своим транспортом это обходилось дешевле. Муку для островитян завозили два огромных лихтера – самоходные баржи «Роза Люксембург» и «Клара Цеткин».

Пассажиров от порта Байкал и Листвянки до Нижнеангарска доставлял пароход «Комсомолец», сменивший легендарный ледокол «Ангара». На побережье Малого моря он заходил в Загли, Хужир, Крестовую (недалеко от Онгурёна).

Грузили рыбу и на деревянные баржи, которые вёл за собой катер. Всё это было чревато тем, что сильный осенний шторм мог и разбить суда, и погубить жизни людей.

Рыболовецкое судно «Сталинградец» было собрано на судоверфи Большой Речки во время Великой Отечественной войны.

Деревянное судно с невысокими бортами и надпалубными надстройками: мачтами, высокими рубками, кубриком, радиорубкой, камбузом, гальюном. Большим недостатком этих судов было то, что их заливало водой даже при сравнительно небольшой волне через плохо закреплённые, не соединённые между собой, якорные клюзы.
Приходилось часто откачивать воду, да и скорость была небольшая – 9-10 км/час. А при сильной волне и буксире скорость его резко падала. Рейс Хужир – Листвянка – Хужир продолжался 7-10 дней.

Итак, «Сталинградец» вышел с грузом рыбы на борту и с баржей «Чайка» на буксире из Хужира до Листвянки. Приближались шторма, и рейс должен был быть последним. Капитаном на нём в то время ходил Калашников Василий Перфильевич, участник ВОВ, морской офицер, награждённый медалью «Адмирал Ушаков» и медалью «За боевые заслуги». Имя его занесено в книгу «Ольхон – край родной». Плавал он и на катере «Норд-Вест».
Начальник гослова Белозерцев П.И., работавший с рыбаками, отзывался о нём, как о спокойном, рассудительном человеке, хорошем советчике.

Первым помощником капитана был Дубинин Алексей, молодой парень. В нижней команде: старший механик Рыков Александр Кириллович, участник ВОВ, защитник Сталинграда, дошедший с боями до Германии, награждённый боевыми наградами. К большому сожалению, его имя и имена других ольхонцев не были внесены в книгу «Ольхонцы о войне и о себе». Помощником у него был Ермолаев Александр – симпатичный паренёк, светловолосый, с косой чёлкой, подвижный, он чем-то напоминал Сережку Тюленина из «Молодой гвардии». Заводила компаний, любимец молодёжи. Семья Ермолаевых приехала в числе других эвакуированных семей - Шаповаловых, Пининых, Ольховиковых из Подмосковья в 1943 году.

Вместо Дальнего Востока (так же, как семьи Ситниковых, Баязитовых, Гаптрахмановых из Татарии) они попали на Ольхон.

Матросы – Савельев Степан, Родовиков Иван – совсем молодые ребята, не старше 18-19 лет. Радист Бажгеев Гавриил – здоровяк с пышной кудрявой шевелюрой. Судьба приготовила ему «сюрприз» - он пошёл в рейс за другого радиста – Лыкова. Тот играл на трубе в духовом оркестре. Приближались ноябрьские праздники и его оставили на берегу. Было и такое в нашем посёлке – свой духовой оркестр. Не должен был идти в этот рейс и Рыков Александр. Его, как мастера, хорошо знавшего моторы, должны были оставить работать на берегу. Повар(кок) – Нина, молоденькая девушка , лет 18-ти, белолицая, полненькая, с тёмными глазами и ласковым голосом. Она приехала из Забайкалья, чтобы заработать денег. На буксире шла баржа со шкипером Степаном Жуковым. Он плавал помощником капитана на другом катере, но начальство попросило его сходить в рейс и привезти капусту для посёлка.

Разгрузившись в Листвянке, команда погрузила на борт мотор «НВЛ»-80 – сильный для нужд рыбзавода. На катер попросились геологи с оборудованием и трубами для буровиков (вышка стояла в бухте Ая). Сюда же, поближе к молодёжи, попросился и Козлов Дмитрий, только что закончивший срочную службу в военно-морском флоте. Дома, в Хужире, его ждали родители, два брата и три сестрёнки. Степан Жуков звал Дмитрия к себе, на баржу. Но судьба у парня, видно, была другая… Как-то он приходил домой в отпуск – красивый, черноглазый парень. Щеголял в морской форме на зависть местным парням.
Получив «калым» от геологов, команда катера направилась в Большие Коты, расположенные на берегу Байкала. Отоварились продуктами и «горячительным». Дошли до бухты Песчаная. Где находились на отстое несколько катеров, так как было объявлено штормовое предупреждение. Команда понадеялась, что катер выдержит шторм и он отправился в путь.

Ночью налетела «горная» (северо-западный ветер, по - ольхонски «Сарма-матушка»), перевернувшая не один катер, не говоря о лодках, унёсшая жизни сотен людей. Ураганный шторм поднял огромные волны, принёс ледяной холод. Радио связь с катерами велась из Хужира несколько раз в день, часов до 8-9 вечера, в случае шторма – каждый час. Ночью наблюдение за катерами, через радиоэфир, должен был вести рыбтрест. Ходили слухи, что дежурная радистка в Хужире, отстучав, очередной сеанс связи с катером, ушла на танцы. Даже если и вызывал радист сейнера на связь Хужир, рыбтрест, никто не смог бы прийти им на помощь. При таком ветре и тихой скорости катер не мог полноценно бороться со штормом. Катер стала захлёстывать водой, через якорные клюзы, огромные волны качали его с борта на борт. Вода шла по палубе, заливала кубрик.
Роковую роль сыграли трубы геологов, уложенные вдоль бортов, но не закреплённые, они раскатывались по палубе, били в борта. Да и мотор. Хотя и был закреплён, но сорванный водой, тоже стал перекатываться по палубе. Когда его сбрасывали с палубы, он зацепился за борт и повис, накренив катер, но после он всё-таки упал в море.

Алёша Дубинин должен был нести ночную вахту, поэтому приготовил тёплую одежду: полушубок, валенки, шапку. Когда его разбудили, он увидел, что в кубрике по полу перекатывается вода. Быстро оделся, взбежал по трапу наверх. Его встретил шум волн, свист ветра, кромешная тьма. Катер кидало. Понял, что надо спасаться. Забрался по вантам на мачту (для натягивания паруса). Привязался. А волны всё зверели. Снесло палубные надстройки. Рубка ещё держалась. Александр Рыков до последнего «держал мотор», не давая ему заглохнуть, хотя вода в машинном отделении доходила до колен. Те, кого волны ещё не смыли за борт, забрались в рубку, залезли на неё. Но огромной волной сбило и её, вместе с людьми.

Тьма и холод, крики людей, некоторые ещё цеплялись за палубу, но волны снова уносили их. Двое – Александр Рыков и Дмитрий Козлов с трудом добрались до мачты, где сидел Дубинин, взобрались к нему. Их мокрую одежду, волосы вскоре сковало морозом. Первым не выдержал Митя: «Всё, не могу больше, прощайте…». Рыков кусал руки, чтобы пошла кровь, хотел этим согреть их, но вскоре не выдержал, упал. Алексей остался один. Ветер не утихал, мачту качало, брызги долетали до него. Снизу ему всё ещё слышались крики о помощи, тянулись руки – Саши, Нины, Вани …но вскоре никого уже не было.

Степан Жуков проснулся от сильной качки, скрипа. Выскочил на палубу, а там ветер, кромешная тьма. Баржу качало, катера не было видно. Понял, что баржу обрубили («отдали швартовы»). У него на барже было человек пять Ольхонских колхозников, сдавших в Иркутске процентовую рыбу (тогда начислялись проценты от улова). Поняв, чито его и их судьбы в его руках, Степан всех поднял на ноги, заставил работать. Распороли брезентовый чан, в котором солили рыбу, сшили парус, натянули на мачту.. Баржа выровнялась поперёк волн. Степан до боли в суставах сжимал руль, всё боялся, что его вырвет из рук и баржу перевернёт. Водой окатывало с головы до ног. Несколько раз мужики меняли ему одежду. К рассвету волны вынесли баржу к Посольску. Очередная волна выбросила баржу на берег. Рассвело. Степан до рези в глазах вглядывался вдаль. Увидел «черновину». Понял, что это «Сталинградец». Затеплилась надежда, что кто-нибудь остался в живых. Пошёл в Посольское, в правлении колхоза всё рассказал, просил помочь. Долго никто не соглашался. Ветер всё ещё был сильный, шла крутая волна и никто не хотел рисковать.
Степан упрашивал, умолял, ругался. И вот человек восемь вместе со Степаном вышли в море. Подойдя к затонувшему на мелководье катеру, через палубу которого гуляли волны, на уцелевшей мачте они увидели одного единственного человека, привязанного к ней. Это был Алексей Дубинин.

Застывший, онемевший, чуть не сошедший с ума от всего пережитого, он с трудом сказал Степану:
- Что долго-то?
Он ещё не понимал, что только благодаря мужеству, умению и находчивости Степана Жукова он спасён.

Дальше события разворачивались так: из Посольска в рыбтрест пошла срочная депеша, оттуда по рации сообщили в Хужир. Люди узнали правду о своих родных. Рыдания, крики, проклятия не умолкали в домах погибших. У Василия Калашникова осталась жена с двумя маленькими сыновьями. Вера Рыкова, работавшая медсестрой в больнице, осталась с маленькими девочками. Оплакивали Александра Рыкова и его родители, брат и четыре сестры. У матери Степана Савельева остались два сына-школьника.Он был их кормильцем и защитой.
Ваню Родовикова ждали мать, отец – участник ВОВ, четыре брата и две сестрёнки.
Сашу Ермолаева так и не дождались мать, сестра и любимая девушка.
Мать Гаврилы Бажгеева никак не хотела верить в гибель сына, ругала радиста, за которого он ушёл в рейс. У неё ещё было трое школьников, один сын служил в военно-морском флоте.
Долго ещё ходили на мол родители погибших, берегли память о них.

В Посольск в те дни срочно прилетело начальство из Иркутска: управляющий рыбтрестом Якубовский Я.А. и главный инженер Амитиров. Дубинина Алексея увезли в Иркутск, сначала на обследование и лечение в больницу, а потом он по путёвке уехал на курорт – оправляться от пережитого стресса.

Управляющий рыбтрестом Якуб Александрович Якубовский был выходцем из Белоруссии, заслуженный чекист, ветеран революции, пенсионер всесоюзного значения. Он долгие годы служил в органах НКВД, был награждён многими наградами, боевым оружием. В Хужире он бывал ещё в довоенные годы, со многими был знаком лично. Часто бывая в Хужире в войну, он не давал упасть духом женщинам, проводившим на фронт своих близких, вселял в них уверенность в Победе. Был прост в обращении с людьми, имел прекрасную память и знал многих рыбаков и сетевязальщиц в лицо, поздравлял их с праздниками в открытках.

Баржу «Чайку» с людьми и грузом увели на буксире в Листвянку, Степана и остальных долго там продержали. Шло следствие, допросы. Он успел за это время написать два письма любимой девушке в Хужир – Вале. Сетуя на судьбу, просил стать его женой, а так же навещать его родителей.

На суд в Иркутск, в связи с гибелью людей и потерей судна, были вызваны управляющий трестом Якубовский, главный инженер Амитиров, капитан флота Мало-морского рыбзавода Власов В.Д. На суде всплыли и другие нарушения в эксплуатации судна: рубка на его палубе была плохо закреплена короткими крепёжными болтами, палубные надстройки не были прикреплены струной к бортам , а только прибиты плинтусами к полу. Это недоделки верфи.

На рыбзаводе сплошь допускались перегрузки судов. Не было даже лееров – проволочных перил. Оказалось, что из рыбтреста не было письменного распоряжения о погрузке на борт судна мотора. А погрузка пассажиров, да ещё с грузом вменялась в вину команде. За весь груз отвечал помощник капитана, в данном случае Дубинин, но его на суде не было …. Суд присудил высчитывать из зарплаты управляющего рыбтрестом - 20 % в течении года, а из зарплаты главного инженера – 15% в течении 6 месяцев.

Из Хужира на другой день после сообщения о «Сталинградце» вышла «Победа» с капитаном Кичигиным Н.И.. В команду входил Баландин Н.И., ранее плававший на этом на этом судне. Подплыли к катеру, баграми стали шарить в кубрике. Цеплялась одежда, матрасы, тряпки, но людей не было. Потом подошёл пароход «Байкал», поставили помпы и откачав воду поставили сейнер на ровный киль, после чего отбуксировали в свой родной порт – Хужир. Сейнер отремонтировали, соорудили новые надстройки, но местные жители плавать на нём отказались, потому что всё будет напоминать о погибших. Набрали команду из иркутян, но после одной навигации они разбежались.

Брата «Сталинградца» «Ленинградец» вытащили на берег за Шаманкой и сожгли. Судьба злосчастного «Сталинградца» точно не известна. Говорили, что его вывели в море и сожгли. Ветхие сейнера больше не решились использовать в работе, слишком большая цена за это была заплачена – жизни людей. Вместе с командой погибли и пассажиры все 17 человек.

Степан Жуков, по возвращении домой, был премирован от рыбтреста на 1000 рублей (за спасение людей, судна), по тем временам, от министерства рыбной промышленности ему был вручён значок «Отличник рыбной промышленности». В декабре того же года у них с Валентиной состоялась свадьба. Они вырастили двоих детей, внуков. В 1955 году Степана отправили учиться в город Ейск на капитана. Долгие годы он ещё работал на рыбзаводе на море и на берегу.

Алесей Дубинин тоже женился, обзавёлся семьёй, но долго в Хужире не задержался, уехал. Толи тяжело ему было постоянно рассказывать родным и друзьям погибших о них, толи считал, что виноват перед ними, что остался жив один из всех, кто был на «Сталинградце». Кто знает, мало ли причин у человека.

За долгие 50 лет многое стёрлось из памяти людской. Родных у погибших в посёлке не осталось: кто уехал, кто-то умер. А те, кто ещё помнит об этом трагическом событии, не могут без волнения о нём рассказывать. Мне бы хотелось поблагодарить и пожелать здоровья многим землякам-хужирцам, помогшим восстановить подробнее те события. Это Баландин Николай Ильич – участник ВОВ, защитник Сталинграда, добывший нам Победу, его жена Вера Нефодьевна. Вдова Степана Жукова Валентина Перфильевна, Ситников Исмаил Исхакович, Власов Владимир Дмитриевич – бывший механик ММРЗ, Смелова Галина Ивановна – бабушка более 30 внуков и правнуков, Византийский Юрий Константинович – все они заслуженные люди, проработавшие на ММРЗ не по одному десятку лет.

З.И. Каплина
* * *
Редакция получила от автора этой статьи З.И. Каплиной второе письмо, в котором она пишет: «У меня к вам небольшая просьба. Если можно, сообщите в газете, что мы, прихожане Храма иконы Державной Божьей матери, собираемся помолиться 24 октября за погибших на «Сталинградце», помянуть их. А благочинный отец Вячеслав из Хомутово (он строит церковь у нас и в Усть-Орде) отслужит молебен по погибшим. Работники Хужирской библиотеки организуют вечер памяти – 50 летие со дня гибели команды «Сталинградца».


Открытка с видом Ольхонского пляжа начала 60-х годов из архива Ольги Борловой (Каплиной), внизу с лева видны остовы сожжённых деревянных сейнеров "Сталинградец" и "Ленинградец"

Послесловие к статье «Трагедия на Байкале»

Нам ни к чему пассаты и муссоны,
Достаточно Байкалу и своих,
Здесь все ветра до одури знакомы,
Сарма одна заменит четверых.

Скалистое Сарминское ущелье,
Ледник пробил тараном среди гор,
Чтоб ветер, из трубы той вырываясь,
Взболтал Байкал стремительно в упор.

Лишь свалятся в ущелье злые тучи,
Как с рёвом, хохотом обрушится Сарма,
В безумной пляске волны понесутся,
Неужто, балом правит Сатана.

Сметают на своём пути живое,
Как щепки корабли о скалы бьют,
На дне найти вы можете такое,
Веками, обретавшее, приют.

Лежат там может кости Чингис-хана,
Доспехи, лодки древних курыкан,
А может там дорога проходила
Из Мангазеи курсом в Магадан.

Сарма бушует, судьбами играет,
Легко поставит чью-то жизнь на кон,
Как лепестки ромашки обрывает,
А за спиной маячит Рубикон.

Вот стихла буря, солнце засияло,
Ленивая, пологая волна.
Ласкаясь нежно на берег взбегает,
Как будто не куражилась она.

Из века в век меняются эпохи,
Но только не меняется Сарма.
Всех в ярости, коварстве превосходит,
В своём могуществе купается сама.



Впервые о гибели сейнера «Сталинградец» я услышал в детском саду летом 1960 года, а потом и увидел оба сейнера «Сталинградец» и «Ленинградец». Наша воспитательница в детском саду Римма Николаевна (имя, отчество помню всю жизнь, а вот фамилию нет), красавица с копной вьющихся волос и милыми ямочками на щеках, уводила нас ребятишек семи лет после завтрака, в солнечную погоду на берег Байкала. Девчонки из нашей группы сливали в детские ведёрки какао от завтрака, собирали печенье или хлеб с маслом и бережно несли в своих руках до самого берега, чтобы всем вместе поесть на свежем воздухе. На берегу под постоянным контролем Риммы Николаевны мы загорали на песчаном пляже Сарайского залива, играли с мячом или залазили на два деревянных сейнера вытащенных на берег один носом, другой кормой. Они лежали на песке с подпёртыми брёвнами бортами, огромные по нашим меркам, и беспомощные. На бортах ещё не стёрлись надписи краской «Сталинградец» и «Ленинградец», а на корме надпись порт приписки Хужир. Но в лето, перед школой, я не запомнил рассказов о трагедии шестилетней давности, а воспринял сознательно года через три в играх с соседским детьми Ильёй Орловым, Геной и Сашей Исаевыми, Виталей Орловым. У них родители работали в рыбзаводе и они, конечно, были в курсе многих дел. А так, как особых развлечений не было, то пересказывали друг другу много раз слышанные байки с новыми подробностями, каждый раз сгущая краски.

И так, мы лазили по этим кораблям, представляя себя моряками, крутили штурвал, спускались в машинное отделение, кубрик. Везде разор и запущенность, выбитые стёкла иллюминаторов. Павел Козулин, мой земляк, добавляет к этому свои прошлые впечатления: « Пахло старым деревом, впитавшем в себя запах моря, водорослей, паклей и смолой от бортов, солярой, а ещё дерьмом. Суда стояли давно, а народ наш, хотя и деревенский, но стеснительный, поэтому при нужде ныряет в старые корабли. До леса бежать далеко, а на песчаном пляже фигуру видно на три километра от Шаманки до Рыбхоза. Кроме местных там побывало немало и приезжих туристов и отдыхающих, которых привозил пароход «Комсомолец» и самолёты, все внесли свою лепту».
Позже эти корабли сожгли, и вот на старой цветной открытке начала 60х годов, сейчас можно видеть остовы тех судов и до недавнего времени иногда вылезал из песка гребной винт одного из сейнеров. Но его срезали автогеном и увезли на металлолом года три назад.

В своей жизни я иногда вспоминал ту давнюю историю или сталкивался с людьми, хоть как-то связанных с событиями 1954 года в Хужире. А недавно благодаря землякам довелось прочитать статью – воспоминание, которой хочу поделиться с любителями прозы, добавив свои комментарии.

Летом 1954 года мои родители привезли меня годовалого ребёнка в село Еланцы районный центр Ольхонского района. В этом селе моя мать училась в войну в школе, в свободное время, работая нянькой у детей начальника Ольхонского НКВД. Окончив школу, работала воспитательницей детского сада там же, потом в 1949 года окончив школу ФЗУ в Минусинске, работала в Еланцах мастером на маслопроме. Выйдя замуж за моего отца, с которым познакомилась в Минусинске, уехала работать с ним в геологоразведочную партию в Камчадале в Восточных Саянах. И вот опять Еланцы. Жили на улице Пронькина недалеко от маслопрома, там где сейчас находится автобусная станция. Мать устроилась в июне 1954 года помощником мастера, на ставший ей уже родным маслопром, а отец мастером на буровую вышку, стоящую в бухте Ая, на берегу Бакала.. Для поездки на вахту и обратно домой отцу выделили коня и всю необходимую сбрую, телегу или сани, в зависимости от сезона. Это коллеги моего отца везли оборудование для буровой в Ая и погибли во время шторма осенью 1954 года.

Собрались над Байкалом злые тучи,
Жестокие, осенние шторма,
Бюро погоды в сводках сообщило –
Вот-вот должна обрушиться Сарма.


В Листвянке стоит сейнер «Сталинградец»,
Последний рейс и зимний ждёт отстой,
Из года в год не раз всё повторялось,
Взгляните в его список послужной.

Всё, как всегда разгрузка и погрузка
В трюм сейнера и баржу на буксир,
Девчонки дома, семьи дожидаются –
Бальзам на душу, сердцу эликсир.

Соблазнов много ждёт и искушение:
Геологи к ним просятся на борт,
Попутный груз в Ая для экспедиции,
Доставлен на корабль в этот порт.

В загрузке сейнера сплошные нарушения,
Не крепят груз, надеясь на авось,
Бог шельму метит за любые прегрешения,
Как бы команде потом плакать не пришлось.

Калым получен, с водкой море по колено,
Ну что с того, что устрашающий прогноз
Баржа буксирная, но носит имя «Чайка»,
А «Сталинградец», гордость флота, альбатрос.

После кораблекрушения «Сталинградца» остались горюющие родители и семьи погибших, но особенно, конечно, пострадали дети. Прошло всего девять лет после кровавой войны, и жизнь в стране только налаживалась, жилось, как и всем трудно, а потеря кормильца для семьи это вообще катастрофа.

На фотографии 1947 года из архива семьи Урбахановых Екатерина Калашникова молодая, рослая блондинка, как говорят в народе – кровь с молоком. После гибели её мужа Василия Калашникова, у неё на руках осталось двое мальчишек: Сергей, 1953 года рождения и Володя 1954 или 1955 года.
Всю свою жизнь она проработала в рыбзаводе на тяжёлых работах, в сырости, холоде и с солью. Позже она сходилась для жизни с Дубровиным. Мужик рослый, работящий, но пьяница и дебошир. Она родила от него ещё одного сына Сашку, которого потом так же воспитывала одна. А Дубровина или посадили, или он сам сбежал. Сашка вырос, полностью скопировав своего отца, и рано ушёл из жизни.
Сергей Калашников рано «вышел в люди», мать оформила его в школу-интернат в Култуке, где он учился до 8-го класса.
Летом 1968 года мы вместе вернулись из интернатов и попали в один 9 «А»класс, Хужирской средней школы: Сергей Калашников из Култука, я из Слюдянки, а Виталя Хулутов из Шелехова. У Хулутова мать рано умерла, когда они жили ещё в Улан-Хушине, оставив мужу шестерых детей.

Сергей Калашников был спокойным, уравновешанным парнем. Особенными знаниями не блистал, но учился ровно, что позволило ему поступить и окончить училище МВД. После школы мы никогда не встречались, но в средине 90-х годов мне передавал от него привет один из его бывших «клиентов».
Екатерина Калашникова так и прожила жизнь одиноко. Из сына Володи тоже толку не было, как сейчас говорят о компьютере «стал глючить» и судьбу я его не знаю. Приезжая на зимнюю рыбалку в 70-е годы я встречал на льду Бакала местных вдов тёток: Анну Плюснину, Нину Тыхееву и Екатерину Калашникову. Никто из мужиков, местных или приезжих, не мог с ними сровняться в количестве пойманной рыбы: омуля или хариуса. Особенно выделялась Плюснина, сидит на стульчике целый день, повернувшись спиной к ветру и таскает рыбу с любой глубины, в то время, как у мужиков полный облом. Так пойманной и проданной рыбой женщины скрашивали свой скудный заработок или пенсию, добавляя на кусок хлеба кусок масла. Умерла Екатерина Калашникова в 2010 году и похоронена на Хужирском кладбище.

К середине 60-х годов сократилась добыча рыбы на Байкале и в акватории Малого моря. Основная база Маломорского флота была сосредоточена в Хужире, была произведена реконструкция рыбзавода, построены новые цеха. Рыбоконсервный цех в урочище Песчаное, производивший консервы «Бычки в томате», «Бычки в масле», «Шпроты» сгорел, да и бычков (ширки) в большом количестве уже не стало, так, что надобность в нём отпала.

Деревянные сейнеры «Сталинградец» и «Ленинградец» вытащенные на берег сожгли, стапеля с берега Сарайского залива убрали.
Рыбзавод получил два новых катера ПТС (промыслово-транспортное судно) «Калинин» и «Ворошилов». Капитаном «Калинина» стал Николай Кичигин, а капитаном «Ворошилова» - Николай Баландин. У них сохранились старые традиции в ношении форменной одежды, порядка на катерах и включении сирены при уходе в рейс и возвращении. На «Ворошилове» ещё любили включать проигрыватель пластинок через усилитель при отходе от пирса, с маршем «Прощание славянки». Сразу всем было ясно, кто пошёл в рейс, а кто вернулся. Нам, мальчишкам это импонировало. Из буксиров осталась только «Победа», обладавшее приличной скоростью хода, весной ей разгоняли лёд возле причала, а потом «Победа» шла, ломая лёд до пролива Ольхонские ворота. Рыбзавод получил и две новые металлические несамоходные баржи «Кика» и «Иртыш» с хорошей грузоподъёмностью.
Остальные суда: «Норд-Вест», морской охотник «Охотник», аэмбешки «Сатурн» и «Юпитер» были проданы в Нижнеангарск и другие места. Морской охотник «Сибиряк» вытащили на берег напротив нового коптильного цеха, сняли с него все надстройки, дизель. Рубка «Сибиряка» долго стояла в ограде семьи Михайловых на улице Обручева, выполняя роль кладовой. Корпус МО «Сибиряк» оставили на берегу, в надежде на то, что он остановит наступление песка на производственные цеха. Мы, мальчишки, долго использовали его корпус для ныряния в воду. Но песок победил, лагуна обмелела, а корпус катера засосало, и он утонул в песке.

Буксир «Победа» позже так же был продан, а вместо него купили другой, присвоив ему старое название.

Деревянная баржа «Чайка» достойно вышедшая из поединка со штормом 1954 года, отслужив свой век, выполняла потом роль мола. Её вытащили на берег возле скалы Бурхан, набив камнями, где на косогоре были установлены цистерны с соляркой, для заправки судов рыбзавода и поставили бортом к морю, чтобы волны Байкала во время шторма не подмывали глинистый берег возле скалы Богатырь, и он не сползал бы в Байкал. Купание без костра не обходится, поэтому местные пацаны, приезжающие туристы, годами рубили деревянные борта для костра, пока от баржи не осталось следов. Нет там и деревянного причала для швартовки судов, но в тихую, безветренную погоду остатки его сруба ещё можно увидеть на дне.

Вторую деревянную баржу, «Шида», вытащили на берег Сарайского залива ближе к озеру и разобрали на дрова, остатки её, сожги в кострах купающиеся в водах Байкала.
Доживает свои последние дни в наше время и баржа «Кика». «Иртыш» уже давно разрезали на металл, и вот очередь дошла до «Кики». Стоит она вся искорёженная, избиваемая штормами, у разрушенного Хужирского причала, который уже, наверное, не восстановят никогда. Не находится, страну любящих капиталистов, желающих вкладывать деньги в её проблемы.

Многих людей названных в газетной статье я, приехав на остров, уже не видел и естественно не знаю. От Козловых осталось только название местечка в Ольхонском лесу, пригодное для сенокоса, а так же место сбора ягоды брусники –это Козловский балаган.
Старики Родовиковы доживали свой век в Хужире скромно, как все. Я знал их, но не знал о том, что их сын погиб на «Сталинградце».

Уцелевший радист со «Сталинградца», это видимо Пётр Лыков, известный в Хужире враль. Два случая связанные с Петром Лыковым, я написал в своих рассказах. Он жил в начале улицы Первомайская, недалеко от берега Байкала, в маленьком доме с женой Наташей и детьми Володей, Валеркой и дочерью. На моей памяти он уже не ходил на катерах и даже не рыбачил, работал на берегу и в лесотарном цехе. Жили они скромно, и я не помню случая, видел ли его пьяным. Володя Лыков в учёбе не блистал, но и известным хулиганом в детстве не был, жили мы в том краю довольно дружно. Мне он помнится хорошим пловцом, который мог подолгу сидеть в воде Байкала, даже в июле-августе не прогревающейся выше температуры +17-18 градусов. Он мог войти в воду на первой Крутой и плыть вокруг горы с маяком до парохода «Комсомолец», стоящем на Хужирском рейде. Подняться по бортовому трапу, выпить пива в ресторане парохода и приплыть обратно туда, где лежали его вещи. Петра Лыкова я видел в 2002 или 2005 году, а его детей лет тридцать назад и даже не знаю, что с ними сталось.


Степан Жуков, уцелевший шкипер с баржи «Чайка», на моей памяти уже на катерах не ходил, а работал шофёром в гараже на грузовых машинах, а позже возил воду на машине-водовозке. Пьяным я его никогда не видел, а если он и выпивал, то дома или по праздникам это никому не возбраняется. Жил он на одной улице с Калашниковыми, да и дома стояли почти напротив друг друга. Степан с женой Валентиной родили и вырастили сына Владимира с дочерью Любой. Люба 1956 года рождения училась в одном классе с моей сестрой, они дружили. Она после школы вышла замуж и жила в Иркутске, по улице Байкальской. Владимир, отслужив срочную службу в Хабаровске, вернулся на Ольхон, рыбачил, был бригадиром, а потом ушёл работать в местное лесничество к Верхошинскому. Моя соседка по даче в Иркутске, Вера Ивановна Лохова, работник комитета по охране природы, отзывалась о нём, как толковом работнике, пекущемся о благе для человечества.
Валентина Жукова много лет проработала на поселковой почте, вместе с моей матерью. В молодости они хаживали друг к другу. И я, наверное, подслушал часть их него разговора о давней трагедии, из которого помнится, что речь шла о том, как обрубили буксир на катере, бросив несамоходную баржу на произвол судьбы. Как сейнер и баржа дрейфовали недалеко друг от друга, трёх человек на мачте катера боровшихся за возможность подняться выше и закрепиться. А потом на мачте остался только один, которого и сняла подоспевшая утром помощь, мокрого, замерзающего, но живого. Это и был старпом «Сталинградца» Алексей Дубинин. Ответственный на судне за пассажиров и груз, мер к закреплению груза не принял, что сыграло потом роковую роль во время шторма. А судя по статье в газете, разбуженный на вахту старпом, разбираться в обстановке не стал, как и бороться за живучесть корабля и спасение товарищей, а бросился сразу к мачте и забрался повыше, успев привязаться, наблюдая сверху за гибелью товарищей и пассажиров. А Рыкову, до последнего держащего работу дизеля, по колено в воде и обеспечивающего управление катером, привязаться было не чем и шансов на спасение не осталось.

На катере «Норд-Вест», в бытность там капитаном Василия Калашникова, ходил мотористом муж моей тётки Нины Дормидонтовны Березовской (Воронцовой), Георгий Андреевич. Сохранилась маленькая фотография 6х9, где на палубе «Норд-Веста» сфотографированы Георгий, Нина и их сын Сергей летом 1953 года. Георгий родился на Ольхоне. Его отец Андрей Фролович Березовский житель деревни Ташкай, работал инспектором рыбоохраны, арестован, осуждён по 58-й статье и расстрелян в Иркутске в 1938 году. Мать Георгия умерла в 1945 году и была последней похоронена на старом Хужирском кладбище в центре посёлка, которое сейчас полностью уничтожено и видимо на этом месте собираются строить гостиничный комплекс, для приезжающих отдохнуть на Ольхон.
Георгия Березовского нет в живых уж с 1970 года, но моя тётка до сих пор грешит на него, что это он, работая на катере и пытаясь её запугать, а тем самым заставить выйти за него замуж, обворовал с друзьями магазин в котором она работала продавцом, в Сурхатах, у подножия Приморского хребта. Воров не нашли, магазин закрыли, а вскоре и само поселение в Сурхатах исчезло. В средине 80-х годов я приезжал в Сурхаты на рыбалку и на месте поселения ещё видны были следы от печных кладок и фундаментов домов.

Во времена Иудушки Горбачёва в стране пошла мода на приобретение садовых и дачных участков, и я тоже не избежал этой участи. Договорился, при содействии знакомых, с местным комитетом Иркутской мебельной фабрики, вступил в садоводческое товарищество «Кедр» принадлежавшее ей и получил там участок. Участок разработали всей семьёй, построили дом. Вернувшись, как-то после поездки на Ольхон, я угостил рыбой, омулем, сторожа садоводства Василия Семёновича Ермолаева. Он поблагодарил меня за рыбу, а узнав, что я был на Ольхоне, сказал, что он тоже там жил. Я был удивлён, так как фамилии Ермолаев я там никогда не слышал. Вот тогда он и поведал мне свою историю.

Его семья в составе матери, брата, сестры и его, Василия, была выслана из Мордовии на поселение в село Качуг, Иркутской области, где они и жили. Местный колхоз сформировал бригаду рыбаков и отправил на работу на Малое море в Мало-морский рыбзавод. Так он с братом попал на Ольхон, потом к ним перебрались мать с сестрой.
Брат был старше, ходил на «Сталинградце», куда потом юнгой взяли Василия. Я, прервав его, сказал, что в то время мой дядька Василий Ланин, тоже был юнгой на «Сталинградце». Василий заулыбался и сказал, что он прекрасно знает Ланина, они вместе были юнгами у Калашникова.
Пасынок моей бабушки от второго брата Василий Ланин, жил в Хужире у своей тётки Тамары Ивановны Карбовской (Рыковой). Отец его пропал на фронте без вести. Бабушка моя сошлась в 1949 году с Ветровым Константином Ефимовичем (гад, каких свет не видывал). Ветров выгонял её младшего сына Виктора Ланина зимой из дома, и десятилетний мальчишка ночевал, зарывшись в стог сена. Поэтому бабушке и пасынка взять к себе было не возможно. Василий Ланин летом 1954 года уехал в Иркутск на учёбу, там и остался. Получил высшее образование, работал на стройке и в начале 60-х получил квартиру в новом доме по улице Декабрьских событий. Жена Василия Ланина работала заведующей секцией универмага номер один, что позже стал магазином 1000 мелочей. Умер Василий в 1979 году.

Василию Ермолаеву удалось избежать участи команды «Сталинградца», в том числе и его брата Александра. О Василии Ермолаеве в статье не упоминается, про него забыли. У каждого человека своя судьба. Летом 1954 года с сейнера «Сталинградец» метали сети, а на штурвале стоял юнга Василий Ермолаев. Василий прохлопал ушами и не выполнил команды капитана, в результате чего сейнер намотал сети на винт, надолго потеряв ход, пока матросы, ныряя, не обрезали ножами сеть с винта. Разозлённый капитан Василий Калашников выгнал нерадивого юнгу с сейнера, что и спасло ему потом жизнь.
После гибели брата Василий с матерью и сестрой уехали в Иркутск, устроились на мебельную фабрику, где всю жизнь и проработали. Василий работал сварщиком, женился, у него в семье родились две дочери. Одна дочь работала в Иркутске учительницей, имела прекрасную семью. Вторая дочь замуж вышла неудачно, муж пил, спилась и она. А её единственный сын на каникулах и по выходным жил у деда с бабушкой на даче, где они сторожили, выйдя на пенсию. Жена Василия, Капитолина, даже в зрелом возрасте не потеряла былой привлекательности, была чистоплотна и аккуратна, хозяйственна. Василий так и остался шалопаем в жизни, сильно к хозяйству не тянулся, пока жена не пнёт, любил в бутылку заглянуть. Всё садоводство смеялось над Василием. Построил он туалет на участке, после длительных требований жены, маленький, да ещё тяп-ляп. Капа пошла в туалет по нужде, присела, а вставая, это строение, подняла на своих бёдрах, так как имела представительную попу. Досталось бедному Василию, когда Капа выбралась из его туалета.
В середине 90-х годов Капитолина умерла от рака, а Василий, оставшись один, стал пить по - чёрному. Во время запоя зимой 2000 года Василию ночью стало плохо, и он с одной босой ногой выскочил из своего домика на улицу, где и замёрз.
Сестре его тоже не повезло в жизни. Как и брат, она получила от фирмы квартиру в деревянном доме в микрорайоне Первомайский. Вышла замуж, родила сына. Муж не помню куда делся, а она одна его воспитывала, но не воспитала. Сын толком не работал, пил. Однажды требуя от матери денег на пьянку, в ярости выкинул больную, лежащую на кровати мать, в окно квартиры. Мать, разбившись о землю, умерла. Так закончилась жизнь ссыльнопоселенцев из Мордовии.

Зинаида Ивановна Каплина, автор статьи о трагедии на Байкале, высокая, стройная женщина с печальными, но добрыми глазами, всю жизнь проработала фельдшером местной больницы, оказывая необходимую медицинскую помощь односельчанам. Я так думаю, что многие островитяне обязаны ей своей жизнью, в том числе и я, дай Бог ей здоровья. Мой приезд на Байкал в отпуск в апреле 1980 года, едва не закончился для меня печально. Подскочило давление за 200 и если бы не её золотые руки, и быстрые ноги, то может, меня давно бы уж в живых не было. Вот живёт человек и незаметно творит добро, а многие этого не замечают.
Вот и в своей статье Зинаида Ивановна старается никого не обидеть и обойти острые углы стороной. Чего уж скрывать прошлое нашей многострадальной страны. Какие там эвакуированные из под Москвы, кто бы их и на чём вёз за 400 километров от города, и железной дороги. Все «эвакуированные» это ссыльные из западных областей и республик. Им и место было определено конкретно – Ольхон. Там в урочище Песчаное был лагерь для заключённых, а для ссыльных комендатура МГБ СССР, которые исчезли после 1955 года, после выхода постановления о прекращении преследования ссыльных народов. На острове спокойно уживались националисты из Татарии, бандеровцы из Украины, лесные братья из Прибалтики, немцы и другие, но это была и гремучая смесь, которая могла взорваться в любое время.


Статья З.И. Каплиной «Трагедия на Байкале», мне кажется, приоткрывает завесу тайны над загадочным и жестоким преступлением в Хужире 7 ноября1959 года – убийство Виктора Ревякина и Иннокентия Хазагаева.
На нашем небольшом островке, затерянном на просторах озера Байкал испокон веку закручивались крутые интриги и совершались такие преступления, что в пору писателю Анатолию Иванову было использовать их в очередном «Вечном зове». Вот например:
Царское правительство России вынашивало планы строительства на Ольхоне каторжной тюрьмы и отселения в связи с этим бурятского населения с острова. В 1913 г. здесь даже работала комиссия по выбору места под строительство. Из-за начавшейся вскоре в стране революционной смуты тюрьма так и не была построена.
Что не успело сделать царское правительство, сделало советское, разместив в урочище Песчаное лагерный пункт и использовав, рабочую силу на рыбацких промыслах. После смерти Сталина заключённых с острова убрали и спецкомендатуру МГБ для ссыльных тоже.
В гражданскую войну здесь порезвились колчаковцы, отступавшие на Восток. В 60-е годы в Хужирском клубе работала билетёром Татьяна Романова, мать которой жила в маленьком домике чуть дальше от клуба. Её мужа, сочувствующего большевикам, выдали белым свои местные буряты. Старушка знала, кто это сделал, но доносить в ОГПУ и НКВД отказалась, сказав, что мужа всё равно не вернёшь, а у этих людей есть дети и внуки и незачем им портить жизнь.

В 1966 году в Иркутске я прочитал небольшую, потрепанную книжонку сборник детективных рассказов об областных сыщиках уголовного розыска. Запомнился один рассказ и его название «На могиле трёх шаманов», так как в нём шло повествование о давнем случае на Ольхоне. Освободившиеся из лагеря уголовники сновали в окрестностях посёлка Хужир с целью наживы. Узнав, что в двухэтажную контору рыбзавода поступила большая сумма денег, они ограбили кассу, убив при этом сторожа. От опрокинувшейся лампы получился пожар и контора сгорела. Чтобы отвести от себя подозрения бандиты подкинули улики, указывающие на месть со стороны молодых бурят, потомков шаманов погребённых, на месте стоящей конторы. Но доблестная милиция разобралась правильно, и преступники понесли заслуженное наказание.
Только в этом году я узнал, кто автор этого рассказа- В.Киселёв. (сборник приключенческо-милицейской тематики "На могиле трех шаманов" - Иркутское книжное изд-во, 1958. 215 с., мягк., обыч., тираж 30000.
С учетом не очень большого тиража, регионального изд-ва, и просто за давностью лет - сегодня эта книга уже раритет.)
Вот и недавний августовский случай 2011года, взбудораживший население посёлка и острова, привлекший к себе внимание многих СМИ – якобы самоубийство мэра посёлка Леонида Хабитуева. Версии выдвигаются разные, в том числе и претензии туристических фирм на земли острова Ольхон, но то, что это «глухарь» несомненно.
И так вернёмся к событию осени 1959 года. О нём я услышал от своих друзей – братьев Орловых и Исаевых в начале 60-х годов, хотя в тот год мы уже жили в Хужире. Они так живо описывали совершённое злодейство, что кровь стыла в жилах, и жутко было выходить вечером на улицу по нужде.
В беседе с Павлом Козулиным в 2010 году, наш земляк Иван Романович Романов, бывший секретарь Аларского райкома партии, первый секретарь Баяндаевского райкома КПСС, секретарь Иркутского обкома партии, а до 1966 года начальник планового отдела Мало-морского рыбзавода рассказывает:
- 7 ноября 1959 года, большой праздник для всего советского народа и отмечался всегда с большим духовным подъёмом. Утром в Хужире состоялась праздничная демонстрация. Мимо большой трибуны установленной между поселковой администрацией и библиотекой прошли праздничные колонны людей: работников рыбзавода, представителей колхозов и школ, поселковой больницы с красными флагами и транспарантами. На трибуне представители советской власти, дирекции завода, парткома и месткома. Играл заводской духовой оркестр. Нарядные люди веселились. Позже в местном клубе состоялся концерт поселковой художественной самодеятельности, танцы. Друзья и знакомые собирались компаниями и отмечали вместе праздник.

Романов с женой был приглашён к Маркисеевым, которые жили как раз напротив поселковой библиотеки. Тимофей Александрович Маркисеев был участником войны, работал в школе преподавателем труда. Жена его, Пана, работала в поселковой столовой, стоящей за конторой рыбзавода. Вечер прошёл хорошо, весело. Выпили, пели за столом песни, вели беседы. Ближе к полуночи гости стали расходиться по домам. Свет в посёлке был от местной дизельной электростанции и горел с 6 утра до 12 ночи, поэтому чтобы не идти в полной темноте, поторопились пройти по освещённым улицам.
Мы с женой шли снизу от рыбзавода вверх по улице в сторону школы. Ночь оказалась светлая, светила полная луна. На углу улиц Первомайская и центральной имени 19 партсъезда стоял дом из бруса на два хозяина, позже в нём была столовая школьного интерната. А тогда в одной половине жила Маша Попова, а в другой капитан катера Михаил Налобин с женой Лидией Гуревич.
Когда мы поравнялись с этим домом, то увидели двух человек лежащих на земле. Осень на дворе и холодно, думаю, замёрзнут люди, поэтому решил подойти, посмотреть, кто это, помочь. Видимо, мы первые наткнулись на них. Это были, сын главного инженера рыбзавода Фёдора Михайловича Хазагаева – Иннокентий и сын учителя географии и основателя местного краеведческого музея Николая Михайловича Ревякина – Виктор. С Виктором Ревякиным я дружил и знал, что он не пьёт так, чтобы валяться на земле, да и Кеша Хазагаев был таким же. Парни были смирные, не забияки и не драчуны, поэтому я опешил, увидев их лежащих рядом на земле, да ещё без пальто.
Нагибаюсь, чтобы привести их в чувство и поднять на ноги, как вижу на их телах тёмные пятна, трогаю их рукой, а это что-то липкое, похожее на кровь. У Виктора Ревякина в области солнечного сплетения видна дыра, как ножевое ранение, палец войдёт, а у Кеши Хазагаева дыра в области подмышки, там, где сердце. Оба не подают признаков жизни. Мы с женой принялись стучать в окна соседних домов, подняли тревогу, вызвали скорую и милицию. Чуда не произошло, оба уже мертвы, вот такой дикий случай.
Долго разбиралось следствие, был суд. В убийстве обвинили Михаила Налобина, так, как у него в гостях был Кеша Хазагаев. В доме нашли следы крови, местами замытые. Налобин был мужик привязистый, слово за слово и конфликт, поэтому имел репутацию скандалиста и симпатии у местных жителей не вызывал. Мишку посадили, хотя он вину полностью отрицал, а свидетелей не нашлось.
Со временем это злодейское убийство забылось, Ревякин и Хазагаев были похоронены на новом местном кладбище за посёлком, в самом его начале, впереди высоких крестов умерших литовских спецпоселенцев. Через много лет рядом с сыном похоронили родителей Виктора Ревякина.

Прочитав статью Зинаиды Ивановны Каплиной о гибели сейнера «Сталинградец» и его команды с пассажирами, обратил внимание, на то, что в рассказе красной нитью проходит мысль, что жители посёлка Хужир, у которых погибли родные на сейнере остались озлобленными на руководство Мало-морского рыбзавода братьев: директора Хазагаева Т.М. и главного инженера Хазагаева Ф.М. отправивших катер в рейс в осеннюю, неустойчивую погоду, подвергая команду катера и баржи опасности. После же узнав судьбу катера и людей, правду от хужирцев скрывали, оттягивая время.
Озлобление с годами не прошло и, наверное, вылилось в месть через пять лет после гибели сейнера. Люди у нас в посёлке лихие и на всё способные. Убитые, видимо, ничего не подозревали и сопротивления не оказали, так как заколоты мгновенно, без всякой борьбы. Хазагаева убили из-за мести, а Ревякин просто попал под раздачу и, чтобы не остался свидетель. Вот то, что первое пришло в голову.
Хотя очевидно, что в гибели команды сейнера они виноваты сами: незакреплённый груз, пьянство после получения денег за перевоз груза от геологов, в результате чего вышли в море, получив штормовое предупреждение, при слабых мореходных качествах сейнера.
А руководство рыбзавода выполняло директивы и указания своего начальства и ослушаться его естественно не могло, ни тогда и не сейчас, если бы потребовалось.
Вот такие случаи временами бывают на нашем маленьком, Байкальском острове - Ольхон.

Большое спасибо: Зинаиде Ивановне Каплиной собиравшей материал и написавшей эту статью о нашем далёком и непростом прошлом.
Газете «Байкальские Зори» Ольхонского района Иркутской области, несмотря на разные трудности нашего времени публикующей интересные материалы авторов земляков.
Галинине Зелениной (Ланиной) за поиск в архиве этой давней газетной статьи, копирование и пересылку.
Павлу Козулину за встречи и интервью с нашим земляком Романовым Иваном Романовичем, и предоставленные мне записи бесед, и фотографии семейного архива.
Землякам и землячкам напоминающим свои памятные события того времени.
Перепечатка газетной статьи в соответствии с оригиналом моя.
Здесь так же говорится о гибели сейнера «Сталинградец» -

http://www.discoverbaikal.ru/node/172


Сергей Кретов
Баден-Баден, 28 августа 2011 года