Алина

АЛИНА.

...Стоишь, стоишь на автобусной остановке и знать не знаешь, что с тобой случится - ну, хоть в следующую минуту, а не то чтобы через час... Я вот однажды ждал, ждал общественного транспорта, а очутился в новенькой "Хонде" и девушка-красотка сидела за рулём...

Она меня подцепила возле поворота на Королёв с Ярославского шоссе, и 18 августа 200... года в 16. 53 пополудни я сидел рядом с ней, и мы уверенно шли с положенной скоростью в направлении посёлка Костино.
- Вы православный? - спросила меня Апина. Её звали Алина...
- Да, - ответил я.
А потом Алина что-то обдумывала, и в конце концов спросила:
- Зачем Вы бороду носите?
- Лет триста назад спрашивали обратное, и согласитесь, - это как-то... естественней, что ли, - сказал я.
Руки девушки на руле заметно дрогнули и она, чуть подумав, сказала:
- Не отвлекайте меня! Вы хотите, чтобы я разбила машину?

До самого Костина мы молчали.

Мы молчали и в посёлке - Алина за всю дорогу ни разу не спросила, куда мне надо а мне было интересно: что же она такое затеяла? Наконец мы остановились возле какой-то девятиэтажки, и Алина заглушила двигатель.

- Ну что же Вы? - спросила она. - Выходите.
Я вылез из машины и отошёл чуть в сторону.
- Эй-эй! - окликнула меня девушка. - Вы стойте, вы не уходите. Вы мне нужны.
- Зачем? - удивился я. - Что делать-то будем?
А она в ответ свежо, ярко:
- Всё! Нет, не бойтесь... Я хотела бы с Вами поговорить, очень хотела бы... а я почти всегда угадываю, что человек может и готов говорить со мной - очень редко ошибаюсь... У Вас ведь и время сейчас есть, и желание, а то бы Вы сразу затрепыхались... А Вы и в машине, и сейчас - ну прямо Агнец Божий!

- Чего Вы ждёте? - Православный должен помогать ближнему, и сама я тоже крещёная, меня в детстве бабушка покрестила, только не знаю, зачем... Вы мне сейчас нужны - для беседы... Тяжело мне... на душе - снаружи этого не видно, но что творилось со мною вчера... И... давайте наконец поднимемся ко мне - что Вы любите: чай, кофе, вино - хотите кагор? - или коньяк, водку, виски - православным можно виски? Пойдёмте скорей, и ничего не бойтесь!

Дверь в её квартиру была обыкновенная. То есть не массивная металлическая, а простая деревянная дверь, правда, пухло-красиво обитая бордовым кожзаменителем. И замок простой - Алина два раза повернула ключ, и мы вошли.

- А знаете, - вдруг сказала она. - Мне сейчас страшно - а если Вы просто бородач, и всё? Хитрый... Смотрите, брать у меня нечего - Вы дверь видели? Ну и сами понимаете - за меня отомстят... Нет, шучу - располагайтесь, как дома, и обувь не снимайте, и вообще делайте, что и как хотите - я Вам доверяю...

Плащ я повесил на вешалку в прихожей и ботинки снял - у Алины нашлись мужские шлёпанцы... Потом она проводила меня в комнату - квартира была двухкомнатная, за комнатой была, видать, Алинина спальня... Сперва Алина усадила меня в большое мягкое кресло - не кресло, - царское ложе, спать бы в нём минуток шестьсот! - но потом засомневалась...

- Может, Вы на кухне хотите? - задумчиво спросила радушная хозяйка. - Многим на кухне нравится беседовать, а?

- А Вы, Алина, не хотите спросить, как меня зовут?
Она ошарашенно поглядела на меня:
- А я разве... я же спрашивала...
- Ну и как?
- Ой, верно!.. Но я же была уверена, что спросила... А как?
- Сергеем.
- И имечко у тебя православное какое-то, как у радонежского, - она давно уже раздумывала, как бы перейти на "ты". - Вот и познакомились!
- Наконец, - подытожил я.
- Да, ну и где ты хочешь?
- Лучше на кухне, - попросил я.
- Ага, давай! Я и сама больше люблю на кухне: и уборки меньше, и вообще... мне на кухне уютней, не в праздник, а по-домашнему посидим... А сейчас и подавно... Музычку хочешь?

Мне всё-таки было неудобно говорить ей "ты".

- Нет. А Вы, Алина, одна живёте?
- Да ладно тебе, давай на "ты", сделай мне одолжение, не стесняйся... одна живу, а зачем ещё кто-то? мне всего-то двадцать два, и я хочу пожить, ну как бы тебе сказать... свободно хочу... А вас, мужиков - я не про тебя - мне не очень-то надо... ну-у, не знаю... в общем, у меня богатый внутренний мир, понимаешь? я пока не знаю, чего хочу... не знаю и знать не хочу, понял?!

- И не надо таких вопросов, ладно? Я тебе... нам... сейчас чего-нибудь сделаю... Может, ты поесть хочешь? Поплотней чего-нибудь, а? Сосисочки, пельмешки, картошечку с огурчиком, котлетки рыбные есть...
- Нет, - ответил я. - Я вообще ем мало.
- Да ну?! Надо подругам рассказать... Ты женатый?
- Был.
- А лет тебе сколько?
- Тридцать пять.
- Класс! Я тебя с кем-нибудь сведу, хочешь? Хорошие есть девочки, и разведённые, и так... Ты ж находка, а? Для хозяйства...

Я улыбнулся.
- Спасибо, не хочу.
- А что, монахом будешь?
- Может быть...
- Ну-у-у... И что, жёнка твоя стерва была, да? Жизнь испортила, да?..

Алина, сказать - незаурядная хозяйка - она со мной-то болтала, а по кухне так и летала - готовила чай, резала сыр, колбаску, хлеб... Шпроты и сардинки появились на столе, ломтики лосося в прозрачной упаковке, шоколадка, лимон и песочный рулет к кофе... Она, войдя в квартиру, сразу от меня спряталась на несколько минут - переоделась в модненький халатик... но вот руки так и не помыла и мне не предложила - то ли от волнения, то ли привычка у неё была такая... Меня не спросясь, появилось на столе поллитра армянского коньяку...

- Алиночка, я коньяк не буду...
- А и не надо, мне больше достанется, это я не тебе, это я себе, это я себе за вчерашнее...
- Машину из-под окон не уведут?
- Никто не уведёт, я крутая... В общем, будь здоров, дорогой!
И она, быстро открутив колпачок, глотнула прямо из горлышка, закусила шоколадкой...

А мне вспомнилось, как, лет восемь назад, на очередной дружеской попойке на меня наехала некая полузнакомая дама и нежным заплетающимся язычком стала приглашать поехать к ней домой разделить ложе и вкусить блаженства - и, заметив мою нерешительность, она сразу с тем же предложением обратилась к другому соседу-мужчине... Меня конвульсивно передёрнуло - так же, как и тогда, а Алина поняла это по-своему:

- Прости, дорогой - мне сейчас напиться надо, и я тебе всё объясню... Ты сам себе кофейку-то наливай - пей, и мне налей...

Алина глубоко вдохнула и с наслаждением шумно выдохнула на меня горячий воздух:
- Мне деваться некуда, вот и всё! Понял? Нет, не понял... Я тебе расскажу...

Она снова глубоко вздохнула и задумалась. С полминуты помолчав, продолжала:
- Я как-то всегда одна, - она содрогнулась коньячной отрыжкой и ухватилась за чашку с кофе - я уже налил ей, и даже успел восьмушку лимона туда выдавить - жадно, одним глотком, выпила всю чашку, икнула, нисколько меня не стесняясь...

- Я всегда одна и мне никто не нужен, и мне от этого хорошо - может такое быть? Я никого не люблю, и мне это приятно - кто я, а? Слушай, может, я от инопланетян?.. Ты не перебивай, ты слушай - я ведь ничего против людей не имею, они мне по-своему нравятся, дети особенно, но мне с любым человеком как-то скучно, неинтересно... А в себе я иногда такое вижу, даже рассказать не могу - то ужасное, то такое прекрасное, что жить дальше на земле не хочется, и описать это я не могу, хотела бы, но это нельзя - нечем, понимаешь?

- Понимаю, - сказал я.
- Да?! И у тебя такое бывает?! Ты тоже такое видишь?
- Нет, но я слыхал о таком и читал... Ты просто экстрасенс.
- Не-е... Эти ложки крутят, мысли угадывают, землетрясения предсказывают, а я ничего такого не умею, не чувствую... Хотя иногда...

Она снова задумалась.
- Вот я сегодня знала с утра, что ты мне встретишься, или кто-то вроде тебя - потому что то, что со мной происходило, я вытерпеть уже не могла. Я бы как-нибудь удавилась, отравилась, утопилась, порезалась бы... Должно было меня что-то спасти, я же очень хочу жить, очень! А с таким жить невозможно...

- Ты в Бога веришь? - спросил я.
- А как это? - вдруг улыбнулась Алина. Не просто улыбнулась, а как-то вся расцвела... свежо и привлекательно... И как будто вдруг серой запахло...

А я спросил:
- В Бога Вседержителя, Который - Всё, и кроме Него, никогда не было ничего?

- Как это? Нет, я этого не понимаю... Я знаю: есть там, наверху, что-то такое, что управляет нами, помогает иногда, но слово "Бог" мне стыдно произносить - это плохо, да? Но я никому зла не хочу, если хочешь, ты говори, что это... ну вот, опять не могу... в общем, ты это называй как хочешь, а я - по-своему...

- Ты была когда нибудь в каких-нибудь храмах?...
- Я везде была.
- Даже в синагоге?
- Да.
- И тебе где-нибудь понравилось?
- Нигде не понравилось - в синагоге немножко забавно было - но, в общем, нигде: я же тебе говорю, что мне вообще с людьми скучно...
- А с кем не скучно?
- С собой почти никогда не скучно. Я с собой что хочу, то и делаю, даже, - глазки снова заблестели, - даже такое, о чём я никогда не слыхала и, наверно, никому в голову прийти не может...
- С телом забавляешься или с душой? Можешь рассказать?
- А ты не священник... И с телом, и по-разному, и в иных мирах... Но я об этом никому никогда не расскажу, и тебе даже сейчас не расскажу, потому что никто не поймёт, что я тогда чувствую, что со мной происходит, и для чего мне это надо...

- Алиночка, ты просто ведьма!
- Опять не попал. Я, скорее, жертва, и, может, даже богу твоему... Я ведь никому ни зла, ни добра не делаю - всё во мне внутри происходит.
- А себе?
- Что "себе"?
- Ведь ты себе вред приносишь - извращения разрушают твою душу и тело...
- Не-ет, миленький, - Алина спокойно распахнула халатик и не спеша начала раздеваться. - Ты совсем не прав, и убедишься сейчас...
- А ведь обещала, что ничего пикантного не будет!

Алина удивлённо посмотрела на меня:
- А что? А-а... Но я тебя не соблазняю... Прости, я не хотела, - она откуда-то достала булавку и наглухо застегнула ворот... - Прости... Мне от этого приятно... И здоровье, и самочувствие лучше, и внешне я выгляжу... Вот, например, грудь у меня, посмотри... ну ладно, ладно, не буду... Я только хотела тебе показать, как у меня кожа светится, когда я на подъёме чувств, но, если это тебя возбудит, то я не буду - я твоему целомудрию не враг, и сама я тебя в этом смысле совсем не хочу, хоть и пьяна, а сейчас ещё пьяней буду - я хочу, чтоб ты меня понял и объяснил как-нибудь, что это такое...

- А может, тебе всё-таки лучше к священнику на исповедь? - осторожно-настойчиво спросил я, - Ты всё-таки крещёная...

Алина задумалась и думала долго, не спеша прихлебывая коньяк - она весь остаток нашей встречи так и пила коньяк из горлышка. Я ждал.

- Не хочу, - промолвила она. - Я потом... обязательно схожу, но он мне скажет, наверно: "Покайтесь! Живите по-христиански!" А это для меня значит: как все люди. А я так не хочу и не могу. И в храме твоём мне и было, и будет скучно, как и везде...

- Скажи, Алина, что было вчера?
- Ах, вот ты как... Нет, это другое, хотя, конечно, связано... В общем... некий тип, типа ты... хотел на мне жениться, и я, само собой, ему отказала, а он - он вообще такой - наговорил мне кучу банальностей, оскорблений, разных там правд обо мне, словом, обиделся, а потом...

Алина замолчала.

Я ждал, что она скажет, но она молчала - долго, я даже стал на часы смотреть - примерно полчаса она молчала и походила при этом на истукана - остановившиеся глаза, лицо и тело совершенно неподвижные, руки сложены на коленях - левая выше правой...

- Он меня ударил, - наконец, сказала она. - Я его стала дразнить, потому что мне стало смешно, как он меня и хочет, и боится назвать.. Он такой примитивный... Скучно так думает, и боится... И я стала его дразнить, и не угадала - он ударил меня наотмашь - мы стояли в каком-то дворе, никого рядом не было - я упала, но мне не больно было, а смешно: я как будто надвое разошлась, и одной мне было обидно, а другой - приятно, что вот он какой мужчина: сильный, сейчас что захочет, то со мной и сделает, при всех, прямо здесь, во дворике - может, даже убьёт... а я над ним издевалась, даже презирала его, что вот он такой влюблённый, беззащитный... Но когда он стал меня избивать ногами, мне стало больно, и тут я уже испугалась, и какая-то женщина закричала, и к нам люди подошли, и какой-то мужчина его сбил с ног и тоже стал ногами, и их растащили..

Она беззвучно заплакала, то есть не совсем заплакала - лицо у неё так и осталось неподвижным, как маска, и голос остался монотонным, только из глаз слёзы потекли...

- Мне их никого жалко не было - ни жениха этого моего, ни женщину, которая кричала, ни того мужчину, который на жениха набросился... Вокруг нас чуть не толпа собралась - это сейчас-то, когда никому ни до кого дела нет - я имею в виду: на улице...
- Да и не на улице, в общем, тоже, - вставил я.
- Не перебивай... Все шумят, ну - всем интересно же, да? - а я поднялась и пошла себе спокойненько на улицу со двора, села в свою тачку и поехала... То-то они удивились, наверное...
- А может, под шумок не заметили, как ты ушла?
- Нет, заметили, удивились, замолчали все, но я не оглядывалась...
- И что, ничего он тебе не отбил?
- Представь себе - ничего! Я ехала целенькая, как свежий помидорчик - как-то мне стало наплевать... ну, знаешь, идешь, например, по улице, всё видишь, а не замечаешь, всё мимо пролетает, тебя не касается, не отпечатывается... Вот так и я - поехала домой, как ни в чём ни бывало, и приехала так же... И поставила машину в гараж, и пришла домой, и чайку попила, и что-то поспать мне захотелось, и я легла там, в той комнате, во второй - у меня там спальня и - как сказать? - лаборатория... Во-от, легла я, и тут-то началось...

- Что?

- Лицо его. Большое, во всю комнату, нет, во всю меня и даже больше, и он - или кто-то там, за ним спрятавшись - мучал меня всю ночь и весь следующий день - я позвонила, что на работу не приду - менеджером в пиротехнической фирме работаю - чего-то такое соврала, поверили - если б я могла из квартиры на работу сбежать, это б счастье было, но я не могла и даже не хотела - он или они меня мучали, а я этим наслаждалась... и ещё ночь за вчерашним днём всё то же самое продолжалось... Я вся была в его лице - как это объяснить? - как в облаке, что ли? А это лицо-облако менялось всю дорогу, кувыркало меня, пережёвывало, сосало, потом выплёвывало, а потом опять хватало, жевало, глотало и опять отрыгивало, а ещё у него какие-то отростки были, хвосты, щупальца - какие там ужастики, что ты...

- А рожек у этого облака не было? - спросил я. - Наркотиками баловалась?
- Чего-чего?
- Ну рожек, рожек, как чертей изображают и всегда изображали...
- Были, были! Я тоже думала про чертей, но ты слишком просто всё хочешь растолковать, а у меня не просто - они мне нравились, все эти причиндалы, я с ними играла, и мучение было в том, что я никак не могла выиграть, а они здорово притворялись чем угодно, и меня не жалели, а хотели измучить до смерти, но не до конца погубить, а чтоб я подольше помучилась - мне это с самого начала было ясно почему-то... Но самое забавное знаешь, что? Я в конце концов в этого парня влюбилась. И опять по-своему. Я хочу, чтоб он в моей квартире сидел, и постоянно тут был - может, даже никуда б и не выходил - как птичка в клетке... А я его: захочу - зацелую, а захочу -зарежу и зажарю. Съем потом...

Я засмеялся.
- А вдруг - он тебя?
- А и пускай, мне и тогда, когда он меня избивал, было как-то странно - вроде я уже тогда предчувствовала, что влюблюсь... Ты пойми - он, или кто там в его образе - уже взял меня всю, изжевал, испоганил - или осчастливил, мне это всё равно, я уже вся - его, а он - мой... Я чувствую, что это я не в него влюбилась, а в образ его вчерашний, в это лицо-вселенную и вообще - так стало, и всё, и ничего другого не будет, и быть не может!

Изображения "сатанинского смеха" в искусстве - жалкая поделка. Я слышал и видел, как это происходит, потому что видел Алину... Длится это не полминуты, а минут шесть, а после этого еще секунд двадцать могут быть конвульсии, и у Алины они были, и я её держал за плечи, чтоб не упала, не свалилась с табуретки...

Потом она снова пососала коньяку и успокоилась, и продолжала разговор без выкрутасов, корректно, и наверно, огромных усилий это требовало, потому что пустая бутылка покатилась в угол, а на столе появилась свежая, хоть и поменьше - четвертинка...

Но странно - чем больше напивалась Алина, тем меньше я замечал присутствие алкоголя в разговоре, и Алину я видел всё глубже, и сама она как будто трезвела... В глубине сознания она - странно - в конце концов стала как стёклышко, и раскрывалась передо мной трезво, хоть язык ей порой вовсе отказывался повиноваться...

- Я - ведьма? Ты так думаешь? - спросила Алина.
- Да, - ответил я. - Не настоящая, но типа... Хочешь, расскажу?..
- Давай...
- Ты одержимая бесами... Знаешь?..
- Это черти, что ли?.. уй...
- Не так... ну, это духовные сущности, силы зла... Чем злее ты - тем больше они, - ты ведь сама говорила, что тебе такое состояние в "кайф", в наслаждение... Это делается для того, чтобы ты от них отвязаться не могла...
- Да, конечно!.. но ты упрощаешь...
- Хорошо, тогда так: с чего всё началось? Когда? Ты ведь не с детства была такая? Кто тебя сглазил?
- Не понимаю...
- Вспомни свою жизнь, с самого детства, и тогда мы найдем точку, в которой тебя зацепило...

Вспоминала Алина долго, и лицо её всё более мрачнело. Она сказала:
- Мне трудно рассказывать. Это не только меня касается... я не хочу...
- Придётся, Алиночка, - настаивал я. - Иначе я тебя не пойму...
После этих слов Алина снова долго молчала - не мумией сидела, но и не любила меня она тогда - ей мучительно не хотелось рассказывать...
- Хорошо, - вдруг решилась она. - Слушай...

Её родители были чрезвычайно одарены от природы тем, что называется сейчас, кажется, сенсорным дарованием... И мать, и отец могли бы стать незаурядными художниками - людьми искусства - отец неплохо рисовал, а мать писала стихи: "очень какие-то странные", как выразилась Алина. Все эти способности не пропали даром - они были чрезвычайным образом извращены бытовыми условиями и несходством характеров родителей, а к тому же, опять-таки, по словам Алины, "они оба гордые были - это что-то!"

- Мы жили в одной комнате в двухэтажном деревянном доме - в бараке, знаешь? Отец всю дорогу работал грузчиком в магазине, а мама... она где только не работала, и везде не больше семи месяцев, и никак она не могла ни с какой женщиной сойтись - все друзья у неё были мужики, и отец ревновал страшно... А у него вообще друзей не было, только собутыльники - пил он всегда, а если кого любил, так это маму, но как-то по своему - совсем без памяти и ещё... страшно - не перебивай, сейчас всё расскажу... Ещё у меня был брат, старший, но он умер в три годика, и тогда отец особенно стал налегать на водочку - и в сорок лет он уже был законченный алкоголик, без просвета... А мама из жалости тоже с ним пить начала, потому что сделать ничего нельзя было, ему уже всё равно дорога в психушку светила, да он, по-моему, никогда нормальным, как все, не был... Он плакал очень легко - коротко, но часто... Как будто из одних нервов был человек... И, пока они вместе пить не начали, мы жили более или менее - особенных скандалов не было, но вот потом...

- Серёжа! Я в пятнадцать лет сбежала из дому - подвернулся один дяденька сорокалетний, крутой, квартира вот эта - от него... А уж года два назад я узнала, что померли мои родители, через месяц один за другим, и не я их хоронила... Ты слыхал поговорку: "Они жили долго и счастливо, и умерли в один день"? Всё наоборот у папы с мамой случилось - вроде долго, но несчастливо, и через месяц... Я только одним утешаюсь - им там сейчас лучше, чем тут...

- Как это было? Вот, прихожу я из школы - и хорошо, если никого из них ещё нет дома - тогда я отдыхаю... Но часам к семи вечера начинается... Сперва тихо-мирно - по рюмочке... Потом ещё, ещё... Часов в десять вечера я из дому уходила и ночевала где-нибудь, но так было не каждый день - обычно я оставалась и всё видела... Знаешь, иногда было даже интересно, но жутко - всегда...

- Сперва они, как выпьют, беседуют гладко - ну, о чём? - о жизни, об искусстве... заслушаешься... у нас книг было много - чего-чего, а книг... потом подвернётся какая-то иная тема, из быта - тут потихоньку начинается спор, потом обиды, а у отца - ревность, ещё чуток - и скандал... Чёрт подери, Серёжа, как они дрались! Соседи привыкли, никто и внимания не обращал... Наутро-то мирились, и так чуть ли не каждый день... Но самое страшное случалось ночью...

Тут Алина снова молчала долго, собираясь с силами... Я ждал.

- Пойми, я была ещё маленькая, а всё видела, слышала и понимала... Как он её драл, Серёжа! Кот кошку в подворотне, кобель - суку, обезьян - обезьяну, - это всё не то... Это было такое зверство, хуже, чем зверство, потому что он её разными способами, я тебе даже рассказывать не буду - не поверишь! - и она тоже ему соответствовала... и я никогда, наверно, с мужчиной не смогу быть по-настоящему - они все думают, что я какая-то фригидная, а я просто всё хорошо помню... Как он рычал, ну как зверь прямо, и мама орала - ну, это ужасно, ужасно - для ребёнка, для подростка... для девушки... Слов у них почти не было, а какие были - все почти матерные... Я не понимаю, как это соседи терпели, но вообще-то, у них то же самое было, только потише, а вот справа у нас соседи старики были, пенсионеры - и им, действительно, доставалось...

- Меня мужики сразу замечают - мама говорила, что я в бабушку уродилась, а бабушка какая-то была дворянских кровей, что ли - её в революцию взял комиссар, еврей, и оставил у себя, а потом женился советским браком, и стали они жить... А в тридцать седьмом этого комиссара за троцкизм - на Колыму... Всё, значит, там он и откомиссарился, а бабушка родила маму... А потом, сам понимаешь, и я подоспела, и - видишь, какая получилась? Мне в тебе нравится, что ты не облизываешься, мне это очень нравится... А мужики - да, сперва под ноги ложатся, а потом - бросают меня разочарованно, потому что в постели я - как колода, и даже хуже... Но друзьями остаёмся, наверно, красота действует...

- Машину тебе тоже друзья подарили? - поинтересовался я.
- Да, вот тот самый жених, что ногами избивал - она у меня всего полгода... Но ты не думай, - Алина прикончила четвертинку и - странно - как будто совсем протрезвела, - он не из-за машины, а просто я его достала: уж дразнила-дразнила, дразнила-дразнила... Наоборот, он меня как раз и ударил, когда я ему сказала: "И хонду свою паршивую забирай, копеечную..."
- Но тоже - ты гордость его задела, - заметил я.
- А ты что, не гордый, что ли?
- Хотел бы быть не гордым...

Лицо Алины как-то странно перекосилось, она усмехнулась - про такую гримасу пишут: "дьявольская"...
- А вот я ещё тебе расскажу, святой Серёжа, - и она снова по-особенному неприятно хохотнула, - папенька мой ведь не только мамочку трахал по-зверски, с визгом-свистом...
- А что, и тебя тоже? - спокойно спросил я. Я уж чувствовал, что она скажет...

- Да, и первый раз в десять лет, у меня ни груди, ни попы порядочной не было... Только я из школы пришла, он и навалился... Было два часа дня - он на обед как будто ушёл и меня подкараулил - я на часы смотрела, пока он меня имел... Мне не столько больно было, сколько удивительно - а почему же это он трезвый?.. А как слез с меня - конфетку дал карамельную и газировки: "Сладкая ты, говорит, дочка!.." Мне смешно стало...

- Смешно?..
- Ага... Папа, - говорю, - купи мороженое...
- Мороженое...
- Ага... А он засмеялся и говорит: "Мороженое пусть тебе мама покупает!" И вышел покурить...

Глазки Алины вдруг стали постепенно разгораться - она мечтательно закатила их к потолку:
- А потом он меня ещё много раз имел - по разному, в разных позах и в разных местах... то в лес уведёт - в лесу мне больше всего нравилось: птички поют, небо такое голубое, облака белоснежные, а он на мне такой тяжёлый, тёплый, родной, больно мне и сладко... я думала - пусть бы кто-нибудь прошёл мимо, посмотрел, как мы любимся, как нам хорошо... А смешней всего было, когда он меня раза два - уже лет в одиннадцать - при маме трахал: сначала её, потом меня, потом опять её... Она плачет, а я смеюсь: "Мама, что ж ты плачешь-то, это же папа!"

"Ведьма, настоящая ведьма!" - промелькнуло у меня в голове.

- Нет, я не ведьма, Серёженька, - отозвалась Алина. - Когда через год нас мальчишки в школе тискать стали по углам и в пустые классы затаскивать - меня каждый день - я стала соображать, что тут что-то не так, но только папу я любила, а все эти слюнявые - они мне смешные были, чихала я на них... И сейчас на всех вас, мужиков, плевала, кроме жениха, потому что он меня избил и потом представлялся, как демон, и ещё вот ты... Ты мне сейчас светишь, ты солнце моё... Ты как папка мне сейчас...

Глаза у Алины разгорались чудесно-злобным огнём в темноте кухни - стояла ночь, а света мы не включали... Мне было жутко-жутко... Ведьма совсем нависла надо мной и голос её был завораживающе ласков, соблазнительно чудесен, что-то прекрасно-чёрное, огненное стало подыматься во мне...

- Ты ведь мой папка, да?.. сладкий... и ты меня трахнешь, милый, чудесный... жаль, ты не девственник... Когда монахом будешь, я к тебе приду... в келью не пустят, так во сне даже лучше... Ну же, давай! А потом я тебя возьму, всего, со всем твоим Евангелием...

Уж на пол повалила она меня, и руками я уже обнимал её, и крестное знамение творил мысленно... После третьего Креста, мыслеположенного, Алина вцепилась мне в горло и тогда объятия мои разжались...

Очнулся я, когда уж рассвет наступил - Алина в наглухо застёгнутом у ворота халатике мирно посапывала у меня на груди, а лежали мы почему-то возле самого окна. Мне было страшно будить её, я боялся даже пошевелиться, но она вслед за мной, тут же, проснулась сама... Больше всего я боялся. что вот сейчас её глаза откроются. посмотрят на меня, и... но глаза у Алины теперь были детские, беззащитные, как у ребёнка, не было в них ничего... Она долго всматривалась в меня... Потом улыбнулась - чисто, счастливо:

- Вот и выспалась я, Серёжа... И высыпалось всё из меня вроде... Как хорошо, Серёженька! Светло! И вот это - вот что было-то у меня - ведь не вернётся оно, как думаешь?

Я не знал, что ей ответить. И вам сказать мне больше нечего. Но в храм православный на отчитку пришлось ей со мной ходить, и не раз... И каждый раз - страшно было, как в ту ночь, на это смотреть...