"Левый глаз, правая рука"

Глаз, конечно же, видел. Треугольным движением она попыталась перелить содержимое мозга в графин. Огромные, прозрачно — молочные рисинки сознания возмущённо сдвинулись к краю: " Неужели она не понимает, что мы не пролезем сквозь узкое горло?"

Но первая гранула, не задев даже стенок, уже оказалась на дне. За ней посыпались остальные. Сквозь стекло цвета, разведённого водой смородинового варенья, их не было видно.

Она подняла графин до уровня глаза и посмотрела на свет. Второй тут же открылся и тоже посмотрел. "Вот и всё сознание" — удовлетворённо хмыкнула. Закрыла крышкой в форме церковного купола и убрала в дальний угол шкафа...

Сознание простояло там двести лет. Толстый слой пыли служил отличным фильтром, защищающим от редких лучиков света в полдень попадающих внутрь сквозь щели в дверцах, поэтому за это время оно нисколько не изменилось.

Створки распахнулись, и женская ручка потянулась к стоящему сиротливо в углу старинному графину. Глаз сразу же узнал его. Сменив за это время около десятка хозяев, он всегда успевал раньше второго.

Второй всегда был иной, поэтому даже увидев сознание, он не испытал ни малейших эмоций.

Нынешняя хозяйка глаза взяла в руки пыльный сосуд и поставила на стол. С правой рукой глаз уже встречался у кого-то из хозяев, но он был уверен почему-то, что она тогда принадлежала мужчине. Нет, с виду это была обыкновенная женская рука, но глаз хорошо помнил, как она под крики хозяина: "На абордаж", устремлялась завоёвывать женскую неприступность. Да и сейчас хозяйка частенько, неосознанно, использует её так, как это бы делал мужчина.

Правая рука взяла тряпку и протёрла стекло. Она с удивлением ощупала рисунок причудливого узора. Он был ей знаком. Неловкое движение и вот уже осколки стекла перемешаны с сознанием.

Вырвавшись на волю, сознание десятками гранул расползлось по комнате. Из живых существ присутствует только человек — женщина. Оно с обидой вспомнило, как двести лет назад хозяйка глаза, очень похожая на эту, заточила его и оставила пылиться на полке шкафа. А правая рука, ещё до этого, принадлежа стеклодуву, изготовила ненавистный графин.

Логика подсказывала сознанию, что оно должно вернуться к женщине, тем более, что она была живым существом, пусть даже нанёсшим смертельную обиду, но зато хозяйкой глаза.

Но и вещами нельзя пренебрегать. В комнате их было множество. Но сознание выбирало лишь значимые. Бесполезные вещи его не интересовали. Бесполезные не с точки зрения служения человеку, а по своей сути.

Глаз понимал суть вещей, но не мог здесь ничем помочь сознанию. Его нынешняя хозяйка не хотела видеть то, что видел глаз.

Существуй глаз сам по себе, то сознание, возможно, и озарило бы его. Но из-за женщины, которой он теперь принадлежал, это было невозможно. И дело было уже не в обиде.

Сознание, пометавшись по комнате, готово было махнуть на обиду мужской правой рукой, но оно оказалось абсолютно несовместимо с хозяйкой глаза и руки.

Сделать осознанными действия женщины не получилось неоднократно. Она бессвязно бормотала: "Письма, письма. Здесь. Любимый"— помогая себе левой рукой и иным глазом, снова и снова перебирать вещи заброшенной комнаты.

Глаз принадлежал ей уже тридцать лет. Он так надеялся, что когда она найдёт сознание, то всё изменится.

Почти пятнадцать лет назад она начала писать что-то на бумаге и тут же сжигать это. Тот, кому она писала, вчера вновь появился в её жизни. Он не поверил ни одному её слову, сказав, что она безумна.

Глаз решил вернуть ей сознание. Он привёл её сюда. Два столетия в этой комнате не появлялся человек. Ей всего — то и надо было, что пустить сознание.

Глаз, правая рука и сознание не смогли ей помочь. Она умерла не найдя подтверждения своей многолетней единственной любви...

Ссыпая гранулы сознания обратно в графин, правая рука обратилась к направляющему её глазу: " Что делать?".

Глаз печально заморгал, осматривая эту странную комнату. Извечный вопрос русской интеллигенции мучил его сейчас не меньше, чем правую руку и автора незабвенного романа.

"Может, Герцена разбудим?" — глаз никогда не принадлежал никому из классиков, а хотелось. Но правая рука категорически с ним не согласилась: "Декабристы будили уже, и что из этого вышло?".

Сознанию очень хотелось вмешаться в их спор. Но оно помалкивало. Ещё не хватало из-за этих идиотов стать общественным. Мало разных сумасшедших тёток, из-за которых пришлось на полке пылиться. А уж если толпе принадлежать, то так извратят...

Тело женщины лежало на полу комнаты задрапированной чёрным бархатом. Чёрными, горящими свечами заставлено всё пространство.

Она была одета в длинное платье из чёрной кожи. Пять тысяч семьсот пять писем лежали вокруг неё. По одному письму за пятнадцать лет семь месяцев и семнадцать дней. На бледном лице, оттеняемом длинными черными волосами, застыла улыбка счастья. Что она означала? То, что она увидела письма, или, что сознание вернулось к ней? А может потому она улыбалась, что все письма были помечены Черной Меткой, и улыбка была зловещей?
Иллюстрация:http://neizvestniy-geniy.ru/cat/photo/portret/30264.html?all