Розовое ушко

Розовое ушко. О чём могут сказать эти два слова? Это штамп, которых тысячи. В её розовом ушке я увидел, … нет, не так. На внутренней поверхности ушной раковины я увидел… Господи… эталон лапидарности.… Не то, всё не то.
Имеют ли вообще право мужчины заглядывать в уши проституток? Наверное, имеют… если они законченные идиоты. А поскольку я и есть идиот, то мне ничего не стоило посмотреть в её ушко. Там было чего-то белое полупрозрачное. Я представил, что делали с этим ухом несколько минут назад… или часов, ну не дней же… до чего же я испорчен. Это всего на всего жвачка. Хорошо прожёванная перед сном, что бы можно было заткнуть уши и читать мои стихи. Конечно, когда в одной комнате живут четыре молоденьких проститутки, какие там могут быть целую ночь звуки. Тут уж надо не одну упаковку пережевать, что бы как следует заткнуть уши и ничего не слышать.
Два человека, взрослый мужчина и молоденькая … хотел написать проститутка.… Но кто дал мне право так её называть? Кто мне дал право, глядя на остатки жвачки чёрт те, что представлять? Девочке всего семнадцать, она читает мои стихи, и даже дело не в том, что она их читает, а то, что она считает, что это стихи. И даже выучила несколько. Почему я написал, что она проститутка. Сидит рядом со мной в моей машине симпатичная девушка, держит в руках смятые листочки, черновики моих стихов. А я вот говорю во весь голос, что она проститутка. Почему мне надо было писать, чем занимается эта девочка,… хотел написать невинная, а почему не написал? Когда в автобусе вы просите передать деньги на билет, вы же не говорите

-парикмахерша, передайте вот на билет…
или:
-торговка из торгового центра, передайте пжалста деньги…
Почему я так поторопился унизить её? Она единственный в моей жизни человек, который учил мои стихи. Залепив свои розовые ушные раковины, хорошо прожёванной жвачкой, она лежала и рассматривала в темноте, строчки которые я писал своей рукой. А рядом шумели клиенты. Да откуда я могу знать, что там шумело! Хотя, да. Зачем тогда засовывать в уши жвачку?
Смотрю на неё. Какие красивые глаза. Ну вот, ещё один избитый штамп. Красивые глаза. А у кого они не красивые? Большие. Да, нет. Обыкновенные. Ресницы как ресницы, обычные карие глаза. Но, что в них есть то, чего мне не хватает, а может, и не будет никогда в моей жизни? А может это единственные в моей жизни чужие глаза, которые смотрели на мои строчки и на меня. Может, я был равен в её глазах моим стихам. Нет не совсем моим… тем стихам, которые видели эти глаза…
А может, всё это я придумываю сейчас. Нет, не придумываю, надумываю, накручиваю. Скорее всего, просто хочется разобраться, почему я такой. Почему когда она показала, как у неё течёт молоко, я смотрел равнодушно. Вот, вот. Я равнодушный человек. Это моя проблема. Когда мысли складываются в строчки, многое становится понятным. На самом деле меня ничего не интересует. Молодая девушка слизнула каплю, молока со своей груди, а мне было безразлично. У неё не было детей, а молоко было. Не много, всего несколько белых капель. Вот чёрт, и чего я не гинеколог. С моим равнодушием я бы мог быть хорошим врачом…. Да, что я за чушь несу. Сам себя обманываю. Вру сам себе. Итак: я равнодушный и лживый человек. Уже легче на душе. Какие слова я должен сейчас написать? Что я хочу сделать?
Где-то в этих строчках закралась ложь… Что-то не так.
Мне её жалко. Но не, потому что у неё есть маленькие капельки молока на девчоночьей грудке, не потому что она заклеивала уши жвачкой…. Где-то скрыто главное. То, из-за чего я запомнил её. Мне её было жалко. Вот уже близко. Я уже подобрался к правильной формуле. Вот! Понял. Мне её было жалко, потому что я не поэт и не писатель. Вот же она та строчка, которая мне была нужна. Она думала, что я поэт. Боже! За что мне это наказание. Я обманул милую, доверчивую девочку. Она смотрела на мою бороду ровно подстриженную, она гладила её своей рукой. Она смотрела на меня, и я был для неё хорошим человеком. Она ждала меня на тротуаре, зная, когда я буду ехать по Николашке. Однажды она обиженно сказала, что ждала меня целых два часа, а я так и не проехал. Она хотела чувствовать себя нормальным человеком. Я ей нужен был, что бы быть человеком. Вот почему у неё были красивые глаза. Они были человечны. Они смотрели на меня преданно. Я видел в них любовь! Вот что я видел. Вот почему её взгляд запомнился мне. Она хотела быть нужной мне. А я ничем так и не воспользовался. Ни её бесплатными услугами, ни её любовью. Ничем. Оказалось, что мне от неё ничего не было нужно.
А, ведь, вру. Вот он, какой я. Сам себе вру. Никто этого не прочитает, а я всё равно вру. Искал. Искал доброго, мягкого взгляда обычных девчоночьих глаз. Я хотел, что бы они закрывались медленно, когда мой нос мог бы уткнуться в тёплые, мягкие плечи. Хотел я этого. Всё это было. И я хотел этого. Но я … вот ещё новый ярлык могу себе прилепить … я просто трус.
Наверное, я всё это писал, как геометры пишут свои теоремы, что бы вывести формулу своей жизни. Я просто трус. Трусливенько, по мышиному, прожил свою жизнь. Трусливенько, подленько я стал ездить домой по другой улице. Я просто подлец. И оправдываю свою трусость красивыми словами. А сколько на свете, таких как я подлецов. А вот и дешёвенькие слова для оправдания армии подлецов.
Но кто, же полюбит проститутку? Можно полюбить билетёршу в трамвае, можно полюбить владелицу модного ресторана, можно полюбить Ксению Собчак. А Наинка стоит сейчас на грязной Астраханской обочине и надеется, что появится поэт на своём белом жигулёнке. Остановится. Она сядет рядом со своим поэтом. Он уткнётся носом в её мягкое, тёплое плечо, а она будет читать его стихи. Стихи её собственного, любимого поэта.