Счастье, посторонним вход воспрещён

«Что заставляет уходить в бессмертье


Мельчайшие частички бытия?


Их разделяют звезды и столетья,


И вместе с ними исчезаю я.



Но исчезая, во Вселенской книге


Я оставляю четкие черты.


И в каждом атоме, и в каждом миге


Меж мной и Вечностью наведены мосты».*



* http://www.pravmir.ru/article_1895.html





… Назвала свой блог «Счастье», потому что записываю сюда только самые счастливые моменты в жизни. В аватаре на страничке стоит картина, которая тоже называется «Счастье». Нарисовала её в тринадцать лет на международный детский конкурс, и она получила главный приз. Но, что позволяет выживать в особой, интернатовской, атмосфере, так это стихи. Первое родилось, когда ещё даже не знала, что такое буквы. Постоянно повторяла, и всё ждала, что произойдёт это волшебство, и смогу его перенести в тетрадь. Новые стихи теснили то, первое, а так не хотелось его забыть. До того, как со мной начали заниматься учителя, всё время проводила, рассматривая книги с красивыми рисунками и детскими стихами. Воспитатели иногда читали нам вслух произведения Барто, Чуковского, Даниила Хармса, и восхищало, что люди придумали их записывать. Мне это казалось чудом. Можно много своих стихов собрать в книгу, тогда их тоже кто-нибудь сможет прочесть детям. Рисовать, наверное, умела уже с рождения, поэтому рисунки появились раньше, чем стихи в тетради. Когда на первом занятии учительница объяснила, что такое букварь, не могла заснуть всю ночь. Как только рассвело, открыла книгу и по картинкам выучила всё. Затем, на уроке, нам сорок минут объясняли, что такое буквы. Занятия закончились. Я осталась возле учительницы: «Что тебе Наташенька?».

«Хо-о-о-ччччу на-на-уууу-чиии-тьсяа пииии-сааать»— начала, вдыхая в себя воздух и растягивая слоги.

«Научишься, мы всю четверть будем этим заниматься».

« На-на-ууу-чиии-ться чиии-таать сеей-час. Я всее буу-квы вы-ууу-чиии-ла»— закончив фразу, тяжело задышала. Не хватало воздуха.

Анна Петровна не поверила: « Ты когда успела? Вам буквари только вчера раздали».

Не прошло и получаса, а я уже складывала слоги. Учительница даже не скрывала удивления: «Поразительно! А говорят про тебя, что ты имбицил» — и уже с восторгом продолжила: « Точно так же и слова пишутся. Только тебе надо сейчас научиться выводить буквы. Вот пропись. Поняла, как это делается?»

«Дааа. По-по-друуу-ггго-му, не-не тааак, как в-в книи-гах».

Ночью свет можно было включать только в туалете. К полуночи исписала всю тетрадь. На последней странице записала своё стихотворение. Я научилась писать!


* * *


… Не знаю почему, но уроки рисования вёл сам директор интерната. Его картины висели на всех стенах. В детстве он окончил художественную школу. Знаю, что его любимое это «Купание красного коня» Петрова-Водкина. Он и с детьми начал работать потому, что увидел в этих образах своё будущее предназначение. Часами рассказывал нам о художниках, различных школах в искусстве, направлениях в живописи. В свои тринадцать лет я с восторгом слушала эти лекции по искусствоведению, а потом сутки напролёт могла рисовать картины к своим стихам.

Наш интернат это несколько одноэтажных бараков, оставшихся от районной общеобразовательной школы. Для обычных детей неподалёку построили большое кирпичное трёхэтажное здание. А в бараки поселили нас. Территорию обнесли забором из бетонных плит и поставили огромные железные ворота с надписью «Посторонним вход воспрещён». Летом, в хорошую погоду, нянечки ставили мою коляску в сад, где нибудь под яблоней и пока не стемнеет, я проводила здесь всё время, иногда рисуя, а чаще, часами наблюдая за происходящим вокруг. Отвлекалась на обед и ужин, и вновь погружалась в этот интереснейший, неведомый ранее мир. Всё началось с муравьёв. Они бегали по моим бесчувственным, искалеченным болезнью ногам, деловито снуя вверх и вниз. Однажды преградила им путь рукой. Один из них тут же взобрался по пальцам на кисть, побежал выше, и я ощутила, как щекочут его лапки запястье, а потом он меня укусил, так привыкла к уколам, что была даже приятна эта необычная боль. Не знаю, из каких соображений, но поочерёдно, руками, а они у меня сильные, опустила ноги на землю, возле небольшого муравейника, и сбросила тапочки. Чёрные тельца тут же облепили их, образовав какие-то шевелящиеся, живые гольфы, по самые колена. Не прошло и минуты, а я почувствовала слабое покусывание! Мои ноги живы, они реагируют на микроскопические челюсти этих милых насекомых, хотя не чувствуют, когда их кожу протыкают иглой шприца.

Конечно же, бесконечно долго могла радоваться птицам. Коляска с электроприводом, позволяла забраться в самую чащу вишневого кустарника, именно такая вишня росла в интернатовском саду, невысокие кусты, сплошь усеянные ягодами, напоминающими бусы врача из городской больницы, куда нас каждый год возят на обследование. Как только вишня начинала созревать, то первыми появлялись воробьи. Как правило, прилетало два или три разведчика, их отличала от остальных какая-то особая юркость, и даже осторожность, что мало присуще основной массе этих нагловатых птиц. Из трёх один был обязательно с оторванным хвостом, или, по крайней мере, выглядел так, как будто только что получил хорошую трёпку. Потом налетала вся стая, они устраивали больше переполоха, чем склёвывали недозревших ягод, испортив их изрядно, неожиданно срывались куда то все до одного, и могли потом надолго исчезнуть. Когда вишня окончательно созревала, и ягоды становились тёмно бордовыми, прилетали обстоятельные дрозды. Они никогда не устраивали шум, никогда не дрались, на куст садились по две птицы, и не спеша, склёвывали вишню целиком, сразу всю ягоду. Через какое-то время их сменяли другие дрозды, и таким образом, соблюдая очерёдность, они обирали куст полностью, так, как будто это сделал рачительный садовод.

Но всё-таки настоящими моими друзьями были интернатовские собаки. Обыкновенные дворняги. Огромные Бандит, Эльба и маленькая сучка без имени. Как только появилась коляска, меня вывезли на прогулку в сад и впервые оставили одну. Эльба подошла, обнюхала ноги и легла, положив на них голову. Мы так и просидели до обеда, ни я, ни собака, ни разу не шелохнувшись. И вот, уже после того, как я почувствовала муравьиные укусы, Эльба как-то подошла, слизала с моих ступней, не успевших разбежаться муравьёв, и улеглась всей своей массой на голени. Не помню, сколько она так пролежала, потому что время для меня делилось на до обеда, и после обеда. И вдруг осознала, что стало неудобно так сидеть, моим бесчувственным ногам было тяжело, но далее произошло самое поразительное, я шевельнула ступнями! Эльба вскочила и радостно залаяла, словно и она поняла значение случившегося. У меня появилась надежда…

Благодаря коляске, с сентября месяца начали возить в настоящую школу, до этого занималась с учителями, как и все интернатовские, которые не могут ходить, у себя в бараке. Мне исполнилось 14. С ребятами из общеобразовательной школы мы давно знакомы, Они часто бывали у нас, это называлось шефство…


* * *


…Когда моё «Счастье» заняло первое место на конкурсе, то в интернат приехал губернатор со свитой очень серьёзных мужчин в дорогих костюмах. Бараки к его приезду кое-как успели привести в порядок, и наш директор едва не получил инфаркт, ругаясь с бригадиром маляров. Однако, высокий гость не зашел ни в одно из помещений, а сразу проследовал в актовый зал, украшенный шарами так, что не было видно стен. Он полтора часа рассказывал о том, сколько внимания уделяет его административный аппарат улучшению содержания детей-инвалидов. Нам показали фильм о строительстве новых школ, больниц и дорог в области. В конце собрания чиновник пообещал, что в интернате будет сделан ремонт, и подарил ноутбук. Всё это снимал центральный канал. Но меня показали по-первому каналу, только когда за границей нашему российскому представителю вручили главный приз конкурса, организованный Всемирной ассоциацией инвалидов. Что это был за приз, не знаю. Мне только дали подписать какие-то бумаги, и директор сказал, что интернат получит денежную премию.

Ещё обо мне сняли документальный фильм. В начале показывали мои работы, и параллельно шел рассказ о девочке-художнице, пишущей картины по своим стихам, затем кадры о международном фонде инвалидов и о конкурсе, где было отмечено моё «Счастье». Показали художественную студию, где, как и обещал губернатор, произвели дорогой ремонт, и мои руки, делающие несколько мазков кисточкой, потом меня крупным планом, только одно лицо. Текст за кадром читала какая-то девочка хорошо поставленным, видимо в театральной студии, голосом. Я в три года начала говорить, но оказалось, что заикаюсь, произношу каждый звук по нескольку раз, глубоко вдыхая в себя воздух. С тех пор, стесняясь, очень редко пыталась разговаривать, и медицинская комиссия признала, что у меня аутизм. Вот поэтому чужой голос рассказывал обо мне какую-то невероятную историю, похожую на сказку о счастливой принцессе. Когда фильм закончился, директор не выдержал и впервые выругался при нас, воспитанниках: «Вот, суки» — закрылся в своём кабинете и два раза посылал нянечек за водкой…


* * *



… Как только документальный фильм обо мне показали по центральному телевидению, меня по два раза в неделю стали возить по бесконечным мероприятиям. Все они проходили по одному сценарию. Приезжал автобус, оборудованный специально для инвалидной коляски, вёз на митинг, собрание, или ещё какое-нибудь торжественное мероприятие, где среди главных достижений по заботе администрации губернатора об избирателях, была талантливая девочка-инвалид, и, как правило, всё это заканчивалось тем, что я выезжала на сцену, мне вручали цветы, растроганные женщины благодарили главу области, чаще всего заочно. Со временем как-то всё успокоилось, избирательная кампания успешно состоялась, автобус стал появляться всё реже. А однажды обо мне забыли. После собрания все организаторы куда-то исчезли. Я сидела в своей коляске в какой-то комнате за сценой и терпеливо ждала, когда меня заберут.

Я инвалид-колясочник с детства. То, что у меня есть коляска это огромное счастье. Она у меня появилась благодаря тому, что моя картина оказалась лучшей на конкурсе, и благодаря нашему директору, который полгода добивался, чтобы её пропустили через таможню. Optimus 2 самое лучшее, что придумали для инвалидов. С электроприводом, легко управляется джойстиком, как на игровой приставке. Вся премия за конкурс ушла на то, чтобы заплатить пошлину. Дети-инвалиды с рождения, живущие в интернате, очень терпеливы, и умеют ждать. Не у всех есть коляски. Вернее, их почти ни у кого нет. Надо ждать, чтобы тебе принесли судно, сменили постель, бельё. Когда стала старше, то ко всему этому добавилось ещё ожидание, когда нянечка поменяет прокладку, и приходилось терпеть, когда она этой прокладкой тычет в лицо. Ей можно, она убирает за мной гавно. Нянечки добрые. У них тяжёлая работа, им платят мало денег, жаловаться некому, и поэтому они высказывают всё это нам. Мы терпим. Для нас нет никого, кто был бы роднее и ближе. Я живу в очень хорошем интернате, Мне очень повезло, что сюда попала. На всех мероприятиях рассказывают, что он лучший и только благодаря этому появилась такая девочка, которая рисует картины и пишет стихи о счастье.

Меня нашел сторож. Ночью он в этой комнате спит. «Сволочи, как же они могли ребёнка-инвалида забыть?». Он куда-то позвонил. Прошло почти столько же времени, сколько прождала до этого, и, в конце концов, прикатила машина. Сторож назвал её «Газель». Они с водителем с трудом подняли и затолкали «груз» в фургон. Под колёса положили какие-то доски, чтобы коляска не каталась. Дверь закрыли, и я оказалась в полной темноте. Было очень страшно. Несколько раз едва не перевернулась. Никогда дорога ещё не казалась такой долгой. В интернате помочь водителю «разгрузиться», конечно же, было некому. Директор, по обыкновению, был пьян, и, закрывшись, спал мертвецким сном в своём кабинете. Дежурная нянечка дала матерящемуся шофёру денег, он сходил куда-то, и привёл двух бомжей, живущих в одном из заброшенных бараков. Они нестерпимо источали запах мочи и перегара, знакомого всем, кто по утрам общался с директором. Втроём, наконец, вытащили меня из фургона. Аккумулятор разрядился и один из бомжей вызвался помочь нянечке дотолкать коляску до палаты: «Куда дебилку то везти?».

«Пойдём, покажу. Только о порог осторожнее. Выронишь. Несколько раз уже Наташку роняли здесь, первое время всё привыкнуть никак не могли. Да и с коляской поаккуратней. Губернатор сам лично весь персонал интерната собирал и пообещал, что голову снимет за инвентарь. Очень она дорогая. Стоит, как иномарка. А эту давай здесь оставим. Утром дневные придут, переложат на кровать. Ссать, наверное, хочет уже. Да ничего, потерпит до утра. Недолго осталось. Жалко мне их всё-таки, хоть и уроды, но тоже люди» — они оставили меня возле кровати и ушли. Сижу и пишу в тетрадь, потом перепишу в блог. Скоро проснётся директор, наорёт на нянечек, меня переложат и дадут судно. Потерплю, и, правда, недолго осталось…



* * *


… К шестнадцати годам нагнала школьную программу и меня перевели учиться в один класс со сверстниками. Почти перестала заикаться, а когда после уроков оставались с подружками одни, то, вообще, говорила свободно. Врачи только разводили руками, заявляли, что это психологическое и всё-таки сняли с меня диагноз – аутизм. Мы собирались справлять моё семнадцатилетие. Это последний день рождения, который буду отмечать здесь в школе и в интернате. В восемнадцать лет стану совершеннолетней, и меня отправят или в дом престарелых, или в психоневрологический интернат. Детей инвалидов девать больше некуда. Мы надували шары, вернее пацаны их надували, а девчонки украшали ими класс, потом ребят выгнали и мои подружки принялись за меня. В посёлке, где расположен интернат, живут нефтяники. Недавно в этом районе начали разрабатывать месторождение газа и люди стали жить ещё богаче. К школе, среди поселковых ребят, было иное отношение, чем скажем, в каком-нибудь крупном городе. Во-первых, её построили на собственные деньги жители и поэтому ребята, по-настоящему считали её своей. Во-вторых, работали в ней или мамы, или старшие сёстры учеников. Все здесь были родственниками, и соседями. Школу считали вторым домом, проводили в ней всё свободное время. Вот поэтому девчонки совершенно спокойно устроили в классе настоящий косметический салон. Для них я живая кукла, развлечение. Говорят, что красивая. Светленькая, с карими глазами. Они решили сделать мне мелирование и стрижку. Покрасили волосы, подобрали косметику, сделали маникюр. Провозились с этим до вечера. И всё-таки остались недовольны. Светка, моя соседка по парте и ближайшая подруга первая сообразила: «Платье надо вечернее. Мы ей сделали конкретно прикид, будто на бал отправляем, а она у нас в майке и шортах» — мигом натащили из дома платья, и пока мерили, чуть не перессорились, каждой хотелось, чтобы я выбрала её наряд. Когда, наконец, определились с придворным туалетом, Светка подвела итог: «Своими руками конкурентку себе сотворили. Наташка, ты красавица, парни наши обалдеют, и я даже знаю одного, который и так в тебя влюблён, а увидит, и вовсе голову потеряет». Как будто я сама не знала, о ком это она. Павел Бурляев, мой провожатый, в последнее время. Не знаю, как так случилось, что он стал моим самым близким другом, кроме Светки, конечно, хотя она это совсем другое. Он помог разобраться с инетом, научил пользоваться ноутбуком, и этот блог, кстати, тоже он помогал делать.

Мы досидели в школе до темноты — летние каникулы, и никто нас не гнал по домам. Хотя, какой у меня дом. От школы до интерната не более двухсот метров по хорошей, асфальтированной дорожке. На улице только-только стемнело, и стоявшая весь день предгрозовая духота, разрядилась таки недолгим дождём, и знойный день сменила вечерняя прохлада. Птичье пение казалось радостным, оживлённым, будто и мои пернатые друзья предчувствовали, что сегодня должно произойти что-то необыкновенное. Чистое, ясное небо, усеянное звёздами, словно тёмно-синяя мантия сказочного звездочёта, необычайно тихий, с приятной прохладой вечер, сам воздух, казалось насыщенный ароматом цветения; всё это создавало особую атмосферу. Лёгкое состояние неизбежности счастья, чего-то чудесного охватило и меня. Я выключила моторчик, и Пашка толкал коляску, которая мягко катилась по асфальту. Перед воротами с этой дурацкой, двусмысленной надписью мы остановились. Он неожиданно наклонился и поцеловал в губы. Внизу живота стало тепло, и, не осознавая, что делаю, обхватила его за шею. Павел, чтобы удержать равновесие, рукой оперся о мою ногу, взбив вверх платье. Я интуитивно сжала колени, оттолкнула его, и одёрнула подол…

«Извини, нечаянно» — он подумал, что обиделась на его поцелуй, потому что какое-то время сидела, низко опустив голову, никак не реагируя. Я же была ошеломлена произошедшим. Да, впервые поцеловалась с парнем, и была бы счастлива уже от одного этого, но даже это не главное. Я полностью шевелила ногами! Ещё один очень важный лучик надежды…

Эльба заскулила за воротами, встречая, и тут же резко залаял Бандит: « Дальше сама, меня проводят».

Этот день так и останется самым счастливым в моей жизни. Потом всю ночь читала «Нетерпение сердца» Цвейга, плакала, и впервые задумалась о том, стоит ли мне жить дальше…





* * *


… Всё это могу писать благодаря тому, что наш интернат лучший. Обо мне, в конце концов, окончательно забыли, перестали таскать по мероприятиям, и только раз в год, на День инвалида, возили на собрание. Но не зря прошла через всё это. Губернатор выполнил ещё одно своё обещание, которое дал сгоряча, во время одного из показушных мероприятий. Полгода назад у нас в интернате появился Интернет. Интернет — интернат слишком уж простая рифма, но всё — равно написала стихотворение. Просто потому, что была счастлива, когда меня научили им пользоваться. Есть даже своя страничка на «стихире». Хотя много раз на мероприятиях и даже по телевидению говорили, что я пишу стихи, но никто никогда их не читал. Знают только одно моё стихотворение «Счастье», которое написала к своей картине, но я его никогда не размещала в Интернете. Мне нравится, что мои стихи читают, и даже часто хвалят. О себе, на страничке, указала только свой возраст и имя. Ни слова о том, что я та самая, счастливая девочка-инвалид. Мне очень скоро исполнится 18 лет. После того, как дети-инвалиды, живущие в интернате, становятся совершеннолетними, их отправляют в дом престарелых, или психоневрологический интернат, а попросту в психушку. Там они очень быстро умирают, потому что никому не нужны. И это не просто мои эмоции, это статистика. По официальным данным нас 750 тыс. в стране, по данным независимого исследования более 1,5 млн. Если в стране не хватает жилья и работы здоровым и сильным людям, то кому нужны инвалиды-сироты? А я умру точно. Из-за квартиры. В моём личном деле, в графе отец прочерк, мать я никогда не знала,только недавно стало известно, что она умерла. В квартире, где жила моя родительница, я до сих пор прописана. Одна из подвыпивших нянечек, присев ночью на кровать рассказала, что меня отправят в психбольницу, заколют там аминазиом, а когда умру, то квартиру мою заберут уже окончательно, в ней и сейчас уже кто-то живёт. Нянечкам я верю. Они столько раз видели, как мы умираем, и никогда нам не врут… Моя коляска останется в интернате. Появится другая счастливая девочка и будет ей пользоваться…



* * *




… На воротах нашего дома – интерната написано «Посторонним вход воспрещён». Завтра меня увезут отсюда – мне уже 18. Изменила название блога. После запятой приписала, посторонним вход воспрещён. Посторонней для счастья стала я. Это последняя запись. Наверное, блог ещё какое-то время провисит в Интернете. Возможно, сюда будет кто-то заходить, читать, и просто узнает о том, что я была — счастливая девочка-инвалид. Я надеюсь на это. Надежда всегда должна быть у человека...