Коды

А сердечко-то щимит. Хоть опыт есть и всё моё обмундирование забито одной пачкой примы, одна чиркушка, с десяток спичек.. и даже половинка лезвия… но … что-то беспокойно на душе…
Сидеть на губе у зээрвэшников считалось чем-то близким к позору… зээрвэшники вообще не любят шутить… тем более там ещё и стройбатовцы с ними в этом городишке… в уазике со мной майор Лисициан… очень добрый армянин…
С момента моего появления в батальоне управления он относился ко мне очень внимательно… ведь я был протеже самого подполковника Белякова…
новый начальник штаба снова решил отправить меня на губу… это уже в третий раз… следующего раза не будет… потом только дисбат…
Лисициан молчит… Нового начштаба старички офицеры недолюбливают… он из отдела эртэвэ… а штабников вообще кадровые офицеры недолюбливают…
Коды… обветшалые чёрные заборы… городишко между Марнеули и Тбилиси… никто не знал, что это за название такое….
В паутине улочек спряталось страшненькое бетонное здание… не то, что наша гарнизонная губа… разгильдяйская и приветливая… тут всё намного серьёзней….
Успел как раз к ужину…. Тщательный обыск ничего не дал… ни одной сигареты офицер не нащупал… отдал ремень… ремень со штанов… вернее с галифе…
Выдали нары…. Гнилые доски с ржавыми гвоздями в них… такие же старые истлевшие шинели…
Даа… отсюда уже не убежишь…
На третий день выкурили все мои сигареты… кончились спички… Новенькие все были неопытные, никто не зашил в форму ни одного чинарика… тоска…
С утра отнесли доски и рваньё в сарай… чай без сахара с куском пластилинового хлеба… на дежурство заступил капитан зээрвэшник… и я почувствовал, что это будет плохо… до этого заступали стройбатовцы… мы им были совсем безразличны, и даже двери губы были открыты, что бы мы дышали свежим воздухом…
Этот тоже оказался безразличным… но только … закрыв нас утром… он забыл о том, что нас надо кормить и выгуливать
Как обычно мы пели песенки… успокаивали кого-то кричащего в карцере… к этому времени в моей камере нас было уже четверо… да и остальные были забиты… полностью... вчера я набрал сухих листьев инжирового дерева и спёр боевой листок со стены… сегодня это превратилось в превосходную самокрутку… ребята в соседних камерах ощущая ароматный дым листьев завидовали нам…
В обед о нас никто не вспомнил… а нас надо было вывести в туалет… по уставу положено… но как унас говорили что наложено то и положено… в общем всем хотелось писать…. И в обед это стало хотеться очень сильно…
не зря сердце моё так щемило когда меня сюда вёз майор Лисициан….
Вечная моя любознательность привела к тому, что я сумел просунуть руку через решётку в окошке двери и толкнуть пальцем щеколду… в коридоре был вечно пустой рукомойник на стене и огромный таз на табуретке…. Через пять минут я закрыл всех пацанов в своих камерах.. и даже разгильдяя из карцера… которому мы дали докурить нашу самокрутку… Таз был полностью наполнен мочой восемнадцатилетних пацанов… коричневатая , янтарна жидкость была покрыта беленькой пенкой и выглядело всё это очень невинно…
Но я не смог закрыть свою дверь… я не мог потянуть на себя щеколду… моя камера осталась открытой… ну теперь я понял к чему так щемило сердце… и почему на меня так безысходно смотрел майор Лисициан…
Шутки в сторону… попытка побега… третьей губы не будет… будет дисбат… мы сели на бетонный полированный сотней солдатских задов пол… и думали… на всякий случай стали ещё раз знакомиться… трое моих сокамерников только первый раз… а я бывалый.. да ещё с побегом…
Хотелось есть… хотелось спать… ширина камеры меньше двух метров, длина чуть больше этих же двух метров…
Пацаны из других камер давали советы как мне закрыть щеколду… а потом просто все стали молчать…
Вечером раздался грохот открывающейся двери… стук сапог был зловещим как в фильме ужасов… наша дверь распахнулась… на нас смотрел бравый советский офицер… на лбу печать от Бога – зээрвешник… защитник воздушных рубежей нашей Родины… он посмотрел на нас… подошёл к умывальнику, взял этот огромный таз… подошёл, бережно держа его в руках к нам… и с такой самоотверженностью плеснул в нас… с такой ответсвенностью и уверенностью, что он выполняет подвиг, что мы даже не пошевелились… и даже никто не закрыл глаза…
Темно… мы вчетвером стоим прижавшись друг к другу у стены… свет выключен… ночь… поэтому и темно… под сапогами хлюпает пахнущая парным молоком моча восемнадцатилетних мальчишек…
Ночью стало уже трудно стоять на этом островке… мы стояли плотно … очень близко… мы сжимали руки друг друга… мы молчали… очень хотелось лечь… но ложиться в лужу пахнущую парным молоком?... нет … мы держались друг за друга… прижимаясь головами и своими щеками друг к другу… носы тыкались в уши… коленки подгибались…
Наверное в то время… в мире были только мы четверо человек, которым страшно хотелось лечь… просто на родной голый бетон… я сдался первым… ноги подкосились и я сел… вытянул ногу… жижа потекла сразу в сапог… кто-то вслед за мной тоже опустился, прижался ко мне…
Я почему-то в этот момент подумал не о промокшей портянке… я подумал почему они все царапаются щетиной…
Может потому что мы становились мужчинами?