Бросил!

Наконец-то она её встретила.
"Господи, а молоденькая-то… в дочери ведь почти годится ему!" – ахнула Вера Андреевна, удивившись своему открытию. Навстречу ей шла стройная, молодая, лет 26-ти, красивая и завитая под мальчишку женщина.
"Ноги красивые, фигура тоже… вот нос чуточку портит лицо, вздёрнут, - по-женски привычно мгновенно отметила про себя Вера Андреевна. – Одеваться умеет. Со вкусом. На Волошиной Катеньке платье точь-в-точь: и такая же тёмная отделка по серому на стоячем воротнике, и рукав цельнокроеный, и удлинённая талия и такие же тёмные пуговицы. Очень хорошо. Этой идёт тоже. И украшений не носит, одни серьги. Наверное, неглупа. А вот губы красить не умеет. И каблук очень высок". Отмечала это почему-то спокойно, почти равнодушно, без злобы. А может, устала уже от его постоянных измен, или, на самом деле, удивило, что соперница оказалась совсем не такой, как она себе её представляла. Ожидала увидеть особу глупую и безвкусную, как всегда, а оказалось и не 35-ти, и не холёная и опытная, а совсем ещё девчонка. Четверо суток поджидала её.
"А может, это и не она?" – испугалась вдруг Вера Андреевна, продолжая сидеть на скамейке.
Женщина уже пересекла двор и поднималась на крыльцо. Стала открывать замок.
Нет, всё-таки – она! Варвара Петровна показывала ей именно на эту дверь и окно. Говорила, что молодая, интересная, дома почти не бывает. Живёт одна. Правда, их можно было бы застукать самой и тогда уж не сомневаться ни в чём, но Вера Андреевна унизиться до этого не хотела, верила всему и так. Она решила поговорить с ней, с этой… женщиной. И вот теперь, увидев её, она неожиданно застеснялась, ей стало как-то неловко. Но она всё же встала и несмело пошла к крыльцу.
- Вы ко мне?! – удивилась та, обернувшись к Вере Андреевне, когда она слегка тронула её за руку. – А я подумала, что вы к Лобановым… у них на скамеечке сидите.
- Да… я к вам. Моя фамилия Барышева. Вера Андреевна.
- Полина. Полина Ляховская, - густо покраснев, смутилась женщина. – Я… вас слушаю, - перестала она открывать замок. Вера Андреевна всё ещё стояла внизу, подле ступенек.
- Может, вы пригласите меня… Здесь, на улице, как-то неудобно – волнуясь, замялась Вера Андреевна.
Комната была небольшая, с кухонькой в прихожей. По всему чувствовалось, что живёт здесь одинокая женщина. Но на кровати, прямо на неубранном и смятом одеяле лежал забытый мужской галстук.
"Здесь и ночевал… – догадалась Вера Андреевна, узнав мужнин, в полосочку, галстук. – А звонил, что остаётся на заводе. Авария… Ясно, какая авария, не впервой!.. Как это всё низко, мелко… и когда только кончится?.."
Полина, повернувшись спиной к Вере Андреевне, что-то быстро убрала с туалетного столика, какую-то рамку, стала быстро прятать её в буфет.
Незаметно, Вера Андреевна тоже спрятала галстук. Рассматривала постель: нет ли чего ещё.
- Извините, пожалуйста, у меня беспорядок! – перехватила Полина её взгляд. – Я рано на работу ухожу, а сегодня проспала немного, и оставила всё так, - оправдывалась она.
"Значит, он уходил после, - решила Вера Андреевна. – Торопился и галстук забыл. И свой ключ, вероятно, есть… Вот как, оказывается, идут уже дела!"
Тоже сильно волнуясь, Полина подняла к груди руки и, прислонившись в какой-то наглой неестественной позе плечом к шкафу, снова сказала:
- Я вас слушаю… - И впервые смело посмотрела Вере Андреевне прямо в глаза. Она уже всё поняла, и, казалось, бросала вызов. Чувствовалось, что она ко всему готова и на всё решилась. На губах заиграла дерзкая усмешечка.
- Как вам не стыдно! – невольно вырвалось у Веры Андреевны. Скандалов она не любила. – Такая молодая, красивая и позволяете себе…
- Потому и позволяю, что молодая, - перебила её Полина. Глаза у неё хищно и ненавистно загорелись. – Я ему не навязывалась…
- Но ведь вы же знаете, что у него дети… Девочке скоро 15 лет исполнится!
- Ничего я не знаю! И знать не хочу. И вас – тоже. И вообще, не понимаю, зачем вы сюда пришли… Он от вас уходит, он вас не любит… - торопилась высказать всё Полина, бледнея всё больше. Ей казалось, что лучше уж нагрубить, выпалить всё сразу, и баста, чем тянуть эту неприятную сцену в вежливых и наивно запирательских разговорах.
- Но ведь дети же… двое детей! – растерялась Вера Андреевна. Вместо виноватых слёз и стыда, которых она ожидала и была к ним готова, её встретили бесстыдство и наглость. – Я тоже давно не люблю Сергея Николаича, - она плохо понимала, что говорит, и зачем, - но кроме любви существует ещё и долг, перед детьми, семьёй. Как же так?
- А вот так. Тем более, говорите, что и вы не любите его… А мы – любим друг друга. Долг! А на любовь, по-вашему, можно наплевать?
- Но неприлично же, он же позорит меня и детей…
- А он больше не будет позорить. Мы поженимся.
- Что вы говорите! Ему же 43 года. Он лысеет уже. Член партии. Вы же молоды, красивы! Разве мало молодых людей? А вы отнимаете у детей последнее… - только теперь до Веры Андреевны дошло, что муж уходит от неё.
- От алиментов он не отказывается, будет помогать… Да и закон на вашей стороне.
- Если бы вы могли, вы бы и закон отняли, - устало поднялась Вера Андреевна. Говорить было не о чем.
Домой возвращалась Вера Андреевна, как больная, слабая и постаревшая. И не то, чтобы какая-то острая боль или горе были в её душе, а просто стало как-то пусто, холодно и бессмысленно. Было жаль молодости, которую она отдала мужу. Запоздало сожалела, что не ушла от него раньше, когда ещё не было детей, а она разлюбила, разглядев его пустоту. На что позарилась, не понимала. Встречалась же она с парнем, не красавцем, но хорошим, умным. А теперь что? Остаётся лишь терпеть ради видимости семьи измены мужа.

- Евгений Васильич! А Барышев жену бросил, вы знаете? Не пойму я как-то всего этого… Когда бросают с двумя детьми. Не молодой же.
- Устарела ваша информация, Борис Степанович!
- Не понял!
- Вернулся ваш Барышев к жене. Испугался парткома – там узнали о предстоящем разводе, хотели завести на него персональное дело. Вот он и выбрал партию, а не любовь.
- Так радоваться надо, что человек опомнился, а у вас в голосе неприязнь.
- А хотите знать, почему я в холостяках остался? – неожиданно, как-то некстати, спросил Евгений Васильевич.
- Давайте, это любопытно.
- А собственно говоря, ничего интересного, - передумал вдруг Евгений.
- Ну, нет, раз заинтриговали, расскажите!
- Пойдёмте тогда в парк. Там и пивка с вами выпьем…
За пивом Борис Степанович напомнил:
- Так как же насчёт вашей истории, Евгений Васильевич.
- История-то не совсем весёлая. Но уж коль обещал… - Евгений закурил. Затянувшись дымком, продолжил. – Давно дело было. Учился я на втором курсе. Ну, и как оно у всех бывает – влюбился. С нашего же курса девушка была, только из другой группы. Сначала записочки писал, потом цветочки дарил, занимал по трёшке у ребят на билеты в кино. Словом, дело обычное. А осенью отправились мы в турпоход на Кавказ, группой в 9 человек: 5 ребят и 4 девушки. Горы облазить, в море покупаться, кавказского шашлыка и хинкалей попробовать. В Адлере пристал к нам ещё один студент из нашего же института. Выпускник. Наглый такой, весёлый и красивый. Я его знал по волейболу, вместе в секции занимались. Человек, прямо можно сказать, самовлюблённый, пустой и неинтересный. Но, как ни удивительно, девушки таких почему-то любят. То ли они им смелыми кажутся, какими-то особенными и жизнерадостными, то ли ещё что – не знаю. Скромных, застенчивых обычно не любят. Ну, а этот, в этом смысле, можно сказать, орёл был. Все наши девушки его сразу заметили… Стали мы как-то купаться. У меня что-то голова разболелась, и я остался сидеть на берегу. Смотрю, а моя подружка – мы уже целовались к тому времени – восторженных глаз с него не сводит. На меня так ни разу не смотрела. А ведь я ей какие интересные вещи рассказывал! Знаете, в молодости хочется нравиться. Да и не только в молодости. По-моему, это вообще в природе человека. Я, конечно, не позировал и не притворялся. Просто старался выглядеть умным, начитанным, благородным. Впрочем, позже я убедился, что подлецы тоже могут рассуждать благородно и красиво. Так вот. Я говорил ей об общности интересов любящих людей, об одинаковых запросах, вкусах, о долге, о красоте духовной – внешне-то я был не очень. В общем, всего не перечесть. И ведь слушала, и не без интереса. Казалось, думаем, чувствуем мы с ней одинаково. Счастлив от этого, я помню, был безмерно. Ну и, конечно, целовались при этом и ощущали себя на седьмом небе. А тут вот появился он. Шуточки у него плоские, неумные, а она от него взгляда не отводит. И вижу, прямо тянутся они друг к другу, а мы все им мешаем. Любовь с первого взгляда, что говорится. Наши разговоры сразу забыла. Ну как же… колоритный красавец! Одна мускулатура чего стоит. В воде обнимаются. Такой я её видел впервые. Всё готова была ему отдать, вся светилась.
Откололись они от нас. Решили остаться отдыхать в Адлере. С морем будто бы не хотелось им расставаться. Деньги-то, видать, у него были.
Зимой они поженились, а летом уехали. А я её забыть не мог. Окончил институт и попросил, чтобы меня направили в их город. Так я попал сюда. А годы летят.
- Так почему же холостяком-то всё-таки остались? – не понял Борис Степанович. Пиво они давно выпили.
- Да потому и остался, что её всё время видел. Плохо они жили. Она подурнела, изменилась… дети всё-таки. А он ей изменял. Я всё это знал. Предлагал даже уйти от него, но она не согласилась. Хотя и не любила его уже. А я надеялся и ждал. Вот так…
Евгений замолчал. О том, что она – это Вера Андреевна, ему говорить не хотелось. И тем более о том, что последняя надежда у него угасла с возвращением Барышева в семью.
Небо что-то нахмурилось, задул ветер, и друзья распрощались.
Дорогой Евгению вспомнился студенческий спор, давнишний, смутный. Спорили о любви.
В спор горячо вмешалась Наташа Орлова:
- Я не согласна… Любят человека, по-моему, за красивую душу, доброе сердце, а не за внешность! В красивую внешность влюбляются несерьёзные, неумные люди…
- Вот это хватила! – возразил кто-то ей. – Выходит, красивых и любить нельзя… лишь дурнушек?
- Ты меня не так понял. Я хотела сказать…
- Тогда надо научиться излагать свои мысли поточнее, прежде чем начинать спорить.
Евгений вспомнил, что у Наташи был некрасивый друг. Теперь он понимал, что она хотела сказать, но тогда смеялся вместе со всеми. Понимал он и доцента Стрижева. Как сейчас помнит его слова.
- Я думаю, что всё-таки влюбляются сначала во внешность. Не буду говорить – красивую, потому что это понятие относительное. Одному нравится, другому кажется обыкновенным. Это дело вкуса. Когда же за внешностью открывается ещё и красивая, благородная душа, любовь от этого только крепнет. Но если обожаемый предмет при близком рассмотрении оказывается плох, любовь умирает. Правда, бывают случаи, когда человек и после этого продолжает любить, но это скорее не любовь, а болезнь. Есть и такие, которые в пылу своей любви не замечают недостатков и, даже более того, наделяют кумира в своём воображении всякого рода добродетелями, а потом дорогой ценой всё-таки за это расплачиваются.
Евгений подходил к дому.
"Жаль, - подумал он, - что Вера не слыхала Стрижева. Может, поняла бы, что…". Додумывать "что" – не стал: пекло в груди.

Конец
1959 г.
г. Днепропетровск