Изюбр

Насвистывая, в отличном настроении, я топал по подсохшей уже дороге. Была весна, вокруг журчали ручьи, солнце уже припекало, до столярки было недалеко, времени было навалом. Мне нужна была струганная доска, чтобы вырезать из неё автомат ППШ или Шмайсер, на худой конец какой-нибудь Маузер. Этой весной пацаны, после того, как в клубе показали «Подвиг разведчика», стали запоем играть в войну, а я до сих пор почти безоружен. Правда, у меня был Витькин сломанный «поджиг», и он был более похож на настоящий пистолет, но мне хотелось и чего-нибудь крупнокалиберного…
Если вы возьмёте загнутую клюкой ветку, похожую на дуэльный пистолет, прикрутите (проволокой!) в нескольких местах к ней медную трубку, отпиленную лезвием по металлу от живого трактора, у сплюснутого молотком конца трубки проделаете напильником щель, то - пожалуйста, засыпайте в ствол порох, кидайте туда шарик от подшипника, кусок жёваной газеты, но имейте ввиду – у вас в руках действительно опасное оружие. У брата пороха не было, он пользовался серой от спичек, тем не менее ствол его поджига от частой стрельбы раздуло, зажигательное отверстие стало слишком большим, потрескалось, сера оттуда просто вываливалась, и стрелять даже холостым зарядом не представлялось возможным. Поэтому пистолет был пожалован младшему брату, то есть мне. Он и сейчас был засунут за ремень сзади, и прикрыт пальтецом.
По левой стороне улицы показалась пилорама, а через небольшой промежуток за ней и столярка.
Пилорама! Какая детская игровая площадка сравнится с этим полигоном мальчишеской фантазии! На пилораме всегда есть штабеля досок, разной высоты и размера, на пилораме - чугунные станки-пилы, к которым ведут настоящие рельсы с настоящими вагонетками и, наконец, здесь вокруг горы кедровых брёвен, остро пахнущих смолой, над и под которыми так удобно играть в пятнашки! Только слепой не увидит здесь бронепоезд на железной дороге, и только глухой не услышит его басовый призывный гудок! Я живо вспомнил, как прошлым летом, по выходным, когда на пилораме никого не было, мы строили целые лабиринты в полутораметровом слое слежавшихся опилок прямо под настилом с рельсами. Там были и узкие ходы, и помещения, и тайные скрытые пустоты. Мы построили целый городок, а взрослые, которые ходили практически по нашим головам, так ничего и не заподозрили…
Мои воспоминания были прерваны самым неприличным образом. Мне навстречу, ухмыляясь, топали братья-погодки Ершовы: старший на год младше меня. Ни я, ни они уже не помнили причины нашей вражды, скорее всего, я просто вторгся когда-то на их территорию, дом их был недалеко от пилорамы. Я не очень-то испугался: во-первых, дружные и крепенькие, они всё-таки были младше, во-вторых, они были ещё на приличном расстоянии, а мне главное, не подпустить их вплотную. Мы ни разу не дрались на кулаках, так как младших бить было не принято, а драться нужно было один на один. Я как бы невзначай наклонился и начал собирать с дороги камни, они – тоже.
Физическими данными я не блистал, но камни бросал хорошо. Сказывалось влияние брата-снайпера. Витька не расставался с рогаткой, и из десяти камней восемь влеплял в консервную банку на приличном расстоянии. Через много лет, будучи командиром танка, он занял второе место в Дальневосточном военном округе по стрельбе из танковой пушки в движении. Нашей стране, чтобы быть непобедимой, не нужно строить дорогих стрельбищ, достаточно не забирать рогатки у хулиганов. Мне больше нравилось бросать руками, и я частенько тренировался. Такие каменные дуэли в нашем посёлке не были редкостью, в том числе и групповые, но серьёзную травму я помню лишь одну – пацану выбили глаз манжурским орехом. Но это было на близком расстоянии, и он не видел момент броска. Мы же кидали высоко и далеко, камень почти вертикально, на излёте падал вниз, был хорошо виден и увернуться от него труда не составляло. Я мог кидать прицельно, а мог сериями, быстро передавая камни второй рукой.
У моих пушек было преимущество в дальности стрельбы. Я начал первым. Их броненосцы были слабее, но били с разных сторон. Бой продолжался с переменным успехом, но вот прямым попаданием я вывел из строя флагмана, пробил оборону в центре, оттеснил противника в сторону и хотел уже продолжить движение, как увидел гриб от взрыва на Сапуне.
Сапун – это противоположная сопка, из которой и выгребались полиметаллы. Вся она была покрыта серпантином грунтовых дорог, проплешинами, отвалами и штольнями. Взрывали там каждый день, это было будничным делом, но сегодня, увидев взрыв, и привычно считая секунды до момента, когда я его услышу, я вспомнил ночные выстрелы.
Наш дом и участок примыкали к склону высоченной сопки, она была почти отвесная, так что с её стороны не было даже забора, он примыкал к ней, как к стене. Осенью мы с братом и отцом забирались метров на тридцать вверх, туда, где склон становился положе, они лезли на кедры и трясли их, я собирал шишки, мы набивали их в мешки, которые сами скатывались в наш огород. У нас в сенях стояла чугунная эмалированная ванна из городской квартиры. Как она попала в наш дом за триста километров от дорог, большая загадка. В кедровый сезон она была набита шишками, в рыбный – вяленым хариузом и ленком.
Так вот. Ночью я был разбужен громкими голосами, топотом и хлопаньем дверей. Я вскочил и помчался вслед за моими домочадцами во двор. В соседнем дворе тоже стояли люди. Начинало светать, и на сопке, примерно в том месте, откуда мы осенью скатываем мешки, я увидел громадное животное. Из отрывочных фраз я понял, что это изюбр, который, в поисках защиты от тигра, пришёл к людям. Меня быстро спровадили домой, я лёг в кровать и представил, как наши отцы прогонят тигра, спасут изюбра, мы будем поить его молоком и гладить его горбатый нос. Сквозь сон, слыша выстрелы, я не сомневался, что стреляют в тигра или в воздух, чтобы прогнать его. Родители рано ушли на работу, брат тоже учился в первую смену, а я, проспав дольше обычного, всё забыл! И только взрыв на Сапуне вернул мне память. Я побежал назад под победные крики моих врагов, решивших, что это они ввергли меня в панику, и, уже возле своего дома, встретил шестилетнего соседского мальца. Он широко улыбнулся и сказал: «А у нас свезына с изюбла, вкусная!» Сердце моё оборвалось…
За домом я нашёл большое кровавое пятно, вокруг всё было затоптано, что-то присыпано опилками… я заплакал. Я ревел как тот изюбр, и со слезами из меня выливалась наивная детская вера в добро и справедливость, в честность и благородство, о которых нам так убедительно каждый день говорили в школе.