1001

1001


Вот и до меня докатился этот долгожданный майский праздник, про который так много говорили все вокруг. Три года в институте или 1001 ночь. Ну, просто выдержка из одноименной восточной сказки.
Ещё с зимы мы начали создавать план проведения грандиозного праздника души и тела, который должен был происходить непременно на природе. Долго проектировался флаг нашей команды, поскольку с заурядными знамёнами идти на 1001 ночь никто не хотел. В конце концов, как-то раз после пяти литров выпитого пива я и еще два художника от слова "худо" изобразили на синем полотнище до жути смешной скелет, восседающий на летательном аппарате невиданной конструкции. У скелета по всему его костяному телу почему-то произрастали волосы. Мало того, не смотря на свою странную "скелетную" анатомию, лицо скелета напоминало своими чертами и мимикой лицо Миши Федорченкова "человека-краба". Каждый, кто заходил в "мастерскую" и всматривался в образ скелета, после нескольких серий истерического хохота утверждал, что это однозначно изображен Миша, только в несколько изможденном состоянии после недельного празднования чего-либо.
Как утверждали старожилы, большие по численности команды празднующих 1001 несколько дезорганизовывают сам процесс подготовки и проведения праздника, поэтому было естественным, что к моменту празднования много народу попросту отсеялось: остался, что называется костяк. Нас было немного: около 20 человек. Прекрасную половину пришлось пополнить как всегда за счет братской фармацевтической академии, которая всегда славилась отборными представительницами женского пола.
Место празднования окончательно было определено только за день до праздника. С утра были засланы в указанную точку в лесном массиве около четырех самых крупных и агрессивных людей, которые должны были застолбить место и оберегать его от возможных захватчиков, каких было совсем не мало: празднование 1001 проходило у всех практически в одно и то же время. Наконец все съестные и спиртные запасы были доставлены в указанное место и где-то, часов в восемь вечера, ночная вакханалия началась. Точнее сначала была прелюдия.
Играли в футбол на лужайке, попивая при этом, кто пиво, кто вино, а кто и покрепче. Со временем футбол трансформировался в странноватую игру с причудливыми правилами, напоминавшую то ли регби, то ли гандбол с препятствиями. Игроки часто падали, многие уже даже не вставали и боролись между собой в майской траве. Кульминацией игры была потеря мяча играющими, но ему быстро нашлась замена: огромный черный камень. Пинать камень не нашлось смельчаков, не смотря на "праздничное" настроение, но некоторым, правда, его благополучно удавалось кидать. В игре остались самые стойкие игроки. За всем происходящим наблюдали заметно захмелевшие девчонки. Девчонки то и дело повизгивали и неожиданно включались в игру. Странная игра в конце концов закончилась с неизвестным счетом в виду наступления сумерек, хотя борьба на поле брани все еще местами продолжалась. За время наступления сумерек треть народа успела здорово набраться и была транспортирована в "место вытрезвиловки", которое представляло собой полянку перед болотистым прудом. Вообще-то весь вечер данная полянка то пополнялась, то пустела. Завсегдатаями на ней как всегда был уже связанный к тому времени и полностью невменяемый Миша "человек-краб" и парень со странным прозвищем "гандон". Наступила ночь.
Запалили кострище. Пришло время присяги у знамени 1001 и поедания шашлыков. Тупее данного маразма я ничего не видел. Главным по присяге и посвящению в студенты или так называемым "Шлангом Гофрированным" был самый бывалый из нас Толян по кличке "третий раз в первый класс". Эта погремуха прилепилась к Толяну очевидно из-за его многократных вылетов и восстановлений на второй курс института. У "Шланга Гофрированного", как и полагается, были заместители "по гофру" и "по шлангу". Все посвящаемые со следами неописуемой радости на лице читали маразматический текст присяги и целовали "знамя полка", после чего запивали все это "коктейлем присяги" жёлто-коричневого цвета и сомнительного происхождения. Запах у напитка был жутким и напоминал керосин. На время присяги были разбужены все валяющиеся у пруда и развязан "человек-краб". Последний успел к тому времени выкупаться в пруду и сам, связанный, приполз на свет костра со словами "не любви" к Владимиру Лужайкину и его родственникам. Самым странным было то, что Вова Лужайкин среди всего народа отсутствовал.
После присяги, часов этак в 12.00 ночи, у меня и окружающих крышу оторвало окончательно и бесповоротно. Начали происходить довольно странные вещи.
Дима Борода и Юрасик, накурившись, пошли рыбачить на уже упомянутый пруд. Мне посчастливилось узреть эту рыбалку. Огромной палкой под названием "мерило" они прочесали прибрежное дно пруда. Что они пытались нащупать или отмерить, остаётся загадкой. Затем Борода предложил в качестве прикормки погрузить по пояс связанного "человека-краба" и некоторое время его не вынимать из пруда, но Юрасик отговорил его, сказав, что "оно" пьяными крабами не питается. В конце концов, они по очереди начали колотить все тем же "мерилом" водно-грязевую поверхность болотистого пруда с криками "Ихтиандр, выходи!". Всё стало ясно, наконец: им был нужен сам Ихтиандр, не больше, не меньше. Судя по всему, Ихтиандр либо обиделся, либо давно покинул данную акваторию и не выходил. После неудачной рыбалки Борода и Юрасик с дикими воплями удалились в глубь леса, и до самого утра я их больше не видел. Через час-другой был слышен в округе какой-то жуткий вой и хруст ломающихся деревьев.
Еще одна колоритная личность - Павел Пак или попросту Тимофеич, кореец по национальности и обладатель незаурядной внешности гималайского медвежонка. Тимофеич вел себя весьма странно весь вечер: на него, очевидно, нашло философское настроение, и он с каждым часом все больше погружался в думы. Думы сначала сопровождались поеданием съестных припасов во время всеобщей игры в мяч и в камень. Нужно отметить, что Тимофеич вообще любил поесть. Обильно поужинав и выпив праздничного ядерного коктейля, Тимофеич стал еще более загадочным и удалился в чащу один. Тимофеича мы также больше до утра не видели. Как он сам рассказывал уже через сутки: "Я просто не мог найти вас всю ночь.". Как ночной мотыль, он шел сквозь буреломы и болота на свет костров и выбегал под треск ломающихся веток на всяческие полянки, вызывая леденящий сердце ужас у чужих людей, празднующих тот же праздник. В районе трех часов ночи на Тимофеича напала огромная овчарка лесника, от которой по его словам он "отбился чудом". Часам к четырем ночи силы начали покидать измученное ночным лесом тело Тимофеича. С третьей попытки он взгромоздился на дерево и стал готовиться к ночлегу. Пытался строить гнездо. Гнездо не строилось. По его словам, он, как заправский бабуин, проспал на дереве около восьми часов, пока дневное солнце не начало припекать его смуглое лицо.
Что касается меня, то до часу ночи я точно помню, что играл на абсолютно темной поляне с кем-то в бадминтон. Попадал ли по воланчику - не помню, но точно помню, что отчаянно махал ракеткой и часто падал все это время. Потом оставшиеся на ногах танцевали долго у костра, орали песни. В районе двух часов ночи Толян и долговязый Саша по кличке Бабай втихомолку развязали Мишу "человека-краба", который буквально в озверевшем состоянии набросился на дразнивших его девчонок. Миша около часа не мог угомониться и со страшным рыком и непередаваемыми междометиями неведомого языка ползал по поляне за представительницами прекрасного пола в надежде загнать и вцепиться своей мертвой хваткой в девичье тело. Причем Михаил местами развивал рекордную скорость ползания на четвереньках: убегающие девчонки то и дело срывались на галоп. Было забавно. Но, в конце концов, силы покинули тело "человека-краба" и он заснул где-то на полянке у свежих следов жизнедеятельности какого-то крупного лесного обитателя. На всякий случай его связали... Мы долго еще развлекались этой ночью, было так весело от этого дикого маразма и время пролетало с бешенной скоростью. Но часа в четыре ночи после яростного глотка чего-то я потерял память и выключился.
Пробуждение было ужасным. Во-первых, было холодно, сыро и темно. Во-вторых, я не мог пошевелиться: любое маломальское движение вызывало дикую боль в голове и конечностях. Откуда-то тянуло потухшим костром. Вдруг я осознал, что уже наступило утро и я накрыт как минимум тремя одеялами. "Почему же так холодно?", - мучила меня мысль. Оказалось, что я проспал всю ночь в одной майке на земле, но накрытый тремя одеялами. Поднимался на ноги я около часа. Говорить, а точнее произносить какие-то звуки также было мучительно и непривычно: во рту почему-то было много земли. Тут же в голове промелькнула мысль: "А, земля ли это?" Но в таком состоянии, поверьте, все равно. Картина вокруг была шокирующей, она напоминала разрушенный индейцами лагерь колонистов: лежал живой на мертвом и мертвый на живом. Среди "трупов" восседал "Гофрированный Шланг"-Толян и жарил соленые огурцы на костре: одни они в большом количестве дожили до конца праздника. Дожарив огурцы на костре, он понюхал приготовленное блюдо и со словами "Какая ...йня!" выбросил его. "Пиво разлил, этот гандон...",- пробурчал Толян, кивая в сторону спящего парня с причудливым прозвищем "гандон". Оказалось, что "гандон" решил очередной раз оправдать свою репутацию и час назад на глазах у только что проснувшегося Толяна залил остатками пива костер. Глядя вокруг, стало понятно, что за ночь практически половина народа канула бесследно. Теперь задача была только одна: вылечить голову от невыносимой боли. Жажда и головная боль заставила нас выбираться из леса к ближайшему пункту "цивилизации" в поисках живительной влаги и пива. Шли долго, не обращая никакого внимания на весеннюю красоту леса: все краски майского леса как будто померкли в то время. По пути следования нас ждал сюрприз: рядом с тропинкой у замшелого пня спали в обнимку Вова Лужайкин и Виталик Чепраков. На пне виднелись следы ночного пиршества, но что было самым неожиданным: рядом с головами спящих стоял двадцатилитровый бутыль с прохладным пивом, который уже обильно запотел. В глазах изможденных ночным лесом путников заиграл огонь жизни и откуда-то взялись силы. Спустя несколько минут половина "бутылька" была уже уничтожена. После того как первые капли пива всосались организмом, окружающая действительность начала наливаться яркими красками: вот он момент счастья. Звук громких причмокиваний и "шершавых" глотков разбудил спящих у пня. Они насторожились и с первобытной осторожностью наблюдали за процессом мародерства их "жидкого" имущества "лесными братьями". После того как Вова и Виталик признали в нас своих знакомых, они поведали нам о том, что искали наше стойбище вчера весь вечер. Путники выбились из сил, заблудились и, повыв немного в ночное звездное небо, решили отметить 1001 прямо у тропинки на пне в надежде, что даже если они потеряют сознание, кто-нибудь свой их опознает с тропинки и подберет.
Добрались до общаги только к обеду. Мы были одними из первых, кто вернулся из леса. Народ возвращался партиями по три - четыре человека.
В общаге нас ждал "весёлый" Лёлик. Он отстал от каравана, идущего в лес вчера и остался праздновать один в совершенно пустой общаге с двумя канистрами сухого вина. Результат празднования был налицо: он практически не говорил, только улыбался и передвигался, ползая исключительно на передних конечностях по коридорному кафельному полу. На предложение "ползти спать" Лёлик начинал гримасничать и активно уползать в сторону бытовки. Своими телодвижениями по кафелю он напоминал ползущую морскую кожистую черепаху после откладывания яиц в прибрежном песке. К вечеру Лёлик заговорил, выдохнув лежа на полу своей комнаты: "НЕДРО мне!" После повторной, всё той же тирады соседи Лёлика догадались, что тот требовал ведро, которое убедительно называл почему-то "недром". "Недро" Лёлику быстро предоставили, после чего тот сразу же сладко захрапел.
К ночи вернулся Тимофеич с лохматой головой, утыканной мелкими палочками и засохшей листвой. На одной ноге его вместо вчерашнего кеда была намотана драная тряпка, очень отдаленно напоминавшая куртку Лёлика. Он в красочных подробностях поведал о своих ночных похождениях. Все долго смеялись над рассказами, как улепетывал Тимофеич от собаки-лесника или его собаки по буреломам и болотам, где и утопил один свой лапоть. А как радовался следующим утром Лёлик, увидев свою куртку!