Кладовщик

Профессий на свете - сколько душе угодно, и у каждого своё, выбирай на вкус: стилист, артист, юрист, экономист, финансист, лоббист, капиталист; и ещё: гончар, кочегар, сталевар, санитар, кулинар, пивовар, швейцар и т.д. А у него сложилось в жизни так, что оказался - в кладовщиках. Думал, временно, год-два, но уж сколько лет прошло. И приклеилось к нему (среди приятелей его и знакомых) накрепко, как имя от рождения - Кладовщик.
Так вот, заплутал Кладовщик в незнакомом районе города. Номера домов шли не по порядку, а как попало, и он всё никак не мог найти нужный. Прохожие, к которым он обращался с просьбой подсказать, как пройти, сами толком не знали: одни - объясняли расплывчато, другие - просто пожимали плечами. В конце концов Кладовщик оказался совсем в другой стороне. Пройдя по двору мимо неприглядного пятиэтажного здания с красной вывеской "Общежитие", свернул за него... и встал как вкопанный. Впереди, метрах десяти от здания, земля неожиданно обрывалась, дальше идти было нельзя.
"Ага, край земли! - с радостью подумал Кладовщик. - Вот и верь после этого, что земля круглая. Только попробуй рискни, шагни за край, и будешь падать миллионы лет в неизвестность".
Вокруг было сумрачно, пасмурно. Большую часть неба закрывали тяжёлые тёмные тучи. А за краем земли, вдали, в дымчато-синем облаке нестерпимо пылала прогалина золотым огнём и струился из неё солнечный свет на пологий склон изумрудно-зелёной возвышенности. Там, среди холмистых полей, блестя крышами, радостно красовались, как игрушечные, сельские домики с подворьями; копошились, как сказочные гномики, фигурки людей; крохотные пёстрые коровки и белоснежные овечки паслись на лугу. Всё виделось Кладовщику так ясно и близко, словно он из тёмного зрительного зала смотрел на освещённую сцену. И была в нём странная уверенность, что можно рукою - только её протяни - запросто достать до поля и ласково погладить нежную травку, мягких овечек и гладких коровок, потрогать осторожно домики или, сделав ладонь лодочкой, шутливо накрыть какой-нибудь из них.
В груди защемило: он видел иную землю, другую, чудесную жизнь, где славное время шло неспешно, размеренно, точно повозку бытия везла умудрённая жизнью добрая лошадка. А здесь же, в городе, напротив, время летело стремительно, как гоночная машина, и жизнь была суетливая, шумная, быстротечная, и не редко - беспорядочная, нелепая жизнь. И многие горожане (так считал он и относил себя к "многим") целые дни напролёт занимались на своей работе только тем, что толкли воду в ступе или переливали из пустого в порожнее, то есть находились не на своём месте и трудились хоть и старательно, но не по призванию, не по дарованию, а вынужденно, единственно ради денег, на которые можно было существовать: кому-то прилично - был он начальником, кому-то сносно - был он при должности небольшой, кому-то не ахти как - был он рядовым служащим, а кому-то курам на смех - был он в мелком звании какого-нибудь чернорабочего.
Обычно, к ночи, значительное большинство людей, независимо от должности и звания, усталые, проваливались на своих постелях в сон. А с утра со свежими силами снова брались за работу. И опять - кто толок воду в ступе, кто переливал из пустого в порожнее, или даже крутились как белка в колесе, да толку-то что! - всё на месте одном, на месте одном. А то и бежали как угорелые в сторону бездны.



Было необычайно тихо, Кладовщику никто не мешал. Он долго смотрел, заворожённый. Потом, с сожалением, вспомнив о своих делах, двинулся прочь медленным шагом, с грустью думая об увиденном и о жизни с своей. Во дворе приостановившись и растерянно оглядевшись на пятиэтажные дома, пошёл той дорогой, которой и пришёл - мимо общежития. У второго подъезда следующего, за общежитием, дома сидела на лавочке седая, желтолицая старуха и окликнула его грубоватым голосом:
-Молодой человек, огонька не найдётся прикурить?
Рядом с нею костыль был наклонён на лавку, между пальцами белела сигарета. Кладовщик хоть и был некурящим, но зажигалку всегда с собой носил "на всякий случай". Он направился к старухе, доставая из джинсов зажигалку. Подошёл, щёлкнул зажигалкой и поднёс гудящее синее пламя к сигарете.
-Спасибо, - сказала она, прикурив и пустив клуб сизого дыма. - Присаживайся, отдохни. - Освобождая место, костыль взяла в руку. Взгляд тёмных глаз со строгого её лица приветлив и задумчив.
-Вроде бы не устал, - добродушно ответил Кладовщик. - Ну ладно, что ж, - улыбнулся он понимающе, - отдохну немножко.
Старуха, полуобернувшись к нему, задала неожиданный вопрос:
-Ты не знаешь, случаем, куда бежит нынешнее человечество, к какой цели спешит так?
Кладовщик растерялся от такого вопроса, пожал удивлённо ртом и, собираясь с мыслями, издал туманное мычание.
Старуха затянулась сигаретой и, подсинивая слова дымом, продолжила:
-Я так думаю, теперь её нету, настоящей цели, которая бы людей соединяла. Люди завалены, как хламом, вот здесь, - постучала она себя пальцем по лбу, - житейскими или тяжёлыми обстоятельствами жизни, а кто соблазнами. Деньги, деньги одни на уме.
Опять издав туманное мычание, он спросил:
-Вы говорите, хламом люди завалены?
-Хламом, - подтвердила старуха.
-Хоть и без денег ни куда человеку. Но согласен! Дайте мне вашу руку. - Кладовщик с удовольствием пожал как другу протянутую ему холодную старческую руку. Блестя глазами, он воодушевлённо произнёс: - Когда все люди освободят себя от хлама, вот тогда на всех парах рванёт свободное человечество - махнул рукой на небо, - туда, на далёкие звёзды и за пределы Вселенной!
-На далёкие звёзды, за пределы Вселенной, - повторила задумчиво старуха, - а не далековато ли замахнулся?
-Космос безграничен. А бессмертный человек не может существовать в замкнутом пространстве.
-Бессмертный, говоришь, замкнутое пространство. Может и быть. Но вначале, прежде чем рвануть на звёзды, человечество должно прийти к общему знаменателю. А иначе не достичь ему звёзд.
-Почему?
-Потому что так устроена жизнь: чтобы достичь чего-то доброго и великого, надо многое преодолеть, перетерпеть - безрадостного, горького. В народе ещё так говорят: от того, что суждено, не скроешься, не избавишься.
-Ну... не всегда. От самого человека много что зависит. Про общий знаменатель ваш не до конца понял мысль.
-Когда все люди объединятся и начнут смотреть на мир одними глазами, говорить на одном языке, будет одна на всех цель, - вот тебе и общий знаменатель. Вместе люди - сила, всё преодолеют, ничего им не страшно! Врознь - слабы. Согласись, ерунда выйдет, если человечество разделится на части: коммунисты на одной планете будут жить, демократы - на другой, верующие - на третьей, а ведь ещё другие сообщества есть.
-Правильно, будто вы подсмотрели мои мысли! Сейчас хорошо, повезло нам, мы говорим на одном языке. А то не редко бывает - живут муж и жена вместе всю жизнь, детей совместных имеют. Но совершенно не понимают друг друга, говорят на разных языках.
Старуха, соглашаясь, качала головой и как-то особенно внимательно взглянула на Кладовщика:
-Только как же те люди, как думаешь, которые умерли и превратились в прах? С ними-то что?
-Время придёт: всё откроется людям. Прошлое человечество встанет и будет жить!
-Так думаешь?
-Да, конечно. Даже уверен, что так будет! Иначе для чего: вот мы с вами, все люди, земля, небо над нами, звёзды, Вселенная - для чего? Неужели только для того, чтобы со временем разрушиться и бесследно исчезнуть?
-Я того же мнения, - просветлело строгое лицо старухи. - Я, вообще-то, всю жизнь атеисткой была. В Бога никогда не верила. Но последние годы сердце подсказывает мне: есть на небесах могучая справедливая сила, есть! Спасибо тебе, что ты меня поддержал добрым словом и укрепил мою надежду. А то бывает, чего тут греха таить, приходят нехорошие мысли. Жизнь человеческая хоть и трудна, а вот не охота расставаться с ней и превращаться в прах. - Старуха печально вздохнула и бросила потухший окурок в железное ведро с мусором, стоявшее возле лавки.
Кладовщик посмотрел на наручные свои часы и встал:
-Пора мне, бабушка. Идти надо. Хороший был разговор. Всего доброго вам!
-Обожди, пожалуйста, минуту. Можешь объяснить мне? Мы раньше трудились изо всех сил, чтобы только план перевыполнить и приблизить счастливую жизнь - Коммунизм. А во время войны и после, когда восстанавливали страну, себя не жалели, расшибались в лепёшку! А в нынешнее время, у меня сложилось мнение, будто люди только претворяются, что работают, а на самом деле они пускают пыль в глаза. Поэтому народу нелегко живётся, а государство приходит в упадок. Ты вот скажи, на работе твоей какая производительность?
Кладовщик тихо рассмеялся и опять сел на лавку.
-У нас, бабушка, на работе пыль в глаза не пускают и производительность - высокая, а иначе в трубу все вылетим. Я работаю на частном предприятии и на совесть толку воду в ступе и переливаю из пустого в порожнее, а мне за это платят на жизнь.
-Как это так, на совесть толочь воду в ступе? - подивилась старуха и уронила костыль.
-А вот так, - он наклонился и поднял костыль. - Я тружусь кладовщиком на складе: товар - принял, товар - выдал. Всё делаю быстро, как робот, и без ошибок, без задержек. Только для меня каждый день работы - это серое пятно, которое не оставляет в памяти следа и исчезает безвозвратно в прошлом. Но лучше не думать, не гадать, сколько жизни растрачено зря, сколько их, беспамятных годов.
-Когда я была молодая, мы по-другому жили, для пользы общества и с верой в освобождение всего угнетённого класса земного шара. В нашем дворе, в котором тогда я жила, даже мусорщик, горький пьяница, знал... - она немного помолчала, вспоминая прошлое, - знал и верил, что каждая лопата извлечённого им дерьма из общественной выгребной ямы, - она твёрдо взглянула на Кладовщика, - приближает его и весь род людской к счастливому будущему!


* * *


Вспомнил Кладовщик чудесной край и старуху и улыбнулся, глядя из окна своей квартиры на причудливое белокипенное облако, выходящее из-за многоэтажек на сияющий синевою небосвод как громада крутобоких заснеженных гор с головокружительными пропастями и застывшими лавинами, вихрями.
К нему подошла жена и хмуро спросила:
-Чему улыбаешься?
-Так, вспомнилось... Смотри, какое удивительное облако!
Она бросила досадливый взгляд в окно и отвернулась.
-Что я - облаков не видала.
-Помнишь, рассказывал о чудесном крае и старухе?
В ответ на слова мужа, огорчённо вздохнув, эта симпатичная молодая женщина не в духе оттого, что зарплату на её работе почему-то убавили, а в магазинах ко многим продуктам питания и промышленным товарам стало не так просто подойти, потому что цены на них - будь эти цены трижды неладны! - заметно освирепели и стали кусачими. А она, уставшая от вечных денежных обстоятельств и от маленькой однокомнатной квартиры, которая была едва ли больше крохотного домика бедного кума Тыквы из сказки Джанни Родари "Приключение Чиполлино", раздражённо заметила:
-В чудесном месте для нас нет места. Там все места давно уже скуплены толстосумами.
-Не всё покупается и не всё продаётся. Есть вещи, которые не возможно купишь ни за какие деньги!
-Мне надоели твои нравоучения. Лучше бы думал, как будем выкручиваться. Осень на носу, дети в школу пойдут, за квартиру задолженность, кредиты. У меня от дум уже голова кругом идёт.
-Не первый раз, выкрутимся.
-А то как же! Придётся уж постараться! - рассердилась она не на шутку на беспечный тон мужа. - А иначе от злой тоски скрючишься и засохнешь.
-Что ты меня сегодня всё пилишь и пилишь, как рыба-пила?
-Значит, так надо! Так и пилю, для профилактики.
В воздухе комнаты пугающе потемнело и явно запахло домашней грозой. Два их сына, семи и восьми лет, возившиеся на полу с конструктором, притихли.
Кладовщик уже был готов разразиться всеми громами и молниями. Как тут жена, спохватившись, виновато взглянула на него, улыбнулась. Тогда он улыбнулся миролюбиво в ответ. Они обнялись, и в комнате посветлело.
Мальчишки радостно запрыгали вокруг родителей:
-Мама, рыба-пила, пилит папу для профилактики! Мама, рыба-пила, пилит папу для профилактики!
Схватив альбом и цветные карандаши, они красочно нарисовали маму, с длинной пилой вместо носа, и папу, убегающего в панике.
Глядя на рисунок, смеялись весело и дружно всей семьёй.



После памятной встречи с чудесным краем и старухой, искавшей подтверждение о человеческом бессмертии, уж год пролетел, как обычно, неприметно: в трудах, в суете. Кладовщик, всё по-старому, был по рукам и ногам крепко замотан обыденностью. На работе своей, как он любил выражаться: всё толок воду в ступе и переливал из пустого в порожнее. Каждый трудовой день его, закончившись, в памяти не оставался и валился, бесследно, в пропасть прошлого. Уныло, неприглядно они там громоздилось, в пропасти прошлого, омертвелые рабочие дни, как никому не нужные, наваленные кучами, отходы производства.
Бывало Кладовщику вдруг вспоминался чудесный край и старуха, на душе теплело, и он улыбался. И снова тянуло туда взглянуть и поговорить со старухой. Вроде бы недалеко, рукой подать, на троллейбусах можно добраться за меньше часа. Но как-то всё не получалось, одним словом, обыденная суета: работа, то домашние дела, то усталость, то накатывала хандра, то откладывал до следующих выходных, то безденежье портило настроение и нападало уныние, а то рассудок недовольно выговаривал: "Ну что ты за человек? Не выдумывай. Хуже мальчишки!" - в общем, всегда что-то как будто нарочно мешало и причин было уйма.
Лето подходило к концу, день стоял солнечный. Кладовщик оказался недалеко от того памятного места, и сразу вспомнил о чудесном крае, в груди защемило.
Нашёл он знакомый двор. Ещё на подходе к дому он увидел, что лавка у второго подъезда, на которой тогда сидела старуха, пуста. А когда проходил мимо первого подъезда, заметил около входной железной двери чёрного стрижа с раскинутыми в сторону крыльями. Подошёл к нему. С глазами тёмными и живыми, приподнятая птичья головка чуть подрагивала. Рядом блюдце с водой и кусочки хлеба, - кто-то сердобольный постарался. Весь горький вид обессиленного, поникшего стрижа (ещё недавно вольной, стремительной и смелой птицы) говорил о том, что он больше никогда не взлетит и подыхает от болезни или старости.
"Плохи, брат, твои дела, отлетался, - посочувствовал Кладовщик, отходя от птицы. - Надо на обратном пути отнести его куда-нибудь в безопасное место".
Он завернул за пятиэтажное, всё тоже неприглядное, здание с красной табличкой "Общежитие" и взглядом устремился вперёд. Вдали слабо поблескивали рассыпанные на синеющем склоне возвышенности и едва различимые крохотные белые пятнышки, по которым можно было предположить, что это какие-то постройки.
-Почему так... - упавшим голосом проговорил Кладовщик, - ничего похожего. Как же так...
Скверно стало на душе, как если бы он пришёл к другу и нашёл его дом заброшенным, с заколоченными наглухо дверями и окнами.
Кладовщик подошёл к "краю земли": перед ним был обрыв с крутым спуском, обложенным, чтобы земля не осыпалась, большими, скреплёнными раствором камнями. Немного в стороне, справа, узкая бетонная лестница убегала от края вниз и заканчивалась у берега мелководной тёмно-синей речки, местами игравшей на солнце серебристой рябью. За речкой на возвышении, не далеко от того берега, опрятно белели многоэтажные дома современной постройки. Всё это Кладовщик окинул быстрым взглядом.
-Ничего похожего, как же так... - повторил он чуть слышно, отходя от края. "Неужели себе всё придумал сам?"
Он, в задумчивости, прошёл боковой фасад общежития и по ошибке свернул не направо, откуда пришёл, а налево.
Оставив пятиэтажки позади, остановился. Увидел, что забрёл не туда: перед ним громоздились железные гаражи, а ниже, за покатым спуском, уныло чернели старые одноэтажные деревянные дома с ржавыми железными и грязными шиферными крышами. Унылую картину немного скрашивали высокие ветвистые тополя с густой тёмно-зелёной листвою, что росли около домов. Недалеко, у гаражей, стояли двое мужиков и беседовали. Один из них, с бугристым алым лицом, всё натужно и неприятно похохатывал.
Кладовщик развернулся и зашагал обратно. Вот и общежитие, а за ним и дом, в котором живёт старуха. По дворовой узкой дороге тихо пробирался небольшой автофургон. Двое малышей копошились в песочнице под присмотром молодых, беседующих мам. Старухина лавка была занята пожилой полной женщиной, постукивающей прутиком себя по отёкшей толстой ноге. Кладовщик подошёл к ней узнать о старухе.
-Здравствуйте. Вы, наверное, с этого подъезда? Старухи что-то не видать. На этой лавке всё сидела, с костылём. Жива-здорова она?
Женщина медленно повернула на него белое рыхлое лицо, окинула безучастным взглядом и молчаливо отвернулась, будто вопрос её не касался, и продолжила постукивать прутиком по ноге.
Кладовщик в ожидании глядел на неё.
Видно, сжалившись, она опять медленно повернулась и спросила:
-Когда сидела на лавке?
-Год назад тут с ней разговаривал.
-Как звать её?
-Честно говоря, не знаю.
-Зачем она вам? - продолжала женщина свой допрос.
Задержавшись на ней глазами, Кладовщик вздохнул и сказал подчёркнуто вежливым тоном:
-Информацию важную нужно передать. Будьте уж так любезны.
Пристукивающий по ноге прутик замер, и женщина сказала:
-А вы не вздыхайте и не нервничайте.
-Я нервничаю? - улыбнулся Кладовщик. - Да, вот, вспомнил, курила она.
-Понятно. Нет этой бабушки, умерла ещё зимою. А вон её внучка... - Поправилась: - Правнучка.
-До свидания, - сказал он, взглянув на скачущую на одной ножке тонкую девочку лет восьми-девяти, и пошёл.
Женщина не ответила, отвернулась и продолжила постукивать по ноге прутиком.
И как раз, проходя мимо первого подъезда, Кладовщик вспомнил о стриже, остановился: стриж лежал неподвижно там же, возле блюдца с водой и кусочками хлеба, уронив голову на землю. Кладовщик поглядел с жалостью на мёртвую птицу и продолжил свой путь.
Перед тем как выйти со двора обернулся: тонкая девочка, правнучка старухи, бежала по дорожке необычайно быстро, легко. В небе с журчанием носились стрижи. И была девочка похожа на маленькую, свободно летящую над землёю фею, а в высоте над нею кружились будто не птицы, а её придворные пажи.
Запнувшись и больно упав, девочка с тихим плачем поднялась, размазала по щекам слёзы и пошла прихрамывая дальше, вперёд, прижимая ладонь к окровавленному локтю.




Кладовщик шёл по людной улице и, печально вспоминая старуху, думал о том, что годы летят незаметно а человеческая жизнь так коротка, и смерть неизбежна. Как ужасно, как всё же нелепо и несправедливо! И все его неприятности, обиды, материальные проблемы, по сравнению со смертью, показались сейчас ему такими пустяшными, ненастоящими.
Ну, нет, всё это вздор, говорил он про себя, жить, а после окончания существования на земле превратиться в продукт гниения и бесследно исчезнуть в прошлом, в бесчисленных тысячах лет, как будто никогда и не жил. Невозможно! Создателем всё предусмотрено. Человек - не песчинка, не затеряется!
И неожиданно, как подтверждение, увидел её, в светло-голубом пространстве, увидел на несколько секунд, но не старой, а молодой и красивой. И знал точно - это она. С дружелюбной улыбкой она ему что-то сказала. "Что?" - не расслышав, переспросил Кладовщик. Однако видение пропало.
Надо же, не успел, сказал он расстроенно. Но всё-таки частице моего сознания удалось проникнуть в тот запредельный мир и увидеть её! На сердце у него стало легко и радостно, будто сбросил он с себя тяжёлую ношу.
Он улыбнулся.
Так и шёл Кладовщик, с отсутствующим взглядом, улыбаясь, крылатыми мыслями пребывая в мирах иных.
Молоденькая рыжая девушка стояла впереди, запрокинув лицо в высокое синее небо с неподвижными молочными облачками. Розовый рот её был приоткрыт и белые зубки влажно блестели. Чуть не налетев на девушку, Кладовщик остановился и задрал голову. Далёкий тревожный гул раздавался с неба.
-То исчезает, то появляется, - произнёс он задумчиво, спускаясь из иных миров с лазурной дымкой в глазах.
-Вы тоже слышите? - удивилась она обрадованно.
Окончательно спустившись к повседневности, он подтвердил:
-Слышу. Я думаю, что небо предупреждает человечество о надвигающихся опасностях.
-Я только на днях стала по-настоящему и видеть, и слышать, и понимать то, что раньше мне было не доступно. Поначалу я сильно напугалась: я вдруг узнала о таких удивительных вещах, о которых раньше даже не догадывалась! Теперь, слава Богу, оказывается я не одна сумасшедшая, а нас с вами двое. А то никто ничего не видит, не слышит и даже мои друзья на меня смотрят как на дуру.
Рядом была остановка, и люди на ней, в ожидании автобуса, от нечего делать прислушивались к странному разговору рыжей девушки с остановившемся около неё молодым мужчиной и таращились то на них, то на небо и не видели, и не слышали ничего такого особенного. Поэтому одни скептически качали головой, другие усмехались, а пожилой мужчина, с лошадиным лицом, крупной улыбкой и большими зубами, язвительно фыркал.
-Эх-ма, - издал он вдруг, - видал я таких трюкачей! Граждане, держите свои банковские карты крепче, пока вы в ясном уме и в трезвой памяти.
Подошёл автобус. Люди погрузились в него и уехали. Остался на остановке один человек - упитанный гражданин средних лет, с чёрной кожаной папкой под мышкой. Он нерешительно приблизился к Кладовщику с девушкой и поздоровался с ними. Вытирая платком густой пот на пасмурном щекастом лице, волнуясь, сказал:
-Извините меня, я слышал ваш разговор. Очевидно, вы как раз являетесь теми человеками, которые мне нужны. Я вижу и знаю... - он огляделся по сторонам и чуть сбавил тон, - я вижу, как тёмные силы снова идут в наступление.
-Надо что-то делать, - встревоженно произнесла девушка. - Может, в МЧС сообщить?
-В этом случае МЧС нам не поможет. Но бездействовать нельзя, - уверенно заявил упитанный гражданин, и его пасмурное лицо просветлело оттого, что он встретил людей, которые могут выслушать его и понять
Доверительно переглянувшись с девушкой, Кладовщик сказал:
-Друзья, если вы не торопитесь и не против, пойдёмте присядем в сквере, тут рядом, и в спокойной обстановке обо всём поговорим.
Девушка радушно улыбнулась упитанному гражданину и ободряюще кивнула.
Они пошли: Кладовщик, рыжая девушка и упитанный гражданин с папкой под мышкой.
-Я чиновник мэрии, - объяснял он сбивчиво, шумно дыша и вытирая платком лицо. - Понимаете, я давно уже вижу угрозу существованию человечества. Но меня никто не слушает. Меня на работе коллеги и даже дома родные игнорируют, смеются надо мной. Считают меня маленько того... чудаком, - ткнул он себя в висок указательным пальцем и покрутил им. - Они не понимают, не видят, что над миром сгущаются грозовые тучи. Я чую запах глобальной угрозы всему живому на планете.
-Люди не только глухи, но и слепы, - грустно сказала девушка. И вдруг добавила, с ноткой радостного удивления: - Чудно, как мы неожиданно повстречались!
Они вошли в скверик, сели на лавку и разговаривали взволнованно, долго, до вечерних сумерек, как родные, которые не виделись много лет.