Дождливое утро

Документальная проза

гл. 1 Дождливое утро
(Короткая память)

В это воскресное ноябрьское утро, не переставая, шёл дождь. Он то отдалялся и затихал, то вновь приближался и с монотонным убаюкивающимся шумом обрушивался на землю. По унылым городским улицам с пузырящимися лужами с трудом передвигались редкие пешеходы. Сырой пронизывающий ветер звенел в проводах, раскачивал кроны пожелтевших тополей. Природа окрасилась в тусклые серые цвета.

Известный ленинградский художник Павел Никандров стоял у окна своей квартиры, наблюдая за непогодой. Он был видным, представительным, начинающим полнеть мужчиной с небольшой проседью в волосах, недавно отметившим своё пятидесятилетие. Имя себе он сделал давно, его работы выставлялись в лучших музеях страны и за рубежом.
Сегодня художник находился не в лучшем расположении духа -- рушились его планы на выходной. В такую погоду выехать на природу и написать что-нибудь стоящее уже вряд ли получится.

Неожиданно утреннюю тишину прорезал телефонный звонок. Никандров взял трубку. Звонила его сестра Анюта, живущая на соседней улице. Она просила зайти и помочь ей передвинуть мебель. Назавтра у неё заказана циклёвка полов, но для этого, по требованию мастера, из помещений необходимо убрать всё лишнее. «Но у меня, как ты знаешь, больная спина, -- добавила она. –- А в последнее время всё чаще немеют ноги».
-- Да не вопрос, -- ответил он. –- Уже иду.
Никандров быстро собрался, взял зонтик и вышел на улицу. Через несколько минут он уже звонил в её однокомнатную квартиру, расположенную на первом этаже невзрачной пятиэтажки.

Дверь ему открыла худенькая женщина с бледным лицом и уставшими глазами. На ней было
чёрное платье, на плечах – белый пуховый платок.
-- Извини, что побеспокоила, -- покорно склонив голову, сказала Анюта.
-- Не бери в голову, -- пожал он плечами. –- Лучше покажи, что надо выносить.
Они прошли в большую комнату, из которой Никандров без особого труда вытащил желтый шкаф и красный секретер.
Эта старая мебель, покрытая лаком, давно уже вышла из моды, её даже в комиссионке не принимали. Заодно с помощью гвоздодёра он снял плинтуса.
-- Ну что, больше ничего не надо? – спросил он.
-- Больше ничего, дорогой, -- сложила руки на груди Анюта. – Не знаю, как и благодарить.
-- Да ладно тебе, -- махнул он рукой.
-- Может, хотя бы чаю попьешь? – предложила она.
-- Вот от чая не откажусь, -- кивнул брат и вместе с сестрой прошёл на кухню.

Пока заваривался ароматный напиток, он посочувствовал сестре, переехавшей три года назад в эту квартиру на нижнем этаже:
-- На первом этаже самый грязный воздух, -- сказал он. -– Дышишь выхлопами от автомобилей. Только переступлю у тебя порог, сразу чувствую сырость и влажность. Да и окна приходится всё время закрывать, чтобы любопытные не заглядывали.
-- Зато цена на десять процентов меньше, -- возразила Анюта. – А с деньгами у меня всегда было туго, сам знаешь.
-- Могла бы у меня попросить.
-- Да нет, как-то неудобно. Я и так не в очень хороших отношениях с твоей супругой.

Пили ароматный краснодарский красный чай с облепиховым вареньем.
-- Это мне бабушка из деревни прислала, -- похвасталась Анюта.
-- Да, только она умеет так вкусно варить варенье, -- согласился брат.
Они перемыли косточки своим родственникам, обменялись новостями. А когда он попрощался и собрался уходить,
с улицы стал доносится капризный детский плач.
-- Вот ещё чем плох первый этаж, -- заметил Никандров. – Слышимость ужасная, хоть уши затыкай.
-- Зато не надо на верхний этаж подниматься, -- парировала сестра. -- Для людей в возрасте это важно.

Плач между тем становился всё громче. Они, не сговариваясь, встали из-за стола и подошли к окну. В это время мимо них проходила рассерженная молодая женщина в длинном голубом плаще. Она вела за руку маленькую девочку в жёлтом дождевике, которая громко кричала, размазывая слёзы по щекам:
-- Мама, купи мороженое! Мама, купи мороженое!
-- Денег нет, -- твёрдо отвечала мать. –- Нужно ещё хлеб купить.
-- Не хочу хлеба, хочу мороженое! –- продолжала хныкать девочка.
-- Я же тебе обещала: завтра купим!
-- Не хочу завтра! Я хочу сегодня! –- не унималась малышка.
-- Я тебе ещё раз повторяю. У нас сегодня денег нет!
В какой-то момент мать не выдержала детского террора и нашлёпала ребёнка. Но это не успокоило девочку, наоборот, она стала ещё громче рыдать.
Когда беспокойная парочка скрылась за деревьями, Никандров не смог скрыть своего раздражения:

-- Вот какая у нас смена подрастает! -- тяжело вздохнув, выпалил он.
-- А мы что, были лучше? – парировала Анюта. – Да ничем не лучше. Вспомни, как ты прикидывался больным, чтобы растрогать наших родственников.
И он, действительно, вспомнил свои маленькие шалости в четырёхлетнем возрасте. Будто кадры кинохроники пробежали перед глазами.

Первый раз Павлик на самом деле заболел – чем-то отравился. Мать тогда страшно перепугалась и не отходила от него ни на шаг, выполняя все его просьбы. Она покупала конфеты, фрукты, разные сладости, словом, всё, чтобы он ни попросил, тратила на него почти весь семейный бюджет.

А от тётушек так и вовсе отбоя не было. Он оказался в центре внимания, ему покупали дорогие игрушки, заваливали подарками. И малыш понял: когда он болен, все делают в доме то, что он хочет.
Признаться, ему всё это чертовски понравилось, захотелось продолжения банкета. И вскоре Павлик решил повторно прикинуться больным, да и болезнь придумал правдоподобную –- простуда.
Он перестал бегать, играть, почти всё время лежал в кроватке и страдал. У него вдруг пропал аппетит, он стал плакать без причины. То уляжется ни с того ни с сего на диван, то сидит с безразличным видом. Часто кашлял, постоянно шмыгал носом и пользовался носовым платком. И главное -- всегда находился в подавленном состоянии.

Ну что тут можно сказать –- в нём явно обнаружился актёрский талант.
Впрочем, плохое самочувствие несложно изобразить, но как нагнать высокую температуру? Как убедить взрослых, что ты действительно болен? Они ведь тоже неглупые люди, особенно тётушки, все такие въедливые и дотошные.
И тут Павлик нашёл очень простой способ. В те минуты, когда ему мерили температуру в постельке, он незаметно вынимал термометр из-под мышки и прикладывал к батарее, благо его кроватка стояла рядом с обогревателем. Таким образом, легко достигались искомые 38 градусов. Выше он делать побаивался, иначе легко могли вывести на чистую воду.
Так как он не обладал глубокими медицинскими познаниями, то смог просимулировать только три раза. На четвёртый вызвали доктора, тот пришёл со своим градусником –- и обман раскрылся. Мать тогда потеряла дар речи.
А Павлик даже не покраснел.

Самое время было использовать гибкий ивовый прутик, которым не раз пользовались наши бабушки в воспитательных целях. Ничего лучшего педагогическая наука пока что не придумала. Это было бы хорошим уроком сорванцу на всю оставшуюся жизнь. Жаль, но слепая любовь матери взяла верх. Она пожалела своё чадо. И лишь слегка пожурила любимого Павлика. А безнаказанность, как известно, порождает вседозволенность.

В жизни бывают поступки, о которых не очень-то хочется вспоминать. По этой причине Никандров решил перевести разговор на другую тему.
-- Как у тебя спина? -- спросил он. –- Ты хоть лечишься или нет?
-- Да, я наблюдаюсь, -- ответила она и опустила глаза. -- А что толку? Артроз неизлечим.
-- А операция? Не думала делать?
-- Не вижу смысла, –- твёрдо заявила она. -- Это лишь временное улучшение, а потом всё по новой.
-- Если мне не изменяет память, ты неудачно упала с бревна на уроке физкультуры, кажется, в девятом классе?
-- Да, падала, но это был вывих ключицы, а основное повреждение я получила ещё во втором классе.
-- То-то бабушка в деревне тебя упрекала, что ты не ходишь за водой, как другие дети.
-- Она так говорила только в первые два дня. А после того, как мать ей всё объяснила, бабушка перестала мне делать замечания и попросила у меня прощения.
-- А я и не знал!

-- Ты многое чего не знал. У меня, между прочим, спина повреждена в основном по твоей вине.
-- Чего-то я не понял? – удивился Никандров. – Ты мне ничего не рассказывала.
-- Неужели не помнишь, как я таскала тебя на коркушках*?
-- Ей-богу, ничего не помню! Я тогда маленьким был.
-- Пять лет, считай, уже взрослый человек, мог бы и вспомнить…
-- Ну расскажи, я серьёзно, ничего не помню…
Анюта на минуту задумалась, словно вспоминая события тех лет, а затем поведала небольшую историю из их детства.

гл. 2 Рассказ сестры

-- Это было в пятьдесят пятом году. Тебе тогда исполнилось пять лет, а мне -- восемь. Так как мать работала в столовой допоздна, меня отдали в школьную группу продлённого дня. Там мы делали уроки, занимались в различных кружках, читали книги.
Питались на продленке два раза в день. Порции были небольшие, но их хватало, чтобы насытиться, голодным из столовки никто не уходил. Обычно на первое подавали супы: щи, борщ, гороховый, рассольник или куриный. На второе -- котлеты
с картофельным пюре, сосиски с макаронами, а иногда -- кусок курицы с рисом. На третье пили компот или чай.
За обед в полдень я ничего не платила, так как наша семья относилась к малоимущим, а вот полдник покупала в буфете уже за деньги. Мать выдавала на это всего 30 копеек и ни капельки больше!
После пяти часов вечера продлёнка заканчивалась, я забирала тебя из детского садика на улице Восстания и вела за ручку две трамвайных остановки по Некрасова до нашего дома на Литейном.

Анюта вытерла пот со лба и перевела дыхание.
-- Ты, наверное, помнишь знаменитую полоску из песочного теста с повидлом, покрытую помадкой коричневого цвета?
Она продавалась тогда во всех школьных буфетах за 22 копейки.
-- А как же, -- кивнул Никандров. – Вкус этой полоски остался у меня в памяти как вкус нашего детства. Это вообще-то было моё любимое пирожное.

-- Однажды, когда ты меня очень сильно просил, я не выдержала и купила тебе эту полоску. Ты уплетал её за обе щёки, был несказанно рад, но зато я осталась без полдника. А без второго приёма пищи на продлёнке очень тяжело.
Организм молодой, растущий, требует много энергии. Чувствуешь себя нехорошо.
А ты, как назло, вошёл во вкус и с этого дня стал постоянно клянчить: купи, да купи.
Мне было трудно тебе отказать, а потому я ещё раз купила тебе полоску, но потом сказала: «Всё! Хватит! Мне тоже нужно поесть».

Ой! Что тут началось! Ты закатил истерику, стал топать ножками, отказывался идти домой, всё время отталкивал меня руками. И, несмотря на все мои уговоры, упрямо стоял на своём.
-- Надо же, я этого совсем не помню! – недоуменно пожал плечами Никандров. -- В четыре года хоть что-то осталось, а в пять нет.
Анюта снова тяжело вздохнула.

-- Ничего не поделаешь, пришлось посадить тебя на коркушки и тащить на себе до нашего дома. Вдобавок в руках я несла тяжёлый портфель с учебниками. Ты был плотным крупным мальчиком, я же -- тоненькая, хрупкая, поэтому мне приходилось особенно тяжело. Несла тебя, согнувшись, смотрела в землю. Встречные прохожие не раз говорили:
-- Дочка, да брось ты этого оболтуса! Пусть ножками идёт!
К тому же ты был в огромных валенках с галошами, они больно били меня по ногам, а руками так обхватывал горло, что я чуть не задохнулась.
-- Господи, неужели это был я! – не мог поверить услышанному Никандров.
-- В то время на улицах было много инвалидов, -- продолжала сестра. Почему-то я их запомнила. Многие передвигались с помощью грохочущих досок на роликах (скейтборды – по-современному). Так как они ездили низко, у самой земли, на них летела вся грязь, особенно от проезжающих машин. Поэтому им приходилось закутываться в клеёнку с головой.
Зрелище довольно-таки мрачное и безрадостное, с учётом того, что вечером в городе частенько отсутствовало освещение.

Когда в нашем доме входили в парадную, начиналось самое трудное: нужно было подняться на четвёртый этаж, а для этого приходилось поочерёдно переставлять на каждую лестничную площадку то портфель, то тебя. На вас обоих сил у меня уже не хватало.
Я падала от усталости, ожидая, что твои капризы скоро закончатся. Но ты упрямился и не собирался уступать.

Так продолжалось недели две. Как-то я не выдержала и сбросила тебя с плеч в песочницу. Это произошло на середине пути в сквере на улице Маяковского. Я вздохнула с облегчением и пришла домой одна. Разделась, сварила пшённую кашу на молоке, из хлебницы достала краюшку чёрного хлеба и наелась от пуза.
Часа через два вернулась с работы мать.
-- А где Павлик? –- спросила она.
-- Я его выбросила, -- ответила я.
-- Как это выбросила! -- удивилась мать.
-- Очень просто -- прямо в песочницу.
-- И где?
-- В сквере на улице Маяковского.

Мать первое время пребывала в недоумении, словно переваривая услышанное, а затем, грозно сверкнув глазами, погрозила мне пальчиком:
-- Иди и ищи, где ты его оставила! Не найдёшь -– домой не возвращайся!
Я попыталась что-то вымолвить в своё оправдание, но мать даже слушать меня не стала:
-- Вот когда у тебя будут свои дети, -- раздражённо бросила она, -- вот тогда и выбрасывай кого хочешь!

Ничего не поделаешь: пришлось мне надеть пальто и возвращаться назад. Я до последнего надеялась, что тебя кто-нибудь украдёт. Но, увы, зайдя в скверик, увидела тебя, как ни в чём не бывало, играющего в песочнице. Выбора у меня не оставалось: я вынуждена была тащить тебя на коркушках домой. Вот тогда-то у меня впервые и заболела спина. Как сказали потом врачи, сместились позвонки.
-- Да не может такого быть! -– истошно выкрикнул Никандров. -– Неужели это был я?
Он закрыл лицо руками и замотал головой.
-- Но надо же! А я ничего не помню, -- сильно огорчился он и пожал плечами. -- Но если это правда, то какой же я негодяй! Так бы морду себе и набил!

Он так взбесился, что ударил себя по щеке. «Подлец и негодяй!» -- добавил он. А потом, немного успокоившись, заявил:
-- Надо было мне как следует надавать! Чтоб неповадно было!
-- Думаю, было уже поздно! -- замотала головой Анюта. -- Надо было раньше надавать. Может, тогда что-то изменилось бы...
После услышанного Никандров ушёл от сестры в расстроенных чувствах, а на следующий день попал в больницу с сердечным приступом.
==============================================
* На коркушках
(Коркушки, мн. Плечи. верх. часть спины. Садись на коркушки — перенесу через реку.)
03. 2024 год. СПб