Леший.

- Леший –

- Да, опять от меня сбежала, последняя электричка. — С усмешкой проговорил один из охотников.
- Ну что делать будем? - Спросил его другой.
- Что, что, на ночлег готовится.
- Здесь на полустанке?
- Почему на полустанке, пойдем в деревню вон за леском километра полтора, полчаса ходьбы.

* * *
- Тут что никто не живет? — Спросил один другого, когда дошли до деревеньки насчитывающей с десяток домов.
- Живет, есть у меня здесь знакомец. Жорой зовут. Только ты к нему не лезь с разговором, он молчун по натуре.
- Тезка мой что-ли, да и в каком доме? Они вроде все пустые, вон окна заколоченные. Ты Михалыч не ошибся деревенькой.
- Не боись, Георгий, раз сказал будет где ночевать в тепле, значит так и будет, водку ему не предлагай, не любит, а вот чай придется без сладкого пить, это ему плата за ночлег и делится он сладким ни с кем не будет.
- Он что этот твой знакомый любит сладкое, сколь ему лет-то?
- А я знаю? Я не спрашивал, он не докладывал, переночуем у него в доме. Правда, у него вонь сильная, но зато под хорошей охраной и в тепле. На один зверь не сунется, не лесной, не человечный.
- Какой, человечный?
- Ну да, мало ли зверья в облике человека по лесам и поселкам шастает нынче, а к нему не сунутся, побоятся.
- Кто же он такой, этот твой Жорик, что его все боятся.
- Леший.


- Ну и вонища, слышь, Михалыч, задохнутся тут можно.
- Ничего скоро притерпимся.
- А другие какие дома, разве не лучше?
- В других стекла нет в окошках, чего зря улицу топить-то. Сходи лучше за дровами, там за сараем.
Георгий вышел во двор, через пару минут влетел в дом и заикаясь:
- Ми-Михалыч, таки, там. - Он махнул в сторону улицы. В сенях послышались тяжелые шаги и в дверной проём согнувшись едва ли не пополам вошло что-то большое и мохнатое, с красными глазами.
Георгий начал двигаться вглубь дома пока не уперся в стену.
Михалыч повернулся на шум и увидав вошедшего, радостно заговорил.
- Жора, дружище, а мы пришли, а хозяина нет, где бродил гуляка? Георгий открыв рот смотрел как Михалыч стал обниматься с мохнатым гигантом, чей рост был наверное под два с половиной метра.

* * *
В печи весело потрескивали дрова, Михалыч уплетал за обе щеки поджаренную зайчатину, а Георгию кусок в горло не лез. Он все поглядывал в дальний конец комнаты где, кряхтя и сопя мохнатое чудище наяривало приготовленный Михайлычем «суп», состоящий из сахара, хлебных кусков и печенья и заправленный банкой сгущенного молока, разведенного на кипяченой воде. Видно тюря пришлась по вкусу чудищу. Он вылизал кастрюлю, засунув ее едва ли себе не на голову. Закончив есть, он взглянул на Михалыча и с просящим рычанием показал пустую кастрюлю.
- Хватит, Жора, утром получишь еще, да и если бы не опоздали, был бы ты сегодня без сладкого, так что до утра потерпишь, - сказал ему Михалыч.
Мохнатый великан пробурчал что-то невнятное, с сожалением поставил кастрюлю на пол, повернулся на заднице и уткнувшись в угол комнаты головой тут же захрапел.
- Да, эту музыку придется терпеть до утра, не храпеть он не может. А ты чего не ешь-то?
- Как-то не по себе, кусок в горло не идет, - признался Георгий.
- Тогда давай еще по граммульке, чтобы у тебя аппетит проснулся. Выпив полстакана водки, Георгий наконец принялся за еду, время от времени поглядывая в угол. Наконец он не выдержал.
- Это же этот, «Снежный» человек, йети, мать его бери, ты где с ним познакомился.
- «Снежный» или «Лесной», мне все едино, главное мужик хороший, справедливый, а насчет знакомства...
Года три назад я в этих местах на озерко поехал, ну там возле болот где мы с тобой шастали, так вот, иду, слышу кто-то стонет, как будто баба. Я значит туда. Гляжу лежит голая, только мохнатая. А сначала подумал может быть у кого из «новых русских» обезьяна сбежала, потом думаю, что-то она больно большая для шимпанзе, да и на человека больше чем на обезьяну похожа. Если бы не шерсть, точно баба, хоть женись. Ну я значит подошел к ней вижу, а у нее нога выше колена разбита, гниет, вонь за версту, а рядом листья валяются. Она их прикладывает к ноге, но видно нарыв большой, ей больно, она их в сторону отбросит и снова хнычет. Увидав меня она обиженно так замычала и на рану поглядывает, мол вот беда какая. Ну я значит вскрыл ей рану, почистил как мог гной убрал, вылил весь йод, который был, на рану, замотал бинтом и тряпками сверху что бы грязь не попадала в рану. Вдруг слышу, она повизгивает будто разговаривает, я подумал что это она мне что-то сказать хочет. Ну я ей, потерпи, мол, скоро полегчает, ласково так говорю. Потом как-то невзначай глянул в сторону, мама родная, а это Жорик стоит и смотрит как я его бабу обрабатываю, с ноги на ногу переминается. Тихо так подошел. Уж на что я вроде не первый год охочусь, а так и не слышал когда он подошел, а может и рядом стоял и я увлекся врачеванием, да и не заметил его. Вот так мы и познакомились. Он мне в благодарность косулю притащил, только как я с ней в электричку, я же на уток ходил, а на копытную лицензию нужно Да и не сезон был еще. Пришлось в лесу заночевать вместе с ними, ну и подкрепились мясцом и домой в аккурат с десяток кило привез по тихому. А теперь как увидимся, так у нас с ним натуральный обмен, я ему сладости, он мне мясо. Летом он с семьей где-то бродит, у него пацан, шустрый такой, а осенью он в здешних перелесках ходит, а живет в заброшенной избе. Здесь стекла остались. Он значит надышит, набздит, ему и тепло, а я, если один на охоту хожу и «подарки» ему ношу когда в гости к нему захожу. Он это любит. Вот такое дело.
Михаил закурил сигарету и стал глядеть на весело гудевший огонь, чьи языки пламени виднелись через щели в печи-голландке. Георгий посмотрел еще раз в угол, где продолжал похрапывать Жорик и прикурив сигарету, стал выпускать дым в сторону печи. За окном послышался шум проходящей электрички.
- Проходная, - сказал Георгий, - последняя на сегодня.