Счастье

(фанфик рассказа А.П. Чехова «Счастье». Опыт написания.)


Зима 1945 года на Урале выдалась морозная, снежная. По ночам в печных трубах вьюга завывала так, что было не угадать: то ли ветер беснуется, расшвыривая в отчаянной злобе по округе ледяную крупу, то ли волки совсем близко подобрались к человеческому жилью. И голосят, и причитают, и жалуются небу на свою нелегкую судьбину. Хищники словно знали, что по разбросанным вдоль морщинистого хребта Урал-камня деревенькам остались в основном старики да бабы с ребятишками. Доходило до того, что без ружья по надобности во двор не выйдешь: шорохи, тени, беспокойство скотины в хлеву. Собак таскали. Бывали, хотя и нечасто, случаи нападения волков на людей. Колхозницы со страху отказывались в одиночку ходить на ферму, только вместе, шумной гомонящей толпой.
Поэтому принятое руководством области решение об отстреле расплодившихся за годы войны хищников население встретило с воодушевлением. Но кому их отстреливать было? Здоровые мужики-охотники, хорошо знающие тайгу, почти все на фронте. Вот и потянулись в лес старики да подростки, только-только входившие в юношескую пору.

В таежной охотничьей заимке их было двое. Старик лет под восемьдесят – беззубый, с морщинистым, похожим на печеную картофелину лицом – сидел на лавке у грубо сколоченного стола с остатками по-деревенски нехитрой трапезы. Он подпирал руками поросший сивыми волосами подбородок и с трудом сдерживался, чтобы не заснуть. При этом седая голова его постоянно опускалась, он вздрагивал, часто-часто моргал и все время спрашивал:
– Санька, ты спишь?
И, не получая ответа, добавлял:
– Ну, спи-спи. Намаялся.
Его спутник – паренек лет семнадцати, еще безусый, с густыми черными бровями – закутавшись в старый овчинный тулуп, лежал на топчане. Было трудно понять, спит ли он, заложив руки под голову, или грезит в полудреме картинами будущей, прекрасной до откровенного восторга жизни.
На улице злобно и остервенело залаяла собака.
–А чтоб тебя, шелудивую бесину, волки разодрали, – недовольно сказал старик и поднялся со своего места.
– Есть здесь кто? – послышался голос снаружи.

Массивная деревянная дверь широко распахнулась. В нагретое буржуйкой небольшое помещение ворвались клубы морозного воздуха.
– Кого еще черт принес в такую пору? – пробурчал под нос старик и взял со стола нещадно коптившую керосиновую лампу.
В тусклом свете лампы он еле разглядел вошедшего. Одно заметил сразу: по фигуре и выправке перед ним человек военный. Когда же незнакомец подошел ближе, в отсвете колеблющегося огня старик увидел выбритое, слегка одутловатое лицо с крупным носом и искорки укрощенного пламени, отразившиеся в стеклах очков. Это только подтвердило догадку старика: вечерний гость – человек важный, не простой мужик, при государственном задании.
– Ты чего это, старик, собаку на улице держишь? Не боишься, что волки уведут?
– А чтоб и впрямь увели, тварь бесовскую. Гонору много, а толку никакого. Увязалась за нами в лес, брешет на каждую лесную тварь. Какая уж тут охота! Еле-еле одного хищника подстрелили. А их тут, проклятущих, тьма.
– Завьюжило-то как, к утру, глядишь, по самые окна занесет, – с расстановкой произнес незнакомец.
Он снял овчинный полушубок, стряхнул с него начавший подтаивать снег.
– А я, кажись, узнаю тебя. Ты Демид. Родом из Макаровского рудника. Местный объездчик.

Старик поставил лампу на стол, сел на лавку. Молча указал гостю на табурет.
– Верно, – кивнул головой Демид, присаживаясь к столу. – Делал ревизию обходов. Сигнал поступил о самовольных порубках леса. Пока искал незаконные делянки, непогода в лесу застала. Вспомнил об этой заимке. Так что придется ночь здесь переждать. Я закурю?
Он достал видавшую виды деревянную трубку, чиркнул спичкой. Ее желтоватое пламя вспыхнуло шаловливыми искорками в круглых стеклах очков.
– Говорят, у вас в Макаровском руднике как раз опосля святок Кирьян Витоня помер? Тот, что был племянником рудокопа Григория Витони. Правду говорят али брешут?

Старик внимательно посмотрел на Демида.
– Не слыхал, – мотнул отрицательно головой Демид, попыхивая трубкой.
– Вот ведь какое дело. Вредный был старик этот Витоня. Я его лет шестьдесят знаю. Еще с той поры, как местный барин наш, Никита Савельевич, его с собой на Чусовую, на ярманку брал. Там, сказывают, у местного купца выкрал Витоня карту, на которой красным крестиком было обозначено место золотой жилы в горах.
– Так уж и выкрал? – со своего места подал голос молодой спутник старика.
– Выкрал, не выкрал, только была у Витони такая карта. Но он, бесовская душа, никому ее не показывал, сам, значится, хотел золотом тем разжиться. Но не успел, власть переменилась. И Витоня, чтобы власти Советской то золото не досталось, говорят, схоронил карту в медном сундучке. А куда его дел – никто не ведает. Так и помер. Ни сам не взял, ни другим секрет золотой жилы не открыл. Вот какой пакостной души был человек.
– Да, обидно, что никому, – задумчиво произнес Демид.

– А еще сказывают, Витоня тот колдуном был. Али оборотнем, поди, разберись. Мог волком обернуться или росомахой. Вот какая сила была в нем.
– Брешишь ты, дед, нет колдунов, сказки все это.
Молодой спутник старика перевернулся на живот, с любопытством рассматривая объездчика. Тот сидел, посасывая трубку, и о чем-то думал, своем, не о Витоне-колдуне. Старик между тем распалялся все больше. Даже худые щеки зарделись, словно прихваченные морозом.
–Много ты понимаешь! Сказки! Этот Витоня не так прост был. Мне мужик один рассказывал, что выловил он рыбу в реке, а у той голова человечья. Смотрит из сети, бельма выпучила и смеется. То не рыба, получается, была, а бес. Выскочил бес из воды и ну давай по полям зайцем скакать. Так и скакал без продыха, пока Витоня его не утихомирил. Только его бес и послушался. Гадов ползучих, сказывают, приручал. Ядом их колодцы травил. Только, кажись, от этого яда никто не помер, а вот животами многие мучились. Тогда хотели мужики Витоню палками побить, только милиционер не дал.

– Верно, было такое, – словно очнулся от своих дум Демид. – Только Витоня здесь ни при чём. Зараза в тех колодцах была, местный фельдшер сказал.
Немного помолчали.
– У них в роду все с бесами знались, прости господи, – продолжил прерванный разговор старик, перекрестился и зло сплюнул на пол. – А родственник его, Григорий, что рудокопом был, говорят, самолично Горную Хозяйку знавал. Она ему показала, где находятся залежи каменьев драгоценных. Только на подземных кладах тех зарок. Григорий знал, как те каменья добыть, да только не захотел ими делиться. Вот какой дрянной был человек! Ни себе, ни людям.

– Жаль, клады могли на доброе дело пойти, – задумчиво произнес Демид, не выпуская трубку изо рта.
– А еще люди сказывают, что в наших лесах разбойнички много золота закопали.
– Откуда здесь разбойники, дед?
– Откуда? Молод еще, не знаешь, что в Гражданскую тута творилось! Не приведи господи! И колчаковцы-упыри, и мужики местные разбоем не брезговали. Жизнь человеческую в грош не ставили. Убить – что водицы испить. Церквей по округе пограбили – страсть! У попов кресты драгоценные отнимали. Оклады золотые, старыми мастерами деланные, каменья дорогие: все тащили, малым золотником не брезговали. Тут тебе и сапфиры, и опалы, и изумруды, и червонцы золотые царские. Вот сколько богатства в земле часа своего дожидается! Я по молодости, бывало, пробовал те клады искать, да только не дались они тогда мне в руки.

– Могли добрую службу сослужить, если бы найдены были, – произнес Демид, вынимая погасшую трубку изо рта.
–Я так думаю, – продолжал старик. – Остались еще люди, которые знают, где эти клады схоронены. Сказывают, они вдоль лесных дорог лежат. А рядом место приметное. Дерево там огромное или еще что. По слухам колчаковцы клады на кладбищах закапывали у заметных могил. Если хорошенько подумать, свое счастье мужицкое отыскать можно.
– А почему счастье, дед?
– Потому, что в богатстве и есть настоящее счастье. Держишь в руках золото и понимаешь, как много теперь тебе дается: и почет, и уважение, и дом хороший. Скотины полный двор. Всего и не придумаешь, сколько получить за золото можно.
– Так ведь узнает власть – заберет. Получается, призрачное какое-то счастье, – произнес Демид. – Не настоящее.
При словах этих на лице его отразилась досада. Словно он только что обрел клад и вынужден был сдать его государству.
– А вот им! – старик показал кукиш. – Коли даст Бог на старости лет обрести счастье, ни одна живая душа о нем не узнает.
– Ну и зачем такое счастье? Ни себе, ни людям, – возразил Демид и слегка постучал трубкой по столу.
– А что мне до людей, – вспыхнул старик, – если это мое счастье! Мне с людьми делиться надобности нет.
– Да разве же в этом счастье? – мечтательно произнес молодой спутник старика и перевернулся на спину, заложив руки за голову. – Вот закончится война и заживем лучше прежнего. Города поднимем, начнем строить светлое будущее. В космос, как Циолковский предсказывал, полетим. Вот тогда и наступит счастье. Большое и светлое.

– Мечтатель ты, Санька, каких мало, – старик внимательно посмотрел на Демида, словно искал у того поддержки. – Разве ж твой безлюдный космос может сделать человека счастливым?
– Сам по себе не может, – утвердительно произнес Демид, снова набивая табак в трубку.
– Я не о космосе, о том, что лет через пятьдесят не будет несчастливых людей. Иначе за что мы воюем, если не за счастливое будущее для всех людей на планете.
– Счастье – непростая штука. – Демид зажег спичку, но так и не разжег трубку. – И вот ведь какое дело: хочется верить в то, о чем говорит юноша, а не получается. Нет доверия к людям. Идет война, вся страна надорвалась. Голод, разруха, беда повсеместная. И представьте, находятся те, кто пытается нажиться за наш с вами счет. Лес без разрешения рубит. А ведь он богатство наше общее! Какое уж тут будущее! Сердце от всего этого щемит.
Демид безнадежно махнул рукой.
– Мое счастье, – продолжил после короткой паузы, – дома меня дожидается. Тихое, неяркое, но настоящее.
– Эх, – вздохнул старик и подпер щеку ладонью. – Пожили бы с мое в беспросветной нужде да с закавыками, поняли, в чем состоит настоящее счастье. От чего идут и почет, и уважение. Не был бы богат барин наш, Никита Савельевич, кто бы его сейчас помнил? А так до сих пор снится золотой червонец, что он мне на Пасху подарил. Великой души был человек. Нет, не оставлю я надежду найти свое счастье. По весне, пока силенки есть, начну по приметам искать. Глядишь – повезет. А уж коли сыщу, никому не отдам счастье свое, пусть хоть судят за сокрытие. Мне терять нечего.

В занесенном пургой лесу послышался волчий вой. Все ближе и ближе подбирались волки к одиноко стоявшей в тайге заимке. Собака на улице злобно зарычала. Но скоро ее угрожающее рычание превратилось в отчаянный визг. Демид, накинув на плечи полушубок, выскочил за дверь. Раздались сухие щелчки выстрелов. Ни старик, ни лежащий юноша не двинулись со своего места.
– Лошадь в загоне беснуется. Напугали ее до смерти серые черти, – сказал Демид, появляясь в дверях.– Спасу от них, проклятых, нет. Дня два назад, может, слышали, учительница с Молочаевки погибла. Нашли только шапку да валенок. А собаку, зная такое дело, не следовало на улице держать, жалко псину.
– Да и леший с ней, с собакой. Все одно была тварью безмозглой. Сдохла, и ладно. Чего жалеть?

Старик упрямо сжал губы. Ни жалости, ни сожаления не отразилось на его морщинистом темном лице. Юноша виновато кашлянул, захлюпал носом и с головой закутался в тулуп.
– Где тут на ночлег пристроиться? Поздно уже.
Демид подошел к буржуйке, протянул к ней озябшие руки.
– Завтра рано в объезд. Спать пора.
После отъезда Демида старик долго молчал, собирая остатки утренней трапезы в котомку, потом произнес, обращаясь к Саньке:
– Важный человек этот объездчик. Похоже, не малое жалованье получает за то, что по тайге мотается. Поди, и с браконьеров прибыток имеет. Не без того. И бронь у него, коль не на фронте. Ему-то с его доходами без надобности наше мужицкое счастье. Вот, Санька, учись, с кого пример брать надо. А то так и останешься в колхозе вилами навоз разгребать. Да, счастье в беспросветной колхозной жизни невелико. То ли дело при должности, пусть и небольшой. Это ж понимать надо.

В этот день, так получилось, они не подстрелили ни одного волка. Свежих следов осторожных хищников в тайге не обнаружили, а те, что ранее были, пурга замела. Чуяли издалека охотников серые разбойники, уходили в самую глубь заснеженного леса. Пробираясь на лыжах сквозь рыхлые сугробы, эти двое думали каждый свою думу. Санька мечтал, что вскоре закончится война, придет с фронта отец, и заживут они счастливо. А там, глядишь, ракеты в космос полетят. Хорошая жизнь будет. Для всех людей на земле. Старик же размышлял о сокрытых в земле кладах, о золотых жилах и сундуках с драгоценными каменьями, что ревностно охраняет Медной горы Хозяйка. Вот если бы найти ту жилу или хотя бы горсть самоцветов! Не казалась бы старость такой убогой. А была счастливой. И любили, и уважали бы его, как некогда доброго барина Никиту Савельевича, у которого в многочисленных сундуках хранилось несметное богатство.
Мерзли охотники в зимнем лесу, и каждый мечтал о своем счастье. Волки, наверное, тоже мечтали. По-своему. И у волков было представление о счастье. Ведь счастье, как бы его ни понимали, нужно всем.