Матёрый. Полный вариант

…Матёрый, вцепившись в шею, рванул к себе онемевшую, расслабленную от ужаса молодую собаку и на языке почувствовал солоноватый вкус крови.
Волк встряхнул собаку не разжимая челюстей, и та слабо взвизгнула…
В это время, на поляне, из – за густых кустов, появился человек, всего в нескольких метрах от Матёрого убивающего его собаку!
И так велика была проснувшаяся при вкусе крови дикая ярость хищника, что бросив обмякшую жертву, он метнулся навстречу человеку!
Но и человек, годами охотничьих скитаний по лесной глуши, был приготовлен к неожиданным встречам - он по-ковбойски крутнул ружьё с плеча, приклад привычно-удобно лёг в плечевую впадину, глаза мгновенно совместили прицельную планку и могучую, гривастую грудь, взлетевшего в прыжке Матёрого, палец легко тронул спусковой крючок, грянул выстрел и солнце, висевшее в сияющем синем небе, вздрогнуло от неожиданного выстрел!
Тишина, осеннего яркого дня несколько раз оттолкнула выстрел, эхом раскатившийся по окрестностям и через миг, в округе вновь стало тихо и чуть слышно, посреди поляны покоса, загудела под ветром хвоя одиноко стоящей, пышно – зелёной сосны.
Услышали выстрел и коровы, пасущиеся на отаве возле деревни, а лежащий на пригорке пастух лениво повернул голову в ту сторону…

… Матёрый, умирая, казалось падал на землю долго - долго, превращаясь из живого, сильного, красивого хищника в мёртвое тело, неживую материю - плоть лишённую живого сердца!
Душа волка вылетела из дырки, пробитой пулей в грудных мышцах, и унеслась в пространства космоса, навстречу родоначальнику всего живого, туда, в тёмные бездны вечности - жизнь Матёрого закончилась!
Человек, ещё до конца не понимая что произошло, подбежал к собаке невольно обегая по дуге неподвижного, но всё ещё страшного своей убийственной силой волка.
И так велик был по размерам мертвый зверь, так хороша была его густая, светло – серая, гладкая шерсть, что собака лежащая рядом, показалась охотнику маленькой, жалкой, слабой и некрасивой.
Зельда тоже была мертва. Матёрый клыками, располосовал ей глотку, перервал артерию и кровь струёй, толчками лилась на траву из мёртвого, но ещё тёплого тела.
-Зельда! Зельда! – почему – то шёпотом звал хозяин свою собаку.
Потом присев рядом, он гладил её по блестящей, чёрной шерсти на спине, но увидев окровавленную рану на шее понял, что она мертва…
Поднявшись, сдерживая накатившую ярость, подошёл к волку держа ружьё наизготовку, опасливо потрогал ногой мёртвое тело забыв, что не успел перезарядить его – всё случилось так внезапно и стремительно, что охотник немного потерялся.
Большой волчище - Матёрый, лежал перед ним распластавшись во всю длину - громадная голова с закрытыми уже глазами, мощное туловище, длинные сильные лапы с серыми по низу подпалинами - казалось, его тело продолжало жить, однако уже навсегда утратило способность двигаться.

...Светило солнце, темнело прозрачной синевой холодное, осеннее небо, отливала изумрудными оттенками зелёная, мягкая трава луговины.
А посреди этого великолепия, на краю поляны, неподвижно сидел человек опершись на длинное ружьё и с грустью смотрел пред собой, вспоминая!
Поодаль от него лежал серый, крупный волк, а рядом, собака – лайка с распущенным пушистым хвостом и чернеющим на зелёной траве,пятном крови, совсем недавно вытекшей из её тела…

… Логово волчица устроила в старой барсучьей норе, среди толстых корней, большой, в два обхвата осины, упавшей от шквального ветра несколько лет назад. Волчица выгнала барсуков начинавших обживать это место, а барсучиху задушила и съела в два приёма - она в эти дни была голодна.
Волк - самец охотился в округе и часто приносил к норе, из осинника на краю колхозных полей зайцев и пойманных на току тетеревов…
Волчица перед родами стала раздражительной, часто рычала на самца и даже старалась его укусить, когда он, любопытствуя, слишком близко подбегал к норе.
После родов, волк видел волчицу очень редко и только тогда, когда волчата подросли, он сквозь зелёную свежую листву, долго разглядывал, как маленькие щенки играли вокруг лежащей на боку волчицы, играя дрались между собой, а потом толкаясь, все вместе сосали материнское молоко.
Когда ветер вдруг скрипел сухой веткой на стволе над норой, волчата пугаясь, быстро убегали в нору теснясь и перепрыгивая друг через друга.
Волчица в этот момент из состояния томной полудрёмы, резко переходила к насторожённому вниманию, но убедившись, что никакой опасности нет снова ложилась, пользуясь отсутствием волчат и задремывала тяжело дыша во сне, вздымая отвислое брюхо с голыми, розовыми сосками…

Волчата быстро росли и когда им исполнилось месяц, волчица начала их подкармливать мышами и лягушками, потом зайчатами и однажды, принесла к норе полузадушенного глухаря - глухари в это время «линяют», теряют маховые перья, не могут летать и забиваются в «крепи», в кустарниковую чащу, где их иногда ловят лисицы и волки...
Волчата, сначала с опаской, а потом осмелев, набросились на обессиленную птицу и задушив, стали драться между собой, за большие куски окровавленного мяса.
Теперь, волчица по утрам и вечерам, водила свой выводок на водопой, к ручью, который бежал в глубоком овраге, прорытом людьми на краю большого поля, отграничивая его от леса.
Волк – отец к тому времени куда – то исчез, и волчица осталась с волчатами одна, но погода стояла хорошая, пищи хватало всем и поэтому, волчица не очень обеспокоилась его отсутствием.
Изредка, в ясные, туманно – прохладные, тихие вечера, издалека, через весь большой лес, из деревни доносились, то глухие звуки удара железа о железо, то громко, беспокойно и часто мычала корова.
Волчица в этот момент настораживалась, а волчата на всякий случай прятались в нору. Волчица, поднявшись долго нюхала воздух, убегала вперёд, по низинке, в сторону доносившихся звуков, а ночью, проснувшись напряжённо вслушивалась в тишину леса.
Изредка, из деревни, попутный ветер доносил лай собак и волчица вставала, беспокойно переступала с лапы на лапу, начинала тихонько повизгивать, словно жалуясь кому-то на одинокую, тяжёлую жизнь матери пятерых волчат…

В один из длинных, солнечных летних дней, когда волчица ушла на охоту, со стороны деревни к логову подкрались люди, с длинными, чёрными ружьями, держа их наизготовку.
Они окружили логово, но перед тем, слыша их шаги и торопливый шепот, волчата спрятались в нору. Только самый сильный и самый любопытный из них, был в это время у ручья и в сырых травяных зарослях ловил лягушек. Он так увлёкся на время, что ничего не видел и не слышал вокруг себя.
Вдруг, со стороны логова, раздался громкий крик человека: - Нашёл! - и там, наверху, заговорили грубые мужские голоса: – Здесь они! Слышу, как они там поскуливают!
Волчонок, дрожа от страха, побежал по дну оврага по течению ручья, взобрался на крутой берег и побежал от норы в сторону, по распадку, туда, куда на рассвете, каждый день уходила на охоту волчица.
Не успел волчонок сделать несколько шагов вверх по склону, как от пушистой ёлки, отделилась фигура человека, с ружьём в руках.
Волчонок сильно испугался этого высокого двуногого, страшно пахнущего зверя, юркнул в высокую траву, потом под куст и пустился бежать подальше от логова, от людей, о которых он инстинктом знал, чувствовал, что они опасны для волков!

Охотник с ружьём – это был лесник Матвей – очень удивился, увидев прямо перед собой, в высокой траве мелькнувшего тощего, почти чёрного щенка с большими ушами. Он никогда не видел не только волчат, но и волков вообще и ему казалось, что волчата должны быть серыми, ростом с большую собаку и обязательно шумно бегущими или даже воющими.
Растерявшись, он не успел вскинуть ружьё, а когда приготовился стрелять, то волчонок уже исчез в лесной лиственной зелени…
- Вот шляпа! – ворчал шепотом раздосадованный Матвей – проворонил волчонка!
«Но кто же знал – огорчённо вздыхая рассуждал он про себя, - что они сейчас такие маленькие, такие тёмные и так не похожи на тех волков, которых рисуют в детских книжках…»
Он ещё повздыхал, поплевался, укоряя себя за неудачливость, но когда товарищи по облаве позвали громкими криками к норе, решил для себя, что никому об этом случае не расскажет, чтобы не засмеяли.
«А следов сейчас найти нельзя» – решил лесник и утешившись, треща валежником полез к логову напрямик…

...Волчица вернулась к норе днём - ещё на подходе она учуяла множество человеческих следов, испугавшись убежала в дальний сосняк, сидела там, под корягой, дрожала всем телом, предчувствуя самое плохое…
На закате солнца, она не выдержала и завыла тоскливо и протяжно, но щенки на логове не отзывались и пройдя ещё немного по кругу, центром которого была нора, она вновь «запела» тоскливо и страшно!
Так она выла весь вечер и в надвинувшейся темноте из деревни ей ответили лаем встревоженные собаки.
Около полуночи, она услышала в кустах какое – то приближающееся шуршание и из чащи вылез, дрожащий от холодной росы и пережитого страха, одинокий волчонок.
Она бросилась к нему, облизала тычась мордой в теплое, безволосое брюшко, а потом увела от разоренного логова, в дальний край большого болота, на другой стороне лесного массива. Ночевали они под корягой, и с тех пор стали жить без норы.
Волчица, ещё долгое время тосковала, выла вечерами, призывая откликнуться волчат, но кроме шума ветра в ответ, ничего не было слышно. Уцелевшего волчонка в такие моменты охватывала дикая грусть, и он пытался подвывать, повизгивая и взлаивая почти по собачьи…

Оставшись один с матерью, он стал быстро расти – еду, которую волчица раньше заготавливала на весь выводок, съедал один. Заботливая мамаша теперь ни на минуту не отпускала его от себя, учила, как надо выслеживать добычу, как подстерегать её на тропах и на кормёжке…
Жизнь постепенно вошла в обычное русло, и всё пошло своим чередом, однако волчица помнила о потерянных волчатах и о людях, которые их забрали…

…Звери шли в ночной тьме по просеке линии электропередач, в сторону деревни, оставляя свои следы в глубоких торфяных колеях от вездехода - большой след волчицы и рядом, маленький – волчонка.
Выйдя к широкой речке долго стояли на взгорке и смотрели на далёкие деревенские огоньки, нюхали запах коровника и печного дыма, слушали, как сквозь сон вдруг взбрехнёт особо нервная собачонка, ночующая под высоким деревянным крыльцом сарая или бани.
Река под берегом, мерно шумела сильными струями и изредка, в течении всплёскивала рыба или ондатра…

…Волчонок вырастал крупным хищником, всё знающим и умеющим в своей волчьей жизни…
Незаметно приблизилась, подкралась зима. Поля опустели, лес стал прозрачным и холодным. По утрам, на разъезженной грунтовой дороге, в лужах, застывала корочка прозрачного льда, пробегая по которому сверху, волчонок чувствовал, как непривычно обжигает холодом, голые подошвы лап.
Вскоре, после тёплого, тихо – солнечного дня, ночью, поднялся сильный, воющий ветер. Деревья вокруг, от напряжения стонали и трещали стволами и толстыми ветками.
Волчица и волчонок лежали, на заросшем высокой травой поле и с тревогой вслушивались в жалобный шум леса.
Под утро, ветер внезапно стих и с чёрного неба посыпались белые снежинки, падая одна за одной с лёгким шуршанием, постепенно покрывая всё белой поминальной пеленой.
Волчица изредка вставала, встряхивала с себя мокрый снег, нюхала стынущий воздух и покрутившись на одном месте, обтоптавшись, вновь ложилась свёртываясь калачиком и утыкая нос в распушенный хвост. По временам, она длинно зевала, сглатывая вязкую, голодную слюну.
Снегу в ту ночь выпало много, но на тёплой ещё земле, он скоро растаял.
Но всё – таки зима началась - дней через десять, после первого снегопада, наступили сильные морозы, - стылая земля трескалась и лужи на дорогах промерзли до дна!
Следующий снег выпал уже днём и остался лежать белым слоем подмороженной крупы, на которую, уже через три дня навалило зимнего, мягкого, бело-пушистого снега.
Снегопад продолжался почти сутки и влажными хлопьями повисал на деревьях и кустах, завернул, закутал снежным покрывалом ёлки и ёлочки от вершин до корней; ручьи и речки покрытые льдом, засыпало, замело вьюгами и казалось, что жизнь в них умерла…
Но нет. Из нор под берегом, стали по ночам вылезать кормиться на прибрежную кромку медлительные, одетые в тёплые шубы бобры, обгрызая тальниковые заросли растущие вдоль реки.
На них и охотились теперь волчица с молодым волком. С вечера, они ложились на высоком берегу, под густой ёлкой и ждали темноты. В сумерках, чуть слышно начинала булькала вода над бобровой норой-хаткой, и волки уже знали, что бобры скоро пойдут заготовлять веточный корм, на случай возможной непогоды.
Бобровое семейство, за лето успело построить высокую плотину, которая не только держала уровень, достаточный для плавания под водой, но и была складом вкусного корма, на всю длинную и холодную зиму.
Бобры выбирались из конусообразной хатки в воду, и подо льдом подплывая к плотине кормились, обгрызая вкусную кору, с брёвен и бревнышек, уложенных в «тело» плотины за лето…
В этот раз, бобр – разведчик ещё в гнезде, долго и осторожно принюхивался, прислушивался и осматривался, и только после этого выбрался на заснеженный лёд, через промоины – отдушины.
Потом, вновь остановившись сел столбиком, смотрел и слушал, и стоило снегу с шуршанием скатиться с еловой ветки, как осторожный зверь исчезал подо льдом и долго не показывался. Но после, всё повторялось с начала…
Вслед за разведчиком, убедившись, что всё споконо, на берег выбирались другие бобры…
Волчица, наученная горьким опытом неудачных погонь в темноте, хорошо слыша бобров кралась, ползла к ним медленно, с остановками. Молодой волк подражая ей делал всё так же осторожно.
И вот, нетерпеливая от голода и ожидания волчица вскакивала, и на прыжках бросалась к зазевавшемуся у тальниковых кустов, далеко от воды, бобру!
Но охота только тут и начиналась - все, что было до этого - было выслеживанием.
Волки с двух сторон набрасывались на бобра, и старались не дать ему уйти в нору…
Изнурительная борьба не всегда заканчивалась успехом. Часто, бобр, израненный, истекающий кровью, уползал, прорывался к воде и нырнув уплывал заживлять свои раны в «хатку» - конусообразный, двухметровой высоты зимний бобровой домик.
Под прикрытием толстых стен сделанных из веток, бревёшек и липкой грязи, сцементированных морозом, он отлёживался в галерее «хатки», на подстилке из сухой болотной травы.
Но иногда, волки загрызали бобра до смерти, оттаскивали его тушку в чащу, там наедались до отвала жирным, нежным мясом, похожим по вкусу на зайчатину - ведь бобры тоже грызуны и питаются древесной корой.
Однажды, сопротивляющийся бобр, в схватке, так прокусил лапу молодому волку, что тот несколько дней сильно хромал и не мог быстро бегать, наравне с волчицей, но та, по - прежнему видя в нём детёныша, не оставляла его и ловила зайцев и бобров одна, а молодой волк, как мог помогал ей…

В середине зимы, когда наступили сильные морозы и выпал большой снег, волчица и молодой волк присоединились к стае из пяти волков, которая пришла в их места с севера.
Во главе её, стоял вожак, светло – серый волк со шрамом на левом глазу, отчего это глаз всегда был полузакрыт и выражение на морде, казалось от этого злым и подозрительным.
В стае уже была волчица, два волка первогодка, ровесники нашему Одиночке (назовём его так для удобства различения) и один по второму году. Всего их стало семь.
Для всего живого в округе стая сделалась настоящим бедствием. Делая по полям и лесам круги длинной в пять – шесть дней, волки постепенно загрызли и съели всех молодых кабанов, много лосей и даже бобров, которых вылавливали попутно, во время оттепелей, когда те выбирались из воды на поверхность заснеженных берегов.
А снегу нападало за зиму около метра, и люди передвигались от деревни к деревне, только по прочищенным трактором дорогам, по которым передвигались болшую часть времени и волки…

Наконец наступила весна, и перед тем, как разбиться на пары, волки в стае начали грызться из-за двух самок. Но и самки между собой не ладили и в один страшный момент, вторая волчица неожиданно напала на мать Одиночки и загрызла её до смерти.
Одиночка остался около волчицы умершей от тяжёлых ран, а стая ушла дальше...
После того, как мать его умерла, молодой волк долго выл, изливая свою тоску, переживая так внезапно наступившее, одиночество.
Он долго оставался рядом с неподвижным телом волчицы, но голод погнал его вперёд – осиротевший Одиночка ушёл на север, на поиски новой стаи…

Прошло три года…
Одинокий стал крупным, сильным волком. Его боялись и не любили в новой стае за необщительный, мстительный характер. Когда Одиночке пошёл третий год, он, в весенних драках отбил себе волчицу и вместе с народившимися волками составил свою стаю, в которой стал вожаком, а волчица стала верной подругой и помощницей в погонях и разбоях…

…И наконец, настал такой момент, когда Одиночка вернулся в места, где он родился и вырос, где был тот овраг и та нора, вылезая из которой, он впервые увидел солнце и небо.
Как - то, остановив стаю вблизи старого логова, он ночью услышал, как лаяла собака в той самой деревне, к которой водила его мать-волчица, много лет назад.
Под утро, в тумане, оставив свою стаю в лесу, Одиночка подошёл низиной к броду через речку, и долго стоял там неподвижно, совсем недалеко от домов, слушал и нюхал воздух, и шерсть на его загривке вставала дыбом при звуках доносившихся от человеческого жилья.
Когда рассвело и из тумана выделились тёмные силуэты редких сосен, стоявших на высоком берегу, волк стронулся с места и ушёл догонять стаю.
Его подруга в тот год не смогла родить…
По последнему снегу, когда они уже вдвоём отбившись от стаиохотились на крупную лосиху, волчица получила сильный удар лосинным копытом по отяжелевшему брюху. После удара, она отползла в кусты и несколько дней лежала, там находясь между жизнью и смертью – острое копыто рассекло кожу и сломало несколько рёбер.
Одиночка охотился в округе и приносил волчице куски окровавленного мяса, но она не могла есть и жалобно повизгивая, благодарно лизала его в нос…
Через некоторое время, волчица начала вставать на ноги, ходила к ручью на водопой, но потом снова ложилась - она отощала и серая шерсть висела на рёбрах клочьями.
Вскоре, она начала понемногу есть свежее мясо и лизать кровь придушенных зайцев и тетеревов, которых приносил ей заботливый Одиночка.
Через неделю , волчица начала поправляться, но волчат в том году у неё уже не было…
Подошла осень...
Волчица совсем выздоровела, и только на бегу, чуть прихрамывала на левую заднюю ногу – удар копытом перебил связки сухожилий с левой стороны…

Две ночи назад, далеко – далеко на западе, они услышали из темноты волчий вой. Одиночка насторожился, а волчица долго слушала, потом подошла к нему, и словно успокаивая, положила голову на его мощный загривок. Одиночка пошевелился, лизнул волчицу и они тронулись вверх, по дну оврага, в поисках удобной и безопасной днёвки.
К этому времени Одиночка превратился в матёрого зверя – его острые клыки сверкали как ножи в мощной белозубой пасти, а широкая грудь с тёмно – серой гривой длинных волос, свисала вниз с мускулистых высоких плеч, придавая ему массивный и уверенный вид.
Он уже всё знал и умел из того, что нужно знать волку чтобы стать грозой всей округи, внушать страх не только кабанам, оленям и лосям, но и косолапому неповоротливому медведю - одним словом он стал Матёрым волком!

Однажды, Матёрый и волчица, утром, легли на днёвку на высоком берегу, заросшего густым ельником ручья, чуть сочившимся сейчас по глубокому песчаному руслу…
Когда раздался первый далёкий крик, Матерый не вставая, поднял голову, прислушался, определил, что это кричат люди, но очень далеко и потому успокоившись, вновь задремал.
Время шло своим чередом.
Солнце стало круто подниматься над островерхим, тёмным ельником, а крики заметно приблизились.
Задвигалась уже и молодая волчица, а Матёрый поднялся, потянулся и глухо заворчал в сторону тревожных звуков.
Через мгновение, неслышно, серыми тенями, они вдоль русла пошли назад, на север, подальше от беспокоящих их неведомой опасностью громких людских криков…

Холодная ночь, сменилась ясным, хрустально – чистым осенним днём. Солнце блистало чистыми лучами с безоблачного лёгкого неба, прогревая травы на полянках и ветерок, чуть шуршал слоистой, лёгкой корой на золотисто – жёлтых, крупных стволах зелено-хвойных сосен, стоявших в окружении пожелтевших берёзок и осин…
Ещё утром, Матёрый, шевеля острыми аккуратными ушами, вновь уловил далёкий звук сильного мотора, который вскоре умолк и через какое – то время послышались ненавистные ему людские голоса.
Горьковато пахло подопревшими палыми листьями, красно – золотыми, крупно – круглыми монетками, усыпавшими траву под деревьями. Всё это было привычно и знакомо волкам, и лишь надвигавшиеся ровной полосой человеческие голоса будили беспокойство и заставляли зверей постепенно сворачивать в сторону широкой лесной просеки, по которой, треща электрическими разрядами, широко шагали серебристые опоры линии электропередачи, протянувшей паутинки серебряных проводов через бездонный океан синего, прозрачного неба…

Человеческие голоса медленно, но неотвратимо приближались, а волкам, это движение перекрывало путь отступления через большое поле, с проходившей по его краю грунтовой дорогой к коровнику, находившемуся на краю полузаброшенной деревни, пахнущей бензином и пролитой смазкой…
Матёрый, чуя надвигающуюся опасность резко свернул вправо, разглядев впереди, среди невысоких кустов, поляну. Волчица опрометчиво, чуть забежала вперёд и влево, и остановившись на краю просеки, начала осматриваться и прислушиваться…

Выстрел грянул неожиданно!
Волчица взвизгнула от боли, подпрыгнула вверх ужаленная зарядом крупной картечи и рухнув на траву, стала кататься, кусая себя за пробитый тяжёлым свинцом бок.
Хлестнул второй выстрел и зверь - сильный и молодой замер, вытянувшись неподвижно в густой траве, добитый вторым смертоносным зарядом.
Через мгновение, дрожь последних судорог прошла по телу зверя и волчица умерла так и не поняв, не связав воедино крики загонщиков и выстрелы из цепи стрелков.
Матёрый, после выстрела развернулся, прянул назад, в чащу, и помчался вперёд, распустив пушистый хвост на ветру, прижимая уши к голове, иногда быстро и тревожно оглядываясь - после выстрелов, люди позади Матёрого закричали ещё громче, ещё азартнее и два раза тявкнула собака и почему – то, это тявканье собаки особенно запомнилось волку…

…Наконец, Матёрый, дрожа всем телом, остановился прислушиваясь и ожидая волчицу. Потом, не дождавшись, сорвался с места, круто повернул влево и намётом помчался среди ольховых кустов в сторону густого молодого ельника - он ещё долго бежал так, уходя все дальше от опасного места.
Мелькая серым на тёмно-зелёном фоне ельника, он не останавливаясь, одним прыжком перескочил тропинку проходящую через лес, соединяющую две соседних деревни, и казалось уже избежал опасности…
Наконец, сбавляя ход перешёл на рысь, потом на тихий шаг, потом остановился и прислушался.
Волчицы не было…

Вокруг вновь установилась тишина ясного осеннего дня и только изредка неподалёку, под порывами ветра поскрипывала вершиной, наклонённая земле сухая ель, опирающаяся на ствол толстой осины.
Людских голосов больше не было слышно, а там откуда они перед этим раздавались, затаилась коварная тишина!
Но и волчицы тоже не было...
Матёрый долго стоял неподвижно в еловой чаще, принюхиваясь и прислушиваясь, однако лёгкого шуршания шагов волчицы всё ещё не было. Только чуть шумел вокруг под напором лёгкого ветра хвойный лес, да ещё пронзительней скрипела полуупавшая ель.
Через время, убедившись, что волчица потерялась, Матёрый медленно, стараясь идти густой чащей тронулся назад в сторону линии электропередач, часто и подолгу останавливаясь и слушая.
Наконец Матёрый достиг сенокосных полян, одной стороной касавшихся леса, а другой, выходящих на просеку. Там, среди молодых ёлочек, далеко поблескивала серебром вершина электрической опоры, несшая на себе тонкие ниточки гудящих, алюминиевых проводов…

В проёме, между двух кустов черёмухи, на зелёной траве луговины вдруг мелькнул силуэт чёрно – белой, молодой собаки – лайки!
Ветер дул от нее в сторону серого хищника и волк, учуяв ненавистный запах городского жилища и чуть подмокшей шерсти, приготовился к броску.

Собака-лайка Зельда, отбежав чуть вперёд от хозяина идущего следом, внезапно учуяла в траве утренний след тетерева и попыталась его распутать, уткнув нос в траву и ничего вокруг не замечая.
Потеря подруги и унизительный страх, охвативший его при бегстве разозлили Матёрого, лишили его привычной осторожности. Он прилёг в сухую траву, затаился, замер и только серые с жёлтым, блестящие глаза грозно и неподвижно следили за собакой.
Когда между ними оставалось метров десять, волк приподнялся, медленно переставляя напряжённые лапы, растянувшись и неслышно ступая, продвинулся в сторону жертвы ещё на несколько шагов, и вдруг бросился на собаку, длинными мощными прыжками!

…Зельда только в последний момент увидела Матёрого и он был так велик, так свирепо целеустремлён, что её сковал страх, и она не смогла сдвинуться с места. Молнией обрушился Матёрый на собаку, смял её в один миг, вонзил привычной мёртвой хваткой блеснувшие в воздухе клыки в её шею, чуть ниже уха и рванул к себе!
Ненависть, возбуждаемая в хищнике злобой и местью за волчицу, утраченную по воле жалких двуногих созданий и их прислужниц – собак, заставила его забыть об осторожности, что и послужило причиной его смерти.

...Всё происшедшее вслед за этим нападением волка на собаку, вы уже знаете…


1999г. Лондон. Владимир Кабаков


Остальные произведения Владимира Кабакова можно прочитать на сайте «Русский Альбион»: http://www.russian-albion.com/ru/vladimir-kabakov/ или в литературно-историческом журнале "Что есть Истина?": http://istina.russian-albion.com/ru/jurnal