Багрянцев и Небо

Винсент Шарапов
Багрянцев и Небо

- Владимир Михалыч, а ведь мы тебя, понимаешь, ждем. Усе абсолютно готово.
Багрянцев лежал на спине и смотрел на небо.
- А вот это уже идиотизм, - негромко добавил Димыч. - Ведь неглупый же был человек, вроде. Но вот эта ваша, Владимир Михалыч, последняя мысль насчет облаков - честно - натуральный идиотизм...
- Да пошел ты, - беззлобно ответил Багрянцев, вставая. - Телепат хренов.
- Нет, позвольте, батенька. Причем тут хреновая телепатия? Лежишь тут и думаешь на всю ка-тушку о чем попало, вместо чтоб давно присоединиться к коллективу, который не виноват, кстати, что вы в свое время играли в морской бой на уроках природоведения...
- В крестики-нолики, - проворчал Багрянцев.
- Да какая в жопу разница, - с улыбкой до ушей вещал Димыч, заслушиваясь сам себя. - Да! О! В жопу! Прости, Господи. Так вот... - Он уже разливал что-то по рюмкам. - Облака - они облака и есть, с земли на них смотреть или с неба. То есть - вода. Частично в твердом, слегка в парообразном и маленько в жидком состоянии. - Он поднял указательный палец. - За что мы сейчас и выпьем.
Димыч частенько доставал Багрянцева. Димыч мог в принципе достать любого, но в общем, как и положено старым приятелям, они прекрасно дополняли друг-друга: постоянно болтающий Димыч и обычно молчаливый Багрянцев. Пацан - тот вообще не встревал во взрослые разговоры, предпочитая тихонько подтягивать сопли и налегать на продукты. Вот и сейчас он копался пальцами в тарелке, изредка шмыгая прыщавым носом. И мыслей он чужих читать не любил. Отвлекали его чужие мысли. В великоватой для маленького тела его голове, не прерываясь ни на минуту, шли необыкновенно важные переговоры с самим собой, а от них отвлекаться было никак нельзя. И никто не знал на всем свете, о чем же пытались догово-риться Пацан с Пацаном, но старались попусту их не беспокоить. Когда куда-то шли, Пацан просто семенил следом на манер ласкового щенка, хотя специально его никто не приглашал. Так втроем и ходили: Димыч машет руками, болтая без умолку; Багрянцев смотрит вдаль, а Пацан шмыгает носом.
- Вообще, облака - та еще тема! - Димыч все пытался склонить Багрянцева к глубокомысленной беседе, что считал непременным атрибутом их пикников. - А про траву ты не думал? То-то, браток! Ведь аналогии-то прямые - хрен свернешь, что называется! Все здесь, в общем и целом, до мелочей, до боли где-то даже, знакомо и привычно. Все то же самое.
- Ну "все" - это ты загнул, - глядя в сторону, задумчиво произнес Багрянцев.
- Я сказал "в общем и целом"! - негодующе отвечал Димыч. - А по большому счету, - прости, конечно, Господи! - слов нет: не хватает здесь очень даже многих милых моему, например, сердцу вещей. Не хватает прямо до боли! В паху. - Он посмотрел вверх. - Прости, Господи, еще раз! Хм...
Димыч замолчал. Багрянцев вытянул ноги и, опершись на локоть, опять уставился на облака. Ле-жать так на траве и смотреть на облака было очень приятно. "А ведь и правда: как насчет травы?" - подумал Багрянцев.
- Во-во! - сказал Димыч и налил еще по маленькой. - Кстати, Славка, - обратился он к Пацану. - Я по дороге яблоню приметил. Хочешь яблочко?
Пацан ничего не ответил. Он был занят. И яблоки его сейчас не интересовали.
Разговор как-то не клеился. Димыч обвел молчащих товарищей глазами и поправил очки.
- Володь, а Володь, - Димыч закурил и лег на спину. - Ну что там такое показывают сегодня, что ты молчишь сверх обычного? Ни хера не вижу. - Багрянцев промолчал, но Димыч не унимался. - Ребя, а кто был в пионерлагере? - неожиданно спросил он.
Багрянцев улыбнулся, продолжая смотреть на небо.
- Нет, честно. Предлагаю еще по одной, и - давайте потравим, как ночью в палате. Кто чего вспомнит. - Он секунду помолчал и, не дождавшись ответа, сказал голосом старого комсомольского вожака: - А первым предлагаю выступить Дмитрию Куркину, то есть мне. Я и постарше буду, и - степень ученую имею, что говорит само за себя и в мою пользу. Отводы будут? Возражения?
Багрянцев пожал плечом и потянулся за рюмкой...
- А ты в каком лагере был, Михалыч?
- Не помню.
- Да ладно врать. Я же тебя помню в "Тимуровце"...
Багрянцев застыл с протянутой рукой и с неожиданным интересом посмотрел на Димыча.
- А ты был в "Тимуровце"? Нет, честно?
- Нет. Честно. - Димыч хитро улыбнулся, не открывая глаз. - В "Олеге Кошевом" два раза. Ду-рак ты, Володь. Прости, Господи! Ловишься на одно и то же, сколько я тебя знаю. Спроси еще, в каком году я там был. Ну ладно, ладно. Извини, сгрубил мальца.
Багрянцев опять не обиделся, а лишь выразительно выставил средний палец и выпил. Что верно - то верно. К телепатии он так и не смог привыкнуть. И сам ей почти не пользовался, предпочитая, как и Пацан, чужим мыслям собственные.
- Итак, други мои, о чем же мне поведать вам? - Димыч уже самостоятельно простил себя за гру-бость и вернулся к роли главного в палате рассказчика. Сложив руки на груди, он задумчиво выпускал из ноздрей дым, каждые пять секунд стряхивая пепел в сторону фирменным движением челюсти. - Быть мо-жет, о многолетних и многотрудных, но жутко поучительных скитаниях Одиссея - царя Итакского? Или кто-нибудь из вас желает услышать содержание первой серии "Семнадцати мгновений весны"? Вы как? Можно также - за не очень дорого - просветиться, если я буду столь любезен, насчет тайны убийства Джона Фэ Кеннеди. Но и это ведь еще далеко не полный список суперинтересных вещей, о которых вы всегда меч-тали узнать, но как-то все побаивались спросить старого Дмитрия Иваныча. А Дмитрий Иваныч очень даже мог бы, детишки, поделиться информацией...
- Димыч, - прервал словесный димычев поток Багрянцев. - Мы тут все очень бы даже могли бы... Да не супер- это все интересно, как известно. Причем, весь список.
- Что вы говорите?! Нет, честно?
- А то! - Багрянцев достал сигарету и помял ее в пальцах. - Не понтуйся. Раз собрался потравить - трави лучше о своем. А я пока разолью.
- Идет, - неожиданно серьезным тоном ответил Димыч, переворачиваясь на живот. Он ненадолго задумался.
Пацан как мог тихо пошмыгал носом, взял в руку рюмку и посмотрел сквозь нее на свет. Багрянцев глянул на него укоризненно, но ничего не сказал. Несколько секунд Пацан вертел рюмку в разные стороны, от чего солнечные зайчики бегали по его лицу, заставляя часто моргать, потом рюмка вернулась на прежнее место, а Пацан - к Переговорам "О Чем-то". Наблюдая за мальчиком, Димыч искал тему для истории. Но вот лицо его озарила довольная улыбка, он прочистил горло и торжественно произнес:

1.
- История о мальчике, который однажды ошибочно решил, что стал мужчиной, и продолжал так думать довольно продолжительное время, пока не убедился, что поспешил. Примерно так.
Пацан пошевелил ушами, что-то выкапывая в тарелке, и дважды громко шмыгнул носом. Багрянцев бросил измочаленную сигарету в траву и достал новую. Удостоверившись, что аудитория готова, Димыч поправил очки и начал:
- Классе в шестом... в шестом классе я целую первую четверть проучился в пионерском лагере имени Олега Кошевого. Провести осень в Евпатории для мальчика из Сибири - это было о-очень по тем временам! Даже несмотря на то, что кроме ночного шараханья по кустам под балконами с сигаретой Marlboro, днем надо было еще и учиться некоторое время... Но зато, Михалыч, только представь: пепси-кола; кино на открытом воздухе; дискотеки под Чингисхан и Бони" М... Опять же - тепло, светло и никаких тебе комаров! - Димыч мечтательно покачал головой. Багрянцев лишь пожал плечами, глядя вдаль, а Пацан понимающе шмыгнул в сторону рассказчика, старательно что-то пережевывая.
- Надо сказать, народу в "Кошевой" съезжалась со всей страны уйма. Лагерь, конечно, был клас-сом пониже того же "Артека", но все же - Всесоюзный Детский Санаторий, а не какой-нибудь "Володя Ду-бинин" или, скажем, "Тимуровец"! Прости, Господи.
- Давай дальше, - Багрянцев изобразил, как невидимые пули пролетают мимо его головы, и про-должал медленно раскатывать в ладонях сигарету. - То есть - ближе к телу, мосье Куркин.
- Скажем, в моей палате, - едва заметно ухмыльнувшись, вернулся к рассказу Димыч. - В моей палате жило человек пятнадцать, не считая меня...
- Шестнадцать итого.
- Во-во, Михалыч. Человека три из Томска, мы с другом, сколько-то из Кирово-Чепецка, один из Москвы - редкий засранец, кстати, а еще: Соликамск; вроде бы Глазов или Уфа - что-то такое и, наконец - Краснокаменск. Горячий был народ на паровозе! - Димыч поднял вверх указательный палец. Лицо его, ос-вещенное воспоминаниями далекого детства точно лицо Пацана, по которому бегали солнечные зайчики, совсем не походило сейчас на привычную растянутую в целом, обвисшую кое-где и порванную местами маску профессионального сорока-с-чем-то-летнего алкоголика.
"Вот за это и зовут тебя Димычем" - подумал Багрянцев.
- Думаешь? - не замедлил с ответом Куркин. - Может быть... Ну, я продолжу, только вот горло промочу.
- Можно, - сказал Багрянцев.
Солнце стояло уже довольно высоко. Багрянцев медленно пил и, глядя на облака, вспоминал, и все никак не мог вспомнить, что это такое и как это было - лето, которое ждешь девять месяцев в году. Он смял очередную сигарету и бросил за спину. Забыл.
- Краснокаменские по началу были самые блатные, - продолжал тем временем Димыч. - А са-мый блатной у них был шкет, которого даже звали как-то по-воровски. Гордо, предельно развязно и нагло, но не без некоего аристократизма именовался он Вова Владимирский. Владимир Владимирский - это вам не Багрянцев или какой-нибудь Путин! Прости, Господи. Ростом субъект был около метра тридцати, а понтов, помню, нагонял на все три. Носил кожаную кепку с пуговкой на макушке, через слово прибавлял "Нах..." и угощал всех желающих "Беломором". Впрочем - никого не задирал и сам старался не нарываться. К слову, - Димыч быстро налил себе еще и выпил. - Через много лет, уже в армии, на сержантских курсах, я по-встречал одного парня тоже из Краснокаменска. Мы разговорились. Что интересно - он учился с этим Вовой в одном классе.
- И что?
- Да так, вспомнил. Ну, ладно. С завязкой-нах почти покончено... Ты зачем курево переводишь, Михалыч? Да и хер с ним. Прости, Господи. Так вот: сейчас еще маленько про Вову Владимирского и "Оле-га Кошевого" и тогда уж - главное. Краснокаменские были самые борзые только сперва, и было их мало. Потом их напрочь задвинули Кирово-Чепецкие. Началось с того, что как-то ночью двенадцатилетний Вова, раскуривая на балконе беломорину, как бы вскользь обмолвился, что, мол, давным-давно в песочницах не играет. В том смысле, что вы тут травите себе про "Планету обезьян" и прочего капитана Немо хоть до утра, а Владимирский бы заместо-нах этого-нах всего с превеликим бы удовольствием кого-нибудь бы уже трах-нул прямо сейчас. Уже, мол, две недели он тут тоскует по женской ласке. Публика, естественно, была в шо-ке, но Вова спокойно отвечал, что просто очень это дело-нах любит и давно практикует, и готов даже поде-литься опытом со всеми желающими. Кое-чего тут же и порассказал, но не сильно много, да и пошел спать. Давай, Багрянцев, закурить.
Багрянцев кинул Димычу сигарету, достал было еще одну, но, подумав, положил обратно в пачку. Димыч задымил и перевернулся на спину. Пацан сидел в прежней крайне неудобной для долгих разговоров позе орла и шмыгал носом.
- В общем, на следующий день, после первого урока подошел к Вове один пацан из Кирово-Чепецка и говорит: покажи, Вовка, да расскажи Вовка, про что вчера говорил. Очень интересно. А Вовка ему: было бы-нах, на ком-нах да с кем-нах. А тот ему: а тут с нами девка одна приехала, ей уже почти че-тырнадцать. Если хочешь, я договорюсь. Владимирский тогда кепку на глаза надвинул, и через плечо тому пацану, уходя, сказал: приводи после уроков-нах к нам в палату. Там посмотрим.
- После уроков в нашей палате собралась чуть не вся мужская половина первого этажа и кое-кто со второго. Галдеж стоял страшенный. Вскоре появились Чепецкие с загадочными лицами. Пацан, что вы-шел с предложением, вполголоса объяснил Вольдемару, что дама согласна, но стоить удовольствие будет бутылку пепси и коробку кукурузных палочек. Прости, Господи. Владимирский кивнул и попросил всех скинуться и выйти. Все скинулись и вышли. Мы стояли в коридоре и буквально во все глаза следили за ле-стницей. И вот она появилась... - Димыч резко сел и глубоко затянулся.
- Ну и?
- Ее вел за руку все тот же пацан. Я думал, меня Кондрат хватанет! Представь себе, Володь, че-тырнадцатилетнюю бабу ростом с тебя нынешнего, с вот такими вот сиськами, в кроссовках размера, пожа-луй, тридцать восьмого, но - это еще не все! На лице ее, как говорил Исаак Бабель, застыло распутство, а глаза ее карие и раскосые с неподдельным интересом разглядывали лица стоящих вдоль стен пацанов, как бы выбирая жертву. Она шла, и гнулись под ней половицы. Застежка лифчика - я четко запомнил - просту-пала на монтановском джемпере почти в районе шейного отдела позвоночника, но и это еще не все! Кирово-Чепецкий пацан никого - и Вову в первую очередь - не потрудился-нах поставить в известность о самой интересной детали, так сказать, во всем этом великолепии...
- Не томи, Димыч. Задрал ты своими паузами.
- Спокойно! У барышни, насколько я запомнил, были самое обычное имя и простецкая фамилия - что-то вроде Ольга Иванова. Но лицо красавица имела отнюдь не рязанское... - Димыч из вредности вы-ждал еще секунду. - Лицо у нее было смуглое, условно говоря, по циркулю, да еще и плоское, как блин, и все в оспинах. Прости, Господи.
Багрянцев странно посмотрел на Димыча, пожал плечами, и спросил:
- Ну, понятно. И что?
- Да ничего, конечно. - Димыч слегка нахмурился. Наверно, он ожидал другого эффекта. - Сей-час-то я в курсе, что быть удмурткой в Удмуртии или даже в Евпатории в принципе не смертельно ни для кого. Но тогда мне было всего двенадцать, и многое казалось в новинку. А теперь представь себе ощущения Вовы Владимирского, всю жизнь прожившего в Краснокаменске. Рассказываю по порядку, осталось немно-го. Было предварительно договорено, что в палате кроме Владимирского будут присутствовать еще два че-ловека, чтобы подержать даму за ноги - уж не знаю зачем, а остальные могут смотреть через стекло в двери палаты. Так вот: только дверь за чувихой закрылась, мы все ринулись занимать места. Мне повезло оказать-ся у самого стекла, хотя меня чуть не раздавили. Сцена была, что называется, совершенно убойная по силе эмоционального воздействия. Наш бедный Вова только увидел свою будущую партнершу - без размышле-ний рванулся к балкону, но тут его схватили за руки. Он начал биться, пытаясь, видимо, спастись от неми-нуемой и страшной расплаты за самонадеянность, но, видя, что все тщетно, вскоре успокоился. Дальнейшее девка почти закрыла спиной, но кое-что я все-таки разглядел. Вове вроде освободили одну руку, и эту руку дамочка вроде положила себе на талию. Потом она слегка наклонилась и, судя по всему, расстегнула ему брюки. Через пару секунд она сняла ослабевшую Вовину руку-нах со своей талии и положила себе на плечо. Так они и стояли. Я бы сказал, выглядело это так, будто она пригласила Владимирского с двумя охранника-ми потанцевать-нах, но вовремя передумала быть дамой и решила, что кавалером ей - ввиду роста - будет сподручнее. Однако, то ли Вована внезапно парализовало, то ли просто не включили музыку, но танго у них так и не вышло. Стоящий слева пацан подергал ее за юбку, явно намереваясь задрать подол, но бабец мгно-венно пресекла его попытку, так что ему повезло лишь потрогать ее грудь, на что она не обратила внимания. Еще секунд пятнадцать как бы ничего не происходило, затем она повела плечом, сбрасывая Владимирскую руку, и отошла на шаг назад. В этот момент Вова отчаянным рывком вывернулся из лап охраны, пробежал пару шагов, упал, запутавшись в брюках, но все же сумел долететь до балкона и скрыться в кустах, перева-лившись через перила. - Димыч помолчал, а когда Пацан шмыгнул носом, продолжал серьезным уже голо-сом:
- Искали его всем отрядом чуть не до темноты. Нашли всего в соплях за эстрадой летнего кино-театра - без кепки и очень грустного...
- А девушка? - басом спросил вдруг молчавший все время Пацан. Багрянцев и Димыч одновре-менно вздрогнули и переглянулись. Куркин быстро справился с шоком и, ласково улыбнувшись, обратился уже персонально к Славику:
- А девушка вышла через секунду, нагруженная пепси-колой и еще какими-то мешками и короб-ками. Мы расступились, и она прошествовала мимо нас, ни на кого не глядя, к лестнице на второй этаж. Все.
- Сильно, - сказал Багрянцев и налил себе и Димычу. С рюмкой в руках Димыч вдруг опять при-нял загадочное выражение. Он явно намеревался
- под занавес отмочить еще какую-нибудь гадость? Точно, Михалыч?
- В смысле? Это еще не все, что ли?
- Мы же и начали с того, что мой рассказ будет именно про меня, а не про какого-то там при-блатненного сопляка. Владимир Владимирский в моем рассказе играет другую роль...
- Блядь! - сплюнул Багрянцев. - Как ты меня иногда достаешь своими театральными эффектами!
- Прости его, Господи! - сказал Димыч в сторону. - Ладно, уступаю давлению. Постараюсь уло-житься в минуту.
- Да давай уже. - Багрянцев достал очередную сигарету и начал раздраженно гонять ее между пальцев, как барабанщики гоняют свои барабанные палочки. Прости, Господи.
- Итак. Соль истории в том, что мы с этим Вовой успели за смену подружиться, поскольку крова-ти наши имели общую спинку. И, пока все слушали про очередного обезьяна Немо, мы с ним шепотом тре-пались через эту самую спинку обо всякой ерунде. Опыт для меня был неоценимый! Владимирский мог го-ворить в принципе почти на любые темы, но любил почему-то больше всего сексуально просвещать и про-свещаться. В одну прекрасную ночь он и просветил меня... Спокойно, Багрянцев! Ты рискуешь неправиль-но расценить мои слова, потому - жди, пока закончу. Прости, Господи. В одну из бесед меня неожиданно жутко заинтересовал вот какой вопрос: чем, спрашивается, радикально отличаюсь я, например, от любого взрослого мужика. Мне было всего двенадцать. Владимирскому было двенадцать с половиной, но он только снисходительно хмыкнул и, как мог доходчиво разъяснил: Когда-нибудь начнет у тебя стоять-нах, - говорил он. - Это раз. А потом еще и потечет... В общем - два. Но самое главное - когда однажды встанет и потечет во сне - считай, ты мужик-нах. А откуда знаю - а от брата старшего знаю - ему уже пятнадцать, он огни и воды прошел. А сейчас - спокойной ночи-нах. - Димыч глубоко затянулся и выпустил дым через губу длин-ной тоненькой струйкой. - И, надо же такому случиться: ровно через три дня вечером в туалете я заметил кое-какие изменения в своем организме. Член, - прости, Господи, - основательно увеличился в размерах и немного побаливал. Не придав тогда, почему-то, особого значения этому событию, я прожил еще пару дней, стараясь не обращать внимания на усиливающуюся боль и растущее чувство тесноты в трусах. Все закончи-лось сном, в котором луноликая грудастая девочка из Кирово-Чепецка пригласила меня поесть с ней куку-рузных хлопьев, если я сделаю за нее домашнее задание по алгебре. Я с радостью согласился, а она почему-то взяла мою руку и прижала к моему же паху. Она давила все сильнее и сильнее, пока я не услышал вдале-ке горн...
- А девушка? - опять подал голос Пацан.
- А девушка?.. - призадумался вдруг сбитый с мысли Димыч. - Девушка, по-моему, убежала на линейку... А, точно! Так вот: утром все кусочки мозаики совпали, когда я обнаружил, что сплю в совершен-но мокрых трусах. Зато: пропала теснота, и перестало болеть... Так я и решил в двенадцать лет, что стал теперь настоящим мужчиной. На Владимирского я смотрел совсем другими глазами. У нас появилась с ним как бы общая тайна, хоть я и не стал ему ничего рассказывать. На остальных пацанов в отряде я почти пере-стал обращать внимание, зато уж девок начал оглядывать, можно сказать по-хозяйски. А Кирово-Чепецкую матрешку, считая себя в полном праве, разок даже потрогал за грудь, проходя мимо. Она и не заметила... Э-эх, - вздохнул вдруг Димыч. - Лет в тринадцать - уже дома - кто-то из одноклассников показал мне, как управляться с членом, а я, когда попробовал сам, нашел у себя обыкновеннейший фимоз. А распухло у меня это дело в тот раз, скорее всего от грязи. Ну, с этим фимозом хирурги разбираются быстро... А первая ноч-ная поллюция у меня случилась только в шестнадцать... Но я так и жил несколько лет потом в полных не-понятках: если я могу дрочить - значит ли это, что я уже стал мужиком, или должно случиться еще что-то. Но хуже всего, что когда я все-таки стал, наконец, мужчиной во всех смыслах этого слова, мне уже давным-давно было целиком и полностью насрать...
- А девушка? - спросил Багрянцев, а Пацан подтвердил вопрос громким шмыганием.
- Заколебали вы этим вопросом? Издеваешься что ли, Михалыч? - взорвался Димыч.
- Да нет. Я серьезно: когда ты все-же стал мужчиной, что об этом подумала девушка, с которой у тебя это случилось? Ей-то что - тоже было насрать? Она-то поняла, что с тобой произошло? И какая была ее в этом заслуга?
Димыч долго смотрел на него и молчал. Пацан шмыгал носом и звенел посудой. Багрянцев отвер-нулся, встал и пошел за дерево. Димыч лег на траву и стал смотреть на облака.
- Слышь, Михалыч!
- Ну? - отозвался из-за дерева Багрянцев.
- Славку мы тормошить не будем, но давай следующая история твоя. Лады?
- Только штаны застегну, - проворчал Багрянцев. - И у меня вопрос: ты нарочно затеял при Славке такие беседы?
- Какие - такие?
- Наливай, педагог. Прости, Господи. - Багрянцев смотрел на Димыча не то чтобы очень привет-ливо. - Я тебя, конечно, уважаю...
- ... но уж больно много физиологии? Так? - Димыч нагло улыбался во весь рот, разливая по рюмкам прозрачную розовую жидкость. Он посмотрел на Багрянцева поверх очков и показал язык. - Слав-ка, я думаю, и не заметил. Опять же: что ему в том? А меня ты уже должен был изучить за все время. Как человеку взрослому, вдобавок - образованному, мне все эти условности просто по барабану давным-давно. Кстати, с чего тебе-то так претит моя натуралистичность? Владимир Михалыч, уж ты-то - я уверен - на-прочь должен был быть лишен всех этих ханжеских предрассудков. Ай-я-яй! Ты у нас мужчина, насколько я знаю, бывалый. Тертый, прости Господи. Это ж все для девочек, а я что-то совсем не вижу их среди нас. Давай тяпнем.
Багрянцев пожал плечами и ничего не сказал. Они выпили, и Димыч снова лег на спину.
- Прежде чем начнешь, у меня еще одна маленькая историйка, а то забуду.
- Трави, - махнул рукой Багрянцев и полез за сигаретами.
- Она - правда - маленькая. Дело было так: как-то встал я поздно, прополоскал рот вчерашним пивом...
- Это в пионерском лагере?! - притворно изумился Багрянцев.
- Нет, уже когда докторскую дописывал. Лет в тридцать пять. Так вот. Поел я, значит, яичницу, запил пивом и сел за Интернет.
- Ну-ну, - хмыкнул Багрянцев. - Узнаю человека науки.
- Я попросил бы! - оскорбился Димыч. - Интернет мне нужен был исключительно для работы! А будешь перебивать, я до второго пришествия буду рассказывать... Ага... Захожу я, значитца, на Amateurshomepage и уже на второй или третьей страничке меня вставляет. Очень мне понравилась там одна дамочка. Такая, Багрянцев, сисястенькая была и жопастенькая - караул! И как я представил вдруг, какая могла бы из нас получиться гармоничная пара: она - эксгибиционистка, да я... кхе-кхе... доктор ФМН! Я так прямо и упал на диван и как предался страсти...
Багрянцев начал давиться смехом. Все-таки он любил этого неунывающего перезрелого физика, так забавно гордящегося своими многочисленными пороками, точно они и есть основное отличие сапиенсов от гобилисов.
- ... И в момент, максимально приближенный по времени к наивысшему экстазу, я вдруг открыл глаза и посмотрел еще раз на ее фото на мониторе. - Димыч опять резко сел и поднял палец. Он начал гово-рить медленно и распевно: - А на столе, рядом с компом, сидит моя кошка по имени Мария Кюри. И я вдруг сбиваюсь с мысли и смотрю то на кошку, то на экран. И тут я кончаю. Прости, Господи. - Он помолчал еще секунду и добавил загробным голосом: - А кошка смотрит на меня и начинает ржать. Как натуральная ко-была.
Пацан громко шмыгнул, а Багрянцев поперхнулся и, краснея от смеха, полез в карман за очередной сигаретой. На этот раз он все же закурил. Димыч закрыл глаза и опустил голову.
- Моя же собственная кошка... Прости, Господи.
- Эт" точно, - Багрянцев не удержался и вместе с дымом выпустил из себя пару неуклюжих сме-шинок, но быстро справился с собой и с благодарным лицом протянул Димычу сигарету. Тот задумчиво кивнул и встал на ноги с громким кряхтением.
- Все, Володь. Твоя очередь. И, если ты можешь, - Он театрально подвигал бровями, - постарай-ся не осрамиться. Ни в коем случае не теряй зал. Чтобы ни случилось.
Багрянцев горестно покачал головой - дескать, после такого успеха я и не знаю..., и снова налил. На этот раз он отмерил порцию и в пустовавшую до того пацановскую рюмку. Димыч понимающе похлопал его по плечу. Пацан взял рюмку, опять покрутил ее на солнце и шмыгнул носом.
- Дядь Дим?
Куркин погрозил ему пальцем, улыбаясь:
- Да можно, можно...
- Нет... Я... Это... А кошки умеют смеяться?
- Не все, - удивленно подняв брови, ответил Димыч. - Только Мария Кюри. А дети разве пьют?
- Не все, - в лад ему ответил Пацан и снова поддернул набегающую соплю. И вдруг Багрянцев подумал о простуде. Как это? - Только мертвые.
Багрянцев крякнул и торопливо сказал, поднимая рюмку:
- Ну, я начну. И вот вам история о... Пусть будет о зубе и небе. Но сначала давайте тяпнем.
- Не особо оригинально, конечно, ты начинаешь, - с укором протянул Димыч. - Хотя - как по-смотреть. Только не теряй зал, Багрянцев. Я положил силы на разогрев.

2.
Он опоздал на работу почти на час, простояв за талоном к зубному. И день, конечно, пошел на-смарку.
Собственно, началось все еще накануне вечером: просто как-то не принял Багрянцев во внимание зуб, когда открывал ледяную бутылку с "Балтикой", решив отметить так долго ожидаемое событие. А уж зуб-то был начеку и принял во внимание все. Когда после первого же бесконечно длинного глотка ниж-няя челюсть отвратительно заныла, сразу отошли на второй план и Наташа с ее умопомрачительными ногами, и предстоящий отпуск, и кассета с "Криминальным чтивом", уже вставленная в видак. Через пять минут Багрянцев отупел от боли, и ничего уже не осталось, как запить таблетку стаканом водки и постараться побыстрее заснуть. Он вертелся почти час, но усталость и алкоголь знали свое дело.
С утра таблетки вроде подействовали. И в очереди-то он оказался всего лишь седьмым, и талон взял на удачное время, а вот транспорт его подвел. Возле факса лежала написанная Тамариной рукой за-писка, что Дятлович извиняется, что не дождался, и просит перезвонить ему в следующий вторник в де-вять пятнадцать утра. Таким образом, решил Багрянцев, с отпуском в понедельник явно придется обож-дать - Дятлович важнее. Он сел за стол и подпер щеку кулаком. Ладно, - подумал он, - потерпим еще не-дельку. Это не три года. Но настроение было испорчено. И опять заболел зуб.
Без стука вошла Тамара, положила руку ему на плечо и что-то спросила.
- Иди ты на хер! - зло простонал он в ответ, даже не расслышав ее. - У меня зуб болит! Она хлопнула дверью, а Багрянцев полез в сейф за коньяком. После обеда Тамара молча слиняла, так ничего и не сказав ему насчет путевки. А он и не вспомнил.
Если это продлится еще сутки, я не выдержу. Багрянцев мог вытерпеть многое, но проклятый зуб просто сводил его с ума. Выпив полбутылки, он почувствовал себя в силах закрыть кабинет и уехать до-мой, где снова немедленно забылся сном до вечера.
Едва проснувшись, он прислушался к своим ощущениям. Похоже, сон все-таки помог. Отпустило! - возликовал Багрянцев и на радостях побежал разогревать котлеты. Он выпил рюмочку, посмаковал ма-ленький соленый огурчик и закурил сигарету. И когда я успел? - с удивлением смотрел он на полную пепель-ницу, пока на плите шипела сковородка. Он прошел в ванную и, оттянув пальцем щеку, попытался разгля-деть в черных глубинах рта злобное эмалевое лицо своего врага. Да и хуй с тобой, раз не болишь!
Однако, к началу четвертого десятка я неплохо сохранился, - подмигнул он себе. - Подустал без отпуска, подопух от пьянки, но в целом - каков гусь я еще, однако! Обычно Багрянцев нравился не только себе. Небольшого роста, но жилистый и подтянутый, с живыми зелеными глазами и чувственными губа-ми, Владимир Багрянцев нравился еще и некоторым женщинам. Был он умен и удачлив по жизни, но скро-мен с друзьями и коллегами и неизменно обходителен с дамами. Багрянцев никогда не гонялся за количест-вом, предпочитая долгое ухаживание, редкие и памятные романтические встречи, розы, свечи и тихую музыку безудержному животному сексу. Хотя это он тоже умел. Как ты их охмуряешь? Мне бы твои способности! - говаривал ему иногда слюнявый и с постоянно разбухшей промежностью Саня Вербицкий. Во, вон смотри, какая телка пошла! Какие сиськи! Ой, держите меня семеро! Не завидуй, - загадочно от-вечал ему тогда Багрянцев. - Зато у тебя борода растет. Ага, - говорил Вербицкий. - Ну, я побежал, Во-ван. С тебя пиво! С тебя рыба, - тихо говорил ему вслед Багрянцев.
После ужина он набрал ее номер. Внимательно выслушав автоответчик, Багрянцев положил труб-ку и посмотрел в окно. В десять он достал из серванта початый коньяк, сломал плитку шоколада и сел смотреть телевизор.
Он все поглядывал на часы, совсем не следя за сюжетом. Полдвенадцатого ему все надоело, и он еще раз позвонил ей.
Ее не было.
Ладно. Посмотрим, - пожал он плечами, выключил телевизор и пошел в ванную. Под душем он пы-тался припомнить, что планировал на завтра, но на память приходил лишь талон к зубному на восемь ут-ра. Кстати, зуб совсем не болел. Видимо он, как и Багрянцев, любил коньяк и хорошие фильмы. А может - и душ...
Сука ты, Наташенька! - сказал Багрянцев, входя в комнату, и, хоть и не чувствовал в себе особой злобы, хлопнул дверью. Ох, и сука! - улыбаясь, прошептал он нежно, бросая трусы на пол и усаживаясь на диван.
Он курил и вспоминал историю их отношений. Они познакомились пару недель назад в маршрутке. Ехал Багрянцев поздним вечером с какого-то дня рождения и был весел и полон энергии. Сперва он обратил внимание на ее ноги, когда она усаживалась напротив. Потом, пока она копалась в сумочке, украдкой рас-смотрел все остальное. Она передала ему мелочь, и он решился. Как забавно заморгала она сквозь очки, когда Багрянцев сжал ее руку в своей и горячо зашептал ей в полумраке пустой маршрутки, что давно сле-дит за ней (а он видел ее впервые) и просит простить его за хамство, но боится, мол, что другого случая может и не быть, и - раз уж это судьба - ей стоит подчиниться безоговорочно... Он проводил ее до подъ-езда и оставил в полном недоумении, быстро поцеловав руку и скрывшись в темноте. Он дал ей время поне-доумевать и помучиться сомнениями, позвонив только на третий день...
... И вот сегодня она должна была впервые позвонить сама.
И она не позвонила.
А зря ты так! - Багрянцев затушил окурок и пошел на кухню за будильником.
Вот тут и началось...

- А наливай-ка уже ты, - произнес Багрянцев, не глядя на Димыча, и меланхолично выпустил кольцо из дыма. - А то уйду.
- Сей секунд, мин херц! - Димыч потешно засуетился, переставляя рюмки и тарелки с места на место, роняя и поднимая вилки и ножи. - Уважим! В лучшем виде! Напоить! Накормить! И - в отряд! Слав-ка! Одна нога - здесь, другая - там! Что есть в печи - на стол мечи! - Что-то в рассказе Багрянцева сильно заинтересовало Димыча, но пока он еще не мог понять, что. - Только не снижай накалу, Михалыч! Не теряй зал! А уж мы нальем... Вот, держи. И ты, Слав, держи. За суперзуб Багрянцева Владимирмихалыча объяв-ляю я следующий тост, любезные мои! За белый клык!

Последний хлопок двери оказался слишком силен для видавшего лучшие времена замка. Он и раньше частенько заедал, но у Багрянцева все не доходили руки починить. Теперь он мог лишь тупо глядеть на дверную ручку, оставшуюся в его руке, когда он попытался открыть захлопнувшуюся дверь из комнаты. Багрянцев присел на корточки и посмотрел в отверстие замка. Оно было темным и пустым - ручка со стороны прихожей тоже выпала.
Багрянцев попробовал приладить ручку на место, но ее просто не на что было надеть. Тогда он пару раз толкнул дверь плечом, уже зная, что та не поддастся, так как открывается внутрь комнаты.
Зашибись! - вздохнул Багрянцев и сел на диван.
Инструменты в шкафу в прихожей. Это - раз.
Два - телефон на кухне. Будильник - там же.
Вся моя одежда, кроме зимней, в другой комнате. И это, наверно, три.
Багрянцев закурил и уныло посмотрел на лежащие в углу трусы. И даже выпить не осталось! Итак, - думал он. - Можно дождаться утра и поорать с балкона. Часов в семь некоторые уже ходят на работу. Нет, только не это! С дверью мне тоже не справиться без топора или отвертки - разве что по-пытаться вырвать замок ногтями. - Он встал, надел трусы и снова подошел к двери. Она выглядела со-вершенно неприступной. Вот, блядь!
Надо выбираться, Вова. С утра куча дел, начиная с зубного, а ждать, пока тебя спасут, можно до завтрашнего вечера. И это - в лучшем случае! Тамара забеспокоится часам к трем и сначала начнет зво-нить, а уж додумается ли она прийти, когда не дозвонится, - это вопрос. Разве что будет что-то архи-важное. Вербицкий может заявиться - если напьется - часов в девять вечера, не раньше...
Багрянцев вышел на балкон и посмотрел вниз. Было довольно холодно, и он стоял, поджав ногу. Шел, похоже, второй час ночи. Все кругом уже спали, и лишь в доме напротив горело одинокое окно на восьмом этаже. На балконе той квартиры кто-то курил - Багрянцев заметил огонек сигареты. Далеко, - подумал он. - Не орать же через весь двор "помогите!" Да и не помогут. Огонек вспыхнул последний раз и полетел вниз. Через несколько секунд погасло и окно. Багрянцев остался один.
Он перегнулся через перила и попытался заглянуть на балкон к соседям за стеной. У них было тем-но. Бросить что-нибудь, вдруг да услышат? Так близко! Он поднял с пола пустую сигаретную пачку, ском-кал ее и, аккуратно прицелившись, бросил. Она ударила в стекло почти беззвучно и отскочила в темноту. Багрянцев подождал немного для проформы и пошел в свою комнату.
В его голове зрел план.

- Ну ты экстремал, Володь! Страшное дело! - Димыч похлопал его по плечу и протянул рюмку. - Извини, что перебил.

Багрянцев открыл шкаф и достал пояс от осеннего пальто. Порастягивал в руках, проверил длину и перекинул через плечо. Где-то здесь было еще что-то похожее... Ага, вот. Он вытащил из какого-то кар-мана еще один пояс, скатанный на манер пожарного рукава. Связав пояса вместе, Багрянцев несколько раз попробовал на прочность узел, повесил на шею получившийся страховочный трос, и снова сел на диван. Он закурил, глядя в окно на темную девятиэтажку. Было совсем не страшно.
Добежать до Вербицкого, выпить водки и лечь спать. С утра мы с ним что-нибудь придумаем. А может, позвоню сейчас из соседней квартиры, и Санек сам прискачет с инструментами ко мне. Хотя - нет. Этот не прискачет... Ладно. Идти минут десять, задворками - пятнадцать. Даже замерзнуть не успею, наверное. Все будет шоколадно. А сейчас - пора!
Багрянцев застегнул на талии пряжку одного из поясов и, привязав второй конец к перилам, полез на соседний балкон.
Все оказалось очень легко. Он сам не ожидал от себя такого героизма среди ночи, но на балконе соседней квартиры Багрянцев оказался через какие-нибудь десять-пятнадцать секунд. Опустившись на пол, он довольно хмыкнул и быстро снял с себя пояс через голову. Балконная дверь была закрыта. Он посту-чал в окно. Постучал громче и, снова не дождавшись ответа, призадумался.
И как ему не пришло в голову раньше, что никого может не быть дома. Перед Багрянцевым во всей красе встала новая проблема. Он посмотрел на свое окно, потом вниз. Верхушка ближайшей березы колы-халась метрах в пяти ниже балкона. Багрянцева вдруг бросило в пот, когда он представил себе обратную дорогу в свою квартиру. Шансы разбиться, сорвавшись с собственного балкона, показались ему сейчас очень даже высокими.
Как девятиэтажка.
Думал Багрянцев недолго. За умение быстро принимать решения, его и ценили на работе. Действуй, а о последствиях будем думать потом! Вот и сейчас, отбросив сомнения, он быстро вскарабкался на по-доконник и ногами вперед полез через форточку в чужую квартиру...

- Петля судьбы все туже затягивалась на мускулистой шее нашего героя, но он неумолимо шел вперед сквозь бури и... всякую такую херню... Вперед - к победе - вели его жажда приключений и подви-гов, жажда то ли славы, то ли - водки, а на самом деле - полнейший романтический идиотизм и инфанти-лизм его широченной натуры! Прости, Господи! Ну и ты, Михалыч, тоже... Держи свою рюмку. Давай, Славк...
3.
Опустившись на пол, Багрянцев в свете луны осмотрелся. Комната была пуста. Владимир на цы-почках подошел к двери и выглянул в коридор. Кошками и собаками здесь не пахло. Направо белела раскры-тая дверь в соседнюю комнату, откуда не доносилось ни звука. Он нашарил выключатель. Старомодная стенка, два кресла и телевизор, накрытый ажурной попонкой, составляли весь интерьер. На стене висела картина с каким-то парусником, а на журнальном столике стояла фотография в рамке под стеклом. Он взял фотографию в руку с неожиданным интересом, но тут же поставил на место. Вдруг ему стало не по себе, и Багрянцев быстро пошел в другую комнату, поежившись, точно в спину ему дул холодный ветер.
Это была спальня. Причем - женская. Это он почувствовал сразу. Неширокая кровать была за-стелена красным атласом, а на туалетном столике теснились разноцветные бутылочки и баночки. Фото-графия хозяйки отсутствовала, но в углу на зеркале Багрянцев заметил то же лицо, что видел уже в гос-тиной. Ему вдруг еще сильнее захотелось поскорее убраться из этой квартиры, хотя запах духов, витав-ший в спальне, притягивал и манил его.
В прихожей на низенькой полочке возле огромного ростового зеркала в роскошной раме он нашел телефон. Набирая номер, Багрянцев посмотрел на себя в зеркало и подмигнул ободряюще.
Вербицкий, сука, возьми трубку! - прошипел, начиная злиться, Багрянцев, но ответом были длин-ные гудки. Спит, гаденыш.
Он положил трубку и еще раз осмотрелся. Странно, но ему вдруг начало казаться, что хозяева (или хозяйка) явятся с минуты на минуту. Надо бечь, - сказал себе Багрянцев, выключил свет в спальне и гостиной, не забыв бросить последний взгляд на фото, и пошел к входной двери.
Замок можно было закрыть только ключом или изнутри. Недолго думая, Владимир поднял какую-то тряпку и, заткнув ею дверь, выскочил в подъезд. Потом вернулся, чтобы выключить свет в прихожей. Квартира словно не желала его отпускать. Так я еще вернусь, - прошептал ей Багрянцев, притворяя за собой дверь. А я буду ждать, - прошелестело в его мозгу, и он еще раз поежился.
Спустившись на лифте вниз, он оказался на улице. Как по команде задул ветер, и Багрянцев ощутил себя, наконец, босым и почти голым тридцатилетним мужиком без денег, документов и ключей от дома, стоящим посреди пустой темной улицы, не зная, куда идти. Я запомню этот день - 31 августа 2001 года, - подумал Багрянцев и быстро зашагал прочь.
Сначала он все время прислушивался и озирался по сторонам, готовый шарахаться от каждой те-ни и прятаться при первых же подозрительных звуках. Но уже через пару минут Багрянцев полностью уверил себя, что никого нет вокруг, а даже если бы и был кто-то - что ему до мужика в трусах, идущего в два часа ночи по своим делам. Он немного согрелся и перестал стучать зубами. Идти босиком по холодно-му асфальту оказалось довольно неприятно, Багрянцев быстро стер ноги, но хуже было другое. Владимир с ужасом подумал вдруг, что Вербицкий не курит, денег нет, киоски закрыты, а свой Pall-Mall он успешно оставил дома...

- Это точно, Володь! Сигаретка бы тебе тогда очень не помешала. Жутко интересная история! Ты уж меня извини, что все время перебиваю.
- Да что там. Перебивать - перебивай, но наливать не забывай!
- Это ж моя мысль! - Димыч показал Багрянцеву кулак. - А на меня ругался: "Телепат хренов"... Налить - это пожалуйста. Это у нас не кончается, если ты заметил.


У Вербицкого горел свет на кухне. Уже легче, - подумал Багрянцев. Дверь в подъезд оказалась от-крыта, и это тоже вселяло уверенность. Он побежал вверх по лестнице, предвкушая скорое избавление от всех неприятностей, но споткнулся на втором пролете. Багрянцев приглушенно выругался, потирая ушиб-ленные пальцы на ноге, и дальше пошел уже прихрамывая. В голове вдруг начал крутиться какой-то мо-тивчик, вроде "... сабля, пуля, штыки - все равно". Он шагал через ступеньку, убеждая себя, что с каждым лестничным маршем все дальше уходит от неудач сегодняшней ночи.
Из-за двери доносилась негромкая музыка, но, сколько ни жал Багрянцев на кнопку звонка, откры-вать ему никто не спешил. То ли спал Вербицкий, в стельку пьян, то ли куда-то ушел и просто забыл вы-ключить свет. Багрянцев сел на ступеньку и задумался. Через пять минут и через десять он пытался раз-будить Вербицкого, но не проснулся тот ни через десять минут, ни через двадцать, потому как спал со-всем в другом месте, и никак не влияли на его богатырский сон багрянцевские звонки. Вербицкий вообще не ночевал у себя уже неделю.
Ему тоже нравилось знакомиться в маршрутках с рыжими девушками в очках, а Наташе нрави-лись небритые порочные типы вроде Вербицкого. И непременно - с перегаром и волосатой грудью. Наташа была странная девушка.
А еще - она все время теряла записные книжки...
Багрянцев хотел курить. Откроет Санек, или не откроет - не так уже и важно, но без сигарет можно и помереть. Потому, повздыхав, Багрянцев отпустил, наконец, кнопку и медленно побрел вниз. Что делать дальше, он не знал.
Владимир спустился с крыльца и с надеждой оглядел двор. О, чудо! - через четыре подъезда от Саниного кто-то сидел на скамейке и курил. Ускоряя шаг, Багрянцев пошел на огонек, не думая ни о чем, кроме сигареты. Он уже не чувствовал холода и мгновенно забыл про ушибленную ногу. Курить - вот, что главное сейчас.
Подойдя, он сразу понял, что это женщина, хотя и было темно. Она сидела, положив ногу на ногу, и ежесекундно щелкала ногтем по сигарете, стряхивая несуществующий пепел.
- Добрый вечер, девушка, - вышел на свет фонаря Багрянцев. - Я, конечно, дико извиняюсь. Она вздрогнула от неожиданности и даже как будто собралась убегать, но остановилась и молча продолжала смотреть на Багрянцева, часто щелкая ногтем по сигарете.
- Я еще раз дико извиняюсь, - осознал вдруг нелепость ситуации Багрянцев, - но могу я попро-сить у вас сигарету? Киоски закрыты, видите ли...
Женщина, оставаясь в темноте, смотрела на него еще несколько секунд. Потом лениво расстегну-ла лежащую на коленях сумочку и протянула Багрянцеву сигарету. Длинная. С ментолом, - подумал он, но - за неимением выбора - благодарно принял от женщины тонкую белую палочку, что была сейчас для него пределом мечтаний.
- Вы знаете, я оставил зажигалку... - Он присел рядом, и женщина отодвинулась на самый край лавочки. Наконец он закурил, и пару минут они провели в полной тишине, думая каждый о своем. Багрянцев блаженствовал.
- Хотите водки? - Теперь пришла его очередь вздрогнуть. Голос у нее оказался низким и хрипло-ватым. Она сделала ударение на слове "водки"...

- А ты ей такой: "Можно. Нам бы пива".
- Все ты знаешь...

4.
...Он просто пожал плечами. Она едва слышно хохотнула и затушила сигарету о край лавки. Вставая, женщина взяла его руку и легонько потянула за собой. Багрянцев торопливо затянулся несколько раз напоследок и, еще раз пожав плечами, вошел следом в подъезд.
Подъезд был освещен, и здесь Багрянцев смог рассмотреть ее фигуру. Она была невысокой корот-костриженой блондинкой с довольно широкими бедрами и выдающимися ягодицами. Поднимаясь за ней по лестнице, стараясь держаться на почтительном расстоянии, Багрянцев отметил про себя ее породистые ноги, и тонкую талию. На ней были длинная вязаная юбка, лиловая шелковая кофточка и босоножки без каблуков на манер греческих сандалий. Ему все никак не удавалось рассмотреть ее лицо, но запах духов по-казался ему приятным и почему-то очень знакомым.
На четвертом этаже она остановилась перед дверью, обитой коричневой кожей. Щелкнул замок и, не оглядываясь, она вошла в квартиру, оставив дверь открытой. Багрянцев чуть замешкался в нереши-тельности, потом перешагнул порог и вошел следом. Женщина прошла на кухню, предоставив гостю само-му включать свет и запирать за собой дверь.
- Ну что стоять столбом, идите сюда.
- Да, да. Конечно. - Багрянцев сам удивлялся своей покорности. - Извините за поздний визит.
- Мелочи. - Она стояла к нему спиной, упершись лбом в холодильник.
Все было очень чисто и очень дорого. Багрянцев застеснялся вдруг своих грязных ног и застиран-ных трусов, но старался держаться естественно, так как ему показалось, что именно этого от него и добиваются. Он развязно прошаркал к обеденному столу и сел, не дожидаясь приглашения.
- Не хочу показаться невежей, но вы что-то говорили про водку.
- Ах, да. - Женщина вдруг встрепенулась и, не оборачиваясь, начала доставать из холодильника тарелочки с салатами и копченостями. Багрянцев сверлил взглядом ее спину. Какое же у тебя лицо? Глаза? Какого они цвета?
Она перехитрила его. Составив тарелки наверх холодильника, женщина быстро вышла из кухни, так и не показав лица. Несколько мучительных секунд Багрянцев слушал скрип открываемых дверок и пере-звон стекла, доносившийся из комнаты, а потом она вдруг возникла на пороге с подносом в руках.
Он тихо ахнул. Она же, довольная произведенным эффектом, стояла в дверях кухни, лукаво улыба-ясь.
- Татьяна Викторовна?
- "Смирновская". Как и обещано. - Она приподняла левую бровь, указав глазами вниз. Багрянцев торопливо принял из ее рук поднос и, поставив его на стол, галантно выдвинул для нее стул с высокой хро-мированной спинкой. Она кивнула и села.
- Ну что же. Ухаживай. - Она небрежно махнула полной белой рукой над столом, и Багрянцев, краснея, разлил водку в фужеры. Она показала пальцем, до какого уровня следует наливать, и принялась накладывать в его тарелку салаты.
- А знаете: я вас не узнал, - запинаясь, сказал Багрянцев.
- Ерунда, Багрянцев. Я не настолько популярна. Зато я тебя вспомнила сразу.
Он смотрел на ямочки на ее щеках, на вздернутый нос и нарисованные брови и вспоминал, как впер-вые увидел ее. Целую четверть у них не было английского, потом появилась она. Шестнадцатилетний Баг-рянцев тогда выпал из жизни на добрых два месяца, заболев молодой учительницей. Все было до ужаса бла-гопристойно и целомудренно с его стороны. Он вел себя, как настоящий шпион, стараясь, чтобы никто не догадался о его тайной страсти. Никто и не догадывался. Но Багрянцев всегда чувствовал женщин, и он знал, что Татьяна Викторовна заметила его интерес к себе и просто не показывает виду. Держит марку. Она была старше всего на каких-нибудь семь лет, но она была учительницей...

- ...английского! Да! Вот и я тебе, Михалыч, завидую. Я в седьмом тоже обожал одну англичан-ку. А в девятом - другую англичанку. Вся такая... А в десятом у нас английский вела заучиха - но это все не то... К молодым учительницам, наверно, все неровно дышат в определенном возрасте! - Глаза у Димыча горели восхищением. Багрянцев молча выслушивал его ахи, глядя в сторону. Димыч извлек из воздуха фу-жер синего стекла и наполнил его до краев. - Володь, держи и - давай за мечту!
Багрянцев прищурился на солнце и выпил, не чокаясь.
- Слав, а ты какой язык учил? - Пацан молчал. Димыч выпил, не дожидаясь ответа. На то, что Багрянцев не чокнулся с ним, он предпочел вообще не обратить внимания. Димыч пребывал в состоянии крайнего возбуждения, распалив себя мыслями, которые никто не хотел и не стал бы читать. - Володя, Во-лодя... И что там у вас было-то дальше? Ты хоть ноги помыл? Ну, Вован!..
- Димыч, - очень серьезно сказал Багрянцев, продолжая смотреть на облака, - если ты ждешь эротики - извини. Моя история - о зубе и небе.
- Да ладно тебе! Рассказывай дальше, конечно. Чем там у тебя закончилось с твоими зубами?
- Я пробыл там всего час с небольшим, и этот час - мой личный.
- Молчу. Давай дальше...

Она попросила его уйти через час с небольшим. Багрянцев не стал переживать, что ничего из гар-дероба ее бывшего ему не подошло - достаточно было уже того, что теперь он знал, где искать ее саму. Когда дверь за его спиной закрылась, он пошел вниз по лестнице, не оглядываясь, ни о чем не жалея и ничего не боясь, сжимая в кулаке три тонких дамских сигареты и коробок спичек с номером ее телефона.
Проходя мимо Саниного подъезда, он посмотрел наверх. Свет на кухне горел по-прежнему, но Баг-рянцев решил не испытывать судьбу еще раз. Ему хотелось спать, а значит - хватит гостей на сегодня и надо идти домой. И он уже знал, как попадет туда.
Он задрал голову и посмотрел на свои окна на девятом. Начать и кончить. Раз плюнуть. Проще пареной репы.
Или - не знаю...
Лифт - показалось ему - поднимался необычно медленно.
Он подошел к знакомой двери и внимательно осмотрел ее, но, заметив торчащий уголок тряпки, оглянулся, набрал воздуху в легкие и толкнул ручку вперед. Дверь отворилась с тихим скрипом, и из кварти-ры на Багрянцева пахнуло теплом.
Внутри все осталось таким же, как и два часа назад. Багрянцев закрыл дверь на замок и по-хозяйски прошел в туалет. Глядя на синий в горошек кафель на стенах, он начал насвистывать что-то аб-страктно-жизнеутверждающее. Подумав немного, Багрянцев решил присесть на дорожку и выкурить одну из ментоловых сигарет. Сидя на унитазе, он вдруг поймал себя на мысли, что торопиться ему часов до шести некуда совершенно: хозяев сегодня ночью уже точно не будет, раз нет до сих пор, а поспать не-много до зубного еще можно.
А можно и не спать вовсе.
Можно даже и к зубному в этот раз не ходить, тем более, что зуб уже давненько не напоминает о себе. Дятлович мне не важен аж до вторника - так, что и на работу можно положить смело.
Думая так, он неторопливо вымыл руки, подмигивая себе в зеркало, вытерся маленьким зеленым полотенцем (какая же ты, интересно?) и прошел в гостиную. Он сел в кресло и положил грязные ноги на журнальный столик. Засыпая, Багрянцев все смотрел, не отрываясь, на фотографию под стеклом. Не мо-жет быть.

5.
Багрянцев открыл глаза. Сон пропал мгновенно.
- Здравствуйте, я ваш сосед через стенку. Бояться меня не надо. - Он опередил ее.
Она стояла, скрестив руки на груди - маленькая, беззащитная, сероглазая, - и молча глядела на Багрянцева. Почему она никогда не выходила на балкон? Или никогда - при нем? Багрянцев, не убирая ноги со стола, рассматривал ее. Она молчала и смотрела, и ему тоже ничего больше не оставалось, как мол-чать и смотреть. Скрипнул пол, и она медленно пошла к выходу.
- Подождите, я все объясню.
Он вскочил на ноги, опрокинув фотографию на столике. Девушка остановилась в дверях и, не сказав ни слова, снова уставилась на Багрянцева. Он подумал, что если они так и будут разговаривать глазами, объяснить все в подробностях будет довольно сложно, но язык вдруг отказался его слушаться. Багрянцев лишь сконфуженно всплеснул руками, показывая, как ему стыдно.
Она наморщила лобик и с явным усилием произнесла, наконец:
- И что я должна с этим делать?
- С этим - чем?
- Если вы думаете, что все это похоже на "Иронию судьбы", то вы, наверное, Лукашин. Из Мо-сквы?
- Почему? Я - Багрянцев. С соседнего балкона. - Он вымученно улыбнулся. - А это на самом де-ле кино? Я в Ленинграде? В тысяча девятьсот семьдесят каком-то году? И сегодня - Новый Год?
- Мне именно так и показалось. - Она тоже улыбнулась большим розовым ртом, показав ямочку на правой щеке. Багрянцеву понравилась ее улыбка. Все вроде начало складываться совсем не плохо. Может быть, удастся свести все к милому незначительному происшествию между двумя симпатичными умными людьми, мирно живущими по соседству? У нее красивые глаза, выглядит она ухоженной, образованной и совсем не вредной. Везет тебе, Вова, на встречи сегодня ночью!
- Итак, Багрянцев, как вас ко мне занесло? Лучше - честно, а то меня все подмывает позвонить "02". Вы, конечно, не производите впечатления грабителя, наколок я не вижу, но ваш гардероб, точнее - его отсутствие, наводит на всякие мысли...
- Да не обращайте внимания... Так уж вышло... - Он начал краснеть.
- Пожалуй, мне сложно не обращать внимания. Может, я чего-то не знаю о нынешней мужской моде, конечно... Итак?.. - Жестом она пригласила его сесть и присела сама на подлокотник второго крес-ла. Она не выглядела ни напуганной, ни взволнованной, и это тоже понравилось Багрянцеву. Он покорно кивнул и сел, пряча под кресло босые ноги. Его скованность почти улетучилась, и он почувствовал, что пра-вильно сделал, что вернулся сюда и остался до ее прихода.
- Светлана.
- Владимир.
- ?
- Просто - Владимир.
Она кивнула и сделала неопределенное движение рукой, предлагая продолжать, и Багрянцев, сбив-чиво, опуская и добавляя подробности, принялся излагать. Во время всего рассказа она не задала ни одного вопроса и ни разу не взглянула в его сторону. Когда в конце Багрянцев, приложив руку к сердцу, с чувством попросил очередного прощения за причиненные неудобства, она махнула на него, встала и вышла на балкон. Полминуты, пока ее не было, он не знал, что и думать. Вернулась Светлана, неся в руках его страховочный пояс. Она подошла к стенке и достала из нее маленькую бутылочку коньяка и две рюмки.
- Вам надо. Выпейте, выпейте, и я с вами. За знакомство.

- Да, брат Багрянцев. И мы с тобой. За знакомство.
- Угу...

Сколько раз на своем веку видел Багрянцев, как меняются женщины от сопереживания чужим не-счастьям, но каждая делала это по-своему. Одни начинали поддакивать любому слову, другие - размазы-вать слезы по щекам, третьи - метать молнии и носиться по комнате... Света без предупреждения села верхом к нему на колени и надела на его шею пояс.
Багрянцев был не в силах сопротивляться. Она душила и душила его, глядя прямо в глаза, и все шептала что-то беззвучно и страстно в его рот на расстоянии вздоха, а он все тянулся к ней губами, баг-ровея, но не смея шевельнуть хотя бы пальцем. И в конце этого бесконечно длинного пути она встретила его - разъяренная и нежная, счастливая и горькая одновременно - медом дыхания, молоком кожи и кровью укусов распаленного столько-тысяч-лет-ожидания женщины, с которой они были предназначены друг дру-гу навсегда и встретились так ненадолго...
... А потом они лежали на полу во тьме и молчали в унисон и каждый о своем. И когда по потолку пробежали первые утренние фары, Багрянцев встал, а она не удерживала его.
- Уже?
- Покурю.
Она перевернулась на живот и отвернулась к стене. Багрянцев закурил и по-турецки присел рядом, поставив пепельницу на ее снежно-белую попку. Собственно, их текст в этом акте почти закончился, и оставались лишь несколько заключительных реплик, но один вопрос он все же не мог не вставить от себя:
- Свет, можно мне спросить, кто это на фотографии?
- А что? Ты думаешь, что это Ипполит?
Он улыбнулся и промолчал, ожидая, что она ответит. Света почесалась и сонно сказала:
- Это мой папа. Он умер. В девяносто восьмом.
Хорошо, что она не видит меня сейчас, - подумал Багрянцев, и по спине его опять пробежал холо-док.
- В прошлом году мама опять вышла замуж. Они с отчимом купили мне эту квартиру, а сами уехали к нему в Томск. А теперь я езжу к ним в отпуск. - Она усмехнулась. - Вот, сегодня ночью, прям с Томского поезда я и попала в лапы сексуального маньяка-альпиниста. И вообще, хватит курить, гражда-нин. У меня там задница, а не пепельница.
Багрянцев докурил, затушил последнюю сигарету и потянулся за трусами.
- Я тогда, пожалуй, побреду в обратный путь. Скоро вставать.
Но она не ответила. Наверно, спала.

6.
Понемногу светало. В соседнем доме горело уже довольно много окон, и Багрянцев решил, что вре-мя подбирается, наверное, часам к шести. Что ж: ничего не остается, как действительно перемещаться на собственную территорию, чего бы это ни стоило. И, хоть многовато мне досталось сегодня ночью, а зуб есть зуб, и работу отменить не удастся, как бы ни хотелось. Придется, однако, еще и дверь ломать.
Он прикинул расстояние до своего балкона и попытался оценить возможные препятствия на пути, тяжело вздохнул и принялся привязывать пояса к перилам теперь уже Светиного балкона.
Значит, вот как все получилось, Света.

- Помер, значит, папка-то?
- Да, помер.

Он перекинул ногу через ограждение и попытался нащупать опору. В предыдущий раз это удалось легко, несмотря на темноту, однако, сейчас сказывались, видимо, и усталость и стресс: ни с первого, ни с четвертого, ни с десятого раза ничего не получилось. Уже заныли руки и спина от неудобной позы, но нога снова и снова попадала в пустоту. Ладно. Будем действовать по-другому.
Решиться было нелегко, но Багрянцев подбадривал себя тем, что вот сейчас остается последнее героическое усилие - и все закончится. Он посмотрел вверх, затем на свой балкон и пошел в Светину кухню за табуреткой.
Света мирно спала в прежней позе. Он тихо переступил ее откинутую далеко в сторону руку, при-сел на корточки, убрал пепельницу и натянул на нее лежавшее в ногах одеяло. До завтра, сестричка.
Итак, Багрянцев. Пора делать вещи! Встать на табурет, потом одной ногой на перила и ухва-титься руками за перегородку между балконами - раз! Подтянуть вторую ногу (Ой, мама!) и утвердиться на перилах в позе орла - два! Теперь осталось поменять ноги местами и осторожно встать. Оба-на! Сто-им. Осталась сущая хуйня.
Выпрямившись во весь рост, Багрянцев перевел дух. Ноги дрожали от напряжения и утреннего хо-лода, а со лба стекал струйками пот, но он все же выполнил половину намеченного. Теперь требовалось лишь переставить правую ногу на свой балкон и, прижавшись грудью к перегородке, переместить все тело. Раз! - и пол-Багрянцева почти вернулись домой. Он уже мог разглядеть сквозь стекло свою комнату, в ко-торой все еще горел свет. На расстеленном диване у изголовья стояла пепельница, а рядом приветливо ще-рилась почти полная пачка сигарет. Милый дом!
И тут Багрянцев со всей ясностью понял, что никогда и ни за что на свете не сможет сделать последний шаг. С ужасом он ощутил вдруг, что пояс - такой надежный и крепкий, как руки верного друга, - больше не связывает уже его талию с перилами соседнего балкона. Когда и как успел развязаться узел, Багрянцев не знал, но это было не важно теперь, когда он застрял между балконами на высоте девяти этажей. Он испугался. Багрянцев прижался щекой к бетону и заплакал.
Вернуться он не мог.
Долго так ему не простоять. Пальцы рук совсем онемели и замерзли, а левая нога - он не почувст-вовал, а догадался - начала потихоньку сползать с перил соседнего балкона, и удержать ее на месте не было у Багрянцева ни сил, ни физической возможности.
Он с превеликой осторожностью повернул голову направо и увидел крышу соседнего дома и небо над ней. Вставало солнце, и лучи его освещали уже угол девятиэтажки. И в лучах солнца то ли краешком глаза, то ли уголком сердца увидел Багрянцев фигуру человека, который сидел на парапете крыши, свесив ноги, и курил папиросу.
- Димыч, - прошептал Багрянцев.
- Багрянцев, - ответил Димыч и помахал ему рукой.

- Конец истории.
- Значит - в один вечер - и учительницу, и собственную сестру?.. Завидую!..
Багрянцев ничего не ответил. Он лежал на спине и смотрел на облака, а облака плыли мимо и смот-рели на него - безлицые, безглазые и немые комья ваты в бесконечной голубой реке, - и чувствовалось, что им абсолютно все равно, на что смотреть. Они уже видели все. И им было нечего сказать Багрянцеву.
- Птицы, - прошептал Багрянцев.
- Вот именно, - подтвердил Димыч. - Ни одной и никогда. А ты и не замечал.
- Замечал. Не придавал значения.
Димыч почесал подбородок и собрался уже сказать еще что-то, но его опередил Пацан:
- Тебе надо возвращаться, дядь Володь.
Багрянцев перевернулся на живот и с интересом посмотрел на мальчика. Пацан сидел в прежней по-зе, но смотрел уже не в тарелку, а прямо в глаза Багрянцеву. Он не шмыгал носом и не жевал. Он улыбался во весь рот. Улыбался улыбкой человека, который счастлив тем, что завершил самое трудное дело в своей жизни, понял непонятное и решил нерешаемое.
Пацан закончил переговоры.
- Здесь все не твое. Это нам с дядей Димой тут самое место, а тебе надо возвращаться, - еще раз сказал мальчик с умными светлыми глазами доброго библейского старца. - Ты думаешь, что она не простит, и от этого тебе плохо. Все плохо. Значит: вернись, и все будет хорошо.
- Славк, - задрав брови до самого лба, включился в монолог Пацана изумленный Димыч. - ты че-го буровишь? Что ты там такое понял про Михалыча, чего я не понимаю? Куда вернуться? Какое прощение?
До Багрянцева вдруг почти дошло, что хочет сказать Пацан, но он был поражен не меньше Димыча и не мог пока произнести ни слова. А Пацан повернулся к Димычу и продолжал с ласковой улыбкой все по-нимающего и терпеливого родителя:
- Вот ты, дядь Дим, семнадцать или восемнадцать раз за то время, пока длится этот рассказ, про-изнес "Прости, Господи!". Но, понимаешь ли, на самом деле прощение это нужно совсем не тебе. Это - твоя совесть просит прощения, а не ты сам. И, знаешь еще что: твоя совесть и есть Бог, а Ему не за что прощать тебя. Может быть, это Он просит прощения за то, что сам в чем-то ошибся насчет тебя. А ты Ему ничего плохого не сделал и не мог сделать... И никто из нас...
- Погоди-ка...
- ... А вот у женщины, которая ПРЕДНАЗНАЧЕНА Багрянцеву Владимиру Михалычу, и с кото-рой ему ПРЕДНАЗНАЧЕНО быть, именно БАГРЯНЦЕВУ именно НАДО просить прощения за то, что его нет и не будет с ней рядом... А сестра она ему или не сестра... Потому и не нужно ему ничего больше, кро-ме как возвращаться...
А Багрянцев уже уходил туда, куда плыли облака, все ускоряя шаг по мере приближения к краю, и не слышал его последних слов. Димыч с легкой тоской смотрел на его удаляющуюся спину, а затем повер-нулся к Пацану и похлопал его по плечу:
- Молодец ты, Славка. Ну, пойдем?
- Пойдем.
Они обнялись и посмотрели вслед Багрянцеву.
Но его уже не было видно.
- Вот так, - Пацан задрал голову и взглянул на облака. И самое белое подмигнуло ему.

- А хорошая у него вышла история.
- Да. Только конец какой-то скомканный...

- Дядь Дим?..
- А?..
- А причем там был зуб?
- Не "причем", а "на кого"...



16.12.04 - 14.02.2005 г.