Бешенство рогатого снега часть 1, 2

Посвящается Сигрид Лангре.






Почему волки не идут за мной? запах подгоревшей куртки отпугивает клыкастых... конечно, нет, просто серые ушли отсюдашных мест к черту от человека, подальше от гибели, куда вороны костей не заносят. Тогда к чему я тащу старую двухзарядку и полный патронташ? Конченый идиот!.. Зачем постоянно бормочу сам с собой - изображаю второго собеседника, маленького подковыристого душка, невыветриваемого из меня бураном?!
Снег. Разноцветный, теплый, когда хрустит как воспоминание - обретает призрачные испарения чьей-то второй жизни.
Память. Эта стерва должна заморозить все, оставшееся в жилах. На вечные времена. Пока Земля будет вертеться, пригретая солнцем... Опять в поэзию понесло. Обрыдло. Пора заканчивать словесную пургу. Дохлое дело *
сколько лет избавляюсь от мимолетного эха чувств......
В секунду весь дышащий снег превратится в песок. Возьмусь мнить, почему сыпучие шешунчики-дюны - не пепел. Тоща обязательно высокопарную опушенность фразы "легко засыпать под снегом" надо изничтожить в необратимую к существованию единственного постоянства и незыблемости -"все пепел"... Славно - не выбалтывается - "все пыль". Но "пыль" совсем не сочетается со снежной пустыней. Хоть в самой жизни мёртвое всегда спаяно с живым даже при отсутствии памяти их связующих. Талые следы в небе...
Я слишком ясно, отчетливо, до каждого мига движений и криков - держу в себе картину гибели двух покорителей Эвереста. Их накрыло лавиной, когда они спустились обратно с вершины на нижнюю стоянку. Двухкилометровая толща снега со льдом погребла Грига и Эла под своей мощью, точнее, смертью, ибо сама скончалась, как великая случайность. Впрочем, в природе нет случайностей. Лучше ожидать полного узаконенного её внезапного движения. Обычного действия очередной тайны. Воли случая в нечаянном разрушении обманчивого покоя, который сотворяет новое бытие, где нет места человеку.
- Ты много говоришь, Эл... видно, тебе нечего сказать?
- Я не... Я для снегов пою, такая горная привычка тебя раздражает? Снег не отвечает на мои подвывания?..
Теперь они оба затихли под лавиной. Мерзлота заковала восхожденцев на безвременную лежку непортящихся тел под снегам. На ледяном операционном столе подножий самого духа свободной стихни два человека застыли в позах своих неулетучившихся теней с плотно забитыми снегом ртами.
Представляю. Оживляю Грига; шутя называю бывшего мертвеца - подснежником. Он будет молчать. Навряд ли захочет поведать мне, какие забавности отпод ковы вались, пока они с Элом восходили на Эверест. Ему не захочется видеть со стороны двух, воскресающих только в памяти, людей. Воображение человека, побывавшего выше всех на земле, изрисует его самого третьим лишним, но такая петрушка восчувствований скорей возникнет в собственном сознании Грига, когда некуда вытянуть ноги, сердце останавливается, яйца "по рупь тридцать"... и так постоянно.
- Ладно, оставим снег и лавину. Ты помнишь горящих птиц, по-моему, альбатросов? Полностью объятые пламенем, крылатые странники морей пикировали в волны - сбить огонь под водой. Но когда выныривали - опять воспламенялись! Вновь бросались в соленую бездну, снова вырываясь из волн, и еще раз обретали судьбу "красного петуха", и вся пытка повторялась сначала. Я до сих пор не понимаю, как объяснить это? Там не было никаких испытаний оружия - знаю наверняка.
Григ отворачивается. Может, "подснежник" ищет взглядом теплую земляную грязь. Походить босиком в ней, видно, особый крик души после смерти в стерильной ледовой гробнице. Послушать хлюпанье под ногами? Восторг. Соло-концерт пузырей для голого мертвеца без оркестра пернатых виртуозов леса.
- Молчи, молчи. Пусть сгорают альбатросы. Сам факт безвыходности лучше разумного его осознания. Я о человеческом здравии ума щебечу. Китобои, "морские волки" с юмором... извиняюсь, оскорбил волка, очеловечил... Поймают альбатроса, засадят в холодильник, через сутки вытащат полуокоченевшее "чучело" на палубу и ухохатываются над размерзающей птицей. Сними мысленную киношку - тебя вытащили из-под лавины на солнышко, и тело размягчается, оттаивает, меняет позу... Мертвое тело, а движется. Смешно? Вокруг альбатросы, но им совсем не интересно. Они давно вступили в "общество защиты снежных лавин от человека"... Я запоминаю твою веселую "дергалку".
Последняя сцена из модерн-балета "Двое под снегом". Скоро мой черед. Исполнить такой же танец под белым покровом? Продолжаю плестись.
Снег становится тверже, почти не проваливаюсь. Чувствую легкость. Летучесть огненного альбатроса. Сызнова завораживаю сознание картиной восхождения Эла и Грига на холодный Эверест.
Эл когда-то работал в передвижном немецком цирке. "Балаганщик" постоянно придирался к сопутнику на вершину, не давая ему возможности отвечать - тараторил без продыху.
- Скажи, Григ, довелось тебе исполнять скрипичный концерт Баха? Такого нет! Враки! Обязательно существует, если я слышу баховскую скрипку.
Струнотерка. Смотрите, он нервничает. Ты укрощаешь скрипку пальцами рук, не ногами ведь. Управляешь информацией, выпуская из своих движений энергию. Видишь разницу в контроле движений с жонглером? Уловил мысль? Скрипач и ловкач, они сейчас покоряют самую поднебесную горищу мира. Ты выковыривал звуки из-под пальцев. Они возвращаются? Нет. Музыка умирает! Я мог жонглировать пятнадцатью факелами - фантастика! Такая огненная фигура. Иллюзия быстроты и языка символов. Тут Баху ловить нечего! Что? Бестолковый пример?.. Ась? Зачем тащу маскарадный костюм обезьяны? Увидишь, когда будем на вершине. Непременно взойдем. Послушай лучше одну историю. Японцы. Видел их. Щелкают. Все фотографируют. Глупо сужу о новых технологиях для роботов и детей острова Восходящего солнца. Флаг - на белом - красный круг. Жонглер со ста факелами. Так вот. Последний министр иностранных дел Камомото. Родовитый Камомото-сан. Самурайских кровей. Да не сочиняю. Серьезно. Культурой "самрайского" духа он абсолютно не связан с развитием современ­ной экономики Японии, потому что носитель этноса древности. Иногда в подтрунку буду звать япошу Комоэтнос. Короче, самой его отрадой, во время отдыха в потомственном садике, было наблюдать оленя по имени Куиса. Что значит имя Камомото, не знаю, Куиса тем более. Проще сказать, министр словно себя в нем видел. Особенно, когда Куиса рога чешет о камни или де­ревья... Один валун огромный, древний - вулканная магма с костями пра­предков - давал фантастическое зрелище. Рога Куиса из него искры высекали. Разного цвета искорки. Они будто нашептывали япоше Комоэтносу, что тупые люди блуждают по гибельному болоту познания и добродетели вместо того, чтобы жить подобно зверю, первоначально созданному природой.
Сейчас позволь кчемушное замечание. Дед министра Камомото - шаман. Врачевал от духа самого солнца, много излечил, в том числе - от смертельных болезней. Теперь возвращаемся к министру. Восемь лет прошло, как врачи удивлялись - рак мочевого пузыря просто исчез из его тела. Испарился в течение месяца. Представить трудно. Про болезни вообще - пока сам не отведаешь на собственной шкуре - не поймешь. Такие банальности вот к чему. После диагноза Камомото вернулся домой и каждый раз, как олень Куиса выбивал рогами искры из камня, он подходил и прижимался грудью к горячей поверхности валуна.
Министр хранил легенду, поведанную дедом. "...Первобытные предки японцев не принимали в соображение человеческие страдания. Древние колдуны в момент извержения вулкана бросили в кипящую лаву красивых девушек. Молодухи в роли плодородных деревьев. Жертвоприношение духу огня. Истинный ритуал в естестве природы - не сжигание чучел или ведьм, а реальность выживания народа". И валун в садике Камомото берег в себе магическую силу телесного обновления человека....



Внезапно рогач Куиса умер. Неизвестная причина гибели оленя покрыта тайной. Министр Камомото спилил четвероногому любимцу рога. Однако история на том не закончилась.....
Никто не сможет сказать подробно, каким путем времени потекли события далее. Известно лишь одно. Младшая дочь "слуги" иностранных дел Японии Оототой иногда привязывала себе к голове оставшуюся от Куиса "корону" и повторяла вокруг каменной глыбы магию искропада. Девушку обнаружили окоченевшей недалеко от валуна. Министр подал в отставку....
Японец влез на камень и бросился вниз на заточенные рога оленя. Он не умер сразу. Истекал кровью. Снег вокруг тела затвердел красным льдом.
Самое печальное - люди сразу забыли министра Камомото. При его службе на острове Солнца не происходили события, могущие осесть в памяти. Жизнь страны не сотрясалась ни внутренними бедами, ни внешними катастрофами, а протекала обыденно, даже без сильных землетрясений.
Звезда семьи Камомото потухла. Вопреки законам бытия свечение от неё исчезло сразу, а не прорезало безжизненные пространства, как свет от потухших на небосводе звезд. Словно черная бездна поглотила в невидимую дыру забвенья древнюю культуру искусства жизни в познании к добродетели.
Кровавый лед растаял. Симфония звуков раскисания красной, но прозрачной тверди убухала бы фугаминориста Баха на лопаточные органы! Напитав землю лишь человеческим воображением о магии ритуалов жертвоприношений. На месте кончины Камомото не выросла трава. Земля здесь оказалась отравлена смертью. И зимой лишь однажды выпавший снег в садике мгновенно таял именно там, где умер забытый историей министр. Но и на небывалую странность никто не положил внимания.
Род Камомото сгинул. Оставив рога оленя Куиса в одиночестве превращаться в прах на виду у будущих поколений симпатичных япончиков.
Вот такая историйка. Без накрутки воплей о пустяках, на вроде - манеры одеваться в семье Камомото, или как окультуренную растительность в садике министра развоздушивали порывы теплых ветров с Тихого океана.
Теперь интересно спросить тебя, Григ. Про костюм обезьяны ты смеешьcя, но ни разу не обмолвился про рога, которые я тащу на вершину. Они те самые - оленя Куиса.
Ухмылка оживила холодное лицо Грига. Через минуту он повалился на снег, раздираемый приступом хохота.
- Над чем заливаешься, маэстро Подснежник, позвольте полюбопытствовать?
Давай еще привяжи себе рога и скажи - ты сам олень Куиса, гарцующий на Эверест... - отряхивал комки снежной липоты со своей одежды Григ.
В последующие двое суток подъема на вершину восхожденцы молчали. Правда, иногда Григ недолго смеялся, коли взглядом улавливал сосредоточенное лицо Эла.
Разные мелочи ушедших дней и ночей на Эвересте мне открылись недавно, когда я полностью уверен - оба покорителя под лавиной....
Взошли. Флаги, салюты, особый дух восклицаний заменил молчаливый и подавляющий эмоции восторга человека вид с Эвереста своей одинокой сказочной мощью. Копошливая жизнь с ее силенками привычек, колыбельным шумом лесов, днями рождений детей в городах и внезапными смертями близких людей - по воле к радости существования на Земле, здесь - на высочайшей вершине мира, увиделись замурованными в первозданную природу, сокрытую в камни и убаюканную снегами.
- Все, что может дать человеку фантазия жизни, смотри - вокруг тебя, горы спят - их ничего не волнует. Притворяются. Горячность вулканов земли остыла и вздыбилась непередаваемой поэзией чистого оскала гения красоты, самой богини Геи... - выводил речугу Эл.
- Рога одень, - осадил говоруна Григ.
Они на пару прыскали гоготом. Эхо не возвращало их хохотушки. Смех облегчал стужащее дыхание весельчаков изнутри. С каждой минутой воздух всасывался более муторно... словно медленно превращался в воду.

2


Эл пытался одеть костюм обезьяны, помогая себе болтовней:
- Ты лучше меня знаешь - отсюда спускаться вниз посерьезнее, чем взобраться на нелюбимую мадам... вершина заманивает, чтоб сбросить глупых покорителей под свое основание, напитав их предварительно восторгами о самих себе - якобы, героях, а потом впрессовать под страх случайного провала в трещину. Туда влетишь по размеру головы, вытащить обратно - шиш, и в считанные минуты примерзаешь поломанными костями к ледяной скале, если страховка не порвется. Последняя надежда на жизнь, притупляющая боль в...
- Через усталость побеждаешь любой страх, - тихо отозвался Григ.
- Вот и я тебе толкую с самого рождения - помоги влезть в обезьяний образ... Пойми, дочеловечный гений здесь отпляшет, тем более такого ритуального танца еще не существовало у людей. Вся завихрушка, почеши мозгами, в том... вершина посмотрит, глядишь, посмеется и не угробит нас на спуске...
- Не пойму твоей логики... А вдруг она решит наоборот - тебя оставить навсегда тут; как редкого балеруна, - улыбнулся Григ и подмог балагуру обрядиться в ближайших предков по разуму.
Выглядел Эл странно, однако весьма натурально. Маскарадный обезья­ний костюм оказался сильно подпорчен: искусственный волос шкуры об­лез по бокам и ниже спины, словно животное ворочалось в зимней спячке несколько лет, а проснувшись, скатилось на своем заду с великой ледяной горки - от радости жизни, конечно. Пластиковые уши, нос и глаза, изменив­шие свои формы - поменялись местами, а на брюхе образовалось вздутие, напоминавшее мамашу-гориллу, ждущую несчетное потомство.
Григ взирал на приплясы Эла серьезно. Однако вскоре стал ухохатывать-ся над совершенно нелепой и дурацкой сценой - странное существо, боль­ше похожее на пьяное диво, чем танцующую обезьяну - прыгало, ухало и выкрикивало какую-то несуразицу, иногда трясясь всем телом, словно по­лучая щекоточный разряд.
- Сейчас забодаю... - Григ поднял рога оленя над головой.
- Куиса, Куиса!.. - истошно орало чудище, получая тычки.
Как долго они бесновались, знают только снега вершины...
Усталость пришла внезапно. Григ просто стоял на месте, едва удерживая оленье украшение на голове, а Эл, обняв его, топтался на одном месте, буд­то пытался стряхнуть с ног притяжение самого высокого возвышения Земли.
- Души обезьяны и Куиса смерзаются в одно снежное облако: когда-ни­будь оно долетит до нашей Сибири и прольет свои пресные слезы на весен­ние огоньки... - тяжко вышептывал Эл.
- Ага... танцевали репка с маком... - вздрагивал Григ.
- Уверен в сказанном, не на эти же тюльпаны и маргаритки у подножия горы проливаться душой, их красота слишком возвышенна, поэтому мне не дика... и чужда.
- Дикости захотел... давай сворачивать представление, ветер усиливает­ся, пора уходить, чтоб нас не сдуло в твои облака, - опустил рога Григ.
- Смотри, вот там... - Эл дернул Грига за рукав, - точка черная к нам приближается, орел, наверное?
- На такой высоте они по одному не летают, собираются в небольшие стаи по 10-15 птиц и загоняют на вершины диких перелетных уток, от сезо­на к сезону утки лежат на снегу как консервы...
- Так это вертолет! - радостно взвыл Эл.
"Вертушка" быстро приближалась и, когда подлетела на расстояние 20 метров от восхожденцев, начала кружиться над ними, медленно снижаясь.
- Мама мня мадонна! - махала лапами обезьяна-Эл, приветствуя людей. -Видишь, нас на камеру снимают, телевидение, наверное! - кричал он на ухо Григу.
- Символика русская на нем, что ты, ослеп! - затряс Григ за шкуру Эла...
Они знали, что делать. Быстренько подхватили рюкзаки, снаряжение, и Эл, не снимая костюма, и Григ, волоча за собой рога Куиса, начали спуск по еще не заметенным следам. Вертолет преследовал их около часа. Пошел снег. Машина резко развернулась и скрылась за горой.
- Одного из них в "стрекозе" я узнал, - опустился на снег пыхтящий Эл. -Тогда, за два дня до отъезда сюда, читал статью в одной из москальских газетенок, и фотка - он со своим дедом.
- Опять заливаешь... - присел рядом Григ. - Давай гони, но отдыхаем только пять минут, погода портится.
- На этот раз серьезно, в статье крутили, что дед одного военного пилота был личным обувщиком Сталина. Иосиф вызовет его, мол, новые пора бо­тинки, и фото молча покажет того человека, чей портрет на стельке вы­шить, а когда обувка готова и Сталин начинает ее носить, то человек под ногой вождя оказывается врагом народа, или процесс начинается, или его тихо убирают.
- Конечно, вранье, ты шкуру снимать собрался? - Григ привязывал к рюк­заку рога Куиса.
Беглецы шли быстро. К темноте как раз успели на свою предвершинную стоянку. Вырытое в плотном снегу укрытие показалось домом родным, в ко­тором хранились спальные мешки, войлок, продукты и крохотная горелка.
Сон проглотил уставшие тела мгновенно...
Григ очнулся первым. Спину согревало тепло от конструкции странной формы. В полумраке не разглядел, что откуда-то сверху небольшой комна­ты, вырубленной в скале, капает жидкость внутрь каменного сложения и ярко вспыхивает.
- Жиром обогревают, - подумал Григ и уже вслух громко произнес: - Эл!
- Да здесь я, не шуми, - отозвался шепотом "циркач". - В клетке сижу. Меня, наверное, за настоящую обезьяну приняли, иди сюда, я в углу.
Увидев Эла в небольшом пространстве, огражденном волосяными кана­тами, Григ захихикал.
- У тебя был маленький складничок, он остался? посмотри...
- Есть такой, но им канаты долго пилить... - рассудил владелец ножичка.
- Да не надо мне канаты... - шипел "заключенный". - Ты мне шкуру и штаны сзади разрежь: меня прихватило резко.^'*
- Костюм сними.
- Режь, не указывай... если нас разделили, то, может, на этом сыграем, психология тех, кто нас сюда приволок, режь быстрей, пощади меня, ой, ой, ой, обгадюсь...
Через некоторое время, когда в пространстве заточения восхожденцев носился сладковато-рвотный запах, словно от детского дерьма, узкая дверь в помещении открылась, и странное существо с факелом в одной из многих
конечностей втиснулось вовнутрь.
- Бзю-етон? - вопросило "явление".
- Ты кто? По-русски говоришь? - приблизился к созданию Григ.
- Ко-ко, ко-ко, Рус, - запрыгало оно с радостью в голосе и удалилось.
- Григ, со мной разговаривай не как с человеком, а командами, как с со­бакой, ну там, вперед, сидеть и прочие дела, я думаю зде... - Эл прервался, ибо "чудо" вернулось, держа впереди себя четыре факела. Оно перекалыва­лось, как гусеница на коротеньких ножках, и втыкало факелы в углубление стен.
- Я поменяла мозгу, тепер моги понимат рус, ваш звер ручной или ди­кой? - остановилась "шутка природы" напротив Грига.
- Домашний, - разглядывал он многоконечное "безобразие".
- Вы, люди, едите домашних соседов, мы знаеть, все знаеть, и не пытай-тес думат другое, я мысли читать моги. В Африке бывал?
- Нет.
- Откудо здес?
- Из Сибири.
- Да, мы живим тут, нас зовут кокнутки и хватуши. Хотити жит со мной? Я - кокнутка, по-руски - кокон, так что скажиш?
- Зачем? Человек живет с людьми, - зажестикулировал Григ.
- И будиш с ними всегда?
- Теперь неизвестно.
- Хотиш, погадаим на судьба?
- Если мы в плену, тогда выбора нет. Развлекайтесь.
- Ко-ко-ко-ко, рус-рус, начнем сразу на вас двух, три раза гадаем, ко-ко-ко-ко, - возбудилась коконутка, собрала факелы и удалилась.
Григ и Эл подвергались гаданию о своей будущей жизни.
Двухметровые мощные женщины с зелеными лицами и тонкими длин­ными, по полметра, носами, кончики которых светились в полумраке, при­вязывали покорителей Эвереста к спинам баранов. Затем оставляли их на ночь в ущелье. В темноте неведомые птицы садились на несчастных и на­чинали выклевывать кожу под одеждой.
В первую ночь Григу повезло. Пернатые хищники его не тронули н всю ночь счастливчик выслушивал брань Эла, напрасно пытавшегося прогнать живодеров то диким рычанием, то уговором, то кусанием барана, чтоб тот бегал. Кудрявый четвероног только блеял иногда, словно дразнил своего "наездника".
- Я же обезьяна, - орал Эл. - Я, бля, домашняя обезьяна! А птички обезь­ян не клюют, пойдите, сволочи, с меня, не портите шкуру...
- Клюют птички всех. Клюют? - криком отвлекал элову боль Григ-- Ты про свою шкуру или про обезьянью беспокоишься?!
- Молчи, мучитель, приткнись! Ты согласился на эту дурость1.
- Кто знал, что они гадают по вырванной коже...
Эл лежал на животе. Четыре коконутки колдовали над ним, смазывая ранки вонючим бальзамом.
- К сожаленю, ничиго интереснова о будущим вашого домашнива звер мы сообщит ни можим, - объявила коконутка Григу, который бурлил сло­весным потоком прекратить издевательство.
Во вторую ночь птицы не тронули никого. Григ специально громко блеял, подманивая пернатых, чтобы Элу не было обидно за одиночное страдание.
Зато в третью ночь беднягам досталось. Клевуны изрядно подпортили спины героев.
Они лежали молча.
Коконутки ворковали долго.
- Ох-ох, рус-рус, вы какии-то нипонятныи, ничево интереснова мы предсказат ни моги о ваший судьба... ох-ох, ко-ко-ко, рус, рус, одно тибе, чело­век, скажу - предстоит тибе растатся с домашной звер и, ох-ох, рус-рус, ехат в Европу™ - быстрословила коконутка результаты гадания. - Но забуди все, рус-рус, потому что ты будиш тепер жите нами и быт нам мущинкой. У нас никогда не было руса, всякий водилис, но от руса мы еше ни размножалис...
Григ открыл рот от такого поворота судьбы.
Эл неожиданно взопил матерные обороты и стал снимать свой обезья­ний наряд. Коконутки замерли в испуге.
- Я тоже хочу быть вашим мушинкой! Я тоже рус-рус!
- Чудо, свершилось чудо! О, великие коконутки, вы превратили мою до­машнюю обезьяну в человека! - запрыгал Григ, изображая великую радость.
- Я не мылся две недели, хочу чесаться, чешите меня, я ваш мушинка, вы обязаны меня ублажать! - кричал Эл вслед убегающим коконуткам.
- Бальзам действительно чудо, боли совсем не чувствую, посмотри мою спину
- Иди ближе к вспышкам, да ничего и нет, шрамы только.... Вскоре дверь открылась.
- Гости, гости дорогие, приглашаем вас к веселю, - хором пели коконутки.
- Они всем скопом мозги поменяли, если по-русски поют... - направился Эл к выходу.
- Лишнего не болтай, тогда, возможно, и выберемся отсюда.
Двое мужчин сидели на каменном возвышении посреди огромной залы. Свет, проникающий через вырубленные отверстия в стеная, позволял раз­глядеть происходящее.
Двухметровые носатые хватуши, будто солдаты, выстроились рядами по периметру помещения. Разные окраски их лиц сотворяли иллюзию празд­ничного состояния, которое подчеркивалось беспорядочной суетой коконуток, имитирующих жестами приготовление пищи.
- Мы решили вас отпускат после наше во праздника, - подползла абсолют­но шаровая коконутка к пленникам.
- Когда ваш праздник состоится? - разглядывая ее, чесался Эл.
- Вот его вот то что видити вокруг и ест виселое торжество, вы первие, ково мы отпускаим и каждый можит задат по три вопроса.
- Из чего приготовлена мазь, та, что сразу заживляет раны? - поспешил отреагировать на сообщение "бывшая обезьяна".
- Состав очен просто - три мущинки-хватуши с красным лицом столоч с одним мущинка-хватуш с черним лицом, добавлят барановый жир и хоро­шо готова.
- Не вижу мужчин-хватуш, вы их не позвали на праздник?
Коконутка замахала своими конечностями у груди. Одна из хватуш в не­сколько прыжков подскочила к ней и лапами в крепких выделяющихся мышцах раздвинула две складки на своем животе.
- Он здес живет, в пуповой яме, питаится кровю егоной хозяки и произ­водит сперм для расплоду хватуш. Вытаскиват нельзя внаружу, он погибат.
- А сама хватуша чем питается? - поинтересовался Григ.
- Очен просто. Они только ночю едят, ходит по ущелю с широка открытом пастем, на светящися в темноте кончик нос летит много насекомые, успевай глотат или, как говорит русы, не хлопай ушами, а уплетуй за оба щека.
- Хитро придумано, - дернулся от зуда Эл. - Почему вы все вместе живе­те? У вас есть чувство любви?
- Два вопрос в одном, - заметила коконутка и повела глазами, демонст­рируя свою хитрость... - И оба разние. Объединят нас страх исчезновения нашой уникальной жизнь, мы ни люди, ни звери, ни рыби, ни птици, хоть имеим физически признак от всех обитателей земля, мы последний жители этой планет, который жили ище до первых рептилиев. Что касает любви -ее заменят страх остатся одиноким, такова чуства, как у человек у нас нет, с ним бы мы не выжит... остался последний вопроса.
- Как от вас выбираться к ближайшей стоянке людей? - сердито посмот­рел Григ на Эла, который было открыл рот.
- Хватуш с черним лица вас проводит...
Ночью друзья медленно брели за хватушиным огоньком на носу, которая шла задом наперед. Настроение поднималось в гору. В кармане Грига ле­жал крохотный бутылек с чудным бальзамом. Его дали с единственной це­лью, чтоб от последней смазки шрамы на спинах исчезли.
-Пусть мои рубцы останутся,буду всем какую-нибудь чушь втирать несусветную... - бормотал Эл.
- И не собирался на тебя добро переводить, проживешь, - подтрунивая Григ - Теперь ты знаменитый, побывал на вершине, дамы набросятся,глядишь,женит тебя какая-нибудь коконутка или мухоедка-хищница, и будешь ей заливать про подвиги и шрамы.
- Меня? Женят? Я психически больной, а потом без любви номер не пройдет.
-Напоют про любовь...любая женщина умней и хитрей мужика.. Так природой устроено... все представит так, что у тебя и сомнений не будет а по­том блинчики тебе в постель и кофе... будет из складок на лбу жир брызгать, -издевался Григ. А хищница тебя своей кровью опоит,и все твои психические болезни улетучатся.
- Ну, ты добавь еще, что для одинокой дамы проблематичный сожитель становится ее взрослым ребенком и что спермоносители всегда обретают жизненный опыт о женщинах через других дам, через их понятия, представления, и потом...
- И влияние, - перебил Григ Элово "мудрствование", - для любой категории дамочек важно их влияние на яйцетрясов, доминировать над ними, возомнившими себя умниками, звездами, вождями. Все просто - встречаются две дамы, о чем речь ведут? Всегда о чувствах, а мужики? О физическом существовании, быте, работе, охоте и прочей послематриархатной дребедени. Ни одна женщина, послушавшая наши изречения,не согласится, что речь идет о ней. Она скажет - да, конечно, есть доля истины,но это не про меня....
- Ладно, ладно, учитель танцев, понесло тебя,не распаляйся,никто меня не женит..И слышу,мы почти одинаково судачим,не как два разных чело­века..
-С тобой заговоришь... Не хочешь слушать,твои проблемы,ты ведь любитель покрасоваться перед девами,показать свою легендарную персону,дузтю, как мыльный пузырь,и пустую внутри.
- С чего пустую-то? А кто на Эвересте ручной обезьяной танцевал?
- Вот-вот, так и создаются легенды, что ты, дескать, был в шкуре и те­перь снова человек, интересно... Особенно хищница захочет тоже легендой обернуться,чтоб рассказывать подружкам нечто необычное, стуку жизни и однообразие и молотить диковинкой смысла. Главное,если не хочешь пойматься в женихи - не рассказывай ничего интересного. Потому что именно на этом выстраиваются представления о возможной новой жизни, свободе, каясм-то изменении в судьбе, когда новая иллюзия смысла жизни появляет­ся, новое ее чувствование - короче, будущее.
- Забыл еще про одиночество наплести - иногда я просто, чтоб не быть
- Необязательно, знаменитушка Эл, некая семейная дама, уставшая про­живать без романтики, в два счета тебя в любовники обернет - для нее пер­сональный секрет станет важнее, чем надоевшая бытовуха, ах, как прекрас­но держать внутри себя некий секрет - это как особенность отличия от дру­гих, или поделиться сокровенной тайной с близкой подружкой, а потом, глядишь, на жалости через пару скандалов сыграть, вот ты и опять попался.
- Тогда я прикинусь импотентом да плюс пьяницей.
- Не пройдет номер, женского самолюбия не понимаешь. Тебе скажут -это ты с кем-то был неспособным к любви, а со мной будешь тринадцатый подвиг Геракла совершать, и одолеет тебя притворными оргазмами, демон­стрируя так твою торчальную силу, а от пьянки тебя закодируют... будешь, как всякий обычный муж, заботиться о семье, деньги зарабатывать, исчез­нет твоя легенда в обычной жизни... будешь в компании "серых мышек" отмечать дни рождений, песенки под гитару, иногда на поминки, короче, мертвость, прощай, необычный Эл, и уже никогда, слышишь, никогда не взойти тебе выше 12-го этажа коммуналки. Начнешь существовать только в собственной памяти об единственном восхождении в Гору. Вот так.
Путники не заметили исчезновения хватуши. Рассвет застал говорунов на месте одной из стоянок. До ближайшего поселения людей день пути, а там, через неделю - дома...
Друзья и знакомые сибирского города от души хохотали над рассказами Эла о походе на Эверест. В местной газете вышла нелепая статья под назва­нием "Умный в гору не пойдет". В ней "герой" повествовал о жизни одного матриархального племени горных обитателей и о том, как его хотели сде­лать домашней ручной обезьяной. Но этого не случилось, потому что он сумел притвориться человеком.
Скорей всего дурацкая статья и засветила Грига. В одно осеннее утро в его квартиру позвонили... и он исчез...
Как в тумане изваривался накачанный каким-то препаратом Григ. Его сознание выхватывало фразы, отдельные слова и лицо с аккуратно обстри­женной бородой.
- В Австрию; ты валютный, продадим тебя для науки; Зальцбург город дорогой; друг наш там вяжется; жизнь в Зальцбурге самая дорогая в Авст­рии... Вот еще прими укольчик, симпатично выглядишь; попей минералки -вот хорошо; спокойный ты человек, прошлый раз редких змей везли, изму­чились... четыре сдохли; пролетели, в Зальцбурге крутой полицаи, руки, руки во на груди сложи... вот его паспорт...
Когда же Григ ухался в дрему, то постоянно видел одну картину. Скром­ная хватуша своим длинным носом играла веселую какофонию на гигантс­ком органе. Звуки уносились вверх, словно искорки костра, ударялись о ку­пол готического, невероятно поднебесного собора и вспыхивали микровзры­вами, пробивая в нем дырки, но свет в них не проникал. Единственный слушатель - лохматая обезьяна в белом накрахмаленном парике изредка изда­вала протяжные возгласы, хлопала в ладоши и постоянно чесалась. Иногда она вскакивала и показывала свой оскал, грозя кулаком в сторону громад­ного креста из черного дерева, на котором в месте соединения перекладин были прикреплены рога.
Над ними золотыми буквами различалась надпись - Куиса.