Удивительное лето 73-го года

Начало

Подполковник Волошин медленно, будто ещё в чём-то сомневаясь, протянул руку за моей зачёткой и начал выводить в ней оценку. Я скосил глаза, наблюдая за процессом появления на четвёртой строчке четвёртого «хор» за эту сессию, - мой балл по «войне» по сравнению с первой сдачей неделю назад подскочил вдвое. Мысленно поблагодарил Судьбу и отчасти подполковника, торопливо засунул зачётку в карман, - будто четверка, если зазеваюсь, словно птица (впрочем, «птица», если верить Гоголю, она – тройка), могла оттуда вырваться и улететь, - и вышел за дверь аудитории номер триста один.

Эта, на первый взгляд, простая дверь, совсем как случайно обнаруженная остроносым Буратино занавешенная тряпкой с нарисованным камином дверка в домике Папы Карло, в тот момент показалась мне волшебной - в прекрасное лето - и «золотым ключиком» от неё стала только что полученная оценка, позволившая быть уверенным, что уж теперь-то стипендия от меня никуда не денется. Стало настолько хорошо, что на секунду-другую я закрыл в блаженстве глаза: «остановись мгновенье, ты прекрасно!»

А предстояло мне вот что. Для начала – небольшое путешествие на черноморское побережье Кавказа, ненадолго, дней на десять, а уж потом – «прыжок» на самый край Евразийского континента, к другому морю, Японскому, во Владивосток, а оттуда вообще в волшебные места, на Курилы, к дымящимся горам, книжное представление о которых я уже имел после написания курсовой работы как раз о вулканах Курильских островов, для меня настало время практического применения теоретических знаний и сбора материала для дипломной работы.

Наслаждаясь этим прекрасным мгновением, постоял так немного, затем, перепрыгивая ступеньки лестницы и, лавируя среди как озабоченных, так и уже, подобно мне, раскрепощённых студентов, легко и бодро ринулся осуществлять запланированное ранее, - меня уже не придавливал книзу полученный ранее «неуд», играющий роль «горы» на плечах, только что сброшенной мною. Им я гордился потом, этим «неудом», объясняя, шутя, конечно, его своим пацифизмом, - нежеланием, подобно староверам, не только брать оружие в руки, но и что-либо знать о нём даже теоретически.

Первым делом поднялся на пятый этаж, где в небольшом «предбаннике» перед кассой толпились студенты за желанной стипендией, срок получения которой был мною совсем недавно продлён ещё на две трети года. Тут же встретился с однокурсниками: Шуриком Небратом, Сергеем Медведевым (весьма плодовитым ныне автором нашей замечательной «Избы-Читальни», недавно ставшим членом Союза писателей России) и Ольгой Масаловой, - они ожидали окончания «разборок» с Волошиным, ведь в случае моих успехов в военном деле все вместе мы собирались отбыть на Чёрное море.

Не откладывая дело в долгий ящик, на нашем любимом 111-м автобусном маршруте поехали за билетами на самолёт в «Трансагентство» на Ленинском проспекте. Всё это происходило 24-го мая, а билеты были уже на завтра, нам ведь собраться, «только подпоясаться». Получалось, правда, что в Сочи мы прилетаем ночью, но это обстоятельство нас не обеспокоило. Были сборы недолги и вот мы уже прощаемся в общаге с друзьями, отбывающими на практики за время нашего отсутствия.

Полтора часа ожидания во Внуково и вот 154-я «тушка», разбежавшись по взлётной полосе, оторвала нас от грешной московской земли. Половину дороги я спал, поэтому путь показался коротким. Самолёт пошёл на посадку, внизу огнями горел город, отражаясь в море цвета чернил. Немного посидели в креслах, потом нас пригласили к выходу. По очереди мы окунались в тёплую ночь, наполненную специфическими запахами юга. На чёрном бархатном небе поблёскивали необыкновенно сочные серебряные звёзды.

Вот так внезапно оказавшись на юге, подались на автобусную остановку, ведь нам нужно было ещё добраться до Пицунды и даже немного дальше. Доехали до вокзала, часа полтора прождали поезда, и вот мы сидим в тамбуре поезда «Москва-Цхалтубо» и дуемся в карты. Этому предшествовала неприятная процедура платы за проезд проводнику – женщине весьма крутого нрава. Она просто коротко сказала: «По рублю» и неопытные ещё в таких поездках мои попутчики сразу же согласились, а мне пришлось согласиться с мнением большинства, я-то бы ещё посбивал начальную цену, опыт в автостопничестве у меня был большой. В картах нам с Шуриком тоже не везло, - пять партий подряд, что мы успели сыграть, мы с ним оставались в дураках (зато потом, на месте, с лихвой отыгрались).

Вот и Гагра, время позднее: начало второго ночи, о каком либо транспорте нет и речи, поэтому мы завалились влёжку на мягких скамейках в здании вокзала. В шесть утра разбудила бабка, мывшая пол. Мы с Шуриком по утреннему холодку выскочили к стоянке автобусов. Пустой «ЛАЗ» готовился к отправке. Подбежали, узнали, что это то, что нам надо. Быстро сбегали за рюкзаками и Ольгой с Сергеем и вот мы - единственные пассажиры автобуса. Сначала я полусонно глазел на просыпающуюся природу, потом сон сморил меня. Не заметил, как проехали Пицунду, а в Лидзаве меня безжалостно растормошили. Дальше надо было топать пешком.

Купили на импровизированном рыночке из двух-трёх торговок килограмм крупной клубники в газетном кульке, и сидя, словно зеки, на корточках, быстренько с ней расправились. Прошли небольшой посёлок и вот оно – море! Гладкое, словно стальное зеркало, отражающее плывущие в небе облака, оно притягивало к себе, как магнит. Ласковые волны шуршат по гальке. Тишина, простор! На горизонте белеет небольшое судёнышко. Солнце поднимается из-за далёких, покрытых туманами гор, - идиллия, в общем.

Ведомые Шуриком, уже побывавшим здесь ранее, километра три шли по берегу до места, где мы будем обитать: широкая, слабо выраженная и оттого, наверное, пустынная бухта, развесистый инжир будет нашей второй крышей, первой – брезентовая, двухместной палатки, в которой нам в тесноте, да – предполагалось - не в обиде предстояло прожить ближайшие десять дней. Поставили её под густыми ветвями вплотную к высокой отвесной стене рыхлых конгломератов, заканчивающейся на высоте пятиэтажного дома густым лесом. Забегая вперёд, сразу сообщу, что мы сильно рисковали тогда своими жизнями, остановившись в таком месте, - некие очевидцы через год здесь нашли только большую кучу обрушившегося сверху конгломерата, погребшего под собой вышеупомянутый инжир.

… Уже захотелось и что-нибудь пожевать более существенное, нежели клубника. Тут же обнаружилось, что воды здесь нет, хоть Шурик её и обещал, если не считать гигантской чаши моря. Так и поступили, – сварили первый суп из пачки концентрата прямо на морской воде. Первыми отвалились от котелка Ольга и Сергей. Мы же с Шуриком мужественно дохлебали насыщенный раствор NaCl. Поели – можно и поспать, ведь ночь-то у нас полубессонной получилась. Залезли все вчетвером в палатку, вздремнули часика два.

Проснулись к обеду. Купаться не хотелось, - солнце стыдливо пряталось от нас за густые облака и, более того, начал накрапывать дождичек. Обсудили дальнейший план действий, и постановили: мы с Сергеем идём в Лидзаву за продуктами, на обратном пути набрав воды в соседнем ущелье, занятом базой МГУ, а Шурик с Ольгой благоустраивают наше жильё, Небрат к тому же пообещал выкопать колодец, поскольку в былые годы она здесь была разведана и добывалась в количествах, вполне достаточных для небольшого коллектива.

Покуда шли, погода разгулялась, тучи куда-то откочевали, следствием чего стало прекращение дождя, засияло солнце, море из свинцово-серым стало лазурным. В Лидзаве набрали еды, купили пятилитровую канистру для воды, наполнив её на обратном пути водой в ещё далеко не заполненном лагере МГУ. Застали Ольгу и Шурика, распластанными под лучами солнца на расстеленных одеялах, уже изрядно накупавшимися. Мы с Сергеем тоже скинули с себя одежонку, - не абсолютно всю, конечно, время нудистских пляжей тогда ещё не наступило, - и кинулись в море. Температура воды могла бы быть и повыше, но на первый раз сошла и такая.

В шестом часу солнце резко пошло книзу и уже в начале девятого оно скрылось. Практически сразу, без стадии сумерков, наступила кромешная тьма. Сварили суп на костре, поужинали, посмотрели на ночное море и завалились спать, - в предполагаемой тесноте, но пока не в обиде.

Проснувшись наутро, обнаружили, что небо затянуто курчавыми серыми облаками. Мы немножко приуныли, но потом они стали редеть и, кто бы мог подумать, - к одиннадцати часам лишь отдельные облачка ленивыми барашками паслись на голубом поле неба. Обнажились и разлеглись на одеялах, подставляя солнцу то спину, то живот, периодически ныряя в море, - до него ведь было буквально рукой подать. К вечеру Ольга заметила, что мне уже можно было ехать домой, – так я загорел. Но это только казалось, - загар был нездорово-красным. Я обгорел, как, впрочем, и другие, поэтому всю ночь ворочались с боку на бок.

Ночью море разбушевалось и, когда мы окончательно проснулись и выползли на свет божий, то увидели, что солнца нет, и не ожидается, что нас даже обрадовало по причине нашей обгорелости, а волны не доходили до палатки какой-то метр. Срочно надо было что-то предпринимать. Проще было перенести палатку повыше, вплотную к конгломератовой стене, но ставить палатку, - это такое мучение, рассудили мы, и принялись из подручного материала – глыб конгломерата – сооружать насыпь, подковой окружившую переднюю часть нашего жилища. Волны доходили до дамбы и разбивались, только изредка переваливаясь через неё. «Дикари» из следующего, третьего ущелья, изредка проходящие мимо в посёлок за продуктами, убеждали нас перебираться к ним, но мы только отшучивались, надеясь на крепость дамбы.

Весь день проторчали без дела, - то по берегу поодиночке шатались, то в карты дулись в палатке. Прошла ещё одна ночь… Эти ночи доставляли мне массу страданий. Во-первых, тесно, как в бочке, во-вторых, холодно, хоть и юг, - завернёшься в тонкое одеяло и крутишься всю ночь.

Следующее утро показало, что положение наше критическое, - дамбу в нескольких местах размыло, мокрый песок подступал вплотную к палатке. Восстановили разрушенное и снова сели играть в карты. Тут-то и началось. Наскочила первая лихая волна, перепрыгнула через дамбу и замочила край палатки. На нас напала какая-то весёлость, - смотрим завороженно на бушующее море, и не делаем никаких попыток воспрепятствовать затоплению. Уже следующая волна дошла до середины палатки и замочила сидящих ближе к выходу Шурика и Сергея. Тут уж стало не до карт, - выскочили из палатки с вещами, быстро её свернули и расстелили на камнях, а сами принялись расчищать место от камней у самой стенки конгломератов. На наше счастье проглянуло солнце, небо расчистилось и всё стало на свои места, - палатка сохла, мы загорали, периодически заныривая в волнующееся море.

Вечером, когда «уж солнца раскалённый шар, с своей главы Земля скатила», поставили палатку, поужинали, затем Шурик с Ольгой отошли ко сну, а мы вдвоём остались у костра, - я негромко пел, Сергей подпевал, а нам аккомпанировало море, разбушевавшееся уже не на шутку. Волны таскали по пляжу крупную гальку, громко шуршащую при их отступлении. Иногда брызги долетали до костра и с шипением испарялись. И вот очередная, самая сильная волна ударилась о камень, на котором мы сидели, и в мгновение ока слизнула наш костёр, даже уголька светящегося не оставила.

В сразу наступившей тьме, спотыкаясь, на ощупь добрались до палатки, завернулись в одеяла и тут же уснули. Среди ночи я вдруг почувствовал, что на лицо упала одна капля, потом вторая. Перевернулся набок, но капля настигла и тут, - пощекотала за ухом. Дальше спать не было никакой возможности, и я окончательно проснулся. По палатке мелко сыпал дождик, намокшая крыша под порывами ветра ходила ходуном, едва не касаясь моего лица, стряхивая при этом просочившиеся капли. Хотя её и не было в кромешной темноте видно, но крыша угнетала меня, словно сырая гробовая доска.

С проклятиями, правда, вполне цензурными, выбрался из палатки, во тьму Божью и стал искать брезентовый тент, которого как раз должно было хватить, чтобы накрыть место над головой. Там, где он лежал днём, его не оказалось, поэтому моя брань начала приобретать непечатный оттенок. Наконец, нашёл всё-таки запропастившийся тент, залез назад, и заснул, согревшись в скрюченном положении.

Раньше всех проснулся от боли в позвоночнике, - сказалась неестественность позы. Уже рассвело, было около пяти, можно было и вставать. С удовольствием выполз из тесной, ещё не просохшей палатки, размялся, - боль, как рукой сняло. Небо уже очистилось, но солнце ещё не показалось из-за крутого берега. Посмотрел, что натворило за ночь штормящее море, - на месте, где ещё вчера стояла палатка, волны накидали гору гальки, начисто смыв наши инженерные заграждения. Выкопанный нами колодец был так тщательно засыпан, что трудно было определить, где мы черпали кружкой воду для наших нужд.

Выкапывать его я не стал, а просто взял канистру и побрёл в соседнее ущелье в лагерь МГУ, где была самая настоящая колонка. Там тоже все спали, лишь несколько человек прогуливались по асфальтированным дорожкам. Набрал воды, вернулся «к себе», - солнце тем временем заглянуло одним лучиком, а потом оно залило наш растерзанный ночным штормом берег. С этого дня началось полное блаженство, - мы загорали, время от времен и погружаясь в тёплое море, пили «Изабеллу», купленную прямо здесь на пляже у молодого абхаза, проходящего мимо нас с большой канистрой, и заполнившего все наши ёмкости живительным напитком, дулись в карты в «дурака», где счёт в нашу с Шуриком пользу рос на глазах. Наши тела покрылись загаром, и это даже хорошо, что поначалу в основном было пасмурно, - теперь мы «бронзовели» абсолютно безболезненно.

Но вот настал день нашего отъезда. Ещё накануне Сергей высказал желание покинуть этот рай, но, посмотрев на горячее солнце и голубое море, я сказал, кого-то немного перефразировав: «Нет, сегодня жить, уезжать – завтра». Так и сделали. Назавтра, с самого утра, Сергей собрал свои вещички и ударился в сторону Пицунды, - так ему не терпелось окунуться в какую-нибудь деятельность. Договорились с ним встретиться на вокзале в Гагре, чтобы уже на поезде вместе возвращаться в Москву. А я ещё повалялся на песочке, и, когда солнце стало клониться к западу, попрощался с Шуриком и Ольгой, остающимся ещё на пару дней и тоже покинул этот ласковый сейчас берег.

Как мне рассказала потом Ольга, буквально через час после моего ухода начал накрапывать дождь, он шёл всю ночь и следующий день, прекратившись только к вечеру. На третий день, не дождавшись солнца, они разожгли костёр, кое-как просушили палатку и спальники, в последний раз взглянули на свинцовое море и поплелись к автобусу. Мы же с Сергеем пошатались по Гагре, - дождя у нас почему-то не было, - за полночь сели в тот же поезд, только теперь «Цхалтубо-Москва», который безо всяких происшествий довёз нас до конечного пункта.

Дорога во Владивосток

Об июне, почти полностью проведённом мной в Москве сказать особенно нечего, - мы c одногруппником Женькой Булгаковым готовились к отъезду во Владивосток в кузове крытого тентом автомобиля "ГАЗ-51", погружённого на железнодорожную платформу, в свободное время я посещал театры, играл в футбол, восхищая своим загаром в столь раннее для Москвы время. Автомобиль стоял во дворе на Моховой, где находилась лаборатория, к которой мы были прикреплены и однажды, его угнали "покататься", но далеко не уехали, - врезались там же в угол дома, пришлось задержаться на неделю из-за ремонта машины в гараже МГУ.

Отъезд состоялся в конце июня, автомобиль погрузили на платформу, прикрутили его железной проволокой к скобам и мы с Женькой тронулись, провожаемые нашим начальником Владимиром Роговым и ещё одним сотрудником Анатолием Гущиным.

В пути было несколько приключений, которым здесь посвящены отдельные повествования ("Обвиняемый", "В ненужном месте" и "Один поворот до смерти"). Последнюю неделю своего железнодорожного турне из трёх мы питались всухомятку, поскольку газовых баллончиков для портативной плиты нам дали только два, а каждого из них хватало ровно на неделю. В ранней молодости, впрочем, на такие мелочи не обращаешь внимания.

Последнюю неделю своего железнодорожного турне мы питались всухомятку, поскольку газовых баллончиков нам дали только два, а каждого из них хватало ровно на неделю. В ранней молодости, впрочем, на такие мелочи не обращаешь внимания.

За многокилометровый путь от Москвы до Владивостока к нам неоднократно просились попутчики. Мы не отказывали никому. Один парень в Забайкалье ехал с нами суток двое до Дарасуна. Совсем не исключено, что он был каким-нибудь беглым з/к, - внешне на него сильно смахивал, - потому что попросился сначала до одной станции, кажется до Хилка, потом вдруг оказалось, что ему надо было дальше. Так или иначе, мы с ним делились своим сухим пайком, и покинул он нас без всякой обиды, с небольшой, правда, травмой, - это я совершенно случайно прижал ему палец дверью кабины, в которую мы иногда забирались. Боюсь, что после этого на злосчастном пальце у него сошёл ноготь. Но это уж издержки перемещения на платформе, я и сам был не совсем здоров.

За сутки до конца нашего путешествия к нам подсел парень, который сказался сыном военного коменданта Владивостока (хорошо ещё, что не лейтенанта Шмидта). Весь ос-тавшийся путь он развлекал нас своими байками и потом ушёл, клятвенно пообещав скоро появиться с выпивкой и закуской. Больше мы его, разумеется, не видели.

Владивосток

Соединившись с прилетевшими из Москвы остальными членами отряда, сотрудниками кафедры петрографии геофака МГУ Владимиром Роговым, Ириной Буриковой, Анатолием Гущиным и Татьяной Комаровой, несколько дней до теплохода в бухте Шамора в Уссурийском заливе близ Владивостока мы принимали морские ванны. С солнечными ними было гораздо хуже, - до середины августа светило здесь редко пробивается сквозь густой туман. В такое время чувствуешь себя огурцом в парнике, - хочется, чтобы тебя непрерывно поливали из лейки. Альтернатива этому – безвылазно сидеть в море, благо на его дне есть на что посмотреть – морские звёзды, ежи, крабы-отшельники в охапку со своими домиками-ракушками, чуть подальше на песке морские огурцы – трепанги. Я ненадолго вылезал из воды лишь для того, чтобы принять пищу и участие в хозяйственной деятельности отряда, - дров там пособирать, за питьевой водой сходить. Остальное же время барахтался в море, обследуя чрезвычайно населённое дно, каменистые мысы.

Названия островов, бухт, проливов и мысов в районе Владивостока поражают своей поэтикой, вы только послушайте: Рейнеке, Рикорда, Патрокл, Диомид, Золотой Рог, Улисс, Аякс, Парис, Емар, Новик, Рында, Старк, Эгершельд, Босфор-Восточный, наконец. Если вы приезжаете во Владивосток на поезде, то сразу же, едва покинете железнодорожный вокзал, окунаетесь в дальневосточную романтику, оказавшись на Алеутской улице. Поднимитесь немного вверх до Посьетской, поверните направо, перевалите через гривку под пушкой, стреляющей ровно в полдень, затем немного вниз, – и вы на улице Светланской.

Кто хорошо знает Владивосток, возразит, что до Светланской можно дойти и короче, сразу по Алеутской. «Правильно, короче, но не быстрее»,- отвечу я, - «Вам, ведь захочется зайти в «Арагви», и вы застрянете в двух шагах от нёе». Это про Светланскую, довольно длительное время по большевистской традиции называемой Ленинской, Александр Твардовский написал когда-то: «К этой улице швартуются, пройдя полсвета, корабли!». Поверните с Алеутской улицы направо, и вы их увидите, эти корабли, - они стоят у причальной стенки вплотную друг к другу, задевая своих соседей подвешенными по бортам старыми покрышками от автомобилей.

Если же вы прошествуете по Алеутской ещё два квартала, или проедете остановку на трамвае второго маршрута, то окажетесь на перекрёстке, где до середины семидесятых годов стоял кинотеатр «Родина». Доброжелательно улыбаясь, молодые парни в трамвае вежливо здесь спрашивали у девушек: «Вы, у «Родины», выходите?», своей интонацией заключая середину вопроса в запятые. Посвящённым девушкам обижаться было не принято, а следовало отвечать: «Сами не красавцы!».

Люблю Владивосток с первого взгляда! Наверное, в одной из предыдущих жизней, матросом корабля, первых бросившем якорь в этом райском уголке, мне довелось заходить в бухту, названную Золотым Рогом. Жизнь сложилась так, что я был вынужден уехать оттуда, но часть своего сердца я навсегда оставил в этом, насквозь продутом всеми ветрами портовом городе.

Наш путь на Курилы начинался на Морском вокзале. В одной песне поётся о том, что «провожают теплоходы совсем не так, как поезда», поскольку «морские медленные воды, не то, что рельсы в два ряда».

Несмотря на то, что во Владивостоке все мы оказались впервые, провожать нас тоже нашлось кому. Это Света Медяник, наша с Джоном однокурсница, в назначенный час пришла на Морской вокзал. Его «башенки», - кажется уместным вернуться к словам из той же песни о вездесущей воде, - совсем уж приготовились «исчезнуть» из поля нашего зрения, а «причал» давно мечтал начать «удаляться» от нас, - ему надоели наши по нему топтания в тяжелых туристических ботинках с грубыми протекторами.

Со Светой мы встретились на оживлённом Океанском проспекте уже на второй день нашего пребывания в городе, когда машина с Джоном в качестве охранника ещё стояла на платформе, а я рыскал по всему Владивостоку в поисках наших начальников. Обладая минимумом информации о них, всё-таки я вышел на их горячий след, и мне нужно было сделать последний телефонный звонок, после которого всё должно было окончательно проясниться.

Чтобы наменять двушек для телефона-автомата (позвонить по уличному телефону при социализме стоило две копейки, – замечание для молодых читателей), на рынке возле Приморского геологического управления я купил кулёк вишен и, сплёвывая косточки в кулак, жевал их в ожидании своей очереди крутить телефонный диск. Неожиданно вижу боковым зрением, как какая-то девушка, пристально осмотрев меня, произнесла удивлённо, ещё не веря в своё счастье: «Гешка, ты что ли?!». Надо было уехать из Москвы почти за десять тысяч километров, чтобы на улице большого города вот так запросто встретить хорошо знакомого человека!

Света Медяник находилась на практике в Приморском геологическом управлении, где она занималась своими ракушками. Начинала она учиться вместе с нами, на геохимии, но потом увлеклась ископаемой флорой и фауной и вероломно «изменила» нам, - ушла в палеонтологи. Обрадовались мы друг другу несказанно, поднялись к ней в лабораторию, попили чаю, и я, записав её местные координаты, отбыл на вокзал, где наше начальство в лице Владимира Рогова к тому времени уже нашлось само.

Ещё две такие неожиданные встречи произошли у нас потом на Кунашире, в самые первые дни пребывания там. Сначала, в Южно-Курильске, в узком коридоре здания ДОСААФ, которое арендовали камчатские вулканологи, прибывшие для изучения Тятинского извержения, мы столкнулись нос к носу с Наташкой Силантьевой, когда, покряхтывая, заносили с Женькой продуктовый ящик, - спуская его ночью по трапу с борта «Туркмении», мы едва не уронили его в Тихий океан. Увидев нас, Наташка сначала оторопела, а потом с радостным визгом повисла у меня на шее.

В конце мая она провожала нас во Внуково, откуда мы летели на Чёрное море, Силантьева же вскоре должна была отправляться на практику на Камчатку, и мы прощались с ней до осени. И вот такая неожиданная встреча буквально на краю света.

Все мы, её друзья, звали Наташу Мамой. Как никто, она умела заразительно смеяться на кинокомедиях, или, наоборот, рыдать во весь голос, как, например, при просмотре бразильского кинофильма «Генералы песчаных карьеров» в душераздирающей сцене опускания тела умершей героини в тёплые воды Атлантического океана. При этом мне приходилось делать вид, что я оказался рядом с ней совершенно случайно, потому что Наташка, а за компанию с ней и я, сразу становились центром внимания всего зала, благо ещё, что при демонстрации фильмов выключают свет.

Мамина увлеченность вулканами приведет к её распределению в Институт вулканологии ДВО РАН, куда она уедет под фамилией Гавриленко после замужества с ещё одним нашим сокурсником Жорой. Через пятнадцать лет, при переправе через бурную реку, она трагически погибнет на Камчатке.

…С гидрогеологом Володей Павловым мы вообще встретились у посёлка пограничников Горячий Пляж, в маршруте на вулкан Менделеева. Я ещё издали узнал его, и вначале стараясь прятать от него лицо, нарочито спокойным голосом, как будто встретился с ним в коридоре нашего общежития, поздоровался, поравнявшись: «Привет, Володя!». Он чуть не упал от удивления, - никак не ожидал встретить здесь своих однокурсников.

Но это всё будет потом, а пока что убрали трап, и под марш "Прощание славянки", осторожно набирая ход, «Туркмения» взяла курс на северо-восток.

Мы долго не спускались в каюту, пока теплоход проходил по Золотому Рогу, затем мимо Русского острова по правую руку и мыса Басаргина по левую - через пролив Босфор-Восточный, впитывая своими глазами красоту приморских берегов. Затем, чтобы смыть с себя морскую соль, по очереди воспользовались душем, давно уже редким для нас благом цивилизации.

Мне довелось идти последним, когда, видимо, срок подачи воды уже истекал, - на теплоходе соблюдался режим экономии пресной воды, - и едва я полностью намылился, она вдруг кончилась. В такой классической ситуации все ведут себя одинаково: несмотря на очевидную бесполезность таких действий, начинают лихорадочно вращать краны. Я был не оригинален и тоже зачем-то их покрутил.

Роман Ильфа и Петрова к тому времени я уже прочитал, фильм «Двенадцать стульев» тоже посмотрел, поэтому хорошо помнил, как один из героев оказался на лестнице без одежды (и ведь и для него нашёлся выход, - появился Остап Бендер, и всё устроил самым замечательным образом и за смешную цену, - какой-то стул, в котором даже не было никаких бриллиантов). Искать водопроводчика по коридорам теплохода, роняя мыльную пену на ковровую дорожку, я благоразумно не стал, и совсем уж приготовился вытереть мыло полотенцем, когда душ опять заработал. Видимо, первое отключение было предупредительным, как выстрел в воздух. Второй раз я уже не намыливался и правильно сделал, так как через полминуты работы душ снова замолчал.

… Жизнь на теплоходе «Туркмения» шла своим чередом. Некоторые из владивостокских студентов, – дело ведь молодое, – за три дня рейса успели весьма близко познакомиться с завербованными на плавбазы девушками, и многие пассажиры стали потом свидетелями сцены прощания одной из таких пар, когда под доброжелательный смех наблюдателей только дюжие матросы с плавбазы смогли оторвать рыдающую рыбачку от будущего геолога.

Пережидать первую ночь на острове нам пришлось вместе со всей толпой студентов в одном из цехов располагающегося рядом с портом рыбозавода, - это наш начальник, в дождливой ночи ухитрился устроить крышу над головой для своего отряда, а они подтянулись позже. Студенты-первокурсники времени зря не теряли. Они тут же забрались в гигантский чан с приготовленной для засолки горбуши, за что были жестоко критикуемы объявившимся наутро заводским начальством, утверждающим, что теперь всю партию рыбы придётся забраковать.

Расстелив надувные резиновые матрасы и спальники на цементном полу, и сразу отойдя ко сну, мы не принимали участия в этой ночной «рыбалке», поэтому покидали завод с чистой совестью, оставив Георгия Максимовича объясняться за поведение своих подопечных.


Продолжение следует.