На балконе

Начинающий и не очень удачливый писатель Жупенко (по паспорту) или Трофимов (по псевдониму) стоял на балконе и курил. Ласковое ещё сентябрьское солнышко садилось за новостройки. У подъезда орали подростки. Кто-то сосредоточенно бежал с работы. У Василия Жупенко было лениво-меланхоличное настроение, когда хочется курить и думать о вечном. Ну или подводить итоги и всё такое прочее.
В общем оказывалось, что итогов у вальяжного и расслабленного с виду и очень честолюбивого и, к сожалению, тщеславного в душе Василия не так-то много. По крайней мере, положительных. Начинающий писатель. Мать, когда ему было 24 года, протолкнула какой-то его рассказ в один из журналов, рассказ был ничего, понравился, стали печатать, а потом одно издательство заключило с ним контракт. Вышла одна небольшая книжка, не сказать, что она не продавалась, но продавалась вяло, на неё не было написано ни одной вразумительной рецензии, ни хорошей, ни плохой...Внимания к творчеству Трофимова-Жупенко почти не было. Выдающихся талантов в его рассказах не заметили. В общем и целом вырисовывалась посредственность. По крайней мере, сейчас, хотя, может быть, судить было и рановато.
Вдобавок к этому вторая (и последняя) по контракту книга у Василия откровенно не шла. А время уже поджимало.
На гонорар от книги прожить было нельзя, и три раза в неделю Василий трудился на фирме у всё не перестающей помогать ему матери. Числился он там менеджером по чему-то и получал зарплату вполне менеждерскую, однако, так как закончил технический вуз, да ещё и на тройки, разбирался в профессии не сильно и просто делал то, что ему говорила мать: съезди туда-то, поговори с тем-то, а иногда даже просто разгружал товар. Работа не была его "коньком", однако выполнял он её вполне добросовестно, ведь надо было на что-то жить. Кроме того, Василий принадлежал к тем людям, которым просто необходимо было ходить куда-то утром. От полной свободы его, как это часто бывает, вместо желания творить, навещала апатия и желание пойти пропустить с друзьями по "паре пива", что иногда заканчивалось вытрезвителем.
Василию было 27 лет. Друзей осталось не так-то много, кто-то женился, кто-то усиленно делал карьеру. Так что нередко и выпить было не с кем.
У писателя была муза - полноватая дева 24х лет по имени Наталья, что, как известно, означает "родная". За последний год Наталья стала настолько родной, что Жупенко начал пугаться: здоровенные сумки с продуктами, краска для волос и пояс для похудения, неизвестно зачем поселившиеся в квартире у Василия (муза жила в небольшом подмосковном городке, хотя приезжала почти каждый день) стали слишком уж привычной реальностью. Во всей красе перед ним представало мерзкое пошлое чудовище под названием "быт". Причём быт семейный. К нему Жупенко готов ещё не был, хотя взглядов на эти вопросы придерживался весьма консервативных: жена и дети обязательно рано или поздно должны быть. Но ему казалось, что всё-таки рановато, и напор Натальи в этом плане его немного пугал.
Через минут 15 она должна была прийти. Он мог увидеть её со своего третьего этажа. Как обычно - в плаще и в замшевых сапогах на каблучищах, немного по-деревенски, но впрочем Наталья и была из Подмосковья... С сумками с едой, зачем - неизвестно, у Василия было всегда всё необходимое, а лишнего он не ел, так как тоже страдал излишним весом и пытался похудеть, правда, более традиционными способами - пыхтел по утрам на беговой дорожке и не ел сладкого.
Зачем? Зачем - она? - подумал Василий. И сам испугался своих мыслей.
Как это - зачем она? Мы с ней уже больше года вместе, я привык, а что, ногрмальная девка, не зануда, не полная дура, слушает меня, когда мне надо, да и по внешности ничего, архитектура та ещё... Критерии женской внешности были у Жупенко чисто глянцевыми: чем больше были дамские прелести музы, тем лучше. Описание он дал Наталье вполне исчерпывающее, стоит только добавить, что она неплохо готовила.
И - что? Дальше что? Еще через год я, наверно, всё-таки на ней женюсь, и что - будем жить-поживать да добра наживать? По утрам ходить на работу, по вечерам торчать в этой вот хате, пялиться в телек (Наталья это любила), ездить по выходным в большой супермаркет и навещать родственников, а в отпуск - в какую-нибудь хренову Турцию? Василий вспомнил походы в Карелию в институтские годы и поморщился: то, что приходило на смену этому торжеству воли, совсем его не прельщало.
Да и на что жить? А вдруг я так и не допишу книгу, да и у матери я всё время работать не смогу, самому стыдно уже...
Как её дописать, если...
Ничего не происходит! Совсем ничего! Я варюсь в собственном соку. Я знаю, что будет завтра, через год, через 10 лет.
Василий нервно закурил ещё одну сигарету и зашёл на кухню: звонил телефон. Наталья задерживалась где-то в магазине. Говорила о каких-то дешёвых колготках. Чёрт, подумал он. Что у неё в голове кроме этих колготок... Зачем она вообще каждый вечер тащится в магазины зная, что у меня есть всё необходимое.
Оборвать всё это. Переехать в другой город, желательно маленький. (Жупенко не любил Москву). Заняться какой-нибудь простой работой, неважно, чем... Новые люди, новая жизнь.
Чёрт. Контракт с издательством.
Кое-как дописать. Хоть что-то. Прийти и сказать: я не справляюсь, давайте через год... А я пока поживу там. Пошлют.
Ну ладно. Пошлют - так что? Найду нормальную работу...
Хотя какой "нормальной" работой Василий мог заняться, он себе даже не представлял.
С Натальей придётся расстаться. Она же не захочет никуда переезжать. А даже если и захочет, то...
Там будет совсем другая жизнь. Несомненно лучше этой. Там будет ближе природа. Там будут не такие люди - меньше денег в глазах, обмана... И женщины в провинции должны быть чище. (Иногда в Жупенко просыпалась тоска по такой вот простой, традиционной жизни. В этот раз он почувствовал это пробуждение особенно остро.)
Сам переезд будет событием. Он внесёт новизну. И ещё событием будет новая работа, пусть какая-нибудь даже простая, пусть хоть охранник или продавец. Так даже легче будет окунуться в мир простых людей. И книга несомненно пойдёт.
И я её продам! - почти закричал про себя наш мечтатель. - И куплю себе там домик. Дешёвенький, но свой. Деревянный. На окраине.
Там поселится какая-нибудь тихая молодая женщина. Она будет тоже трудиться где-нибудь на простой работе, называться не менеджером каким-нибудь, а, допустим, медсестрой. У нас будут дети...
Тут воображение Жупенко остановилось. Забуксовало. Идиллическая картина приближалась к той, которой он как раз хотел избежать.
Дом. Дети. Работа. Книга.
А куда же ходить вечерами? И как там продать книгу? Вообще - нужны ли будут там книги?
И - как же мать? Она одна здесь.
Да и Наталья... Чем она, собственно, так уж плоха? Она ведь и есть, если подумать, почти что женщина из провинции.
Жупенко думал, что же всё-таки конкретно не устраивает его в той жизни, которую он ведёт. Каких ещё событий ему не хватает? Что должно происходить?
Ответа не было.
Может быть, мне переезжать из города в город, не задерживаясь? Браться за простую работу, знакомиться с людьми, писать книгу? Найти ту, которая не откажется жить со мной вот так?..
...А потом будут дети, деньги от книги, и надо будет остановиться. Остановиться в крохотном городке или посёлке.
Воображение опять забуксовало. Жупенко представил себе то, что уже представлял, плюс почему-то корову.
Зачем мне корова, я же всё-таки не крестьянин.
Можно было переехать в другую страну. Но на это нужны деньги, а их не было. Кроме того, Василий слабо представлял себе, как бы он подружился с немцами или итальянцами и ходил бы пропускать по паре пива, ведя долгие разговоры ни о чём с примесью философии. А "другая страна" для него, как и для большинства постсоветских людей, могла быть только европейской страной.
Может быть, сойдут небольшие события, встряски такие - ну там попытаться собрать хоть пару друзей и отправиться в поход, как раньше? Сделать ремонт в этой квартире? Попробовать написать хотя бы пару рассказов в другом жанре - вдруг получится?..
Друзья не соберутся. Все готовы до боли в горле говорить о том, как много значит дружба в их жизни, как надоела рутина, но всё ведь останется так же, как оно и было.
Ну что - ремонт? Что ему, Василию, новые занавески и покрашенный заново потолок?
Нет. Это не то.
А что то? Прочь из Москвы? Кардинально другая жизнь? Да что уж тут кардинального...
Василий вздрогнул. Где-то резко заработал телевизор.
-А теперь, - орал женский голос, - на подиум выходит...
-Вась, - сквозь телевопли услышал он, - ну сколько можно на балконе стоять! Что ты там высматриваешь? На вот брось пельмени в морозилку.
-Сейчас, Наташ, докурю только. - сказал Жупенко. Докурил и механически пошёл к пельменям.