Музыкалка

В детстве у нее было как бы 2 жизни, как в книжке "Витя Малевин в школе и дома". Ну, в школе, понятно – отличница, пионер, всем ребятам пример, а дома была музыкалка. Первая музыкальная школа – интернат им. Чайковского. В основном, там учились до десятого класса, получая какой-то особый аттестат, позволяющий продолжить учебу в консерватории, но были и семилетки, приходящие в школу только после общеобразовательной школы, как на кружок. Особо одаренные иногородние дети и жили при школе.
Пришла она в музыкалку сама, будучи 8 лет от роду, вслед за лучшей подружкой-соседкой, которая там училась. Приперлась на экзамен, отстучала, что положено, спела песенку "Гайдар шагает впереди" и... принесла маме квитанцию на оплату.

Черная блестящая «Калуга» притягивала ее своей нетронутостью… Инструмент был куплен раньше мебели сразу по переезду на новую квартиру, и переносился из угла в угол по мере приобретения прочего и взросления детей. Квартира была в ведомственном доме Текстильного комбината, в центре города, с большими светлыми комнатами и высокими потолками, всеми любимая, а потому никогда не меняемая. Дети подрастали, спать приходилось в гостиной, но вопросы «расширения» и переезда никогда не рассматривались, только в качестве дополнения к имеющемуся.

Иногда мама садилась за инструмент и, легко перебирая пальцами, напевала украинские песни низким, чуть глухим голосом. При этом неизменно вспоминалось, что у нее дома было два инструмента – пианино и рояль. Будучи 13 лет, Ирка никак не могла понять, где этот рояль мог у них разместиться. Она стояла в маленьком парке украинского городка маминого детства на месте разбомбленного ее дома и была не в состоянии представить, что здесь были когда-то три больших трехэтажных дома…

При всей ее самостоятельности, ходить в музыкалку самой не вышло. Идти пешком туда было далеко, а отпускать ее на троллейбусе боялись. Как выяснилось, Ирка засыпала в любом транспорте в тот момент, когда он начинал двигаться. Две остановки до школы исключением не были… И старшая одиннадцатилетняя сестра вынуждена была пропускать занятия единственного в ее жизни кружка спорта, чтобы, тихонько ругаясь сквозь зубы, возить маленькую своенравную девчонку туда и обратно. Возить нужно было 3 раза в неделю, и спортивный кружок накрылся медным тазом. Не то, чтобы очень хотелось тренироваться, но было жалко сшитой специально белой плиссированной юбочки и возможности похвастаться перед мальчишками. Полевой теннис был тогда в моде.

Больше всех, после мамы, которая в свое время безуспешно пыталась приобщить к культурному занятию старшее дитя, радовалась бабка подружки – соседки. С большой осетинской семьей дружили давно, весело и повозрастно, обмениваясь тайнами и пирогами с брынзой взамен на фаршированную рыбу. Наполовину нетрудоустроенная бабка, нашла себе новое занятие. Теперь она «караулила» двух непосед, отлавливая их на улице с поразительным успехом. После этого, она брала каждую из них за мягкую щечку двумя жесткими пальцами и, отмыв по дороге потные мордашки, усаживала заниматься. Двери обеих квартир были открыты для лучшего прослеживания и прослушивания, а бабулька курсировала по лестничной площадке между ними с веником в руках. Любое поползновение слинять пресекалось коротким взмахом и векторно направленным ударом под тощие задницы. После чего в обеих квартирах вновь звучали гаммы.

Где-то классе в пятом Ирке сменили преподшу. Молодая, симпатичная и абсолютно безразличная к процессу дамочка имела обыкновение есть на уроке и масляными пальцами переворачивать страницы нот, вызывая у нее рвотный позыв. Через какое-то время, этот простой физиологический акт распространился на все, связанное с музыкалкой, и Ирка начала полегоньку хулиганить. Она и так не была слишком усидчива, моментально выучивала вещи наизусть и так же моментально их заигрывала. Концерты и прочие публичные выступления вообще никогда не были ее сильной стороной. Руки становились мокрыми, их все время хотелось потереть о покрашенную известкой стену и невыносимо хотелось в туалет. Гораздо интересней было на уроках сольфеджио или музлитературы, где можно было придуриваться на переменках, наигрывая что-то по слуху в четыре руки, тихонько рассказывать друг другу про черный-черный дом, замирая от страха, или шкодничать и посмеиваться над гениальным Мишкой Бляхером. Ирка начала линять с уроков, привирать, а иногда и сбегать всей группой, подбивая всех пойти, скажем, в городской музей. Там была экспозиция древних пыток, которая тянула их, как магнитом. Сидящий в темнице раненый пленник вызывал острую жалость и желание тайно передать через решетку кусок хлеба с заныканной в нем пилочкой для ногтей.

Кара не заставила себя ждать, но когда она заявила, что ей больше не надо, мама помахала перед ее носом пальчиком с хорошим маникюром и сказала, что Ирка должна ей еще 2 года... Сначала бумажка об окончании, а потом - вольному воля. Спорить было бесполезно, но и чувство отвращения к несчастному инструменту только усилилось. Сцепив зубы, Ирка закончила школу по минимуму, и в порыве акта справедливости бросила маме полученную бумажку, которая была спокойненько прибрана и положена среди всяких нужных документов ( а вдруг ребенку нечем более будет заработать на жизнь, так она аккомпанементом перебьется ). После этого инструмент пылился лет пять (чувство отвращения не проходило...).
А потом ей подарили гитару, которая выпускалась из рук только на время сидения на лекциях. Часами Ирка подбирала аккорды, сбивая пальцы в кровь, и воя попурри на популярные советские песни. "Со мною вот что происхоооодит..." И, наконец, отпустило…

Молодая белокурая женщина стояла на импровизированной сцене и пела под гитару митяевскую песню... Внизу, у подножья сцены, в нетерпении прыгала ее дочь, так ей хотелось поскорее похлопать в ладоши. Маленький мальчик таращил глазенки, ерзая на коленях мужчины, который почти единственный из всех присутствующих понимал слова песни: "Изгиб гитары желтой, ты обнимаешь нежно..."