Грязнуля

Ноги у нее были грязные-прегрязные. Личико тоже чумазое, обрамленное светлыми кудряшками, также давно скучавшими по горячей воде и мылу.
С палубы старого траулера, вставшего на вечный прикол в сухом доке, я мог наблюдать, как Грязнуля носится по пирсу, заваленному всяким хламом. Груды старых покрышек, мотки кабеля, дикое количество ржавых велосипедных частей, кучи изношенной одежды и еще много всего прочего.
Она могла забраться куда угодно. Без приглашения залезала и в лодки, и в трейлеры, и в лачуги, где обретались местные корабелы, а также вольные художники всех мастей.
Некоторые гнали Грязнулю прочь. Но, любопытная, как кошка, она приходила снова. А многие уже привыкли, что она бродит сама по себе. Мяу-мяу.
Мамка Грязнули работала на перекрестке. Пасла машины, что останавливаются на красный свет. Предлагала за двадцать долларов прокатиться в укромное местечко. И так – целый день, туда-сюда-обратно.
Жили они неподалеку от траулера, в сломанном хлебном фургоне. Фургон когда-то принадлежал пекарне братьев Ларрабуру, натуральная винтажная классика. Внутри был газовый примус и двухъярусная корабельная койка. Грязнуля спала на верхней; у койки были бортики, чтобы ночью не свалиться во сне.
Питались они консервами, разогретыми на примусе. Консервированная тушеная фасоль. Консервированный тушеный горошек. Консервированные сардины. Всякая такая дрянь. Иногда они ели неразогретое. Еще пили разведенное сухое молоко.
Мамка грела консервы на примусе до состояния, когда банка была готова лопнуть. Открывала банку особым консервным ножом. Крутила ручку, пока разрез не замыкался в кольцо, снимала с банки жестяной кругляш. И тогда Грязнуля запускала в банку свою ложку, черпая горячее чили или что там у них в этот раз было на завтрак. Выскребала все до дна, украшая физиономию новыми разводами. Пустые банки, как и прочий мусор, мамка Грязнули складывала в пластиковый мешок, чтобы затем отнести его в мусорный контейнер возле супермаркета «Сейфуэй». Ага, на этот счет у нее были свои принципы.
Затем мамка отправлялась работать на перекресток. Наблюдать за сигналами светофора. Ждать.
Грязнуле иногда хотелось посмотреть, как мамка стоит на перекрестке. Как ловит удачу.
Впрочем, и без этого на пирсе хватает места для забав. Можно играть среди брошенных фургонов, ржавых велосипедов, прогнивших лодок. На руках и ногах Грязнули отчетливые следы от соприкосновений со множеством старых вещей. Вроде тех бочек из-под виски, что свалены на другой стороне дороги. Они еще хранят сладкий запах американской мечты.
На пирсе живет много разного народу. Жан де Люс родом из Бельгии, настоящий валлон. Мистер Пирз – художник, рисует клоунов. Сэмми строит лодки, а его подруга Эми целый день драит наждачной бумагой борт траулера.
Есть даже писатели. Дон Миллз и его друг Рон Герхардт, которые работают в листоштамповочном цеху. Еще Эрих фон Нефф, который живет на старом траулере. Туда тоже можно забраться, к правому борту прислонена лестница.
Грязнуля поднимается по лестнице, перебирает грязными ножками. Ступенька за ступенькой, все выше и выше. Перелезть через борт, перейти на другой конец палубы – там другая лестница, что ведет вниз, внутрь корабля.
Я сижу в единственной обустроенной каюте, пишу истории из жизни. Завершенные истории аккуратно раскладываю в стопки прямо на полу. Маленькие ровные стопки бумаги.
– Что делаешь? – спрашивает Грязнуля.
– Пишу про жизнь, – отвечаю я.
Она кивает, как будто ей все понятно. Разглядывает книги на полках, одну за другой. Берет в руки сказки братьев Гримм. Но книга на немецком. Грязнуля все равно листает страницы, ее завораживает готический шрифт.
– Почитай мне, – просит она.
Я беру в руки книгу.
– “Goldkinder .” Es war einmal ein armer Mann und eine arme Frau; die hatten weiter nichts als ein Hutte, – читаю я и сразу перевожу. – «Золотые дети». У одного бедняка и его жены не было за душой ничего, кроме маленькой хижины, а питались они от рыбной ловли: что добудут, то и съедят.
Пока я читаю, Грязнуля обхватывает меня своими ручонками. Дитя, тоскующее по отцовской любви.
– Der Mann was ein Fisher, und wie er einmal am Wasser sass und sein Netz ausgeworfen hatte, das fing er einem goldenen Fisch. – Я продолжаю читать и переводить. – Случилось, однако же, что однажды, когда муж сидел у воды и сеть свою закидывал, он выловил рыбу, совсем золотую…
Вскоре чтение на немецком и последующий перевод начинает меня утомлять. Грязнуля смотрит на меня, на писателя, чьи рассказы разложены на полу в маленькие аккуратные стопки. Ее мамка где-то там, ждет, когда на светофоре загорится красный. Мой медленный пересказ с немецкого Грязнуле надоел. Она возвращается к лестнице и лезет наверх, к солнечному свету, бросив мне один косой взгляд напоследок.
Мамка Грязнули возвращается с перекрестка, отработав полдня внутри машин и снаружи. Пришла домой на ланч, по пути заскочила в супермаркет. В пакете у нее консервные банки, молоко и пиво.
Грязнуля проворно перебирает ногами, спускаясь по прислоненной к борту лестнице. Подбегает к мамке, вцепляется в ее куртку.
– Дон Миллз написал пьесу, – сообщает Грязнуля с важностью.
– А Эрих что написал? – насмешливо спрашивает мамка.
– Он сказки читает, – говорит Грязнуля.
Мамка с пониманием кивает.
Котенок трется о ее грязные ноги. Мурлычет. Ласкается ради объедков. Просительно заглядывает в глаза.
Мяу-мяу.