Идеальное преступление или призрак в белом халате. Глава 2

Глава 2. Любовь длинною в жизнь.

Мы продолжаем обход. В одной из палат меня ожидает Мария Яковлевна. Эта бойкая старушка умирает и знает об этом. Я думаю, ей осталось жить не больше года. Ложиться в больницу раз в год-некий ритуал для нее. Она всегда ждет встречи со мной.
-как самочувствие, Мария Яковлевна?
-стабильно-улыбается больная.
С ее диагнозом, когда сознание пожирает жестокая боль, тяжело улыбаться. Несколько дней назад она перенесла операцию на мочеточнике. Но она не такой человек, чтобы показывать свои страдания.
Я помню, что несколько лет назад, когда ей удалили почку, женщина отходила от наркоза и крепко держала меня за руку. Я не могла уйти, так как чувствовала, что нужна ей. Она черпала у меня силы, необходимые, чтобы выкарабкаться, вырваться из цепких объятий смерти. Я это знала и не отходила от ее постели.
Ведь орудие врача-это не только шприц или скальпель, это еще и некие неосязаемые силы, которые он передает больному, заново вдыхая в него жизнь.
Эти силы заключаются и в улыбке, и в участливом взгляде, и в простом желании выслушать и понять. Нередко я наблюдала, что у пациентов исчезали боли как раз в тот момент, когда он попадал на прием к врачу, видел белый халат, понимал, что помощь близка.
Я доподлинно знаю историю жизни Марии Яковлевны. Не ту, что скупыми словами описана в ее карте, а ту, которую она изложила мне в ночь после операции на почке.
Родилась она в бедной семье, родители против воли выдали замуж за нелюбимого, с которым она прожила двадцать лет. Муж служил в милиции и погиб при исполнении своего служебного долга.
После его смерти у Марии Яковлевны появилось острое чувство пустоты, которое позже переросло в тяжелые заболевания.
-только потеряв его, я поняла, насколько любила. Он очень меня уважал, терпел все мои капризы, относился, как к балованному ребенку. Больше я никого так и не смогла полюбить и живу теперь одной только верой, что после смерти мы встретимся вновь, он, как всегда, обнимет меня и поцелует в макушку-так бормотала ослабевшая, едва живая пожилая женщина в этой же палате, несколько лет назад.

Любовь длинною в жизнь...
Я помню на первом курсе, на семинарах по анатомии профессор демонстрировал нам человеческие органы, законсервированные в формалине. Марту всегда мутило.
"Это сердце, а это почка". Видели мы и легкие, и кости, и даже мозги.
А я часто думала: а где же у человека находится совесть? Или зависть? А какой орган отвечает за любовь?
Однажды я прочитала в учебнике по биохимии, что любовь-это некие химические процессы, протекающие в мозгу при участии гормонов.
Но я знала, что это не так.
Любовь нельзя увидеть ни на рентгене, ни под микроскопом. Это есть сама сущность человека, невидимая, как его душа. Это невидимый вирус, который, попадая в сердце, заставляет его трепетать. Это неизвестная болезнь, доводящая до исступления, из-за которой порой теряешь сознание.
Когда я заболела любовью?
Кажется, на второй или третьей неделе своей студенческой жизни.

Мы с Мартой учились в одной группе и были связаны чувством дружбы. Хотя я редко сходилась с такими людьми, как она. Попробую объяснить почему.
Наш первый курс негласно делился на касты, подобные кастам, заведенных в Индии.
Была каста "неприкасаемых"-вечных прогульщиков и двоечников, которые с трудом выползали на сессию, заваливали экзамены и чудом не вылетали из университета. Их не уважали и не принимали в приличные студенческие общины. Они держались поодиночке или небольшими группами.
Еще была каста умников, или "зубрил", как их называли, -студенты в неглаженных халатах, с покрасневшими от ночной зубрежки глазами, вечно уткнувшиеся в конспект и бормотавшие себе под нос латинские термины, словно заклинания. Они больше других были похожи на будущих врачей, готовых гореть на работе за копейки ради того, чтобы исполнить свой долг.
Была каста "элиты"-всегда одетых по моде и с иголочки студентов, в основном, детей известных врачей и профессоров. Они не слишком утруждали себя учебой, зная, что по окончании вуза родители помогут им занять место заведующих отделением или главных врачей.
Была еще одна каста-"нейтральных". Эти студенты не были зубрилами или прогульщиками, но и не принадлежали к "золотой молодежи" курса.
Зубрилы и элита взаимно презирали друга. Неприкасаемых презирали все. Представители нейтральной касты находили общий язык со всеми. К этой касте принадлежала и я.
Марта была из "элиты". Ее дедушка был известным профессором, стоявшим у истоков отечественной челюстно-лицевой хирургии, и часто на экзаменах и зачетах она прикрывалась его именем.

Я всегда считала, что медицина-это призвание и врачами становятся по воле сердца. Марту же в университет вынудил поступить отец, желая, чтобы она продолжила семейную традицию. Она же мечтала стать художником или дизайнером.
Ее мутило в анатомичке и во время операций.
"Какой же это врач?"-ревностно думала я.
Но Марту я любила-за ее жизнерадостность и ярый оптимизм.
Она была из тех редких людей, с которыми никогда ничего плохого не случается, потому что и в плохом они видят хорошее.
Она философски относилась к жизни.
К примеру, она училась без удовольствия, но была рада тому, что стала врачом в третьем поколении. Если бы ее с треском отчислили, она бы не расстроилась-зато теперь можно учиться на дизайнера.
Если она шла к зубному и ей попадался молодой врач, то она радовалась: значит, прогрессивный. Если пожилой-значит, опытный.
Если она отправлялась в путешествие и ей доставался слишком новый самолет, она считала, что это хороший знак-значит, детали не износились, можно быть спокойной во время перелета. Если самолет дышал на ладан, она тоже была спокойна-значит, он надежный, так как удачно совершил множество рейсов.

Она-любимица модного костяка курса и объект зависти зубрил-тоже бог знает почему привязалась ко мне с того самого дня, как я дала ей списать вопрос на вступительных экзаменах по химии.
"-ты так рисковала из-за меня! Я перед тобой в долгу. Прийдет время и я воздам тебе добром на добро".
Прийдет время... Да, время прийдет...
Но ведь никто ничего не заметил и не заподозрил. Это было идеальное преступление, Марта.