"Ночные ведьмы" (Дунькин полк)

У войны не женское лицо... Наверное, именно поэтому так пристально мы вглядываемся в женские изображения на военных снимках, интересуемся их судьбами, задаемся вопросом, а какую роль они играли в той жестокой, беспощадной войне.

«Ночные ведьмы» (Дунькин полк)

Теплая летняя ночь окутывала всю округу, и одинокую фигурку хрупкой девушки в промасляном комбинезоне. Александра сидела в густой траве, уткнувшись лицом в поджатые колени, обхватив голову руками. Вся ее сущность обратилась в один только слух, который пытался проникнуть в глубь черного пространства с одной только целью: уловить шум мотора маленького фанерного самолетика По-2. Но, кроме шуршания листвы деревьев от слабого ветерка, да редкого крика ночной птицы, ни звука. В ожидании время растягивается в невыносимую изматывающую щемящую бесконечность.
- Письмо для Ниночки из дома пришло… Аннушка, адъютант командира полка, принесла. – думала просебя Александра. – У Ниночки завтра день рождения, «двадцать три». От мамы, наверное. А Ниночка то вот, с Женечкой, штурманом, улетели через линию фронта с пакетом к партизанам под Могилев. Унеслись, еще не совсем стемнело, а уж ночь подходит к концу, их нет до сих пор…

46-й гвардейский Таманский Краснознамённый ордена Суворова 3-й степени ночной бомбардировочный авиационный полк от самого младшего чина до комиссара и командира полка на все сто процентов был женским. Не только летчики и штурманы, а и техники, механики, инженеры и техники по вооружению, всё – женщины, молоденькие девушки. И все тяготы этой страшной войны несли на себе женские плечи и исправно и надежно выполняли женские руки. По шесть – восемь вылетов за ночь делали девчонки, нагруженные бомбами. А зимой и до двенадцати, ночи то длиннее чем летом.

Александре совсем не хотелось спать. За два года отвыкла напрочь отдыхать по ночам. Обслуживание, ремонт, снаряжение самолетиков по многу раз за ночь, и ожидание, ожидание… Летчиц этого полка фашисты прозвали «ночными ведьмами». Наводили девочки ужас на них своими ночными бомбардировками. Фашисты сходили с ума от того, что не могли спать по ночам, каждую минуту ждали, что вот, почти бесшумно, на малой высоте, над их окопами пролетит такая «ночная ведьма», высыпит на их головы килограмм двести – триста бомбочек. Какой тут сон? Но и измывались враги над девушками с особой жестокостью, если, не дай бог, сбивали самолет, а летчицы оставались живыми. Но такое случалось крайне редко. Девушки перестали брать с собой парашюты в надежде взять побольше бомб. Так и погибали вместе со своими По-2.
Командовала полком летчица с десятилетним стажем Евдокия Бершанская. Отсюда и называли «наши», иногда, в шутку: «Дунькин полк». А летчики - французы из полка «Нормандия-Неман», наши союзники, называли их «ночными колдуньями».

В тишине ночи, со стороны березняка, послышались приближающиеся легкие шаги.
- Саша, ты тут?- послышался голос Александры Хорошиловой, комсорга полка.
- Да…. Что-то долго девочек нет. Должны уж вернуться. Светает. – Ответила Александра.
- Обойдется, все будет хорошо. Не первую ночь, и не первый год ждем, все будет хорошо. А помнишь, как ждали из первых вылетов в июне сорок второго в Сальских степях? Еще непривыкшие к ночной тяжелой работе, пальцы – в кровь, губы искусаны. Плакали но работали, а потом ждали. А ждать еще тяжелее, чем ремонтировать самолет в мороз. А зима сорок второго – сорок третьего, помнишь? Владикавказ. Ох! Когда прорывали оборону фашистов. Холод. Девчонки наши по десять вылетов делали за ночь. Из самолета не вылизали. Пять – восемь минут дозаправка, погрузка бомб, горячий чай, и опять, в ночь. Возвращались полуобмороженными, еле живые, но возвращались… А мы их ждали, ждали…. Молились тайком, и ждали… А когда выходило время возврата, а девченок нет, и уже знаешь, что не вернутся, беда – вот она, а мы все ждем, надеясь на чудо… Господи! Неужели это все было? И сколько еще будет?
- Да, Шурочка, помню все, до самой маленькой мелочи, каждый день и час. Это не забудется никогда. А «мессеры» как гоняли девочек. Охотились на них с особой яростью. А у нас и пулеметов то нет. Нечем отбиться. Два пистолета «ТТ» и двести килограмм бомб. Помнишь, как прицелы для бомбометания сами придумывали из проволоки? До сих пор пользуемся ими…. А как бомбили наши аэродромы, когда обнаруживали…. А помнишь Новороссийск? А как трудно достались Таманские земли, Кубань…?
- А Крым, Керчь, Севастополь…. Да…. Девочки гибли от совсем озверевших фашистских ассов….
- Знаешь, Саша, толи я уже привыкла за два года, толи тут, в земле белорусской так, намного спокойнее чувствую себя, уверенней, что ли, сердцем чувствую, что война эта проклятая скоро кончится. Июль сорок четвертого. Дожимаем мы фрицев здесь, в Белоруссии. Со дня на день выметем их с земель наших. – задумалась, продолжила: - Три года с небольшим прошло этой войны, а как давно, кажется, было – школа, экзамены, первый курс института…. Стой, стой! Вроде шум самолета слышу! Мотор? Нет, показалось. Ветерок утренний листьями зашуршал. Или, нет…. Летят, летят, Сашенька. – Александра вскочила на ноги, запрыгала на месте словно ребенок. Обняла свою тезку.
С западной, еще темной, полоски неба вынырнул маленький биплан. Он шел, заваливаясь на левый бок, подклевывая носом. Прерывисто трещал мотор. Шасси самолетика ударилось об утрамбованную землю аэродрома, оторвалось от земли и опять ударилось о взлетную полосу. Самолет еще пробежал немного и закружился на месте. Двигатель замолк. Наступила тишина. Крылья и фюзеляж машины представляли собой сплошное решето. Девушки стремглав не побежали, полетели к затихшей, освещаемой первыми лучами восходящего солнца четырехкрылой фанерной птице. Вскарабкались на крыло, которое просто чудом не отвалилось в полете от повреждений. В передней кабинке летчика Нина сидела с закрытыми глазами, откинув голову назад, на спинку. Ее кудрявые волосы еле-еле шевелил утренний ветерок. Шлемофон лежал на коленях. Руки, как ветви ивы, безвольно свисали вниз. По еле уловимому ритмичному движению груди было ясно, жива. Просто нечеловеческая усталость держала летчицу в кресле, не давая даже пошевелиться. Женя - штурман, на заднем сидении смотрела на подруг своими голубыми глазами. Что-либо сказать – не было сил. Румянец исчез с ее щек. Меловая бледность личика говорила, что с нею что-то не в порядке.
- Ранена… - сразу мелькнула мысль одновременно у обеих встречавших подруг.
- Что стоите, рты раззявив! – услышали они за спиной знакомый командный голос, - Вынимай их осторожненько! Давай, давай, поживей…
Внизу уже суетились врачи полка Надежда и Ольга. Тут же были и начальник оперативного отдела полка Анна Еленина, и начальник особого отдела Зинаида Горман, и командир эскадрильи Мария Смирнова, и еще девчонки – летчицы и техники.
Утро быстро гнало ночь на запад. Ветерок усилился. Самолет надо было срочно убрать с поля, замаскировать. Женю вытащили из кабины штурмана, уложили на носилки. Рана была не столь серьезная: пуля прошла по касательной, задев мягкую часть бедра. Нина, услышав голос Бершанской, превозмогая непомерную усталость покинула кабину сама. Не потому, что боялась доблестного и строгого командира, просто считала, что не подобает показывать перед ним даже минутную слабинку. Да и перед другими девушками тоже. Так была воспитана.

Важные сведения от партизан 122-го партизанского полка, носившего название «За Родину», под командованием Липского и Кручинина, привезенные Ниной и Евгенией были сразу же переданы из штаба полка в ставку Верховного главнокомандующего. Партизаны могилевщины вели, так называемую, «рельсовую войну», а так же проводили разведывательную деятельность. Все это корректировалось главным штабом партизанского движения. Красная Армия наступала, а многочисленные партизанские отряды своими действиями помогали нашим и не давали фашистам подвозить к линии фронта технику и боеприпасы. Партизаны взрывали мосты, железнодорожные пути, линии связи. Это очень помогало быстрейшему продвижению на запад наших войск. Одной из функций «ночных ведьм» на данном этапе, кроме бомбометаний, и была связь наших войск с партизанскими отрядами. Фашисты знали об этом. Оттого и бороздили ночное небо их охотники-исстребители. Вот так девушки на обратном пути и напоролись на одного из них. Поиздевался «фашист» над ними. Сначала прижимал к земле – посадить хотел. Потом кружил вокруг и почти в упор расстреливал маленький самолетик, ведомый двумя совсем еще молоденькими девушками. Уж на волосок от смерти были. Выручил случай, а может и не случай, французы из «Нормандии» перехватили гада. Уложили его в землю белорусскую, в болото бездонное, в самую преисподнюю. Потом догнали девочек, убедились, что те правильный курс держат, чуть-чуть проводили их, крыльями помахали и унеслись по своим делам. Там, вверху, в небе было уже утро.

Нина и обе Александры в палатке санчасти сидели возле постели Жени. Нина вслух читала письмо от мамы, девчонки сжимали в своих ладонях пальцы рук Женечки. Та мирно спала, разбросав свои вьющиеся рыжие локоны по белой наволочке подушки.
Большая капля несдержанной девичьей слезы упала на страничку письма, размыв несколько слов текста, написанных ровным почерком школьными чернилами. Мама писала о своей жизни в тылу. И, хотя и не жаловалась, но Нина понимала, читая между строк, как трудно жилось женщине - ее родной маме, там, в тылу. Тяжелейшая работа на заводе, где делали снаряды для пушек. Работа по две, а то и три смены подряд. С ног валились. А еще - голод. Мизерный паек. А дома – десятилетний сынишка – Нинин брат. Женщины заменили на заводах мужчин, ушедших на фронт. Да разве об этом словами расскажешь? Мама просит о них не беспокоиться, что все у них в порядке. Молит дочь поберечь себя, не лезть на рожон. Знает она, что дочь летает, но неведомо ей, куда и зачем. (Ни к чему ведь волновать маму). Пишет, что от отца давно нет весточек. Был он на Ленинградском фронте. Последний «треугольничек» пришел в апреле месяце. Да, Ниночка тоже в апреле получила весточку от отца в последний раз. В конце письма, как и в начале, еще раз мама поздравляла дочь с днем ее рождения. Нина уже не сдерживала слез. Подруги, сидевшие рядом, слушавшие Ниночку стали тыльной стороной ладони смахивать влагу со своих щек . Каждая из них сейчас тоже вспоминала своих родных, их последние письма с советами и пожеланиями, о том, что бы не беспокоились за них, что все дома хорошо… . Но девочки то знали, как им в тылу то живется: голодно и холодно – ведь все шло на фронт… . От того девчонки работали и воевали в три силы, превозмогая боль, усталость, всю тяжесть, выпавшую на их хрупкие плечики, чтобы скорее разгромить фашистскую нечисть, чтобы скорее вернуться к родным и близким, освободить их от непомерного труда и голода…
- Девочки, что вы плачете? Я же ведь жива! – услышали они Женин голос.
- Ой, Женек, проснулась. Это мы так, Нина письмо из дома читала, а мы вот, нюни распустили. Как ты себя чувствуешь? – первой среагировала Шурочка- техник. Другая Александра, покрепче сжав Женину руку, сказала, смахнув последнюю слезинку и улыбнувшись:
- Женек, доктор Надя сказала, что через недельку- полторы опять летать сможешь, если только…
- Что, «если только»? Говори, уж если начала, подруга…
- Ну, если тот, горбоносенький французик, что на тебя глаз положил, из «Нормандии», поможет..
- Как это? – встрепенулась Женечка. Щеки ее вмиг порозовели.
- Вот, девочки, видите? Одно только упоминание о нем чуть на ноги не поставило нашу Женю. Смотрите, какой румянец сразу появился. А мне Надя сказала, что если этого француза, да еще на ночь сюда пригласить, наша Женя через два дня вальс танцевать будет, или, что там, в Париже танцуют?… А через девять….
Все шумно рассмеялись.
- Дурочки вы! Ведьмы ночные! Нет у меня ни каких чувств к Сержу…
- Нинок, ты слышала? Она даже знает, как его зовут! А может мы, твои подруги, еще чего не знаем? Колись до конца, Женька, перед нами сейчас же! Иначе праздничного пирога не получишь. И день Ниночкиного рождения уйдем праздновать в другое место. К французам, например, без тебя. Их эскадрилья недалеко тут базируется.
Женя попыталась вскочить с постели, забыв про рану. Тут же ойкнула, застонала, вновь упала на подушку.
- Лежать! - скомандовала Ниночка, как старший по званию, должности, и как виновник торжества: - Ладно, девчонки, шутки в сторону, накрываем на стол! Шура, зови Сержа, он уже час как возле палатки траву вытаптывает с бутылочкой «Бордо». Эх, Женька, рыжая колдунья, когда успеваешь?


Это было в июле 44-го. Один лишь эпизод из многих тысяч из жизни девушек, летчиц 46-го гвардейского, боровшихся с фашизмом наравне с мужчинами в той великой и ужасной войне 41-45 годов двадцатого века.

Потом были бои за Польшу. Ее освобождение. Потом – Германия. Победа.
В этой войне 46-й гвардейский потерял тридцать две еще совсем молоденьких, только начинающих жить девушки. Тридцать две судьбы оборвались в одночасье.
Наши же героини дошли, долетели до победы. И каждые пять лет, потом, встречаясь, проезжают тот путь, где совершали свои ежедневные, а вернее, еженощные подвиги и, где теряли своих подруг, оставляя на могилках живые цветы. Всегда, от начала и до конца сопровождал их горбоносенький француз Буше - Серж – муж рыжеволосой Женечки..