В то время на Сахалине...

В декабре 1925 года был подписан договор между СССР и Японией о сдаче северной части острова Сахалин (по-японски Карафуто, что на языке айнов, древних жителей острова, означает «земля бога устья») в концессию. Согласно договору Союз передавал японцам в эксплуатацию в течение 45 лет нефтяные и угольные месторождения Северного Сахалина. В качестве платы за концессию японцы обязались отчислять Советскому правительству определённую часть валового дохода и арендную плату. Японской стороне было дано право завозить рабочую силу из своей страны. Японские предприниматели создали акционерное общество. Был организован также советский трест "Сахалин нефть", которому концессионеры оказывали существенную помощь в организации производства и налаживании хозяйственно-бытовой сферы. В тоже самое время на юге острова Сахалин сложилась совершенно иная ситуация. Японцы там решали вопросы инфрастауктуры и социальной области как на собственной территории, согласно документам Портсмутского договора между Россией и Японией.
На территории Северного Сахалина постепенно развёртывались работы по добыче нефти, каменного угля, лесоразработкам, добыче пушнины в лесах Сахалина, отлову рыбы в акватории, прилегающей к острову.
В Союзе было объявлено о наборе молодых специалистов и рабочих разных специальностей для отправки на концесионные работы. В тяжёлое для страны время разрухи, когда во многих регионах царила безработица, условия найма были явно выгодными. Оплачивание труда рабочих японскими товарами, а также советской червонной валютой привлекало много народа с материка. На остров Сахалин потянулись рабочие руки со всего Союза, в том числе были представители с Кавказа. Сборный пункт был организован в Москве и отправка совершалась поездами по Транссибирской магистрали до Владивостока.
Была ранняя весна. Поезд мчался по бескрайней снежной пустыне, мы засыпали и просыпались под монотонный звук колёс. В купе нас было четверо. Познакомившись на сборном пункте, мы сразу нашли общий язык, хотя были родом из разных республик Союза.
Я был коренным тбилисцем, приятель, расположившийся над моей койкой, оказался бакинцем,
а напротив находились два молодых парня, из которых один был армянин из Ростова-на-Дону, а другой татарин из Казани. Мы довольно туманно представляли нашу будущую трудовую деятельность на острове, но все были в предвкушении заработать так называемые "длинные рубли". За окном белая пустыня сменилась бесконечной заснеженной тайгой. Товарищ из Баку, который представился Джамилем, вынул новенькую колоду карт и предложил сразиться. От нечего делать мы целыми днями резались в "подкидного дурака", курили в тамбуре, долго бесудуя, пили горячий чай, то и дело любезно предлагаемый симпатичной проводницей поезда, как выяснилось позже, сибирячкой из Иркутска. Так незаметно пролетели две недели. Поезд, наконец, прибыл на конечную станцию дальневосточного города Владивосток. Там нас построили в шеренгу, перечли фамилии и затем строем отправили на пристань. Cпустя некоторое время мы были подняты на борт парома, курсирующего между материком и островом Сахалин. Нам объявили, что местом назначения является посёлок Оха. Как позже мы узнали, первая промышленная нефть была добыта в Охе в 1921 году и вскоре Оха стала центром Восточного района острова. Название городу было дано по реке Оха. Возможно, что это название произошло от эвенкийского слова «оха». Легенда эвенков повествует, что однажды олени, испугавшиеся охотников, бросились бежать по зелёной мари и один олень угодил в топкое место. Когда с помощью срубленных веток охотники вытащили животное, то увидели, что оленьи ноги и живот вымазаны чёрной маслянистой жидкостью. Кожа в этих местах полопалась и сочилась кровь. Молодой эвенк, заметивший это, воскликнул:«Оха!», что по-эвенкийски означает «злой»,«худой».
Нам предстояло переплыть Татарский пролив, пройти через пролив Лаперуза между северной оконечностью японского острова Хоккайдо и южной частью острова Сахалин, соединяющий Японское и Охотское моря. Как выяснилось, пролив был назван так в честь французского мореплавателя Жана де Лаперуза, открывшего его в XVIII веке. Татарский пролив наименовал тот же мореплаватель Лаперуз, ошибочно полагая, что «Татария» - страна, простирающаяся до побережья Тихого океана. Ещё со времен монголо-татарских завоеваний этот этноним получил широкое распространение в Восточной и Западной Европе.
Отчаливание парома задерживалось. Оказалось, что на берегу свирепствует эпидемия гриппа и не хватает людей в котельном отсеке парохода. Объявили, кто из вновь прибывших умеет кочегарить. Вызвался мой новый приятель армянин Артём. Оказалось, что он раньше работал кочегаром паровоза на Владикавказской железной дороге. К нему примкнул Джамиль, который также кочегарил на поездах Джульфа-Бакинской железнодорожной линии. Меня и татарина Ильдара взяли в качестве помощников кочегара. Спустившись в трюм парохода, я был поражён увиденным! Никогда раннее мне не доводилось видеть таких больших паровых котлов. Огромная пасть топок то и дело открывалась и туда надо было непрерывно забрасывать каменный уголь и выгребать золу. После проморзглой погоды на пристани, мы, наконец, смогли отогреться, а потом сделалось так жарко, что пришлось скинуть верхнюю одежду. За время путешествия мы с приятелями забросили в топки котлов без малого несколько тонн угля.
Наконец была дана команда уменьшить подачу угля, а затем и вовсе прекратить. Паром приближался к северной части острова Сахалин. О Сахалине я знал только то, что сюда приезжал Антон Чехов. Он жил в Александровском посту (ныне Александровск-Сахалинский)
в западной части острова. Чехов решил совершить поездку на Сахалин для изучения жизни каторжных и ссыльных. В то время не было Транссибирсой магистстрали и поездка Чехова заняла более полугода. Он разумеется отдавал отчет в трудностях такого путешествия, но желал привлечь к Сахалину, «месту невыносимых страданий», общественное внимание. Это был гражданский подвиг писателя! Такие мысли владели мной, когда я взирал на остров с высоты палубы парохода.
Но мне суждено было ещё некоторое время поработать на пароходе, пока нас не сменила основная бригада кочегаров. Наконец мы были свободны и с лёгким сердцем оставили паром. Картина на острове оказалась унылой. Кругом стояли деревянные бараки, сновали люди в тулупах, слышалась отрывистая японская речь. Прибывших направили в один из бараков для оформления трудового соглашения. Нам предложили выбрать профиль трудовой деятельности и здесь пути с моими попутчиками разошлись. Мои приятели решили остаться в Охе на нефтеразработках. Поскольку я умел метко стелять, чему я научился в рядах РККА, отслужив там три года, то меня прикрепили к охотникам за пушниной и мне пришлось жить неделями на охотничьей базе - так называемых заимках. Там я научился расставлять капканы, отслеживать следы зверей, изучать их повадки. Выходили на охоту ранним утром. Наиболее благоприятной погодой являлась пороша, когда легко отпечатываются свежие следы, небольшой мороз и неглубокий снег. Лучшим помощником во время охоты на ценных пушных зверей была восточносибирская лайка. Собака была рослой, выносливой, обладала отличным чутьем и вязкостью к зверю и не теряла при этом хозяина. Среди охотников были как местные сторожилы, так и японцы, которые за время пребывания на острове научились изъясняться по-русски. Они научили нас пить рыбий жир вместо водки, чтобы согреться, есть сырую рыбу. Из рыбы готовили традиционное японское блюдо под названием «Нарэдзуси» с рисом и японской зеленью «Васаби». Очищенную океаническую рыбу начиняли солью, складывали в деревянную бочку, придавливали гнётом и оставляли так до окончания брожения. Это было удобно для нас, занятых охотничьим промыслом, поскольку таким образом приготовленная рыба оставалась пригодной к употреблению в течение нескольких месяцев. Чтобы не заболеть цингой употребляли в пищу много чеснока, отвары из еловой и пихтовой хвои. Природа Сахалина отличалась большим разнообразием. Леса занимали большую часть его территории. На севере острова произрастала светлохвойная тайга преимущественно из даурской лиственницы, южнее были темнохвойные леса из аянской ели и сахалинской пихты с зарослями багульника, кедрового стланика, кустов голубики, клюквы, шикши сибирской.
Отловленную пушнину - соболей, куниц, лисиц, белок мы сдавали раз в неделю на приёмный пункт, мех выбраковывали, лучшие экземпляры увозили в Японию, а оставшиеся шкурки выделывались на месте и по дешёвой цене продавались на местном рынке. Их с большим рвением покупали приехавшие на работы из Союза. В этом смысле я не составлял исключения! Японцы тем временем обустраивали остров. Привезли сборные домики, повесили вывески с обозначением магазина, столовой, прачечной, мед.пункта. Они также задумались об увеселительных заведениях и в один прекрасный день появилась вывеска с изображением красивых японок. Значение происходящего я понял тогда, когда к острову причалил пароход с гейшами на борту. Лица их были основательно покрыты белилами с разлётом тёмных бровей и ярким пятном губ. Все они были одеты в национальную одежду - кимоно с широким поясом и подушкой на спине. По посёлку, преимущественно с мужским населением, пронеслась волна радостной вести. Но этому событию была уготовлена короткая жизнь. Советские представители в посёлке оценили это действие японцев, как подрывающее моральные устои жителей поселка и через некоторое время японок на острове не стало. Несмотря на все кажущиеся старания японцев обустроить быт, создать инфраструктуру на острове, они не были рачительными хозяевами.
Японцы понимали всю их краткосрочность нахождения в Северной части острова и стремились в сжатые сроки максимально исчерпать его ресурсы. Тяжело было осознавать это!
На севере Сахалина были частыми ветра, летом здесь господствовали дожди и туманы, а зимний муссон был причиной суровой снежной зимы. Больше года я не смог выдержать такие спартанские условия жизни. Я прервал контракт, переплыл Татарский пролив, но уже в качестве пассажира парома, пересел на поезд дальнего следования и был таков.
Весть о вторжении фашистской Германии на территорию СССР встретила меня в Тбилиси.
В первые же дни войны я был вызван в военкомат и, как прошедший кадровую службу военный, в ранге старшего серержанта направлен в распоряжение гарнизона Закавказского военного округа. В августе 1941 года Советское правительство постановило ввести войска на территорию Ирана. Целью этой операции являлась защита иранских нефтяных месторождений от возможного захвата их войсками Германии, а также поддержка транспортного коридора, по которому союзниками осуществлялись гуманитарные поставки в Союз. В тот пероид влияние Германии в Иране было весьма существенным, поскольку она принимала участие в модернизации иранской экономики и инфраструктуры, реформе шахской армии. Это была совместная англо-советская операция под кодовым названием "Сочувствие". Советские войска вошли в Тегеран, где я был уполномочен быть связным между советской и английской миссиами. Так начались мои военные приключения!