Рассказ «Правитель».

Рассказ «Правитель».

- Ваше… - (дальше следовал длиннющий титул правителя), - медлить больше нельзя. Все легенды и пророчества сходятся в одном – этот смутьян кажется безопасным сейчас, но потом будет причиной свержения Вашей власти и даже… Вашей жизни. Пока не поздно… Мы готовы… Осведомители…
Он уже вполуха слушал донесение. И так всё ясно, дальше – как по накатанной. Нет, он не гнушался и открытыми казнями, и скрытыми удалениями противников и просто недовольных. Он привык, он знает, он осуществляет…
Из года в год одно и то же. А прибавила ли власть счастья? Вернула ли молодость? Одарила силой? На возвышении среди мягких, вышитых серебром и золотом, подушек сидел старый сморщенный седой старик, его дряблое лицо изборождено морщинами, а на коня ему давно не вскочить без посторонней помощи. Помощи! Нужна ли она ему была в молодости? А все эти предосторожности, предупреждения, сдержанные советы? Где все они, совавшиеся к нему?
И жизнь медленно, шаг за шагом, стала возвращать ему картинки давно минувшего, словно издеваясь над ним, теперешним, подряхлевшим, постаревшим, почти немощным… Он оглядывал всё это своим мысленным взором, по-старчески выпав из реальности, и не заметил, как, не дождавшись ни ответа, ни приказа, удалился говоривший, как поклонились слуги и вышли, оставив его одного. Как метался по своим покоям его «правая рука» – тайный советник и, поговаривали, настоящий распорядитель государственных дел, как готовились к внезапной вылазке воины из личной стражи правителя и дрожала на волоске чья-то жизнь…
Но никто не осмелился выполнить приказ за самого правителя – слишком скор и жесток он был на расправу. Статус работал на него. Но время уходило.
Нет, он не терзался мыслью убийства чужой жизни, потрясающее дух и утяжеляющее карму. Нет, он не мучился сомнениями в правдивости и истинности пророчеств и легенд. Нет, он не просчитывал дальнейшие ходы и возможные последствия.
За десятки лет правления ему всё это осточертело. И он, как маленький, отдавался тихим светлым (прежнее нам кажется гораздо светлее нынешнего) воспоминаниям, в которых находил странное утешение и отраду. Никакие удовольствия, даже самые жестокие, не давали такого мира и блаженства…
Разумеется, время было упущено. Разумеется, никто не посмел поставить ему это в вину. Разумеется, мятежники со временем собрали силы. Но к тому времени это уже не грозило правителю. Обманулось ли пророчество, или оно действует лишь тогда, когда ему верят? Нет, пророчества сбываются и без веры в них. Тогда что?
Птичка выводила тонкую звонкую трель на ещё голой ветке рядом с верандой правителя. Он чуть покачивался в кресле-качалке. Наступила весна. Медленно, но неотвратимо. Сколько не живёшь, а не можешь противиться её чарам. И даже пень по весне покрывается зелёными побегами…
Того смутьяна предали свои же и думали, что его наверняка казнят самой мучительной формой. Но правитель вызвал его к себе и долго о чём-то с ним говорил. Обречённый на смерть вышел от правителя не с поникшей головой, а ясным светом в глазах. И как не удивлялись все вокруг, правитель не подверг его ни пыткам, ни мучительной смерти. Он взял его на службу и направил во главе войск на предателей осуждённого. Стоит ли говорить, что преданный отомстил обидчикам самым жестоким образом? Так, как не додумался бы никто из окружения правителя. Готовившееся восстание было уничтожено подчистую.
Но старика это не удивило и даже вроде как не обрадовало. Возможно, он думал о том, что было бы, если бы он уничтожил всех младенцев тогда, лет 20-30 назад? Не стало ли бы это последней каплей в его списке смертей?
Нет, он не жалел ни о чём. Скорее, потешался над своей… прозорливостью? Или просто усталостью? Как это назвать?
А может, это называется всего лишь не идти на поводу своего страха? Не доверять свою жизнь этому, в крайней степени, коварному врагу, нашептывающему о вашем благе, но приводящему лишь к самоуничтожению…
Тихо пел соловей. Трель раздавалась далеко над садом. Цвела вишня и яблоня. Жить хотелось неимоверно. И слегка пощипывало в груди…