Две сестры

Силой творческого духа
К небесам вздымая всех
Радость взора, сладость уха
Я для всех фонтан утех.
Бурной жизни треволненья
Испытав как человек
Напоследок без сомненья
Ъ, О монахом кончу век...

Акростих В.И. Сафонова

1
Не было ни одной девчонки в классе, которая бы не завидовала Розке.
- Какая у нее мама…, - перешептывались они, когда глаза Ядвиги, загорались, подпитываясь невидимыми токами. Казалось, её взгляд может убить или исцелить. То и другое притягивало и одновременно отпугивало.
Черные волосы каскадом локонов падали на спину, подыгрывая танцующей походке.
Однажды водитель забыл, что управляет троллейбусом, а не автобусом, и поехал за ней, срывая штанги-усы с электрических воздушных рельсов...

- - -
В этой женщине бурлила греческая и украинская кровь. Поговаривали, что она отбила жениха у сокурсницы по университету.
А случилось вот что:
Додик учился на факультете автоматики и телемеханики.
Ядвига ворвалась в комнату университетского общежития, где жил Додик, и застала там воркующую парочку. Без всякого на то основания она решила повеселиться.
- Что ты сидишь здесь, и еще живот выпятила? - игриво начала она, обращаясь к девушке. - Я давно его женщина.
- Ядзя, перестань, - попробовал остановить ее Додик.
- Не перестану! Хочешь, расскажу, как мы с тобой проводим время, и, что у тебя болтается под рубашкой – Маген-Давид!
Рая, подруга Додика, ошарашенно спросила: «Откуда взялось это чудовище?», затем резко встала и выбежала из комнаты.
Додик не понимал, почему взбалмошная Ядзя набросилась на них. Он побежал догонять свою невесту. Едва уговорил вернуться в комнату. Когда парочка вошла, Ядвига в неглиже лежала на узкой кровати, откровенно демонстрируя чудо-красоту богини, независимой и воинственной.
Беременная Рая задрожала от волнения, схватилась за живот; что-то кольнуло внизу. Пульс учащался...
Черные глаза Ядвиги выпустили ядовитую стрелу.
В больнице врачу пришлось лишь подчистить матку от остатков плода...
Рая не простила Додику случившегося и отказалась от свадьбы.

Додик утешался своими изобретениями. По всему университету ходила молва о его незаурядных способностях.
Электроприборы оживали под его руками и начинали разговаривать.
Микроволновая печь напоминала помыть её после починки. Из открываемого холодильника голос диктора читал новости дня, а будильник сам приходил к своему владельцу и просил нажать на кнопку звонка.

…Столкнулись. Вопрошающий жест и нашествие стихии. Потухшая сигарета и вспыхнувшая улыбка.
- Ядвига!.. Отойдем на минутку, - попросил он, - зачем... зачем ты разделась тогда?
- Просто прилегла отдохнуть. Поговорим у меня.
Магнитные глаза увлекли Додика, и он слепо пошел за ней. Устало облокотившись о спинку кровати, прикрыл веки. Вдруг он ощутил руку Ядвиги у себя в брюках... Такое он не испытывал никогда... Что она делала... её язык... губы... Плоть его взбунтовалась и... сдалась...
Додик женился на Ядвиге.
Старшую дочь назвали Катей.
Помимо яркой внешности, Ядвига обладала чрезвычайно живым умом, умела ядовито парировать, давала всем меткие характеристики, с ней было интересно общаться и говорить об искусстве. Она слыла увлекающейся и воспламеняющейся натурой, не способной равнодушно относиться к мужскому полу.
Сквозь дымку перешептываний Ядвиги с подругами сквозило опъянение собой и тщеславное – «меня любят…». Пробуждать интерес к себе и поддерживать атмосферу абсолютного преклонения – было ее кредо.
Через четыре года родилась Розка. Папина дочка.

2
Девочки росли абсолютно разными.
Катя – уверенная в себе, маленькая мамина копия.
Розка – рыженькая, полноватая с круглыми щечками и мягким взглядом.
Катя никому не рассказывала, кто ее отец. Имя Додик ассоциировалось у неё с трусливым удодом, поедающим муравьиные яйца.
Папин мягкий характер и то, как мама обращалась с отцом, вернее, то, что он позволял ей так себя вести раздражали её.
Кате исполнилось пятнадцать лет. Мама всегда брала ее с собой, даже на лекции, которые она читала в институте. Вместе, они посещали симфонические концерты, бывали в опере.
«Всякое болезненное ощущение, всякую боль надо претворять в наслаждение», - говорила Ядвига словами Скрябина, которого боготворила. Эта женщина являла собой сочетание сжигающей геенны и несказанного блаженства чувств. Всеобщее мнение было таково: она незаурядна.
Умер Брежнев. Его портрет, перевязанный черной лентой, висел в зале школы, в которой училась Катя. Девочка предчувствовала перемены и, чтобы защитить себя, купила серебряный крестик и поклялась никогда не снимать его.
В девятнадцать лет, не закончив педучилище, Катя вышла замуж.
С Розкой дружили все на свете. Она посещала образовавшийся в городе еврейский центр и вскоре перешла в школу, открывшуюся при нем. Папа подарил любимой дочке золотой Маген-Давид и повесил его ей на шею в день бат-мицвы*.
Приближался 1990 год. Евреи целыми семьями уезжали в Израиль. Розка ловила любую информацию, приходившую оттуда, бегала читать письма. Кто-то пустил слух о готовящихся погромах.
Сестры почти не общались.
«Вот и мне скоро будет девятнадцать. Катя в этом возрасте уже была замужем… Я никому не нужна. Мама постоянно говорит: «Тебе незачем красиво одеваться, не поможет!». Всё покупает только себе и Кате, с папой почти не разговаривает», - переживала она.

*совершеннолетие – иврит

Розка закрывалась у себя в комнате и рисовала. На рисунках она была обладательницей изысканных одежд, другой фигуры, высокого роста.
На ее картинах папа выглядел большим и сильным, он никого не стеснялся.
В один из вечеров в еврейском центре показывали фильм об Израиле. Вдруг зал стал освещаться огненными вспышками. Грохот, запах гари… Пожар!.. Двери помещения оказались закрытыми, началась паника.
Где-то посыпались осколки стекла…
«Этого еще не хватало – погром!» - подумала Розка.
Йося вынес ее через окно. «Хорошо, что мы сели рядом», - успела подумать Розка и куда-то провалилась.
Она очнулась в высокой траве, которая к ночи приобрела цвет маминых черных глаз. Йося попросил у кого-то сигарету и впервые закурил. Розка обвила его шею руками и почувствовала знакомый запах папиного одеколона.
- Спасибо, спаситель, что там произошло?
- Никто не знает. Этим занимается милиция.
- Поцелуй меня…
- Сладкая ты моя… как я раньше тебя не замечал?..
Он погасил сигарету.

Иосеф и Розка виделись всё чаще.
Решение пожениться возникло спонтанно. Встреча в экстремальных обстоятельствах сблизила молодых.
- Йосенька, давай уедем в Израиль. Новая страна, новая жизнь…
- Согласен. Давай.

3
Молодые скромно отметили вступление в брак и через год осуществили свою мечту - репатриировались. Они поселились в кибуце, у моря.
- Йоси, - она теперь так называла мужа, - можно я приглашу Катю?
- Пригласи, конечно.
Катя приехала и чуть ли не с порога начала возмущаться.
- Как ты можешь дышать таким воздухом? Здесь же постоянно пахнет коровником!..
Крестик она демонстративно носила снаружи, поверх одежды.
- А этот говор! Словно твои израильтяне чем-то подавились!
- Катя, успокойся, пойдем купаться. Смотри, какое море! Какими ровными слоями оно меняет цвет! Словно само себя подсвечивает изнутри!..
- Что за ужасная страна! Ни одной нормальной скульптуры.
А дома, особенно старые, с тюремными решетками на окнах, трисы… так их здесь называют?
- Катя, они защищают от солнца, чтобы не хватать его слишком большими порциями…
- Зато вы хватаете еду слишком большими порциями, как изголодавшиеся, даже дигестив не употребляете! Знаешь, как говорил мой кумир Скрябин? «Евреи все в материальном: материальный чувственный физиологический экстаз. Их роль – поддержать и развить эту сторону в человечестве».
Розка уловила мамин научный лексикон.
Потом Катя стала рассказывать о муже достаточно фривольным тоном:
- Розка!.. Какой у нас секс! Он всегда обнажен, я тоже. Я кончаю по восемь раз за ночь!
- Да… а мой Йоси стесняется. Так, немного, где положено, раздевает меня. Я получаю удовольствие, но один-два раза, не больше.
- Но это же не любовь!.. Зачем ты с ним живешь?
Утром Розка вспомнила ночной разговор и засомневалась в себе: «Я, наверное, неполноценная женщина. Я бы не смогла восемь раз, или Йоси меня не любит?»
Катя съездила в Эйлат.
Там ей понравилось.
Перед вылетом домой невзначай бросила:
- Папа без тебя очень скучает…

- - -
Розка поступила в Иерусалимскую Академию Искусств «Бецалель».
Мысль о неполноценных отношениях с Йоси то и дело возвращалась и отравляла вкус радости предстоящего обучения.
Позвонила Катя, поздравила с днем рождения:
- Мы разводимся.
- Что!? - Розка была потрясена.
- Я встретила свою любовь и впервые с ним почувствовала себя женщиной.
- Но... ты же рассказывала мне... восемь раз…
- Что я рассказывала? Мне не с кем было сравнивать. Я
только сейчас все поняла.

«А я мучаю Йоси, наговорила ему всякой чепухи, - переживала Розка, - мы чуть не разбежались, поддалась гипнотическому влиянию Кати. Надо позвонить мужу. Почему-то он задерживается».
Вместо телефона под руку попался телевизионный пульт.
Автоматически нажала на кнопку. Терракт на автобусной остановке.
Они переехали в Иерусалим недавно.
Больница.
Нет данных.
Морг.
Опознание... Йоси...
Его не пришлось собирать по кускам, как других. Сработало взрывное устройство, начиненное гвоздями, один из них попал точно в висок.
Краски стали темнее. Море она рисовала только ночное, ищущее спасения в редком звездном окружении.
«Никогда никому не поверю, что бы ни говорили…
Никогда, Йосенька… прости, любимый».
Додик, узнав страшную новость о гибели зятя, утратил свою спокойную покорность. Находился в постоянном напряжении, готов был вскочить в каждую секунду от нахлынувших переживаний, как-то странно улыбался, выражая внутреннее волнение. Иногда, он переставал слышать окружающих, теряя нить беседы.
Однажды утром Ядвига застала мужа неподвижным. Он лежал на кровати и тихо стонал…

- - -
Додик медленно поправлялся после инсульта. Ядзя твердила ему: «Уезжай к Розке. Там, в Израиле, хорошая медицина, тебе помогут…». Муж навевал на нее тоску, обстановка в доме накалялась. Ядзя не скрывала своего раздражения.

4
Снова прилетела Катя.
- Ну, зачем ты так убиваешься, Роза? Кем был твой Йоси? Детей у вас не было, да и с другими, наверное, не будет, - сказала она категорично.
Розка впервые возразила сестре:
- Не смей так говорить о покойном.
- А знаешь, сестрица? Я бы хотела быть на твоем месте…
- Почему, Катя!? Откуда такая жестокость?
Катя пожаловалась Розке, что даже после развода ей мешает присутствие в городе экс-мужа.
- Я хочу быть свободной, как ты.
Она рассказала, что бывший муж дослужился до майора милиции. Он раскрыл банду молодчиков, которые подожгли еврейский центр. За успехи на службе майор получил путевку в Грецию. Поехать не смог – много работы, отдал путевку Кате.
Там все и произошло. Каждый вечер на одной из палуб корабля выступали с развлекательными программами артисты варьете, певцы и инструментальный ансамбль. Клавишник сидел на высоком стуле и властвовал над тремя этажами электроустановки. Его галстук с изображением клавиатуры рояля «дополнял» оркестр и подпрыгивал в такт музыке вместе с исполнителем.
«Ангел неземной красоты», - восторгалась Катя. Она не владела собой. Подошла к нему в перерыве, заговорила на ломаном английском. Ангел представился: «Анжи». «Как я угадала», - хвалила она себя.
- Погуляем после концерта? - спросил он по-русски с сильным акцентом.
Катя по-своему расшифровала слово «погуляем».
- О кей! - быстро отреагировала она, - ты знаешь русский язык?
…
Анжи вызвали на сцену.
Кате казалось, что развлекательная программа длится вечность.
Чувства просились на свободу.
Она ждала не напрасно...

«Стоит родиться только для того, чтобы провести хотя бы одну такую ночь…», - думала Катя.
Ранним утром корабль причалил в порту Наксос. Катя и Анжи спустились по трапу вместе. Она не могла сделать ни шагу без прикосновения к Анжи – он стал словно бы ее продолжением… Эгейское море, его прозрачная чистота и обжигающая свежесть трепетно будоражили тело. Ночная сказка продолжалась в воде…

- - -
- Розка, там такое море! Его нельзя сравнить с вашим средиземным кипятком в августе!
Даже море в Израиле Катя не любила.
Родители Анжи жили в Афинах. У матери были российские корни. В молодости она танцевала на корабле и вышла замуж за грека. Анжи мечтал познакомить девушку со своей мамой и жить большой семьей в столице. Он был очарован Катей, просил развестись с мужем. Да это и так было понятно. Она не смогла бы жить дальше в рутине и обмане. Вернувшись домой, Катя отстранилась от традиционного мужниного поцелуя и, как всегда, категорично заявила:
- Или убей меня, или отпусти!
Он едва не убил ее, но отпустил…
Анжи звонил ежедневно, даже когда она гостила в Израиле, рассказывал о каждом своем проекте, просил потерпеть год. Он много работал, откладывал деньги на будущий дом.
Бывший муж после развода тоже часто звонил. Он говорил, что колдовские глаза не защитят ее от обмана - не будет ей счастья. И – вдруг! – что не может ее забыть.
Катя побывала у храма Гроба Господня, купила новый серебряный крестик, освятила его.
Она улетела домой продолжать учебу и готовиться к переезду в Афины.

5
Давид собирался к дочери в Израиль. Новость окрылила Розку, глаза снова лучезарно блестели.
Приезд отца отвлек ее от тяжелых воспоминаний о смерти Йоси. Нужно было заниматься здоровьем папы.
В нейрохирургии Давиду сделали несколько операций на сосудах головного мозга.
Отец оживал на глазах, косность и монотонность его существования исчезали. Розка и солнечный свет Иерусалима действовали на него очищающе…

Очередной поход в поликлинику. Врач задерживался на операции. Давид сел на краешек стула. На стене скучали постеры. «Розкины картины бы повесили, они гораздо теплее...», - подумал он. Взгляд его опустился на длинный нос дамочки, сидевшей напротив. «Есть такие лица – некрасивые и в то же время привлекательные».
- Я Софа.
Познакомились. Софа пригласила Давида к себе домой.
Её любимая машина стояла под домом и не заводилась. Давид взялся за дело. И, как любая вещь или механизм, к которым прикасались его руки, автомобиль послушно ожил.
Софа стала личным водителем и гидом Давида в новой стране.
Папа был откровенен с дочкой. Софа – точная копия его первой девушки Раи. Вот только нос!?
Хозяйка машины все чаще стала появляться в доме у Розы. Она устроила Давида в ремонтную мастерскую, где вскоре к нему стали записываться в очередь...
Розке предложили практику в Филадельфии. Теперь можно было спокойно уехать. Папа оставался под хорошим присмотром.

6
Катя готовилась к экзаменам, хранила верность Анжи, ждала его каждой клеточкой тела. Розка далеко, мама старела. «Правильно делаешь, уезжай. Продай мордочку, пока молода», - поддерживала Ядзя дочь.
- Я вышла замуж играючи, и вот что из этого получилось – прозябаю в нищете, только астральный образ счастья в медальоне. Я нездешняя тут, случайно затянувшаяся прогулка по чужому полю, - говорила Ядзя.
Что подразумевала мама под этими словами – свою жизнь с отцом или страну, где она живет? Катя не хотела вникать в подробности и реанимировать смысловой стержень, давно уже вырванный из маминой жизни...
Анжи не отвечал на мобильный телефон. Звонить ему домой в Афины было бесполезно - постоянно в разъездах.

---
Катя вздремнула: Анжи рядом, пальцы пианиста ласкают белое запястье. Оркестровое tutti сотрясает чье-то другое тело. Последний аккорд не звучит заключающе – прерванный каданс*…
А вот и разрешение, как в сонатах Скрябина – настоящий акт любви под пальцами композитора, опьяненного постоянным аффектом.
Катя не контролировала своё тело, сотрясающееся в ознобе.
Пульс отбивал tremolo**, глаза наполнились темной влагой.
Ощущение мистики задиссонировало в ней со странной смесью фантастической романтики и реальной неудовлетворенности человеческим существованием.
Наступила квинтовая пустота***. Катя до болезненности пропитала себя образом Анжи так же априорно, как и нелюбовью к евреям.


*уход от тонального завершения муз. построения.
** музыкальный штрих, имитирующий дрожание - итал.
*** квинта – интервал в музыке, состоящий из пяти ступеней.
Этим вечером Катя отворила дверь злым духам, заглянула в мрачный ящик Пандоры*, – и с тех пор вселенная для нее померкла.
Утром позвонил Анжи. Вопрос перебил его на полуслове:
- Ты был с другой вчера ночью? Ты не верен мне?..
- Я люблю только тебя и всегда буду с тобой. Ничего не изменилось... Но... пойми – я не могу целый год без женщины, ты напрасно усложняешь... Это ничего не значит…
- Для меня значит, прощай.
Катя прекратила разговор и разрыдалась. Опустошенность сделала её легкой, невесомой, свободной такой нерадостной свободой, что захотелось подняться, оторваться от земли и слиться с настоящими ангелами на небесах. Она открыла молитвенник, посмотрела на свой крестик. «Уйду в монастырь. Он – Всевышний – мне не изменит. Пусть Розка молится по-своему у Стены Плача, а ведь Храма-то нет!».
Катя поставила диск.
Интимный, нежный обольстительный звук поэмы Скрябина стянул плечи невидимой шалью. Пианист касался клавиш, словно целовал их. Аккордовая паутина бесконечного томления бросила ее на пол. Катя завыла и утонула в экстазе безумия, в непонятном иррациональном счастье уничтожения.
Скрябин вынашивал идею восхождения человечества к огненному преображению, к храму в Индии в виде шара на озере, и хотел устроить там конец мира. И этот, слышимый и видимый композитором финал, она хотела бы принять для себя...

7
Розка делала наброски, устроившись в одном из залов музея Родена в Филадельфии.
За окном радовалась теплу нарядная цветущая сакура. Белые крупные лепестки то улыбались солнцу, то заигрывали с ним розовыми язычками. Сакура, как гость, который появляется ненадолго. Он еще не ушел, а ты уже ждешь следующего прихода.
Вдруг мамины глаза электрическим током остановили движение Розкиных рук... Монашка необыкновенной стати стушевалась, заспешила к выходу и исчезла...

---
Срок Розкиного пребывания в Филадельфии заканчивался. Оставалось завершить мелкие нюансы, оттенки света.

*источник всяких бедствий, по греческой мифологии.
Предвосхищая встречу с отцом, Розка задумала сделать ее неожиданной, то есть явиться домой без предупреждения.
В квартире она застала воркующую парочку. Старая тема узнавалась в новых вариациях.
- Папа, у тебя опять новая женщина!?
- Я Софа, приглядись повнимательней. Твой отец уговорил меня сделать пластическую операцию. Он теперь прилично зарабатывает, оплатил все расходы.
Софа стала совершенно другой, от орлиного носа осталась лучшая его часть.
- Я так за вас рада, - сказала Розка. - Папа, кажется, я видела Катю в Америке в монашеской одежде. Она успела ускользнуть от меня, пронзив своим... маминым взглядом… так жаль... наши пути разошлись. И мама далеко.
Софа стушевалась, потом порывисто заговорила:
- Я не могу больше держать это в себе.
Она казалась совершенно растерянной и не знала, как приступить к рассказу. В какой-то момент ее лицо приобрело таинственное выражение, вдруг резко сменившееся уверенностью.
- Я получила от Ядвиги письмо, адресованное Давиду. Катя оставила ее, не хочет ни с кем из семьи поддерживать связь, ушла в монастырь. Ядвига не справляется с расходами. Цены растут. Она просит выслать деньги, хочет приехать в Израиль…
Я все уладила, ответила ей, что Давид уже давно мой мужчина, что ее никто не ждет и нечего ей здесь делать.
Чувствовалось, что Софе тягостно и неприятно говорить об этом, но молчание становилось всё более гнетущим. Хорошее настроение мигом исчезло.
- Ну что ж, значит, так суждено. Я бы сам не решился на это, - вдруг с облегчением произнес Давид.

- - - - - - - - -