Охотничьи и рыбацкие рассказы

Александр Карповецкий
НА ОХОТЕ
Повесть


ГЛАВА 1. НЕРВНЫЙ СБОР

Не все люди увлекаются охотой, и не каждый охотник – рыболов. Тогда почему общества охотников и рыболовов объединены под общей крышей? Охотники и рыболовы – противоположные категории людей. Охотники говорят: «Охота и рыбалка – наше всё!» Рыбаки же так не скажут. Уж я-то знаю, о чём говорю! Но это, к слову…
С девяносто четвёртого года я возглавляю общество охотников и рыболовов. В лучшие годы в моём коллективе в членстве состояло более ста человек. Много раз я организовывал выезд (мы говорим – вылазку) наиболее активных в коллективе на природу. С охотниками объездил все области, окружающие Московскую. С рыбаками бывал на знаменитом Селигере; и тонул однажды на «Великом» озере в Тверской губернии. Самое сложное в моей председательской работе это организация этих самых охоты и рыбалки. Звонишь охотнику, приглашаешь его на рыбалку, а он тебе: «Я не рыбак, Саныч, я – охотник! Звони в апреле, сделаем вылазку на боровую птицу».
Знаю одного такого, зовут Владимиром (фамилию по нижеозначенной семейной причине здесь называть не буду). Полтора десятка лет он, уплачивая членские взносы, рассказывает мне о своей охоте на птицу: «В прошлом сезоне поохотиться не удалось. Считаю, год прожил напрасно. А позапрошлый год у меня выдался удачным. Разбил отпуск на две части. В апреле поехали под Астрахань, на перелёт гуся, и гнали его до самого Архангельска. В августе тоже удачно поохотились в Тамбовской губернии. Правда, от меня ушла вторая жена, но я нашел себе третью. У охотника жён может быть много, а вот охотничья удача бывает не каждый год». Вот такой философ. Подобных оригиналов у нас не мало.
А уж сколько я наслушался исключительно удачных охотничьих историй, сидя у костра за кружкой чая, поскольку охотники, да и рыбаки тоже, как вы хорошо понимаете, ничего другого и не пьют. Можете себе такое представить? Ну, в частности, и то, что это вам готов подтвердить первый встречный в лесу охотовед. Они-то, в отличие от меня, любителя вылазок на природу, хоть и с полномочиями, знают эту категорию людей не понаслышке, и прямо в деле: как на охоте, так и за этим… чаем!
Среди нашего брата-охотника имеются (чего греха таить?) браконьеры. Этих «плохих парней» в моем коллективе нет. Ну, может я и приврал маленько. И человека два, от силы несколько - из ста -грешат незаконной охотой, постреливают братьев наших меньших, в смысле зверей. За этот грех их души в следующей жизни вселятся в убитую ими всяческую живность – в лосей, медведей, кабанов и косуль. Насчет же лисиц, зайцев гусей и уток я тут ничего категорично сказать не могу, поскольку, хотя и сам любитель пострелять по этой четверке зверья и дичи, все же, имею на отстрел лицензию. Думаю: если моя душа в следующей жизни переселится в трусливого зайца, тогда я поверю в буддизм. Однако в нашей земной жизни, уезжая на охоту, я лично верю в нашу охотничью удачу. Говорю в дорогу: «Ни пуха, ни пера, ребята!»
Мы, обычно, делаем вылазку из мегаполиса, по возможности, подальше от цивилизации. Признаюсь вам честно, уезжаем совсем не для того, чтобы добыть мяса – его покупаем в магазине, на шашлык. Я организовываю людей больше для обыкновенного общения на лоне природы. Мне так кажется. Чудачество? Отнюдь!
Друзья–охотники, не видевшись пару лет, при встрече обнимаются, по-мужски, прислоняясь щеками два-три раза, да постукивая ладонями друг друга по спине. «Вот она, наша дружба! Отдыхай передача «Жди меня». Стою в сторонке, смотрю на обнимающихся единомышленников, так сказать, - единопутешественников, и хлопаю веками. Порой мог бы даже уронить, как говорится, скупую мужскую слезу; и ронял бы, кабы бы в меня вселилась более нежная душа!
Представляю пятерым друзьям своего знакомого охотника, моего земляка - Ивана Васильевича. На его дачу мы и собрались ехать, чтобы поохотиться в окрестностях тамошнего леса на небольшую лесную птичку с нерусским названием – вальдшнеп.
- Саныч, пацаны, не надо меня по имени-отчеству, зовите просто «Василич». Договорились? - знакомясь и пожимая каждому охотнику руку, попросил мой земляк. Мы же возражать не стали.
- Саныч, когда поедем, кого ждём? – вскоре нетерпеливо обращается ко мне Василич. Четыре наши автомашины стоят друг за дружкой у метро «Войковская». Смотрю на часы - тринадцать сорок.
- Нету Николая Дмитрича и его жены, - отвечаю собравшимся и уже начинавшим по-тихоньку отрешаться от города, охотникам. Своего рода, тоже погружение в колдовство.
Вначале у нас была задумка ехать в Смоленскую землю на боровую птицу, там охотничьи угодья нашего общества. В средине апреля я позвонил егерю, поинтересовался погодой и напомнил, что в прошлом году он пообещал принять мой коллектив на тетерева и глухаря.
- Уж больно спешите! Ещё снега не сошли! Саныч, о своём обещании я не забыл, - говорил егерь. - Перезвони в двадцатых числах, - и положил трубку. Перезваниваю ровно двадцатого числа.
- Нас тут затопило! Дороги все размыты! Не проедете вы к нам, разве что на вездеходах. Саныч, перезвони, эдак, числа тридцатого, - дружелюбно советует мне егерь нашего охот общества Николай Алексеевич.
Вот тогда я и позвонил земляку, Васильевичу-то, рассказал о паводке на Смоленщине и наметившимся срыве весенней вылазки моих, так сказать, подопечных охотников.
- Саныч, плюнь ты на своего егеря, себе под ноги, да разотри. Поехали ко мне на дачу, у меня вы ещё не были. Буду очень рад познакомиться с твоими ребятами.
На том и порешили. Мы с ним земляки, и, к тому же, – менты-пенсионеры. Правда, всего полгода, как познакомились, первого января, в поезде. Я ехал навестить мать, проживающую в Украине, а он - своего отца. Как охотник, он состоял на учёте в другом охот коллективе, и до нашей встречи тридцатого апреля на «Войковской», после новогодней поездки, мы с ним не виделись.
- С нами будет женщина? - у Васильича округлились глаза. – Ёксель - моксель! У меня двадцать три года охотничьего стажа, но я ни разу – даже мысли такой не допускал. И не видел на охоте женщины! Ты чё, Саныч, сдурел? Подумать только - баба на охоте!
- Угомонись, Василич, это - жена Николая Дмитриевича, полковника КаГеБэ. Мария. Полковника я знаю с октября девяносто третьего года. У Белого Дома познакомились. И охотился вместе с ним. Он тот еще стрелок, вроде тебя. Ему я сделал контрольный звонок, как выезжал из дому, так что они уже давно выехали. Погоди… Сейчас перезвоню. – Достаю мобильник, набираю номер полковника-отставника. В трубке слышу голос супруги.
- Это вы, Семён Александрович?
-Да, я, Мария. Вы где, далеко от «Войковской»? Мы тут все уже собрались.
- Ой, да ведь мы только-только выходим из подъезда. Ой, вы удивлены? Давно же вы с Николаем не виделись, ведь он стал такой медлительный! И к тому же, он долго провозился со своей аппаратурой. Минут через пять будем на колесах. Нам здесь недалеко – от «Маршала Жукова». Вы уж нас подождите, Семён Александрович. Мы мигом!..
- Обязательно подождём, не переживайте.
О жене Николая Дмитриевича я могу сказать не так много. Спустя год, после вступления мужа в охот общество, она привезла мне для продления его членский билет. Не знаю, что сыграло свою роль, но она заявила, что тоже желает стать охотником. Хотя, конечно, - тут и говорить нечего, - охотница тут вряд ли получилась бы умелая: в смысле, вообще, - охотник.
- Николай Дмитрич в курсе? - спросил я тогда тридцатилетнюю женщину; она была почти вдвое моложе своего супруга.
- Конечно, можете не сомневаться, - ответила она. - А вот и моя фотография, и ксерокопия паспорта, - уж больно решительно протянула она мне конверт с документами.
А потом, через год, встречаюсь с Николаем Дмитриевичем и интересуюсь о делах Марии.
- Между нами, мужиками, скажу так, - отвечал полковник. - Я сопротивлялся до последнего. Сам понимаешь: не охотник тут, а так, - охотница. Но она у меня с характером. Говорит, костьми лягу, но тебя одного за пределы МКАД больше не отпущу! Ну, и что мне оставалось? Уступил. – Он вздохнул и виновато посмотрел на меня. Я поинтересовался.
- Так, а к охоте-то у нее есть хоть какая-то тяга?
- Хочет она меня держать на поводке - ясно, как божий день. Но ты знаешь, какая у меня с ней разница в возрасте, надо ей потакать.
- Но она хотя бы ружьё для охоты приобрела?
- Так точно, «Иж двадцать семь». С тех пор мы с ней чуть не каждый выходной пропадаем на стрельбище в Мытищах, стреляем по тарелочкам.
- Ух, ты! Молодцы! Так держать, Мария!
- Ага! А теперь представь: я делал с мужиками вылазку на кабана под Смоленск, и она тут же увязалась за нами.
- Да-а! – Тут солидарно вздохнул и я.
- Вот-вот. Мужики меня тоже не поняли: ни анекдот потравить, ни о бабах лишнего слова сказать. А она, кстати, завалила-таки в тот раз подсвинка. Во дела!
- Поздравляю! Молодец, все же, она у тебя…
- Саныч, заканчивай её нахваливать, сглазишь.
И вот сейчас я, чтобы меньше нервничать, не пошел на поводу у выражавших недовольство охотников, и вспомнил тот старый разговор. Интересно, какие они охотники теперь? Говорю ожидавшим:
- Да скоро уже должны быть. Они живут здесь неподалёку…
- Погоди, Саныч. Ты объявил всем сбор в тринадцать ноль, ноль? Так! А сейчас? - Васильич посмотрел на часы и ударил по ним указательным пальцем. – Уже тринадцать сорок пять. Может, твои охотник с охотницей, вообще, застряли. Только семеро одного не ждут, тем более тут и женщина. Может, она все еще там прихорашивается, а мы тут стой и гадай? – Всем своим видом Васильич выражал своё недовольство такой организацией охоты. Он ждал мнения остальных.
- Саныч, лично я за то, чтобы подождать, - поддержал меня новоиспеченный охотник Григорий, бывший вертолётчик. Он держал на поводке молодого красивого ризеншнауцера; чисто чёрного окраса, с мордашкой клинообразной формы, равномерно сужающейся от прямо посаженных глаз к крупной черной мочке носа, собака имела ясный выразительный взгляд и, казалось, все понимала.
Давно я питаю симпатию к охотничьим экстерьерам и ризеншнауцерам. Мне хотелось потрепать собаку за шерсть – жёсткую, проволокообразную, густую. На лбу и ушах шерсть намного короче, чем на корпусе, а на морде – борода и косматые брови, казалось, слегка мешающие собаке. Ее хозяин ещё не успел приобрести себе ружьё, но уговорил меня взять его помощницу, по кличке Лис, на вальдшнепа. Я обещал дать ему своё ружье; благо, всегда беру с собой два гладкоствольных - пятизарядный автомат МЦ-21-12 и десяти зарядную «Сайгу» 20-го калибра. Григорий, пока ждали, постепенно знакомил собравшихся охотников со своей собакой.
- Саныч-то им пообещал. Значит, надо подождать,- поддержал меня, своего председателя, также и охотник Матвей. Он вступил в общество год назад. За полтора месяца до нашей поездки, в марте, он женился, и, видно, хорошо понимал все связанные с этим важным событием трудности для члена охот общества. Данная вылазка на охоту для него была первой. Его молодая жена, - рассказал он мне - как ни уговаривал её, так и не согласилась отпустить Матвея на охоту. Тогда он пошел на тактическую хитрость: заранее отвёз ружьё другу Родьке, а жене своей, Светке, соврал, что уезжает на два дня в командировку. А ко мне, в контексте этой истории, обратился с просьбой:
- Побываю с вами первого мая на вечерней тяге. Ну, может, ещё и со второго на третье заночую, а утром третьего уж точно уеду. Иначе – скандал. Не возражаешь, Саныч?
Я не возражал. На моем сайте каждый мог прочитать, что едем на трое суток. Все мы взрослые люди, и каждый волен поступать, как считает нужным.
…В итоге, семеро человек прождали двух уже полтора часа. Васильич, человек прямой и бескомпромиссный, за это время погас. Казалось, настроение окончательно испортилось; и он постоянно ворчал. Наконец, высказал упрек и председателю, то есть мне:
- Не знаю, какие вы охотники, но с дисциплиной вы не дружите. Меня разные коллективы много раз приглашали на птицу и копытных. Знаю, как надо поступать. Председатель назначает время и место сбора: кто вовремя приехал, тот и поехал. А у тебя, Саныч, извини, - бардак в этом плане!
Я, знай себе, помалкиваю. Знал бы Васильич, сколько было затрачено энергии, сил душевных, чтобы данная вылазка просто состоялась! Сколько раз я обзванивал охотников! Легко и просто написать на сайте объявление: охота на вальдшнепа состоится в Тверской области, сбор такого-то числа в такое-то время, у метро «Войковская». Не-ет, организовать людей - дело вовсе нелёгкое. А поскольку вылазка коллектива на природу – явление в наши дни довольно редкое, то и подходил я к этому вопросу очень ответственно. Как было? Исключив из общего списка рыболовов, обзванивал полсотни охотников с утра до позднего вечера. Времени у меня вагон и маленькая тележка; больше неработающему пенсионеру и заняться нечем? Начиная с первых чисел марта, и по тридцатое апреля удалось собрать в данном месте и в данное время, - здесь и сейчас - восемь охотников и одну охотницу. И после этого, чтобы я не подождал каких-то полтора часа одну супружескую пару?! «Уважаемый земляк, я готов ждать опаздывающих Николая Дмитриевича и Марию не полтора часа, а если надо, то и еще полдня!» - Примерно так хотелось мне сказать своему новому знакомому и коллеге по службе. Воздерживаюсь от этого, продолжаю пропускать мимо ушей его едкие выпады в адрес хренового организатора подчинённых мне людей: понимаю, что он прав на все девяносто девять процентов!..
Наконец-то вижу знакомый автомобиль! Полковник – отставник приветствует нас сигналом, паркуется, выходит из машины. Как старые добрые знакомые, знающие друг друга лет сто, мы с ним душевно обнимаемся и в долгом рукопожатии не расцепляем руки. Мария стоит рядом с нами, виновато улыбается. Затем протягиваю руку ей. Её лицо, словно, светится от удовольствия: мы их дождались.
- Мария, рад тебя видеть. Слышал - стрелять по тарелочкам научилась, в Мытищах. Молодцом!
Полковник знакомится с моей группой, а Мария поспешила меня поблагодарить:
- Семён Саныч, вы тоже молодец. Если бы позвонили Николаю только один раз, он бы не собрался ни на какую охоту. Вытянуть его из дому стало целой проблемой. После ваших восьми, или десяти звонков, уже я насела на него и поставила условие: если не поедем на вальдшнепа и подведём вас, председателя, ни в чём не стану его слушать, и готовить больше ничего не буду! Как видите, испугался, приехал.
Мария тихонько засмеялась, я поддержал её смех.
Наконец, Васильичу стало совсем невмоготу.
- Саныч, кончай базар! Мы едем на охоту, или приехали сюда лясы точить? Мужики, вы знаете, сколько до моей дачи вёрст? Все триста! А в Твери ещё надо зайти в магазин за продуктами. Нам здорово повезёт, если приедем на место к полуночи. А по приезду хотелось бы успеть поужинать, и – сами понимаете, это… - познакомиться поближе, по-человечески.
- Мужики, по коням, спокойно подаю команду. - Но не рвать резину, а, все же, всем ехать спокойно! Васильич – первым, мы – за его «Нивой». Вопросы есть? Вопросов нет!..


ГЛАВА 2. НАКОНЕЦ-ТО ВЫЛАЗКА!

В Твери сделали остановку, сбросились по полторы тысячи и закупили провизии, включая чай – чёрный для мужиков и зелёный – для Марии. Ну, вы понимаете какой…
- Сто восемьдесят отмахали, осталось сто тридцать, и будем на месте! - На стоянке супермаркета Васильич повеселел. - Километров через семьдесят будет святой источник, там остановка - наберем воды. У кого какая тара при себе имеется, всю наполняй! Сгодится. Эта вода из источника может стоять годами, и при этом, не испортиться. Я всегда, когда еду на дачу, беру с собой фляги, баклажки. По коням, председатель?
- По коням…
У меня отлегло на душе, поскольку наш проводник и хозяин заимки совсем оттаял.
Через час подъехали к указателю со стрелкой, указывающему направление к источнику. От дороги он оказался метрах в ста, в низине, вымощенный камнями. Из-под земли била вверх, заметно выше головы, холодная струя; она тяжело падала на камни, рассыпаясь на мелкие брызги и водяную пыль. В ясный солнечный день этот природный фонтан наверняка играл всеми цветами радуги. Я сожалел, что не удалось полюбоваться этой красотой. Быстро наползали сумерки. Заканчивался последний апрельский день.
Кроме Григория, выгуливающего на обочине дороги своего ризеншнауцера, все мы запаслись святой водой и собрались у машины нашего штурмана. Курили, уже весело балагурили. Штурман дает информацию:
- Километров через пять поворачиваем направо, на грунтовку. До базы останется шестьдесят три кэмэ, да плюс ровно триста пятьдесят метров. Подсчитано! Надеюсь, дорога высохла, так часа за два и доедем.
- Ну, это нормально!
- На дворе – лето, пацаны! - Бодрым, весёлым голосом продолжал вещать Васильич, будто и не было накануне никакого недовольства нашей организацией охоты.
- Да-а, долгожданное лето!
- Ну! Вспомните, пятнадцатого в Москве еще лежал снег, а в двадцатых числах уже днём с огнём его было не найти. А уж деньков пять почти лето!
- Ага, после зимы – сразу лето…
- Ну что, по коням, мужики? – Васильич, как командир, бросил себе под ноги, окурок, носком ботинка долго елозил по нему, пока не сравнял с землёй на обочине. Бывалого охотника сразу замечаешь по таким вещам. Окурок на охоте не мелочь, от него могут, ни за грош, выгореть леса и хлебные поля.
Съехали на грунтовую дорогу, резко сбавили скорость. Я включил фары и сразу заметил заброшенные невспаханные поля. Светлая сухая трава да высокий темно-коричневый бурьян, вставший стеной по обе стороны дороги. Запустение и разорение. Словно, на этой плодородной земле уже много десятилетий, вообще, не живёт человек. Или же по ней прошла «мамаева» орда. «В сорок шестом, после большой войны, и то не было такого разорения!» - думал я. - Но никто не бил в набат, не снимал об этом страшные фильмы и ежедневно не показывал их людям. Вместо пошлых «Дом – 2» и им подобных?! Русская катастрофа! Хоть тяжко вздыхай, хоть зубами скрежещи…
Стемнело. Далее проехали несколько темных деревень. Перекошенные, чёрные дома с заколоченными дверями и ставнями. Они походили на большие безжизненные призраки, опустившиеся на землю пугать тёмными ночами попавших в эти края незнакомцев.
В моей «лодке» мои мысли разделяли и двое пассажиров, не считая, собаки.
- На пять деревень – ни одной живой души! Кошмар! Как повымерли все! – С горечью и болью восклицал Александр, мой сосед по даче, работающий помощником судьи в городе Домодедово. Его джип стоял в ремонте, и он напросился ко мне в экипаж, с риском доехав до моего дома на ржавой «шестёрке».
- Одни старики поумирали, а другие поехали на жительство к детям в город, или на их дачи. Молодёжь уже в семидесятые начала уезжать из деревень. А с девяностых, как демократия прошлась катком по колхозам и совхозам, сёла и повымерли, - поддерживаю тему.
- Ясно дело. Не стало работы, не стало людей. Вот русская деревня и сгинула.
- Ты прав, - отвечаю, всё более осторожно крутя баранкой.
Выплескивает свою боль и пятидесятилетний Григорий:
- Хоть бы в одном доме увидеть свет, хоть одну живую душу встретить. Не так бы кошки на душе скреблись! Я уехал в своё время из такой деревни, там у нас похожая картина. – Григорий сидит сзади, а его Лис лежит неподвижно на сидении. Его продолговатая голова покоится у хозяина в ногах. Нашему меньшому «брату» от - чего-то нездоровиться: не привык он, как человек, переносить многочасовую езду в душной машине. Григорий был сильно расстроен: он подозревал, что его питомец чем-то отравился.
Миновали ещё пару деревенек. В одной из них нам встретился на дороге «Москвич-2140», и я ему посигналил. От радости. В другом селе мы увидели - наконец-таки! - свет, да не в одном доме, а сразу в двух! Там же, на обочине дороги, в свете автомобильных фар встретили даже живую душу – мужика. Он долго стоял неподалеку от дороги на одном месте и покачивался, как столб, у которого подгнила основа, но он еще держался на уцелевшем проводе… Он был сильно пьян, и держала его какая-то одна-единственная мысль: может, и мысль не упасть, а дойти до своей берлоги. Втроем, мы, одновременно, засмеялись. Но мы знали, что такой образ жизни ведут нынче многие селяне, и, конечно, впору было бы всем вместе заплакать.

ГЛАВА 3. ХЛОПОТЛИВОЕ ЗНАКОМСТВО

Наконец – таки штурман Васильич завернул с полевой дороги, сначала налево. Затем дал отмашку - круто направо. Проехав ещё метров двадцать, машина остановилась у длинного деревянного дома. Не заглушая двигатель, он вышел из машины и по – хозяйски стал указывать нам, четверке водителей за баранками, куда парковаться.
С парковкой разобраться, понятно, не составило большого труда: находились, чай, не в центре мегаполиса, а, можно было сказать, в отдалённой российской глубинке.
Я, наконец, благодарно чувствую землю. Все водители тоже прохаживаются, разминают затёкшие ноги. А Васильич далее командует:
- Шевелись, народ! Доставай из багажников провизию! Да не забудь про главное добро - черный и зелёный чай. (Ну, вы понимаете?..) Тащите всё в дом!
Во всём доме и на крыльце он зажёг свет и лишь тогда вернулся и заглушил свой автомобиль. Вытащил из багажника продукты и несколько крупногабаритных ёмкостей со святой водой. Охотники дружно следовали его примеру, и уже вскоре все мы собрались в большой комнате - одной из трёх, имеющихся в старом, но оказавшемся уютным, доме.
- Мария, ты займешься помидорами и огурцами. Пойдем-ка, покажу, где их помыть. – Он вышел с нашей охотницей в сени и спустя минуту возвратился.
- Саныч, организатор хренов, ты чего стоишь? За тобой – колбаса, сыр и хлеб. – И тут же, словно забыв обо мне, взялся за следующего:
- Тебя как звать?
- Александр Васильевич, - отвечает наш служитель Фемиды.
- Хе! Васильич! Вот что я тебе скажу: ты ещё не дорос до отчества. Тебе такое, значит, задание: открыть консервы – шпроты и горбушу. Тарелки вон в том шкафчике. А уж потом, на охоте поглядим, как тебя величать!
На сленг среди нас слабых не было.
- Пацаны, заканчивай балаболить, - обратился Васильич к двум друзьям – Матвею и Родиону. – Вы что, чай остынет! Короче, занимаетесь чаем – открывайте скорее пробки. Мужикам это… завариваете по - старинке, в кружки - черного, а женщине, Марии-то – зелёного, да в маленькую посудинку. И чайник, и запарник - все в сенях!
- Будем ещё раз знакомы: нашего самого молодого охотника как будем величать? - обратился Васильич к другому, юному, гостю своего дома.
- Арсением, - отвечал долговязый, лет двенадцати, паренёк, подавая неуверенно руку. Он видел, что взрослые «дяди» его здесь не воспринимают, как серьезного охотника.
- А меня зовут Сергей, я ювелир, - кратко представился и отец паренька.
- Понятно. Тогда так. Арсений отдыхает, а папа Сергей сервирует стол: разносит тарелки да раскладывает вилки. Пошли, покажу, где у меня это хозяйство.
После всех этих распоряжений незадействованными оставались лишь полковник и Григорий, выгуливающий занедужившего ризеншнауцера где-то во дворе.
- Моё почтение полковнику КГБ Николаю Дмитричу. Наслышан про вас. – И Васильич, подав руку, представился: Иван, майор в отставке.
Не дав полковнику никакой работы, хозяин, тем самым, соблюдал воинскую субординацию.
Кроме Николая Дмитриевича и Арсения, все занимались делом. Сам деятельный хозяин тоже не присел ни на минуту. Крышку почерневшего от времени стола он устлал газетами, чтобы после трапезы можно было легко здесь убрать. Минут за пятнадцать, общими стараниями, стол был подготовлен к торжественному моменту, которого мы все с нетерпением ждали. Не было на столе самовара, но это никого не расстроило. Час тесного знакомства восьми охотников, одной охотницы и двенадцатилетнего подростка, включая и собаку, наступил.
После того, как чёрный чай разлили по кружкам (Мария тоже не стала отказываться от чёрного), Васильич произнёс и речь.
- Я рад видеть за этим столом всех собравшихся здесь. Я надеюсь, - подчеркнул он - моих единомышленников? Ничего так не сближает, как похожее мышление и единый образ жизни. Мы теперь охотники, и все мы должны быть, как одно целое. Охотники люди особые, по крайней мере, о себе я это могу сказать точно. Мы живём, каждый чем-то занят, но все мы, собираясь идти на охоту или нет, всегда ждём охотничьего сезона. Вижу, а у меня глаз намётан, - среди вас есть и такие, которые завтра возьмут в руки ружьё впервые.
- Вспоминаю,- продолжал он, - держа в воздухе свою чашку, - как четверть века назад я добыл первую утку. Как же я радовался тогда своей охотничьей удаче. Эти ощущения, друзья, состояние этого охотничьего азарта передать не знающему охоту человеку нельзя. Это нужно прочувствовать самому! Об охоте мы с вами говорить будем ещё много. Сейчас я предлагаю опорожнить наши чайные кружки за наше знакомство.
Васильич обвел всю нашу пёструю компанию взором сквозь прищур внимательных глаз. В этот момент один из нас встрял, кажется, не по рангу:
- Ну, давай, за нашу охотничью удачу!
Бывалый охотник Васильич тут же уставил свой прищуренный взор на него.
- Александр, ты в который раз на охоте, ну-ка, скажи?
- Не переживайте! Я уже много охотился. На утку, гуся. И на кабана, а один раз даже на медведя.
- Похвально. Но тогда ты должен знать и охотничий неписаный закон: в кучу, все тосты не сваливают! Первый тост охотники поднимают, приглядываюсь друг к другу, только за знакомство! Уразумел?
- Хорошо, уразумел.
- Покладистый, это хорошо. Ты кем работаешь?
- В суде.
- Прозвище твое отныне - «Судья». Со знакомством, друзья!..

Уже к вечеру следующего дня, к вечерней тяге, - так мы, охотники, называем охоту на вальдшнепа, - Василич всех наградил прозвищами. Я стал «Организатором», полковник – «Музыкантом». Матвей, снимавший нас на планшет, - «Фотографом». Сергей, отец Арсения, соответственно, - «Ювелир». Высокий и интеллигентный Родион, любитель поспать, был окрещён «Соней». Мария и Арсений этой чести лишились.
А в тот первый вечер знакомства спать мы разошлись часа в три. Правда, не все. Васильич и Ювелир продолжали баловаться зеленым змием, то есть чаем, конечно; впрочем, скорее всего, все-таки, черным. Благо, этого напитка было закуплено достаточно.


ГЛАВА 4. ОХОТНИЧЬЯ ЗАИМКА: УТРО

Утром, уж не знаю в котором часу, первым проснулся хозяин дачи. К слову будет сказано, половина старого бревенчатого «пятистенка» походила вовсе не на дачу, а, в самом деле, - на охотничью заимку. Дом не был обнесён забором. Я не увидел здесь следов ни одной грядки. Со слов Васильича, нам уже было известно, что он приобрёл половину этого дома, всего за триста долларов. С хозяина взял расписку о получении денег, и на том была поставлена точка.
- Ехать в Бежецк, да еще не один раз, оформлять все постройки на себя - было бы себе в убыток. За электричество я плачу исправно. Жена и дети дороги сюда не ведают, – самодовольно рассказывал хозяин охотничьего дома. Мы все дружно оценили его предприимчивость и ту ловкость, с какой он по мере нужды прятался от семьи. Только Мария, усмехаясь на мужиков, покачивала головой.
… Утром никого не будили, пока охотник не просыпался самостоятельно. Васильич просветил нас, невежд, что на вальдшнепа охотятся в вечерних сумерках. Поэтому весь день у нас оказался свободным. И потом, сначала необходимо было оформить у охотоведа путёвки, а также согласовать с ним и само место охоты, и в каком именно лесу будем добывать вальдшнепа.
Я, проснувшись, выхожу из дома, в семи метрах от крыльца на треноге висит казан, возле него суетится Василич, а рядом на табурете сидит Арсений и внимательно слушает какую-то поучительную охотничью историю.
- О! Вот и Организатор проснулся! Иди к нам, Саныч. Как спалось на матрасе?
- Ничего, земляк. Что варганите? – интересуюсь у него, глядя на казан.
- Думаю, ушицы бы сварить. Неплохо, да?
- Из топора? Мы же рыбы в Твери не купили.
- Я всё предусмотрел, не впервой. В Москве купил на рынке три головы судака. Гляди–ка, сюда!..
В эмалированном ведре лежали залитые водой рыбьи головы. Я восхитился такой предусмотрительности. После вчерашнего, - считай, сегодняшнего ночного застолья, - каждый будет рад похлебать обжигающей, с костра, ушицы.
- Что скажу, Иван, - молодцом!
- Стараюсь, Семён. Знаю я нашего брата, охотника. Мне понравился отец Арсения, ювелир. Рассуждает, как заправский охотник. Он уже интересовался, кто занимает вторую половину дома. Отвечаю: пустует, продаётся. Выразил желание купить её, тоже для охоты.
- Арсений, а у отца деньги-то на это есть? – спрашиваю у сына ювелира.
- Не знаю, - отвечает мне подросток.
- Правильное воспитание ему отец заложил. А тебе, старый хрыч, нечего считать чужие деньги! После этих слов Васильич закурил, предложил и мне.
- Нет уж, дымите сами: двенадцать лет, как бросил.
- И что, легко удалось? – Васильич затянулся и пуще сощурился.
- Кашпировский помог. Я тогда в Думе служил, а тот как раз был депутатом. Удалось с ним немного поговорить. Стоял я при входе в Думу, на «рамке». Часов восемь вечера было. Сотрудники с персоналом разошлись. Гляжу, идёт, задумчивый такой, знакомый будто. Подходит ко мне, спрашивает: «Слушайте, служебный автобус в Митино только - что ушёл, а следующий когда теперь отправится?» Я ему: «Анатолий Михайлович, а зачем ждать автобус? Воспользуйтесь служебной «Волгой» - вон их, сколько стоит у каждого подъезда. Вы, как депутат, имеете такое право. Обратитесь, - говорю и показываю ему окно, к помощнику коменданта, он быстро решит ваш вопрос». Кашпировский поблагодарил. Потом он обращается в комендатуру, там ему выделяют автомашину. После подходит, уже повеселевший, ко мне, и говорит: «Спасибо, майор». Тогда я и обратился к нему: «Не могу, - говорю, бросить курить: двадцать пять лет дымлю. И кашляю, и жена ругается. Помогите, если, конечно, можно». «Хорошо, – отвечает целитель, - запоминайте, что надо сделать: в стакан кипячёной тёплой воды добавьте три–четыре столовых ложки соли. Размешайте и выпейте, сколько сможете, за один присест. И курить вам больше не захочется». Вот такой немудрёный совет дал.
Арсений встрепенулся:
– Расскажу папе, он тоже хочет бросить курить.
- Погоди, - покачал головой Васильич, - ведь, так и почки, поди, посадить можно. Ведь соль голимую выпил… - Тут Васильич увидел вышедшую из дома женщину, и сразу же переключился на неё: - А-а, вот и наша охотница. Мария, как спалось?
- Нормально, спасибо. Я привычная к таким условиям. Мой дедушка был рыбак, и он таскал меня с собой всюду. Ночевала я и в палатках, и в стоге сена. Ну, говорите, чем тут вам помочь?
- Так… - Вот, видишь, я решил ухи сварить, занимаюсь, стало быть, рыбьими головами. Ну, а ты, раз напрашиваешься, - почисти картошки. Только это… не режь её, да и морковку оставь целиком. Если, конечно, в самом деле, не усидишь без дела, - говорил хозяин охотничьей заимки.
Прошло полтора часа, и Мария разливала по тарелкам наваристую уху. Вся наша компания расположилась тут же, у костра, и за длинным деревянным столом, материалы для которого нашлись на задворках небольшого хозяйства. Крепкие доски, «пятидесятки» в толщину, мы положили на одинаковые сосновые чурки. Этот новый обеденный стол, как и добротные скамейки, Василич вновь укрыл газетами.
Из-за леса, на северо - востоке выглянуло солнце. Небо было удивительно чистым, бледно-голубым, и первый майский день обещал быть довольно тёплым. Над нами пронеслась стайка голубей и, сделав зигзаг у лесной опушки, полетела обратно. Затем птицы расселись на крыше соседнего дома, в котором, со слов Васильича, проживала семья местного охотоведа. Чуть поодаль стояли ещё один жилой дом и за ним сарай. Виднелись также стоявшие недалеко от леса почти их близнецы: заброшенный дом с полуразвалившимся сараем.
За вкусной ухой говорили о наступившем Первомае, об установившейся почти летней погоде, и, конечно, о предстоящей вечерней охоте на вальдшнепа.
- Мы с Санычем сейчас идём к охотоведу оформлять путёвки, - говорит Васильич, а вы займитесь шашлыком. Имеются специалисты по этому делу? Судья, ты у нас уже много охотился и, значит, разделывал туши. Назначаю тебя старшим по шашлыку. Ты, Мария, руководи мужиками по кухне: пусть помоют посуду, уберут здесь всё и сожгут в железной бочке. - Васильич поднялся из-за стола, и я последовал за ним.
- Где тут у вас чего искать? Откуда я знаю? – На этот раз Александр был недоволен, что им кто-то распоряжался.
С недоумением смотрю на соседа. Он будто обижен.
- Да чего здесь знать? Но, в случае чего, обращайтесь к Николаю Дмитричу, - сказал, как отрезал, на правах и бывалого охотника, и хозяина охотничьей заимки, Васильич.
Наш поздний завтрак у костра закончился.



ГЛАВА 5. ВЕСЁЛЫЕ ОХОТНИКИ

Вслед за нами, поднимается и Николай Дмитриевич, он идёт, сзади нас, направляясь к своему автомобилю.
- Сейчас, мужики, сделаю ретро-музон, из репертуара восьмидесятых… - говорит полковник и открывает багажник своего старенького «Фольцвагена».
- Люблю старые песни. А ты, Саныч? - идя рядом со мной, спрашивает Васильич.
Я перепрыгиваю, вслед за ним, через канаву с водой и отвечаю:
- Я тоже…
Вскоре Васильич представляет меня охотоведу - Михаилу Николаевичу, мы пожимаем друг другу руки. Садимся за стол, и я выкладываю перед ним восемь охотничьих билетов, достаю из кармана деньги, собранные у охотников на лицензии за отстрел вальдшнепа. Мой земляк достает свой билет.
- Сколько дней будете охотиться? – интересуется у нас Михаил Николаевич. Васильич смотрит на меня: ты, дескать, председатель, привез людей, твой и ответ.
- Два дня: сегодня и завтра. А послезавтра, к обеду, уедем, - отвечаю, отсчитывая по шестьсот рублей - на каждого охотника за два дня охоты.
- Хорошо, начну с тебя, Иван. – Охотовед достаёт из сейфа амбарную книгу и пачку незаполненных путёвок, кладёт на стол. На путёвках чётко просматривается линия отрыва - по корешку. Он выписывает из охот билета Васильича: Ф.И.О., год рождения и место проживания, заносит эти данные в амбарную книгу, затем – переносит их в первую часть путёвки. Оформив одну часть, принимается за вторую. Васильич расписывается в амбарной книге и в двух частях путёвки. Охотовед отрывает, по корешку, одну часть и вручает охотнику; вторая – остаётся у него.
- Я свободен, Николаевич? - Мой друг достал сигареты.
- Как сокол в полёте. Кстати, Иван, на чём поедете охотиться? У вас, я посмотрел, нету ни одной охотничьей машины, кроме как твоей трёхдверной «Нивы».
- Я Сергея вызову, ближе к вечеру. Без его вездехода мы, конечно, никуда не сунемся. Его такса, думаю, прежняя: за одну вечёрку - пятихатка?
- Пятьсот рублей за весь вечер? Так мало? – удивлённо спрашиваю я.
-Ага. Это для вас, москвичей, пятьсот рублей не деньги, а для нас, живущих на отшибе цивилизации, это деньги, и немалые, - комментирует обстановку на экономическом фронте провинции охотовед.
- Улетаю, Николаевич, приходи на шашлык. Приглашаем, - говорит Васильич и уходит.
Первым протягиваю Михаилу Николаевичу свой охот билет. Он начинает процедуру оформления. Специально засекаю, от нечего делать, время: за сколько он оформит одну путёвку. Прошло двадцать минут, пока не услышал: «Давай следующий».
- Много же бумаг приходится оформлять! Кому это нужно!
- Да, вы правы - бюрократия ещё та! Приедет ко мне проверяющий инспектор, и давай меня гонять. Все книги проверит, все лицензии и путёвки просмотрит. И сличит. Приходится отчитываться буквально за каждую убитую птицу, не говоря уже о копытных. Не приведи Господи, утеряна, или не сдана кем-то, по забывчивости, хоть одна путёвка! Шум поднимет! Кстати, после охоты не забудьте мне сдать все, до одной, путёвки. Поэтому, советую вам, не отдавать их на руки. Пусть каждый в ней распишется, и держите все их у себя. Затем, после охоты, сдадите мне. Договорились?
Соглашаюсь и терпеливо жду. Я уже отсчитал деньги за девять путёвок и держал их в руке, когда со двора, от дома Васильича, до нас донеслась… совершенно живая песня; понеслись вокруг знакомые слова: «Мы себе давали слово, не сходить с пути прямого, но так уж суждено. И уж если откровенно, всех пугают перемены, но, тут уж всё равно»…
- Не понял? Твои охотники поют?.. - Михаил Николаевич выразительно посмотрел на меня.
- Вроде, нет. Не мои это. - Отвечаю и пожимаю плечами.
- Как - не твои? А кто ж тогда тут может петь? Слышу же, не из радио это песня! Выйдем-ка, Семён Александрович!..
Пока мы выходим из дому на небольшое крылечко, я вспоминаю слова Николая Дмитриевича, открывающего багажник: «Сейчас сделаю ретро-музон, из репертуара восьмидесятых». Понимаю теперь, о чем по телефону пыталась что-то сказать мне Мария, что чуть задержатся, грузя в машину какую-то аппаратуру. Это когда мы ждали семейную пару у метро.
«Не уж- то он, полковник, играет, да, к тому же, и поёт? Забавно!»
Это подтвердилось. Рядом с автомашиной стоял синтезатор, по бокам были установлены две огромные, ещё советского производства, колонки. Полковник стоял за высоким музыкальным инструментом, чуть опустив к клавишам свою седую голову, и пел в микрофон. «Вот, новый поворот, и мотор ревет, что он нам несет – пропасть или взлет, омут или брод, и не разберешь, пока не повернешь, за поворот…»
- А ты говорил – не твои. У нас здесь живой музыки отродясь не бывало. Двадцать два года я работаю охотоведом, всяких охотников насмотрелся, но чтобы на охоту приезжали с музыкальным оформлением! Такого ещё не видывал… Ты, что, и, правда, не знал, кого везёшь? - Михаил Николаевич с сомнением глянул на меня.
- Да говорю же, не знал я ничего. Раньше был с Николаем Дмитриевичем пару раз на охоте. Он полковник. Про то, что он привезёт сюда музыку, веселить нас, и подумать не мог!
Я отдаю охотоведу деньги – за выписанные лицензии на отстрел вальдшнепа.
- Пересчитайте.
Сосчитав и держа деньги в руке, охотовед замечает:
- Против музыки я, кстати, вовсе даже не возражаю. Пусть играет. И нам тут веселее. Сейчас, глядишь, всё охот хозяйство сойдётся на концерт.
Из соседнего дома вышла женщина с девочкой лет семи. Они, сильно удивлённые, медленно приближались к дому соседа – москвича. Рядом с нами встал, на крыльце, с сонным видом, маленький сын охотоведа, спросил:
- Папа, что это?
- Песня, сын. Живая! Один дядя-охотник приехал к Ивану Васильевичу поиграть. Иди, послушай. А где мама?
- Не знаю.
- Ну, иди же Рома. Повеселись там... Вы, Семён Александрович, тоже можете идти. Путёвки выписаны, деньги уплачены, удачной всем охоты.
- Спасибо, что не отказали нам. Я приду за вами, когда шашлык будет готов.
- Хорошо, спасибо, - говорит Михаил Николаевич и, напоследок, произносит нараспев: «М-да-а, весёлые пожаловали охот-нич-ки!»
Он уходит в дом, а я, спустившись с крылечка, шагаю навстречу песне Никольского «Звёздочка моя ясная», в исполнении нашего охотника, полковника в отставке Зарубина: «Песни у людей разные, а моя одна на века, звёздочка моя ясная, как ты от меня далека…»


ГЛАВА 6. БАЙКИ ПОД ШАШЛЫЧОК

Шашлыка мы купили много, а если измерять вёдрами, то, всего, - ведро. Васильич суетился над мангалом, обмахивал угли куском фанеры. Стояла безветренная, тёплая погода, и во всей округе, пожалуй, в радиусе коломенской версты, стоял запах жареного мяса. Мы не станем описывать сам запах, а лишь напомним, что от него у человека начинает, бешено просыпаться аппетит. Хозяину у мангала помогали два охотника – мой сосед Саша, назначенный «старшим по шашлыку», и Сергей. Будет правильнее сказать, они ему мешали.
- Уйди, Судья, не мешай, подай лучше бутылку с водой - ворчал добродушно Васильич. - Ювелир, не крутись под ногами, посмотри на стол, достаточно ли хлеба нарезали?
- Для первого захода вполне достаточно, - отвечал Сергей. - Послушайте охотничий анекдот. Попали в охотничью яму волк, лиса и поросёнок. Все испуганы, переживают, только волк спокоен. У него наметилась перспектива: рядом – лиса, и закуска в лице поросёнка тоже присутствует. Начал волк к поросёнку примеряться, а тот и говорит: «Разреши, волк, последнее желание исполнить – хочу вам спеть». «Ну, пой», - подобрел волк. Поросёнок как завизжит! Сбежались тут охотники, вытащили волка, несут связанного, на дрене, ногами кверху. Волк, казня себя, думает: «Закуска была, секс планировался – нет, мне, блин, шоу захотелось!». Мария, я заранее извиняюсь за, так сказать, ненормативную лексику.
- Я сама люблю анекдоты и тоже могу рассказать. Слушайте, про лису–шельму. В лесу – жара. Бредёт общипанная блохастая старая лиса, занемогла и сбросила шубу. Бежала молодая, увидала шубу и, чтобы от жары укрыться – старую шубу на себя. А тут навстречу ей, из кустов, с двух сторон – волки. Суровые взгляды, облизываются - добра не ждать. Лиса думает: «Разорвут, лучше позаигриваю. Лиса - волкам: «Поймаете – поимеете», и, вбежав в лес, перегнулась между двух берёзок. Волки завелись – халява! Налетели оба, ну, потом с усталости, улеглись под деревом. Лиса, поднимая и опять набрасывая сверху старую шубку: «Каждый другого завел, да что взял, так и не понял!..»
- Это к чему? – спросил Ювелир.
- Ты тоже не понял? Ха-ха-ха!
- Не лису взяли, а старую её шубу.
- Ну и что? – переспросил Ювелир.
- А не дели любовь, не останешься в дураках! – ответила рассказчица.
- Молодец, Мария! – похвалил охотницу Васильич. – Извиняюсь, поначалу я был об охотницах самого невысокого мнения. Но если ты, в их лице, добудешь на вечёрке хоть одного вальдшнепа, я – даю слово… – тут Василич посмотрел на полковника - … если захочешь - встану перед тобой на колени… Мужики, шашлык готов! Первый шампур - Марии – за анекдот!
- Тут не анекдот, притча какая-то… - сказал Родион.
- А, какая разница!.. Берите шампура! Ешьте!..


Пировали мы долго. Вспомни, читатель, песню про «шашлычок», который «под коньячок - вкусно очень». Коньяк мы не покупали, но, наш «чаёк» - под шашлычок - был не менее эффективен, чем у известного барда в Сочи. Продолжали рассказывать разные охотничьи истории и травить анекдоты. На этой плодотворной и перепаханной народом ниве, переплюнуть нашего Васильича также оказалось невозможно. После очередного анекдота, из серии про лосей, мне и пришла в голову мысль – выставлять анекдоты на охотничий сайт. Не одни же объявления об охоте на нём размещать!..
- «Чей лось?» - называется. Взяли женщину на охоту. Извиняюсь, Мария, это не про тебя. Дали ружьё, рассказали, как лось выглядит. Стоит, значит, она у края леса, смотрит - идёт. Очень похожий. «Бах, бах!» - с двух стволов. Упал. «Вот и первый лось», - думает женщина. Через некоторое время из кустов вылезает мужичок, и - к трофею. «Стой! Ты куда? Моя добыча – мой лось!» «Да твой, милочка, твой – только дай попрощаться да уздечку забрать».
Хохочем. Наш Василич доволен. Мария вынимает носовой платок и вытирает слезы. Поднимаюсь из-за стола, поскольку мне, как председателю этой весёлой компании, идти к охотоведу – звать на шашлык.
К моему глубокому огорчению, Михаил Николаевич отказался – и наотрез – разделить компанию. Хотя искренне благодарил за внимание.
Вернувшись от него, рассказываю об этом.
- Он, Саныч, всегда такой скромный. Бери два, нет- три - шампура, и дуй к нему. Да не забудь про чай – ему снеси чёрненького, его жене – зелёненького, - поучал меня земляк, большой знаток охотоведов, егерей и, кажется, их вторых половин.
Но охотовед, когда я пришел, вновь в отказ: не берёт шашлык - хоть ты тресни! Не возвращаться же мне назад с ним и чаем.
- Николаевич, не едите мясо – пейте чай, шашлык – для сына и жены. Только вы не обижайтесь, - говорю, оставляя на столе шампуры с шашлыком и две « пачки чая». После этого быстро выхожу из дома.
В компании продолжаются рассказы. Слышу:
- …А я стою один – метров за пятьдесят от медведя… И у меня - ТОЗ, а в нём, в одном стволе – пуля, в другом - картечь. Я замер, но, чтоб жуткий страх - не было такого, честно! Вот… Мы смотрим друг на друга. Я начинаю очень медленно, как черепаха, пятиться назад, отступаю…
Я уже слышал эту историю соседа по даче не однажды – как на своей, так и на его территории, и правдивость ее не оспаривал. Саша очень даже обижается, если сомневаешься, особенно, если много выпьет и мало закусит. Сажусь на своё место и негромко говорю: «Василич, всё о, кей!» Он кивает головой. Судья продолжает рассказывать о своей охотничьей переделке.
-… Ну, вот, Потапыч начинает медленно приближаться ко мне. «Дело дрянь, - вот тут уж думаю про себя. - Что делать? Стрелять картечью с левого ствола в медведя – глупость, пулей - с правого - очень даже рискованно. Ранишь, а чем добивать – разве что, картечью? Несерьезно! Нет опаснее зверя, чем раненый медведь. Это может подтвердить Васильич, он-то не даст соврать.
- С удовольствием подтвержу, ври дальше, - говорит тот, наливая себе и новому своему дружку Ювелиру, естественно, чая.
- Почему это - ври? Я никогда не врал, Васильич. Даже когда и присочинял. Я могу вас свести с людьми, с которыми охотился, и они подтвердят, как все обстояло. – Самолюбие моего соседа разбудило, видно, его гордыню: тоже мне – правдолюбец еще! Эти его чувства выдавало выражение его глаз, поджатые губы. - Ладно. – Он вздохнул. - Я не буду дальше рассказывать. Баста. – Сказав это, Александр отворачивается в сторону леса.
- Саша, ну, рассказывай! Да, не слушай ты Васильича, подумаешь, пошутил он. – Это взмолилась Мария. – Ну, пожалуйста, прошу тебя.
Рассказчик покачал головой и улыбнулся.
- Ну, хорошо, слушайте дальше, - продолжил он свою, шедшую к завершению, охотничью историю. - Медведь приближается. Я это, решаю стрелять пулей. Хоть какой-то шанс остаться в живых. В голову-то стрелять нельзя: пуля может и не проломить черепа. А он все идёт, прямо на меня, и голову опустил. Приложился я, ниже головы, в грудину – выстрелил! Попал! Медведь вначале присел, потом взревел, да и тут же – ковыляет опять ко мне. Прикладываюсь второй раз, стреляю картечью в голову, чтобы вышибить глаза. Медведь - что? Ревёт, бестия, и продолжает двигаться на меня. Я разворачиваюсь и – дёру от него, правду говорю. Он после двух выстрелов бежал за мной! Спасло то, что в это время мои товарищи оказались рядом, притаились сбоку, совсем близко от медведя. Они с двух стволов, дуплетом, всадили в зверя четыре пули. Потапыч упал рядом со мной, в каких-то пяти метрах. Я теперь храню все эти пять пуль. В следующий раз возьму с собой, покажу вам, если встретимся ещё раз.
- Ты закончил? В суде будешь такие байки травить. Ты отныне зовешься не Судья, а капитан Врунгель! Или, вернее, - просто Врунгель, - заключил бывалый охотник. - И уж прости!.. – Он налил себе немного крепкого чая, на один глоток, выпил, достал сигарету. Ювелир, сидящий рядом, щёлкнул зажигалкой, поднёс огоньку.
- Спасибо, Серый. – Васильич не спеша, смачно затянулся, выпустил дым через ноздри. – Медведь, что бы ты, Врунгель, знал, так долго не раздумывает. И если Потапыч решил тебя задрать, - а у него были на то свои, медвежьи основания, - он ни за что бы не выпустил тебя, трусливого судьишку, из своих лап! Морда твоя ему не понравилась, или походка.… А, может, учуял, что в стволе твоем всего-то одна пуля. Не знаю, меня там не было. Но я твёрдо знаю, - и это факт,- что у медведя скорость по лесу – до пятидесяти километров в час. Косолапый, раз не приближается, не раздумывает: напасть на Судью или не напасть. А уж если надумал, то нападает так, что несётся к своей жертве молниеносно. Ты бы, Врунгель, с такого расстояния выстрелил, не спорю, но только всего один раз. И притом, наложив, в штаны. Шанса остаться в живых у тебя бы не было. Ты видел Потапыча, не спорю, но только в зоопарке. А ещё – по ящику. Можешь обижаться на меня, можешь встать и уйти отсюда, но твоя правда – чистое враньё. Не знаю, какие вы охотники. Ходил ли кто-нибудь из вас на медведя? Кроме Врунгеля, конечно. За двадцать три года охоты на копытных, лично я всего два раза принимал участие в медвежьей охоте, заметьте, в группе опытных медвежатников. У меня несколько нарезных стволов, в том числе и «Тигр» с пятьдесят четвёртым патроном и оптикой. На медведя с гладкостволкой сейчас не ходят.
Васильич еще подымил, не обращая внимание на тяжелое посапывание оскорбленного Александра, и сказал:
- Расскажу вам одну историю про встречу человека с медведем из своей далёкой срочной службы.


ГЛАВА 7. У СТРАХА ГЛАЗА ВЕЛИКИ

- Срочную мне посчастливилось проходить в солнечном Забайкалье, - начал Васильич. - Служил в нашей части парень из Якутии, с типичными для тех мест именем и фамилией – Афанасий Еремеев. Сын егеря, родом из крохотной деревеньки, где-то под Вилюйском. Подружились мы с ним. И я с огромным интересом слушал его рассказы о той таёжной жизни, которую городской человек не может представить себе даже приблизительно. Афанасий мне рассказывал так:
« Как-то раз пошёл я в лес. С собой, как водится, взял отцовское ружьё. Без ружья в лес у нас не ходят. Хоть места и знакомые мне, забрёл я, однако, довольно далеко, дальше, чем надо. Лес вокруг густой, бурелом – не привлекая к себе внимания идти трудно. В который уже раз раздвигаю кусты и вдруг, буквально нос к носу, сталкиваюсь с медведем. Это уже потом я понял, что медведь был молодой, бестолковый, не заметил приближения опасности, и я застал его врасплох. Впрочем, такие случаи очень часто заканчиваются трагически. Я знал немало историй о трагическом конце охотников из одной только нашей деревни, которых заломал медведь. Ну, вот. Посмотрели мы друг другу, как говорят, в глаза, а что было дальше – помню смутно. Шум, треск, бегу, упал. Ну, вот думаю, и всё! Лежу. Тишина. Вроде живой. Поднимаю голову, осматриваюсь – нет медведя. Сам не верю своему спасению. Значит, повезло, не погнался он за мной. Надо потихоньку возвращаться в деревню. И вдруг я понимаю, что потерял отцовское ружьё, а без него нет мне дороги домой. Придётся идти искать. Ох, страшно, а деваться некуда! Пошёл обратно, по своим следам. Иду предельно осторожно, а самого трясёт от страха. Вот и место встречи с медведем. Ружьё лежит, медведя нет. Убеждаюсь, что ружье цело, слава Богу. Я начинаю приходить в себя, осматриваюсь по сторонам. И что же я вижу? В стороне, противоположной от меня, в кустах отчётливо видна просека, которую оставил после себя, убегая, медведь, а на ней… Длинная полоска того, что сам от страха оставил! Так я понял, что зверюга тоже хлебнул своей ягоды виндерюхи. И мы с ним квиты. Побрёл я домой, убедившись и на своем примере: насколько у страха глаза велики».
- А что нам сейчас рассказал этот Врун – сказочник? - Все посмотрели на моего соседа. Александр молчал. Не могу сказать: врал он или нет, на самом деле, но я видел, насколько ему было теперь неловко в компании. По крайней мере, в тот момент. – Короче: тут с тобой, Александр, могло быть или так, как рассказывал мне Афанасий – и медведь бы убежал, наложив в штаны, либо так, как я начал – мгновенно напал! И ты не сидел бы сейчас с нами, да не рассказал свою байку.


ГЛАВА 8. НОСТАЛЬГИЯ

- Я предлагаю сделать небольшой перекур, мой Лис что-то плохо себя чувствует, - обращается к нам Григорий. – Ризеншнауцер – собака сильная, всегда подвижная и энергичная - сейчас слегка поскуливал, казался вялым, не находя себе места. Его высоко посаженные, висящие на хрящах, в форме буквы «V», уши – симметричные и направленные вперёд – сейчас повисли.
- Гриша, чем-то ты накормил его несвежим, порченым. Я ещё вчера заметил: что-то с ним не так. Эти ризеншнауцеры – хорошие компаньоны, они и полицейские ищейки, и охранники, и пастухи.
- Я слышала, они очень привязываются к детям, и на них отлично в зимнее время катать на санках детей, - добавила Мария. А Григорий, кивнув, продолжает:
- К тому же, они обладают превосходным уравновешенным темпераментом и очень преданны своему хозяину…
- А какие собаки не преданы хозяину?
- Тут особый случай. Демонстрирую, смотрите. – Николай Дмитриевич, подойдя к собаке, хотел было потрогать рукой самую высокую точку корпуса собаки – челку. Больной Лис нехорошо посмотрел на него из-за косматых бровей, молча, ушел и лег у ног своего хозяина. – Послушай, есть простой способ лечения, я испробовал его неоднократно на своих гончих. Надо влить ему в глотку грамм двадцать-тридцать водки. Он опьянеет, проспится, а к утру, ты его не узнаешь. Если согласен, тогда нечего тянуть резину – открывай ему пасть.
- Согласен, конечно, только мне самому его не удержать. Помогите кто-нибудь, надо подержать его за ноги, - попросил нас Григорий.
Желающих помочь Лису оказалось в избытке. Вскоре все мы, десять человек, образовали тесный круг: в его эпицентре находился наш меньший брат, за здоровье которого мы все были в ответе. А спустя десять минут мы уже снова сидели за столом, Родион черпал из казана черный крепкий чай, разливая по кружкам. По совету Васильича, Григорий унёс Лиса на руках к сеновалу охотоведа.
- Иван Васильевич, расскажите нам что-нибудь о себе, в смысле, про охоту: где начинали, какая охота вам больше нравится? – Это спрашивала Мария. Женщине, попавшей на охоту, в мужской коллектив, вытянуть что-либо из охотника-профессионала было намного проще. - Коля, хватит чай хлебать, после не сможешь попасть на вечернюю тягу! - Мария переставила кружку мужа подальше от него, чтобы не смог взять посудинку без её разрешения.
- А я и не собираюсь охотиться, - заявил он вдруг. - Моя задача, моя охотница, – носить твоё ружьё. Мы с тобой договорились об этом ещё дома. Забыла? – Вопрос был задан риторически и, не дожидаясь ответа, убеленный сединами полковник тут же нашел нестандартное решение: потянулся к чужой кружке. А молодой жене осталось только отвернуться. Она приготовилась слушать новый рассказ. Но Васильич прежде поддержал её опасения.
- Мария права. Мужики, соизмеряйте свои силы: до вечерней тяги время ещё навалом, но, ведь, на вальдшнепа не с палкой ходят. А ружьё, сами знаете, - стреляет. Не обижайтесь, пришлось к слову. Себя я-то знаю, вас – нет… Ну, как знаете… Слушай мою историю, Мария, - пошел навстречу охотнице Васильич. Мужики уже не слишком прислушивались к его словам, все больше прикладываясь к посуде с крепким чаем, и рассказывать приходилось тем, кто слушал.
- Я ещё застал старых «варягов». До приобретения гладкоствольного оружия около двух лет выезжал на различные охоты. Зачастую это сводилось к бесполезному бродяжничеству по угодьям и беспредметной стрельбе по бутылкам, консервным банкам, и тому подобному. А разгорелись у меня глаза, когда я побывал на солидных гонах зверей с увлечёнными людьми из военно-охотничьих коллективов. Выезжали они в закреплённые за ними базы, где егерями были ветераны. Их я мог слушать сутками - в домике, на привале, при разделке туш, при поглощении парной печенки – под чаек. Подкупала дисциплина. Все владели оружием, сами снаряжали патроны… А лентяи учили и сдавали зачеты, и, отдельно, - по стрельбе, уже перед охотой. Выезды были не скоротечными, как наш, вот, сегодняшний, - а только на выходные. В воскресенье, сломя голову, по пробкам – и вжик - в Москву.
Василич закурил. Дымил много: выкуривал одну, а ту, что была на очереди, закладывал за ухо. Это повторялось чуть ли не каждые пять минут. Его лёгкие, казалось, могут превратиться в старые порванные меха, как у видавшей виды гармошке-двухрядке. Василичу надо было бы «завязать», и чем скорее, тем лучше, но, как говорится, привычки бывают сильнее, и они руководят человеком. Пустив дым, он продолжал:
- Бывалые охотники, и я с ними тоже, выезжали из Москвы в четверг – это день подготовки к охоте, отдых у костра. Пятница и суббота – дни охоты, в воскресенье - обязательно банька, а также какое-нибудь общее увеселительное мероприятие. Ну, там разные соревнования между бригадами. Как правило, приезжали в охотхозяйство их две – три. Одним словом, мужской кураж, посвящение молодых в охотники, песни и, понятно, анекдоты. Очень просто было отличить одну группу от другой. Каждая бригада имела свой отличительный знак: на шее, на тесьме, у одних, к примеру, – коготь медведя, у других – коготь лисы, у третьих – засушенная голова вальдшнепа или клюв глухаря. Ну, и у каждого коллектива там своя песня, приколы, герои, авторитеты… Молодого охотника всегда ставили на ответственное место, - и не дай Бог, промазал! Все три дня чистишь картошку, готовишь еду, моешь посуду. И, для прикола, драишь «центровым» оружие. Поэтому охочих «мазать» было мало, стрелять, в общем, умели все. Добытчику всегда отдавались голова убитого животного и его и сердце, в некоторых коллективах так – голова и ноги… Но добывшего дичь или зверя поздравляли все, отдавали должное, искренне! Старший, бригадир или председатель поздравлял добытчика первым. Обязательно кропили кровью оружие и одежду стрелка. Если попутно в загоне добывали птицу или зайца, их обязательно отдавали тому, кто первый раз на охоте, особенно в случае, если тот ничего не добыл. Это памятно! Мне лично до сих пор приятно вспомнить, как, мне, приехавшему на охоту впервые, один мой знакомый, Толя, отдал из-под собаки птицу. Другой охотник, Сергега, из Тульской области, – своего зайца из-под гончей, а еще один, Фёдор, – не пожалел первого своего бобра. Такое душевное отношение к новичку завораживало, и мне тогда очень захотелось быть похожим на таких, бывалых и отзывчивых.
Васильич раскрывался все больше.
- Традиции сделали свое дело, - говорил он. – И я стал серьёзно готовиться, поставив перед собой цель: вполне осознанно и целенаправленно пополнил ряды охотников. Затем приобрёл оружие, уже понимая, для какого случая какой ствол мне необходим. Незабываемо завершение любой охоты! В сопровождаемой охотников машине всегда ждут большая сковорода, мангал и горелка. Среди бывалых охотников всегда найдутся мастера готовить пищу. Каких только приправ у них не найдешь! Первая трапеза – из печенки - готовилась, не выходя из леса, даже если уже стемнело. Пока под чаек потчевались из казана и пели песни, готовился шашлык. Мороз, запах дыма, костер – какая это жизнь, мужики! Потом уже – на базу: делили добычу и готовили общий стол. Охотничий праздник продолжался зачастую до утра. Тут еще вот что… Обязательно приглашали местных, чтобы и у них был праздник души. Многие могут и сейчас вспомнить нас добрым словом. Уезжали мы только к обеду в понедельник. Всего за зиму делали два-три таких выезда. До сих пор живу этими воспоминаниями. Какой праздник души!.. Ну, я смотрю, понравился рассказ, Мария? – спросил Васильич, потянувшись за ухо.
- Очень даже! Конечно. Ведь вы так смачно рассказываете. Весь день бы и слушала вас, но только уже такие слюнки текут, что мешают… – Коля, ты куда собрался? – обратилась тут она к мужу, встающему из-за стола.
- На кудыкину гору. Не обо всем же докладывать начальству!..


ГЛАВА 9. ОХОТА – ПРОФЕССИЯ

- На какую птицу или зверя вам интереснее всего охотиться? – последовал следующий вопрос Марии.
- Слюнки не помешают? – сначала парировал бывалый охотник, и далее без обиняков опять начал: - Поначалу нравились все охоты: на подсадную утку и боровую – тетерева и глухаря. Любил вылазки на перелёт гуся, но затем полюбилась мне охота на копытных, в особенности, по сердцу, на кабана из засидки. Начало, так сказать, охотничьей карьеры, или это… моё становление, ну, как охотника-профессионала-то, было связано с Калужской областью…
Василич сделал паузу: достал из пачки сигарету, пальцами помял её, закуривать не стал, заложил её за опустевшее ухо.
- Нравятся мне кабаны, прежде всего, сообразительностью и своей природной какой-то особой смекалистостью. Я всегда помню это и рассматриваю секача, как равного себе противника. Вообще, все кабаны, не обременённые гоном, обычно нежатся в низинах, а остальное время заняты только думами, где бы еще чего-то съесть. В поисках пищи они мигрируют и на дальние расстояния. Основная группа сородичей, обычно, - в стаде, а взрослые особи, секачи, «холостякуют» поодаль. Эти ходят, как правило, одни, но, порой, за взрослым увязывается и молодой подсвинок.
Так вот, расскажу такой запомнившийся случай!.. Наведывался на овсы взрослый секач, килограмм на сто двадцать - сто пятьдесят. Особо замечу: его отличала от своих пестроватых серых и серо-коричневых сородичей такая особенность: он был весь какой-то темный, почти черный. Ранее в этом регионе я такого не встречал. Во-вторых, он отличался особой осторожностью, хитростью, да такой, что я заподозрил в нем трусость. Приходил он лишь на поле, удалённое от населённых мест. От непролазной дороги к полю надо было добираться пёхом ещё километра два. Трактор и тот проходил туда только с приводом на передние колёса. Среди леса наблюдалась небольшая возвышенность – тоже поле, метров шестьдесят на сорок. Вышки, как таковой, не было: вокруг низкорослый ольшаник и редкие берёзки. Меж двух берёз прибил две слеги. При ветре эта конструкция шаталась, сидеть на шестиметровой высоте было не больно-то весело. Всякий раз, придя к полю, секач по двадцать – тридцать минут стоял, молча, не топтался, не гонял воздух «соплом». Затем резко выбегал на поле, постояв две-пять секунд, снова убегал на окраину. Так продолжалось четыре-пять раз, после чего он проводил свою разведку под стройными березками. А на них-то, собственно, я и сидел! Внизу – трава, сверху – ветки берёзовые, листва. И мне, ну, никак не высветить хитрюгу! А тут еще, благодаря ветру, черный кабанчик мой спокойненько меня срисовал, мне даже показалось, что сделал громогласное «фу-у-у» на меня, да и был таков! Три засидки - с восемьнадцати до часу ночи – и обратная дорога, пёхом - два километра с рюкзаком и теплыми шмотками чуть не заглушили во мне всю романтику ночной охоты.
Васильич после пары очередных глубоких затяжек, продолжал:
- Что дальше?.. Пожалел меня местный старожил. Имени его не помню, но все звали его Михалычем. Он с молоду много охотился, а предпочтение отдавал засидкам. И поведал он мне следующее. Местные охотники в засидках такого рода долго не засиживаются: максимум, до девяти вечера и уходят домой. При этом, ведут себя очень шумно. Одежду, как правило, одевают ту, в которой ведут домашнее хозяйство. На всякие передвижения кабана тут же включают источник света – фонарик. Вот этим самым, оказывается, местные-то и приучили секача вот так на всё реагировать! И еще посоветовал мне Михалыч отнести на место засидки кусок пергамина - звери знают запах рубероида, и от такого шарахаться они не будут. Укрыться надо, - учил этот ветеран охоты, - лучше с обратной стороны поля; с нее будет видно и место выхода зверя, и место засидки на берёзках, куда теперь всегда обращено внимание секача. Ну и, конечно, вместо гладкоствольной двустволки, предпочтительнее иметь нарезной карабин, с оптикой. Для крепления на ольхе он дал мне что-то в виде гамака из брезента, с вставленным куском плотного пенопласта. Привязывается он одной веревкой к одному дереву - повыше, а другой ее конец обязательно ниже - к другому дереву. Вот с этой поклажей, по размеру – поболее самого меня, как муравей со своей добычей, я прошел по бездорожью, без малого, два километра. Я не такой сильный, как муравей, и мне, скажу честно, уже расхотелось добывать кабана - был весь взмокшим. Но молодость и азарт взяли свое. По преподанной мне науке, с противоположной стороны поля, к ольхе я привязал этот самый гамак, набросал в него сорванной по пути полыни и травы, на которую мне также указал Михалыч. Слева и справа гамака привязал по куску пергамина. Потом утеплившись, стал ждать. Начало сентября, заметьте, к ночи – уже холодно. В двадцать с гаком разглядел справа от себя силуэт. Как зверь подошёл - я не слышал. Это был мой чёрный секач! Постоял минут десять - пятнадцать… Представьте хитрюгу! Затем стал по кругу обходить поле, прошёл под берёзками, потом снова по окрайке, а на поле овса, зараза, не выходит. Потом вдруг всё стихло. Я жду. Но появился «черный», примерно, часа через два! Все ходил да вынюхивал! Вычислял, что-то, видно, и что-то в его кабаньей голове все никак не вычислялось! Наконец, он вышел слева, метрах в сорока- сорока пяти от меня, на край поля, и вот стал осторожно поедать остатки овса. Я видел только пятно, а до него далеко. И я понимал, что с двустволки в цель попросту не попаду. Да еще успей выстрелить!.. Ну, что? Через тридцать минут кабан отвалил невредимым.
В час ночи я снимаюсь с позиции и снова целых два километра пёхом, по непролазной грязи. Думал, что этому моему мучению никогда кончиться. Утром во всех подробностях описал Михалычу, как дело было. Недельку, говорит, надо выждать, никому на то место не ходить, и секач будет на мушке. Моя компания должна была уезжать, и я с ней. Испросив разрешения у старшего охотника вернуться сюда через неделю, вернулся. Та неделя пролетела в подготовке. Подготовил - и основательно - «Тигр»; прикрепил самодельный фонарик, вынес кнопку, батарею в шесть вольт. Ну, другое разное. У дочери забрал копр с ангорки, у жены ее кофту: рыбаки снабдили бахилами от химзащиты. Экипировка получилась лёгкой и тёплой. И вот я готов в путь. Приехал обратно. Михалыч встретил добродушно, даже посмеялся, дивясь, что у городского не исчезло напрочь желание потоптать грязь в два километра бездорожья. А напоследок посоветовал еще: в тёмную тряпку завернуть ветку сосны и дышать через неё. Поскольку я курящий.
Снова я в гамаке: полусидишь – полулежишь, ноги упираются в две привязанных по бокам толстых верёвки. Я оценил ловкость бывалых. Удобно и лежать, и вести наблюдение, и прицеливаться. Появился кабан после двадцати: также долго ходил и вынюхивал, а отсиживался в лесу более часа. Примерно, спустя ещё час, может больше, появляется он в районе берёзок и под ними вынюхивает. Затем некоторое время стояла тишина. Ага, вот он! Идет-таки в поле! Утыкается рылом в овес, жует! Думаю: « Ну, ты, лесная тварь, хоть и проверил засидку на берёзках, но я тебя, хитрюга, перехитрил!»
На пожухлом желтоватом поле в этот раз я видел его превосходно, и фонарь включать не понадобилось. Прицеливаюсь. Выстрел! Удачно.
- Здорово!
- Молодец, Васильич!
- Да, ничего… Это стало мне наградой за все мои тут с ним мытарства! Главное, - продолжал он с важностью и со значением, - я извлек свои уроки на будущее. Дальше все по-быстрому. Как смог, выпотрошил «черному» кишки, набил крапивой, в рот засунул веток сосны. Обратно я прошёл эти два километра, как двести метров – легко, на одном дыхании. Далее оказать мне дальнейшую помощь собрались все родственники Михалыча, аж восемь мужиков. Около часа ночи мы уже разделывали тушу. Зато обратно, в деревню, я нёс только карабин и рюкзак. Даже голову, предназначавшуюся мне, как добытчику, нёс родственник ветерана. Потом была печёнка, хорошая добрая гулянка, и - память о том событии по сегодняшний день.
- Никаких фотографий не имеется?
- Эх, жаль! Не было у меня еще фотоаппарата. А так бы, да! Сколько можно было бы сделать интересных снимков о тех, девяностых годах! Тогда ведь путёвки были доступными. Зверя – валом вали! Да егеря были нечета сегодняшним - не «купи-продай». Взаимопомощью жила еще Россия! Вместе гуляли, вместе скорбели.
- Это уж точно!
- Самым главным мерилом у людей была совесть, - перешел честить власть Васильич. - А сейчас об этом забыли! Что за порядки в стране пошли! Предлагают кабана за тридцать пять, лося – за сорок пять тысяч рублей! Раньше чтились традиции, а охотничьи коллективы были, как единая семья. Сейчас всё это куда подевалось? Затерялось в реформах? Эх, как жаль! Всё, не могу больше про это говорить!
- Понятно, это не только ваша больная тема!
- Вот, вот…
Охотник–профессионал поднялся из-за стола и ушёл по направлению к лесу. Лес начинался в тридцати метрах от его дома, приобретённому всего за девять тысяч рублей с единственной целью - послужить охотничьей заимкой, местом, куда можно вырваться из шумного города, чтобы слиться с матерью-природой...


ГЛАВА 10. НАСТОЯЩИЙ ПОЛКОВНИК

- Семён Александрович, куда все подевались? – спрашивает меня Мария.
- Да кто куда. Рядом лес. Мы – охотники, люди вольные.
- Понятно.
Уже только вдвоем продолжаем сидеть за столом. Остальные разбрелись – кто куда. Исчез куда-то Васильич после своего ностальгирующего рассказа о незабываемых и добрых для охотников временам. Григорий со своей захворавшей собакой, Лисом, находился неподалеку, на сеновале. Родион с Матвеем отправились в лес с ружьями: «Пойдем, прогуляемся!» Сергей, ювелир, обучал сына Арсения владеть охотничьим ножом; метрах в пятидесяти от нас они, поочередно, метали нож в толстую доску. Моего соседа по даче Александра тоже рядом не было. Я упустил его из вида, заслушавшись Васильича об его охоте на секача из весьма нестандартной засидки. Николай Дмитриевич, муж Марии, встал за музыкальный инструмент, синтезатор, и запел - из репертуара рок - группы Стаса Намина «Цветы»: «Повесив свой сюртук на спинку стула музыкант, расправил нервною рукой на шее чёрный бант…»
- Куда же ушел Александр? – спросил я себя вслух.
- Да он тоже взял ружьё, я видела, как он направлялся в сторону леса, еще раньше Родиона с Матвеем, - ответила Мария, начав собирать со стола посуду.
- Ладно, пускай, для пользы дела, просканируют местность. Слушай, а где Николай Дмитрич научился так играть и петь?
- Он у меня окончил музыкальную школу, а затем – училище. Он у меня профессиональный артист!
- Он мне говорил, что дослужился до полковника госбезопасности.
- Это уже после окончания музыкального училища.
- Значит, не сразу оценил свой артистический талант?
- Да нет, но раньше почти все хотели послужить не только профессии, но и Родине, не так ли?
- Да, и что же? – спрашиваю с любопытством.
- Артисты же иногда выезжали на гастроли за рубеж. Надо было кому-то и за ними приглядывать? Ну, там, знать заранее: не намылился ли кто остаться за рубежом?.. Ой, что-то я заболталась!
- Да нет, ничего. Дело ясное.
Собрав тарелки, Мария унесла их к рукомойнику, сложила в таз. Я следом принес и выложил туда же вилки и кружки.
- Вы идите, я сама помою.
- Спасибо, пойду к твоему Николаю…
Чуть прикрыв глаза, бывший полковник увлеченно поет «Больше жизни»: «Ничего-то ты не знаешь про любовь мою, как грущу и ожидаю, как ночей не сплю, потому, что больше жизни, потому, что больше жизни я тебя люблю…»
Без передышки певец бросает мне на ходу: «Подпевай, Саныч!» И я с удовольствием пою знакомое со школьной скамьи. «Мы вам честно сказать хотим, на девчонок мы больше не глядим, они всю жизнь нам разбивают сердца, от них мучение нам без конца. Сколько можно им песни петь…» И так далее.
- Но вскоре кричу неугомонному певцу чуть не в самое ухо:
- Может, хватит? Перекур!
- Перекур? Это – хорошо! Пойдём, Саныч, промочим горло, - кивает с готовностью охотник, и мы направляемся к столу.
- У нас что-нибудь осталось? – всерьез спрашивает он.
- Конечно. Этого добра у нас еще много. Слушай, ты и вправду не едешь с нами на вечернюю тягу? И что, не возьмёшь в руки ружьё? Ты же охотник, я был с тобой на охоте, знаю, что тебе это нравится.
- Не учи учёного, Саныч. Ружье таскать буду, как сказал, – Маше. В этот раз я приехал не охотиться, а отдохнуть. Видишь, пою.
- И вижу, и слышу. Хорошо получается, я скажу.
- Вот то-то! Налей-ка, мне чайку, глотку промочу. Сырых яиц нет, так хоть этим средством прополощу.
Наливаю полковнику чайку, - не желая, чтобы он обиделся на меня. Сам отказываюсь: не за отдыхом сюда, за триста вёрст, прикатил, да и старший я. Николай Дмитриевич меня понимает, он - настоящий полковник.
- Дмитрич, ты что, весь репертуар «Цветов» знаешь? Полковник КГБ…
- Вот ты о чем! Так, скажу тебе по большому секрету: я лично разрабатывал эту группу.
- Я наивно округляю глаза.
- Ну, ты же сам мент. И знаешь, что такое оперативная разработка, что удивляешься?
- В среде «плохих парней», воров и прочих, с кем приходилось иметь дело по службе, я, конечно, ориентируюсь. Но тут музыка, творчество. Как можно на творчество влиять!
- Это сейчас у нас пою - что хочу, да качу – куда захочу. В Советском Союзе, ты сам в курсе, было иначе. Меня, в своё время, нашли в музыкальном училище, предложили работать в уважаемой тогда конторе. Только вялые отказывались. Кто от страха связать себя словом, кто от непереваривания. Вообще, никаких чужих тайн. Да, кто-то стучал и на коллег, писатели на писателей, артисты на артистов… Я-то с радостью согласился. Это было, как получить рекомендацию в партию. Меня и направили в группу Стаса… Ладно, гляжу, заболтался я что-то, однако. Хотя, сам понимаешь, и не тебе первому объясняю.
- А может, все же, еще расскажешь?
- Ты вот что, подлей мне ещё, - так и быть, расскажу. Но это уже – чу! – одному тебе. Ты мент, тебе можно. Да и за давностью лет ничего криминального в том не вижу. Это было в начале семидесятых…


ГЛАВА 11. «НЕСЕТ МЕНЯ ТЕЧЕНИЕ…»

… Я был молодым лейтенантом, что-то наигрывал из классики. И неплохо, как мне казалось. Пел разное из «Машины времени», «Битлов», конечно тоже. Веселил ребят, как вас сейчас, в своем управлении. Меня познакомили в одном ресторане со Стасом Наминым, организовавшем в шестьдесят девятом свой «цветник». Классную рок-группу! Анастас Микоян-младший, сын бывшего наркома, был студентом, и был увлечён движением «хиппи». А разные «движения» тогда у нас, сам знаешь, не приветствовались, вот и надо было все держать под контролем. По этой-то причине я и оказался в группе «Цветы». Если и были в Союзе музыкальные супергруппы, то коллектив, созданный Стасом, первым заслуживал этого звания. Сколько вышло оттуда артистов с большой буквы! Я считаю, что моими друзьями стали: Предтеченский – вокал, Диордица- гитара, Грицинкин – клавишник, Вильнин – бас-гитара, Иванькович – соло- гитара… Ну, и сам Стас – ударные. Вспомни, Саныч, эти песни: «Скажи мне «да», «Стучат колеса где-то», «Старый рояль», «Есть глаза у цветов», «Летний вечер», «Рано прощаться», «После дождя», «Богатырская сила», «Мы желаем счастья вам» и другие популярные хиты семидесятых и восьмидесятых. – Николай, казалось, наслаждался, произнося названия песен и сам же вслушиваясь в них. Я пронимал его. Молодежь тех лет повально слушала эти песни, с ними влюблялась, танцевала в городских парках и сельских клубах, ездила в стройотряды и на уборку корнеплодов в поля... - Ты согласен со мной?
- Согласен, Дмитрич. Я люблю музыку и песни семидесятых, восьмидесятых! Мой кумир также Антонов.
- Сыграю я тебе Антонова, и спою за него… Слухай дальше. Хотя я и являлся штатным сотрудником своей конторы, я всей душой полюбил коллектив ансамбля, и если бы предложили выбирать, я бы, наверно, не смог уйти отсюда по своей воле. Мне это нравилось! Сколько раз я заменял Александра – клавишника. Он заболел – вместо него я уезжаю на гастроли. По приезду в Москву приходил в управление, доставал бумагу и писал рапорт… Наливай, Саныч, расскажу тебе еще один случившийся со мной прикол.
- С удовольствием послушаю!
- После каких-то зарубежных гастролей, - а где только мы ни были, - звонит Стас, приходи, говорит, завтра в один такой-то ресторан, мол, Саша заболел. Заменишь его, если, конечно, хочешь заработать. А кому, скажи, не нужны были деньги? Зарплату я отдавал родителям, затем просил у них по трёшке. Был холостой… Погоди, где Маша? – он оглянулся.
- В доме она, с кастрюлями.
- Вот… Любил я приударить за красотками, а эти бестии, порой, только и заглядывают в твой карман. За один вечер в ресторане приплывали, скажу тебе, довольно приличные бабки. Играли мы тогда, как сейчас помню, «Летний вечер»… «Летний вечер тёплый самый был у нас с тобой. Разговаривали с нами звёзды и прибой…» – Ну, помнить должен?
-Да, конечно, помню. Еще бы!
- … И тут заходит в тот ресторан начальник управления – весь генерал, по гражданке, со своей свитой. Сели за ближние к сцене столики. Генерал смотрит на меня в упор, метров с пяти, и говорит свите: «Смотрите, это же наш Зарубин. Чего молчите, не узнали?..». Те, как воды в рот набрали – молчат. Я продолжаю играть и петь. «Это таким образом советские чекисты зарабатывают себе на жизнь?» И опять те - его замы и один кадровик - ни полсловечка! Сечешь обстановку?! Генерал: «Кто мне из вас может объяснить: почему старший лейтенант Зарубин здесь в этом качестве? Уволить завтра же и доложить!» - говорит генерал и в ресторане более не задерживается. Как, разумеется, и его свита. Ха-ха-ха!..
Я поддержал смех, хотя это был смех сквозь какую-то боль.
- Уволили?- спрашиваю.
- Если бы не Евгений Викторович, мой прямой начальник, выбросили бы на гражданку без выходного пособия. Шеф был мужик! Своих не сдавал и никого не подставлял. Написал он рапорт, дескать, «Цветы» - очень сложная группа, с «хиппи» - уклоном. И она, находится до сих пор в разработке, а в ней наш, как бы, агент, и так далее. Отстоял меня перед генералом. Но очередное звание – «капитана» - я получил с опозданием на год… Погоди, ты все время что-то хочешь спросить, хотя нетрудно догадаться, о чем. Говори, Саныч, не стесняйся, пока я откровенный.
- Да… Послушай… А Стас-то знал? Как воспринял он всё это?
- Сначала-то он, конечно, ничего не знал. Ну, а потом мне пришлось всё рассказать начистоту. Покаяться. От меня Стас не отказался. А на моем месте мог быть и урод какой-нибудь, завистник. Стас, видно, понял мою душу, потом даже уговаривал, чтобы я бросил свою могущественную контору и, при случае, шел к нему зарабатывать деньги. Я всё отнекивался да отшучивался. Продолжал играть все так же, от случая к случаю, вместо того же клавишника.
- Помню, группа отмечала сорокалетний юбилей. Тебя, случаем, опять не приглашали? – интересуюсь у седого музыканта.
- Само собой разумеется, Саныч. Налей мне ещё, пока Маша там… А затем пойду и сделаю тебе Антонова. Что тебе из него больше по сердцу?
- Например, из раннего - «Несёт меня течение». – Я стал наливать, когда из дома показалась Мария и направилась к нам. Николай Дмитриевич выпил, поспешно достал из семисотграммовой банки маринованный огурчик-корнешон. Потом он оставил меня за столом, поспешил к музыкальной установке, щелкнул включателем и, пододвинув поближе к лицу микрофон, попробовал первые аккорды. Задушевная песня моей юности проплывает над лесным хутором из трёх домов и набиравшим сил после зимней спячки лесом: песня взмывает выше, кажется, уносится за проплывающие над нами белые облака, а затем возвращается бархатных эхом, от которого слегка щемит сердце: «Несёт меня течение сквозь запахи осенние, и лодку долго кружит на мели. Сплетают руки лилии, сплошной зелёной линией, всё больше, больше, больше отделяют от земли. А мимо гуси – лебеди любовь мою несут, пора прибиться к берегу, да волны не дают…»



ГЛАВА 12. ВЕТЕР В ГОЛОВЕ

Отставной полковник успел пропеть начало «Под крышей дома твоего: «Вмиг огорчения любые исчезнут все до одного…», как тут прогремел выстрел. За ним последовал второй. Эхо дважды громко прокатилось лесом, многократно множась в его закоулках, возвратилось к нам этой какофонией, затем вторым кругом прошлось по лесу, заставив встрепенуться его и его обитателей. Закаркало, захлопав крыльями, взмыв и кружась над верхушками деревьев воронье; рядышком застрекотала сорока…
Гармонию мира разрушил Александр. Мой сосед по даче стрелял по голубям. Совсем рядом от источника душещипательной песни и его главного слушателя, которому она - сейчас и здесь – была посвящена. Стрелок стоял в метрах тридцати от сарая охотоведа, держа перед собой двустволку и задрав голову вверх. Из дома показался Михаил Николаевич. Мы с полковником, Сергей с Арсением, а также возникший невесть откуда Васильич подошли к стрелку.
- Судья, то бишь, Врунгель, - говорил Васильич, - ты зачем палишь по голубям? – Его испепеляющий взгляд, однако, не возымел своего действия.
- А затем.
- Перепутал голубей с гусями?
- А нельзя?
- Нет такого разрешения охот хозяйства - стрелять по голубям! Ты знаешь, как это называется? Знать должен, коли уж работаешь в суде. Ну, и что прикажешь нам с тобой делать?
Охотовед к нам не подходил, слушал и наблюдал за нами, приезжими, нашей разборкой, с крылечка. Ни на один заданный Васильичем вопрос ответа получено не было. Разумеется, был свой вопрос к нарушителю и у меня, лица тоже ответственного. Я уже еле сдерживал себя, чтобы не поругаться.
- Так, никудышный ты стрелец-опричник, ну-ка, пошли ко мне во двор. Саныч, чего рот раскрыл, как рыба? С тобой тоже еще будет отдельный разговор!
- А я согласен, - отвечаю. – Видать, придется, начать отрабатывать свой авторитет. – Наводить порядок в своем войске!
- Ну, ну, шутники!
Всей группой мы направились к месту нашего базирования. По дороге Васильич все же выговорил мне, во всеуслышание, как председателю коллектива.
- Итак, факт налицо: дисциплина в твоём коллективе, Саныч, как таковая, в ее значении и понятие о чувстве ответственности - отсутствуют. Ты, как старший группы, скажу напрямик - никакой. На охоту привёз людей? Так это стрельба по голубям теперь охотой называется?! А что же теперь на это скажет мне охотовед? Вам набедокурить и уехать, а мне здесь еще охотиться и охотиться! Нет, посмотрите вы на этого капитана Врунгеля! Он же лыка не вяжет, а у него в руках ружье. А что ему через час взбредёт в голову – нам неизвестно? Тебе лично, Саныч, известно? Мне лично нет. Не-ет, я таких охотников ещё не встреча-ал! Знал бы, с кем буду иметь дело, никогда бы не связался, не звал бы к себе!
- Ну, ладно, Васильич, ты тоже сильно не расходись!
- Как же! Я свою репутацию зарабатывал годами, а могу растерять в один вот такой приезд…
Мы пытались его успокоить, но он распалялся всё больше. Ну, чем тут возразишь? Этого нашего нарушителя я знал, как своего добропорядочного соседа по даче; неоднократно мы собирались с жёнами и детьми отметить какое-нибудь событие: дни рождения, праздники. Имел этот человек один маленький, но существенный недостаток: пил редко, но метко. При употреблении крепкого чая в мере, делавшей чай чифирем, он существенно сдавал позиции в самоконтроле: мог нести всякую ахинею, мог на того, кто обидел и сильно возражал, наброситься с кулаками. Да, я знал об этом его недостатке. А кто у нас святой? Притом, он уже охотился. В минувшем году, весной, я организовал охоту на боровую птицу в Вологодскую область, Но сам не смог выехать, по семейным обстоятельствам, и тогда позвонил Александру, чтобы съездил, так сказать, за меня. Сосед добыл своего зверя - привез из той вылазки бобра. Так мы открыли с ним дачный сезон, тушили бобра под соусом. Я впервые лакомился этим деликатесным, правда, слишком жирным, мясом. Впечатления от той поездки у соседа были незабываемые: и как стрелял он по бобру с лодки, и как, после отдачи в плечо плюхнулся в холодную воду, и как затем спешно пришлось уезжать одному в Москву, на что имелись причины. До пяти утра он рассказывал мне о часах охоты и отдыха во всех мельчайших подробностях и всё сожалел, что я этого всего не видел.
Теперь мы его вели, как браконьера и подсудимого.
Мы подошли к дому Васильича одновременно с Матвеем и Родионом, возвратившихся с прогулки по лесной просеке.
- Мы слышали два выстрела. Какие тут новости? – поинтересовался Матвей.
- Вот, Шурик, отметился – дуплетом да по голубям. На глазах у охотоведа. А Санычу теперь за него выслушивай нагоняй! - ответил Сергей.
… Нагоняй! А что, молчать, что ли? – отреагировал Васильич. – Ну, теперь так поступим… Ты, Саныч, на меня не обижаешься за справедливую критику, а я сейчас иду до Николаевича и пробую всё уладить. Не знаю, чем дело закончится, но ты, давай, принимай к этому болвану свои суровые меры. Потом расскажешь какие. А я всё, ушёл!
И Васильич направился к дому охотоведа.
Обведя всех взглядом, я попросил поддержки.
- Как ты мог стрелять по голубям! – начал ювелир Сергей.
- Ответь: ты нормальный человек, или идиот? В охотхозяйстве, да еще в жилом секторе, ты стреляешь голубей: они же не дичь, а пташки хозяйские! – Это говорил Родион, подступивший к виновнику вплотную. Дело могло дойти до крупной ссоры.
- А вы видели хоть одного убитого голубя? Ха, а судьи кто?!
- Не паясничай, служитель Фемиды!..
- Да не в том и суть: убил птицу или не убил. Ты ведь, и, правда, сам работаешь помощником судьи. Должен же соображать, что просто так палить из оружия запрещено. Где бы то ни было! - Матвей произносит это таким тоном, словно, это последнее слово приговоренному. Слово без снисхождения.
- Простите меня, больше такое не повториться, - вдруг совершенно трезво отвечает он.
- Я, как председатель коллектива охотников, - говорю я, - уже принял свое решение: иду вслед за Васильичем к охотоведу, извиняться за горе-охотника, а потом мы все собираем шмотки и укатываем в Москву!
- Шурик, скажу тебе откровенно, ты мне не понравился с прошлой весенней охоты.
- Чем я тебе не понравился, Сергей? – с обидой, тут же, точно задели за живое, вскинулся мой сосед.
- Ты забыл, а я тебе напомню. Мы сбрасывались в общий «котёл» – на продукты, у тебя не оказалось денег, и я заплатил. Не так много, назови хоть копейками, но здесь дело принципа. Мы уже второй день вместе, а ты все молчком. В чем дело? Отсюда я делаю недвусмысленный вывод. Ты – халявщик и эгоист. О других не думаешь. Справедливости ради, говорю тебе в глаза: тебе я больше не товарищ, и ехать с тобой, в следующий раз на охоту я больше – уж извини! Запомни мои слова. Я по-мужски. И я всё сказал.
- Я иду? – спрашиваю у единомышленников.
Общее молчание указывает, что всё теперь зависит от того, сможет ли мирно разрешиться дело у хозяина голубей, самого что ни на есть охотоведа, выписавшего нам разрешение охотиться в здешнем лесу.
Но на крыльце я чуть не столкнулся с возвратившимся Васильичем. Быстро же он обернулся!
- Саныч, я всё уладил. – Он потер ладошки. - Но скажу тебе по – дружбе: своих охотников ты или распустил – хуже некуда – или они никогда не были ими! Ладно, мы с тобой ещё перетрем эту тему, если пожелаешь. Что, ты намерен тоже лично извиниться? Хвалю! Это, пожалуй, в «двадцатку» будет - дважды точное попадание!


ГЛАВА 13. УРОК

Стучусь, открываю входную дверь и захожу в дом к Михаилу Николаевичу, тот выходит мне навстречу, вежливо здоровается.
- Мы с Иваном Василичем всё обсудили. Конечно, это чэпе, и с дисциплиной у вас в коллективе дела так себе, в игрушки играете. Учтите на будущее. На моём месте, другой бы отобрал у вас путёвки, да составил на вас, как старшего, административный протокол. Вот и будьте здоровы - и прошу следовать, откуда прибыли!
Я извиняюсь, как старший группы охотников, от себя лично и от коллектива своих людей за проступок одного нерадивого охотничка.
- Спасибо вам за доброе отношение. Но я уже принял решение: мы уезжаем в Москву. Вы правы, наука нужна! Пусть этот проступок одного из нас послужит на будущее уроком для остальных, в воспитательных целях. И я на будущее учту. Михаил Николаевич, вот, возьмите ваши путёвки. - Я их уже вынул из кармана и протянул ему.
- Не так это просто, учесть! А люди? Ты не кипятись, Семён Александрович, спрячь, пока, эти путёвки. Может, еще и пригодятся.
- Вы так считаете? И в правду, прощаете? Без обиды?
- Ну, посуди же сам: из-за одного - отвечать всем?
-А как быть? Васильич больше часа вдалбливал нам о дисциплине в охот коллективах, о традициях… Чем мы слушали? Не понимаю я таких охотников. Один за всех и все за одного – вот что должны быть нашим принципом.
- Это правильно. Но ведь ты испортишь настроение остальным восьми… Да и подросток у вас… И женщина… Что им-то за перепившегося отвечать. Вы ему пить только не давайте, и все пойдет, как надо.
Я благодарю еще раз, прячу в нагрудный карман путёвки и быстро ухожу.
Пока шёл к дому - заимке, подумал. В самом деле: нам тут всем поостудиться следовало бы. Столько приложил сил, чтобы собрать всех товарищей, их девять человек!.. В голову пришла одна мысль…
Шесть охотников и подросток стояли всё на том же месте, ожидая меня. Издалека был слышен голос Васильича, седьмого, вновь взявшегося распекать моего провинившегося соседа, последнего из нас. При моем появлении бросил его и спросил меня:
- Всё улажено?
- Ничего не улажено. Все, сдал я путевки, и сейчас мы все, потихоньку, без лишнего шума, собираемся и уезжаем в Москву. Зайдём, Иван Васильевич, в дом, на пару слов.
Василич, безоговорочно подчинившись моей серьезности, проследовал за мной. В доме рассказываю:
- Улажено, улажено, нечего беспокоиться. Мирно поговорили. Мировой мужик! А ты, давай, продолжай поднимать планку дисциплины!
- Понял дальше некуда, - сказал ворчливо Васильич, а сам с облегчением вздохнул.
- Уф! Ну, чего делать, хоть проси, хоть приказывай.
- Для начала выходи к народу и объявляй сбор домой. А там видно будет.
- Понял тебя, Саныч.
Василич уходит, я остаюсь, собираю свои вещи, разбросанные по дому. Сажусь на кровать, чуть выжидаю и выхожу из дома с ружьями, курткой и рюкзаком. Степенно и непреклонно иду к своей машине, мимо девяти человек, провожающих меня скорбным молчанием. Я представлял, что у каждого сейчас на душе. Но нужно было преподать хоть один урок. Себе, в том числе.
Слышу продолжавшуюся разборку за спиной, голос Васильича:
- Послушай ты, судья, расстрельщик голубей! До тебя хоть дошло, что происходит? Саныч из-за тебя путёвки сдал, сейчас сядет в машину и прощай. А, кстати, ты приехал с ним, кто тебя теперь повезет в Москву? Подумал? Лично на меня даже не рассчитывай! Я бы лучше с превеликим удовольствием надавал тебе по мордасам, да обстановка не располагает. И ты, к твоему счастью, – мой гость…
Я уже вошкаюсь у машины, начав раскладывать вещи. Не поворачиваюсь, но замечаю одним глазом: ко мне идет виновник переполоха.
- Семён Александрович, - зовет он меня по имени-отчеству
- Чего скажешь, Сашок?
- Вы, это… простите меня, дурака. Вы же меня знаете не один год. Когда я перепью, становлюсь дураком. Но не всегда же!
- Знаю. Только теперь-то, когда все испорчено, от меня чего хочешь? Все уже решено, путевки сданы!
- Не уезжайте! Васильич, вроде бы, уладил с охотоведом проблему. Пацаны меня попеняли, и поделом. Хотите, я тоже схожу с вами к охотоведу и в ножки поклонюсь? Я готов и деньги заплатить, за причинённый вред.
- Ты бы лучше деньги вернул, что должен.
- Да я сейчас же улажу дело с Сергеем… Заберите путёвки! Всякое бывает в жизни. Что, не так?
- Так, так… Ну, ладно… - Я протягиваю соседу правую руку, ладонью вверх. Он с радостью делает тоже, ладони хлопают друг о дружку. Раздается гул всеобщего примирения: виновнику чрезвычайного происшествия, что «уговорил» председателя остаться, прощается многое. Ну, в самом деле, не срывать же охоту на вальдшнепа! Я ставлю условие:
- Ты сейчас ложишься спать, а в восемь, когда за нами придёт «буханка» везти на охоту, я тебя разбужу.
- Я и сам хотел лечь и проспаться…
- Иди, спроси Васильича, где он тебе определит место прилечь… Всё, иду опять за путёвками. А ты тоже извинишься перед ним, но не сегодня.
- Всё сделаю, - говорит сосед, кивнув, и виновато глядит на меня, исподлобья, пока я не отхожу.


ГЛАВА 14. ОХОТА НА ВАЛЬДШНЕПА

Пора! В девятнадцать пятьдесят за нами пришёл УАЗ-469, называемый в народе «буханка». И в самом деле, автомашина имела схожесть с буханкой ржаного хлеба. Сергей, водитель и лучший кореш Васильича, здороваясь, каждому из нас долго пожимал руку, заглядывал в глаза, словно, изучая.
Сажусь в машину последним, отдаю ему сразу же пятьсот рублей - за доставку нас к месту охоты и обратно на базу.
- После, как выполню работу, отдадите, а пока спрячьте, - говорит Сергей. И мы трогаемся.
- Юрий Васильевич, как вы думаете, к вечерней тяге не опоздаем? – спросила Мария у всезнающего охотника.
- О-о! Устами Марии говорит профессионал! Мужики, учитесь у Амазонки! Ито: профан поинтересуется так: «Состоится ли охота на вальдшнепа?» А профи так: «Будет ли вечерняя тяга? Тянул ли вальдшнеп?» Не сомневайтесь – тяга будет. К этому имеются все предпосылки. Во-первых, налажена отличная погода. Сегодня, после обеда, было двадцать два тепла, как в средине июня. Сейчас, - убедитесь сами, - в небе – ни облачка! Вальдшнеп будет тянуть, как миленький. Никуда от нас не денется! Гарантирую!
- Держитесь, кто за что может! Проезжаем гиблое место! – предупредил водитель, сбросил газ и переключил скорость – с третьей на понижающую. «Буханка» тут же, на второй скорости, въехала в огромную лужу, конца которой не было видно; оказалась она метров в пятьдесят.
- Пронесло! – выдохнула Мария. Все также вздохнули с облегчением.
И вот уже наш охотничий весенний лес! Он звенит сотнями песен, свистов, криков и перекличек – настоящая вольная жизнь, настоящий концерт. Все это было только в разгаре. Сергей доставил нас к лесу, называемом «бревном». Почему это место имеет такое название? Я хотел было спросить, но когда вышел из машины - тут же об этом позабыл. Настолько был зачарован увиденным! Картины кругом были живописными. Стройный строевой лес: мощные сосны и ели. Со всех сторон низины с ольхой да мелкая поросль берёзок. От ручьев и луж тянет приятной весенней сыростью, из леса бьёт в нос запах прелого листа и молодой травы, да только что распустившихся берёзовых листочков. К вечерней поре то дрозд, то овсянка, то смолка затевают между собой перекличку. Но уже очень скоро становится заметно, что беспорядочные крики лесных птиц начинают затихать.
В лесу становится тихо. А дальше происходит таинство – ожидание манящего звука предвестника весны лесного кулика – вальдшнепа!
Примерно в двадцать один – тридцать прозвучали первые звуки: «Цси… цси… цык-цы-к… хор-р-р… кр-р-р…» Это был он – первый вальдшнеп, пролетевший высоко и быстро, над деревьями!
Вот за этими сказочными и мелодичными звуками, за этой загадочной, малой птичкой с таким нерусским названием – вальдшнеп – мы, городские охотники и приехали за триста вёрст. Ещё живёт романтика! Не выветривается из нас зов предков - охотничий инстинкт! Охота, когда ею очарован, – пуще неволи! И каждый из нас это начинает чувствовать…
Васильич, знаток этих мест, расставил нас, восьмерых, по полянам, опушкам и вдоль широкой лесной дороги, так, чтобы сектор обстрела одного охотника не пересекся с его соседом. Сам же он взял шефство над Арсением. Лишил меня десятизарядного и лёгкого карабина–автомата, «Сайги», вручив его подростку, а мне дал свой «Иж-27». Григорий ушёл с моим пятизарядным гладкоствольным «МЦ-21-12». Свою собаку, больного Лиса, он вынужден был оставить на базе, привязанного на сеновале.
Итак, наступило время вечерней тяги. Мой сектор обстрела – лесная поляна. Становлюсь под высокую сосну, ожидаю. На противоположной стороне поляны примечаю спиленные и сложенные в одну кучу хвойные деревья; и сектор обстрела там намного шире. Ставлю ружьё в положение «на предохранитель» и вешаю на правое плечо. Решаю сменить позицию, направляюсь к спиленным деревьям. Делаю несколько шагов и наступаю на сухую ветку. Сидящий в траве, в двадцати метрах от меня, вальдшнеп вспорхнул вверх, пролетел над головой и, пока я снимал с плеча ружьё да разворачивался на сто восемьдесят градусов, исчез за верхушками высоких деревьев.
«Ничего, ещё подфартит, вальдшнеп только начал тянуть» - успокаиваю себя, направляясь к новой, более удачной, с моей точки зрения, позиции.
Но охотничья удача в этот раз от меня отвернулась. Полтора часа я простоял, не шелохнувшись, на одном месте, так и не увидев больше ни одного вожделенного кулика. Однако слышал выстрелы моих товарищей охотников.
«Бах-бах! Бах-бах бах!» И – гуляющее по лесу эхо. Оно запомнится мне надолго.
Наконец, вижу красную ракету, медленно поднимающуюся в тёмное небо. Светящийся круглый шар застывает на несколько секунд в самой верхней своей точке, куда мог долететь, затем падает, ускоряясь, вниз, и исчезает за высокой темной стеной леса. Это Васильич подал знак – всем явиться к месту сбора – к УАЗу.
В этот вечер, по нашим подсчётам, пролетели десять птиц. Шесть из них пролетели вне досягаемости выстрела. Стреляли по шести, добыли двух, а одного, подранка, не нашли. Охотничья удача улыбнулась Марии. Женщина первым же выстрелом сняла вальдшнепа, прервав его замысловатый и непредсказуемый полёт. Отличился и Арсений. Всезнающий Васильич поставил подростка вдоль дороги, у «трубы», где удачнее всего была тяга. Видя, в Арсении будущего толкового охотника, он лично руководил им, и тот не подкачал – добыл второго кулика.
- По моим наблюдениям, в последнее время вальдшнеп все больше тянет над высоким лесом, а не над низиной и низкорослой порослью, - уже в машине делает свой вывод Васильич. – Никто и не спорит, ему видней. Опыт, как говорится, сколько не пей, не пропьёшь – или он есть у человека, или его нет.
В наш завтрашний план входило снова побывать здесь, на вечерней тяге. Васильич внёс ещё одно предложение.
- Поскольку весь завтрашний день у нас опять свободен, предлагаю съездить на «буханке» в одно интересное местечко, к бобровому болоту. Это в десяти километрах отсюда. Наш водитель Сергей тоже охотник, он этот бобровник знает. Там возле леса протекает небольшая речушка, образуя озеро, вокруг которого бобры повалили все деревья. Стоят там березовые колья, обточенные бобрами, как карандаши. «Ляпота!» - как говаривал в новой Москве Иван Грозный. Сами всё увидите. Сергей, ты завтра свободен?
Эх, Васильич, я-то весь завтрашний день занят! Но не беспокойтесь, проблемы не возникнет. Мой тесть вас отвезет. – Отвечая, водитель поворачивал машину с грунтовки в сторону базы.
- К одиннадцати пусть подъедет, лады?.. Саныч, а теперь расплатись с водителем, - напомнил мне земляк.


ГЛАВА 15. НА «БУХАНКЕ»

Назавтра, в одиннадцать утра мы все, в том числе, и повеселевший, наконец-то, Лис, ехали в «буханке» знакомой нам дорогой. Ехали налегке, в «разведку», прихватив с собой только ружья. Предполагалось осмотреть бобровое болото, пройтись в его окрестностях, сделав рекогносцировку местности, а затем вернуться на базу и подготовиться к вечерней тяге. Разумеется, никто не возразил против идеи Арсения: развести у «бобрового болота» костёр, зажарить на прутьях двух имеющихся вальдшнепов и тех, которых добудем на вечерней тяге. Одним словом, культурно посидеть, поговорить за жизнь. Васильич, правда, поначалу вяло сопротивлялся – «Костёр в бобровнике, да возле леса? Ну, не знаю…» Но просили не мы – подросток, к которому он успел привязаться. Поэтому вскоре он уступил Арсению. Мне кажется, я разгадал состояние земляка: у него не было сына, а имелись две дочери и, опять же, внучка, как и у меня…
- Хорошо… Но лес сухой, сами видели. У водителя мы попросим лопату, окопаем землю вокруг костра. Посидим у костерка и днём, но недолго. После вечерней тяги, ближе к полуночи, мы должны снова попасть к бобровнику. Собственно говоря, зачем мы сейчас туда едем? Уж явно не за тем, чтобы понаблюдать, чем живут бобры? Эти мудрецы днём в своих «хатках» отдыхают, а на промысел выходят ночью. Когда бобёр плывет, его еле видно: всё тело под водой, только нос с небольшой частью головы над поверхностью. А заприметишь, только если посветишь фонариком, где расходится мелкая волна в обе стороны. Фонари мы привяжем скотчем к стволам, как именно - я покажу.
- Васильич, однако, бобра стрелять нельзя, он занесён в Красную Книгу, - замечает Матвей.
- Ты прав, Фотограф – нельзя. И закон не позволяет. Но если очень хочется, а нельзя, то в конечном итоге, можно. Таковы, к сожалению, некоторые поправки к нашему закону.
Мое внимание зафиксировало, что на слове «можно» охотник – профессионал сделал акцент. И он сделан был неспроста.
– … С охотоведом я уже перетёр данный вопрос: один бобёр – пятьсот рублей, два – штука. Больше двух мы стрелять, пожалуй, не будем. Да и не стоит сейчас, нам мужики, делить шкуру неубитого медведя. Короче, сориентируемся на месте. Вы сами-то как, согласны с такой постановкой вопроса?
Все мы тут же позабыли о Красной Книге: одобрили предложение Васильича, загалдели, начали кулинарные дебаты. Мой сосед, Александр, - он же Шурик и Барон Врунгель, - молчавший до этого момента, не удержался и поведал о том, как ему удалось подстрелить зверька с лодки, как опрокинулся в студёную воду с ружьём, и как доставал его веслом.
- Опять лапшу на уши вешаешь? - упрекнул его Василич. Но тут уже свидетели - Сергей, а за ним Матвей и Родион, побывавшие на той охоте, вступились за судью – подтвердили тот, натурально имевший место, факт.
- Иван Васильевич, вот вы ничему не верите, чтобы я ни рассказывал.
- Это потому, что ты, пока еще, не дорос до настоящего охотника.
- Ну, вот!..
В этот момент «буханка» встала – и не в самом подходящем месте: в аккурат посреди той самой пятидесятиметровой лужи среди поля. Я сидел на переднем сидении, рядом с пожилым водителем, тестем Сергея, и заметил, как неумело он справляется с машиной. Его зять вчера, подъехав в луже, предупредил нас: «Держитесь, кто за что может». Он врубал вторую скорость, и автомобиль проскакивал «гиблое» место с такой быстротой, что пассажиры не успевали как следует испугаться. Сейчас все уставились в окошки на ту опасность, которую могла таить в себе эта заболоченная лужа.
Васильич даже привстал со своего места и, смотря в переднее окно, выдал порцию выговора и водителю.
- Владимир Борисович, надо было проскакивать это место. А теперь не мешкайте, ну-ка, быстро переходите на первую скорость!
- Да я уже врубил, - отвечал водитель. – Тяни – греби, родная!
Сельский вездеход, когда-то разъезжавший по деревенскому бездорожью и в качестве машины «скорой помощи», медленно-медленно прополз самый увязистый, может и во всей округе, участок, выкарабкался на грунтовую дорогу, и, облегченно выдохнув выхлопными газами, покатил дальше. Вздохнули и мы. Обошлось.
Не доехав до бобрового царства около километра, пришлось нам выгрузиться. Талыми водами размыло значительную часть здешних путей. Но шли мы дальше налегке, без тёплой верхней одежды – курток и бушлатов.
Второй день подряд полковник носил вслед за женой ее ружье на своем плече. На вечерней тяге неотступно следовал за Марией, был немногословен, а держался бодрячком.
…После того, как она первым же выстрелом взяла вальдшнепа, её зауважал даже Васильич. Сама она трофеем не похвалялась, лишь утром попросила Матвея сфотографировать её с добычей – маленькой этой, убитой ею, пичужкой. Каждый из нас тоже не побрезговал взять два лесных кулика за их тоненькие ножки, приподнять впереди себя, дабы иметь возможность продемонстрировать друзьям и родственникам свои фотографии с этой серенькой лесной пташкой. Затем Василич завернул обоих куличков в целлофановый пакет и засунул в холодильник – до вечерней охоты.
Еще только второе мая. Но в этот наш день в сказочном лесу солнце припекает уже совсем по - летнему. Оно успело подняться высоко, давно оставив горизонт, и теперь висит над головой, почти в зените. По обеим сторонам дороги радует глаз молодая трава, а свежая зеленая поросль придорожного березняка распушилась маленькими нежными листочками.
- Вот еще анекдот, слушайте! Только кто знает, - чур! - тот пусть накинет на рот тряпочку.
Васильич не может молчать, по определению. Он говорит много, но, кажется, – всегда по делу:
- Один охотник рассказывает другому, как он ходил со своей собакой на медведя. «Нашли мы с Шариком берлогу, я сделал засидку, и вот стали ждать. Проснулся Потапыч, вылезает из берлоги. Ну, я тут по нему из своей пяти зарядки все пять пуль и выпустил. Медведь в лес, как шуганёт! Шарик – за ним. Я остался в засидке. «Понимаю тебя,- говорит второй охотник, - идти за раненным зверем очень опасно. Ну, и чем всё закончилось?» - «Сижу, значит, - отвечает, - жду. И вдруг, сзади, кто-то положил мне на плечи когтистые лапы. Не стану, приятель, от тебя скрывать: от страха я и обделался. Поворачиваю голову, а это – мой Шарик! Но я всё продолжаю и не могу остановиться. Правда, уже с облегчением. «С облегчением!» - поздравляет меня приятель. Я отвечаю: «Спасибо на добром слове!»
Дослушав, одновременно все восемь человек, кроме рассказчика, грохнули смехом. И вот подошли к конечной цели – к бобровому болоту. Какая тут открылась панорама. Это было зрелище! И описать без восторга такого невозможно.


ГЛАВА16. БОБРОВОЕ БОЛОТО

На краю леса перед нашим взором протянулся пруд – неправильной овальной формы - километра на полтора в длину, метров триста в ширину. По всей его овальной окружности весь лес, преимущественно, берёзовый, был повален неутомимыми лесоповальщиками – бобрами. Берёзовых заострённых кольев было такое множество, что разум поначалу отказывался верить. Неужто это дело одних только бобровых зубов!.. Полковник присвистнул.
- Видел бобровые места с бобровыми плотинами, но такого разоренья природы наблюдаю впервые!
Василич начал показывать нам бобровые ходы и норы в хатки, проделанные в высоком берегу, на уровне воды.
– Смотрите же, сколько их здесь! Видите, одни ходы полностью затоплены водой, другие, как вот эта нора, к примеру, - он заглянул в нее, - только наполовину. А какие они огромные! Их здесь сотни и тысячи. Бобров же никто и не считал. Вот почему парочку мы добудем, полагаю, с чистой совестью!
- Это, считай, факт, Васильич!
- Если так, то я предлагаю вам, друзья, сейчас же разбиться на группы и пройтись со своими ружьецами, изучить местность. Давайте, расходитесь по разным сторонам, а мы с Арсением побудем здесь, у нас с ним свои планы.
- Какие планы? – спросил я, хотя и так знал, о чем идет речь.
- Я прихватил нарезной карабин с оптикой, буду обучать Арсения стрельбе. Ты не возражаешь, сынок? - обратился бывалый охотник к подростку, который заранее одобрял каждое его предложение.
- Нет, я сам хочу остаться с вами, дядя Ваня.
- А отец – не возражает?
- С какой стати, Васильич? Ты плохому, чай, не научишь?.. Я, Матвей и Родион пойдём во-он в том направлении, - показал Сергей, поправляя на лбу фонарик, прикрепленный лентой из скотча…
Вторую группу составили Гриша с собакой, мой сосед Александр и я. В третьей остались полковник с женой.
Медленно, никуда не спеша, мы расходимся по разные стороны от бобрового болота.
Впереди нас бежал Лис. Черного ризеншнауцера было не узнать: его элегантные, изящные движения были размашисты, легки и свободны. Отбегая метров на пятьдесят, он прилежно возвращался к своему хозяину. Была заметна его природная самоуверенность, уравновешенность и выносливость. Они позволят малышу такой породы в течение какого-нибудь года превратиться в превосходную спортивную или служебную собаку. Лису был год и месяц, и Григорий ещё не определился, в какой роли он желал бы видеть своего питомца.
- Мой пятилетний внук прячет от Лиса свои игрушки, а потом требует их отыскать. Умный!.. Многие считают, что способности и возможности ризеншнауцера ни в чём не уступают даже немецкой овчарке. Но поживём – увидим. Поскольку, сами видите, ей необходимы, как воздух, такие вот длительные прогулки. Много времени посвятить Лису не могу, я работающий пенсионер. Спасибо тебе, Саныч - не отказал в просьбе, взял с собой в машину. Отныне я твой должник… Ах, да, то бишь о чем я? Внук у меня… И Лис тут же все находит, как будто не по запаху, а, прямо, мысли читает!..
- Ну, ты загнул! Мысли читает!
- Ты, Гриша, брось страдать ерундой: спасибо. Что взял в машину! Что это, большое одолжение? В нашем охотничьем кругу это – норма. Слышал, Васильич нам рассказывал, какие раньше в коллективах были традиции… Да и сейчас, мы что, инопланетяне, что ли?..
Не успеваю завершить славословия, так, больше для поддержания тихой беседы, как в этот момент Лис подбежал к небольшой реке и вспугнул там сидящих на воде двух красавцев-селезней.
- Саша, Гриша, стреляйте! - кричу и сам срываю с плеча короткоствольную «Сайгу». До уток уже метров сто, сто двадцать… А прицельная дальность моего карабина – пятьдесят. Товарищи успели сделать по два выстрела – «в небо».
- Теперь возьму ружьё наизготовку. Буду нести на плече, лишь поставлю на предохранитель Становится интересно: здесь – дичь! Не исключаю, что еще подфартит, - рассуждает Александр, перезаряжая двустволку.
- Вон там, вдалеке, виднеется густой березнячок, и ольшаник там. Чешем туда? Может, что интересное сыщется? - предлагал Гриша. Других предложений не было.
Мы топаем, никуда не торопясь, внимательно прощупывая взорами обозначенное место. После поднятых из воды уток и произведённых по ним выстрелов, у Лиса проснулся, видать, азарт сторожевой пастушьей собаки. Он носился по полю, как неугомонный, отбегал от хозяина на сто - сто двадцать метров, возвращался к нему и снова удалялся, исчезая вдалеке.
В молодом березняке и низкорослом ольшанике мы находим много следов парнокопытных, в основном, лося и кабана. Встречаем и разодранную и съеденную лисой ворону, её черно-смолистые перья были разбросаны в радиусе нескольких шагов.
Уже на обратном пути, мы слышим одиночные выстрелы нарезного карабина «REM-223». Это наш Васильич давал свои уроки стрельбы Арсению. При подходе к бобровому болоту видим полыхающий огромный костер из запаленных сухих берёзовых дров. Таковых в районе бобровника имелось неограниченное количество. Рядом с большим костром горел малый костерок и, - мы не поверили своим глазам, - на ивовых прутьях поджаривались куски свиного сала. Капли топлёного жира скапывали в костёр, огонь вспыхивал яркой белой вспышкой. Ветра не было, а воздух был пропитан непередаваемым ароматом данного сельского деликатеса. Оба костра были окопаны по кругу, тут же стояла лопата.
- Откуда у Васильича сало? Мы же с собой ничего не брали, садились в машину налегке? – удивился Григорий. Ни я, ни Александр не знали. Но вот в десяти метрах от нас ухнул очередной, и последний, выстрел из нарезного карабина – стреляли в сторону, по куску фанеры, привязанного к берёзе. Лежащий на земле с ружьем Арсений поднялся и вместе с Васильичем пошел к мишени. Потом оба вернулись.
- Васильич, объясни, откуда у тебя сало? Мы же с собой ничего не брали? – не отступался от мысли выведать тайну Григорий.
- Это вы не брали, а вот я предусмотрел. Там, в золе, ещё и запечённая картошка имеется. Арсений, ну-ка, переверни сало! Давай, давай, ученик! Я сейчас попробую дозвониться до твоего отца. Боюсь, правда, что, здесь телефон не работает, нет покрытия сети. Но попробовать надо: попытка – не пытка. - Он вынул телефон…
- Нет. Никаких признаков жизни. Что ж, будем теперь ждать.
Ждать пришлось не так уж долго – минут пятнадцать.
Затем все сидели вокруг малого костра, ели обжигающую картошку с салом, нахваливали, и благодарили предусмотрительного Васильича. Тот скромно отвечал:
- Мужики, нечего мне дифирамбы петь, Испортите аппетит, ей-богу. Поймите одну простую истину: вы первый раз на таком мероприятии, а я – по нескольку раз в году. Теперь умножайте, ну, хотя бы, два раза на двадцать лет, и вам будет всё понятно. Однако, для полного счастья, нужно нам сегодня попасть на вечернюю тягу. Это – раз. И – два: к двадцати трём, до полуночи, быть здесь и добыть хотя бы одного бобра. Привезем с собой казан, крупу какую-нибудь, и всё остальное, чтобы хорошо посидеть, ну, скажем, до зорьки. Я помню, нашему Фотографу надо выехать, с утра пораньше, в Москву. Матвей, я тебя правильно понял? Ты собираешься показывать нам фотки или как? Везде и всюду ходишь, фотографируешь, но никто не видел, что получается.
- Вы правильно меня поняли. Возможно, уеду сегодня же в ночь, после вечерней тяги. Жена несколько раз звонила, искала меня, но я не могу вечно быть для нее «недоступен». С ума там сойдет! А снимки – вот, смотрите, пожалуйста!
Матвей открыл планшет, мы сгруппировались вокруг него, рассматривая сделанные им фотографии: во дворе Васильича, за шашлыками, на лесной просеке, куда он ходил прогуляться с Родионом, на вечерней тяге и сегодняшнее утро с двумя вальдшнепами в наших руках. Он успел нащелкать нас и у «бобрового болота». Фотографий на планшете было много, как одиночных, так и групповых. Когда смог всё успеть? А вдруг, молодая жена однажды доберётся до этого планшета с уликами его лжи? Этот интересный вопрос вертится у меня на языке, но я его не задаю - парень сам разберётся. Полковнику же понравились фотографии со своего концерта, и он спросил:
- Матвей, что ты собираешься делать с этими снимками?
- Выставлю на наш охотничий сайт. Это будет мой отчёт, как фотографа, о нашей вылазке сюда, в Тверскую глубинку. Кто-то должен написать на сайт статью, сам я не смогу, сочинительство не моё ремесло. У кого из вас есть интернет и своя электронная почта, прошу опубликовать её на сайте. Я найду и пришлю вам все фотки отдельным файлом.
- Именно об этом я и хотел тебя попросить, - обрадовался Николай Дмитриевич. Заполучить одним файлом все фотографии с охоты уже хотелось всем.
Около часа мы рассматривали снимки, благо времени до вечерней тяги было в избытке. Произведениями искусства от Матвея все остались довольны.
- А ведь, хорошо сидим, мужики! – Много ли охотнику надо? Чтобы раз в году подфартило на охоте: посидеть, как мы сидим, у костра, пообщаться да поговорить. Охота и рыбалка – наше всё. Я – прав? - спросил полковник.
- Орла видно по полёту, а настоящего охотника – по этим, золотым словам, Николай Дмитрич. А вот когда мы проведём здесь ночь, и съедим под чаёк двух бобров, а с утреца, перед отъездом, ты нам ещё сыграешь и споёшь, тогда я точно в Москве отложу дела, и в первую очередь напишу статью. Как ее озаглавим, единомышленники?
Васильич был в ударе. Шутил и балагурил, веселя всю компанию.
Мы были довольны и он, вместе с нами, радовался, как дитя малое. Оно и понятно: привёз девять человек на свою дачу, служившую охотничьей заимкой, дал каждому угол, напоил - накормил, на вальдшнепа охоту организовал, этот вот бобровник показал. У нас впереди ещё одна вечерняя тяга и - под занавес - ночная охота на бобра. И с охотоведом он все вопросы решил. Отдых идёт по намеченному плану. Перед отъездом мне, как председателю, надо его сердечно поблагодарить, от имени всех. «Его теперь никто не забудет. Поистине охотник, товарищ - находка! Таких, может быть, очень трудно найти даже в Москве.
- Мужики, слушай меня дальше! Есть такое предложение: я предлагаю, а вам самим решать. Здесь, у болота, мы оставляем двоих. Для чего двоих? Поддерживать огонь - раз; а как стемнеет, надо вести наблюдение за передвижением бобров, и это – два. Всем вести себя тихо. Если повезёт и какой-нибудь грызун подплывёт близко к берегу – стрелять в него. Но бобра нам, мужикам, не брать больше одного! Второго будет добывать Арсений из «Сайги» Саныча, или же Мария. Кому из них повезёт, тут уж пусть звериный бог Егорий решает. Только на два бобра мы с «таможней» договорились, этого никто не забыл? Итак, кто остаётся здесь?
- Я останусь, если, конечно, можно, - говорит мой сосед.
- Тебе не обязательно, ты в прошлом году уже добыл бобра, - резко ответил Васильич.
- Ладно, хоть тут прогресс: признали, что я не врал!
- Я вот, к сожалению, не могу, - напоминает о срочном выезде в столицу, Матвей.
- А я хочу побывать на вечерней тяге, - говорит Мария.
Три человека, из девяти выбыли из игры: Матвей, Мария и её муж. Я решаю остаться, да и соседа-дачника надо поддержать.
- Васильич, я остаюсь - вместе с Александром. Такой расклад подойдет?
Бывалый охотник кивнул и посмотрел на часы.
- Без десяти шесть. Пока доедем до базы – семь, в восемь нам выезжать на вечернюю тягу, а к ней надо подготовиться. Мужики, подъем.
Не спеша, собираемся и топаем к машине.
- Саныч, в машине ещё картошка имеется, можешь взять. Вечер длинный, подкрепиться захотите, запечёте в золе.
- А почему нет? Саша, остаёшься здесь, а я провожу ребят и вернусь.
- Хорошо. Это... Васильич, не забудьте забрать лопату, авось пригодится - напоминает мой сосед охотнику с двадцатилетним стажем, - и подает ее.
- Спасибо, - поблагодарил он, принимая. – Лопата, конечно, у водителя – одно название, черенок вот-вот переломится, но хоть такая, да пригодится. Без лопаты, топора, ножа и ружья в этаком, Богом забытом крае, никак нельзя. – Напоследок он окинул оценивающе место стоянки: не забыли ли чего?..



ГЛАВА 17. В ЛУЖЕ

Через полчаса я вернулся к бобровому болоту. Александр времени не терял: в большой костёр натаскал берёзы, к малому костерку – тонких веток и сухой травы: удобно сидеть, а можно и полежать на боку, погреться в вечернее время. Показываю картошку.
- Не стоило брать. Мы хорошо поели, сейчас полседьмого, а полдвенадцатого Васильич обещался вернуться.
- Посмотрим. Нам здесь до утра ночевать. Кстати, я попросил привезти нам верхнюю одежду - наши куртки. Ночью температура опуститься с двадцати до десяти. Всё же, не лето, а - второе мая.
- Я об этом не подумал.
- Ты на Василича в обиде?
- Еще бы! Ради всех вас только его стерпел.
- Зря. На обиженных воду возят.
- Знаю. Но ты же видишь сам: он меня сразу, по приезду, невзлюбил. Наградил меня позорным прозвищем Врунгель. А я ради компании терпи! Я с ним в детстве гусей не пас. И работаю в серьезной организации – в суде.
- Но далеко не главное, где и кем человек работает. А он даёт всем оценку со своей охотничьей колокольни. Она у него высокая. А твой язык – оказалось - враг твой. Не я это сказал – Омар Хайям. И что язык у человека маленький, но, сколько принес бед. Прозвище он, правда, дал, жуткое. Я бы не снес!
- Для того они и охотничьи байки, чтобы присочинить!
- Это правда. Но что вышло, то вышло. Ты же видишь, он старается ради нас изо всех сил.
- В принципе, тут ничего возразить не могу. Мужик. Человек слова. Но тоже язык без костей.
- Давай сменим тему.
- Как скажете, уважаемый Семён Александрович! – В голосе прозвучала миролюбивая и одновременно саркастическая нотка. - Давайте-ка, лучше пройдёмся вокруг озерка, понаблюдаем. У вас картечь есть?
- Имеется, но у меня двадцатый калибр, а твой – двенадцатый. И переходи опять на «ты». Намотал на ус, что надо было, и ладно.
- Ладно, считай, что перешел. Бобра картечью бьют… У меня тоже есть: патронов я закупил много…

Стемнело. По небу за слоем перистых облаков плыла, словно бобер, скрытый тонким слоем воды, полная белая луна и, казалось, тоже оставляла по сторонам следы волн. Одна за другой, быстро зажигались звёзды. С юга дул лёгкий теплый ветерок, нагоняя все больше облаков. По мере того, как луна ныряла глубже, зеркальная водная поверхность в озере то темнела, то опять светлела, отражая звёздные миражи; а то покрывалась мелкой рябью. Все время казалось: вот-вот там покажется бобровая шкура. Лишь однажды мне удалось увидеть зверька - по небольшой волне, раздвигающейся в разные стороны от его головы, большого носа с раздувающимися ноздрями. Я тихонько окликнул соседа и показал ему на это чудо.
- Слишком далеко, да и чем мы его достанем? Надо, чтобы он проплывал вблизи от берега. Видел, какие длинные берёзки я уже заготовил?
- Да.
- Подождём. Верю в удачу. Чую, как зверь, мне и сегодня должно подфартить. Своего бобра я всё же возьму.
Перехожу на шёпот, делюсь с соседом мыслями.
- Я схожу к костру, подброшу дровишек, а в золу положу картошки. Через полчаса, максимум час наши должны подъехать. Думается, Васильич не станет разводить костер после тяги, готовить там на прутьях вальдшнепиков, а возьмёт их сюда. Да прихватит, конечно тех, что в холодильнике. Неплохо, да? Классно мы еще посидим!
- Согласен. На кой ему терять время с костром там, когда мы собираемся провести ночь тут. Хорошо, иди к костру, а я остаюсь. Нет, я должен чего-нибудь подстрелить!
- Голубей только не трогай, даже если под носом сядут. Даже диких!
- Ну, замяли же тему, Саныч!
- Если ты это усвоил, то нечего и серчать. Извини…
Наши охотники не приехали ни к половине двенадцатого, ни к половине первого.
Саша сидит у костра, рядом со мной. Мы выгребаем палкой из золы запечённую картошку, соскребываем охотничьими ножами обуглившуюся корочку, посыпаем солью и жуем. А все же ему не подфартило. Мы дважды видели на водной глади, слишком далеко от берега, пару-тройку бобровых голов. Но зачем зря тратить патроны? Без фонарика, прикреплённого к стволу, обойтись, и впрямь, оказалось невозможно. Вот приедут наши, привезут фонарики, тогда и толк будет. Только почему их до сих пор нет?
- Я считаю, что-то там у них не срослось. Ты как мыслишь, Саныч? Вдруг там какое ЧП?..
Мысль, как и тревога его мне понятны.
- Типун тебе на язык, сосед! На эту тему давай пока рты на замок? Сломалась машина, может… Ты видел, в каком она состоянии. Не завелась на вечерней тяге, и сейчас там производится ремонт - под фонариками. А если бы не завелась уже на базе, то сели бы на «Ниву» Васильича, взял с собой двух-трех желающих и давно были бы здесь.
- Согласен. Тогда чего же мы ждём? Уже около часа ночи.
- Ты прав. Сейчас заливаем костёр, и идем пёхом, это километров десять. Дорога здесь одна, если поедут навстречу, не разминёмся, - говорю я, и мы поднимаемся.
Мы отмахали километров пять или шесть. Исключив наихудшую версию о случайном самостреле, мы с соседом обсудили все другие варианты. Остановились, все же, на поломке советского автопрома семидесятых годов минувшего века. Потом опять, по второму кругу:
- Но почему ваш хвалёный Васильич не приехал за нами на «Ниве»? Я считаю, он должен был оставить наших охотников с водителем «буханки», сходить домой, завести «Ниву» и приехать за нами.
- Погоди ты. Вот дотопаем, часа полтора осталось, тогда и узнаем, в чем тут причина. Смотри, там вдалеке, какие-то огни. Деревни здесь, среди полей, я не наблюдал. Что это может быть?
- Похоже на инопланетян. Как будто приземлилась летающая тарелка: светит прожекторами в разные стороны – в небо, в поле, к нам.
Мне и самому пришла в голову эта бредовая мысль. «Тарелка» была ещё настолько далеко от нас, что ничего другого в наши головы пока не приходило. С этого момента всё наше внимание было приковано к этим огням, беспорядочно расходящимся от земли в разные стороны. Мы медленно приближались к месту крушения «инопланетного вторжения».
- Может, зарядим ружья пулями? Чем черт не шутит? – предлагает сосед.
Я посмеиваюсь, и Саша тоже похихикивает над своими же словами. И вдруг его осеняет.
- Это же наши, Саныч! Наша «буханка» застряла в пятидесятиметровой луже! А возле бегают, с фонарями, мужики! Как я сразу не догадался?!
- Почему не догадался? Ты разгадал тайну крушения НЛО. А выходит - ехали да не доехали…
Наши с соседом две человеческие силы в помощь «буханке» не понадобились. УАЗик уже успели вытащить из «гиблого» места. Охотники были похожи на чертей: все перепачканные чёрной грязью.
- Привет, инопланетяне! Помощь землян нужна? – громко спрашиваю у собравшихся возле машины и перекуривающих охотников.
- Не шути ты, Саныч, Бога ради! Мы здесь торчим с одиннадцати часов. Ехали к вам, и всё было чики-чики. На тяге, правда, не взяли ничего. Никому не подфартило, но это бывает. Водитель, Владимир Борисович, плоский блин, подвёл. Ты же днём сам видел, как он рулил. Заехал в лужу, остановился и тогда только начал переключать скорость на первую пониженную. То было днём, а в этот раз, ночью, он не попал в колею, крутанул рулём, вот и сели на брюхо. Мы еле-еле открыли дверь. Ну, что ты ему скажешь? Сидит, понимаешь, виновник торжества, в машине, через каждое слово с извинениями. А на кой они нам?
Мария и Арсений стояли в сторонке, чистенькие. Васильич, видимо, категорически запретил им лезть в болото, чтобы спасать бегемота. Матвея не было. Недалеко, в поле, по сухой прошлогодней траве резво носился Лис. Григорий отправился к нему.
- А где Матвей? Не вижу его, - поинтересовались мы.
- В Москву, к жене отъехал сразу же после вечерней тяги. Он знал, что делал! Не представляю, если бы он тут извозюкался, как все мы. Уж точно Света вывела бы его на чистую воду, - просветил меня и соседа Родион.
- Нам бы чистой водицы. Хоть сейчас вместо бобра в озеро!..
Перед тем, как садиться в машину, Васильич всех попросил больше не попрекать пожилого водителя лужей. Со всяким могло случиться.
Однако чрезвычайное происшествие, из-за которого мы не добыли ни одного бобра и не посидели в тесном кругу у костра, не могло улетучиться, как будто в природе его не было.
- Представляешь, - слышу я, - сколько нам пришлось охотничьими ножами и одним топориком вырубить в лесополосе веток, заложить ими две глубоких колеи с водой! В моих руках черенок лопаты напополам в первую же минуту, - рассказывал Сергей.
- Я ещё раз извиняюсь, ребята, перед всеми вами. Честное слово, не хотел я подсунуть вам такую свинью. Виноват я, и даже не знаю, чем загладить теперь свою вину, - все терзала себя перед гостями-москвичами крестьянская душа.
- Борисыч, кончай казниться! В принципе, ни в чем ты и не виноват. И на старуху бывает проруха. И потом, все к лучшему. Не добыли мы бобра в этот раз, возьмём его в следующий. Радости будет больше, или не так, мужики?
- Не, не совсем так!
- Сейчас бобер нужен! С одежкой там, с потерей времени – хрен с ними. А бобер нужен!
- Нужен, нужен! Мало ли кому что в жизни нужно! Есть желающие приехать ко мне повторно, специально за парочкой бобров? – обратился ко всем душа компании.
- Желающих, как видишь по нам, хоть отбавляй!
- Да что там, рано или поздно, обязательно возьмём их!
- Возможно, ещё в этом году, по осени! – говорю я.
- Сергей, - говорит душа - охотник, - а где наш термос? Не выпить ли нам крепкого горячительного чайку? Продрог я что–то, и согреться охота. Поддержишь меня, друг?
Сергей, Александр и Григорий без обиняков поддержали предложение Васильича. Полковника оно расстроило.
- Мария, у тебя права с собой? – на всякий случай, поинтересовался он у жены.
- Дома, дорогой мой, мои права. Не выгорит сегодня у тебя, - ответила охотница.
Мне же и Родиону это предложение не представилось таким уж заманчивым. Уже сегодня, после обеда, мы должны были совершить отъезд. Завтра – четвёртое мая, начало трудовой недели, и всем, кроме двоих пенсионеров - меня и Васильича – необходимо было быть на работе. Ну, а что касалось Арсения, тому – в школе.
К половине четвертого мы, наконец, добрались до охотхозяйства и сразу же завалились спать. Грязная одежда была сложена в одну кучу. Мария обещала встать пораньше и простирнуть её. Я обещал обеспечить доставку воды из колодца хозяйства охотоведа.


ГЛАВА 18. ДЕНЬ ОТЪЕЗДА. ПЛОВ И ПЕСНИ.

Первым проснулся я, следом за мной Мария. Натаскиваю в большой круглый чан воду, нахожу порошок и ребристую доску – стиральную ручную машинку от наследства мам и бабушек. Советуюсь с охотницей, чего бы приготовить на обед, потому, как время завтрака прошло, а перед отъездом всем надо пообедать. И, заодно, поужинать. Мария посоветовала гречку с тушёнкой. Три банки она достала из холодильника и вынесла к нашей «кухне». Я налил в казан воды и поджег дрова.
- Семён Александрович, у нас закончились лук и морковка. Сходите к охотоведу, попросите у его жены.
Делать нечего – иду, стучусь и захожу в дом.
- Как прошла ночь на «бобровом болоте»? Сколько взяли? Я разрешил – не более двух, - поздоровавшись, поинтересовался охотовед. Я рассказал, вкратце, что да как.
Охотовед выразил сожаление, и… пригласил приехать за бобром в начале осени. Я с чувством поблагодарил его. Оказался не злобивым, доброжелательным до конца.
- Я тут, пока народ спит, хочу приготовить в казане гречку с тушенкой, – сказал я и попросил, чего для этого не хватало.
- Ладно, еще, не из топора суп! Гречка с тушёнкой это хорошо! Только я предлагаю вам приготовить плов... Погодите минутку, я сейчас. – Охотовед вышел в соседнюю комнату. Я подождал, подумал, что он отправился по какому-то срочному делу, возможно, кашу на молоке готовил семье на завтрак, да молоко убежало… Спустя минуту, Михаил Николаевич вернулся, держа в руке большую баранью ногу.
- Берите, эта нога вчера ещё бегала, а сегодня попадет к вам в казан!
Опешив от такого подарка, я начинаю отказываться, дескать, не нуждаюсь в баранине, но, все же, быстро и охотно сдаюсь, благодарю лично от себя и от имени всего доблестного коллектива столичных охотников.
В одной руке несу баранью ногу, в другой - лук с морковкой. Приношу эту щедрость души человеческой во двор другого охотника-единомышленника, не менее хлебосольного.
К одиннадцати часам Мария перестирала и переполоскала всю грязную верхнюю одежду мужиков, развесив её здесь же, у дома, на верёвке, а я приготовил плов. Григорий проснулся первым и, проходя возле накрытого крышкой казана к Лису, привязанного на сеновале, тут же учуял, по аромату, плов.
- Никак плов, Саныч? Но откуда? У нас же не осталось никакого мяса, только пару банок тушенки. А?
На его вопрос отвечаю вопросом:
- Гриша, подумай: мы в какой стране живем? Ладно, не напрягай мозги, всё равно не угадаешь. Баранью ногу нам презентовал охотовед.
- Ух, ты, а он-то где взял?
- Разводит, может, баранов, на какой-нибудь лесной полянке. Тебе-то что? Лучше скажи, как на счет того, чтобы сброситься казначейскими билетами, чтобы совершить, так сказать, своеобразный бартер?
- Я - обеими руками - только «за». А он не обидится?
- Нет, я был не прав, что ты не в курсе, где мы живем. Может и обидеться. Но что делать? Не быть же неблагодарными! Подойдёшь к каждому и объяснишь, чей вкусный плов мы сейчас будем кушать, деньги отдашь мне.
- Саныч, я всё понял. Побегу, Лис зовёт.
К двенадцати мы все сидели за столом и уминали необыкновенно вкусный - с пылу, с жару приготовленный – плов. Странновато, правда, были одеты четыре охотника. Полковник облачился в старый халат, высокий Родион напялил на себя короткие, до колен, брюки. Дружбана Сергея Васильич наградил спортивным трико, без резинки, а потому подвязанными ремнём, а Григорию досталась простыня. День снова обещался быть жарким, и мокрая одежда должна была до отъезда значительно просохнуть.
- Саныч, ты вчера, то есть, сегодня ночью, рассчитался с водителем? - поинтересовался Васильич.
- Борисыч наотрез отказался взять деньги, но я положил ему пять стольников в кабину, на переднее сидение, и захлопнул дверь.
- Правильно, молодец. Этот вездеход нам ещё пригодится, однако, впредь я буду доверять только Сергею. Забавный прикол с нами приключился, но лучше обойтись без таковых! Хотя... будет, о чем вспомнить. Не правда ли?
- Лучше и не вспоминать!
- Да уж!
- А стрельнуть бобров мы обязательно приедем. Понравилась моя заимка хоть?
- Тут не сомневайтесь, лучше и не надо!
- Надеюсь, приедем сюда стрельнуть пару раз по бобрам ещё в этом году.
- Кстати, мужики, - сообщаю я радостную весть, - когда охотовед презентовал мне баранью ногу, он пригласил всех нас приехать в начале осени и доделать дело до конца. Бобры-то наши в запруде.
- К слову будет сказано, не мешало бы нам сброситься по пятьсот рублей – охотоведу, за баранью ногу.
- Васильич, я уже поручил Григорию собрать с вас эти денежки. Но пусть каждый даст, сколько может, не хватит – добавлю.
- Саныч, так больше не шути, - говорит на это земляк. - Ах, какой вкусный плов! Та, в московском рэсторане за одну таку гарну порцию, як кажуть в Украини, я бы штаны оставил.
- Иди теперь, предложи им, нужны там такие!
- Мужчины, не обижать женщин! Кто скажет, что штаны не стираны?! – возмутилась, со смехом, Мария.
- Никто не посмеет, - говорю я за всех.
- Вот, то-то же!
- Может, сыграть вам ещё чего-нибудь, пока аппаратуру не сложил в машину? – предложил полковник и поднялся из-за стола?
- Просим, Николай Дмитрич! Мужики, я мою посуду, и ещё раз, извиняюсь, за свою вчерашнюю глупую пальбу по воробьям.
- По голубям!
- Ну, сколько можно!.. Обязательно надо напомнить?.. Сергей, сколько денег я должен в «общий котел» за прошлогоднюю поездку под Вологду? Я, правда, забыл вернуть долг. Но теперь у меня проснулась совесть, и я все вспомнил.
- Трепач!.. Впрочем, я сам прошу у тебя прощения, что о своем займе напомнил. Не по мужски мелочиться… Ну, ладно, обсудим это попозже. Арсений, возьми у дяди Семёна «Сайгу». Васильич, у тебя ружейное масло найдётся?
- У меня-то? Да я не знаю даже, как оно выглядит. Пойдём, бедный ты наш Ювелир в дом.
- Уважаемому Семёну Александровичу посвящается! – объявил вдруг в микрофон полковник. – В честь председателя коллектива охотников звучит в моём исполнении песня «Белый теплоход». – И он запел: - «Я засмотрелся на тебя, ты шла по палубе в молчании, и тихо белый теплоход от шумной пристани отчалил»…
Несколько человек подхватили припев:
- Ах, белый теплоход, гудка тревожный бас, крик чаек за кормой, сиянье синих глаз... Ах, белый теплоход, бегущая вода, уносишь ты меня, скажи, куда!..
Полковник в отставке, охотник, музыкант и певец был в ударе! По окончании песни крепко пожимаю ему руку. Приятно - черт возьми! – слышать живую музыку и слова одной из твоих любимых песен. Вдвойне приятнее, если песню поют в твою честь и втройне – что поет ее солист прославленного ансамбля, хоть и бывший.
Неужели я это заслужил? Велика ли важность вытащить девятерых человек в глубинку на природу! Поохотились, пообщались друг с другом, получили удовольствие. Правда, у охотников, особенно, у подростка Арсения, которых я вытянул сюда, надолго останется в памяти эта вылазка! Охота и рыбалка - наше всё! Охота с музыкой и песнями – запомнятся нам навсегда!
- Дорогой наш Иван Васильевич, ты какую песню заказываешь? – спросил в микрофон Николай Дмитриевич. В ответ Васильич прокричал: «Червону руту» - потому, как я хохол!
- Отлично! Знаменитая украинская песня сейчас прозвучит в моём исполнении. Ротару заплачет!.. Для тех, кто, возможно, позабыл, что значит «червона рута», - это желтый цветок, а также часть украинской культуры, связанной с праздником Ивана Купалы. По преданию, бытующему в Карпатах до сих пор, желтая рута в эту ночь на несколько минут становится красного цвета, а девушка, которая его найдёт и сорвёт, будет счастлива. В любви, разумеется. Эту песню я дарю нашему уважаемому хлебосольному хозяину и добрейшему человеку. Приветствуем его! Слова и музыка Владимира Ивасюка! Поют все… «Ты прызнайся мени, звидкы в тебе ти чары…
Мы с Василичем, земляки и хохлы, спели всю песню от начала до конца. К дому ли, к даче или охотничьей заимке (не всё ли равно?) нашего Васильича сошлось всё немногочисленное население небольшого охотхозяйства. Охотовед с женой и сыном, незнакомая нам женщина с дочерью лет двенадцати, и какой-то заезжий мужик на велосипеде. Подойдя к нам, Михаил Николаевич обошел всех охотников, здороваясь с каждым за руку. Поинтересовался, удался ли плов.
Я сгребаю в горсть собранные Григорием деньги и вручаю их Михаилу Николаевичу. Он нас не обижает, от денег не отказывается, благодарит, и ещё раз делает Васильичу и мне предложение - приехать в начале сентября:
- Возьмете двух или трёх бобров, по приезду решим этот вопрос, - говорит он, словно, за тем и пришел.
- Подождите меня, я сейчас. – Бегу в дом и достаю из холодильника три банки тушёнки, палку сухой колбасы, сыр и две пачки зелёного чая. Складываю в пакет, приношу и подаю не охотоведу, а его жене. Женщине неловко, она берет подарок, благодарит и смотрит на мужа с виноватым видом.
Над небольшим охотхозяйством, затерянным в Тверской губернии, взлетели ввысь, задевая верхушки деревьев и устремляясь вдоль широкой лесной просеки слова новой задушевной песни: «Мы желаем счастья вам, счастья в этом мире большом, как солнце по утрам, пусть оно заходит в дом. Мы желаем счастье вам, и оно должно быть таким. Когда ты счастлив сам, счастьем поделись с другим»…


ГЛАВА19. ПОСЛЕДНИЕ БАЙКИ

Концерт, посвященный нашему отъезду из охотхозяйства в Москву, растянулся, приблизительно, на два часа. Уставший, но довольный автор-исполнитель объявил об окончании праздника, поблагодарил немногочисленных зрителей и сорвал длительные аплодисменты. «Цветы» и Антонов остались бы, довольны. Полковник вышел из-за музыкальной установки и подошел к Васильичу, рассказывающего Марии одну из историй о кабанах.
… Кабан – о, это серьёзный, умный и сообразительный зверь!
- Вроде, говорил уже об этом?
- Погоди! Длиною он – до двух метров, весом – до сто пятьдесят кило, а крупный секач достигает и почти трехсот!.. А, Николай Дмитрич. Ну, и удивил ты всех нас. Боюсь, теперь, когда бы я сюда ни явился, будут у меня интересоваться: а где тот музыкант, который приезжал вместе с вами? Почему он не приехал и когда порадует снова? Ты что-то хотел спросить?
- Как бы организовать концерт Чайковского? Пить хочу – терпеть - мочи нет. Я видел в доме электрочайник, заварка, надеюсь, ещё осталась?
- О-о, это мы мигом организуем. Сей момент, Николай Дмитрич, - Васильич лебедем влетел в дом, а вскоре вышел, неся в одном крыле электрочайник, а в другом – кружку и заварку.
- Предпочитаю заваривать в кружке, - сказал он. - Когда - то, в прошлой своей жизни, я работал дежурным в отделе и ночью заваривал прямо туда. Та жизнь закончилась, а привычка осталась. С сахаром или – без?
- Привычки превыше нас, это мне знакомо. Я тоже предпочитаю заваривать в кружке, а пью, порой, также без сахара. Только в этом случае ты чувствуешь вкус настоящего чая… Я, пожалуй, присяду рядышком с вами. Ты что-то интересное рассказывал Маше, кажется, о кабанах. Можно послушать? Опыта у тебя, Васильич!.. Хватит на десятерых охотников.
- Не жалуюсь. Я Марии рассказываю, начал рассказывать, какие зверюги бывают. Высота в холке у обычных взрослых особей - до восьмидесяти сантиметров, а у отдельных секачей до метра. Как подпрыгнет, так и полтора метра считай! Убегая от опасности, кабан бежит со скоростью городского автобуса, под сорок! Скачок его достигает четырёх метров, без передыху может пробежать десять, а то и пятнадцать километров. А плавает - только кажется грузным! Нам бы не бобров, нам бы кабана, друзья! Показал бы я вам его мощную шею, рыло с клыками! Что я там вам про медведя рассказывал?.. Так и этот зверюга стоять и пялиться на охотника не будет. И упрямы – жуть! Выгнать туда, куда не хотят идти, практически невозможно... –Васильич говорил, а его вежливо слушали. Он осознавал, что его власть, как и наше восхищение его гостеприимством и опытом охотника заканчиваются, и отказаться от нее, вероятно, так вот сразу, ему было трудно. - В местах кормёжки кабаны не остаются на дневку, в отличие от лосей, и стараются вернуться на лежку своим же маршрутом. На этом и основан один из видов охоты на кабанов – «на переходах», - спешил он. - После выстрела необходимо пройти по следу двести - двести пятьдесят метров. Обычно, кровь появляется раньше. Раненый он, Мария, уходит далеко, если его не беспокоят в течение часа. Но тут сам превращается в охотника: затаивается за каким-нибудь укрытием – кустом или стволом дерева, – рылом, извиняюсь, в направлении своего следа, сделав, при этом, петлю. Для чего? Да чтобы подстеречь своего преследователя и напасть. Такие трюки делает и медведь…
Бывалый охотник закурил и сказал:
- Расскажу-ка вам лучше напоследок одну историю – о моей охоте на кабана по кличке «Бен Ладен». Это выражение я услышал в двух областях, граничащих с Московской. Это секач, умный, уверенный в себе, не боящийся ничего и никого. След его копыта напоминал след среднего лося. Короче, это был монстр. И было ему лет двадцать. Среди охотников о нём ходили легенды. В Тульской области знакомый охотник поведал мне о неком чудище, которое приходит на водопой и к любимому дереву – чесалке. Егеря подтвердили. Засидку делаю следующую: прибиваю две жерди, под уклоном, к двум стволам. Высота, на склоне оврага, составила под восемь метров. От поля вниз, по склону, - метров сто пятьдесят. Спереди от моей засидки, в пятнадцати - восемнадцати метрах - родник и ручей, а дальше, в нескольких метрах – купальня. Справа, в двадцати метрах – сосна – чесалка, отшлифованная со всех сторон, с остатками шерсти и грязи. Вниз, к руслу ручья, ещё метров сто. А вокруг этого места – всякая мелкая поросль - кусты, чапыга и крапива с мелким ивняком. Сажусь, с вечера и провожу до двух-трёх часов ночи. На следующий день повторяю – до четырёх – шести утра. И так – восемь засидок, да всё впустую. Спектакль был всегда один. Слышу, идёт, как турист – напролом, с шумом, заявляя о себе. Метров за пятьдесят – семьдесят до засидки – вдруг опять мёртвая тишина. Потом – купание в луже: сопит, хлюпает грязь, ворочается в ней. После этого ходит вокруг меня, да еще пытается, наглец, почесаться. Фыркает, сопит, «ухает», проветривает ноздри. Я светил внезапно – шоркал лучом фонарём по крапиве. Один раз высветил его тень прямо возле чесалки. Одним словом, Бен Ладен был, всё равно, что тень. Ночника у меня не было. После нескольких таких издевательств однажды я сел - в прямом смысле - на ружьё. Эта зараза в стороне так фыркнула, что у меня на минуту свело дыхалку. От испугу я осветил всё вокруг и готов был стрелять очередями: в магазине «Тигра» десять патронов. У Бен Ладена я так и не выстрелил. Потом не смог посещать это опасное место.
Васильич замолчал и ожидал бурной реакции. Но её уже не было.
- Это все, Васильич?.. Тогда, пожалуй, пойду собираться, - говорю и поднимаюсь.
- Иди, Саныч. А я тут вот что еще вспомнил. Вторую историю о таком же Бен Ладене, уже в Смоленская области….
- Говорите, Иван Васильевич, я послушаю, - вежливо сказала Мария.
- … Поле овса вдоль редкого березняка - кусты, крапива, а сзади – хороший лес. Слева – поле, а в торцах этого прямоугольника - высокая трава. Сижу в торце поля: длина его - около ста метров. Август. С леса, справа от меня, в двадцать один час слышу конкретный шум, хруст сучьев, хлюпанье по лужам и сап. Войдя в крапиву, перед полем, Бен Ладен останавливается, затем делает протяжный вдох «ух-х-х». Мне стало жутко, ведь я не в засидке на высоте, а на земле. Смотрю в оптику ПОСПа на гладь светлого овсяного поля. Примерно в пятидесяти–шестидесяти метрах высовывается голова. Подумал: медведь или корова. А это, друзья мои, была его огромная башка, за ней - передняя могучая, будто с плечами, часть туловища. Стало не по себе. Включаю подсветку и выцеливаю. Бен Ладен выворачивается в мою сторону всем корпусом и, фыркнув, сломя голову, с треском понёсся по кустам в сторону леса. Я ему, видите ли, был не интересен. Что меня выдало, я понял потом. В отечественных оптических прицелах светится не только пенек, но и контур – круг – вокруг линзы. Смею, после этого случая утверждать, что кабан и лиса в любых обстоятельствах, моментально, видят ночью этот слабый свет. Посмотрел я тогда на след этого Бен Ладена и ахнул: был огромным, как у лося.
- Да-а…
- И, в заключение… Если ещё не устали… Одна история о здешних Бен Ладенах. Я и Сергей, водитель «буханки» наслышались о трёх таких. Вот. Одного из них слышал на овсах местный охотник, сидя в одной из засидок. И вот мы с Сергеем на вышке. Перед нами овсяное поле: метров двадцать влево, и метров тридцать - вправо. Около двадцати трёх часов спереди у нас всё затрещало: по лесу, с шумом, кто-то уверенно шагал. Этот шум и треск приближался к нам две–три минуты. На поле вышел Бен Ладен, продув несколько раз, шумно, ноздри, и по-хозяйски, стал его обходить. Вижу в оптику огромную массу, килограмм под двести пятьдесят! Целюсь в хребет – выше лопатки. Нажимаю курок. Выстрел. Секач опрокинулся, но через некоторое время рванул, и треск продолжился в ту сторону, откуда он и вышел. В горячке мы с Сергеем поспешили к месту, где потом шум окончательно затих. Но пройдя метров тридцать, опомнились. Вокруг трава и кусты, хорошее место для засады, и подозрительно тихо. Вернулись на вышку, посоветовались и – домой. Утром, в шесть часов, вышли: ещё утренний туман, на всём – роса. Втроём, идём по следу, описываем дугу, - она небольшая, метров тридцать в окружности. Там и увидели его стратегию: он, описав этот круг, вернулся на свой след и улёгся меж двух берёз, ожидая нас, тёпленьких. Но там он и остался. И вот тут мне стало не по себе: хорошо, что не пошли ночью. Вот так…
Василич потянулся за сигаретой, потом вдруг махнул рукой.
- Саныч, ты не досказал нам: бросил ли тогда курить, по рецепту Кашпировского? И почки - не посадил?
- А! Курил ещё два года. Слушайте самое интересное: после выпитого полстакана соляного сиропа у меня сначала остановилось дыхание. Не могу дышать, а в глазах – слёзы. Жена стучит по спине, а у меня внутри, точно кислоты выпил. Хорошо, старшая дочь принесла обыкновенной воды. Я выпил, выдохнул. Ну, и всю ночь, напролёт, пил воду - чистую, с вареньем, гонял чаи. Живот раздуло, лечь не могу. Подушку положил в изголовье, под спину. Посижу минут пять, и снова бегу на кухню – воду хлебать. Уснул только к обеду. А если бы в тот день на службу идти?
Немного посмеялись, покачали головами, посочувствовав мне, легковерному бедолаге, и Мария спрашивает.
- Вы бы нашли вашего целителя, да и спросили у него: что за шутки такие?
- Была такая мысль. Я даже просмотрел список депутатов, нашёл его кабинет на третьем этаже, но злость на него уже прошла, я успокоился. Да и сомневался: может, кому-то помогает?.. И потом, сам же уши перед шарлатаном развесил.
- Не только вы, вся страна ему поверила: он делал на расстоянии операции больным… А от экстрасенса Чумака заряжали воду, пили её, и хранили, как церковную, крещенскую.
Мария поднялась и обратилась к мужу.
- Николай, ты думаешь собирать свою аппаратуру, или вознамерился еще поиграть?
- Ты права, сейчас начну собираться.


ГЛАВА 20. ЛОЖКА ДЁГТЯ В БОЧКЕ УДОВОЛЬСТВИЙ

- Мужики, у меня к вам ещё одно предложение.
- Какое, Васильич? – отозвался Сергей. Утром он раздал всем нам свои визитки, на которых стояли его реквизиты: фамилия, имя, отчество, мобильный телефон и профессия – ювелир. «У кого из вас возникнет вопрос по части покупки, продаже или ремонту ювелирных изделий - милости прошу. Обращайтесь ко мне напрямую. Обслуживанием останетесь довольны», - заявил он нам.
- Идёмте со мной – во-он к тому сараю, - звал хозяин дома.
Шесть охотников, за исключением полковника, идём к полуразвалившемуся дому и сараю, находящимся в метрах тридцати от кромки леса. По другую сторону двух заброшенных построек, через дорогу, здесь начиналось поле, протянувшееся на несколько километров; оно упиралось в небольшую речушку с ивняком и камышами. Впереди нас бежал радостный Лис. Он был доволен: хозяин не держал его ни на привязи, ни на поводке. Второй день он гонял по всему охотхозяйству, тревожил хозяйских кур, уток да раздражал привязанных собак. Григорий не упускал свою собаку из виду, постоянно ходил следом за нею и, таким образом, был тут и там участником всего, вызываемого Лисом, переполоха.
- Лис, ко мне! Лис! - Послушный ризеншнауцер вернулся к хозяину, заглянул ему в глаза и вновь убежал.
- Все, пришли. Кто - с трёх раз - угадает: зачем я вас сюда привёл? Ладно, зайдём теперь вовнутрь сарая. Никак хочет подправить сарай, да сделать из него засидку? Не разбирать же его на дрова. Прежде, чем я успеваю открыть рот, мой соседушка опережает меня.
- Из такого сарая можно стрелять зайцев, лис, или зверя покрупнее. Я прав, Васильич?
- Здесь ты абсолютно прав! Если вы хотите, в будущем, приезжать сюда охотиться. Мы с Ювелиром тут перетёрли один вопрос. Он готов хоть завтра купить вторую половину «моего» дома. Я свяжу Серого с хозяином, у меня есть его телефон.
- Подтверждаю свои слова, мужики. Скидываться в складчину не надо. Я куплю полдома сам, но оформлять в Бежецке, как и Васильич, не буду. Лично я и Арсений собираемся сюда приезжать. Мы с Василичем обсудили и этот вопрос. От вас требуется лишь одно: поучаствовать в ремонте сарая. Посмотрите: надо подбить лагами потолок, чтобы не завалился нам на голову, поставить на место дверь и окна. Ну и устроить маленький сенокос: накосить травы, высушить, наносить сюда. Никогда не сидел в засидках, а очень хочется. Теперь прошу высказываться.
На бурное обсуждение охотничьего проекта ушло полчаса. Всё же, нам удалось выработать общую стратегию. До осени необходимо приехать к Васильичу хотя бы ещё раз: подготовить к осеннему сезону из полуразрушенного сарая то, из чего будем бить зверя. Ювелир выразил желание проспонсировать мероприятие. Хотя лес и находился в двух шагах от охотхозяйства, в нём готовых досок было не найти. Самыми страстными сторонниками охотничьего проекта Васильича оказались Сергей, Родион и Григорий.
В охотхозяйство, я заметил, завернули два автомобиля. Два человека, одетые в камуфляжную форму, ушли в дом к охотоведу, а через некоторое время вышли от него, достали из машин ружья, какой–то квадратный ящик, другие предметы и направились через дорогу, в поле. Спустя некоторое время, в той стороне мы услышали выстрелы.
- Это местные охотники, я их знаю. Они приезжают сюда пострелять по тарелочкам. Специальный станок выбрасывает вверх тарелки, и они стреляют по ним. Охотник Виктор - опытный стрелок: из десяти тарелок часто сшибает девять. Второй - его зять, неумёха… пока. Виктор его обучает. В этом деле нужно иметь навыки, а главное – наработать упреждение выстрела – расстояние летящей дроби до тарелки…
Один за другим прозвучали десять выстрелов подряд: «Бах! Бах! Бах! Бах! Бах! Бах! Бах! Бах! Бах! Бах!» Затем последовал перерыв: тесть и зять собирали по полю целые тарелки, и вновь заряжали станок. Один из них становился на исходную позицию, второй - у станка. «Готов!» - опять кричал зять, и Виктор, вторым кругом, нажал на «пуск». Из десяти тарелок стрелок «расстрелял» три. Тесть подошёл к нему, проанализировал выстрелы, указал на совершенные ошибки. Затем они начали собирать «неубитые» тарелки.
Я стою на дороге и с любопытством наблюдаю за охотниками. Ко мне подходит Мария.
- Семён Александрович, можно вас попросить: поговорите с мужиками, пусть разрешат мне сделать десять выстрелов. Мне самой как-то неудобно. Я ведь неплохо стреляю по тарелочкам, ездим с мужем на полигон – за Мытищи. Хочу показать мастер-класс!
- Ноу проблем! – говорю я с ужасным прононсом, под англичанина. Она смеется. - Ты постой, понаблюдай пока, а я схожу к Дмитричу, возьму твоё ружьё. Дробовые патроны остались?
- Ой, много осталось. По банкам и деревьям я не стреляла, как некоторые. Спасибо!..
Прежде, чем идти за ружьём, договариваюсь с охотниками. Они не возражают.
- Пусть идёт, стреляет. Её патронов нам не жалко. Опыт стрельбы по тарелочкам, говорите, у неё имеется?
- Да, частенько ездит на полигон. Позавчера, на вечерней тяге, взяла одного из двух вальдшнепов.
- О-о! Бой-баба! Даже интересно на неё взглянуть, - заключает опытный стрелок.
Мария остаётся смотреть на очередную серию вылетающих из механического станка тарелочек, делающих несложную, дугообразную траекторию. Стреляет опытный Виктор. Уходя, я всё оборачиваюсь, считаю: девять попаданий из десяти. Молоток, охотник!
Несу на плече двустволку, в кармане – патроны. Подойдя к Марии, снимаю с плеча ружьё и протягиваю, на вытянутой руке.
- Саныч! Ты не занят? Иди сюда! – в этот момент слышу голос Васильича. Оборачиваюсь, выпуская двустволку. Ружьё Мария перехватить не успевает, и оно падает на дорогу. Раздается выстрел.
Два охотника-стрелка, я, Мария и Васильич оцепенели. В этой ситуации трудно что–либо говорить и комментировать. Ладно, еще, что всё закончилось без трагических последствий. При падении ружьё выстрелило в сторону пустынной грунтовки, на которой в тот момент никого не было.
Мария, подняв ружьё, стала извиняться.
- Мария, вот патроны… - достаю из кармана, подаю ей, - … иди, стреляй. Виноват я - не убедился, взяла ты оружие или нет. Или не подстраховал. Неважно. Но, между прочим, ружьё, после охоты, разряжают и ставят на предохранитель. Иди же!..
Мария идёт в поле, я – навстречу спешащему Васильичу.
- Саныч, ёханый бабай! Ты понимаешь, что произошло? Ты, как говорят американцы, – в заднице. Через полчаса об этом будет знать охотовед, позовёт меня и вставит мне пистон в это самое место! Как, как могло произойти такое? Почему ружьё оказалось заряженным? Почему не на предохранителе? Или его там, вообще, нет? Спилен? Шпионские происки?.. Как же ты мог проглядеть, председатель ты хренов?
Земляк нешуточно разошёлся и в каждом пунктике критики был абсолютно прав. Полчаса я выслушивал его гневную речь о том, что могло произойти, если бы…
- Как я смогу приезжать теперь, после этого случая, сюда? И в каком свете ты выставил меня перед охотоведом? Я же говорил – женщина на охоте это… не к добру! Кто тебя надоумил принять её в свой мужской коллектив? Взять женщину на охоту?..
- Послушай, Васильич, зато как внимательно она может слушать!..
- Шуточки!..
Василич, махнув рукой, ушёл к себе в дом. Мы потихоньку собирались домой: уносили в машины ружья и вещи. Перед отъездом попили чай.
Настраиваю себя, как поётся в одной советской, но очень популярной песне, «на лирический лад», поднимаюсь за столом и говорю.
- Уважаемые друзья, единомышленники. От своего и вашего имени хочу сердечно поблагодарить нашего гостеприимного хозяина, настоящего охотника–профессионала, каких сейчас остались единицы… За то, что он предоставил нам возможность собраться вместе, организовал охоту на вальдшнепа. Все мы, Иван Васильевич, за эти три дня общения с тобой, успели убедиться в твоём высочайшем профессионализме, и не только в нём. Добрейшей души человек, твоё гостеприимство не знает границ. Мы убедились, как ты ценишь в людях дружбу и общение. Спасибо тебе за то, что ты у нас есть. Надеюсь, мы расстаёмся уже не просто знакомыми охотниками, но – единомышленниками: это твоё, Васильич, любимое слово. Ещё раз, спасибо и новых охотничьих удач. Ну, ни пуха, ни пера!
Василич встал, держа в руке кружку с чаем.
- Саныч, ты у нас, случайно, комсомольским руководителем не был? Так складно говорил о моей скромной персоне, что мне, друзья, стало неудобно. Он наговорил тут!.. Но со своей стороны тоже скажу: ему, от вашего имени – спасибо, как председателю! Если бы не он, не собрались бы мы вместе. Охотники сейчас пошли не те, что были раньше. Люди не хотят общаться. Санычу удалось достичь почти невозможного: он вытянул вас, и, в том числе, меня, сюда, на природу. Охота, я считаю, и это моё мнение, - удалась. Несмотря на проколы. Мы, десять человек, взяли, в этот раз, только двух вальдшнепов. Но, друзья, не за птичьим же мясом мы отмахали от Москвы триста вёрст. Вспомните наше позавчера. Лес. Темнеет. Тишина. И – ожидание манящего звука предвестника весны – вальдшнепа. Вспоминаете? «Цси…, цси…, хор-р-р…, к-р-р… Это, братцы мои, весенняя охота! Это – долгожданная тяга! А теперь и – надолго -наши воспоминания об этом. Настоящие охотники меня, надеюсь, поймут…
Садимся в мою старенькую «Вольво»: Александр, сосед, - на переднее сидение. Григорий открывает заднюю дверь и в салон запрыгивает радостный Лис. Трогаюсь и сигналю. За мной пристраивается старенький «фольц» полковника. В машину к Родиону садится Арсений, а Сергей, его отец (у него не было автомобиля) предпочёл ехать с Васильичем. Они теперь – кореша.
Выезжаем из охотхозяйства. В зеркало заднего вида вижу, как охотовед останавливает «Ниву» нашего Васильича. Они о чём - то говорят.
Позвоню Василичу, расспрошу, хотя могу сказать наперёд, о чём, приблизительно, шла речь. И не ошибусь на девяносто девять процентов! Уверен. Ведь вылазка наша, как ни крути, - удалась. А проколы надо обязательно учесть!..

10.12.2013.











?

РЫБАЦКИЕ РАССКАЗЫ


ВОТ ЭТО РЫБАК!

К нам во двор заходил приятель отца, дядя Алексей. Его я считаю настоящим рыбаком. Рыбу он ловит лучше, чем отец. На селе дядю Лёшу всякий нахваливает и прозывает: «Вот это рыбак!» Есть ещё один настоящий – но, однорукий, шахтер Силенков. Правда, шахтер он бывший: потерял руку на шахте и возвратился обратно в село – рыбачить да пить. Получает, говорит мама, большую пенсию, и всю её пропивает. Пока пьёт, не рыбачит, а когда заканчиваются деньги, всё время ловит рыбу. Тогда его можно видеть на нашем Большом пруду при любой погоде. Или же на Малом, или на реке Тетерев, ближе к соседнему селу Волосовка. Там река протекает через лес, имеет большую глубину и черные ямы, в которых водятся крупные голавли. Этому главному, теперь уже сельскому, рыбаку каждый раз удаётся – таки поймать несколько штук этой хитрой и недоступной многим рыбы. Затем он ходит по деревне – я сам видел – и предлагает каждому, кого встретит, свой улов. Всего за пол – литра самогона, сколько бы рыбы ни поймал. С большим удовольствием, нарасхват, хозяйки берут у Силенкова рыбу, наливают ему, взамен, вонючий, из свеклы, самогон. Как говорит мама, спаивают хорошего мужика, а он этого не понимает. И как этот самогон пьют мужики, я не знаю. Однажды я только понюхал его в стакане, так меня чуть не вырвало от одного запаха. Когда вырасту, никогда не стану пить самогон, и даже вино. Ничего, кроме молока и лимонада.
Однако мне пора бежать домой. Дядя Алексей и отец, поди, уже завтракают, и приняли, как говорит отцов приятель, «по десять капель - для согреву внутренностей». Этот приятель отца прошлой зимой обещал, что когда мне исполнится пять лет, он возьмёт меня с собой на зимнюю рыбалку. Две недели назад мне уже стукнуло пять, и я сейчас напомню ему об этом. Если дядя Лёша тогда не соврал, то сегодня я впервые попаду на зимнюю рыбалку. Летняя же рыбалка не такая интересная, как зимняя. Забросить в пруд длинное удилище я пока ещё не могу, и оторвать его от воды мне тоже не по силам. Там мне остаётся только быть рядом с отцом, да собирать пойманную им рыбу в ведро. Другое дело, на зимней рыбалке! Удилища здесь маленькие, словно сделаны для детей. Одну удочку называют мормышкой, а вторую, что чуток подлиннее – блесной. У отца две мормышки и блесна. Попрошу себе мормышку, хотя на неё надо будет надевать червяка. Он такой маленький, красненький, и я боюсь, что с ним не справлюсь – не одену на крючок. Что ж, попрошу отца. Одного не понимаю: а как же тогда однорукий Силенков надевает одной рукой на маленький крючочек такого тонюсенького червячка? Он, ведь, не просит посторонних, всегда рыбачит один. Мне бы очень хотелось посмотреть, как он это делает! Если сегодня он рыбачит, я обязательно, хотя бы незаметно, посмотрю, как же это может сделать человек без руки? Это же, прямо, невозможно!
Обо всем этом я мечтаю, гуляя со своим другом, соседом - одногодком, Пашкой. Наконец, не выдерживаю:
- Все, пока, Пашка, я - домой. У нас сейчас «Вот это рыбак!». Он обещал взять меня взять на подледный лов, - говорю своему другу, собираясь бежать домой.
- А мне можно с вами? – Друг умоляюще смотрит на меня.
- Не знаю, возьмут ли взрослые меня, - важно отвечаю другу. – И потом: твой отец не рыбак. У него нет ни мормышки, ни блесны. С чем пойдешь?
Пока Пашка соображает, что ответить, я отбегаю от него на несколько метров, но затем резко останавливаюсь. Жалко мне его, он же мне друг. И ни чуточку не виноват, что его отец не рыбачит. Поворачиваюсь к другу и обещаю:
- Ладно, Пашка, завтра я тебе всё расскажу! И рыбой угощу!
Убегаю домой – проситься на зимнюю рыбалку.


НА МОТЫЛЯ

Я появляюсь на пороге как раз в тот момент, когда отец наливает приятелю в гранёную чарочку самогон, сколько тот просит – «десять капель». Я не совсем понимаю, почему он каждый раз так говорит. Разве полная, до краёв, стограммовая посудинка вмещает в себя всего «десять капель» этой вонючей жидкости? Я умею считать до ста. И вот, что я думаю по этому поводу. Если я досчитаю до ста, и умножу на десять, только тогда это будет походить на правду. Ладно, пускай согревают свои внутренности «десятью каплями», мне всё равно. Поправлять взрослых я не стану, иначе они обидятся на меня и не возьмут на рыбалку.
- Здрасьте, дядя Алексей. В прошлом году вы обещали, когда мне исполнится пять лет, взять с собой на зимний лов. Мне на прошлой неделе уже исполнилось пять лет. Возьмёте меня? – говорю с порога, на одном дыхании.
Рыбак поставил на стол полную чарку и стал внимательно меня рассматривать.
«Он, что – впервые меня видит? Я заметил: дядя Алексей всё делает медленно, не спеша. Даже разговаривает медленно, а мог бы побыстрее. Мне, конечно, не жалко, пусть рассматривает, лишь бы выполнил обещание».
- Обещал, значит, возьму. Каким же ты стал взрослым, Сеня! Подойди ко мне поближе. Ещё ближе. Вот так! У меня есть для тебя гостинец.
Дядя Алексей запустил руку в карман тёплых ватных штанов.
«Знаю, сейчас достанет мятную конфету. В прошлом году я взял, а в этом – не возьму, потому, что я уже большой. Взрослые же люди конфеты не едят, а покупают их детям».
Конфета оказалась не мятной, а «коровкой». Обожаю, эти светло-коричневые конфеты с мягкой начинкой внутри, и могу слопать их даже килограмм. Не знаю, как так получилось, но «коровка» тут же оказалась у меня в руке, а спустя несколько секунд - во рту.
- Спасибо, дядя Алексей. Теперь мне можно готовиться к рыбалке? - спрашиваю у него, жуя любимую «коровку».
- Можешь готовиться. Вот с наживкой пока вопрос не решён.
Я видел, что он был немного удивлен, но на мое счастье, взялся за дело всерьез.
- Попроси у мамы немного белого хлеба, затем разомни его в ладонях, чтобы он стал похожим на пластилин.
«Рыбак что, пошутил? Это на летней рыбалке, если закончились черви, разминают в ладонях хлеб. На него клюёт плотва. Зимой ловят на маленькие красненькие червячки. Как же они называются? Вспомнил, мотыли! Сейчас я скажу, что тоже разбираюсь, на какую наживку ловят рыбу зимой!»
- Дядя Алексей, вы шутите. Зимой никто на хлеб рыбу не ловит. Щуку и окунь ловят на блесну, а плотву и окуня – на мотыля.
- Да-а? Что ты говоришь! А где же мы возьмем этого самого мотыля? В мёрзлой земле? – допытывается старый рыбак.
Ему бы только шуточки отпускать. Я-то знаю ответ на этот вопрос.
В прошлом году мы шли с отцом по замёрзшему пруду, и я видел, как рыбаки добывали мотыля. Ледорубами они прорубили большущую полынью, очистили её от кусков льда. Вёдрами, привязанными к длинным шестам, рыбаки зачёрпывали со дна реки грязь, относили её метров за десять от проруби и вываливали на лёд. Затем зачёрпывали чистую воду и поливали ею эту чёрную жижу. На поверхности воды появлялись эти самые маленькие красненькие червячки – мотыли. И было их видимо–невидимо. Мужики их собирали в спичечные коробки и прятали по карманам. Это для того, чтобы мотылям было тепло. А которые оставались на поверхности воды, тут же, бедненькие, на морозе и замерзали, превращались в малюсенькие красные льдинки.
Рассказываю эту историю о мотылях дяде Алексею. Рыбак тем временем кушает суп, посматривает на меня да посмеивается.
- Ты, как погляжу, уже всё знаешь про мотыля. Тогда, рыбак, на самом деле, собирайся. Ищи тёплые штаны, да не забудь о валенках, - наставляет он.
Я побежал готовиться к рыбалке, но услышал, как он тихонько спросил у отца.
- Шура, твое последнее слово? Берем его?
У меня слух хороший, и от этого вопроса мне стало не по себе.
«Оказывается, дядя Алексей здесь не главный. Что же сейчас ответит ему отец?»
- Куда теперь деваться? Ты уже пообещал. Ладно, пускай собирается, - ответил отец.
От радости я вновь заглянул на кухню и увидел, как посветлело лицо отца. Он посмотрел на меня и улыбнулся.
«Хоть отец и уступает дяде Алексею в ловле рыбы, и улов его всегда намного меньше, но в нашей семье он - голова. Он только что сказал свое твердое последнее слово.
Из горницы в кухню входит мама.
- Мать, ты чем там занята? – с подходом интересуется отец.
- Чем я занята? Вышивкой. Рушники да наволочки на подушки вышиваю. А что такое? Вам ещё подлить?
- Спасибо, Галя, супа мы уже наелись. Собирай-ка, лучше, сыночка на рыбалку. Только одень его потеплей. Сегодня мороза-то не больно, да на рыбалке и в десять градусов - как на Северном Полюсе.
Это говорит отец. И вдруг до мамы доходит, что он вовсе не шутит. Взрослые мужчины между собой уже решили, что берут меня с собой. Она пытается противиться:
- Ещё чего! Не нужна ему никакая рыбалка! Зима – не лето, чтобы малых детей студить. И сколько он там с вами высидит при таком-то морозе?
Ответив взрослым, мама посмотрела в моё лицо. Я часто - часто моргал ресницами, изо всех сил сдерживая слёзы.
«Как же так? Рыбак – не против, отец тоже сказал твердое слово, а мама может всё испортить? Значит, возьмут меня взрослые на рыбалку или нет, решает мама».
Вдруг и она начала улыбаться.
- Ну, хорошо. Сейчас соберу его. Пускай идёт, но отпускаю его с вами ненадолго. Только вы там присматривайте за ним, а то примёрзнет ко льду, как пойманная краснопёрка, - наставляла она мужа и его приятеля, а затем обратилась ко мне.
- Сеня, обещай, что не станешь сидеть на холодном льду сиднем. Бегай, прыгай, хлопай себя ладошками.
«Насмешила! Ты, мама, умеешь вкусно жарить рыбу, но ничего не смыслишь в подлёдном лове. Возле лунки нельзя притоптывать и прихлопывать, а нужно вести себя тихо, иначе всю рыбу, которая рядом, подо льдом, распугаешь».
Но я соглашаюсь со всеми доводами мамы, и она начинает меня одевать.


НА БЛЕСНУ

Недавно мне исполнилось пять лет, и сегодня взрослые, наконец–таки, берут меня с собой на зимнюю рыбалку. Минут за десять мама одевает меня во сто теплых одёжек. Становлюсь похожим на толстого неповоротливого Винни Пуха.
Мама выводит меня из дома. Ожидая отца и его приятеля, я смело вдыхаю чистый морозный воздух, радуюсь яркому солнышку. С огорода мне хорошо виден наш огромный замёрзший пруд. Он вытянут с юга на север, и напоминает мамину тарелку – селёдочницу. Я так думаю: наш Большой пруд будет красивее моря. Там что? Когда смотришь с берега вдаль, то видишь одну воду. Ну, и где там красота? А вот мне сейчас виден за прудом, справа, Трощанский лес. Сейчас он голый, без снега, но завтра снег – то выпадет. Лес станет белым и сказочным. А ещё, прямо на противоположной стороне пруда я вижу длинную деревенскую улицу; она тянется к самому лесу. Поворачиваю голову налево, а в самом конце пруда – старая - престарая каменная мельница. Вся гладь льда заканчивается там запрудой и мостом. Летом мы с отцом проезжали по мосту на лошадях, и за запрудой я видел водопад. Вот это красота! А в море водопадов нет…
- Сын, так ты идёшь с нами рыбачить, или передумал? – слышу голос отца.
Он и дядя Алексей тихо проходят мимо.
- Я с вами иду, на рыбалку! – без секунды промедления отвечаю отцу и быстро протягиваю руку.
У рыбака - соседа за спиной висит большой деревянный сундук. В нём лежат настоящие рыбацкие снасти. В прошлом году я подсмотрел: там есть даже маленький складной стульчик. В руке зажат тяжёлый ледоруб. Отец тоже несёт в одной руке ледоруб. Деревянный стульчик он несет в другой руке, а за спиной у него висит армейский вещмешок. А где же стульчик для меня? Как же так: они будут рыбачить сидя, а я?
Спрашиваю у отца.
- Пап, а как же я буду ловить рыбу без стульчика? У нас их только два?
Отец успокаивает:
- Ты порыбачишь на блесну. Сидя, на неё никто не ловит. Ты должен знать.
Да, я вспомнил. Прошлой зимой мы шли по зимнему пруду, и когда оказались среди рыбаков, я спросил: почему одни из них сидят, а другие – стоят. И отец мне всё объяснил.
Тогда мы останавливались возле рыбака по – прозвищу Вобла. Наверное, он всю свою рыбу сушит, поэтому так и прозывается. Вобла тогда сидел на стульчике и ловил на мормышку. В руке он держал совсем уж маленькую удочку, на конце которой одет кусочек резинки – ниппель от велосипедного колеса.
Как сейчас вижу: через ниппель пропущена тонюсенькая леска, и та уходит в лунку. Удочку Вобла держит в правой руке. И не просто держит - трясёт ею, медленно подтягивая вверх, к себе. Вот кончик резинки дёрнулся и резко опустился вниз. Рыба клюнула и была тут же вытащена из лунки на лёд. Крупная плотва – краснопёрка тогда шлёпнулась на прозрачный лёд, прямо у моих ног! Что я делаю? От радости я кричу. Некоторое время рыба подпрыгивает на льду, затем, выдохшись, успокаивается и затихает. Рядом лежат уже с десяток её сородичей, примёрзших ко льду. Рыбак Вобла о чём-то спрашивает у отца. Я делаю вид, что не слушаю взрослых – трогаю пальцем уснувшую краснопёрку и радуюсь от переизбытка чувств.
- Нравится улов? – обращается Вобла и ко мне.
Я отвечаю и смотрю, как он зажимает леску между двух пальцев, очищает её от наледи, а затем насаживает на маленький крючок мормышки крошечного мотыля. Прочистив алюминиевой ложкой лунку от замёрзшей ледяной кашицы, Вобла медленно погружает мормышку под воду.
- Посмотрел? Пошли дальше, - прервал науку удачного рыбака отец и взял меня за руку.
Он подвёл меня к стоявшему в метрах десяти от Воблы другому знатоку подводного лова, которого я видел впервые. Тот стоял у своей лунки и дёргал небольшую удочку снизу – вверх, и затем, уже медленно, отпускал. Дёрнул вверх – отпустил, снова дёрнул – отпустил. Это была уже не мормышка, а блесна. Рыбак, как подошел отец, протянул правую руку, вынув её из рукавицы, одновременно перехватив удочку левой рукой, не прерывая рыбалки.
- Володя, небось, уже запаслась баба Лизавета подсолнечным маслом, для улова-то? - спросил отец.
- Если бы! Приболела, все больше на кровати лежит, - отвечал наш родственник. – Так что, дядь Саш, самому придётся за маслом в магазин топать. А то - уху сварганю!
- Скажи моей двоюродной тётушке, что мы с сыном собираемся зайти к ней, проведать. И хорошо бы нам попасть на твою уху, коли не шутишь.
- Заходите, дядь Саш, передам бабушке все в точности.
Пока отец вёл этот разговор, я внимательно следил за удочкой, на конце которой торчал чёрный ниппель. С него свисала уходящая в лунку обычная леска, только потолще той, что я только что видел на мормышке рыбака Воблы. Племянник отца, и мой дальний дядька, за разговором вытягивает, разочек, из лунки блесну – маленькую серебряную рыбку с крючком. Просто так, чтобы убедиться, что блесна – наживка на месте. Её должны были проглотить в воде, либо какая – ни будь щука, либо прожорливый окунь. Но как эти рыбы – хищники могут проглотить блесну, если рыбаки так быстро дёргают вверх свои удилишки? И щука, и окунь, по - моему разумению, просто не поспевают за ней! Я бы, например, по - другому ловил: опустил блесну до самого дна и наблюдал за ней. Как наклонится ниппель резко вниз, как было у Воблы, так и тяни скорее блесну – рыба будет на крючке!
- Ну, сын, пригляделся, как ловят на блесну? – ласково спрашивает отец. Он опять берёт меня за руку.
Мне неохота уходить. Продлевая удовольствие от общения с рыбаками, я спрашиваю дядю Володю.
- А где же ваша рыба? Вы что, обратно в воду отпускаете её?
- Да нет, пока ещё ни одной не поймал. А как словлю, так будет лежать на льду, у моих ног, как миленькая! – отвечает дальний родственник. – Сам посуди, вы же с отцом ко мне в гости придете. Придете? Вот! Будь спокоен, Сеня, наловлю я в честь вас сегодня рыбы. Уважу. Будет вам и уха, а коль добуду масла, то и жарёха.
Отец с дядей Володей переглянулись и рассмеялись. А мне, почему то нисколечко не смешно. Рыба - то у нашего родственника совсем не ловилась. Мне показалось, что он попросту не умеет ловить на блесну. И все его обещания, только шутка, вот и смеется.
Но сейчас мы с отцом сами будем ловить окуней да щук. Он – на мормышку, я - на блесну. И я знаю, как! Благо, на пруду есть настоящие рыбаки!..


ПЕРВАЯ ЛУНКА

Как только заканчивается наш огород, мы сразу же оказываемся на льду пруда. Хорошо - то как! В нашем селе за рыбой не надо далеко ходить. Нужно только её поймать. Сделал лунку и рыбачь себе, хоть целый день! Замёрз – быстро сбегал домой, погрелся, а потом вернулся и вновь рыбачь. У нас так многие делают. Лишь бы погода не испортилась. Мне кажется, сегодня немного холодновато, но солнечно.
Вообще - то, летняя рыбалка, может, и получше зимней. Бегаешь голышом возле отца, да рыбу собираешь. А тут меня мама укутала с головы до ног: не повернуться. Я не такой и маленький, мне уже пять. Не пойму: жарко или холодно? Ладно, потерплю, ведь я на зимней рыбалке. Здесь все рыбаки терпят.
Народу - то собралось! Сидят, как фишки настольной игры, натыканные в лёд. Рыбачат. Сразу видно, клюёт сегодня рыба. Веди меня, папа. Подойдём, я всех твоих знакомых мужиков и родню обойду. Посмотрю, кто, чем сегодня похвалиться. Ой, чего - то лёд больно прогибается. И, никак, трещит? А вдруг, и меня не выдержит? Погоди, а почему это мы направились прямо к рыбакам, а не за мотылём?
- Дядя Алексей, - обращаюсь не к отцу, а к его спутнику, рыбаку поумелей. – Вы, наверно, забыли о мотыле. Нам надо вон туда идти за ним, - говорю и показываю рукой на то место, где в отдалении, на льду, виднеется большое тёмное пятно – полынья.
- Не беспокойся, рыбачок. Ты свой экзамен на мотыля, без всяких сомнений, сдал. А я мотыля заранее намыл - два спичечных коробка. Один – для себя, второй – для вас с отцом. Хотя тебе мотыль и не нужен, ты же собираешься рыбачить на блесну? - отвечает дядя Алексей и, словно командир в армии, отдает отцу команду.
– Щура, отходи от меня в сторонку, метра на три. А ты, Сеня, - попросил он и меня, - шёл бы сейчас вперед.
Отец внимает замечанию опытного рыбака, и отходит в сторонку. А я иду впереди взрослых по чистому и очень прозрачному льду. В прошлом году мне удалось в нём разглядеть даже проплывающую рыбу. Подо мной лёд не прогибается и не издаёт этого жуткого пугающего треска. Конечно, немножко боязно и мне, но я, глядя на невозмутимых взрослых, даю себе слово – не думать ни о чём плохом.
Подошли к рыбакам, сидящим в метрах пяти друг от друга, по большому вытянутому кругу. Наш дядя Алексей остановился.
- Шура, ты с Сеней постой тут, пока, а я займусь лунками, - сказал он и отошёл в сторону.
Отец занялся мною: опустил с лица шарф, но тут же затянул его под торчащим вверх воротником.
- Холодновато! Дыши через нос. Много не разговаривай, побереги легкие. Уразумел? – советует отец.
- Хорошо, папа. Уразумел, не маленький.
- Раз так, давай - ка теперь займёмся и твоей удочкой, - сказал отец и достал эту рыбную снасть из вещмешка.
Я смотрел, как он удлиняет леску, аккуратно снимая её из двух гвоздочков, вбитых в небольшую круглую деревяшку в верхней и нижней частях. Оловянная блесна – рыбка подпрыгивала на ней, просясь побыстрее опустить её в водную стихию, не зная, что идет на приманку окуням и щукам.
- Этой глубины достаточно, - говорит отец, больше для себя, чем для меня, будто рассуждает. – Правда, тут поглубже будет, и, боюсь, с длинной леской, ты можешь не справиться: запутаешься.
- Я справлюсь, пап, если тут глубоко, то и делай, как надо, - говорю я, глядя на него снизу вверх.
По моей рыбацкой теории, блесна должна лежать на дне, выжидая, пока хищный окунь сам её не проглотит и не потащит в сторону.
- А вот вдруг не справишься? Рост у тебя маленький, а глубина ого - го! Понимать надо, рыбак!
- Понял уже, - отвечаю отцу.
- Ну, тогда – вот, держи! – Отец сунул мне в правую руку удилище. – Давай, подними - ка, над головой…
Я поднял удочку с леской. Моя железная рыбка – наживка лежала на льду. Отец укоротил леску, намотав её на гвоздочки, и попросил вновь поднять удилище. В этот раз блесна льда не коснулась. Мы остались довольны.
- Ну, ловись рыбка, большая и маленькая! – произнёс отец.
- Шура, веди малого ко мне! Одна лунка готова! - Позвал нас дядя Алексей.
Отец подвёл меня к маленькой круглой проруби, уже очищенной ото льда.
- Ну, рыбачок, опускай в лунку свою блесну. Да крепче держи удилище, иначе щука самого рыбаля, может утащить вместе с удочкой, - смеясь, говорил приятель отца.
Очень медленно опускаю, на всю длину лески, свою рыбку в ледяное отверстие, где внизу темнеет вода, а в ней шастают щуки и окуни - мой улов. В груди вдруг так сильно застучало сердце, словно захотело оттуда выскочить.
Дядя Алексей, сделав для меня доброе дело, спокойно закуривает. Он совсем недавно бросил один окурок папиросы на лёд, и вновь принялся дымить. Курилка!.. А ещё, видать, он любит отпускать шуточки, от которых мне вовсе не весело. Ему же хорошо должно быть известно, что никакая щука не может утащить меня в лунку. Отверстие, ведь, во льду такое маленькое, а я – большой, да в одеждах, и мне никак не пролезть сквозь него. Даже голый не пролез бы. А, пускай дымит и шутит, мне не жалко.
Он вдруг опять обращается ко мне.
- Рыбачок, считать до пяти умеешь?
- Умею, хоть до ста, - отвечаю. – Сосчитать?
- До ста не надо. Сосчитай до пяти и тяни блесну вверх - подсекай её, хитрющую. Никуда не денется, теперь - то уж точно попадётся к тебе на крючок.
- Один, два, три… - начинаю считать.
- Сынок, считай мысленно, вслух не надо, - внушает тут отец.
- …Четыре, пять, - считаю про себя, и тяну удочку вверх до тех пор, пока блесна не показывается на поверхности. Мне кажется, что я уже вижу, как вместе с блесной из лунки высовывается здоровенный окунь, хватающий ртом морозный воздух.
- Перебор. Давай ещё разок, - говорит сосед - рыбак и выпускает дым в мою сторону.
«Фу. Ну и вонючий же этот дым. Никогда не буду курить. Зачем взрослые его глотают, а затем выпускают? Но им трудно что-то доказать. Даже про их глупости. Поэтому лучше промолчу. Поскорей бы папа вместе с приятелем ушли подальше от лунки».
Не прошло и трёх минут, а у меня уже неплохо получалось. Опустив удилище вниз, я считал, мысленно, до пяти, а затем дёргал его вверх.
- Порядок, Шура. Идём, поищем и для себя клеевое местечко, - позвал дядя Алексей отца.
- Сынок, как ты считаешь - справишься сам? Мы с дядей Лёшей будем рыбачить неподалеку. В случае чего, приходи к нам, но только не клади удочку на лёд, возле лунки. Окунь утащит.
- Не утащит.
- А если, все же, утащит? Плакать не будешь? – отец смотрел на меня.
Почему взрослые считают детей маленькими, и говорят с ними не как между собой, а как с несмышленышами? Какой ответ он ждет от меня? И почему я должен плакать? Я пришёл сюда, между прочим, не плакать, а ловить рыбу. На блесну…


НА МОРМЫШКУ

Рыбачу один. Опускаю леску вниз, иногда проговариваю про себя, как в той сказке: «Ловись рыбка, большая и маленькая», затем тяну свою короткую удочку вверх. Десять раз опускаю и столько же поднимаю, на одиннадцатый вытаскиваю блесну - наживку из лунки на поверхность – посмотреть, не пленился ли её обманчивым блеском, не проглотил ли её прожорливый хитрющий окунь? Только я всё равно хитрее: потому, что я – человек, а он всего лишь окунь, – рыба. И не он меня ловит, а я – его.
Однако окунь почему-то не хочет заглатывать мою оловянную рыбку. Может, он своим рыбьим мозгом соображает, что наживка не настоящая и такая добыча для него – конец? Подплывёт, понюхает, что она не пахнет едой, да уплывает по своим делам, похихикивает. А я тут стой и мёрзни! Схожу - ка я к отцу и дяде Алексею, посмотрю, много ли там наловили на мормышки. К следующей зиме и я, как подросту еще малость, как взрослые мормышить начну.
А рыбаки всё прибывают и прибывают. Скоро их будет больше, чем самой рыбы.
Вынимаю из лунки блесну и, приподняв удочку высоко над головой, иду к отцу. Останавливаюсь возле незнакомого мне рыбака, рассматриваю пойманный улов, успевший примёрзнуть ко льду. Несколько окуней, с мою ладошку, и несколько покрупней, как ладонь у взрослых. Пять краснопёрок, средненьких. Ничего, молодец, рыбак! Хоть бы он поймал вот прямо сейчас, при мне! Одним только глазом взглянуть, как он станет тянуть рыбу из лунки. Рыбак этот на меня – ноль внимания. Понимаю, ему некогда смотреть по сторонам. Ладно, пойду дальше.
У второго рыбака примёрзшей ко льду рыбы было раза в два побольше, чем у первого. У третьего же – вот это да! – окуней и краснопёрок будет чисто с полведра. Интересно, как он будет их отдирать ото льда? Вся рыба давно тут к нему примёрзла, и сам дядька тоже весь посинел и врос в лед со своим стульчиком. Даже очки на его носу, казалось, были сделаны изо льда. Ему бы, бедному, принять десять капель для согреву, как любит говорить дядя Алексей.
Вот и они, легки на помине. Ух, ты! У отца-то!.. Пять… нет, - шесть штук! А у соседа…- считай скорее, - аж двенадцать! Рыбак – он и есть рыбак. Мне бы научиться - ловко так удить! Поначалу, хотя бы, как отец, а уж затем, как настоящие рыбаки!..
- Сеня, ты здесь? А где твоя добыча, - завидев меня, считающего рыбу, спросил дядя Лёша.
- Моя пока ещё в воде, а как поймаю, так ляжет у моих ног, как миленькая! - отвечаю словами дальнего родственника, которые я помнил с прошлой зимы, впервые услыхав их на этом же пруду.
- Как складно трезвонишь. Хлопец, лучше скажи честно – ты не замёрз ли там, один?
- Не-а, нисколечко. Только я, дядя Лёша, наверно, невезучий. Ни одной рыбы не поймал. Или на блесну, сегодня совсем не ловится.
- Это почему так решил? Мы же только что пришли. Ещё поймаешь, обязательно поймаешь! А что главное на рыбалке? – неожиданно и загадочно спрашивает он.
- Уметь поймать рыбу, что же ещё? – отвечаю без заминки.
- Нет, не умение, хотя рыбаку и без этого нельзя. Самое главное в рыбалке, брат, это выдержка. – И поучительно продолжает: - Рыбак ведёт с рыбой поединок: кто кого из них пересидит и переглядит: только рыбак сверху, а рыбка снизу. Понятно?.. Видишь, сколько я «высидел» и «выглядел» окуньков да плотвичек?
- Вижу, двенадцать.
- Вот то-то!.. Ага!.. Погоди, погоди... Смотри, скорей, - поклевка!
Ниппель на мормышке подёргивался. Вначале подёргивание было еле-еле заметным. Рыбак даже замедлил движение лески вверх, к лунке, а затем и вовсе остановил его.
Заворожено смотрю и я. Вскоре подёргивание ниппеля стало более заметным, и вдруг его чёрный «хоботок» резко, - и несколько раз кряду - наклонился вниз, к лунке. Рыбак, видимо, ожидал от хитрющей рыбы именно этого движения. Он тут же сделал удилищем подсечку – дёрнул леску кверху, и затем мгновенно остановил её. Ниппель опустил свой «хоботок» вниз, более не шелохнувшись. Я был уверен: рыба попалась – заглотнула мотыля вместе с мормышкой.
Дядя Алексей начал плавно подтягивать рыбу к поверхности. И вот в лунке показалась её большущая голова. Я переживал: вдруг она не пролезет сквозь такое маленькое отверстие? Но уже через следующее мгновение рыбина плюхнулась на лёд и начала подпрыгивать. Это была крупная краснопёрка, и это был её последний танец.
Я поднял голову; сверху удачливый рыбак смотрел на моё светящееся от счастья лицо.
- Видал? Плотва - не окунь, который с ходу заглатывает мотыля с мормышкой. – Дядя Алексей говорил с серьезностью, но его лицо тоже светилось, ведь он перехитрил свою добычу. – Такая, как эта, осторожничает, остановится у наживки и думает: скушать – не скушать? Потом: ладно, дескать, попробую отщипнуть кусочек от мотыля, вдруг да понравится. И осторожненько так, по ломтику, начинает завтракать. И вот тут, рыбачок, не спеши, включай всю свою выдержку. А сделал лишнее движение – отодвинул от рыбьего рта мотыля – плотвы и нет! Так что сначала дай рыбке подумать, раз, другой отщипнуть, попробовать новый кусочек.
- Вашей плотве понравился мотыль, и она решила им позавтракать, хотя, до этого не хотела кушать, - сказал понятливо и гордо я дяде Алексею.
- И вот, она, - как ты говоришь, - уже у наших ног! – добавил отцов приятель.
Рыбак стал многословнее. И я понял, что в рыбалке важна не только выдержка, но и умение порадоваться своей рыбацкой удаче.
- Это не я, а дядя Володя, наш родственник, мне так говорил прошлой зимой, - признаюсь я, тяжело вздыхаю и говорю:
- Дядя Алексей, я сегодня просто невезучий. На блесну не клюют ни щука, ни окунь, а рыбачить на мормышку, вы сами говорили, я ещё не дорос.
- Кто тебе сказал, что на блесну рыба не ловиться? Сеня, ты меня не так понял. Но ты прав – очень важно заручиться рыбацкой удачей. На блесну ловить, в общем, даже проще: опускаешь удочку вниз, выжидаешь, и тянешь вверх. На мормышку - маленько посложнее. Тут всегда на стороже пальцы рук. Вот эти, - рыбак показал мне два пальца правой руки – большой и указательный. На указательном пальце лежит удочка, так? А большим, вот гляди, – я прижимаю её. И когда хитрая плотвичка, даже самая маленькая, касается своими губками мотыля, я уже чувствую её этими двумя пальцами. Дальше включается выдержка. Как я говорил, у тебя своя, а у рыбы своя. И тут уже, как говорится, – кто кого объегорит.


ГЛАВНЫЙ СЕКРЕТ РЫБАКА

- Ты знаешь однорукого дядю Силенкова? – спрашивает меня приятель отца. Тебе, все-таки, пять лет уже. Должен знать!
- Знаю, конечно, дядя Лёша. Кто же его не знает? В нашем селе он – первый рыбак, а вы – второй, отвечаю ему.
В моей руке удочка с блесной. Здесь, на зимнем пруду среди рыбаков я самый маленький. Некоторое время дядя Алексей смотрел не на мормышку, а на меня.
- И ты, Сеня, когда вырастешь, можешь быть первым.
Он что, смеется?! Но мне все равно не обидно. Я его понимаю. Возле его лунки уже много пойманной рыбы, и он согласен быть, хотя бы, вторым.
-Ты давай, вот что… Ступай во-он к тем рыбакам, - перехватив удочку левой рукой, он правую вытянул вперёд, в сторону группы рыболовов. - Видишь, там все рыбаки сидящие, а один – стоящий?
- Вижу, - отвечаю.
- Вот он и есть однорукий Силенков. Ловит на блесну. Подойди-ка, посмотри, как у него идут дела? Потом придёшь и расскажешь. Удочку только оставь, положи вот тут… И не бойся, не потеряем мы тебя. Я буду наблюдать за тобой. Ну, давай, ступай, рыбачок.
Делаю с десяток шагов и тут же слышу слова отца, увлеченного подводным ловом.
- Сеня, ты это куда?
Поворачиваюсь, чтобы ответить, но Рыбак опережает - отвечает за меня.
- Я отправил его к Силенкову. Пускай посмотрит, какая у него сегодня удача. – Видя, что отец не возражает, подталкивает дальше: - Иди, Сеня, иди. А не то главное событие упустишь! – И напоследок ободряюще подмигивает.
Мне надо поспешить. Но по скользкому льду я иду медленно, стараясь не упасть. На огромном, как море, пруду собралось столько рыбаков, что хоть до ста досчитай, все равно их больше. А и то: чего ради по хатам сидеть? Дела все переделаны, снег ещё не выпал, чтобы его чистить. Играть в хоккей взрослых не заставишь. Гоняют шайбу только те, кто ходит в школу. А вот выйти на первый твердый лед порыбачить – кто откажется?!
Рыбаки с нашей улицы садятся поближе к берегу, и только с этой стороны. Мужики с противоположной, что через пруд, рассаживаются у своего. Посередине пруда – никого. Там русло реки Тетерев, и оно долго не замерзает. Только ближе к Новому году создадутся условия, когда можно решиться на переход от одного берега к другому, через текущее между дном и льдом русло реки.
Нет на свете ничего загадочнее и краше нашего Большого пруда! Он сейчас и без снега, тоже красив! И загадочен…
Издалека узнаю этого однорукого рыбака. Один рукав его, с левой стороны, - заправлен в карман тулупа. Руки в нем нет. На голове его – кроличья шапка, на которой одно «ухо» торчит вверх, а другое вниз. Рыбак сейчас стоит ко мне спиной, и я незаметно подхожу.
Шага за три до моего появления, как нарочно, напоказ, он вытаскивает на лёд пестрого, красивого окуня. Он будет величиной с ладонь взрослого человека, и даже в воздухе кажется шершавым, благодаря его жестким мелким чешуйкам.
Первый на селе рыбак повернулся боком, а затем, заметив меня, воскликнул.
- Господи Иисусе! Кто же ты будешь: одет, как колобок, а по виду – рыбак. Ты, случаем, не потерялся ли тут? – шутливо спрашивает удачливый рыболов.
- И ничего я не потерялся. А я вас – знаю: вы – однорукий Силенков. Вы ловите на блесну, и я на блесну ловлю. Только у меня не ловится, даже не клюет. Я пришёл к вам, чтобы посмотреть, на вас. И сколько вы рыбы наловили. Вы же самый - самый первый! А послал меня к вам дядя Лёша. Вон он!.. Он дружит с моим отцом. Дядя Алексей – второй, после вас, рыбак в нашем селе. Вы сами, наверно, знаете… Можно, я потрогаю вашу рыбу?
Эту речь я выпускаю из себя, словно ленту из пулемёта. Мои слова закончились, и я начинаю рассматривать целую кучу рыбы – окуней да щучек – вокруг лунки рыбака - чемпиона. Последний окунь, пойманный при мне, всё ещё подпрыгивает на льду. Он не хочет остановиться, словно, знает, что тут же и замёрзнет. Во все глаза смотрю на этого красивого зубастого окуня и протягиваю к нему палец. И думаю: вот бы и мне такого поймать! И потом показать соседу Пашке, чтобы у него от зависти слюнки потекли. Но это мне надо не из вредности, а для того, чтобы он признал во мне настоящего рыбака.
Тем временем лучший на селе рыбак, наконец, отвечает на мою словесную тираду:
- Большое спасибо за похвалу! Теперь буду знать, кто я есть на селе! Значит, я - первый? А второй, стало быть, кто тебя послал ко мне. Вроде, как удостовериться? Понятно. А ты, не исключаю, метишь быть после нас третьим?
Сельская знаменитость без руки что-то говорит, но я его почти не слушаю. Продолжаю глазеть на рыбу: и ту, что в куче, уже примёрзшую ко льду, и на ту, что прыгает, как на сковородке. Только ледяной. Неужто столь много рыбы наловлено на блесну? Да тут же улова, если всё подобрать, - на полное десятилитровое ведро! Но почему вот у него, этого однорукого, дяди Силенкова, рыба клюёт и заглатывает точно такую же, как у меня, рыбку - наживку, а мою стороной обходит?
- Дядя, а вы мне можете ответить: почему у вас на блесну рыба клюёт, а у меня – нет? – произношу я свои мысли вслух.
- Рыбак, скажи, для начала, как хоть зовут тебя?
- Мое имя Семён. Но пока я маленький, все меня зовут Сеней, - отвечаю, подняв глаза.
- Значит, ты – Семён, а твой отец, стало быть, Александр. Так?
- Кто называет его Сашей, кто Шурой, а кто – Александром, повежливей. Это одно имя, но зовут по-разному. А теперь вы мне ответите: почему у вас ловится, а у меня - нет? Из-за возраста?
Я уже непрерывно смотрю на рыбака снизу вверх.
- А ты, все же, забавный малый. Что до ответа, то он будет таков. У того всегда клюёт, - хоть зимой, хоть летом, да в любую погоду, кто наработал свое умение. Тут дело не в возрасте: хочешь меня догнать – учись.
Такой ответ мне совсем не понравился. Я-то рассчитывал, что самый опытный рыбак поделится со мной, пятилетним, хотя бы одним своим секретом. Выражение моего растерянного взгляда его явно рассмешило. Он подобрел.
- Да, ты прав, что недоволен моим ответом. Не любите вы, когда вас поучают, да еще учиться заставляют. Так? Так! Но пока никакого другого ответа я тебе дать не могу. – С этими словами рыбак вынул из лунки удилище с блесной, что зависли низко, против уровня моих глаз.
- Это точно! – соглашаюсь я и вздыхаю.
Он засмеялся.
- Ну, что с тобой поделаешь? Ладно, выдам тебе, рыбак Семён, свой особенный секрет. Смотри на мою руку. Видишь, я ловлю без рукавицы?
- Вижу, - отвечаю ему.
- Вот. Я сжимаю удочку двумя пальцами: большим и указательным. Верно?
- Верно. Так и надо!
- Вот. Они очень чувствительны. И через удочку, леску и блесну я чувствую рыбу лучше других. Когда рыба только трогает блесну, или мотыль на мормышке, я не вытаскиваю её до тех пор, пока она не заглотит мою наживку. Одна рука рыбачит за двоих. Теперь, понимаешь, будущий первый на селе рыбак?
- А-а! Теперь-то мне понятно, - отвечаю и смотрю, не мигая, снизу вверх, на первого сельского рыбака. - Только мне нужен секрет для двух рук. – Я поднимаю обе свои руки и показываю ему.
- Вот, вот!.. Ну, коли все уже понял, так и молодец! Будешь рыбаком. Может, и третьим, пока, да дело не в очереди. Я останусь первым, дядя Алексей – вторым, ты, как вырастешь, может третьим. А перегонишь, так, стало быть, и пригодится чья-нибудь наука. А моя, однорукая, дай-то бог, чтобы тебе никогда не пригодилась. Согласен?
- Согласен, - отвечаю первому рыбаку, и от его похвалы и доброты мне становиться легко и радостно. Я широко улыбаюсь. А рыбак тут вдруг и вовсе громко хохочет.
- Ну, по руке!
- По рукам! – говорю я и кладу в его ладонь свои две ладошки в рукавицах.
На его продолжающийся смех рыбаки перестают рыбачить и оборачиваются к нам. Они недоумевают: серьёзный рыбак, Силенков, а допускает такую оплошность – пугает подо льдом не пойманную добычу.
Рыбак вдруг нагибается и прижимает меня к себе одной рукой. И затем ласково так мне говорит.
- Подержи-ка мою удочку, рыбак. А я пока очищу лунку от наледи. Тут, брат, если уж начал ловить – так не зевай!
«Это будет мне вторым уроком!» - думаю я про себя и внимательно рассматриваю чужое короткое деревянное удилище. Оно ничем не отличается от моего. Разве только тем, что старое, и сделано много лет назад. Древко почернело от времени, и издаёт въедливый резкий рыбный запах.
- Вот и ладно… Спасибо, рыбак Семён. Давай удочку!.. Нет, погоди-ка!.. Попридержи ещё чуток… Хочу сделать тебе подарок.
Силенков наклонился к окуню, сделавшего последнее в жизни сальто, сгрёб его единственной рукой.
- Бери его! Хорош?
- Хорош!
- Ну, вот!..
Сняв с меня рукавицу, он сунул в неё окуня, затем взял обратно свою удочку.
- Ну, бывай, будущий первый на селе рыбак!

Быстрым шагом, с добычей, я гордо направляюсь к дяде Алексею за своей удочкой. Рассказываю ему, вкратце, о большом улове однорукого Силенкова. Не до разговоров мне сейчас!
Рыбачил я в остаток того короткого дня, как мне и советовали, вполне терпеливо. Только рыба всё равно не клевала. Пробовал я, правда, ненадолго, снимать и правую вязаную рукавицу, чтобы мои пальцы чувствовали прикосновение окуня к блесне. Но рука быстро мёрзла, и я снова надевал рукавицу. Я уже устал ждать, почти перестал надеяться на удачу, когда долгожданный хитрый окунь, совсем неожиданно для меня, схватил мою железную рыбку - наживку и потащил её в сторону от лунки, вглубь. Я даже чуть испугался. Ещё бы! Окунь, - а я был уверен, что это он, - чуть не вырвал из рук удилище. Ох, и ухватился же я за неё обеими руками! И как я потянул рыбу вверх! К небу! Наконец-таки пойманная мною, она, трепыхаясь, выскочив из лунки, зависла на леске в воздухе.
- Поймал! Поймал! – кричал я громко с поднятым удилищем над головой. С первым в своей жизни уловом бежал я в сторону отца и его приятеля, дяди Леши.
- Смотрите, окунь! – говорил я возле каждого рыбака, делая остановку, и показывал пойманную впервые рыбу.
- Что тут сказать - молодец! Похвально! – говорили мне рыболовы, улыбаясь.
- Какой у меня большой окунь! Только посмотрите!
- Ого! И впрямь не маленький. А ты, чей такой удачливый будешь? – спрашивали меня. И как тебя звать - величать?
- Я же ваш, сельский! Сеня я, по отчеству -Александрыч. Во-он мой папа.
- Молодец, Сеня! Вырастишь, точно первым среди нас будешь!
- Что мне ждать? Я и сейчас уже рыбак! Правда, третий, пока…
Мужики, по мере того, как я приближался с окунем к отцу, поворачивались ко мне, улыбались, а я продолжал слышать за спиной их негромкий смех и добрые слова.

30.07.2014