ПРИВИДЕНИЕ ЗАМКА ВОРОНА, ИЛИ НЕЗВАНЫЕ ЦАРСКИЕ ГОСТИ.

Юрина Наталья

Детектив № 4.


ПРИВИДЕНИЕ ЗАМКА ВОРОНА,
ИЛИ НЕЗВАНЫЕ ЦАРСКИЕ ГОСТИ.

*В Подмосковье стояло бабье лето. Погода была тихая, ясная, и солнце припекало по-летнему, но леса, раскрашенные в багряные и золотые краски, напоминали о том, что скоро наступит холодная суровая зима. И может быть от этого, три сестры Вороновы: Вера, Надежда и Любовь, возвращаясь с богомолья из Воскресенского монастыря, молча и печально, смотрели из окна кареты, на осенний пейзаж.
Впереди показалась чистая прозрачная речка, и белокурая Люба радостно улыбнулась - скоро дом. Карета прогромыхала по деревянному мосту, у съезда с моста остановилась, и пожилой, угрюмый кучер Иван, попросил барышень выйти, и пройтись пешком на каменный взгорок. Ночью прошел дождь, в низине у моста, образовалась настоящее болото, и усталые лошади, одна из которых захромала, не вытянут карету с четырьмя седоками.
Сестры вышли, и, чуть приподняв черные юбки, чтобы не замочить их о глинистую жижу, осторожно пошли, по обочине дороги вверх. Шестнадцатилетняя Люба и двадцатитрехлетняя Надя, обогнали Веру, первыми вышли на сухую траву, и со смехом, обгоняя друг друга, понеслись вперед.
Старшая сестра, Вера, красивая кареглазая шатенка, двадцати семи лет, с видимым неудовольствием посмотрела им вслед, но ничего не сказала.
Скоро сестры добрались до горки, и с высоты увидели, что карета без седоков, все равно застряла в луже, а кучер собирает валежник, чтобы подложить их под колеса. Нежданная остановка грозила затянуться, и веселая, неугомонная Люба, предложила сестрам прогуляться до Марьиного родника, что в пяти минутах ходьбы от дороги. Тихая, некрасивая Надя, тут же поддержала сестру, что впрочем, она делала, с самого детства.
Вера звучным, красиво поставленным голосом, отчитала Любу, и напомнила ей, что родители их отпустили в монастырь, с условием, что они, будут беспрекословно ее слушаться. Люба с досады, топнула ногой, и принялась ласково упрашивать Веру, пройтись до родника.
Карета все так же стояла в низине. Солнце жарило, как летом, всем захотелось пить, и скоро, Вера сама позвала сестер к роднику. Она крикнула кучеру, что они идут к Марьиному роднику, и сестры, гуськом, пошли по лесной извилистой тропинке. Вера, словно строгая учительница, шла впереди. Тропинка к роднику шла через земляничную поляну, и Люба с Надей, увидев красную душистую землянику, кинулись ее собирать. Вера тоже склонилась к земле, и вскоре, сестры так увлеклись, что потеряли друг друга из виду.

Марьин родник, расположенный на небольшой ромашковой полянке, выбивался из-под высокого песчаного валуна, и, образуя маленькое озерцо, тихо бурлил, взметая вверх, чистый золотистый песок. Озерцо переполнялось, и прозрачная, ледяная вода, тонким ручейком, скатывалась вниз. Вначале, ручеек прятался среди высоких ромашек, затем струился по пологому каменистому склону, и в конце бесследно пропадал среди высоких речных камышей.
Девушка подошла к валуну, наклонилась над родником, выпила две пригоршни ледяной воды, и услышала за валуном тихий, едва уловимый шорох. Застыв от страха, она повернула голову. Из-за песчаного камня выглянул любопытный бурундук, посмотрел на нее черными глазками-бусинками, и вновь скрылся за каменистый выступ. Девушка тихо приподнялась, прошла на цыпочках два шага, и заглянула за валун, чтобы еще раз увидеть любопытного зверька. То, что она увидела, заставило ее застыть от ужаса. В зеленой траве лежал молодой здоровенный монах, с пробитой головой. Его мертвые серые глаза смотрели в голубое небо; красная кровь превратила длинные каштановые волосы, в красные сосульки; забрызгала черную старенькую рясу, и окрасила траву под его головой в алый цвет. Невдалеке от его головы, валялся остроконечный, большой камень, вымазанный в крови. Вид мертвого окровавленного человека был ужасен, и еще ужасней было то, что она знала этого монаха. Это был Василий, из Воскресенского монастыря. Он часто приезжал к отцу с поручениями от игумена Виссариона.
На высокой березе зловеще каркнул ворон, и на какой-то миг, ужас, еще больше, сковал девушку, но в кустах оглушительно треснула сухая ветка, и она, без оглядки, помчалась к спасительной дороге.
Внимательные глаза посмотрели ей в след, и в голове убийцы пронеслась тревожная мысль: « Видела она что-нибудь или нет?»
Вера с Надей уже сидели в карете, когда из лесу вышла веселая Люба. Младшая сестра, не торопилась садиться в карету. Она остановилась около кучера, допела веселую песенку о кузнеце и девушке Дуне, еще раз посмотрела в сторону чащи; на голубое небо; на стаю воронов, кружившихся над окраиной леса, и только тогда села в карету. Освобождая ей место, Вера поморщилась. Энергичная, и взбаламошная Люба, раздражала ее, с самого детства. А, Люба, увидев перед собой, нежданного попутчика, удивленно изогнула брови. В углу кареты, сидел молодой, рыжеватый блондин, довольно приятного вида.
Молодой человек представился. Это оказался, француз Марсель Марсо, новый учитель ее младшего брата Саши. Учитель, во второй раз за этот день, пояснил, что до моста его довезли паломники, направляющиеся в Воскресенский монастырь, дальше он должен был идти пешком, но на его счастье, ему встретилась их карета.
Через полчаса карета свернула в лес на брусчатую мостовую, и вскоре показалась подмосковная усадьба князя Воронова. Усадьба была выстроена, еще его прапрадедом, в стиле французского замка. Подмосковный родовой замок под Коломной, был намного меньше, своих французских собратьев, но намного больше, чем обычные подмосковные усадьбы. Долгие годы, при прежних владельцах, замок приходил в упадок, и лишь при нынешних владельцах, его принялись приводить в порядок. Этим летом, кирпичный забор и фасад замка были выкрашены в ярко-багряный цвет, лепные архитектурные украшения и узкие окна в ослепительно белый, и замок приобрел нарядный праздничный вид.
Карета въехала в ворота замка, и колеса застучали по каменной мостовой. На высоком крыльце стояла невысокая, худощавая женщина в черном, атласном платье, и, Люба, высунувшись из кареты, приветственно помахала матери рукой…

В подмосковной усадьбе профессора Алексея Платоновича Милорадова, бывшего преподавателя Петербургского университета, а ныне свободного писателя-историка, было шумно и бестолково. Его подруга, княгиня Б., уехала по свои делам в столицу, а на смену ей, из столицы приехали три его замужние дочери: Гордислава, Ярослава и Милана. Дочери приехали с детьми, без мужей. Двадцатипятилетняя Гордислава прихватила трех своих малолетних сыновей и суматошную болонку Мери. Двадцатилетняя Ярослава двух малолетних дочерей и пинчера Черри, и лишь юная, восемнадцатилетняя Милана, недавно схоронившая своего молодого мужа, умершего от воспаления легких, приехала одна, и не принимала участия в этой радостной суматохе.
Профессор сидел за письменным столом и смотрел в окно. Усадьба стояла на высоком склоне, и перед ним расстилалась необычная панорама. Парк, утопающий в осенних белых хризантемах, спускался к чистой, прозрачной речке; за речкой пестрел осенний лес; а голубые просторы неба, прочерчивала черная пунктирная линия, улетающего журавлиного клина. Журавли растворились за горизонтом. Пора было приниматься за работу, но кто-то из малолетних внуков, стащил с его стола чернильницу и перо, и чтобы найти потерю, надо было обходить большой дом и огромный парк. Вставать из-за стола не хотелось, и профессор опять погрузился в русскую нирвану, приправленную тихой осенней грустью.
Так как осенняя нирвана, и его дочери, были несовместимым понятием, то скоро, в парке раздались: крик Ярославы, детский плач, суматошный лай болонки и визг пинчера, басовитый лай поместных волкодавов, а следом, в его кабинет вошла старшая дочь. Высокая, и стройная Гордислава подошла к овальному зеркалу, поправила на голове, светлую косу, уложенную короной, села в кожаное кресло у стола, и обратилась к отцу:
- Папа, у меня есть к тебе одна просьба. Недавно я познакомилась в Петербурге с одной юной девушкой Вороновой Любовью. Она приезжала погостить к своей тетке, и моей подруге, графине Шереметьевой. Мне Любаша, очень понравилась. Она чем-то похожа на нашу Милану. А несколько дней назад я получила от нее тревожное письмо. Люба просит, и даже умоляет, срочно приехать в их поместье, чтобы помочь ей разобраться в каких-то странных, необычных событиях в их коломенском замке. В конце письма, Люба сделала приписку, мол, «речь идет о жизни и смерти». Вот это письмо – читай. Я не могу к ней поехать: во-первых, из-за мужа - ему не понравится, что я отпросилась к тебе, а поехала к князю Воронову, у которого есть взрослый сын. Во-вторых, я не могу взять туда детей, и бросить их на гувернантку, тоже не могу. У меня болеет Антошка, а это может быть и легкая простуда, и серьезное заболевание. А, в-третьих, от меня там не будет никакого толку. Это надо ехать тебе – ты у нас стал профессором- детективом, тебе и карты в руки. Вернее не карты, а коломенский замок.
Папочка, съезди, пожалуйста. Это не составит тебе большого труда: замок недалеко от нас; за два дня, ты все выяснишь, и поставишь все на свои места.
- Душенька моя, Гордислава, - вздохнул профессор, - извини меня, но я не собираюсь ехать в какой-то вороний замок, чтобы утешать барышню Любовь, встревоженною несчастной любовью. Я пишу книгу, и как каждый автор, желаю ее побыстрее закончить.
- Папа, миленький, пожалуйста, съезди к ней! А, вдруг, это серьезно. Люба просит помощи! Речь о жизни и смерти!- взмолилась Гордислава.
- Нет, нет и нет! – отрезал громовым басом Милорадов, чувствуя в глубине души, что упрямая дочь, все равно добьется своего. И если, сейчас, она не добьется успеха, то подключит к своей борьбе, двух сестер и пятерых внуков. Но, зная об этом, он все равно решил биться до конца. А, вдруг, он все-таки отобьется от Любови.
Отец резко отказался. Гордислава нахмурила брови, и следом ласково и нежно проворковала:
- Папа, у князя Воронова сохранился огромный архив посвященный раскольничеству. Ты съездишь к Любе, а заодно наберешь море материала, для новой книги.
- Я не собираюсь, в ближайшем двадцатилетии, писать о раскольниках-старообрядцах. У меня другие планы. Я еще книгу о Екатерине Второй не дописал. А если, я займусь этой несчастной Любовью, то может быть, никогда не допишу про счастливую Екатерину.
- Папа, ты должен помочь нашим родственникам Вороновым. Это твой долг!
- Никогда о таких родственниках не слышал.
- Их прапрадед, женился на сестре нашей прапрабабки Марии Одоевской.
- Мария Одоевская… м-м-м… вспомнил, один из ее сыновей, оказался гнусным предателем. В 16 веке, он перебежал на сторону шведского короля Густава 7.
- А говоришь, что не помнишь.
- Я мыслю историческими понятиями. Родственников не помню, а исторический персонаж помню.
- Так ты поможешь нашим родственникам?
- Родственники, - хмыкнул профессор, - двоюродный плетень нашему забору.
- Папа, кровь прапрасестер, течет и в наших, и в их жилах. Если бы не было их, - не было бы и нас, - продолжала упорствовать упрямая дочь.
Профессор решил сменить тактику, чтобы все же отбрыкаться от этой бессмысленной поездки:
- Гордислава, как ты себе это представляешь? Я заявлюсь в незнакомый замок, и буду просить князя, доверить мне его бесценный архив. Да, меня, и на порог замка не пустят.
- Я уже обо всем договорилась. Царица, по моей просьбе, написала прошение, чтобы тебя допустили до архива. Так что, ты будешь в некотором смысле, царский гость. Кроме того, ты сможешь забрать для государственного архива любой документ, который пожелаешь.
- Куда катится мир! Чтобы утешить юную барышню – и царицу подключают, и профессора Петербургской академии и Сорбонны. Да-а-а! В наше время, такого, не было.
Гордислава засмелась:
- А, в ваше время, много чего не было. Например, паровоза! Я не понимаю, и как Вы жили без паровоза?
- Жили, свет мой, и прекрасно жили! Погляди на меня, я и без паровоза, далеко продвинулся. Хорошо, уговорила, еду! Но только ради архива. Возможно, там есть, ценные исторические документы, и они не должны пропасть в безвестном замке Ворона, - пробасил отец.
Гордислава довольно улыбнулась, расцеловала отца и восхищенно сказала:
- Папа, какой ты умный! Я забыла тебе сказать, что этот замок все называют, замок Ворона, а ты, и сам уже догадался.
- Милочка моя, для этого, не надо быть профессором. Любой идиот, догадался бы, что замок Вороновых, все соседи зовут замком Ворона.
- Все равно ты молодец, и самый лучший папа! Ты едешь спасать Любовь! Я уже все приготовила для поездки: карета приведена в порядок и твой саквояж собран. Я даже положила тебе в дорогу, твою недописанную книгу об Екатерине Второй, и ты можешь в свободное время заняться своей работой.
Профессор вздохнул:
- Душенька моя, я завидую твоему упорству. Ты всегда добиваешься своего.
- Я, вся в тебя, папуля! Да! Я забыла еще об одном. Пожалуйста, прихвати с собой Милану. Ей надо после смерти мужа развеяться, а то она скоро зачахнет. Уже два месяца прошло с похорон, а она каждый день рыдает. Там она встретится с Любой, посмотрит замок, потом заедет в Воскресенский монастырь, помолится за умершего мужа, и может сердце ее успокоится. Монастырь находится недалеко от замка, поэтому ее поездка много времени не займет, а через два дня вы вернетесь, и мы все вместе прекрасно отдохнем.
- И как, я объясню князю, что взял с собой молоденькую дочь? А может мне взять с собой: трех дочерей, пять внуков, две собачки, четырех волкодавов, двух соловьев и свою любимую канарейку?
- Царица, благодаря мне, подумала, и об этом пустячке. Милана будет помогать тебе, разбирать архив. Не переживай, письмо от царицы, уже доставлено в замок Воронова, - хитро улыбнулась Гордислава.
В кабинет стремительно вошла средняя дочь златоволосая Ярослава. Ее щека была вымазана в чернилах. На одной руке, у нее сидела годовалая дочь Аня, перемазанная с ног до головы чернилами. В другой руке, она держала, пустую чернильницу. Как позже выяснилось, любимое перо, было безвозвратно утеряно в речке, но на этот случай, у профессора в запасе было много любимых перьев…

Над коломенским замком князя Воронова догорал золотой закат. А в замке, в сумрачном кабинете, проводился семейный совет. В высокой большой комнате, оформленной в вишневых и золотых тонах, стояла мертвая тишина. В канделябре горело семь свечей. Варвара, вышивала для младшей дочери ночную сорочку, и затейливый древнерусский узор, сиял золотым кружевом. Князь Владимир, похожий на своего предка, Владимира Мономаха, сидел за длинным письменным столом, и недовольно хмурясь, курил трубку. Черные клубы дыма поднимались вверх, и серой дымкой улетали в открытое окно. За окном виднелась высокая береза, и среди ее золотой листвы чернели два ворона. Неожиданно вороны, прежде молчавшие, принялись громко и надоедливо каркать. Князь нервно встал из-за стола и громко захлопнул окно. Одно стекло треснуло. Варвара оторвалась от вышивания, и укоризненно посмотрела на мужа. Он отложил трубку в серебряную пепельницу и скорбно сказал:
- Скоро, к нам приедет профессор истории Милорадов. Он желает посмотреть наш архив.
- Вова, ты должен отказаться. Нечего ему тут делать. Пусть в своих архивах разбирается, - недовольно заявила Варвара.
- Я не могу отказаться. Его дочь, Гордислава, фрейлина царицы, и сама царица пожелала ему помочь. Сегодня, я получил от нее письмо.
- Вот навязались на голову царские гости! Вова, ну, придумай что-нибудь. Скажи: мы заболели заразной болезнью; мы уезжаем во Францию; или мы отправились на богомолье в дремучий монастырь. Придумай что-нибудь! Я слышала этот профессор, знается с нечистой силой, и видит сквозь землю.
- Ничего придумывать я не буду. Отказ, еще больше возбудит подозрение. А, кроме того, у меня нет смелости, отказать царице. Ты помнишь, что случилось с моим дедом, когда он отказал царю. Его четвертовали, а мою бабку заточили в Воскресенский монастырь.
- Это был царь Иван Грозный, а это современная царица. Сейчас новые времена, и за отказ не четвертуют.
- Сейчас не четвертуют, а вешают, но от этого мне легче не будет. Конец тот же - что в лоб, что по лбу.
- Вова, послушай меня, ты должен избежать его приезда. Делай, что хочешь, но Милорадова к нам не пускай!
- Ничего я делать не буду. Если мы сейчас, уедем, то царица поймет, что мы уехали нарочно. Я получил ее письмо от царского курьера, а курьер этот Савва Скуратов. Сама знаешь этого подлеца. Если, кто-то не исполняет царский указ, он первый ябеду напишет. Вот и будет нам: ябеда-беда.
- Да, ты прав, Вова. Куда ни кинь – везде клин, куда ни глянь – везде дрянь. Хорошо, пусть приезжает. Я приставлю к нему мажордома Дмитрия. Пусть следит за каждым его шагом, - деловито сказала Варвара, и внезапно вскрикнула, - Ой, палец уколола, кровь идет. Это не к добру. Ой, кровь, не к добру! И эти царские гости не к добру!
- Варвара, не каркай! У тебя все не к добру - и солнце и дождь, и зима и лето. Кругом одни неприятности только ждешь.
- Так кругом, и есть одни неприятности: то солнце поля засушит, то дождь сено сгноит. И профессор к неприятности. Еще моя бабка говорила: « От мудреца, больше неприятностей, чем от дурака».
– Говорю тебе, не каркай. Старая ворона. Вечно, как накаркаешь, так все и сбывается.
- Потому что у меня мозги мамины. Она всегда предсказывает беду.
- Не вспоминай к ночи, эту кукушку.
Варвара обиделась, бросила в сердцах, на пол сорочку, и вышла из кабинета. Князь Владимир поморщился. Как обычно, произошло недоразумение. Девичья фамилия Варвары была Кукушкина. И ее мать, Калерия, как будто оправдывая эту фамилию, бросила девятилетнюю дочь, и сбежала с женатым соседом помещиком в Италию. Через год сосед вернулся домой к жене. Калерия вернулась домой через двадцать пять лет: нищая, больная, и подурневшая, в прямом смысле этого слова. Кукушкина попросилась на денек в замок к замужней дочери, и долгие годы, отравляла существование своего зятя, пока, полгода назад, не перебралась в их второе поместье.
А ведь он женился на сироте, и никак не ожидал, что в таком большом замке, им с Калерией будет тесно. Впрочем, у него всегда было занятие, которое его отвлекало от козней тещи.
Князь Владимир открыл окно, снова закурил трубку и взял с полки старинную книгу в кожаном тисненом переплете. В кабинет вернулась Варвара. Она остановилась у стола, по многолетней привычке все ставить на свои места, закрыла открытую чернильницу, и обратилась к мужу так, как обращалась всегда, если сильно гневалась:
- Ваше сиятельство, Вы, намерены оставить в нашем доме этого молодого смазливого учителя?
- Да, я оставил Марселя.
- Почему?
- У него прекрасные рекомендации. Кроме того, мне его посоветовал губернатор Петр Могила. Марсель занимался с его детьми, и он был очень доволен.
- Ваше сиятельство! Я поражаюсь вашему недомыслию. Нам не нужны лишние уши! У нас трое незамужних дочерей. А, что будет, если кто-то из девочек влюбится в него и сбежит из дома?
- Я предупредил их, что они останутся без наследства, а их дети умрут в нищете. Впрочем, я думаю, мои дочери не так глупы, как ты думаешь. Особенно, Любаша. Несмотря на то, что она женщина - она очень умна.
А, Марсель - дельный молодой человек. Я в первый раз встречаю, такого умного, эрудированного учителя. Все прежние, восемь учителей, были до безобразия глупы, а я не хочу, чтобы мой сын вырос глупцом. Хватит с того, что старший - дурак. К тому же не забывай, отсутствие в нашем доме учителя, вызовет еще большие подозрения.
- Ваше сиятельство, я вас предупредила. Потом не говорите, что я опять накаркала!
Варвара круто развернулась, и вылетела стрелой из кабинета.
Князь задумался… А, что если он… нет, не стоит думать… все будет хорошо. Он успокоился и продолжил чтение книги.

Карета неспешно ехала в замок князя Воронова. В эти теплые деньки, на полях кипела последняя, завершающаяся работа, и Милана, накручивая на палец светлый локон, грустно смотрела на почти опустевшие поля. В прошлом году, в это же время, они со своим мужем были в этих местах, на охоте у князя Владимира Путилина. Поля не изменились, река бежит по-прежнему, леса все так же сияют осенним золотом, а ее муж, уже не видит эту красоту…
Профессор не выспался, и досыпал свой сон, в углу кареты. Карета прогромыхала по мосту, при съезде с моста колесо отлетело, Милорадов больно стукнулся головой о стенку сиденья, и окончательно проснулся.
Отец и дочь вышли из кареты. Кучер принялся ремонтировать колесо. У моста чернела, длинная, почти просохшая лужа, и они пошли на сухой пригорок. С пригорка открывался чудесный вид. Милана посмотрела вдаль, и сказала:
- Папа, мы едем разбирать архив раскольника, а я почти ничего о них не знаю.
Профессор, по примеру дочери, окинул взором чудесный вид, и с вдохновенным видом преподавателя, коим он уже давно не являлся, начал свой рассказ:
- Начнем, как всегда с альфы. Это было во времена царя Алексея Михайловича, отца Петра Первого. Именно тогда, при патриархе Никоне, начался раскол церкви. Но в начале, я сделаю некоторые отступления, и расскажу о патриархе Никоне, который, несомненно, являлся фигурой интересной, могучей и значительной. Никогда, ни до него, ни после, русская церковь не подавляла и не становилась выше государства.
- Папа, пожалуйста, расскажи кратко. Я же не твой студент.
- Кратко не могу. Я люблю входить в непроходимые дебри. Душенька моя, ты видишь пред собой лес, и думаешь, что уже его знаешь. На окраине леса растут березы, и значит, что это березовый лес. А, на самом деле, там полно: других деревьев, птиц, зверей, букашек-козявок…
- Папа! Пожалуйста, выйди из леса, и подойди к Никону, - взмолилась Милана, которая боялась, что отец, по обычаю растянет лекцию, на несколько занятий для студентов. А, сегодня, ей хотелось молчания.
- Все, уже пришел, милочка. Будущий патриарх Никон, в миру Никита, родился в мае 1605 г близ Нижнего Новгорода. Мать Никиты умерла вскоре после его рождения, и ему, еще ребенком пришлось много вытерпеть от мачехи, женщины злого нрава. Уже тут Никита высказал присутствие сильной воли. Хотя постоянное гонение, оказало дурное влияния на его характер».
Профессор повернулся к дочери, и словно строгий преподаватель, сказал: « И попомни Милана, мое отступление: все кто в детстве, испытывал унижения, придя к власти, становятся деспотами и тиранами. И до нас это было - будет, и после нас».
Но вернемся к Никону – «Никита обнаружил необыкновенные способности, и быстро выучился грамоте. Божественная книга так увлекла его, что он захотел уразуметь всю глубину божественного писания. Никон удалился в монастырь Макария Желтоводского, где и занялся прилежным чтением священных книг. Но родня вызвала его из монастыря. По их настоянию, он женился, и на двадцатом году был поставлен сельским священником. Оттуда по просьбе московских купцов, узнавших о его начитанности, Никита перешел в Москву. Но тут он был недолго, потрясенный смертью своих детей, умиравших один за одним, он ушел на Белое море и постригся в Анзерском скиту под именем Никона… На третий год после своего поставления игуменом Кожеозерского монастыря, он отправился по делам пустыни в Москву, и здесь явился с поклоном к молодому царю Алексею Михайловичу. Как вообще в то время являлись к царю настоятели монастырей.
Царю до такой степени понравился Кожеозерский игумен, что патриарх Иосиф, по царскому желанию, посвятил Никона в сан архимандрита Новоспасского монастыря в Москве, где была родовая усыпальница Романовых.
Царь Алексей Михайлович, был из тех людей, которые всей душой привязываются к людям, если те им нравятся по своему складу, - и вот он, приказал Никону приезжать для беседы каждую пятницу во дворец.
Пользуясь расположением царя, Никон стал «печаловаться» царю за всех обиженных и угнетенных, и, таким образом, приобрел в народе славу доброго защитника… Это было в начале его восхождения…
Вскоре, в его судьбе произошла перемена. Скончался новгородский митрополит, и царь предпочел его всем любимцам. Никон стал митрополитом новгородским.
Еще, будучи новгородским митрополитом, Никон следил, чтобы богослужение совершалось с большой точностью, правильностью и торжественностью. А в то время, надо сказать богослужение велось в высшей степени не благолепно.
В 1652 г. Никон, при помощи царя, был избран на патриарший престол. Одной из первейших забот Никона было исправление книг, то есть дело, которое и привело к расколу церкви.
В то время в богослужебных книгах было много неправильностей. Еще Иван Грозный говорил Собору: «… писцы пишут книги с неправильных переводов, а, написав, не правят».
Еще до патриаршества Никона, в 1649 году в Москву приехал Иерусалимский патриарх Паисий, и, присмотревшись к нашим богослужениям, указал царю и патриарху на многие «новшества». Это произвело огромной впечатление, ведь по тем временам, дело шло о великом преступлении - «ереси»… Результатом этого была посылка монаха Арсения Суханова на Афон и в другие места… Скоро Суханов прислал в Москву известие о сожжении на Афоне тамошними монахами богослужебных книг русской печати, как признанных еретическими.
Понемногу начали исправлять ошибки. Но именно Никон, став патриархом, повел дело более систематично, и с большим напором.
Патриарх, при поддержке царя, взялся, не только за исправление неточностей в божественных книгах, но и за исправление церковных обрядов. По поводу последних, он постоянно советовался с Востоком, и заручился авторитетом Восточной церкви. Откуда и пришла на Русь христианская вера.
Наиболее выдающимися отступления нашей церкви от восточной церкви в обрядах, были таковы: Иисус писали Исус; пели сугубую Аллилуйя – два раза, вместо трех; совершали хождение по солнцу, вместо того, чтобы ходить против солнца и т.д. Одним из камней преткновения, являлся спор, как надо креститься: двумя перстами или тремя. На соборе занялись вопросом о двоеперстии, так как в России крестились двумя перстами, а в восточной церкви – тремя, … что в будущем стало отличать приверженцев «новой» веры, и «старой», то есть старообрядческой.
В рассказ горячо вмешалась Милана:
- А, я всегда удивлялась, почему одни крестятся тремя перстами, а другие двумя.
- Во время переписки духовного «Служебника» один из монахов допустил неточность, и эта неточность закрепилась в русской обрядности. А потом эта же неточность, погубила великое множество народу. Вот так, доченька - маленькая письменная ошибка, привела к большим человеческим жертвам.
Пойдем дальше. «Между тем в народе и духовенстве появился ропот. Таким образом, исправляя «ереси» созданные при переписывании книг, Никон в народе сам явился еретиком».
Но вернемся к отношениям царя Алексея Михайловича и Никона. Никон был старше царя на 25 лет, и эта разница облегчала ему влияние на царя. По существу: Никон был – практик и наставник юного царя, а царь - идеалист.
Когда Никон стал патриархом с условием, что царь не будет вмешиваться в церковные дела, значение Никона было велико; мало – помалу он становился в центре не только церковного, но и государственного управления. Никон правил государством, и дума боярская слушала его, как царя. Патриарх стал держать себя гордо, и, как-то раз, на соборе он опрометчиво крикнул с полным презрением: «Мне и царская помощь не годна, и не надобна».
Но влияние Никона основывалось не на законе, а единственно на личном расположении царя. При дворе смотрели на Никона, как на непрошенного деспота. Не так думал сам Никон, он считал власть патриарха выше царской. С подчиненными и духовенством он обращался сурово, держал себя гордо и недоступно. Никон был очень скор на тяжкие наказания, легко произносил проклятия на провинившихся и вообще не останавливался, перед крутыми мерами. По энергии характера и по стремлению к власти его сравнивали с папой Григорием Седьмым Гильдебрантом. При дворе и духовенстве рос ропот. Да и царь, благодаря которому, он добился власти, становился другим.
До польской войны 1654 г симпатии юноши царя к Никону не колебались. Уезжая на войну. Он оставил на попечение Никона семью и государство. Но во время войны царь возмужал, многое увидел и приобрел самостоятельность. После возвращения войны, между царем и Никоном стали происходить размолвки. В одной из размолвок, патриарх, обидевшись на царя, вернулся в свой Воскресенский монастырь, и написал Алексею Михайловичу гневное оскорбительное письмо…
Вскоре произошел окончательный разрыв. Собор низложил патриарха Никона. На его место встал патриарх Питирим. Исправление продолжалось, но происходило уже без должного рвения и энергии. Но маховик раскола церкви, был уже запущен.
Между тем, и среди народа, и среди, отдельной части, духовенства, росло противление новых правок старинных книг и обрядов. Оппозиция церковным исправлениям была во всем государстве: по стране происходили бунты - самый известный – Соловецкий бунт, жестоко подавленный государственной властью. Приверженцы старой обрядности (староверы), целыми семьями сжигали себя в домах; многие из раскольников, уходили в Сибирь или перебирались в другие страны, где к раскольникам относились лояльно.
Среди раскольников встречались яркие неординарные личности. Назову только трех из них. Это протопоп Аввакум – погибший мученической смертью, и боярыни Феодосия Морозова и Евдокия Урусова».
Долгие годы идет борьба государственной церкви и старообрядчества, и когда она закончится, никто не знает. Я знаю, что на данный момент, старообрядчество, как «вера» сохранилось отдельными островками, в каждой губернии. У раскольников свои тайные моленные дома, свои монастырские скиты-монастыри, разбросанные по лесам. Множество богатых влиятельных людей, тайно придерживаются старой веры и финансово помогают своим собратьям.
* С.Ф. Платонов «Полный курс лекций по русской истории»
249 стр. и дальше.

- Но это же глупо, - возмутилась Милана. - Кто-то неправильно переписал слово, а люди идут за это в огонь или Сибирь.
- Свет мой Милана, человек легко меняет одежду, но не веру. Если я завтра заставлю тебя креститься пятью пальцами, то ты поднимешь бунт. Так устроен человек.
- Я не подниму бунт, если мне все доходчиво объяснят. Это Гордислава поднимет, - улыбнулась Милана.
- Но дело в том, моя душечка, что в мире всегда есть Гордиславы. И часто, именно, они отстаивают правое дело. Но конечно не в этом случае, - подвел итог профессор, и посмотрел в окно. Вдоль дороги тянулся осинник, и оранжево-багряные листы, дрожали в ясном безветрии, словно от страха.

Карета въехала в ворота замка и остановилась. Милорадовы вышли из кареты на брусчатую дорожку. Солнце ярко сияло, и четырехэтажный замок, окруженный с одной стороны – злато-багряным осеним лесом, а с другой - ухоженным английским парком с фонтанами, поражал воображение. Профессор видел много загородных поместий, но такого, благолепия, нигде не встречал.
На красную черепичную крышу замка опустилась стая улетающих белых журавлей, и многочисленная черная семья воронов, с возмущенным криком накинулась на пришельцев. Журавли испуганно взлетели, и понеслись прочь – на юг. Вороны постепенно успокоились, расселись на крыше замка, черными пугалами, и вновь наступила тишина.
Профессор окинул внимательным взглядом открытые окна замка.
В правой половине здания, на втором этаже, он заметил пожилую темноволосую женщину в черном платье. Она стояла у зеркала, и вкалывала шпильки в простую, бесхитростную прическу. Конечно, он не видел эти шпильки, но видел квадратную зеркальную поверхность, и ее, движения руки. Женщина мельком взглянула в окно, и исчезла с поля зрения. Профессор продолжил вместе с дочерью любоваться великолепной усадьбой. Но долго любоваться осенней картиной им не дали. К ним уже спешила, хозяйка замка.
С крыльца поспешно спустилась, моложавая, довольно приятная женщина пятидесяти лет. Простое черное платье, выгодно подчеркивало ее бледную кожу и большие темно-карие глаза. Варвара вежливо представилась, и приятно улыбнулась гостям. Затем с укором, поглядела на Милану, разодетую в траурное шикарное платье и черную шляпу с кокетливой вуалью, и повернулась к профессору:
- А, мы вас, с самого утра ждем, Алексей Платонович. Много о вас наслышаны: хорошего и удивительного, и наша семья, с большим удовольствием познакомится с вами.
- А, что такого удивительного, я натворил? - удивился профессор.
- Говорят что вы, можете читать чужие мысли и видите сквозь стены.
- Ну, это бабушкины сказки, - отмахнулся он.
Милана, с хитрым умыслом, встряла в разговор:
- Папа у нас очень скромный человек. Иногда, он действительно, умеет читать чужие мысли и предвидеть будущее. И может быть, вы даже это увидите.
Профессору показалось, что Варвара побледнела, и, тем не менее, она с большим радушием сказала:
- Добро пожаловать в наш коломенский замок. Надеюсь, вам у нас понравится. По крайней мере, я буду стараться, чтобы дни, проведенные у нас, вам навсегда запомнились.
- Один вид вашего замка, уже создал у меня неизгладимое впечатление, - искренне сказал профессор, и хозяйка довольно улыбнулась.
Варвара повела их в приготовленные для них апартаменты. Внутреннее убранство замка, было так же великолепно, как и внешнее. В широких светлых коридорах стояли греческие мраморные статуи, с отбитыми руками и головами, что говорило об их ценности; в нишах громоздились, горообразные немецкие вазы с пасторальными картинками – влюбленные пастушок и пастушка; на стенах висели старинные картины с портретами бывших владельцев замка, а так же голландские и итальянские пейзажи неизвестных мастеров. Именно тех мастеров, которые ничего не значили у себя на родине, но, перебравшись на русские стены, их уже ценили, ими восхищались, и покупали втридорога.
Варвара поселила гостей на третьем этаже. Им достались шикарные, недавно отремонтированные апартаменты, состоявшие из двух спален, и общей гостиной. Стены были расписаны под мрамор, мебель была изящная старинная и светлая, и хотя в открытое окно влетал лесной ветерок, в комнатах стоял непередаваемый запах жилища, в котором никто никогда не жил. После того, как гости немного осмотрелись, хозяйка замка сообщила им, что эта гостиная называется мраморной, и предложила им посмотреть архив, расположенный в библиотеке. Сама библиотека примыкает к их комнатам, так что им не придется блуждать по замку.
Отец с дочерью, вошли в просторную высокую комнату, и профессор обомлел. Все четыре стены были уставлены книгами, и чтобы разобрать этот архив, нужно было не два дня, а десятки лет, и множество сотрудников. Милана, со страхом посмотрела на отца, и Варвара, заметив, их ужас, усмехнулась:
- Не переживайте. Это не архив. Архив моего дяди, Юрия Кукушкина, находится в двух сундуках. Вот они.
В темном углу у окна стояли два небольших черных сундука, закрытых на замок. Профессор посмотрел на рассохшиеся сундуки, обитые по углам, медными лентами, и спросил:
- А, почему архив дяди находится у вас? Он умер?
Хозяйка, горько вздохнула, и нехотя пояснила:
- Моего дядю, Юрия Кукушкина, как ярого приверженца старой веры, выслали в Сибирь, и перед отъездом в дальние края, он оставил эти сундуки у нас. Я все надеюсь, что он их заберет, а пока, они стоят его дожидаются.
- А где именно он живет сейчас?
- Сама не знаю. Говорят, он нашел золотую жилу, потом пытался организовать прииск, и дело вроде пошло. А потом он неожиданно пропал в тайге. Его долго искали, но так и не нашли, но я надеюсь, что он жив.
Варвара вручила профессору два ключа, и пригласила их через полчаса на званый обед. Уходя, она внимательно оглядела библиотеку, взяла с письменного стола, старую потрепанную книгу и вышла. Профессор еще раз осмотрел библиотеку, но особо рассматривать здесь было нечего: дубовые полки с книгами, чучела лесных птиц, как попало расставленные между книгами, дубовый письменный стол, шесть венских стульев, и старый продавленный диван, обитый кожей, раскрашенной под леопард.
Милорадовы вернулись в свои покои. Профессор прошел в свою комнату, разложил вещи, переоделся к обеду, и постучался в комнату дочери.
Милана, улаживала на голове высокую сложную прическу - последний писк столичной моды, что-то вроде Пизанской башни, и отец посоветовал ей, выстроить на голове, что-то более скромное - ведь она совсем недавно схоронила мужа. Дочь мгновенно сломала сложное Пизанское сооружение, упала на кровать, и громко разрыдалась.
Когда Милана все же, с его помощью, успокоилась, профессор мягко спросил:
- Зачем ты сказала Вороновой, что я умею читать мысли и предвидеть будущее?
- Чтобы они тебя еще больше уважали, - деловито ответила, заплаканная дочь, и вновь пошла к зеркалу, строить на голове скромную прическу, деревенской вдовы. Милана, даже хотела надеть на голову деревенский черный платочек, но отец, посоветовал ей этого не делать, и продолжил разговор.
- Теперь они будут меня бояться. И к уважению, это не имеет никакого отношения.
- А, может, в замке Ворона, будет лучше, если тебя будут бояться? - предположила она.
- Не буду с тобой спорить – время покажет. Но я предпочитаю, быть незаметным и невидимым. Так меньше неприятностей заработаешь. Кстати, я забыл у тебя узнать досье на это семейство.
- Семья, как семья, - пожала плечами Милана, улаживая на голове, густую светлую косу короной.
-А, что говорят соседи о семье Вороновых?
- Ничего хорошего. Вороновы - люди нелюдимые, гостей не любят, хотя живут очень богато, и могли бы хоть раз в году устроить бал, для соседей. Это мне на них пожаловалась, их соседка, графиня Гусинская, - Милана отошла от зеркала, и, глядя на отца, задумчиво продолжила. - Интересно, а почему здесь у многих птичьи фамилии? Соседи Вороновых: это Гусинские, Орловы, Соловьевы и Кукушкины.
- Скорее всего, их предки были из тех мест, где было принято называть своих детей птичьими именами, а когда на Руси стали всем давать фамилии, то дети Кукушки - стали Кукушкиными, а дети Ворона – Вороновыми. Обычно, птичьи имена были присущи фино-угорским племенам, проживающим на севере России. Хотя, и в других местах древней Руси, было множество сел, где жили мальчики по имени Ворон, Соловей, Грач и Орел.
- Папа я поражаюсь – ты знаешь ВСЕ! – восхищенно сказала, все еще заплаканная дочь.
- ВСЕ – я не знаю. Но я, профессор истории, и изучение древних имен, входит в мою обязанность.
- Зачем?
- Представь на минуту, что я изучаю обрывок древнего манускрипта, попавшего ко мне из неизвестных мест. Прочитывая записи, я встречаю древнерусское имя Лан. А в Тульских и Воронежских говорах «лан» означает поле. Таким образом, встретив в этом тексте несколько имен, присущих только Тульской губернии, я точно могу сказать, что этот манускрипт написан именно в этих краях.
Или другой пример. Император Константин Багрянородный в сочинении «Об управлении империей», название Днепровских порогов пишет и по-русски, и по-славянски, а так же он приводит норманнские имена князей Руси: Рюрик, Аскольд, Трувар, Ингвар (Игорь), Хельги (Олег). Напротив, те имена, который Константин Багрянородный назвал славянскими, действительно славянские: Остров, Унипрах, Неясий, Веруци… Таким образом, по именам, историки узнали, что он писал о двух разных племенах живущих вместе на берегах Черного моря. Одно племя – славянское, другое – норманнское, северо-германское.
- Может Багрянородный что-то напутал, так же, как переписчики божественных книг?- удивилась Милана.
- Ничего он не перепутал. В 10 веке писатель Лиутпранд Кремонский писал: «Греки зовут Русос тот народ, который мы зовем норманнос».
- Значит, Рюрик действительно был варягом.
- Да, но варягом местным. Варяг, который долгие годы жил рядом, возможно даже родился здесь, и имел родственные, политические, и другие связи со славянами. Потому что никто никогда не позовет на престол неизвестного Игрека. Позвать могут только хорошо знакомого человека, зарекомендовавшего себя с самой лучшей стороны. Видно, Рюрик - был хороший воин, умен, и пользовался уважением окружающих,- профессор прокашлялся. - Но вернемся к Вороновым, опиши мне их детей.
- Самые обычные дети. У Вороновых их шестеро. Три дочери и три сына. Дочери - это Вера - ей 27 лет, Надежда -20 лет, Любовь – 16 лет. Сыновья: Вадим – 22 года и Саша - 13 лет. Ах, забыла, у них был еще один сын Валерий. Несколько лет назад - он уехал в Сибирь к своему дяде Юрию Кукушкину, чтобы на деньги отца, открыть золотой прииск. Валерий прислал одно письмо, а потом без вести пропал вместе с деньгами. Вороновы его несколько лет искали в Иркутской губернии, но так и не нашли.
- В Иркутской губернии? Очень интересно. Там очень много деревень староверов-раскольников, и некоторые из них, даже имеют свои золотые прииски…
Разговор прервал стук в дверь. Пришел слуга, чтобы провести их в столовую.
В столовой собралась вся большая семья Вороновых.
Хозяйка познакомила гостей с семьей, и Милорадов узнал о домочадцах, о которых Милана, ничего не знала. Около Варвары сидела, ее мать Калерия – сухая, желчная особа, похожая на сморщенный мухомор. По правую руку от князя Владимира, сидел его младший брат Никон – приятный шатен, с густой, аккуратно подстриженной бородой, тридцати пяти лет. На конце стола, в уголке, притулилась бедная родственница Варвары – Ирина Кукушкина – миловидная тихая девушка, на вид, около двадцати пяти лет, а рядом с ней, расположился молодой учитель - француз Марсель Марсо.
Вороновы встретили гостей радушно. Хозяин и хозяйка замка, напомнили Милорадовым, что они дальние родственники, и окружили их заботой и великим вниманием. Беседа была занимательна. Вера спела прекрасным меццо сопрано два модных романса, и арию Джульетты из оперы Верди «Отелло».
Блюда были превосходны. На княжеском столе, в серебряных и золоченных блюдах лежали: запеченный поросенок, икра прямо из Астрахани, донской балык, белорыбица, осетр, ветчина и колбаса московская, грибы белые и маслята, блины фаршированные, расстегаи и пироги с лесными ягодами. А, так же, разные сладости: конфеты, пастила, тульские пряники, орехи грецкие, американские, волошские и миндальные, кавказские фисташки, грузинский изюм, киевское варенье, египетские финики и ростовские яблоки. И все это великолепие, украшали многочисленные хрустальные графины с разноцветными водками, на травах, и непременная бутылка мадеры. Непьющий Милорадов не желал пить, но хозяйка уговорила его пригубить коломенской водочки, настоенной на сорока травах, и профессор скоро почувствовал себя персидским падишахом в саду гурий. Профессор – «русский падишах», остался доволен обедом. Хотя, шествуя на обед, он ожидал, что нелюдимая семья, сразу же намекнет ему, своим холодным поведением, чтобы он побыстрее убирался из замка.
После небольшого послеобеденного отдыха, Милорадов с великим трудом поднялся с лебяжьей перины, покрытой вышитым льняным покрывалом, и отправился в библиотеку разбирать архив, пропавшего старообрядца Юрия Кукушкина. Милана пошла с ним, но у дверей библиотеки, он попросил ее, сначала сходить поговорить с Любой. Все же, для успокоения совести, им надо выяснить, по какой причине Любовь послала Гордиславе письмо, с просьбой о помощи. И что, означает ее фраза:
– Речь идет о жизни и смерти.
Профессор перенес сундук к письменному столу, открыл огромный тульский замок, и на него пахнуло привычным запахом затхлой пыли, и нафталина. Сверху лежали старинные книги духовного содержания. Милорадов сел на скрипучий венский стул, взял первую книгу, и принялся аккуратно перелистывать каждую страницу. Иногда в книгах находятся забытые хозяевами документы, или записи на полях странниц, что тоже, дает иногда интересную информацию. Однажды, именно в старинной духовной книге, он нашел ценный исторический документ, времен Бориса Годунова.
Милана скоро вернулась в библиотеку, остановилась около отца, и удивленно сказала:
- Ничего не понимаю. Люба говорит, что она не писала никакого письма, и кто мог его написать, прикрываясь ее именем, она не знает.
- А, ты узнала, кто мог взять у нее адрес Гордиславы? – спросил отец.
- Узнала. Адрес Гордиславы, записан в ее девичьем журнале, и взять его мог любой из домочадцев, так как двери ее покоев закрываются только ночью. И зачем мы сюда приехали? Давай сейчас же уедем. Что-то мне здесь не нравится.
- Нет, теперь я никуда не уеду. Эти сундуки приковали меня стальными цепями. Такие старинные книги встречаются крайне редко, и я уверен, что обязательно найду здесь что-нибудь интересное. Бери книгу, и принимайся за работу. Чем быстрее мы разберем сундуки, тем быстрее, уедем из замка.
Милана недовольно хмыкнула, поставила рядом венский стул, взяла первую попавшуюся книгу, и принялась неспешно перелистывать страницы. Сразу было видно, что работа наводила на нее скуку, и через некоторое время она спросила:
- Папа, как ты думаешь, зачем над нами пошутили?
- Никто с нами деточка, не шутил. Такими вещами не шутят, - задумчиво сказал отец, отлаживая в сторону вторую книгу.
- Да ты прав. Речь о жизни и смерти - звучит страшно. Но, тогда надо всех Вороновых обойти и выяснить, кто прислал это письмо, - она торопливо отложила книгу, и встала со стула, как будто уже приготовилась бежать и опрашивать хозяев замка.
- Сиди, милочка моя, сиди и работай. Зачем мы будем терять драгоценное время. Не надо никуда идти – все сами к нам придут, и тот, кто написал письмо, очень скоро, придет к нам, и все объяснит.
- Ты уверен, что он придет?
- Уверен, на сто процентов!
- А если он не придет?
- Значит, он уже умер, или сидит в железной темнице, - пробормотал профессор, приглядываясь к записи на полях. Запись карандашом сообщала, что Калерия должна Виссариону сто двадцать рублей.
Милана, с расстроенным лицом, села за стол и продолжила работу.

Князь Владимир, как обычно сидел в своем уютном кабинете, курил трубку и читал. У открытого окна стояла клетка с канарейкой, и маленькая невзрачная птичка, глядя на золотую березу за окном, распевала чудесную весеннюю руладу.
В кабинет вошла разгневанная жена. Князь продолжал читать под пение канарейки, словно он не слышал шумного появления жены. Варвара отобрала у него книгу, захлопнула ее, и положила на край стола:
- Ваше сиятельство, зачем профессор привез сюда свою дочь? Он желает выдать свою дочку-вдовушку, за нашего Вадима?
- Варвара успокойся. Милана будет помогать отцу в исследовании документов. Об этом, меня тоже попросила царица. Профессор пишет новую книгу, и у него нет времени долго заниматься нашим архивом, - спокойно сказал князь.
- Что-то мне не верится в это. Взял бы тогда всех своих дочерей, внуков и слуг. Тогда бы, еще быстрее архив разобрали, - хмыкнула жена.
- Варвара, что ты хочешь? Ты хочешь, чтобы я, ее сейчас выгнал, - досадливо поморщился муж, и прислушался к виртуозному пению канарейки.
- Да, я хочу, чтобы ты ее отправил домой. Хватит нам одного профессора-шпиона, - в запале отрезала Варвара, схватила книгу, и запустила ее в поющую канарейку. Птичка испуганно отлетела к задней стенке клетки, и замолкла. Владимир поморщился, словно у него заболел зуб, и кисло сказал:
- Иди и выгони княгиню Милану, а я посмотрю, как ты это сделаешь.
Варвара торопливо пошла к двери, взялась за бронзовую ручку, замерла, и снова вернулась к столу. Из чего муж, вывел, что она передумала выгонять княгиню Милорадову, сестру фрейлины царицы, из своего дома.
Теперь, жена говорила более мягко и вкрадчиво:
- Вова, не нравится мне эта Милана. Говорят, она своего мужа отравила. А вдруг, она и за нас возьмется,
- Не городи чушь. Ее муж умер от воспаления легких. Князь искупался среди жары в ледяной воде, и сгорел, за несколько дней.
- Так всегда говорят. Если человека отравят, то потом все переведут на воспаление желудка, или воспаление легких.
- Варвара, говори, да не забывайся, - Владимир рассвирепел и стукнул кулаком по столу. Из незакрытой чернильницы вылились чернила, и синее пятно расползлось по вишневому сукну. Князь хмуро взглянул на пятно, и более спокойно продолжил:
- Не забывай, что совсем недавно, жених твоей матери, Андрей Гусинский умер от воспаления легких, и ты, теперь хочешь сказать, что его отравили? И кто же отравил Гусинского, если ему было 88 лет? Что у него было ценного, чтобы тратить на этого старого замшелого хрыча драгоценный яд?
- Вова, не кипятись, - заюлила Варвара. - Это я предположение сделала. Странно, что молодой мужчина, умер вскоре после свадьбы.
- Варя! Мы похоронили троих детей, а они были еще моложе князя. Все, закончим этот разговор.
На столе мужа все было сдвинуто со своего места, и Варвара по привычке, принялась расставлять: чернильницу, статуэтку, табачницу и шкатулку для трубок, в правильном порядке.
Муж спокойно, но холодно сказал:
- Варвара хватит командовать на моем столе. Даже здесь, ты все хочешь сделать по-своему.
- Я просто хочу, чтобы все стояло правильно, - объяснила жена.
- У меня есть слуги, которые наведут порядок. Ты убрала из архива Кукушкина желтый свиток?
- Как только ты сказал, что к нам приедет Милорадов, я сразу же его спрятала.
- Отлично. Ты как всегда, молодчина. А теперь, иди и следи за Милорадовым. А, Милану оставь в покое – она молоденькая, глупая девчонка, только что похоронившая своего мужа.
И кстати, я сейчас вспомнил, что твоя мать, тоже похоронила своего первого мужа, сразу после свадьбы.
- Опять! Опять, ты трогаешь мою мать! Она уже полгода, как не живет с нами! Оставь старую больную женщину в покое, - взвилась Варвара.
- А, что я такого сказал? – деланно удивился Владимир.
- Что сказал! Ты намекаешь, что моя мама отравила своего старого мужа.
- Это ты сказала, не я. А, я ни на что не намекал.
Разгневанная Варвара швырнула книгу мужа на пол и покинула кабинет. Владимир довольно улыбнулся. Теперь жена весь день будет обижаться на него, и он может в полном спокойствии, наслаждаться одиночеством. Умолкнувшая канарейка, склонила головку, прислушалась к звонкой тишине, и вновь запела.

В библиотеке стояла мертвая тишина, и от этой тишины, Милане было еще тоскливее, чем прежде. Окно было открыто, и на потрескавшийся подоконник сел большой черный ворон. Он склонил черную голову, и внимательно, и как будто заинтересованно посмотрел на них. Люди продолжали механически перелистывать страницы, и ворон, краем глаза наблюдая за их действиями, продолжил наблюдать.
Тишина окутала библиотеку, словно плотная паутина. Она уже звенела в ушах, и Милане казалось, что еще немного, и она закричит, лишь бы эта безмолвие закончилось. Но как, и предсказывал профессор, долго наслаждаться тишиной, им не пришлось. В библиотеку, друг за другом, вошли три сестры, и ворон, взмахнув огромными черными крыльями, перелетел на столетнюю сосну.
Сестры сделали вид, что пришли за книгами, а Милорадовы, сделали вид, что они так, увлечены работой, что им некогда поднять голову.
Девушки молча бродили вдоль полок с книгами, и искоса поглядывали, на тружеников архива. Милана, заметив их взгляды, еще ниже склонила голову над книгой, и прикусила губу, чтобы не рассмеяться. Профессор, исподтишка осмотрел девиц.
Сестры Вороновы были слеплены из разного теста. Кареглазая Вера – высокая и красивая, но строгая и сухая особа, с надменным выражением лица. И это выражение непонятного превосходства, портило всю ее природную красоту. Средняя Надежда – некрасивая, невысокая, синеглазая шатенка, робкая и застенчивая. Младшая Любовь – белокурая, хорошенькая девица, была переполнена такой энергией, бьющей через край, что это было видно, даже по тому, как она выбирала книги. Под ее маленькими изящными туфельками, стонал рассохшийся паркет; страницы громко шелестели; а одна из дубовых полок, склонилась под ее напором, и груда толстых старинных книг, камнепадом свалилась на пол. Старшая Вера поморщилась, и недовольно прошептала:
- Люба, ты можешь выбирать книги потише. Люди работают, а ты им мешаешь.
- Я же не нарочно. Так получилось, - громко обиделась младшая.
- У тебя на все одна отговорка – так получилось. Ты, завтра мир вверх ногами перевернешь, и скажешь: «Я не виновата. Так получилось» - тихо съязвила Вера.
- Вера, хватит меня учить, мне надоели твои нравоучения! - взвилась Люба.
Вера обиделась, взяла первую попавшуюся книгу, и гордо вышла из библиотеки. Надежда, из-за раздора сестер, откровенно расстроилась, и, забыв, что пришла выбирать книгу, села на краешек кожаного дивана. Люба тут же пристроилась рядом, и заинтересованно спросила:
- Алексей Платонович, а зачем Вы перелистываете книги? Вы думаете, там кто-нибудь деньги забыл?
- Я ищу старинные документы. Иногда их вкладывают в книги. И потом, обложка, еще не говорит, о том, что находится внутри книги. На обложке может быть написано «Азбука», а в обложку вплетен свод законов Владимира Мономаха. Или, половина этой «Азбуки», настоящая «Азбука», а во вторую половину книги, неизвестный конспиратор, вплел запрещенную государством литературу. И такие случаи встречаются. А если, эта запрещенная литература – древняя, то цены ей нет, - не поднимая голову от работы, ответил профессор.
- А, в самой глубокой древности, тоже была запрещенная литература? – удивилась Люба.
- Да. Запрещенная литература была всегда. Как только появился человек говорящий, так сразу же появилась запрещенная литература. Увы, таковы люди. Они всегда ищут запретный плод. И всегда, находятся те, кто его выращивает.
-Так люди же не умели тогда писать, - удивилась Люба.
- Зато умели говорить, и древняя литература была устная. Она передавалась, из поколение в поколение, в виде: сказок, песен, пословиц, былин и т.д.
- А, у нас тоже есть запрещенная литература, - весело сообщила Люба, и тут же получила от Надежды, локтем в бок. Девушка ойкнула и торопливо оправдалась:
- Вот эти два сундука – это запрещенная литература.
Профессор молча кивнул головой, и Люба продолжила:
- А, как Вы узнаете, что это старинный документ?
- По буквам, по словам, по их написанию. Например, многие слова, написанные поколение назад, сейчас уже не употребляют. Написание слов, тоже имеет значение. Сейчас, книги оформляют, другим способом. А, пятьдесят лет назад, заглавные буквы, прорисовывались, как символические картинки, и заглавная буква «А», могла изображать сказочный замок. Кроме того, со временем меняется: способ выделки бумаги, материал для переплета, нитки для сшивания, клей и многое другое.
- Интересно! Сразу видно, что Вы профессор. Вы так много знаете, - восхитилась юная Любовь, и тут же перескочила на другую тему:
А вам понравился наш замок Ворона? Ой, Надя, хватит меня толкать в бок. Все и так знают, что наш замок называют – замок Ворона.
- Мама не любит, когда мы его так называем, - напомнила младшей сестре Надежда.
Профессор повернулся к ней и спросил:
- А, как Вы, Надежда, называете ваш замок?
- Коломенский замок, потому что у нас есть еще один замок – Кукушкин. Он очень маленький, старый и тоже чуть-чуть похож на замок. Кукушкин замок достался маме, от своего дяди Юрия. Вы сейчас, его книги перебираете.
- А, сейчас, там кто живет?
- Бабушка Калерия и еще несколько женщин. Все ее дальние родственницы.
Надя умолкла, и Люба с задорным пылом, заявила:
- А, мне кажется, что замок Ворона звучит, намного увлекательнее, чем коломенский замок. В Коломне есть и другие поместья в замковом стиле, но только наш называется так сказочно. И вообще, Надя, мне надоело, когда меня постоянно поучают, и заставляют молчать. Кроме тебя и мамы, никто наш замок коломенским не зовет. Так зачем, всех переучивать. Пусть каждый, называет его так, как ему нравится. Я же не заставляю всех называть меня барыня-сударыня, а если я всех буду заставлять переучиваться, то все будут раздражаться и нервничать. Может потому, я такая нервная.
Люба вскочила с дивана, подошла к сундуку; взяла, еще не просмотренную книгу, и зашелестела страницами. Духовная книга чем-то ее заинтересовала, и она попросила, взять ее почитать. Милорадов, пожав плечами, согласился.
В библиотеку вошла Вера, и строго сказала сестрам, что мама зовет их к себе. Люба фыркнула, закрыла книгу, и, передразнивая старшую сестру, вышла, с гордо поднятой головой. Надя, почему-то продолжала сидеть, и Вера, взглянула на нее, взглядом строгой учительницы. Средняя сестра нехотя поднялась, и вышла. Вера осталась стоять около профессора. Казалось, она хотела что-то сказать, и собиралась с духом.
Пока Вера собиралась с духом, в библиотеку вошел ее брат Вадим, приятный молодой человек с длинными светлыми локонами, завитыми по последней парижской моде. Увидев брата, Вера смутилась, и торопливо ушла. Молодой человек, поздоровался, сел на диван, и с улыбкой посмотрел на помощника архивариуса Милану. Она заметила его взгляд, но продолжила, с преувеличенным вниманием, просматривать книгу.
Вадим постучал пальцами по кожаному подлокотнику, чтобы привлечь к себе ее внимание, но Милана, продолжила делать вид, полного погружения в работу. Молодой человек не выдержал, такого невнимания, и шутливо спросил:
- Мадам Милана, зачем вы так быстро перелистываете книги. Неужели, Вы умеете так быстро читать?
Милана отложила просмотренную книгу, и в какой раз за этот час, принялась объяснять суть этого нудного архивного дела.
Вадим с интересом выслушал пояснение и продолжил беседу:
- Скажите мне, княгиня, а Вы не боялись ехать в замок Ворона. Ведь замок Ворона, звучит так пугающе.
- А, что тут пугающего? По-моему всем ясно, что замок так называется из-за вашей фамилии, и замок Медведева, скорее всего, будет называться замком Медведя.
Вадим улыбнулся, и стал рассказывать о своей последней поездке в Петербург. У них с Миланой, нашлось много общих знакомых, и завязался интересный разговор. Но долго сидеть в библиотеке, ему не пришлось. В комнату вошла мать. Она недовольно посмотрела на сына, и отправила его, с великой срочностью, к помещику Сергею Соловьеву. Вадим недовольно хмыкнув, вышел, и хозяйка виновато сказала:
- Что за детки! То в библиотеку их не загонишь, то не выгонишь из нее. Придется мне следить, чтобы они вам не мешали работать.
Профессор пояснил ей, что никто им не мешает, а перелистывать книги, можно и разговаривая. Хозяйка замка продолжала стоять над сундуком, и наблюдать за их работой. В библиотеку, тихо, как мышка вошла Вера, но, увидев здесь мать, испуганно развернулась, и выскользнула обратно в коридор. Варвара, заметив ее появление, осуждающе покачала головой, и покинула помещение.
В библиотеке опять наступила тишина. Несколько раз в библиотеку заглядывал самый младший Воронов – тринадцатилетний Саша. Но они видели, только его темноволосую голову, просунутую в дверь, и он тут же исчезал. В последний его приход, вернее видения его головы, в коридоре послышался грозный окрик матери, и он уже больше, не появлялся.
В библиотеке стояла вязкая тишина…
За окном тревожно закаркали вороны, и Милана со страхом прошептала:
- Папа, как ты думаешь, в этом замке есть потайные комнаты?
Отец тоже ответил шепотом:
- Конечно, есть, как и в любом поместье. Я даже знаю, что рядом с библиотекой есть такая потайная комната, и все что здесь происходит – слышно и видно наблюдателю. И наблюдает за нами наблюдательная Варвара. Ты заметила, что она единственная из посетителей, кто не спросил, зачем мы перелистываем книги.
- Может, она сама догадалась, зачем это нужно,- чуть слышно предположила дочь.
- Мало вероятно. Это знают только специалисты. И еще один довод: как только кто-то входит в библиотеку, через пять-десять минут появляется хозяйка. И я сомневаюсь, что она присматривает за библиотекой, прячась за углом.
- А, если ее комната напротив нашей, и она слышит стук открываемых дверей, - продолжала упорствовать Милана.
- Ее покои, находятся в другой стороне замка.
- А как ты узнал, что ее покои в другой стороне? Ты же кроме своей комнаты и библиотеки нигде еще не был.
- Когда мы прибыли в замок, я заметил в открытом окне правой стороны замка, женщину у зеркала. Она торопливо укрепляла на своей прическе шпильки. Потом она нас встретила - это была Варвара. Я думаю, вряд ли она наводила последний лоск на своей голове, в комнате дочери или у мужа. Обычно женские шпильки, лежат под рукой, в собственном трельяже напротив кровати.
- Я тоже видела ее в окне, но никак не сопоставила эти события. А, после твоих слов, мне кажется, что я чувствую чей-то недобрый взгляд, и у меня мурашки побежали по коже.
Милана поежилась, словно от ледяного ветра, встала со стула, и прошлась по библиотеке, отыскивая смотровой глазок. Она ничего не нашла, вернулась на место и разочарованно прошептала:
- Ничего не видно. Все заставлено книгами. Значит, я напрасно сказала ей, что ты видишь сквозь стены. Видимо, Варвара не поверила мне, и теперь будет подглядывать за нами. Неужели, мы теперь все время будем сидеть под наблюдением? Даже работать расхотелось.
- Только начала, и уже расхотелось работать? А впереди, еще два сундука, моя милочка, - улыбнулся отец.
- Папа, мне противно, что кто-то за мной наблюдает. Тем более, я ничего плохого не делаю. И почему, Варвара не поверила, что ты умеешь видеть сквозь стены? Я слышала, что она очень суеверная женщина.
- Не поверила? Сейчас поверит, - улыбнулся профессор и утробным вибрирующим басом провыл, - Милана, на меня опять нашло божественное озарение. У меня открылся третий глаз! Я вижу, я вижу Вар-Вар-Варвару за стеной. Варвара иди ко мне, иди, иди ко мне, и покайся в своем грехе – любопытстве… у-у-у….!
Звук завибрировал в высокой каменной комнате, словно орган. За правой стеной произошло, еле слышное непонятно шевеление, и с правой верхней полки, рядом с ними, свалилась толстенная книга.
Милана прикрыла рукой рот, и беззвучно рассмеялась. Профессор встал из-за стола, подошел к этой полке, и заглянул в пустой проем между книгами. В стене зияла небольшая дыра, искусно прикрытая тканью, в цвет стен. Он поднял с пола книгу, и поставил ее обратно на полку. Теперь, снизу, не было видно эту дыру. Но тот, кто находился за стеной, должен был стоять на каком-то возвышении, лишь тогда письменный стол и диван хорошо просматривались. Дочь внимательно наблюдала за его действиями. Он вернулся к перелистыванию книг, и тихо сказал:
- Очень интересная книга: древнеиндийские «Веды» написанные на санскрите.
- Ты думаешь, кто-то из Вороновых читает на индийском санскрите?
- Я думаю, никто здесь не знает санскрит, поэтому она стоит именно в этом месте. Кстати, книги рядом с «Ведами», тоже на санскрите, а одна на древне-германском.
На столе образовалась вполне приличная горка просмотренных книг. У профессора, от перелистывания страниц, заболели глаза, и он предложил отложить работу. Дочь с большим воодушевлением, согласилась с отцом. Что, в последнее время было редкостью. После того, как Милана вышла замуж – она считала себя самостоятельной, независимой и очень умной особой, из-за чего постоянно ссорилась со своими старшими наставницами Гордиславой и Ярославой, объединившихся против нее единым учительским фронтом. Уходя, Милана взяла с собой «Илиаду» Гомера написанную на греческом языке, чтобы почитать ее на досуге.
Милорадовы вернулись в свои покои, Милана села в общей гостиной у открытого окна читать «Илиаду», но как заметил отец, книга не увлекла ее, и она часто бросала насмешливые взоры в парк. Он подошел к окну, чтобы увидеть, что так заинтересовало дочь. Вадим гарцевал по дорожкам парка на белом орловском рысаке, и отец, тут же послал дочь к сестрам Вороновым. Вдруг, кто-то из них расскажет что-то интересное.
Милана с большим удовольствием отложила «Илиаду» на подоконник, и отправилась в гости. А профессор решил прогуляться вокруг замка.

Канарейка уже устала петь, и тихо сидела в клетке, накрытой черным платком. Во второй клетке пел курский соловей, и князь читал, под соловьиные трели «Историю России» Карамзина.
В кабинет вошла испуганная Варвара. Она подошла к столу и плюхнулась на диван. Диван возмущенно скрипнул. Курский соловей замолк. Хозяйка горестно вздохнула. Муж, недовольно поморщился, но продолжал читать, и жена возмущенно крикнула:
- Вова! Ваше высочество! Это свинство! Хватит читать книги. Мы идем ко дну, а ты все читаешь свою историческую муть. Вот когда сядешь в острог, тогда и будешь досыта читать о Петре Первом, или Казанове, который досыта насиделся в тюрьме. Надеюсь, тогда ты будешь счастлив, тебе никто не будет мешать читать твои дурацкие книжки.
- В остроге нет книг, и дурацких книг тоже, - не отрывая взгляда от страницы, задумчиво пробормотал Владимир.
- Вова очнись. Скоро тебе нечем будет читать. Тебе не острог светит, а виселица!
Князь вздрогнул, и сурово посмотрел на жену:
- Варвара! Хватит паниковать! Что у тебя за мания, вечно каркать и портить мне настроение. Что случилось?
- Этот профессор видит сквозь стены! – с ужасом сказала она.
- Это он тебе сказал?
- Я наблюдала за ним из потайной комнаты, а он вдруг, так страшно завыл, как зверь. Воет, и говорит мне: «Я вижу тебя, Варвара, ты стоишь за стеной. Иди и покайся, в своем грехе!» - со слезами на глазах сказала она.
- И ты покаялась? – тревожно спросил муж.
- Конечно, нет. У меня, от страха, ноги подкосились, и я упала на ковер. А, кроме того, у меня есть, кому каяться, сам знаешь, что мой духовный отец – игумен Виссарион.
- А зачем ты наблюдала за Милорадовыми? Пусть сидят себе, и книги тихо перебирают. Просмотрят сундуки и уедут.
- Я смотрела, чтобы никто с ними не болтал. Как увижу, что к ним зашли, то через пять-десять минут выгоняю их и из библиотеки.
- Это ты зря. Наоборот, это выглядит очень подозрительно. Пусть лучше болтают, и сидят в библиотеке. Будет хуже, если профессор начнет бродить по замку. А так, сидит себе в комнате и слушает болтовню.
- Ты думаешь, будет лучше, если я не буду за ними следить? – успокоилась Варвара.
- Да, так будет спокойнее. Все равно, твою слежку, профессор мгновенно вычислит. Ты не умеешь мыслить, а для слежки нужны мозги, - уверенно сказал Владимир.
- Я умею прекрасно следить, - обиделась жена. – И мозгов у меня побольше, чем у твоей матери.
- Не трогай мою мать! - прорычал князь, и посмотрел на жену взглядом Ивана Грозного. Но на жену, его царский взгляд не подействовал, и она с ехидством протянула:
- Мою мать можно трогать, а твою нельзя!
- Варвара, я ни слова не сказал про твою мать. А, я мог бы многое сказать, об этой глупой вздорной кукушке...
Жена, сверкнув горящим черным взором, встала с дивана, чтобы уйти, но внезапно, вспомнила о всевидящем профессоре, побледнела, и дрожащими губами, прошептала:
- Вова, а ведь профессор может видеть сквозь стены. Что нам делать? Может убить его? А потом, скажем, пошел в лес и потерялся. Или волки его загрызли.
- Не городи чушь. Никто не может видеть сквозь стены. Это может делать только господь бог.
- А как же тогда, он меня увидел сквозь стену? Я точно знаю, что я не издала ни одного звука. Я тридцать лет подглядываю, и никто меня ни разу не уличил. И полы в той комнате покрыты толстым ковром, и табуретка покрыта сукном.
- Сейчас подумаю.
Князь, с задумчивым видом, закурил трубку, встал из-за стола, и прошелся по кабинету. Варвара следила за его передвижениями, и со страхом ожидала, что же скажет муж.
Через некоторое время князь остановился у окна, посмотрел вниз и пробормотал:
- Отец Виссарион приехал. Иди, встречай его.
Варвара, забыв про всевидящего профессора, побежала встречать игумена Воскресенского монастыря. Князь облегченно вздохнул, и опять сел читать. А, курский соловей, замолкнувший от громких голосов, вновь запел весеннюю песню.

Милорадов вышел на крыльцо замка. В парке стояла теплая предвечерняя тишина. Вадим исчез вместе с орловским рысаком. Парк – молчаливый и нарядный, сиял последними белыми хризантемами, а высокая стена золотого леса, укрывала замок от любопытных взоров, и холодных ветров. Профессор прогулялся по парку, и решил обойти замок со всех сторон. Он дошел до угла здания, и остановился у высокой разлапистой ели, чтобы посмотреть на панораму парка с этой точки зрения. Вид был прекрасен, и он на несколько минут замер.
Невдалеке послышался конский топот, и скоро к парадному крыльцу, подъехала черная карета. Из нее вышли два монаха - полный седой монах высокого чина; и высокий худой молодой шатен, в простой монашеской ризе.
Монахи уверенно поднялись по лестнице, вошли в замок, и профессор продолжил свою прогулку. Ничего интересного во внутреннем дворе замка, он не увидел. Те же хозяйственные постройки, что и в других усадьбах: конюшня, хлев, амбар, дом для слуг, оранжерея, фруктовый сад и зеленый луг для выпаса замковой живности. Все постройки, были в идеальном порядке, и ясно говорили, о том, что хозяева не испытывают, финансовых затруднений.
Профессор вернулся в дом, прошел в библиотеку, и вновь принялся за работу. Немного погодя, в библиотеку вошла хозяйка, а следом за ней, два монаха. Варвара радушно улыбнулась профессору, и громко представила гостей:
- Знакомьтесь, Алексей Платонович - это отец Виссарион, игумен, настоятель Воскресенского монастыря, и его правая рука, дьякон Ферапонт.
Милорадов отложил открытую книгу на стол, и поклонился духовным лицам.
Игумен Виссарион, с суровым лицом, сел на диван. Ферапонт, с таким же суровым лицом, остался стоять у дверей. Варвара еще раз всем улыбнулась, и вышла из библиотеки.
Виссарион погладил рукой седую длинную бороду, окинул орлиным взором библиотеку, и обратился к профессору:
- Господин Милорадов, Вы знаете, что по православным законам, грех притрагиваться к еретическим книгам старообрядцев.
- Извините, что спорю с вами, отец Виссарион, но насколько я знаю, многие годы, именно по этим книгам учились, и проводили богослужения православные люди. До тех пор, пока патриарх Никон, не взялся за их исправление.
- Тогда люди не знали, что они еретические.
- Я историк. Эти книги нужны мне для работы, я не собираюсь изучать их, у меня другое направление.
- Тогда зачем, вы открываете эти книги?
Профессор, в который раз объяснил суть своей работы, но отец Виссарион, остался непреклонен, и предложил Милорадову закрыть сундуки, и не прикасаться к этой ереси. Профессор на секунду задумался, и решил слукавить, для пользы исторической науки:
- Извините, но у меня особый случай. Меня сюда направила царица осмотреть эти сундуки. Она ищет пропавший документ государственной важности. Возможно, он находится здесь, я это чувствую.
- Сама царица? – удивился Виссарион, и посмотрел на бесстрастного Ферапонта.
Профессор продолжил:
- Да, сама царица. Ее письмо, с гербовой печатью, находится у князя Воронова.
- Тогда другое дело. А, княгиня, мне ничего не сказала, - смягчился Виссарион.
- Это княгиня, Вас попросила, чтобы я не прикасался к книгам? – прищурив глаза, спросил профессор.
- М-м-м…как сказать…это совсем не то, что Вы думаете. Княгиня православный человек, и прикосновение к ереси, ее смущает.
- А, зачем, она хранит эту ересь? Вы ее спрашивали?
- Не знаю. Я только сегодня услышал об этих сундуках, - смущенно ответил Виссарион, и, правая рука отца, Ферапонт вставил свое веское слово:
- Княгиня, обещала своему дяде хранить эти сундуки, до его возвращения, и что находится, в этих сундуках, она не знала.
Профессор усмехнулся. Игумен и Ферапонт многозначительно переглянулись, и настоятель монастыря мягко и учтиво сказал:
- Алексей Платонович, я давно хотел познакомиться с вами. Очень жаль, что мы встретились при сих, не очень приятных обстоятельствах. И чтобы исправить сие недоразумение, приглашаю Вас и вашу дочь, завтра, посетить наше богослужение в монастырском храме Воскресения Господня.
- Спасибо за приглашение, отец Виссарион, но сейчас у меня много работы. Надеюсь, в скором времени, как только у меня будет свободный час, я обязательно посещу ваш монастырь, – ответил профессор, так как он хотел, как можно быстрее закончить работу в вороньем замке. Частый крик воронов, стал его раздражать.
Виссарион поморщился, и не удовлетворился этим ответом:
- Алексей Платонович, Вы, конечно, знаете, что ваши предки по материнской линии, с этой коломенской версты. Большая часть нашего монастыря, построена благодаря их пожертвованиям, некоторые из ваших прадедов постригались здесь в монахи, и похоронены на нашем погосте. Большой грех, находясь рядом со святым местом, не посетить могилы предков, и не помолиться за них.
- Да, Вы правы, батюшка. Все работа и работа. Надо иногда и о душе подумать. Завтра, мы с дочерью подъедем к утренней молитве, - застыдился он.
Виссарион одобрительно кивнул седой головой. Ферапонт, почему-то недовольно вздохнул, и монахи вышли.
Профессор опять принялся за нудную историческую работу. Дочь продолжала общаться с сестрами, и отец подозревал, что она растянет это приятное занятие до позднего вечера
Как водится в этом замке, и в этой нелюдимой, по словам соседей, семье, долго наслаждаться одиночеством, ему не дали. В библиотеку вошла энергичная, живая, как ртуть, Калерия. Она переоделась после обеда, и сменила свое простое черное платье, на бальное черное, расшитое золотыми пауками. Пауков на ее платье, было такое множество, что они создавали пестрый и оригинальный узор. Следом за ней, в библиотеку тихо вошла, бедная родственница Ирина Кукушкина. Она тоже была в черном платье, и как заметил профессор, в этом замке. Любимый цвет одежды был черный.
Калерия деловито пробежалась по библиотеке, словно проверяла, не украл ли профессор какую-нибудь, старинную никому не нужную, книгу и уселась на диван. Ирина присела поодаль от нее, на стул. Энергичная старушка, расправила семь нижних юбок, аккуратно уложила на леопардовый диван восьмую - верхнюю юбку, убедилась, что все пауки на месте, и с умильной улыбкой, старого мухомора, посмотрела на Милорадова.
Профессор продолжал перелистывать книги, и на свое счастье, ему не пришлось в десятый раз объяснять, зачем он это делает. Как видно, любительница пауков Калерия, уже прояснила этот вопрос, без его участия.
- Алексей Платонович, у вас такое интересное занятие, - тоном знатока сказал Калерия, и как фокусник, взмахнула огромным черным веером, появившимся неизвестно откуда.
- Возможно, - пробормотал профессор.
- А, может мне заняться историей, - манерно заявила старушка.
- Займитесь, - пожал плечами Милорадов.
- А как начать?
- Возьмите, какую-нибудь царственную или знаменитую личность, прочитайте о нем тысячу одну книгу, и напишите свою книгу. Так сказать, жизнь царя и его времени, с вашей точки зрения. Естественно, каждая ваша фраза, должна опираться на документальные источники.
- Тысячу одну книгу!!! Да, я за семьдесят лет прочитала только две книги: «Азбуку» и «Библию». Хотя, я Библию, еще не дочитала, и наверно не успею ее дочитать, - задумчиво пробормотала Калерия, и вдохновенно продолжила, - а можно, стать историком как-нибудь попроще?
- Нет, нельзя.
- А, Вы, сколько книг прочитали?
- Около пятнадцати тысяч книг.
- Всю эту библиотеку? – Калерия обвела рукой полки с книгами.
- Примерно эту. Я очень быстро читаю. За полдня, прочитываю книгу среднего размера.
Калерия, так махала черным веером, что скоро профессор начал замерзать. Видимо, ей тоже стало холодно, она закрыла веер, и приказным тоном сказала:
-Ирина, быстро сбегай за оренбургской шалью, и не забудь захватить, мои красные пилюли от нервов. Как я приезжаю в этот замок Ворона, так сразу же, у меня начинают нервы шалить.
Ирина торопливо встала со стула, и быстро вышла из библиотеки.
Калерия поднялась с дивана, приоткрыла дверь, обозрела коридор, вернулась на диван, наклонилась к профессору, и таинственно прошептала:
- Алексей Платонович, говорят, Вы с царем дружите.
- Я дружу с его братом.
- Значит, Вы и царя знаете. Я хочу, чтобы Вы, ему сообщили, что мой зять Владимир, травит ядом моих женихов.
Калерия закатила глазки к потолку, и многозначительно покачала головой.
Профессор закрыл последнюю страницу, отложил книгу и спросил:
- У Вас есть доказательства?
- Нет. Но у меня есть факты. За десять предыдущих лет, у меня было три возлюбленных, и все они, хотели на мне жениться. Я назначала день свадьбы, и вскоре мои женихи умирали. О чем это говорит? Это говорит о том, что мой зять убивает моих возлюбленных.
- А сколько лет было Вашим женихам?
- Это не имеет значение. Все они, в душе были, молодыми юнцами.
- И сколько же лет, было последнему юнцу?
- Всего восемьдесят восемь! Вы бы видели моего Авксентия – я его звала Аксен или Аксюня - это был огонь и пламень, лев и орел! Потом, я назначаю день свадьбы – тут я поторопилась, чтобы зять не успел его отравить, назначила свадьбу на другой день, и утром узнаю, что мой жених умер от разрыва сердца. Понимаете в чем соль? Зять его отравил, и все подумали, что он умер от сердца!
- А, может, Авксентий умер от счастья. Например, он представил вашу первую брачную ночь, и его сердце не выдержало такого сногосшибательного события.

Калерия, смущенно засмеялась, и прикрыла черным веером, сморщенное личико.
- Алексей Платонович, не смущайте меня. Я женщина порядочная, скромная, и слово «брачная ночь», до сих пор вводит меня в краску. Так, Вы скажете, царю, что мой зять, отравитель женихов?
Дверь резко отворилась. В библиотеку влетела злая, взбешенная Варвара. Она подошла к матери, схватила ее под локоть, и почти насильно вывела из библиотеки. Калерия пыталась что-то говорить, но дочка, так ее пихала локтем в бок, что Кукушкина, лишь ойкала.
Калерия исчезла, и профессор, почувствовал, что в библиотеке стало свежее. Из окна потянуло теплым осенним ветром, напоенным ароматом медовых яблок.
В библиотеку вернулась Ирина с оренбургским платком, и с красными таблетками. Но Калерии, уже не было, и девушка, радостно улыбнувшись, села на стул.
- Извините, Алексей Платонович, что я присела тут на минутку. Но в нашем замке так скучно. Варвара Карповна гостей не любит, и мы никуда не ходим. Круг наш маленький, люди одни и те же, иногда даже разговаривать не о чем. А на меня сегодня, такая тоска напала. Опять осень! Скоро, длинная зима: метель, снег, пурга, морозы. Да что я говорю, вы сами это знаете, - поежилась Ирина, и накинула себе на плечи оренбургский платок.
- Нет, моя милочка я этого не знаю. Моя зима короткая, и пролетает за письменным столом у камина, как одно мгновение. Все свободное время я занят делом: читаю - пишу, собираю материал - опять пишу, а между делом путешествую. Бумага, перо и мои знания, всегда со мной.
- Вы человек умный, настоящий профессор, а я девица, глупая, необразованная. Посоветуйте мне, пожалуйста, чем мне заняться? Конечно, у меня всегда здесь много дел. Я, и служанка, и горничная, и компаньонка Варвары Карповны, но вечерами у меня есть свободный час, а зимой бывает и три часа свободных.
- Хм- м-м… Придумал! Опишите свою жизнь, ваше отношение к государственным, и местным событиям, и я обещаю, что издам Вашу книгу. Именно такие, произведения, очень ценны для истории. Так сказать взгляд простого обывателя на определенный исторический отрезок.
- Я не умею писать! – покраснела Ирина, и скинула шаль с плеч.
- Я тоже когда-то не умел писать, а потом научился. Сначала, напишете страницу, потом переправьте ее двадцать раз. И вот, ваша первая страница готова. Затем переходите ко второй, к третьей и т.д. В итоге, ваша книга будет готова. А мелкие недоделки, я сам вам исправлю. Править легче, чем писать. Поверьте мне.
Профессор склонился над книгой, а когда поднял глаза, в библиотеке никого не было. Но недолго…

В шикарных апартаментах Варвары было шумно. Женщины, не разговаривали, а кричали друг на друга. Черн-белый кот испуганно забился под кровать, а мальтийская карликовая болонка за кресло.
Варвара наклонилась над матерью сидящей в кресле и взбешенно прокричала:
- Мама, хорошо, что я случайно пошла к профессору, и услышала в приоткрытую дверь, твой поклеп. Ты вообще думаешь, что говоришь. Конечно сейчас другое время, и никто не поверит твоим наговорам. А двадцать лет назад, Владимира бы живьем в землю закопали. Сама подумай! Из-за твоего наговора: ты бы, меня оставила без мужа, своих внуков, без отца, а всю нашу семью, покрыла бы позором на веки вечные. Да твоих бы внучек, даже коновал, замуж не взял.
- А, что я такого сказала? Я еще не сказала профессору, что твой муженек, и меня пытался отравить!
- Хватит пургу гнать! Съела на ночь, половину молочного поросенка, вот тебе и плохо стало.
- Всегда ела, и ничего не было. А тут, я с ним поругалась, поросеночка съела, и чуть к утру не померла.
- Вы с ним ругаетесь каждый день уже пятнадцать лет!
- А, в тот раз, он сказал мне, чтобы я подавилась! Это он мне пожелал смерти! Убийца! Всю мою жизнь загубил! Как я встречу свое счастье, он тут же все рушит, - театрально зарыдала Калерия.
- Мама! Твои женихам было за восемьдесят, и все больные на голову. Это ты им голову заморочила, своими свадьбами! А они, дурачки соглашались!
- И ты!!! И ты Брут, меня предаешь. Хорошо, что я в Кукушкин замок перебралась, а то бы вы давно меня тут отравили.
Варвара махнула рукой. Спорить с матерью было бесполезно, и она обреченно спросила:
- Мама, как там поживает сестра Феодосия?
- Плохо поживает.
- А, что случилось?
- Феодосия, говорит, что в Кукушкин замок черт забрался, и пока она его молитвами не выгонит, я должна пожить у вас.
- Понятно. Значит, выгонять она его будет долго-долго.
Но придется ей выгонять черта, в твоем присутствии. Я там хозяйка, а не Феодосия!
- Варенька, не забывай, что она дочь моего брата, Юрия. Она, Кукушкина, и тебе двоюродная сестра. И хоть Юрия лишили прав и имущества - по божескому закону, замок ее, по праву.
- И какой черт, притащил ее из Сибири? Жила бы там. Говорят, в Сибири - красота. Земли немерено, начальства мало, царь далеко, а свободы полно.
- Так ты доченька и езжай в Сибирь. Там – красота! Свобода!
- Мама! Типун тебе на язык! Ты куда свою единственную, родную дочь отправляешь? В Сибирь!
Возмущенная Варвара, схватила маму под локоток, и повела ее вниз к карете. Князь ей приказал, сразу же после обеда, спровадить Калерию. Она его не послушалась, и теперь, проклинала себя. Конечно, профессор не поверил маме, но с другой стороны, вдруг и профессор с головой не дружит. Говорят, ученые люди – все ненормальные. С виду вроде нормальные, но в голове у них не обычные мозги, а железные шестеренки, как в паровозе. Потому-то они, такие умные. Все же железные мозги, это тебе не свиной холодец.
Карета Калерии понеслась в Кукушкин замок. Варвара смотрела вслед, и думала горькую думу. Как бы эту Феодосию,
отправить обратно в Сибирь. И ведь не наябедничаешь - себе же хуже будет. Начальство потом скажет, зачем беглянку покрывала.

В дверной проем заглянул Вадим. Видимо профессор его не интересовал, и он тут же исчез. Через минуту в библиотеку пришел за книгой Никон, брат князя. Никон молча пошел вдоль полок. Профессор отложил просмотренную книгу и горько вздохнул. Наверно, в этом замке, он каждую минуту будет под присмотром. Или им действительно скучно, и он для них – индийский ученый слон? Тогда почему, они - богатые и знатные, сидят безвылазно в замке? Очень интересно…очень странно… и все это имеет какую-то подоплеку… Но какую?
Милорадов задумался, книга свалилась с колен на пол, и он очнулся.
Никон неторопливо прошелся вдоль полок, выбрал книгу, сел на диван и поинтересовался, зачем он перелистывает книги. Профессор, внутренне вскипая от раздражения, но внешне спокойно - в десятый раз объяснил суть этого занятия, и отметил для себя, что в следующий раз в таком случае, он соберет всю знатную компанию вместе, и объяснит все свои действия, но один раз.
Никон нарушил тишину:
- Алексей Платонович, а зачем нужна наука история. Я, конечно, знаю, что без знания истории, нет будущего. Но меня интересует вопрос: зачем так углубляться в какие-то никому ненужные мелочи. Хватит и того, что такой-то царь, завоевал такую-то землю, в таком-то году.
- История нам нужна, чтобы выжить, чтобы сохранить свою территорию, а значит, и свой род. Объясню подробней. Люди без роду и племени, не будут держаться за этот, возможно невзрачный, кусок земли. Любая стая: и человеческая, и волчья, и воронья, должны охранять свою территорию - ради своей жизни, и жизни будущих потомком. Без своего кусочка земли стая вымрет. Потеря своей земли, уже есть дорога к смерти. За многие тысячелетия, ЭНная стая, приспособилась именно к этому ландшафту, к его климатическим условиям, и к добыванию пищи произрастающей именно на этой земле. Стая лесных волков, перебравшись в степи, скорей всего вымрет. В степи, совершенно другие условия добывания пищи, к тому же эти территории уже заняты, и никто не отдаст свою землю, без боя. А тот, кто останется в живых, примкнет к стае степных волков. Из этого следует, что любовь к своей Родине, а значит, и к своей истории, дано нам богом, для сохранения своей территории.
- Но у некоторых людей нет патриотизма, и их не интересует отжившая история.
- Значит, их род, обречен на вымирание. Допустим, лесной волк сменил леса на степи, и его самка уже степная волчица. А. смешение разных популяций, часто приводит к бесплодию. Так задумано природой: самцы и самки одного вида, более плодовиты, чем самцы и самки разных подвидов. А если, у них и будут потомки, то очень скоро, род этого лесного волка, перетечет в степной род. Любая большая популяция поглощает маленькую. А теперь, вопрос: будете ли вы стоять, насмерть, за кусок чужой, незнакомой вам земли? Нет! Только знание истории своего рода, или проще сказать своего народа, даст вам силы, защищать свой кусок земли, который до вас, поливали своей кровью, десятки ваших прадедов. Это ведь они, сохранили для Вас вашу территорию, а значит, кусочек вашего пропитания для вас и ваших детей.
- Очень интересно! Восхитительно! У меня нет слов! – пророкотал Никон, затем потер переносицу, почесал ухо, и неуверенно продолжил. -
Но, вообще-то, я пришел, к Вам по другому вопросу…- Никон опять замялся, и профессор замер. Неужели, это он написал письмо Гордиславе. Маловероятно, но кто его знает…
Между тем, мужчина решительно приступил к делу:
- Алексей Платонович, мне нравится Ирина. Я хочу жениться на ней, но она отказывается выходить за меня замуж. Вы спросите меня, а я то тут при чем? Дело в том, что Ирина благовеет перед вами. Она читала Ваши книги, и одно ваше слово, сделает меня счастливым. Я понимаю, что моя речь, звучит высокопарно, но это правда.
- А почему она отказывается?- поинтересовался профессор.
- Не знаю. Ирина это не объясняет.
- А, я думаю, Вы лукавите. Какие-то мысли, по этому поводу у вас есть, - не поверил он.
- Вы правы, некоторые мысли есть. Дело в том, что у меня уже было две жены, и обе умерли. Детей у нас не было. Мои предыдущие жены, были засватаны мне родителями. А Ирина, первая женщина, которую я выбрал сам. Вы согласны, поговорить с ней?
- Нет, не согласен. И не уговаривайте меня. Я историк, и знаю много историй забракованных браков. Вы хотите именно эту женщину, а может так получиться, что вы потом меня же и проклянете. Пусть все идет своим чередом. Дерзайте - и гора вам покорится. А если не покорится, значит, так положено богом.
Никон, с откровенно расстроенным лицом, встал, подошел к открытому окну, и посмотрел вдаль.
В библиотеку ворвалась Милана, и мужчина торопливо распрощался с профессором. Глаза дочери горели вдохновенным огнем детектива Шерлока Холмса и доктора Ватсона, вместе. Дочь аккуратно села на диван, расправила юбки, и приступила к рассказу.
Первое. Несколько дней назад, у Марьиного родника нашли убитого монаха Василия. Его убили камнем по голове. Василий был помощником игумена Виссариона по хозяйственной части. Монастырские земли, и земли Воронова, граничат друг с другом, и Василий часто приезжал в замок, улаживать совместные хозяйственные вопросы. Кроме того, князь делал щедрые пожертвования Воскресенскому монастырю, и в тот день, монах получил от Владимира, крупную сумму денег. Что, делал Василий около родника – неизвестно. В замок он приехал верхом на лошади, ехать до монастыря недалеко, а перед отъездом, хозяйка накормила гостя, и дала ему в дорогу трехлитровый жбан холодного медового кваса.
Второе. Недавно в замке появился новый молодой учитель Марсель Марсо. Предыдущий мосье Бодлер, прослуживший в замке долгие годы, спился и свалился с крыши. Что он там делал ночью – неизвестно. Люба говорит, что последнее время, мосье Бодлер жаловался на привидение, постоянно посещающее его.
Третье. В коломенском замке существует привидение. Вороновы свято в это верят, и по ночам, все сидят взаперти в своих покоях.
Привидение живет здесь с начала строительства замка. Одна из дочерей прадеда, по имени Стефания, влюбилась в молодого красавца каменщика, строившего этот замок. Отец заточил этого каменщика, в темницу, а дочь, с горя выбросилась с крыши замка. Сразу после ее смерти, красавец каменщик сбежал, но покойница этого не знает, и уже столетие бродит по замку, чтобы освободить своего возлюбленного. Привидение все зовут Стефания, и постоянно ставят свечи, за ее упокой, в Воскресенском монастыре.
Четвертое. Никон влюблен в Ирину, но она отказывается выходить за него замуж. Почему, никто не знает.
Пятое. Калерия, мать Варвары, считает, что зять пытался ее отравить, поэтому перебралась в Кукушкин замок. Вместе с ней живут три набожные бедные родственницы.
Шестое. Вадим встречается с Изабеллой Полянской. Полянские соседи Вороновых, бедные разорившиеся помещики. Это сообщение, может быть и ни к чему, но вдруг пригодится.
Милана закончила рассказ и с победоносным видом посмотрела на отца. Он продолжал невозмутимо просматривать книги, и она обиделась:
- Я узнала столько новостей, а ты ничего не говоришь. Знаешь, как тяжело мне было, все это узнать.
- Тебе пришлось пытать сестер, чтобы они все это рассказали? – улыбнулся отец.
Милана смутилась:
-Конечно, нет. Они сами все рассказали, я только слушала. И что ты скажешь про эти загадочные истории?
- А, что мне сказать? Ничего интересного. Возможно, тут есть загадка, а может, и нет. Вполне возможно, что монаха убили разбойники с большой дороги. А к ручью он пошел, чтобы встретиться со своей зазнобушкой. И такое с монахами бывает.
У мосье Бодлера началась белая горячка, и он сам спрыгнул с крыши. А привидение, необходимо, и бывшим, и нынешним родителям Вороновым, чтобы дети не бегали ночью по замку. Это может быть опасно для их жизни. В темноте можно оступиться с лестницы, пораниться о мебель, столкнуть на себя мраморные статуи и тяжелые вазы.
- Папа, я уверена, что тут дело нечисто. Вспомни письмо.
- Письмо еще ни о чем не говорит. Дело о жизни и смерти, может быть банальной любовной историей. Тот, кто его написал, как бы говорит: «Помогите мне добиться его или ее, или я умру от горя». Вот и все. Точно такое же письмо « речь идет о жизни и смерти», много лет назад, мне написала племянница Зоя. Она влюбилась в нового управляющего, и желала, чтоб я уговорил родителей выдать ее за него замуж.
А кстати, именно из-за этого управляющего, мне пришла мысль, насчет нового учителя: сходи к сестрам и узнай, когда умер прежний учитель, и когда приехал новый Марсель. И где, Вороновы его нашли.
Милана вышла из библиотеки. Скоро она вернулась и сообщила, что старый учитель погиб за четыре дня, до появления Марселя. А нового учителя нашел князь Владимир. И еще, она узнала одну подробность. Новый учитель, встретился сестрам вблизи Марьиного родника, как раз в то время, когда монах уже был мертв. Как объяснил Марсель, его довезли до моста паломники, а дальше он собирался идти пешком.
- Странно, что князь так быстро нашел нового учителя. Обычно учителей ищут долго и кропотливо. Все-таки этот человек, будет учить, и охранять ребенка. Ладно, пока отложим этот вопрос. В ближайшее время, я сам поговорю с Марселем.
- А что мне теперь делать? – спросила Милана.
- Садись, моя милочка, и работай. Мне стали попадаться бумаги. Поэтому, ты займись книгами, а я буду разбираться с писаниной.
Дочь, недовольно поморщившись, принялась за работу, и тут же принялась выяснять, сколько времени они потратят на эти замшелые нафталинные сундуки. Чтобы ее утешить, отец сообщил, что завтра с утра, они поедут в Воскресенский монастырь. Поэтому, у нее будет время, отдохнуть от этой архивной замшелости. Милана повеселела.
В библиотеке наступила тишина. И опять, долго работать в одиночестве, им не пришлось. В библиотеку опять пришла Вера. В этот раз, она была более решительна, и сразу попросила Милану, оставить их на минутку одних. Милана с удовольствием согласилась - тишина и перелистывание книг, наводило на нее сон.
Дверь закрылась, и Вера сказала:
- Алексей Платонович, я бы хотела поговорить с Вами, по очень важному неотложному делу.
Профессор, не отрываясь от работы, кивнул головой, и она продолжила:
- Я желаю уйти в монастырь, но мама и папа, запрещают мне это делать. Поговорите, пожалуйста, с ними, и объясните им, что я тоже человек, и они должны уважать мое желание.
- А почему, поговорить должен именно я. У вас есть духовный отец?
- Да, отец Виссарион, духовный отец, всей нашей семьи.
- Тогда пусть отец Виссарион, и поговорит с родителями. Как раз, это его епархия.
- Отец Виссарион, делает и говорит все, что скажет ему мама. Он получает хорошие пожертвования на монастырь, и не пойдет против нее.
- Я тоже не пойду против, - пробасил профессор.
- Почему? – возмутилась Вера.
- Потому что я тоже родитель, и не хотел бы, чтобы мои дочери ушли в монастырь, - пояснил он.
- Но это мое желание!!!
- Душенька моя, Верочка! Желания человека постоянно меняются. Сегодня я желаю одно, а завтра другое. Я в семь лет мечтал стать шарманщиком, а в двадцать семь, мечтал совершить революцию. И хорошо, что мне это не удалось. Я, вовремя сменил, свою мечту, на другую - решил совершить революцию в исторической науке. Это я к тому говорю, моя ласточка, что монастырь, это не то место, где можно в любой момент изменить свое желание и вернуться домой.
- Никто меня не понимает! Никто! - зарыдала Вера.
- И давно ты решила уйти в монастырь? – спросил он.
- Полгода назад, - ответила девушка, и вытерла рукой слезы.
- Вера пойми, твоя мама, не будет слушать меня. Я чужой, незнакомый человек.
- Но вы профессор!
- Ну и что. Любая мать, считает, что она умнее всех профессоров в воспитании своих детей.
- Что же мне делать? – подавленно спросила Вера.
- Ждать. Терпение и смирение – вот что помогает нам жить. Когда тебе будет сорок лет, я уверен, мама отпустит тебя в монастырь.
- Это так долго. Еще тринадцать лет ждать!
- А ты займись каким-нибудь делом. Выйди замуж, нарожай детей, как вырастишь их, так уходи в монастырь. И поверь мне, время ожидания, стрелой пролетит.
- И вы туда же. А, я не хочу выходить замуж! - крикнула девушка и вылетела из библиотеки.
Профессор покачал головой, и пробормотал:
- Какие интересные девушки пошли. В мое время, девушки плакали, если их замуж не берут. А сейчас плачут, если их в монастырь не отпускают.
Милана не приходила, и он посмотрел в окно. На небе догорал закат, в библиотеке стало сумрачно, а он только сейчас это заметил. Профессор отложил пожелтевший лист бумаги, и пока еще совсем не стемнело, решил обследовать замок. Привидение, обитающее в замке, заинтересовало его. Вообще-то, Милорадов, по роду своей работы, в привидения не верил, хотя видел их не раз. Но все предыдущие привидения, были бутафорскими, не настоящими, а ему хотелось посмотреть настоящий призрак. А вдруг, эта прекрасная Стефанию самая настоящая.
Страха у него не было. Бабка повитуха Татьяна, при первом его крике, оповестила мать, что младенец будет жить долго, счастливо, и умрет своей смертью за столом. Мама профессора, с тех пор боялась сажать его за обеденный стол. И кормила где придется: сначала на руках; потом на подоконнике, где он любовался небом и голубями; потом она ставила ему на колени старинный позолоченный поднос с блюдами, и часто эти блюда, оказывались на полу. Потом, ее дело продолжила жена. Покойная Наталья не пускала его за письменный стол. Она была уверена, что он умрет, именно за письменным столом. В итоге, профессор перевернул шкаф, оборудовал его под письменный стол, и жена успокоилась. Сидя у шкафа, он точно не умрет.
Профессор вышел из библиотеки, закрыл дверь на ключ, и положил ключ в карман сюртука. Он спустился на первый этаж, и принялся методично обходить замок, прислушиваясь к голосам, доносящимся из-за дверей. Он уже давно решил, что ночью, обойдет весь замок еще раз, а для этого, хорошо бы увидеть все здание при дневном свете.
Гуляя по коридорам, он старался, чтобы никто его не видел. И сделать это, было не трудно. Коридоры были пустынны, и он всего один раз увидел человека. Это была Ирина, но она его не видела, так как, услышав ее шаги, он успел спрятаться за греческую статую воина со щитом. Ирина несла кувшин. Она вошла в комнату, и он услышал в приоткрытую дверь, недовольный голос Варвары. По мнению Вороновой, Кукушкина слишком долго несла горячую воду.
Профессор обошел весь замок, и нарисовал у себя в уме, план здания. Замок представлял собой букву «П», и хозяйственный двор располагался, как бы внутри этого «П». Но, обходя замок снаружи, он почему-то этого не заметил. На первом этаже находилась безлюдная кухня с кладовыми, подвал-ледник ( куда он тоже залез и сразу замерз), столовая, и большой зал для балов, покрытый пылью.
На первом этаже было три входных двери: парадный вход; черный вход для слуг, со стороны кухни; и третий вход, около бального зала, которым давно не пользовались. Эта дверь была на замке, покрытом паутиной, и черный паук, доедал там наивную муху. Профессор был уверен, что здесь есть, и другие потайные двери, но он вряд ли их распознает.
Весь второй этаж занимала семья Вороновых, и лишь покои князя, находились на третьем этаже, в правом крыле здания. В левом крыле проживали Милорадовы. Четвертый, и последний этаж был закрыт. Прочная дубовая дверь, перекрывала доступ в покои, и профессор задумался. Каким же образом старый учитель Бодлер забрался на крышу? Неужели, в приступе белой горячки, он научился проходить сквозь дубовые двери?
Профессор вернулся в свои покои. За окном резко стемнело. В гостиной горели свечи. Милана, дожидаясь отца, читала при свечах «Илиаду». Увидев отца, она отложила книгу, и спросила:
- Папа почему, тот, кто написал письмо, так к нам и не подошел. Может его уже убили, или заточили в темницу замка. Или это был монах Василий. А может, это был покойный Бодлер? Или Калерия? Или это Вера написала? А может, мы его еще не знаем. А может…
- Милана, свет мой, успокойся. Я знаю, кто написал это письмо.
- Кто? – воскликнула она.
- Пока не хочу говорить. Сначала, я сам проясню этот вопрос. Возможно, этот человек, написал письмо в порыве отчаяния, а теперь об этом сожалеет.
- Папа, скажи мне, пожалуйста, кто это, а то я всю ночь спать не буду.
- Будешь, милая моя, будешь. Ты такая засоня, что даже огненное любопытство, не отгонит твой сон.
- А, как ты догадался, кто написал письмо?
- Ты бы тоже могла догадаться, если бы отметила, одну маленькую фразу.
Милана принялась ласково упрашивать отца открыть ей секрет, и скоро он сдался. Как сдавался всегда, если дело касалось его дочерей.
- Письмо Гордиславе написала Надежда. Помнишь, она сказала в библиотеке, что только она и мать, называют этот замок Коломенским. Остальные называют его замок Ворона, или просто замок. А, в письме было написано, «приезжай в наш Коломенский замок». Варвара, написать нам письмо не могла, так как она только и мечтает, чтобы мы отсюда быстрее убрались. Остается одна Надежда.
- Как просто, - разочарованно протянула Милана, поцеловала отца, и отправилась спать.

Варвара вошла в кабинет, и свет свечей в канделябре, на миг померк. Князь скрипнул зубами, и продолжил чтение.
Жена поджала тонкие губы и гневно сказала:
- Ваше сиятельство! Вадима надо срочно женить!
- Прямо сейчас? – удивился Владимир, и закрыл книгу.
- В ближайшее время…м-м-м … через неделю. Нет, лучше через пять дней.
- А зачем так торопиться? Вадим влюбился? В кого?
- Не знаю, в кого он влюбился, но он бегает за этой вертихвосткой Миланой.
- Что ж, хорошая невеста – имеет состояние, умна, и из хорошей семьи.
- Вова, ты, что белены объелся. Как только Милана, со своим папочкой, войдет к нам в дом, так ты сразу отправишься на виселицу.
- А, мы бросим все это дело, и начнем жизнь с чистого листа. И скрывать нам будет нечего.
- Ни за что! Еще рано. Я вижу, у тебя от этих книг, совсем помутился рассудок.
- Варвар-р-р-а, ты говори, да думай, что говоришь! Не зли меня, я во гневе страшен, - зло вскинулся князь и Варвара, деланно улыбнулась, показывая, что она все поняла. Князь вышел из-за стола и принялся метаться по комнате. Вдруг, он резко остановился, и, глядя в темное окно, отрубил:
- Пора все кончать! Хватит! Все дети обеспечены, пора и на покой.
- А внуки? Им тоже надо, - взвилась Варвара.
- Ты еще о правнуках подумай, и обеспечь всех до двухтысячного года!
- В двухтысячном году, сестра Феодосия сказала, будет конец света, - уточнила Варвара.
- Тогда вообще, зачем все это? – князь обвел рукой кабинет, и как бы обвел весь мир.
- А, затем, что пока мы живы, надо жить. И жить – хорошо.
Вова, я уже давно нашла невесту Вадиму. Дочь графини Елены Грачевской. Невеста - красавица, кровь с молоком, груди, как ведра, десятерых выкормит. Вова, если ты согласен, я утром пошлю в Москву курьера.
- Нет! Если Вадим полюбил Милану, пусть женится на ней.
- Милана, нам родственница.
- Ха-ха! Десятая вода на киселе.
- Все равно родственница. Грех!
- Если так смотреть, то все кто живет в России браться и сестры. У меня в роду, и татарская принцесса, и осетинская, и лезгинская, да и у тебя тот же набор принцесс. Хотя, я помню, у тебя прапрабабка была бурятская принцесса. Я слышал, Анга была редкая красавица.
Варя, в России все люди – родственники, и что же теперь нам, в Китай ехать жениться.
- Опять свой Китай вспомнил. Вот странная страна - никто ее не видел, но все слышали. Вова, такой страны-то нет, тебе голову морочат! – отрезала жена.
- А, в книгах есть, и товары оттуда идут.
- А еще, в твоих книгах, есть сказки Пушкина, и сказка о Синдбаде мореходе. Вспомнил какую-то страну, о которой все слышали, но никто не видел. Это английские купцы нам голову морочат. Сделают свой товар, напишут загадочный «Китай», и продают нам втридорога. Вспомни, сколько ты за эту страшенную китайскую вазу денег отвалил! Да, за свой-то английский товар, они столько не выручат.
- Эта страшенная ваза, имеет тысячелетнюю историю.
- Вова, тебе наврали. Она выглядит, как будто ее вчера в Ливерпуле сделали.
- Нет, не врут. У меня ее антиквар проверял. Вазе тысячу лет, и хранилась она в императорских покоях. О том китайские записи говорят.
- Записи!!! Да кто такими закорючками писать будет? Специально такую китайскую грамоту придумали, чтобы людей дурачить. Все равно ее никто не поймет, так что переводи, что хочешь. Хочешь, читай эту закорючку, как «да»; хочешь, будет «нет»; а захотел, переводи его «дурак ты, Вова». Эх, опять ты, мне заморочил голову, своим сказочным Китаем. Ваше сиятельство, вы согласны, женить Вадима?
- Пока невесту не увижу, не соглашусь. Последняя твоя невеста, была похожа на коломенскую версту: длинная, худая жердь, как будто ее в темнице десять лет морили. И на лицо, вылитый крокодил: голова-огурец, нос орлиный, губы – вареники. Я как эту Марфу увидел, мне плохо стало и затошнило немного.
- Зато, у нее такое приданное, что и английский король бы, на ней женился.
- Вот пусть, английский король на ней и женится. Если у него английского духу хватит. А наш Вадим, жених не бедный, и невеста, должна быть, не хуже Миланы.
- Так ты может, сам в нее влюбился, старый хрыч? – взъярилась жена.
- Я бы влюбился, да уже давно позабыл, что такое любовь, и с чем ее едят. Старый я стал. Я теперь, только книги люблю, певчих птичек, и тебя – моя прекрасная ворона, - примирительно ответил князь, и сел к столу читать книгу.
Жена вроде бы успокоилась, и вышла из кабинета. В коридоре, она остановилась, и в ее глазах вспыхнул мстительный огонь.

Профессор потушил свечку, лег одетый на постель, и стал ожидать, когда наступит полночь. Привидения, обычно гуляют в эту пору. За окном стал завывать ветер, и он молился, чтобы тучи не закрыли луну. Если он будет бродить по замку со свечкой, то Стефания, вряд ли появится перед его очами. Дверь в его спальню со крипом отворилась, и он притворился спящим. Гостиная была закрыта на три замка, и к нему, конечно же заглядывала дочь. Наверно ей захотелось поболтать при свечах, но у него не было времени, проводить время впустую.
В 11 часов профессор поднялся с постели, сделал на постели из подушек бутафорское тело, накрыл его покрывалом и пошел надевать наряд, которым обычно пользуются японские разбойники нин-дзи. Милорадов надел на себя черную одежду и перчатки, а светловолосую голову и лицо обмотал черным шарфом. Затем, тихо на цыпочках, вышел в коридор. Варвара выдала им два единственных ключа, которые они поделили с дочерью, и он закрыл своим ключом дверь общей гостиной. В спальне находилась дочь, и он не хотел, чтобы Стефания ночью наведалась к ней.
Милана заглянула в спальню к отцу. Дверь скрипнула, но отец продолжал безмятежно спать. Она успокоилась, вернулась к себе в спальню, зажгла свечу, сделала из подушек бутафорское тело, накрыла его покрывалом, и принялась одеваться, как японские разбойники нин-дзи. Об этих разбойниках, ей рассказывал отец, и она в который раз восхитилась, до чего же он много знает. Об этих разбойниках, на Руси, наверно знают несколько человек, и среди них – ее отец.
Милана достала из шкафа одежду, которую позаимствовала, на время у отца, и стала торопливо одеваться. Отец был намного выше ее, плотнее, и все на ней болталось, как на вешалке. Размахивая одеждой, она смахнула флакон французских духов на пол, и в комнате разлился густой аромат цветущего яблоневого сада. От резкого удушливого запаха, заболела голова. Милана настежь открыла окно, и на подоконник тут же сел, неведомо откуда появившийся белый лебедь. Женщина не стала прогонять его, прошла к зеркалу, и тихо рассмеялась. Наряд ее был ужасен: черные мужские лосины, черная мужская рубашка с жабо, кожаные перчатки и черный шелковый шарф, обмотанный вокруг головы.
Женщина затушила свечу, и на цыпочках пошла в коридор.
У нее было второй единственный ключ, и она тщательно закрыла гостиную. Ей не хотелось, чтобы какая-нибудь призрачная Стефания, пробралась к отцу в спальню. Хватит с него одной княгини Екатерины Б. А, кстати, очень странно, что она еще не примчалась в замок. Наверно, Екатерина, заболела и не может встать с постели….

Вадим открыл, украденным у матери ключом, дверь гостиной Милорадовых и замер. В покоях стояла мертвая тишина, и он на цыпочках пошел в спальню, к Милане. Дверь спальни со скрипом отворилась, он затаил дыхание и замер на пороге. Но Милана продолжала лежать неподвижно, и ее умопомрачительную фигуру заманчиво очерчивал серебристый лунный свет. В спальне стоял приятный аромат цветущего весеннего сада, и мужчина улыбнулся – она его ждала.
Вадим скинул с себя рубашку, лосины и, уже не в силах сдержать себя, прыгнул в постель. Мужчина изо всей силы сжал женское тело, и нахлынувшее вожделение мгновенно прошло – все было не так. В его руках была мягкая, воздушная подушка. Вадим встал с постели. По ногам пронесся холодный ветер из открытого окна, и он быстро прошел к нему. У него мелькнула мысль, что дочь профессора сошла с ума, и выбросилась из окна. Хотя днем, она выглядела вполне нормальной. Но кто их знает, этих дочерей профессоров. Вадим выглянул за окно, и внимательно осмотрел лужайку под окном. На лужайке под лунным светом, сидел неведомо откуда появившийся белый лебедь. Увидев его, лебедь гортанно печально крикнул, и взлетел в черное небо. Вадим перекрестился, схватил лосины и быстро покинул этих чародеев и магов Милорадовых.
Через десять минут, Вадим вскочил на оседланную лошадь, и понесся в непроглядную даль. Он так погонял коня, что гнедой Орел запнулся копытом, о корень, и скинул горячего седока на каменистую дорогу. Острая боль пронзила тело, и он потерял сознание. Когда Вадим очнулся, и стал медленно встать с земли, жгучая невыносимая боль пронзила правую руку...

Варвара так торопилась, что не стала одеваться, и отправилась к пункту своего мщения в своей широкой белой сорочке. Она поднялась на третий этаж, и пошла, прячась за статуи и вазы, к покоям Милорадовых. Дойдя до цели, она открыла своим то ли четвертым, то ли пятым ключом, дверь гостиной, и на цыпочках пошла в спальню гостьи. За корсетом, у нее была припасена бутылочка со сладким отваром, которую она хотела вылить в стакан Миланы. Она и не думала травить Милорадову. Это слишком опасно. Ее отец сразу все поймет, и мгновенно обломает ей крылья, а может и клюв с головой вместе. Отвар был нужен, чтобы обезвредить Милану на три дня.
Высокая температура, боли в желудке и голове, прикуют Милорадову к постели на три дня, а через три дня, профессор просмотрит сундуки, и уберется вместе с доченькой из коломенского замка.
Дверь спальни скрипнула. Варвара вздрогнула от страха, а потом от ужаса. Ее глазам предстала страшная, ужасающая картина… Постель была смята, подушки разбросаны, а на полу валялась белоснежная рубашка сына. По голым ногам пронесся холодный ветер. За окном, кто-то горестно гортанно крикнул, и она бросилась к окну. Пока она бежала, ее пронзала страшная мысль. Эта негодяйка, Милорадова выкинула ее сына за окно, и сбежала из замка, а ее сын, полумертвый стонет внизу, на лужайке. Варвара выглянула из окна. На лужайке сидело два белых лебедя. У одного из них было сломано правое крыло. Увидев человека, один лебедь взлетел на крышу, а другой, волоча крыло, забился под кусты. Варвара перекрестилась, и довольно улыбнулась. Она была уверена, что лебедь со сломанным крылом, это Милана. Так ей и надо. Пусть не летает в дни траура, по чужим гнездам.
Радостная Варвара, словно на крыльях летела к себе в спальню, и ее белоснежная сорочка, развевалась огромным белым парусом призрачного корабля.
Профессор медленно шел, прижимаясь к левой стене. Вдоль этой стены в нишах громоздились огромные вазы, статуи, и в любой момент он мог за них спрятаться. Свой обход он начал с первого этажа, и уже добрался до своего третьего. В замке стояла тишина, и ни одна тень, не мелькнула в бледном лунном свете.
Неожиданно, в конце коридора, появилась белая сияющая, призрачная, тень, и он юркнул в узкую нишу, за мраморную статую козлоподобного Сатира. Но лучше бы он этого не делал. Когда Милорадов захотел выглянуть, чтобы посмотреть на Стефанию, он не смог пошевелить ни рукой, ни ногой. Мраморная статуя, закрепленная болтами к дубовому паркету, и каменная стена - схватили его в такие железные тиски, что он никак не мог понять, а как же он сюда втиснулся. Мимо статуи Сатира промелькнула призрачная женщина в белом, но голова профессора, застряла в таком положении, что он практически ничего не мог увидеть. Единственное, что он заметил краем глаза - это промелькнувший белый парус. Привидение ускользнуло и теперь, в его голове сияла одна призрачная мысль: как отсюда выбраться. Если он не придумает гениальный план, то завтра, все домочадцы замка, будут стоять около этой статуи похотливого козлоподобного Сатира. Профессор задумался…время у него было достаточно… хотя иногда, время летит так быстро… и так медленно, особенно если ты зажат в тиски Сатира…

Милана медленно шла вдоль левой стены. Она готова была в любую минуту спрятаться в нишу за статую или вазу. Обход она начала с первого этажа, и уже добралась до своего третьего. Во время обхода, она никого не встретила. В замке стояла мертвая тишина, и ни один призрак не мелькнул в бледном лунном свете. Неожиданно, с правого крыла, из кабинета князя послышались ужасные крики. Дверь громко хлопнула, и по коридору послышался топот двух человек. Один из них убегал, а другой догонял. Люди приближались. Милана, обезумев от страха, оглянулась, и мигом влезла в огромную вазу. Забравшись в укрытие, она высунула свою голову в черном шарфе, и увидела убегающего голого мужчину. Голый призрак мелькнул к лестничной площадке, и тут же исчез на лестнице. За ним промелькнула черная тень. Громкий топот удалялся. Вскоре, внизу, кто-то страшно вскрикнул, и все стихло.
Милана была в отчаянии. Все ее японское предприятие было напрасно. Голая и черная тень, все, что она успела увидеть. Как назло, она была слишком далеко от лестницы, а лунный свет, такой бледный и тусклый…
В замке стояла мертвая тишина. Милана попыталась выбраться, но не смогла пошевелить ни рукой, ни ногой. Ее заклинило в вазе, словно в тиски. Наружу торчала одна голова, обмотанная черным шурфом, а плечи не могли выбраться из узкой горловины. Какое-то время, она пыталась, раскачать вазу, чтобы та упала на пол и разбилась, но ваза стояла, словно непоколебимый Эльбрус.
Милана готова была заплакать. А, если она не выберется до утра?
А утром, все домочадцы замка, соберутся вокруг этой дурацкой вазы, и увидят ее в МУЖСКОЙ одежде? А что она скажет отцу? А, что о ней подумают сестры? А, что подумает Вадим? А, Варвара? Милана представила ее злорадное лицо, заплакала, и соленые капли потекли по гладкой поверхности синей вазы, где бесконечно летели два немецких лебедя.

В замке стояла тягучая тишина, лишь на третьем этаже, тихо плакала синяя ваза с лебедями. Да тихо пыхтел, мраморный Сатир.

Вадим, поддерживая больную руку, поднялся в покои матери и постучал в дверь ее спальни. Варвара никогда не держала в замке врача, и всех лечила сама. Даже сломанные руки и ноги, она приводила в идеальный порядок.
Он постучал в спальню, и в сломанной руке сверкнула молния. Мать, словно стояла у дверей, мгновенно открыла ее, и ахнула:
- Вадим! Сыночек! Ты весь в крови! У тебя сломана рука!
- Да, наверно сломана, - вздохнул он.
- Правая рука?
- Правая, - устало ответил Вадим.
- Кто тебе сломал? Милана?
В руке Вадима опять сверкнула адская боль, и он машинально кивнул головой. Объяснять матери эту ночную историю не хотелось. А в принципе, именно из-за Миланы, он сломал руку. Если бы она была в постели… а еще лучше, если бы он остался в своей постели… Хотя, может, завтра снова пойти к ней… если конечно рука перестанет болеть…

В коридоре стало светлеть. Тело профессора деревенеть. Он опять представил весь ужас того, в каком виде его найдут, и изо всех сил рванулся. Статуя дрогнула, и половина Сатира отвалилась. На постаменте остались стоять только мощные ноги с копытами. Милорадов выбрался из ниши, и мельком взглянул на копытообразную половину статуи. Она оказалась гипсовой, раскрашенной под мрамор.
Милорадов вошел в гостиную, и заглянул в спальню к дочке, чтобы увидеть ее живой и невредимой. Комната Миланы была пуста, на полу валялась мужская рубашка, и, взбешенный Сатиром, отец, решил дождаться распутную дочь. Эх, если она сейчас войдет, то он за себя не ручается. Он ее убьет! Нет, он ее четвертует! Нет, он ее убьет, четвертует, и закопает. Нет, он ее откопает и задушит…
В коридоре стало светлеть. Милана опять представила, как ее найдут. В мужской рубашке! В лосинах! В вазе, где торчит одна голова, без прически! От вида этого ужасного видения, Милана изо всех сил рванулась. Ваза с лебедями качнулась. Она рванулась еще раз, и ваза грохнулась на пол. Милорадова выбралась из осколков, и оглядела себя. На ее счастье кроме множества мелких порезов, никаких страшных ран не было, так как ваза оказалось не фарфоровой, а гипсовой, раскрашенной под фарфор. Но лебеди, все равно были немецкие. Их рисовал немецкий маляр Адольф Битлер, рожденный на коломенской земле.

Милана открыла дверь гостиной и вошла. Отец сидел на диване в японском костюме нин-дзи - бледный и несчастный. Около него сидело два несчастных лебедя, и один из них, при ее появлении, гортанно вскрикнул…
Алексей Платонович увидел открывающуюся дверь и вздрогнул. В гостиную вошла дочь в японском костюме нин-дзи – несчастная и окровавленная… и лебедь, вместе с ним, горестно крикнул.
Милорадовы так настрадались во время своего коломенского расследования, что лишь вкратце коснулись ночных приключений, все детективные выводы отложили на завтра, и завалились спать.

В дверь гостиной постучались. Профессор открыл глаза, медленно поднялся с лебяжьей перины, и, как лунатик, пошел к двери. В коридоре стояла хозяйка замка. Веселая Варвара радушно пригласила их на завтрак. Милорадов закрыл за ней дверь, и вспомнил, что сегодня обещал Виссариону приехать в монастырь на утреннюю молитву. Но теперь, придется молитву пропустить. Хотя он вчера, и так вволю намолился, когда сидел с этим проклятым языческим Сатиром. Отец разбудил дочь, и Милана медленно, словно пьяная поднялась с лебяжьей перины. Милорадовы привели себя в приличный вид, и, полусонные, отправились на завтрак. Завтракать не хотелось, хотелось спать, но в чужой замок, со своим уставом не лезут.
В столовой было шумно. Семья Вороновых обсуждали странные события, произошедшие ночью. Вера не принимала никакого участия, в этом гаме. Она тихо грустила и смотрела в окно. За окном осыпалась молодая плакучая береза.
Саша веселился. Учитель Марсель Марсо, грустил, и тоже смотрел на осыпающуюся молодость. В столовую неслышно вошли Милорадовы – бледные, с отсутствующим взглядом, и в столовой мгновенно наступила тишина. Царские гости сели за стол, и одновременно улыбнулись, странными, потусторонними, улыбками. Дело в том, что Милорадовым, одновременно показалось, что хозяева, слишком странно на них смотрят. Поэтому, они, продолжая спать на ходу, учтиво улыбнулись.
Все поднялись из-за стола, и приступили к молитве. Профессор решил молиться молча, и сквозь сон, заметил, что теперь на него смотрят, с еще большим ужасом. Особенно странно смотрела Варвара. Скоро она не выдержала, и, прервав общую молитву, дрожащим голосом, спросила:
- Алексей Платонович, вы забыли молитву? Может, вас бес попутал?
Профессор мгновенно понял, что его молчание воспринимается, как вселение в него беса, и он громовым басом, питерского дьякона Николая Шаляпинского, начал читать молитву с первого слова, и до последнего. Воронова, выслушала ее, словно райское пение, мигом успокоилась, и все сели за стол.
Чтение Шаляпинской молитвы разбудило профессора и привело всех в благодушное состояние. Вот она – сила Шаляпинского искусства!
Все начали переговариваться. Напротив профессора сидел молчаливый Вадим с рукой на перевязи. Молодой человек, то искоса бросал горящие взоры на его дочь, и Милорадов заметив это, чуть не подавился гречневой кашей.
Варвара доела кашу, выпила эфиопское кофе с русским молоком, и заинтересованно сказала:
- Алексей Платонович, Вы знаете, что у нас в замке ночью, черти побывали?
- Неужели черти побывали? Ужас! - деланно возмутился профессор, и как будто отгоняя черта, стукнул ложкой по синей фарфоровой тарелке.
- Вы сегодня поедете в Воскресенский монастырь? – спросила Варвара, и тоже стукнула ложкой по тарелке.
- Обязательно поеду, сразу же после завтрака, - ответил он.
- Тогда, попросите отца Виссариона, срочно приехать и освятить наш коломенский замок.
- Хорошо, обязательно ему скажу.
Милана, услышав про черта, проснулась, оживилась, и полюбопытствовала:
- А как Вы, Варвара Карповна узнали, что в замке черти были? Вы их видели?
- Я их не видела, но слышала. Сначала они кричали, а потом пошел такой грохот, хоть всех святых выноси. Греческую статую разбили и немецкую вазу с лебедями. Я от страха, чуть не померла.
- Я тоже, чуть не померла, - вмешалась веселая Люба, и толкнула локтем Надежду, застывшую от страха.
- Никаких чертей не было! Это Стефания разбушевалась! - отрезал князь Владимир и уткнулся в кашу.
- Как это не было – были! – вскипела Варвара. – Стефания никогда ничего не ломала, а тут статуя и ваза на мелкие куски разломаны. Взбесилась она, что ли?
- Может, Стефании надоел твой гипсовый козел, - усмехнулся князь.
- Вова, это не козел, а Сатир. Сам прекрасно знаешь.
- А выглядит, как козел, - снова усмехнулся князь. – Мне, он сразу не понравился. Я видал, и покрасивее козлов.
- Хорошо, я согласна. Козел ей не понравился, а ваза с лебедями при чем? Ваза немецкая, а лебеди – райские птицы.
- И, ваза ей не понравилась. Ее в рай, не взяли, вот она, и бесится.
- Так эта ваза, четырнадцать лет стояла, что же она ее раньше не сломала? И Сатир тринадцать лет стоял, как новенький.
Князь задумался, а Милана, чтобы откопались от этой вазы, с ученым видом, сказала:
- Может, Стефания подумала, что в этой вазе, ее возлюбленный каменщик заточен.
- Так она мне, все вазы переколотит, и статуи заодно. Вова, надо что-то делать. Иначе, эта Стефания нас разорит, – вскинулась Варвара.
- Не разорит, - вмешался профессор, чтобы хозяйка побыстрее забыла про свою дешевую гипсовую вазу и гипсового козла.
- Почему Вы так думаете? – сузив глаза, спросила Варвара.
- Если она вас разорит, где жить-то будет. Привидения в лесу не живут, им надо камин и прочие райские условия. Поэтому, не переживайте, Варвара Карповна, Стефания будет Вас беречь, как зеницу ока.
Варвара не успокоилась, и обратилась по-французски к Марселю:
- А, Вы мосье Марсо, что-нибудь знаете об этих чертях? Вроде французы всегда все знают.
- Я хорошо говорить по–русски, Барбара Ворон. Черти – это черный плохой козлик. Я – учитель дитя, и козлик не изучать.
Любовь с Надеждой прыснули от смеха, и мать осуждающе посмотрела на них.
Завтрак подошел к концу, и профессор пошел наверх, собираться в дорогу. Люба загорелась идеей поехать в монастырь с Милорадовыми, и принялась выпрашивать у матери разрешения. Но мать, не хотела даже об этом слушать. Вера молча встала и ушла, словно монастырь ее не интересовал. Мать ушла следом за ней, и Люба пристала к отцу. Князь тут же дал разрешение ехать, и шестнадцатилетняя барышня запрыгала от радости.
Милана вышла из-за стола, сходила на кухню, и попросила у старой, полуглухой кухарки, еду для лебедей. Лебеди гуляли в загоне вместе с курами, и крылатая супруга, не улетала от своего однокрылого мужа. Варвара перевязала сломанное крыло, и Милана надеялась, что до зимы, лебеди успеют улететь в теплые края.
Милорадовы одновременно оделись к выезду, (что выглядит очень странно и загадочно), и одновременно вышли из спальни в гостиную. Профессор поправил перед зеркалом сюртук. Милана подошла к отцу, и торопливо прошептала:
- Папа, с нами едет Любовь, и по дороге нам не поговорить. Что ты думаешь о ночных событиях?
- Пока ничего умного, - пространно ответил он.
- Тогда скажи глупое, - пристала дочь.
- Голое привидение сбивает меня с толку.
- А, что ты думаешь, об одетом привидении.
- Пока, я думаю, что оба привидения из одной оперы, вернее из одного замка.
- Очень глубокомысленное сообщение, – фыркнула дочь.
- Я же тебе говорю, что у меня в голове, пока одни глупости.
- Папа, как ты думаешь, может одетое привидение, не успело раздеться?
- А, может, у голого привидения износилась призрачная одежда, - разозлился отец, прошел к шифоньеру и достал белую рубашку Вадима. Он потряс рубашкой перед ее носом, и грозно спросил:
- Узнаешь?
- Первый раз вижу. Ты что теперь одеваешься, как денди?
По-моему, это слишком уж молодежное, для тебя.
- Это рубашка Вадима. Я ее в твоей комнате нашел. Он тебя ждал, а ты в это время застряла в вазе, и никак не могла выбраться из нее, чтобы броситься в его объятия.
- Папа, как ты мог такое подумать обо мне! Я еще люблю своего мужа, и Вадим для меня, пустое место, ноль, зеро.
- А почему его рубашка, в твоей комнате на ковре валялась.
- Не знаю… а может, это Варвара подбросила?
- А может, это Вадим бежал голый по коридору?
- Нет, папа, это был не Вадим.
- Ты его по фигуре узнала? Или еще по чему-нибудь?
- Папа! Как ты можешь, так говорить? У того привидения, были короткие темные волосы, а у Вадима длинные светлые локоны.
- Понятно… извини, моя ласточка…извини.
Милана, изобразила, оскорбленную невинность, надула губы и села на диван. В гостиную влетела радостная, веселая Любовь, и странный разговор двух коломенских детективов закончился.
Карета стояла у крыльца. Милорадовы стояли невдалеке от кучера и ожидали младшую сестру. Люба забыла взять с собой в дорогу шляпку и веер, и побежала в свою комнату за забытыми вещами. Марсель и Саша гуляли в парке. Учитель по ходу дела объяснял ученику географию, и до них доносились названия западноевропейских стран: Генуя, Пруссия, Франция, Шотландия....
Дверь замка оглушительно хлопнула. На крыльцо выбежала Любовь, а следом за ней, вышла Надежда, которая только сейчас решила ехать вместе с ними - все равно одно место пропадает, да и в замке сидеть, скука смертная. Кучер улаживал рядом с собой, ружье, взятое в дорогу. Люба крутилась рядом и напевала французскую песенку.
Ружье неожиданно выстрелило. От порохового заряда: опалило шляпу профессора, у мраморного Икара обломилось крыло, стая ворон, с ужасным криком взметнулась в чистое голубое небо, и Марсель Марсо, находившийся неподалеку, принялся с ученым видом, объяснять Саше, анатомию ворон. На крыльцо выбежала, бледная как мел, Варвара. Узнав у Любы, что случилось, она отобрала у кучера-сторожа ружье, и треснула его прикладом по спине. Потом вернула ружье сторожу, и показала ему кулак.
Наконец все уселись, и карета, подрагивая рессорами, двинулась в Воскресенский монастырь. За воротами замка, тянулся мрачный непроглядный еловый лес, и профессор спросил у Любы:
- Вы всегда берете с собой в дорогу ружье?
- Всегда. У нас тут лет десять, как разбойники паломников грабят. Сами знаете, все паломники едут с деньгами: кто берет с собой, только на дорогу, а кто–то везет много денег, чтобы сделать пожертвования монастырю. А теперь, из-за разбойников, паломники собираются в большие караваны. Но некоторые, то ли по недоразумению, то ли по незнанию, едут одни.
- А, облавы на них часто устраивают? – спросил профессор.
- Наш урядник, каждые два месяца облаву проводит, но они какие-то неуловимые и странные.
- Почему странные? - вмешалась Милана.
- Эти разбойники, даже летом носят шубы, вывернутые наизнанку, и лица прячут. У них на голове монашеские клобуки с прорезями для глаз. Оттого в монастырь стали меньше ездить. Отец Виссарион, после каждой пустой облавы урядника проклинает, а тот злится, и кричит, что пускай сам отец Виссарион попробует хоть одного поймать.
- Первый раз слышу, чтобы на Руси, японские разбойники водились, - пробормотал профессор.
- А, почему японские? – спросила Люба.
- А, потому, что они тоже надевают черные шапки с прорезями для глаз.
- Интересно, а зачем они в этих клобуках грабят, - спросила Люба.
- Потому что, они местные, а не приблудные. Ограбят паломника, и по домам, - пояснил он.
- Урядник, тоже так же говорит, а отец Виссарион, не верит. Однажды, монах Василий, придушил одного разбойника, а он оказался чужаком. Никто его не узнал. Так и схоронили его под осиной, без имени.
- Это тот монах, которого убили? - поинтересовался он.
- Да. Только это давно было – два года назад.
Глаза Миланы вспыхнули, и она спросила у Любы:
- А монахов разбойники грабят?
- Конечно, нет - монахи святые люди, - ответила Люба.
- Монахов не грабят, потому что у них нечего брать, - уточнил профессор, и посмотрел на молчаливую Надежду. Она спала.
Карета въехала в большую деревню, и до них донесся удивительный шум. Где-то вдали слышались громыхание кастрюль и сковородок, громкие крики, нецензурная брань и улюлюканье. Профессор выглянул в окно, но трактовая дорога, пролегавшая через село, была пустынна, а точнее всего, на удивление пустынна. Люба, услышавшая этот шум, приказала кучеру догонять «волка», и повернулась к Милане:
- Вы наверно, этого никогда не видели, сейчас по деревне «Волка» ведут.
- Кого? - спросила Милана.
- Волка! Это человек, который в лесах коров ворует. У нас же коровы и овцы сами по лесам бродят. Иногда, одна, две пропадают, а «волки», много коров уводят. Эти воры зарежут в лесу корову или овцу, а шкуру и мясо задешево промышленникам сбудут, тем, что солонину готовят. Редко когда «волка» выслеживают, но если вора на деле застанут, тут же ему самосуд устроят. По старинке. Сначала выпорют розгами, потом снимут с зарезанной скотины шкуру, и с кровью, наденут на вора. А уж потом, водят из деревни в деревню, с криками, звоном сковородок, бранью и побоями. После того человек на всю жизнь опозорен, и ни один порядочный мужик на двор его не пустит.
Карета догнала процессию на горке. Впереди шел человек в окровавленной овечьей шкуре, а позади него и по бокам, шла толпа человек в сто. Дети улюлюкали, и весело кричали: «Волка ведут! Волка поганого!» Бабы гремели сковородками, кастрюлями и от души бранили «Волка в овечьей шкуре». Мужики пинали его под зад, давали затрещины, и толкали. Волк падал на пыльную дорогу, его поднимали, и вели дальше. Все это бы, напоминало профессору языческое действо, если бы не окровавленный человек.
Карета обогнала процессию, и Люба крикнула, чтобы перекричать брань:
- Это Потап! Второй раз ловят, а ему все неймется.
Проснувшаяся Надежда укорила сестру:
- Любаша, неужели тебе не жалко его? Он же тебе маленькой свистульки делал.
- А потом, за эти свистульки, горы добра у нас утащил. Нет, Надя, мне «волка» не жалко. Мне больше жаль, того, у кого он овцу зарезал. Может, у этого многодетного мужика, последняя овца осталась, или он единственную корову потерял. А потом, из-за этого волка, у него дети с голода мрут.
- А, мне Потапа жалко. Он недавно к нам в замок приходил, и мама говорила, что он просил корочку хлеба, – вздохнула Надежда.
Люба засмеялась, и повернулась к профессору:
- Ха-ха-ха! Вот наглость! Наверно он всю корову, без кусочка хлеба есть не хотел. Вот как назвала нас мама, такие мы, и есть. Вера - все духовные книги читает, и в монастырь желает. Надежда – все, надеется изменить мир к лучшему, а я - всех люблю, и Потапа тоже. Он же живой, а могли бы сгоряча убить. Вот пройдет, второй раз по дороге, образумится, да перестанет воровать.
Карета свернула с тракта в непроходимый лес, но вскоре у дороги забелела березовая роща, и Милана попросила остановить карету. У нее затекли ноги, и она хочет немного прогуляться. Сестры, с большим удовольствием поддержали ее предложение. Девушки вышли из кареты. Профессор остался сидеть, и дочь, еле слышно, сказала:
- Папа, иди с Надеждой по роще прогуляйся!
- А, почему с Надеждой? Может, я с Любовью хочу прогуляться, - пошутил он.
- Иди, погуляй с Надеждой, - упрямо сказал дочь.
- Милочка моя, что ты ко мне пристала. А если, я не хочу гулять ни с Надеждой, ни с Любовью. Я не собираюсь портить репутацию юным барышням. И потом, у меня ноги болят.
Милана, сделала удивленные глаза, и прошептала:
- Папа, какие ноги! Ты должен узнать у Надежды про письмо.
- Я совсем забыл, - признался он и продолжил, – но в лес, я все равно не пойду. Не хочу встретиться с коломенскими нин-дзи.
- Поговори с ней у дороги. А я, Любу подальше уведу.
- Только далеко с Любовью не уходите. Не забывайте про разбойников, - предупредил профессор, и нехотя вылез из кареты.
Кучер держал ружье наперевес, а барышни Вороновы, под его прикрытием, собирали подберезовики на обочине дороги. Кучер, так неловко держал ружье, что пришлось профессору показать ему, как надо обращаться с оружием. Милорадову не хотелось, чтобы неловкий сторож, перестрелял здесь, все грибы и березы.
Милана скоро заманила Любу под дерево, где было полно подберезовиков, и профессор остался с Надеждой.
- Свет мой, Надежда. Я бы хотел у Вас узнать, зачем Вы написали Гордиславе письмо? И что значит: «Речь идет о жизни и смерти?»
Надежда вздрогнула, выронила гриб, и отвела взгляд.
- Я, не понимаю, о чем Вы говорите, - неискренне сказала она.
- Надежда, иногда я умею читать мысли. И сейчас, я слышу, что вы лукавите.
Надежда схватилась за шляпку, со страхом посмотрела на него, и побежала к сестре.
Милана сложила собранные грибы в корзину, стоявшую около кучера, подошла к отцу и спросила:
- Что она сказала?
- Ничего не сказала. Сразу же убежала. Но письмо, точно писала она, и к бабке ходить не надо.
- Папа, как ты думаешь, почему Надежда молчит?
- Здесь два варианта. Или она поняла, что написала несусветную глупость, или она кого-то покрывает.
- Если она хочет покрыть человека, зачем тогда вообще писать?
- Возможно, в тот момент, когда она писала письмо, она многого не знала. А теперь, ее письмо, может повредить близкому человеку.
- Опять двадцать пять! Столько времени прошло, бродим вокруг, да около, а ничего не узнали, - чуть не заплакала дочь.
- Свет мой, Милана, мы только вчера приехали в замок.
- Ну и что. А вдруг, нас Варвара завтра выгонит.
- Не выгонит. Нас сюда царица послала. Мы царские гости, и будем сидеть у ее сундуков столько, сколько нам понадобится.
- А, я не хочу долго сидеть у плесневелых сундуков.
- А, мы постараемся, долго не задерживаться. Разберем сундуки и домой.
- И ты за три дня все узнаешь? – удивилась дочь.
- Может, и не узнаю, но потом, сюда своего человека пошлю. Федор будет собирать информацию, а я буду ее приводить в системный порядок.

Через два часа от начала пути, они добрались до монастыря.
Монастырь стоял в лесной глуши, за высоким каменным забором, на берегу чистого Святого озера, и злато-багряно-изумрудный лес отражался в зеркальной воде.
По берегу бродило большое коровье стадо, стреноженные лошади с быстроногими жеребятами, в озере плавали домашние гуси и утки, а молодой монах-чернец, играя на деревянной дудочке печальную мелодию, следил за монастырской живностью.
Иван сошел на землю и дернул за висевшую у калитку веревку. Вдали послышался звон колокола: залаяли собаки, и чей-то старческий голос изнутри спросил:
- Кого господь дарует?
- Господа Вороновы приехали. И господа Милорадовы тоже, - отозвался кучер.
- Сейчас игумена спрошу, пущать, вас или не пущать.
- Открывай, отец вратарь, мы ведь люди знакомые, не разбойники лесные.
- Без разрешения игумена, не пущу!
- Ты, что новенький вратарь?
- Новенький, поэтому никаких господ не знаю и не пущу.
Привратник, покряхтывая, ушел, а набежавшие к воротам псы заливались внутри монастыря свирепым лаем.
Милана вышла из кареты, посмотрела на небо, и сказала:
- Ну, в этот монастырь, как и в царствие небесное, сразу-то не попадешь.
- В лесу иначе нельзя, - сказал Люба, - здесь на пять верст вокруг ни одного жилья. А бывает, недобрые люди по лесам бродят. Лет четырнадцать назад, Воскресенский монастырь ограбили. Разбойники, заслали сюда своего дружка, под видом паломника. Он ключ вратаря украл и впустил ночью разбойников. Они старцев в кельях заперли, и к игумену пошли. Стали требовать, чтобы он им золото, и деньги отдал. Висарион молчит, и они давай его пытать: и били его, и подошвы на бересте палили, и гвозди под ногти забивали… Виссарион только молился, а потом замертво упал. Разбойники подумали - он умер, бросили его, церковь ограбили и ушли. Поэтому теперь в монастырь, просто так не попадешь. И паломники, теперь живут не в монастыре, а в лесной двухэтажной гостинице. Отсюда ее не видно из-за деревьев. Но гостиница недалеко отсюда стоит, на высоком берегу Святого озера, и высоким частоколом огорожена.
Собаки давно смолкли. В лесу стояла тишина, воздух был свежим и бодрящим. На ближайшую сосну сел дятел, и монотонный стук понесся по лесу. Неожиданно деревянные ворота, обитые железом, отворились, и перед ними предстал игумен.
Отец Виссарион встретил гостей с распростертыми объятиями, и профессор после Любиного рассказа, смотрел на него с великим уважением. Время молебна еще не наступило, но игумен, повел их в церковь. Милорадовы шли за ним, и оглядывались по сторонам.
В центре монастыря стояла небольшая, но высокая, белоснежная церковь; справа и слева, вдоль забора, тянулись беленые монастырские кельи, с узкими окнами, забранными в железные решетки. Дорожки были посыпаны мелкой, красноватой галькой, а вдоль дорожек зеленели маленькие пушистые елочки.
Войдя в церковь, профессор был поражен благолепием убранства. Старинный, ярко-золоченый иконостас возвышался под самый потолок. Перед позолоченными иконами горели толстые высокие свечи, все паникадила были зажжены, и синеватый клуб ладана поднимался к ярко-синему потолку, усыпанному золотыми звездами.
Церковь была пуста, но на клиросе стояли два юных певца, один из них был без руки, и при появлении гостей, певцы запели ангельскими голосами.
Игумен, услышав их пение, прослезился и сказал:
- Новенькие, сироты деревенские, и калеки к тому же. Они еще учатся, но поют уже благолепно.
Профессор прислушался к искусному, непрерывному многоголосию, и спросил:
- Отец Виссарион, а поют-то по византийскому обряду. Это что новая мода пошла?
Виссарион засмеялся:
- Один Вы заметили. А, в нашей глуши, все думают так и надо.
Но вы молчите, и никому не говорите. Все равно, наша вера из Византии пошла, а значит и византийское пение подойдет.
-А не боитесь, за новые порядки расстриг получить? – с улыбкой спросил профессор.
- Нет, не боюсь. Люди от этого пения, воскрешаются. Из грязи повседневной к небу возносятся, и к богу приближаются. И, что тут греховного? А потом, наш монастырь, много прибыли епархии дает, и никто меня не тронет. До меня, здесь игуменом отец Варфоломей был, так он монастырь до ручки довел. Когда я пришел, здесь пять дряхлых монахов было. Последние дни доживали. А сейчас…
Игумен обвел рукой монастырское благолепие и радостно улыбнулся.
Милорадовы и Вороновы под византийское пение: помолились, поставили свечи под святые образа, положили в церковную чашу щедрые пожертвования и покаялись в грехах отцу Виссариону.
Профессор пошел каяться первым, чтобы иметь возможность, для пользы дела, наблюдать за лицами кающихся. В итоге его наблюдений, самой греховной оказалась жизнерадостная Любовь и его дочь Милана, поэтому он эти свои наблюдения, выбросил из памяти. Но после отпущения их грехов, отец Виссарион, был сильно недоволен. Хотя, старался этого не показать.
После церкви, игумен повел их в монастырскую трапезную. Войдя в низкое длинное помещение со сводчатыми арками, все помолились перед иконами. Виссарион благословил еду, и посадил Алексея Платоновича на почетное место рядом с собой.
Шел великий пост, но блюда на столе были не постные, а скоромные жирные, на столе стоял штоф яблочного вина, и Виссарион, оправдываясь, тихонько сказал:
- Хоть идет великий пост, но всегда, святые отцы разрешали в пути и морском плавании скоромную пищу. Вы для нас путники, дорогие гости, и стол для Вас другой.
Прислуживали за столом отец чашник и отец будильник. Оба пожилые, но еще бодрые, и силой не обделенные. Отец чашник, с большим шрамом по щеке, благословил все питие, стоявшее на столе, и по ходу дела разливал его в чаши. Отец будильник приносил и уносил разносолы. Гости проголодались в пути, и упрашивать их трапезничать было не надо.
Трапеза закончилась, отец будильник с отцом чашником принялись убирать посуду, и Виссарион пригласил гостей в монастырский сад. За церковью расстилался большой фруктовый сад, и поздние яблоки краснели рубином в золотой листве. Игумен прошел к деревянной ажурной беседке, пригласил профессора побеседовать с ним, а красным девицам предложил прогуляться к Святому озеру, и омочить в нем ноги. Барышни, уставшие от сидения, с большим удовольствием убежали.
Виссарион сел напротив профессора, и стал убеждать его, чтобы царь и царица посетили Воскресенский монастырь. Милорадов отнекивался, как мог. Он не в таких уж дружеских отношениях с царями, как думает игумен. Но по лицу Виссариона, было видно, что он не верит Милорадову, и продолжал его упрашивать.
С реки послышались голоса приближающихся барышень, и измученный профессор, дал туманное согласие, вроде «ни да, ни нет».
Отец Виссарион, был и этому доволен. Он услышал, лишь твердое «да». Барышни подошли к веранде, и профессор принялся прощаться с радушным игуменом. В последних словах своего прощания, он попросил отца Виссариона приехать освятить Коломенский замок, так как, по мнению княгини Варвары, там появилась нечистая сила. Милана прыснула от смеха, и зажала рот рукой. Игумен согласно кивнул длинной седой бородой, и проводил гостей до ворот. У ворот он напомнил Милорадову о царе, и седой угрюмый вратарь закрыл дубовую прочную дверь.

Путешествие подходило к концу. Скоро должен был показаться замок. Любе не хотелось возвращаться домой, и она предложила Милорадовым заехать к бабушке в Кукушкин замок. По ее словам, он находился недалеко от дороги, в глубине леса у Святого озера, и там была сказочная, нетоптаная красота. Услышав предложение Любы, Надежда укоризненно посмотрела на сестру, и недовольно сказала:
- Люба, ты же знаешь! Мама просила нигде не задерживаться, и как можно быстрее ехать домой.
- Опять меня учат! Я думала хоть сегодня, от Вериных нотаций отдохну, но теперь ученую Веру, ученая Надежда заменила, - возмутилась Люба, и крикнула кучеру, - Иван, сверни в Кукушкин замок. А, кому не нравится, пусть идут в замок пешком, и помирают там от тоски.
Надя, обиделась на сестру, и демонстративно отвернулась.
В ответ, Любовь, с монашеской миной, проворковала:
- Заехать к бабушке – святое дело. Она и так обижается, что мы ее забыли. И отец Виссарион говорит, что бабушек забывать – великий грех.
- Никто ее не забыл. Бабушка сама, каждые три дня к нам заезжает – пробурчала Надежда.
- А, она хочет, каждый день нас видеть! – уперлась сестра, и довольно улыбнулась. Последнее слово осталось за Любовью, а не за Надеждой. А впрочем, что взять с надежды. Надежда, она и есть - вечная, неуловимая Надежда.
Карета свернула с тракта на узкую лесную дорогу, покрытую такой густой травой, как будто здесь никто никогда не ездил. Лишь потом, он заметил в сплетении травы узкий след колес. Через пятнадцать минут, лес расступился, и перед ними предстал Кукушкин замок, а вернее подмосковная усадьба, стилизованная по замок.
Вековые сосны, словно воины с пиками, окружали усадьбу, расположенную на берегу Святого озера. Кукушкин замок был маленький, старенький, с соломенной крышей покрытой мхом, и зеленой деревенской лужайкой перед домом. По лужайке бродила огненно-рыжая корова с теленком и десятка два черно-белых кур с красавцем петухом.
Милорадов залюбовался лесной картиной. На миг ему показалось, что все здесь какое-то игрушечное, сказочное. И сейчас, к нему из дома выйдет зеленый молодец Леший и прекрасная премудрая Кикимора. Но наваждение быстро прошло, из крохотного замка вышла Кукушкина Калерия в золотистом парчовом платье, достойном первой красавицы Петербурга.
Она остановилась на крыльце, радостно всплеснула руками, и пролепетала:
- Внученьки мои, наконец-то вы вспомнили о своей старой больной бабушке. Я вас уже сто лет жду, ну наконец-то и дождалась. И, Феодосия будет рада. Она вас тоже заждалась.
Люба рассмеялась, подбежала к бабушке и расцеловала ее. Надя смущенно улыбнулась, и, пошла обнимать бабушку.
Калерия повела гостей в дом, и по дороге, она успела пожаловаться на свои больные ноги, руки, голову, сердце, почки… Было просто удивительно, как она все это успела рассказать, за такое короткое время.
Они вошли в небольшую, богато обставленную гостиную, и Калерия удивленно сказала:
- А, где Феодосия? Только что тут была.
В гостиную вошла старая горбатая служанка с кипящим самоваром и пробормотала:
- Феодосия приготовила обед, и побежала кур с огорода выгонять. Опять Аграфена забыла ворота закрыть. Совсем от старости память потеряла.
- Татьяна, это не от старости! Я еще старее ее, а память у меня, как у молодой! Шестьдесят лет прошло, но я помню, какое у меня было платье на первом балу. Оно было зеленое… нет, зеленое было у сестры… мое было синее…. Нет, синее было у моей подруги… мое платье было розовое… или желтое, - Калерия махнула рукой, на все вышедшие из моды, платья, и пригласила гостей к столу.
Горбатая служанка, неторопливо выставляла на стол деревенские яства, но гости, после монастырской трапезы были сыты, и Калерия на них жутко обиделась. Но от чая с московскими конфетами и медом, никто не отказался.
За чаепитием, Кукушкина опять принялась нудно жаловаться на больную голову, ноги, печень, занозу в пальце, шпору в пятке… и Люба ее весело перебила:
- Бабушка, ты, что сегодня вырядилась, как на свой первый бал?
- А ко мне новый жених приезжал, - оживилась Калерия и улыбнулась очаровательной улыбкой старого мухомора.
- Жених? У тебя, еще траур по первому жениху не закончился, а ты уже нового привела, - возмутилась наивная Любовь.
- Никого я не приводила. Он сам пришел. Вышел из леса Илюшенька, и говорит мне: «Я все ночи не сплю, только о Вас Калерия думаю». Ну не буду же я выгонять его, и мучить бессонницей.
- А, как ты успела это платье надеть, если он неожиданно из лесу вышел? – недоверчиво спросила внучка.
- А, я….а я по парку в нем гуляла, цветы собирала.
- По парку? А где здесь парк? И цветы все отцвели.
- Любочка, ты такая молодая, а никакой фантазии у тебя нет. Раньше, при моей матушке, здесь парк был. Сегодня, я вспоминала его, и гуляла по маменькиному парку, - Калерия горько вздохнула, - Потом замок моему брату перешел. Он этой ересью занялся, и все поместье разорил, а парк, как бесовское место, уничтожил. А ведь здесь, и фонтан был, и статуи, и даже маленький водопад на озере.
- А сколько жениху лет, - внучка не дала бабушке увести себя в давнишние лесные дебри.
- Любаша, что ты за болтушка, никому слова не даешь сказать, все ку-ку, да ку-ку.
- Я не ку-ку, а кар-кар-кар, - засмеялась внучка.
- Все равно, много не каркай, а дай людям слово сказать. Вот Алексей Платонович, хочет что-то сказать. Что вы хотите сказать?
Калерия уставилась на него немигающим черным взором. Профессор подавился медом, но все уставились на него, и он сказал:
- Мед очень вкусный.
- А разве, мед бывает невкусный? - спросила Люба.
- Бывает! Раз профессор сказал, значит, мед бывает вкусный и невкусный, - отрубила бабушка.
В гостиную вошел монах Ферапонт, и низко поклонился присутствующим. Калерия всплеснула руками:
- Ой, Ферапонтик, совсем про тебя забыла, и ничего не приготовила. Татьяна-а-а, Аграфена-а-а! Феодосия-я-я! – крикнула Калерия.
В гостиную вошла горбатая служанка Татьяна, следом за ней, кряхтя, перебралась через порог, сгорбленная полуслепая, похожая на осыпающийся одуванчик, Аграфена. Кукушкина недовольно посмотрела на них, и видимо решив, что они не потянут мешки с окороками, подошла к открытому окну, и зычно крикнула:
- Феодосия-я-я!
В гостиную по-хозяйски вплыла рыжеволосая красавица Феодосия – высокая дородная женщина тридцати лет в красном сарафане. Она остановилась у порога, вздернула вверх высокую упругую грудь, и угрюмо спросила:
- Что случилось?
- Да, я забыла к базару сыры, окорока, да яблоки приготовить. Ферапонтик приехал взять товар, а ничего не готово. А, ты садись Ферапонтик за стол, да, откушай чего бог послал. А, ты Феодосия, беги готовь товар, беги, беги, быстрее, – приказала Калерия, и как царица, махнула рукой.
Ферапонт перекрестился на образа, и сел к столу, а Феодосия, недовольно сказала:
- Никуда я не побегу. Я уже все приготовила. Если на тебя надеяться, то все продукты сгноим, и по миру пойдем.
Калерия яростно возмутилась:
- Ты, как с хозяйкой разговариваешь? Ты кто тут такая! Холопка!
А ну пошла вон!
Феодосия гордо вскинула голову, тряхнула рыжей косой, и вышла, хлопнув дверью.
Ферапонт, миролюбимо пророкотал:
- Грех творишь, матушка Калерия, грех! А в священном писании, написано «Возлюби ближнего, как самого себя»
- Вот ты и люби, эту Феодосию. А я эту хабалку, скоро за волосы оттаскаю, да из дома выгоню. Надоела она мне. Если бы Феодосия, мне дальней родней не приходилась, то сейчас бы ее выгнала. Вот халда! Нищета полная, ни кола, ни двора, а норов, как у царицы заморской, - яростно возмутилась Калерия.
Люба недовольно поморщилась, и весело сказала:
- Бабушка, завтра у папы день ангела. Мама, знала, что ты забудешь, и пригласила тебя, и сестрицу Феодосию на званый обед.
- Ой, я совсем забыла, про именины. А может я, и не поеду, пусть эта фифа Феодосия одна едет.
- Бабушка! Мама сказала, чтобы ты приезжала. Она тебе золотое колечко подарит. Мама хотела к тебе вечером Ивана отправить, но раз я сюда заехала, то сама тебе скажу.
- Золотое колечко! Тогда приеду, а Феодосия пусть пешком идет.
- Бабушка! А вдруг, на нее по дороге разбойники нападут! - возмутилась Люба.
- Да кто на нее нападет. Она сама разбойница с большой дороги, и семерых злыдней, сметет рукой, как метлой.
Профессор встал из-за стола, и поблагодарил хозяйку за чаепитие. Вслед за ним, все торопливо встали, и, с видимым удовольствием, принялись прощаться с Калерией. Пока гости прощались, Ферапонт испарился.
На берегу стояла причаленная лодка. Около нее громоздилось десятка два корзин, и мешков. Феодосия, подперев руки в бока, наблюдала, как Ферапонт улаживал товар в лодку. Калерия крикнула им, чтобы они были осторожнее - не разбили яйца, и засеменила за профессором.
Барышни убежали вперед. Кукушкина схватила своей цепкой ручкой, локоть профессора, и таинственно сказала:
- Алексей Платонович, если я завтра на дне рождения умру, то меня отравили. Расследуйте мое убийство, и накажите моего зятя. Пусть его повесят! Нет, лучше пусть четвертуют. Или лучше, пусть в Сибирь на медные рудники отправят, чтобы он подольше мучился, злыдень лесной.
- А почему, Вы думаете, что ваш зять, хочет вас убить? Многие зятья и тещи, ругаются, но до убийства, редко у кого руки доходят, – недоверчиво сказал Милорадов.
- А, я много чего про него знаю, - улыбнулась Кукушкина.
- И что вы знаете? – поинтересовался он.
- Я знаю… знаю... А, что я знаю?... я забыла… сейчас вспомню…
Калерия задумалась. Барышни уже сидели в карете и нетерпеливо махали рукой. Ферапонт оттолкнул лодку в озеро, запрыгнул в нее и взялся за весла. Феодосия, на прощание, лениво махнула рукой. Кукушкина, побежала к уплывающему монаху, и ее звонкий голос, эхом понесся над водой:
- Ферапонтик-ик-ик! Подожди меня-я-я. Я поеду с тобой-ой-ой. Куды-ы-ы ты-ы-ы?
Но Ферапонт, словно не слыша ее зова, греб сильными размашистыми махами, и лодка так быстро удалялась от берега, словно он убегал в свой монастырь от лютого врага. Калерия сплюнула на землю, и принялась кричать на Феодосию, почему она не остановила Ферапонтика. Бедная родственница, с каменным выражением лица, направилась мимо дома в лес, и в спину ей понеслись проклятия.
Карета сдвинулась с места, и скоро, стена леса заглушила крики Кукушкиной. Но на тихой лесной дорожке, закуковала настоящая кукушка. А так, как все кукушки уже давно откуковались, то ее кукование привело бырышень в восторг. Они остановили карету, и принялись выспрашивать, сколько у них будет счастливых лет. Меньше всех, кукушка накуковала Надежде. Она искренне расстроилась, и заплакала. Любовь принялась успокаивать Надежду, смешить ее, и скоро в компании установился мир и покой.

Карета выехала на тракт, и неугомонная Любовь предложила заехать к ее подруге Изабелле Полянской. Надежда громко возмутилась, и пригрозила, сестре, что пойдет в коломенский замок пешком. Люба недоверчиво фыркнула, и уже хотела крикнуть кучеру, чтобы он сворачивал к Полянским, но, выглянув в окно, она отказалась от своей идеи. Небо потемнело, по лесам зашумел ветер, и кучер погнал лошадей. Иван боялся, что от дождя глинистые дороги размоет, и карета застрянет в пути. Путешественников мотало на ухабах, как траву в поле, и разговаривать никому не хотелось.
Карета остановилась у крыльца, и уставшие, от дорожной тряски, путники, молча вошли в замок. В лесу начался настоящий ураган. Встревоженная Варвара встретила их у дверей, и позвала на обед. Все отказались, и устало пошли по своим комнатам. Мать засеменила вслед за Любой, и принялась по дороге, выспрашивать у нее, как они провели время. Сначала дочка нехотя отвечала, а потом послала ее к Надежде, так как у нее заболело горло, и ей тяжело говорить.

Варвара вошла в кабинет к мужу. В камине трещал огонь, канарейка сидела под черным платком, соловей пел, а князь опять читал, и опять делал вид, что в упор не видит жену. Она снова отобрала у него книгу, положила ее на край стола, и соловей замолк, от резкого, вибрирующего звука, ее голоса:
- Вова, я уже договорилась о свадьбе. Курьер слетал туда и назад, и привез согласие. Через неделю у Вадима свадьба. А потом я возьмусь за дочерей. Веру, Надежду и Любовь, тоже надо срочно пристроить.
- К чему такая срочность? Хотя, я уже все понял – это из-за профессора. Теперь, благодаря ему, ты за неделю, всех переженишь и выдашь замуж, - усмехнулся Владимир, и продолжил, - а кстати, у Вадима ведь рука сломана. Неужели, он пойдет под венец со сломаной рукой?
- Через неделю она выздоровеет, - отрезала жена.
- Так быстро вряд ли. А кто ему руку сломал?
- Эта, ведьма, дочь профессора.
- Милана? А, как она умудрилась сломать ему руку?-
- Вадим, мне ничего не рассказывает, но я сама все знаю. Милана превратила себя и его в лебедя. Он полетел за ней, и она по дороге сломала ему крыло. Ты видел этих двух лебедей в загоне?
- Видел. Лебеди, как лебеди.
- А, ты заметил, что у лебедя правое крыло сломано, а у Вадима правая рука.
- Варвара, не городи чушь. Вадим – лебедь, ничего смешнее в жизни не слышал. И вообще, надоели мне твои суеверия. Ты княгиня, а ума у тебя, как у деревенской бабы.
- Не веришь мне! Начитался своих книжек, и думаешь, что ты всех умнее! Ну, ничего, подожди. Скоро она тебя в читающую голову превратит. Вот тогда будешь, своими умными глазками хлопать, и говорить: «Не верю». А, интересно, как ты без рук страницы будешь переворачивать? – жена схватила книгу, вырвала несколько страниц и подбросила их в потолок. Листы спланировали на ковер, и один из них, упал на соловьиную клетку. Соловей испуганно отлетел к задней стенке, и съежился.
Воронова полетела к дверям. Воронов, с глубокомысленным видом, читающей головы, улыбнулся, и взял в руки книгу.
Варвара вылетела из кабинета и быстро пошла к лестнице. Ее громкие шаги стихли на втором этаже, и из-за угла выглянула Феодосия. Коридор был пуст, на лестнице тишина, и она торопливо направилась к кабинету. У дверей, Феодосия остановилась, перекинула огненно-рыжую косу на высокую грудь, и прислушалась. В кабинете было тихо, она отворила двери, и в открытый проем, полетела весенняя соловьиная песня…
Владимир отложил книгу, сладко потянулся и улыбнулся…

За окном лил дождь, в библиотеке становилось все холоднее и холоднее, и скоро в помещении стало, как в подземелье. Милана какое-то время уговаривала отца, уйти в свои покои, так как невозможно работать в таких ледяных нечеловеческих условиях, но отец был неумолим, и она подчинилась суровым обстоятельствам замка Ворона.
Дверь со скрипом открылась, и в библиотеку вошла Варвара, укутанная в черно-красный Павловский платок. Она мельком оглядела помещение, поежилась от промозглой сырости, и молча вышла. Через несколько минут в библиотеку вошел седой слуга с березовыми дровами. Он неторопливо растопил камин, и некоторое время, молча, наблюдал за работой Милорадовых.
В библиотеке горел камин, дрова весело потрескивали, но сегодня, почему-то никто не спешил пообщаться с архивными работниками. Отец с дочерью склонились над Кукушкиным сундуком, словно два Кощея. Но в отличие от этого злобного старца, они перебирали и сохраняли историческую жизнь, еще более тленную, чем Кощеева.
Камин весело перебирал на поленьях алые языки пламени. А Милана перебирала в уме все виденное и слышанное, и изредка бросала отцу короткие загадочные, фразы:
- Монастырь и разбойники?
- Нет, - коротко бросил отец.
- Рыжая и Ферапонтик?
- Чушь.
- Калерия и старая Вера?
- Ерунда.
- Варвара и старая Вера ?
- Галиматья.
- Голый призрак шел к одетому?
- А может, одетый шел к голому.
- Есть разница?
- Есть.
- Какая?
- Еще не знаю.
- Ночью идем?
- Идем.
- Где засада?
- Четвертая крыша замка.
- А, если нас поймают?
- Тогда не пойдем.
- Нет пойдем.
- Хочешь еще раз голое привидение увидеть?
- Папа!!!
- Или хочешь еще в одну вазе залезть?
- Не вспоминай!
- В одном, я уверен, еще несколько таких засад, и Варвара разорится.
- А, мы тут ни при чем, это все Стефания.
- Еще несколько засад, и Варвара придушит Стефанию.
-Она же призрачная, безтелесная.
- Если Варвара доберется до нее, то она все найдет: и тело и шею, и ручонки.
Милана улыбнулась, и продолжила:
- Виссарион и Ферапонт?
- Забудь.
- Виссарион и Варвара?
- Бред…
- Нет, не бред!
- Тогда, бред сивой кобылы.
- Папа!!!
Может быть, этот странный разговор двух коломенских детективов, продолжался бы долго, но неожиданно дверь со скрипом отворилась, и в библиотеку вошла хрупкая миловидная девушка в черном старомодном плаще. Она откинула мокрый капюшон, тряхнула локонами цвета мокрого песка, подозрительно оглянулась на закрытую дверь, пристально посмотрела на профессора, необыкновенно-синими, прозрачно небесными глазами, и тихо сказала:
- Здравствуйте, Алексей Платонович. Извините, что вошла без спроса, но я не хочу, чтобы меня здесь увидела Варвара Карповна. Мне надо срочно с Вами поговорить. Речь идет о жизни и смерти!
- Профессор отложил бумаги, и тихо спросил:
- Представьтесь, пожалуйста, барышня.
- Извините, забыла представиться - Изабелла Полянская, подруга Любы, и соседка Вороновых. У нас недалеко отсюда маленькое поместье.
- Садитесь, в ногах правды нет, - предложил профессор, и махнул Милане рукой, чтобы она закрыла дверь на ключ. Милана взяла ключ, и понеслась к двери. Изабелла скинула мокрый плащ, и села на леопардовый диван.
- Это вы написали письмо Гордиславе?
- Нет, я не писала никакого письма, - удивилась Изабелла.
- Значит, я угадал, это была Надежда, - пробормотал он, и продолжил, - и так, я вас слушаю, дорогая Изабелла. Что у вас случилось?
- У меня пропал брат. Мама не находит себе места, целыми днями плачет, а мы даже не знаем где его искать.
- Он ушел в лес по грибы, и не вернулся? – спросил профессор.
- Нет, он уехал по коммерческим делам в Петербург.
- Изабелла, извините, но я хотел бы узнать, как же все-таки зовут вашего брата.
- Извините профессор. У меня сегодня, в голове туман. Мою мать зовут Полина, а брата Павел.
- А, теперь начните с начала, и все по порядку.
В библиотеку постучались. Изабелла испуганно вскочила с леопардового дивана, но профессор крикнул неизвестному посетителю, что им сейчас некогда, ему попался важный документ, и пусть гость приходит попозже.
Милорадов прислушался. Шаги удалились и стихли. Он тихо встал, подошел к подглядывающей полке, снял индийские «Веды», и осторожно отодвинул материал, закрывающий глазок. В глазке чернела непроглядная тьма.
Профессор прошел несколько шагов, снял с одной из полок чучело кукушки, обломил ей острый клюв, чтобы Варвара не поранилась, и воткнул голову бессовестной птички в черный глазок. Затем закрыл кукушку с обломанным клювом, индийской книгой, и хитро улыбнулся.
Барышни, со страхом наблюдавшие за его странными действиями, разобрались в сути дела, и прыснули от смеха. Милорадов вернулся за стол, снова предложил Изабелле присесть, и продолжить рассказ. Полянская села, потерла виски, вздохнула, и начала свой рассказ.
Полянские самые ближайшие соседи Вороновых. Переехали они сюда несколько лет назад. Поместье их небольшое, но благодаря рачительности и хозяйственности матери, приносит неплохой доход, и они даже понемногу увеличивают свои земельные угодья.
Вороновы самое богатое семейство в округе, и с Полянскими, как и с другими своими соседями, дружбы не заводят.
Как обычно бывает, в малолюдных краях, молодые люди, живущие рядом, рано или поздно заводят романы. Вначале сдружились Любовь и Изабелла, затем Павел влюбился в Любу, и принялся за ней ухаживать, а следом, и Вадим, стал заезжать к Изабелле.
Свои отношения, в отличие от других пар, молодые люди скрывали. Каждый из них понимал: как только об их дружбе узнает Варвара, то она сразу поставит на их встречах жирную черную точку. Но может именно эта таинственность, и придавала их отношениям, некую изысканную остроту, и скрытый огонь. Молодые люди: встречались, ссорились и расставались. Но ненадолго. Прервав встречи, каждый из них, попадал в такую бездонную пустоту одиночества, что отношения тут же возобновлялись, и разгорались, с еще большей силой.
Но рано или поздно, все тайное становится явным. Два месяца назад, когда стояла невыносимая жара, Варвара отправилась на богомолье в монастырь. Служанка забыла положить ей в дорогу кувшин с квасом, и она решила набрать воды, в Марьином роднике. Хозяйка отправила Ивана с кувшином к роднику, но через несколько минут, испугалась, что останется на дороге одна, кругом одни разбойники, и пошла, догонять кучера.
Кучера она так и не догнала. Иван свернул с тропинки к речке, чтобы искупаться, и на Марьин родник Варвара пришла одна. У родника, на зеленой травке, она застала свою младшую дочь целующейся с Павлом.
Варвара устроила скандал, избила Любу, и приказала Ивану, возвращаться домой. В это самое время, Вадим, уверенный, что мать, как обычно, не вернется до вечера, пригласил Изабеллу в замок, а вернее в свои покои. Он был спокоен. Отец почти не выходил из кабинета. Вера уехала в Кукушкин замок к Феодосии, а Надежда, будет молчать, даже если он приведет в замок, артиллерийский полк с коломенским борделем.
Мать вернулась с дочерью в замок, и приступила к разборке. Ее интересовало, потеряла ли дочь самое ценное, что у нее есть. Варвара кричала. Любовь Молчала. Варвара била. Любовь молчала. Варвара сказала, что срочно выдаст ее замуж за старого дряхлого Акакия Гусинского, и Любовь, заявила матери, что она любит Павла больше жизни, и если та не выдаст ее, за Полянского, то она, как Стефания выбросится из окна!
Мать онемела, а Любовь, в приступе юного максимализма, и под впечатлением французских любовных романов, решила заодно соединить еще одну судьбу - Вадима и Изабеллы. Поэтому, после обоюдного минутного молчания, она заявила матери, что Вадим тоже влюблен в Изабеллу, и если они срочно не поженятся, то оба покончат с собой. И возможно даже, взявшись за руки, вместе выбросятся из окна.
Мать молча вышла из комнаты и направилась к сыну. У нее были ключи от всех комнат замка, но они ей, и не понадобились. Вадим забыл закрыть свою дверь, да он, и не собирался этого делать. Замок был почти пуст, к тому же, никто не входит в комнаты без стука. Такие сложились в доме правила.
Изабелла только что вошла в гостиную Вадима. Он ее поджидал, около дверей, и они тут же бросились друг другу в объятия. Поцелуй длился всего несколько секунд. Резкий голос Варвары, спустил их на землю. Разразился скандал, и Полянская была с позором изгнана из замка.
Они, и теперь, встречаются с Вадимом. Обычно, выезжая на охоту, он заезжает к ним в усадьбу. А Павлу не повезло. Он много раз пытался встретиться с Любовью, бродил: утром, днем, вечером и ночью, вокруг замка. Но Люба выходила гулять только с матерью, или старшей сестрой Верой.
Павел осунулся, похудел, и мать, переживая за него, предложила ему хорошенькую белокурую невесту Соловьевых, чтобы, как говорится, вышибить клин клином. Но брат ничего не хотел слышать. Он, как сошел с ума. Или Любовь, или никто.
Шло время. И, две недели назад, Павел, никому ничего не сказав, выехал из дома на орловском Воронке, и не вернулся. Через день, они получили письмо из Москвы, в котором брат пишет, что он решил заняться в Петербурге коммерцией, и разбогатеть, чтобы быть достойным Любови. Потом пришло второе письмо, уже из столицы. В нем Павел писал, что отправился на корабле, по коммерческим делам в Англию.
Но мать и сестра не верят этим письмам. Павел разумный молодой человек, и прекрасно понимает, что Воронова не дождется его. Богатство зарабатывают долгие годы, и никакая Любовь, не будет ждать его у окна десять или двадцать лет. К тому же без наличия капитала, этого эфемерного богатства, не добиться никогда. А Павел отправился в путь без копейки денег.
Изабелла замолчала, и тоскливо посмотрела на профессора. Он деловито спросил:
- В письме, которое вы получили, почерк Павла?
- Я уверена, что это его почерк, а мама считает, что это не его рука. Хотя, Вы же сами знаете, подделать почерк, не так уж трудно. Мы как-то с Любой, сами подделывали почерка друг друга, и почерка братьев. У нас хорошо получалось.
- Чтобы подделать почерк, надо знать настоящий почерк, - вставил профессор, и продолжил:
- Вы пытались искать Павла в столице?
- Пытались. Но найти в столице приезжего, все равно, что найти иголку в стогу сена. Тем более, у нас нет в столице родственников и знакомых. Тогда бы Павел отправился к ним, и мы бы без труда нашли его. Моя мама, очень просила вас, завтра утром заехать к ней. Любовь проводит вас до нашей усадьбы. Может, вы посоветуете ей, что делать.
- Я сам попробую поискать вашего брата. У меня есть один бесценный человек. Федор Федорович Федоров. Он достанет иголку со дна моря, и стог сена тоже.
- Большое спасибо. Я даже не знаю. Как Вас благодарить. Мы с мамой будем молиться за Вас до конца жизни.
- Молиться еще рано.
Изабелла замялась, поежилась, и прошептала:
- У меня еще одна задача, и я не знаю, как ее решить.
- Говорите, моя душенька, может мы, ее вместе решим.
- Завтра у князя день рождения и Варвара пригласила меня на обед.
Мама категорически против, чтобы я шла в замок. Она уверена, что Варвара, завтра, отравит меня, или убьет иным хитрым образом. А я, хочу пойти. У меня есть надежда, что завтра Варвара объявит о нашей помолвке. Ведь может же случиться такое. Я люблю Вадима, Вадим меня - и его мать, не станет разрушать наше счастье, - Изабелла с надеждой взглянула на профессора, и он туманно протянул:
- А, что вам говорит Вадим?
- Я, его уже два дня не видела. Наверно его мать не выпускает из замка.
- Да-а-а. Я, кажется, знаю, кто его задержал в замке.
- Кто? - вскинулась Изабелла и со страхом взглянула на профессора.
- Его задержали дела. Он помогает нам перебирать бумаги, - щадя барышню, слукавил он.
- Негодяй! - еле слышно, хмыкнула Милана.
- Кто? – встрепенулась Изабелла.
- Вы его не знаете. Это один наш питерский знакомый, - слукавил профессор и обратился к дочери. - Никакой он, не негодяй. Мужчина, каких тысячи и тысячи. Это негодяйство, идет еще с сотворения мира. Почитай Библию.
- Я читаю Библию, поэтому остаюсь при своем мнении. Зло - всегда есть зло, и добром - оно никогда не будет.
- Милочка моя, у меня такое ощущение, что ты прибыла сюда из монастыря святой Марии-Магдалины, а не из распутного Петербурга.
- Никакой он не распутный, - возмутилась дочь.
- Можно подумать, я не знаю столицу. Сам там всю жизнь прожил.
Петербург - столица разврата. Ночи длинные, дни дождливые, вечера темные, поэтому в голову приходят темные мысли.
- Тогда и Милорадово – развратное, - уперлась дочь.
- Милорадово - чистый райский уголок, нашей греховной земли,- уперся отец.
- Насколько я знаю, у твоей княгини Б. есть муж, а она безвылазно живет в Милорадово, - съязвила дочь.
- У нее старенький дряхленький муж, - философски сказал отец.
- Все равно у нее есть муж - генерал.
- Ее муж, очень любит проверять сибирские остроги. Он улучшает там условия жизни так, как будто готовит эти остроги для себя. Генерал уже три года в Сибири, а еще не проверил и пятнадцать острогов. А их там тысячи. И пока, он доберется до Владивостока, пройдут десятки лет. Если, конечно, он еще, при своем возрасте и здоровье, доберется хотя бы до Иркутска.
- Все равно - это разврат. Екатерина Б. - замужем.
- У нее другая ситуация. Ее выдали замуж молоденькой, против ее воли за старого вдовца. Впрочем, не будем спорить. Поговорим с тобой, об этом, через двадцать лет, и я уверен, ты переменишь свое мнение.
- Я все равно буду уверена, что Петербург самый прекрасный город на земле.
- В этом, милочка моя, я с тобой согласен. А через двадцать лет, мы опять поговорим об этом, - отрезал отец.
Милорадовы говорили о своем. В голове у Изабеллы стоял туман. Она кое-как прислушивалась к их разговору, и, захватив ясным сознанием, лишь последний отрывок их беседы, в отчаянии сказала:
- Неужели мне еще двадцать лет ждать, когда Вы мне скажете, что мне делать?
- Конечно, нет, моя дорогая Изабелла. Извините, что мы отвлеклись от вашей задачи, но идти, или не идти, это вы должны решить сама. Хотя, я сомневаюсь, что Варвара будет вас убивать на дне рождения своего любимого мужа. Не будет же она, дарить ему на день рождение убийство молодой прекрасной соседки.
- Значит мне идти?
- Не знаю. Честно говорю, не знаю.
- Но вы же профессор!
- Я профессор истории, а не профессор взаимоотношений возлюбленных и их родителей. У меня другое амплуа. Я профессор, уже свершившихся любовных историй
- Но, Вы бы профессор, что мне посоветовали?
- Я бы посоветовал вам не идти, - мягко сказал он.
- Папа! – вмешалась Милана, - а, вдруг, Варвара действительно решила устроить праздник мужу и сыну, и объявит на дне рождении о помолвке. А, по твоему совету, Изабелла не придет, и ты все разрушишь.
- Делайте, что хотите, - махнул рукой отец, - но, прекрасная Изабелла, постарайтесь на обеде, не отходить от нас ни на минуту.
За кукушкиной стеной раздался еле слышный, приглушенный звук удара. Изабелла вскочила, схватила плащ и бросилась к двери. Милана бросилась за ней, открыла дверь ключом, и Полянская на цыпочках побежала к лестнице.
Дочь вернулась к столу, задумчиво посмотрела на пылающий огонь, и тихо спросила:
- А вдруг, Изабеллу завтра убьют? А, я ее отправила на смерть?
- Вот поэтому, моя милочка, не лезь со своими советами, куда не надо. Я тоже, в молодости считал себя профессором человеческих душ, но жизнь меня, так хорошо огрела дубиной, по моей дубовой профессорской голове, что теперь я точно знаю, что ничего не понимаю в этой жизни.
- Я побегу за ней и скажу, чтобы она не приходила.
Милана кинулась к двери, но отец остановил ее:
- Стой! Я подозреваю, что завтра Варвара, постарается унизить Изабеллу в глазах Вадима. Да так унизить, чтобы и Вадим и Изабелла отвернулись друг от друга навсегда.
- А почему, ты ей ничего не сказал? – возмутилась дочь.
- А, вдруг я ошибаюсь, - философски вздохнул отец, и продолжил, - а вдруг, Варвара решила поступить по библейским законам?
- Не верю!
- И где же твой вечный наивный романтизм? – с улыбкой спросил отец. Милана пожала плечами.
Снова в тишине зашуршали листы, в окно застучал дождь, а в камине, затрещал огонь. И никто не приходил, чтобы нарушить эту уютную тишину

Варвара вернулась от князя в свою комнату, и села за вышивание праздничной скатерти. Но любимое занятие, которое обычно приносило ей умиротворение, сегодня раздражало: золотая нить, от ее порывистых, резких движений, рвалась, а стежки получались крупнее, чем положено. Но она упорно продолжала вышивать.
За окном бесперебойно стучала тоскливая дождливая дробь. Плохо прочищенный камин слегка чадил, и от запаха гари щекотало в носу. Стежки получались вразнобой: то короткие, то длинные. А, между тем, на душе у нее становилось все беспокойней и беспокойней, и чувство тревоги разрасталось с каждой минутой. Казалось, что-то точило ее, но что именно, она не могла понять, и скоро не выдержав, тревожного напряжения, Варвара бросила скатерть в корзину для шитья, и пошла к мужу.
Часто после их разговоров, она успокаивалась, и сейчас, она надеялась, на тот же эффект. Кроме того, по дороге она вспомнила, то, о чем забыла поговорить с мужем - о своей матери Калерии. В последнее время, она стала совсем невыносимо болтливой и опасной. Пора, что-то делать… А что делать?
Варвара по привычке толкнула дверь кабинета. Дверь была закрыта на ключ изнутри. Возможно, Владимир лег спать, и она по привычке прильнула к замочной скважине, забыв о том, что в замочную скважину кабинет не проглядывается. Об этом давно позаботился муж. Из кабинета слышались трели соловья. Значит муж не спал, и она принялась дубасить кулаками в дверь.
Дверь долго не открывалась, а когда открылась, перед ней предстал взбешенный муж:
- Я могу хоть когда-нибудь поспать в своем гнезде?- закричал он, и отступил на шаг, под напором жены.
Варвара оттолкнула его плечом и влетела в кабинет. Она, быстрым пристальным взором оглядела большое помещение. Все было, как обычно, а сердце все равно тревожно сжимало. Канарейка замолкла. На столе лежала раскрытая книга. Она подошла к ней, и чего никогда не делала, взглянула на раскрытую страницу. Ее глаза машинально пробежали по строчкам:
« Борьба пап и императоров достигла своего апогея в конце 70-х годов 11 века при противостоянии папы Григория 7 и императора Генриха 4. Поскольку папа оставался главой церкви, среди феодалов стало распространяться антисистемные культуры, противоположные церковным, например поклонение Сатане. Не представлял исключение и сам император, состоявший в секте николаитов* = (секта, следовавшая сатанинскому культу).
Хотя отправляемый культ считался тайным, о служении «черных месс» знали многие, причем шока это у западноевропейцев не вызывало…
Генрих 4 был человеком без предрассудков и привлек к участию в мессах свою жену, дочь великого князя Всеволода – Евпраксию, дабы на ее голом теле служить кощунственные обедни. Однако то что бургундкам или итальянкам казалось очень лестным, у русской женщины вызвало отвращение - жена бежала от мужа к его противнице Матильде…Княжна вернулась обратно на Русь. Вернувшись в дом отца, она имела все возможности устроить личную жизнь, но пошла в монастырь около Чернигова…»
\ Лев Гумилев «От Руси к России» \ изд. Москва2006* \ стр.97
Князь сел в кресло около стола и усмехнулся:
- Варвара, ты решила начать на старости лет читать книги?
- Никогда не читала, и читать не собираюсь, - отрезала жена.
- А я думал, ты пришла ко мне почитать книгу.
- Ваше сиятельство, у меня серьезный разговор!
Владимир напрягся и, сузив серые глаза, тревожно посмотрел на жену.
- Меня тревожит моя мама. Она становится все несносней и болтливей
- Наконец-то до тебя дошло, что твоя мать – трухлявая бестолковая дубина.
- Не оскорбляй мою мать! - по привычке взвилась жена.
- А, знаешь, мне кажется, что скоро, ты станешь такой же, как она.
- Ваше сиятельство! Не оскорбляйте меня! А то, я начну вас оскорблять, и тогда…
- Хорошо, Вы обе умницы-разумницы, и делаете все, чтобы разрушить свой замок до основания. И я думаю, у вас это прекрасно получится. Кукушки не умею вить своего гнезда, они умеют только разрушать чужие, - зло сказал князь.
- Ваше сиятельство! Не забывайте, что только благодаря мне, вы стали неимоверно богаты, и можете у камина почитывать свои дурацкие книжки!
- Дурацкие книжки я мог почитывать, и в нищем замке.
Жена в отчаянии, махнула на мужа рукой и приступила к делу:
- Вернемся к маме, что будем делать? Может, отправим ее в Италию? Или во Францию? Или…
- Или в Антарктиду? – встрял Владимир, и устало продолжил:
Никуда ты ее не отправишь. Калерия тут же вернется обратно. Здесь, ей есть, кому портить кровь. Там ей будет скучно, от нее и слуги сбегают толпой. Какая у нее по счету служанка? Я лично
сбился со счету.
- А что делать?
- Не знаю, разбирайся со своей мамочкой сама, а я умываю руки, - вздохнул князь и взял в руки книгу.
Варвара с ненавистью взглянула на мужа, затем с еще большей ненавистью на книгу, и пошла к выходу.
Она остановилась в коридоре, и задумалась. Милорадовы сидели в библиотеке одни, и это обстоятельство, наводило на нее тревогу. Она свято верила, что профессор, умеет видеть сквозь стены, но сейчас она вспомнила, что видеть он может, только ИНОГДА. И сейчас, она понадеялось на русское «авось».
Варвара толкнула дверь библиотеки. Дверь была закрыта изнутри, и она постучалась. Профессор крикнул, что у него важный документ, и ее сердце екнуло. Неужели, она забыла что-то убрать из сундука. Воронова решительно направилась в потайную комнату. В темном закутке, она на привычном месте нашла свечу, спички, зажгла огонь и поднялась на стул, обитый сукном.
Варвара выпрямилась, поднесла огонь свечи к глазку, и ее сердце обмерло от страха. В глазке торчала живая кукушка с обломанным клювом. ( От колебания света свечи, о чем Воронова не знала)…В глазах кукушки сверкнул огненный блеск, клюв дрогнул, и Варвара, без чувств, упала на толстый ковер. Стул под ней покачнулся, и с глухим стуком упал на пол. Свеча вылетела из разжатых рук, и застыла рядом с подолом платья.
Острая жгучая боль огня, коснулась бедра, и оживила беспамятную женщину. Поднимаясь с пола, Варвара села на еще слабый огонь, и затушила его, но она этого, в туманном восприятии, не заметила.
В потайной комнате стояла непроглядная темнота, и запах адского пламени. Варвару охватил невероятный ужас. Она встала и торопливо покинула черную тьму. Княгиня шла по коридору, и ее трясло от страха. В ее понимании, живая кукушка с обломанным клювом, было знамение, страшных и трагических событий. Она была уверена, что виновники, этих событий - это нежданные царские гости. Все цари, испокон века, приносили их семье, одни несчастия…но теперь цари стали хитрее, теперь они посылают вместо себя, профессоров… чтобы их мучения стали более умнее и более изощренней…
Варвара спустилась на второй этаж. Страх не проходил, и она решила проверить всех домочадцев – все ли с ними в порядке.
Хозяйка постучалась к старшей дочери. Никто не ответил, и она открыла дверь. Вера сидела в изумрудной гостиной у камина, и смотрела в дождливое окно. Дочь не оглянулась на мать, и та тихо закрыла дверь. Следующая дверь, была младшей дочери, и Варвара, не постучавшись, вошла в розовую гостиную, которая так называлась, из-за стен обитых гобеленом с розами. Надежда с Любовью играли у камина в карты на деньги. Увидев мать, Люба торопливо прикрыла медные пятаки картами, и захлопала невинными глазками. Мать, прошла два шага, нахмурила брови, повернулась и вышла. Люба закатилась от смеха. Когда мать повернулась спиной, дочь увидела, что пол юбки у нее сгорело, и в обгорелую дыру выглядывали белые панталоны, вымазанные в саже. Надя, не заметившая этого, удивленно посмотрела на сестру, и та объяснила ей причину смеха. Надежда кинулась к двери, чтобы сказать, матери об ее конфузе, но, выглянув в коридор, она увидела, как закрывается дверь маминой гостиной, и вернулась к Любе.
А в это время, мать вошла к самому младшему, своему любимцу Саше. Саша и Марсель сидели в золотой гостиной у камина. Марсель сидел лицом к ней с книгой, Саша спиной. Учитель с профессорским видом рассказывал ученику на французском языке о Древнем Риме. Саша с таким вниманием слушал его, что не слышал скрипа открываемой двери, и громких шагов. Мать подошла к нему, поцеловала его со спины в пухлую румяную щечку, и тихо вышла. Дверь закрылась, и к удивлению Саши, учитель, ни к селу, ни к городу, стал хохотать. А между тем, он только, что рассказывал отрывок из «Истории» Корнелия Тацита, со своими комментариями: « День рождения императора Виттелия… отпраздновали с редким великолепием…, устроив гладиаторские бои в каждом квартале Рима»…
А если учесть, что Рим 1 века делился на 300 кварталов, то можно представить, сколько молодых гладиаторов, расстались с жизнью в день рождения императора Виттелия.…
Впрочем, Саша быстро успокоился. Мальчик решил, что у французов, так принято – смеяться, когда рассказываешь о страшных событиях. Так сказать, для поднятия французского духа.
Варвара продолжила свой путь. Она постучалась в рубиновую гостиную, никто не ответил ей, и она вошла внутрь. Хозяйка прошлась по всем комнатам, по старой привычке, заглянула во все шкафы и шифоньер. Вадима нигде не было, но в спальне была скомкана постель, на полу валялась его одежда; в гостиной на столе лежала раскрытая книга, на кресле у камина, лежал черный мокрый плащ, и мать, успокоившись душой, вышла. Наверно сын только, что пришел с охоты, скинул одежду, накинул домашний халат, и пошел к отцу. После ее ухода, из темной кладовки, забитым всяким хламом и старинной одеждой, вышли полуобнаженные Вадим с Изабеллой. Бледная, как смерть девушка, громко чихнула, и Вадим весело рассмеялся.
К Ирине, Варвара заходить не стала - жизнь бедной родственницы, ее не интересовала. Ее интересовала последняя дверь, Никона.
Дверь была закрыта на ключ, и Варвара громко постучалась. Никон открыл дверь, и впустил раздраженную свояченицу в янтарную гостиную, названную так из-за мебели инкрустированной янтарем. У камина сидела Ирина. Увидев хозяйку, ее щеки запылали пунцовым светом. Она так испуганно вскочила, что каштановая толстая коса, коснулась языков пламени. Девушка торопливо вышла, но запах горелого волоса, еще долго витал по янтарным покоям. Варвара плюхнулась на место Ирины, в кресло обитое светло-коричневым бархатом, и по привычке оглядела работу слуг. В гостиной была чистота и порядок. Белые стены украшали местные пейзажи, написанные рукой талантливого художника. У окна стоял мольберт, обращенный к оконному свету, и сам холст не был виден. Родственник сел в кресло напротив, и вопросительно посмотрел на Варвару.
Сейчас, она, почему-то пожалела, что зашла сюда. С Никоном у нее были прохладные отношения, хотя когда-то они были очень дружны. Когда-то…
Но вставать с теплого кресла, и брести в свою мрачную, безлюдную комнату не хотелось, и она, сказала первое, что пришло в голову:
- Не знаю, что с твоим братом делать. Одни книги в голове, никакого от него толку.
- Хорошо, что книги в голове, а не любовницы, - мягко улыбнулся Никон.
- Я ему покажу любовниц - сразу голову оторву! – занервничала Варвара.
- На вас женщин не угодишь: то вам любовницы не нравятся, то книги, то охота, то карты, то рисование. Должен же мужчина, чем-то заняться. Тем более в нашем тихом дремучем замке, - спокойно протянул Никон и закурил трубку. Свояченица недовольно поморщилась, она ненавидела табачный дым.
- В последнее время, он мне не кажется тихим. Наоборот, замок стал слишком шумным. Черти, так и носятся по коридорам, - сказала Варвара.
- Это ты о Милорадовых? А, по-моему, они милые приятные люди.
А ты, как всегда сгущаешь краски, - улыбнулся Никон.
- По-моему, я знаю, почему они тебе кажутся милыми. Особенно Милана, ну прямо милашка. Наверно, ты уже на нее глаз положил?
- Положил, но чисто визуально. Так сказать, в художественном плане. Возможно, вставлю ее в свой пейзаж.
- Так я тебе и поверила. Рассказывай эти сказки, кому-нибудь другому, а то я, тебя не знаю…
Никон промолчал, но неуловимая насмешливая улыбка продолжала сиять на его лице. Варвара вытянула ноги к камину, и увидела на коричневом индийском ковре женскую шпильку со вставкой из синего стекла, именно такие она купила Ирине на московской ярмарке. Она подняла ее, и покрутила шпильку у лица Никона. Он продолжал улыбаться с насмешкой, и в этот момент, так напоминал своего брата Владимира, что в душе Варвары, всколыхнулась ненависть. Она бросила шпильку на ковер, и ехидно протянула:
- Или у тебя есть другая милая - милая Ириния.
- Эта шпилька твоей дочери Веры. У Ирины коса, - усмехнулся Никон.
- Что она у тебя делала?
- А, что Вера, не может зайти поболтать с дядей?
- С таким, как ты не может. Думаешь, я не знаю, почему умерли твои жены.
- Это твои домыслы. Они прожили столько, сколько им отмерено небом. Послушать тебя, и Калерию, так все кладбища забиты одними убитыми и отравленными людьми.
- Потому что, мы знаем жизнь. Особенно жизнь поместий и замков.
- Варвара, с тобой поговорить, как уксуса напиться, - продолжая спокойно насмешливо улыбаться, сказал Никон, и подкинул в огонь сырые дрова. Из камина зачадил дым, и Варвара недовольно поморщилась - сегодня запах гари, сопровождал ее везде, куда бы она не пошла.
Никон встал с кресла, прошел к мольберту, зажег три свечи на канделябре, чтобы свет освещал картину, и принялся неторопливо, с остановками, дорисовывать пейзаж. Он, то приближался к картине, то удалялся, изредка добавляя на холст отдельные мазки. В комнате стоял полумрак, большой мольберт загораживал свет свечей, в камине мерцал огонь, и женщине захотелось здесь уснуть, в этом кресле.
Но извечное любопытство пересилило сон. Желая знать все, что происходит в каждом уголке замка, она встала с кресла, и прошла к мольберту. Широкая спина Никона загородила холст, и она чуть наклонилась к нему, чтобы увидеть картину. На холсте расстилался знакомый пейзаж: белый Воскресенский монастырь, прозрачное Святое озеро, злато-багряный лес, отражающийся в воде, и одинокая черная лодка с монахом. Варвара застыла, так ей понравилась эта картина, и она уже задумалась, как ее забрать у Никона…
Дверь отворилась, и в полутемную гостиную вошел князь Владимир. Он посмотрел на жену, склонившуюся к брату, на ее панталоны, выглядывающие из-под юбки, и грозно прорычал:
- Какую прекрасную идиллическую картину, я вижу. Моя жена, уже задрала свою юбку, так что панталоны видны, и целует моего брата.
Варвара отпрянула от Никона, посмотрела спереди на свою юбку, ничего не увидела, и принялась оправдываться:
- Вова, это не то, что ты подумал. Я просто хотела посмотреть картину.
- А зачем юбку задрала, или картину смотрят, только задрав юбку и выставив свои панталоны! Посмотри на себя сзади!
Жена повернула голову назад, и увидела в обгорелой дыре, свои панталоны.
- И где это я сожгла юбку? – испуганно пролепетала она.
- Когда валялась у камина с моим братом.
- Вова, я…ты не так подумал...
- Вон, а то я, тебя сейчас прибью!
Варвара взглянула на лицо мужа, и с пылающим лицом, выбежала из гостиной.
Никон, неспешно вытер кисть, посмотрел панталоны убегающей невестки, и дико заржал.
- У вас, что-нибудь было? - спросил Владимир,
- Не смеши меня. Сам знаешь, у меня есть с кем провести время. Я лучше застрелюсь, чем свяжусь с твоей прекрасной кукушкой.
- И все же, я не люблю, когда трогают мое, - грозно сказал Владимир.
- Забудь и успокойся. Садись. Наверно Варвара сожгла юбку, когда следила за профессором из камина библиотеки, - пошутил Никон.
Браться сели к камину, и стало заметно, что они очень похожи друг на друга. Хотя, Владимир был светловолосый, а Никон волосом потемнее, но огонь камина перекрасил обоих в рыжевато-золотистый цвет.
Братья склонились друг к другу, и Владимир, чуть слышно сказал:
- Надо что-то делать… Срочно!
Варвара добежала до своей комнаты, торопливо скинула обгорелое черное платье, надела другое черное, и кинулась обратно в янтарную гостиную. Пока она бежала по коридору, в ее голове, мелькали сцены, одна ужаснее другой. Владимир убил брата. Никон убил Владимира. Оба брата мертвы.
Она добежала до потайной комнаты, примыкающей к гостиной, осмотрелась кругом – в коридоре было пустынно, и открыла высокую, но узкую картину-дверь.
Варвара быстро втиснулась в узкое помещение, и закрыла за собой, старинный пейзаж с одинокой рябинкой. Женщина со страхом прильнула к глазку, прикрытому лоскутком гобелена.
Братья, склонившись друг к другу, разговаривали, но так тихо, что ни один звук не достигал ее ушей. Она продолжала ждать развязки, но скоро Владимир поднялся с кресла и громко сказал:
- Ну, все договорились.
Никон согласно кивнул головой. Владимир вышел из гостиной, и младший брат задумчиво посмотрел в ее сторону. Вернее на зеркало, около которого был ее глазок. Варвара торопливо отстранилась от глазка, крохотный лоскуток гобелена вернулся на место, и она выбралась из потайной комнатки в коридор. Одинокая рябинка вернулась на свое таинственное место, а тень хозяйки протянулась по коридору, освещенному светом свечей, стоявших в нишах. Черная тень проскользнула в малахитовую гостиную, и закрыла за собой дверь на ключ.
После ухода брата, Никон открыл ключом шкаф, достал из него портрет, обнаженный женщины в соблазнительной позе, и поставил его на мольберт, так, чтобы из кукушкиного глазка, не было его видно. Он развел на палитре краску телесного цвета, сделал один мазок, и восхищенно сказал:
- Да хороша сударушка…
В библиотеку вошел седой слуга с подносом. Он поставил поднос с горячим ужином на стол, и молча вышел.
Милана тихо возмутилась:
- Нас уже, и за стол не хотят приглашать! Кошмар замка Ворона.
Нет, я больше сюда не приеду.
- А больше тебя сюда, и не позовут. Ты не умеешь себя вести, и ломаешь ценную хозяйскую утварь, - улыбнулся отец.
- А, некоторые профессора Сорбонны, уродуют ценных греческих козлов, - тихо засмеялась дочь.
- Гипсовый Сатир, не имеет ценности.
- А, раскрашенный под мрамор, уже имеет.
- Я таких козликов из гипса, наделаю тридцать штук за день.
- Тридцать!!! Папа не преувеличивай.
- Я не преувеличиваю. Вначале я сделаю сатирическую козлоподобную форму, затем залью туда гипс, и смогу даже перевыполнить норму, по разведению козлов.
Милана засмеялась. Они сели за стол, и приступили к трапезе.
К концу ужина, дверь в библиотеке скрипнула, от холодного сквозняка, свечи притушили свой свет, и Милорадовы увидели в дверном проеме черную тьму, и белоснежный овал лица с черными провалами, вместо глаз. Милана от ужаса дико закричала:
- Папа! Стефания. Мамочка! Спасите!!!
Свечи вспыхнули, и в библиотеку вошла хозяйка, с бледным, как смерть, лицом. Побледневшая, как мел, Милана подавилась криком, и выпучила ярко-синие глаза. Варвара по привычке, внимательно осмотрела библиотеку, извинилась, что не пригласила их к ужину, но сегодня все отказались кушать, и она приказала, разнести блюда по комнатам.
Профессор отложил пожелтевший лист, и принялся наблюдать за хозяйкой. Варвара была необычно бледна, и выглядела, словно больная на смертном одре. На Милорадовых, она старалась не смотреть, но ее бегающий взгляд, как будто невзначай, уперся в индийские «Веды». Профессор тоже пригляделся. Кукушка-затычка была не видна, и он успокоился.
Постояв молча в библиотеке, хозяйка замка бесстрастно пожелала им спокойной ночи, тихо вышла, и дверь, почему-то не скрипнула. Милорадов встал из-за стола, отодвинул книгу, вытащил конспиративную кукушку из глазка, и поставил «Веды» на место. Он повертел в руках чучело несчастной птички. Ставить на полку кукушку с обломанным клювом не хотелось, и он засунул ее в сундук. Завтра, он найдет место, куда ее приспособить.
За окном стоял черный мрак. Дождь продолжал стучаться в окно. В камине догорал огонь, дрова закончились, свечи заканчивали свою короткую огненную жизнь, и профессор предложил закончить историческую работу. Дочь от радости захлопала в ладоши, и с большим удовольствием, закрыла сундук с кукушкой.

Милорадовы вышли, закрыли дверь на ключ и скрылись в своих покоях. Варвара, наблюдавшая за ними из приоткрытых дверей нежилой комнаты, расположенной напротив библиотеки, направилась к заветному сундуку.
Уходя, Милорадовы закрыли камин, и в помещении библиотеки стояла непроглядная тьма. Женщина зажгла свечку, достала из-за корсета баночку с порошком, от которого начинается неимоверный, страшный зуд в руках, и прошла к сундуку. Она наклонилась, открыла черный сундук и дико вскрикнула. Из сундука, на нее хищно смотрела кукушка с обломанным клювом. Кукушка сверкнула огненным взором, и ее клюв, как будто дрогнул. Перед глазами Варвары поплыл туман, в ушах зашумел ветреный лес, ноги подкосились, вдали послышалось потустороннее, приглушенное: ку-ку, ку-ку, и она, поваленным деревом, упала на ковер. Разум, бывшей Кукушкиной, не выдержал двух колдовских кукушек, за один вечер.
Пылающая свеча и бутылочка с травяным порошком, выпали из рук бесчувственной женщины, и упали в сундук. Пламя мгновенно охватило сухие бумаги. Огонь вспыхнувшего пожара, коснулся ее руки, и острая боль привела Варвару в чувство. Она, словно чумная, вскочила с пола, и кинулась к сундуку с песком и к большому кувшину с водой, приготовленными на случай пожара, в каждом помещении.
Пока она бегала от сундука с песком, к сундуку с горящими бумагами, ее широкая юбка, коснулась пламени и загорелась. На ее счастье, кувшин с водой стоял рядом, и она вылила воду на себя.
Наконец, пламя удалось с большим трудом потушить, и последствия были не столь ужасны, как могли бы быть, если бы ее рука лежала чуть дальше от сундука. В итоге, сгорели: один сундук с бумагами, половина письменного стола, часть персидского ковра, и часть переднего подола ее платья.
Огонь потух, и мокрая, перемазанная сажей, Варвара, опять осталась в полной тьме, пахнущей пламенем ада. Белая, как мрамор, на негнущихся ногах, и с головокружением в голове, Воронова побрела в свои покои. По дороге в свою комнату, ей встретился Марсель Марсо. Учитель, как-то странно посмотрел на хозяйку, осторожно обошел ее, но она этого не заметила. Головокружение и тошнота, накатывало на нее все сильнее и сильнее. Она открыла дверь в малахитовую гостиную, закрыла дверь, и увидела своего цветущего веселого мужа.
Владимир подбрасывал дрова в потухающий камин. Из открытой двери потянул ветерок, огонь в камине вспыхнул, и огненные блики заметались по малахитовому полу, мебели, инкрустированной малахитом и малахитовым вазам. Услышав, сквозь треск разгорающегося огня, шаркающие, грузные шаги жены, он обернулся, оглядел ее погорелый вид, и насмешливо спросил:
- Варвара – у тебя, что пиромания? Ты решила теперь все время бродить по замку в обгорелых панталонах.
Жена молча рухнула в кресло и посмотрела на него отсутствующим, потусторонним взглядом.
- Варвара, что случилось? Ты пыталась спуститься в камин библиотеки? - вполне серьезно спросил князь, так как в камине была лестница для трубочистов. Но жена сидела, словно каменный истукан, и он, более мягко, повторил свой вопрос:
- Варя, из-за чего ты ходишь все время обгорелая? Может, у тебя началось помрачение рассудка, и ты все поджигаешь?
- Это все кукушка… она сведет меня с ума. Она хочет меня погубить…
- Я тебе это давно говорил, но ты мне не верила. Где был пожар?
- В библиотеке, - еле слышно ответила жена.
- Надеюсь, ты не сожгла царских гостей Милорадовых? – опять вполне серьезно спросил князь, и продолжил речь, словно говорил сам с собой, - представляю, как в салонах Петербурга обсуждают невероятную новость. Профессор Милорадов сгорел на работе, у сундука с архивом староверов.
- Нет, я их не сожгла, - медленно сказала жена.
- Слава богу, а то потом, нам бы пришлось гореть синим пламенем.
Муж потрепал ее по ледяной щеке, и с улыбкой вышел из гостиной. В мутной голове Варвары, мелькнула бесстрастная мысль, а зачем к ней приходил муж? Подбросить дрова в камин? Или он надеялся застать ее наедине с Никоном? Или…
Она хотела встать, догнать мужа и спросить у него, зачем он приходил, но сил встать не было, и она погрузилась в беспробудный сон. После получасового сна, ей стало лучше, и она медленно поднялась с кресла. Варвара уже хотела крикнуть к себе Ирину, жившую напротив, но, вспомнив, как она сейчас выглядит, отказалась от этой идеи. Никто не должен видеть ее, в таком ужасном, позорном виде, и ей придется спуститься на первый этаж, в баню. Но если бы пришла Ирина, то она бы помылась в деревянном ушате, не выходя из своих покоев.
Варвара прошла в спальню, достала из шифоньера, очень удобный, ее любимый, льняной сарафан с красной вышивкой, и пошла к двери. Ее взор скользнул по стене, и по многолетней привычке, она сразу заметила непорядок. Картина с видом коломенского замка, под которой находился тайник с ядами, был едва заметно приоткрыт. По какой-то неясной причине: тайник легче было открыть, чем закрыть. А может, это было сделано старинным умельцем специально, чтобы сразу было видно, что кто-то открывал его, без ведома хозяина.
Варвара остановилась, с большим трудом закрыла картину-тайник, и попыталась вспомнить, закрыла ли она его, когда доставала оттуда бутылочку с порошком, вызывающим зуд. Но в туманной полусонной голове, мысли разбегались, и, она, махнув рукой на все тайники замка, пошла в баню.

Владимир вышел из замка и посмотрел на небо. Дождь прекратился, но небо было покрыто темной туманной пеленой.
На каждом углу замка горел керосиновый фонарь, но в насыщенном влажном воздухе, свет был слабый, бледный, и почти не освещал дорожку, выложенную булыжниками.
Князь спустился с лестницы, и направился по сумрачной дорожке в хозяйственный двор. По дороге его нагнали четыре огромные черные мохнатые собаки. Они игриво запрыгали вокруг него, дожидаясь ласки. Он остановился, погладил их всех по очереди по густой шерсти, и пошел дальше.
В глубине двора, около старой искривленной березы, стоял небольшой домик мажордома Дмитрия - нагловатого, но дельного мужика. Владимир постучался три раза в темное окно. Шторка на окне раздвинулась, мажордом увидел хозяина, и пошел открывать дверь.
Князь вошел в темное теплое помещение, пахнущее жареным мясом, остановился у порога, и наказал Дмитрию убрать в библиотеке, последствия пожара. Чтобы утром, ничего не было видно. Полусонный мажордом не удивился приказу, широко зевнул, согласно кивнул головой, и отправился поднимать слуг.
Владимир дошел до дверей замка, посмотрел вверх на освещенные слабым светом окна, и передумал возвращаться домой. Он вспомнил, что обещал заехать к одному человеку, и направился в конюшню. Заспанный конюх, оседлал быстроногого Воронка, и князь понесся по лесной дороге в темный непроглядный лес...
Феодосии не спалось… она ворочалась на лебяжьей перине, и мечтала, чтобы князь постучал в ее окно… как это делал не раз. Но время шло, от скрипа ее железной постели, проснулась Калерия, и принялась слать проклятия, наглой рыжей холопке.
Рыжая красавица смотрела зелеными глазами в черный потолок, слушала Калерины проклятия, и люто, до дрожи в зубах, ее ненавидела. Этот Кукушкин замок, должен был достаться ей, единственной выжившей дочери. Но отца вместе с семьей, за приверженность старой вере, сослали в Иркутскую губернию, его поместье конфисковали, и его выкупила Варвара.
Феодосии удалось вырваться из дикой сибирской глухомани, и вернуться обратно в свой дом, под видом бедной родственницы, но теперь, она, в своем уютном родительском замке, живет, как холопка, и слушает проклятия злобной, выжившей из ума старухи…
Через час, злобная Калерия успокоилась, но сна все равно не было… Под полом скреблась мышь, на кухне громко тикали часы-ходики, около летнего домика, где они встречались с князем, жутко заухал желтоглазый филин. Филин замолчал, и в лесной тишине завыл волк.
Ей стало невыносимо страшно, она укуталась в теплое одеяло, сжалась, как ребенок, и продолжала ждать, ждать…
Но князь все не ехал… за окном наступал бледный, туманный рассвет, и скоро ей придется сидеть за столом на именинах, у своего любимого князя… И чувствовать себя там, как бедная несчастная, всем надоевшая, родственница…

Милорадовы вошли в холодную сырую мраморную гостиную, закрыли дверь на ключ, и отец принялся разжигать камин.
Дочь села рядом в кресло, и некоторое время, молча смотрела на поджигательные действия отца. Дрова в камине разгорелись, ало-оранжевые блики заплясали по мраморным стенам, и она пробормотала:
- Папа, а знаешь, что я подумала. А вдруг, Варвара ночью пойдет в библиотеку, откроет сундук, и увидит там кукушку с обломанным клювом.
- Ну и что? Увидит, испугается, и закроет, - сказал отец, и сел в кресло напротив дочери.
- А если, она умрет от разрыва сердца?
- Не умрет. Еще никто, увидев птичку, не умер. А если, она все же испугается кукушки, то в этом будет виновато, ее любопытство.
И что за ерунда, пришла тебе в голову? Ну, скажи мне, зачем она полезет ночью в сундук?
- Например…. Она захочет забрать что-либо.
- Варвара, уже давно забрала из этих сундуков, все ценное. Еще перед нашим приездом. Так, что несчастная птичка, будет спать там спокойно, до утра, а утром я попробую приставить ей куриный клюв. Я думаю, здесь каждый день готовят курятину, и найти запасной клюв не проблема.
- Тогда зачем мы копаемся в сундуке?
- Видишь ли, милочка моя, для Варвары одни документы ценные. А для меня другие. Мне неинтересны ее секреты, и секреты староверов. Я ищу документы, проливающие свет на наше прошлое. Например, я найду, древний листок, на котором записано, что некая вдова Ирина Кукушкина, первого года от сотворения мира, получает после смерти своего мужа поместье Коломенское, и в нашей истории сотрется белое пятно. Мы будем знать, что в первом году, по древнерусским законам, вдова имела право получить в свое владение имущество мужа.
- Очень великое открытие. Все жены на Руси получают после смерти мужа его движимое и недвижимое имущество, - хмыкнула Милана.
- А в Западной Европе, древнего времени, имущество умершего мужа переходило к его старшему брату. А вдова оставалась в своем же доме бедной приживалкой.
- Очень интересно, и почему я раньше не любила, когда ты приставал ко мне со своими историческими рассказами. Помню, как ты, мне что-то рассказываешь, а я думаю о другом.
- Интересно, - удивился профессор, и Милана рассмеялась:
- Наконец-то я, тебе рассказала, что-то интересное.
- Ну что ж, пойдем на свои лебяжьи облака, - предложил отец.
Милана встрепенулась, и только хотела сказать:- А как же ночная засада? Но отец, приложил палец к ее губам, напоминая ей, чтобы она вслух об этом не говорила.
Милана, удивленно посмотрела на отца, и он, медленно, с четкой артикуляцией, сказал на татарском языке:
- На всякий случай, о нашей ночной засаде, вслух не говори, - после этого, он сказал на русском, - так говорил царь Навуходоносор.
Дочь напрягла свою память, с трудом, но все же поняла полузабытую татарскую речь, кивнула головой, и деланно, сонным голосом пробормотала:
- Пора спать. Ох, как я хочу спать. Вперед к лебяжьим ПЕРИНИСТЫМ сонным облакам.
Милана заразительно зевнула, и следом зевнул профессор.

Тем временем, в библиотеке горел сундук с несчастной кукушкой…
А в потайной комнате, примыкающей к мраморной гостиной, стоял человек в черном одеянии с капюшоном, и внимательно слушал обрывочную беседу, так как иногда треск горящих дров заглушал их речь. Он очень удивился, когда они завели речь о какой-то птичке, от вида которой можно было умереть. Потом профессор, зачем-то собрался приставлять этой несчастной птичке куриный клюв.
Вскоре Милорадовы забыли про птичку, и профессор, сообщил дочери, что архив староверов его не интересует. Ему нужны древние документы о праве наследования. В конце беседы. Милорадов пробасил что-то на древнем таинственном языке, и вспомнил царя, которому даст в ухо и в нос.
Его дочь нисколько этому не удивилась, согласно кивнула головой, и широко зевнула. Следом зевнул профессор. Человек в потайной комнате тоже зевнул, и пошел к выходу. Больше ничего интересного он не услышит. Царские гости идут спать на какие-то колдовские сонные облака… и все же эти Милорадовы – очень и очень странные люди.

Отец ушел в спальню. А, Милана не могла оторваться от вида пылающего огня, и продолжала сидеть у камина. В голове ее бродили всякие разные, иногда очень интересные мысли, и голый таинственный призрак, не раз пробегал в ее голове. В итоге он надоел ей до чертиков, и она замотала головой, прогоняя это странное коломенское привидение. А мысли текли, бежали, прыгали, скакали, метались по разным направлениям, и в этих мыслях присутствовали все жители замка Ворона и замка Кукушки…
Неожиданно, она по-зверски захотела есть. Идти одна на кухню она боялась, а есть хотелось, все сильнее. Некоторое время Милана, стоически терпела голод, но скоро не выдержала, и постучалась в отцовскую спальню. Никто ей не ответил. Она чуть-чуть приоткрыла дверь, и услышала громкий раскатистый храп. Дочь тихо закрыла дверь. Отец спал, будить его было жалко, и ей придется отправиться на кухню одной.
Она вышла из гостиной, закрыла дверь на ключ, и, на всякий случай крадучись, старясь не шуметь, отправилась вниз.
На середине лестницы, Милана увидела и услышала князя. Он вышел со второго этажа и направился вниз. Милана спряталась за статую Марса, державшего щит и меч, и выглянула из-за мраморного щита. Воронов шел уверенно, не оглядываясь, и его сапоги гулко стучали по мраморным ступенькам. Он спустился на первый этаж, открыл ключом парадную дверь, и вышел из замка.
Милана, осталась стоять за Марсом. А вдруг, князь, сейчас же вернется обратно. Конечно, нет ничего странного, что она ночью пошла на кухню, но в глубине ее души теплилась надежда, что хозяин замка Ворона сейчас вернется, и она увидит что-нибудь таинственное, захватывающее… например одетого призрака…
Милана ждала, ждала…но князь не приходил…. а есть, почему-то расхотелось…
Стоять с Марсом надоело, Милана решила досчитать до десяти и выйти. Но по лестнице послышались тихие, крадущиеся шаги, и она, опять замерла. Мимо нее прошел Марсель в черном плаще. В отличие от князя, учитель шел тихо, медленно, и постоянно оглядывался.
Он дошел до парадной двери, тихо и воровато открыл дверь, и пропал в черной тьме. Теперь, она, стала ждать возвращения учителя. Милана ждала, ждала… но он не приходил. В какой-то момент, она решила выглянуть из парадной двери, и посмотреть, что делает Марсель, но тут же представила, как учитель, заметит ее, заподозрит, что она что-то видела, и убьет…
Она ждала… и почему-то снова захотелось есть.

Марсель вышел из замка, быстро спустился по лестнице, и торопливо ушел в тень. Керосиновый фонарь горел бледным светом, и чуть в стороне, стояла черная непроглядная тьма.
Учитель немного удалился от фасада, и окинул взором, освещенные окна. Она должна была подать ему знак… Но в окнах никто не появлялся. Сырой, холодный воздух, пробрался под плащ, и его охватил озноб. Наконец, в окне второго этажа появилась ОНА.
Женская тень в окне, махнула рукой, и пропала. Марсель торопливо пошел к двери черного хода. Сапоги, подбитые гвоздями, чиркали по булыжной дорожке. Неожиданно, недалеко от него, послышался лай собачьей своры. Злобный лай быстро приближался, и вскоре его окружили четыре больших лохматых собаки. Марсель застыл. Черные чудовища рычали, злобно оскаливали белые острые клыки, и учитель принялся, еле слышно читать молитву… Молитва, кажется, подействовала на злобных псов. Они сели, замолчали, но уходить никуда не собирались. А ОНА, его ждала…
Учитель попытался сделать шаг, но псы мгновенно вскочили, оскалили зубы, и он остался стоять, и мечтать, что кто-нибудь выйдет из замка, и спасет его…
Но никто не выходил… и злые собаки не уходили. Настоящая французская трагическая история: замок…ночь… женщина… мечты… злобные псы… холод, пробирающий до костей… мечты быстро замерзают, на русском холоде, и… «финита ля комедия».

Марсель не возвращался…
Милана опять задумалась о том, чтобы выйти из замка, и обозреть темные ночные окрестности, но снова передумала. Ей не хотелось, погибнуть от рук французского учителя. А, кушать хотелось все больше и больше. И, все же она не выдержала голодных мук, махнула рукой на Марселя, покинула свой пост, вылезла из-под щита Марса, и пошла на кухню. Кухня была закрыта на ключ, и у дверей закрытой кухни, еще больше захотелось есть.
Милана пошла к себе, но на лестничной площадке второго этажа, решила попросить кого-либо из жителей замка, открыть ей кухню. Голодающая женщина прошлась по второму этажу, постучалась в каждую дверь, но никто не вышел, и не откликнулся, и не дал ей даже корочки хлеба. Наступала полночь - время проводить засаду, и Милана решила поголодать до утра. Она вспомнила, что врач Парацельс, советовал всем знатным дамам, иногда сидеть на голодной диете – для омоложения. Ей всего восемнадцать лет, но лучше начать раньше, чем позже.

Она вернулась в мраморную гостиную, разбудила отца, и нетерпеливо спросила:
- Мы пойдем устраивать засаду?
- Нет, не пойдем. Сегодня будем спать, - полусонно ответил отец.
- Почему не пойдем? – возмутилась голодная дочь.
- Свет мой, Милана, я думаю, голый человек откуда-то вырвался, его поймали, и вернули на место. И вряд ли, он каждый день будет сбегать из своей темницы. Уверяю тебя, Вороновы позаботятся, о том, чтобы он больше не мог выйти из темницы или светлицы, за семью замками.
- Но его надо срочно спасать.
- Как? Ты сто лет будешь искать здесь, потайную комнату и не найдешь. Скорей всего, даже многие живущие в этом замке, о них не знают. Мы, его обязательно спасем, но позже. Сначала, я должен, найти какой-нибудь компромат на Вороновых, а потом обменяю его, на голого призрака. Но нужно найти такой компромат, чтобы они уговаривали меня, упрашивали на коленях, совершить обмен.
- А, вдруг, ты ничего не найдешь, и Вороновы, чисты, как белый снег.
- Милана, не смеши меня, а то я до утра, потом не засну.
- Папа, сначала мне не понравился замок, а теперь я думаю, что здесь живут хорошие, милые люди. Конечно, хозяйка немного злая, но таких хозяек полно.
- Ласточка моя, я чувствую кожей, что Варвара, боится меня, как черт ладана, и желает, чтобы мы быстрее исчезли из замка. Почему? Да потому, что она до смерти боится - я увижу здесь, то, что приведет ее к сибирскому острогу. Я уверен, что-то нехорошее творится в этом замке Ворона. Что точно, я еще не знаю, но обязательно выясню. Поэтому зря ты сказала, Варваре, что я вижу сквозь стены. Если, я нечаянно, приближусь к ее запретному, тайному замку, то она меня без промедления убьет. Может быть, даже отравит меня, и я умру за столом, как предрекала мне бабка Татьяна, - грустно сказал отец.
- Папа, прости меня, когда я говорила, я не думала об этом, - пролепетала дочь.
- Прощаю тебя, моя дочь, прощаю! Но теперь, ты будешь знать, что иногда хвастовство, приводит к смертельным последствиям.
Милана задумалась, и немного погодя спросила:
- Папа, а почему, ты мне раньше все это не рассказал, а пообещал идти со мной в засаду?
- Потому, что милочка моя, когда хочешь спать, а тебя заставляют обходить огромный замок, то какие только умные идеи не приходят в голову. Ладно, иди спать. Утро вечера мудренее.
Милана пошла к двери, взялась за дверную ручку, остановилась, и повернулась к отцу:
- Ой, я забыла! Знаешь, что я видела, когда пошла на кухню? Я встретила учителя Марселя. По-моему, он тоже из этой коломенской шайки. Я сейчас пойду на первый этаж, устрою засаду, и буду ждать, когда он вернется домой.
- Не стоит терять напрасно время. Марсель пошел к какой-нибудь хорошенькой служанке. Учитель будет жить в замке еще несколько лет, и неужели, ты думаешь, он будет жить здесь монахом? Пойми, Милана, молодой учитель приехал в богатый замок, а не в мужской монастырь.
- Папа, у тебя все так просто! А, если Марсель разбойник с большой дороги, и пошел ночью убивать путников.
- Милочка моя, у тебя все так сложно. А, я за свою простую жизнь, еще ни разу не слышал, о русском разбойнике, который прекрасно говорит на французском языке. Милана, знание языка кормит лучше, чем грабеж на ночной дороге. Имея, хороший заморский язык: ты будешь спать в замке, есть с золотого блюда, получать хорошие деньги, и ничего не делать, кроме, как молоть языком. А, что получает разбойник? Никакой отдачи за проклятый труд: вся жизнь в берлоге; работа и в дождь, и в снег; полицейские облавы: тебя облаживают, как волка, а в конце кратковременной работы, тебя ждет: или сибирский острог, или какой-нибудь путник Илья-Муромец прибьет.
Поэтому, иди, спи, и никаких засад не устраивай, а то Варвара посадит тебя в темницу к голому призраку. И это не шутка. Спокойной ночи, - засыпая, сказал отец, и отвернулся к стене.
Милана прошла в свою спальню, разделась, и легла на лебяжье облако. Опять сильно-сильно, захотелось есть, но…. в библиотеке, вдруг начался странный, еле слышный шум. Там что-то гремело стучало, бурчало, каталось по полу. Она съежилась от страха… и
есть, сразу расхотелось. Она была уверена, это Стефания, дает ей знак, чтобы она убиралась из замка. Тихий стук то замолкал, то начинался вновь. Милана хотела подняться, разбудить отца… но неожиданно уснула. Во сне ей снились золотые скатерти-самобранки, полные яств, и голый призрак. Призрак отбирал у нее скатерти самобранки, и со стуком, прятал их в призрачный сундук. Только, что яства были… и уже их нет. А крышка призрачного сундука стучала и стучала…

Марсель больше часа простоял, как соляной столб. Злобные псы даже успели поспать, у его ног, но и сквозь сон, при любом его движении, они злобно рычали. Потом, собаки что-то услышали, и побежали злобно лаять на хозяйственный двор. Видно они уже привыкли и приняли его – такого тихого и спокойного. Ведь, не каждый столько время простоит около собак. Продрогший учитель вернулся в замок, и пошел лечиться в свою комнату. Для этого, у него стояла в шкафу царская водка со жгучим перцем: пропаривает, как на раскаленной сковородке.
А что ему оставалось делать? Если он хорошо не пролечится, то заболеет воспалением легких, и прощай молодая красивая жизнь! Да, и дама, не будет ждать его целый час.

Милана проснулась намного раньше обычного. ОнаĠзнала, что отец встает на рассвете, и посмотрела в окно. За окном стоял белый густой туман, и понять, что сейчас, ночь или раннее утро, было невозможно. Опять, захотелось есть, и она решила сходить на кухню. Кухарки встают раньше всех. Женщина встала с постели, надела легкое темно-синее платье в белый горошек, и вышла из спальни.
В замке стояла тишина и полутьма. Легкий, почти призрачный свет, уже проглядывал в окна. Или это был призрачный свет белого тумана? Она спустилась на первый этаж, завернула за угол, и столкнулась с князем Владимиром. Князь выглядел уставшим и бледным, под глазами синева, в руках он держал черный мокрый плащ, с прилипшей желтой листвой, а его высокие, охотничьи сапоги, были вымазаны в желтой глине. Воронов бесстрастно поздоровался, и пошел наверх. А, Милана продолжила свой путь.
Кухарка, толстая улыбчивая старуха, уже была на кухне. Она накормила Милану фаршированными мясом блинами, и дала ей с собой поднос с едой. Ей захотелось накормить отца, а вдруг, он тоже проголодался.
Отцу есть не хотелось. Он еще спал. Милана взяла в спальню «Илиаду» на греческом языке, легла в постель, открыла книгу, прочитала страницу, и уснула. Теперь голый призрак плыл на корабле «Арго», и вел корабль вместо Тифия. Она сидела на голом, каменистом острове, и махала ему рукой, чтобы он взял ее с собой. Но корабль-призрак проплыл мимо, потом вернулся, и опять не захотел ее взять с собой.
Милана сидела одна-одинешенька, и смотрела на бесконечный океан. Неожиданно, появился призрак и сказал:
- Милана, пойдем завтракать.
- Я не хочу есть, – негнущимися губами спросила она.
- Авиценна говорил, что по утрам надо завтракать.
Призрак погладил ее по голове. Она открыла глаза. Перед ней стоял отец. Он читал «Илиаду», и гладил ее по голове.
Милорадовы спускались по лестнице в столовую, и отец тихо сказал:
- Милана, твоя задача как можно чаще, приглашать к нам Любовь. Она должна говорить, говорить, и сквозь ее болтовню, я многое узнаю.
- Ты думаешь, она знает, о коломенском секрете? – прошептала дочь.
- Может, и не знает, или знает, но сама не догадывается, что знает. Но, в любом случае, из ее разговоров, я почерпну много интересного и полезного.
В столовой стояла тишина. Все сидели полусонные, словно утренний туман, напоил всех сонным отваром. Милорадовы пришли последние. После их прихода, все встали, и прочитали молитву. Профессор опять читал напевным громовым басом Шаляпинского, благо его голос это позволял, и Варвара, слушала его молитву, с милой, обаятельной улыбкой.
Под конец молчаливого завтрака, Люба, сделав страшные глаза, сказала:
- Сегодня Стефания опять бродила по замку. Бродила, как тень, и ко всем в двери стучалась. Я взглянула в замочную скважину, а там черная тьма. Я так испугалась, что чуть не умерла от страха.
- А, я чуть не умерла от голода, - себе под нос, пробормотала Милана.
- Надеюсь, сегодня она ничего не поломала, - недовольно сказала Варвара, и продолжила: – Алексей Платонович, Вы, сказали отцу Виссариону, чтобы он приехал освятить замок?
- Да, сказал. Ждите.
Болтливая Любовь не успокаивалась:
- Милана, как ты думаешь, почему Стефания сегодня опять бродила.
- Может, она есть захотела, - предположила сытая Милана, и продолжила ковыряться в яичнице с ветчиной.
- Милана! Привидения не едят, - тоном знатока, пояснила шестнадцатилетняя Любовь, и рассмеялась:
- Представляете - ходит прозрачное привидение, а в нем болтается борщ.
Затем, Люба, обратилась к профессору:
- Алексей Платонович, а в вашем поместье есть привидения?
- Конечно, есть. В каждом, уважающем себя поместье, обязательно есть привидение.
- А, ваше, что делает по ночам?
- Мое привидение, читает до утра французские любовные романы, а потом идет на кухню, заесть трагический, или счастливый любовный конец мадам Фру-Фру. Хотя, мое привидение ходит в белом серебристом халате, и борщ в нем не болтается.
- А, как его зовут, - не успокаивалась Люба.
- Екатерина.
Владимир и Никон улыбнулись. Мать грозно посмотрела на Любу, но младшая дочь сделала вид, что не замечает ее недовольного взгляда.
- Сейчас, вы уехали, а она, что делает?
- Улетела в Петербург. У нее там свой замок, но почему-то ей больше нравится мой. Говорит, что в моем замке, больше простора, и воздух чище. Мол, у меня, ей все время хочется летать. Так сказать, простору больше для полета.
В беседу вмешалась Милана. Она улыбнулась и сказала:
- Но обычно, наше привидение, всегда летает вслед за папой. Она ревнивая, и не любит, когда вокруг папы летают другие красивые привидения.
- А ваша, Екатерина, тоже красивая? - поинтересовалась Люба.
- Пусть скажет независимый эксперт, - допив чай, сказал профессор и повернулся к Милане. Дочь, чуть не подавилась чаем, прокашлялась, и недовольно сказала:
- Красивая. Очень красивая, но мама была красивее.
Профессор вздохнул. Варваре надоел этот двусмысленный разговор, и она громко объявила, что в три часа дня, в столовой начинается празднование дня ангела мужа. Приходить без опоздания. Все выслушали знакомое сообщение, и разошлись.

Профессор сразу предложил пройти в библиотеку, и немного поработать. Дочь попыталась, отговорить его, мол, она не может работать, ей надо подготовиться ко дню рождения, но отец, был неумолим. Чтобы надеть новое платье, и ожерелье, хватит десять минут.
Милорадовы вошли в библиотеку, и у обоих округлились глаза. В помещении было настежь открыто окно. Стены были заново побелены, на полу сиял новый красный индийский ковер, вместо старого стола и старенького леопардового дивана, стояла старая, но более приличная мебель. Теперь диван был обит бархатом, под тигра. А стол являл собой шедевр древнерусского искусства краснодеревщика Безрукого.
Профессор поискал взглядом сундук. Сундука не было. Второй сундук, к которому они еще не прикасались, стоял на месте, а первого не было. Милорадов прошелся по библиотеке, пытаясь найти его, но сундук, как сквозь землю провалился.
В комнате было сыро и холодно, профессор закрыл окно, и стал разжигать камин.
Милана села на тигровый диван, и спросила:
- Папа, что ты думаешь?
- Я думаю, здесь был пожар. Несмотря на открытое окно, от книг пахнет гарью, и с этого края книги немного прокопченные.
- Может, это Варвара сожгла сундук, чтобы мы быстрее отсюда уехали?
- Из-за одного дряхлого сундука, сжечь всю библиотеку? Тогда бы она сожгла оба сундука. Несомненно, одно, кто-то здесь был после нас, потом при нем произошло возгорание, костер потушили, а последствия за ночь убрали.
- Я думаю, неизвестный Герострат, сжег сундук, потому что там было, что-то ценное.
- Ничего ценного там, кроме кукушки не было. Я успел наскоро просмотреть все бумаги, и один, более менее, интересный документ, еще вчера, на всякий случай унес с собой.
- Папа, ты не прав, сундук сожгли специально. А, почему сожгли, мы еще не знаем, – упорствовала дочь.
- Ласточка моя, зачем из-за одной ценной бумаги сжигать: сундук, стол, ковер и диван? Первый раз слышу, чтобы из-за одной бумажки, сожгли столько мебели, и чуть не подпалили библиотеку.
- Папа! - закричала Милана, - я поняла! А, вдруг, хотели сжечь именно библиотеку, а огонь, взял, и погас!
- А, потом, поджигатель, увидев, что его труды пропали даром, и библиотека не сгорела, стал делать в ней ремонт. Твоя догадка, притянута за уши, и за хвост. Не надо искать черную кошку в темной комнате, если этой кошки, там нет, и никогда не было. Так говорил Конфуций, и я с ним согласен. А, вам милочка, надо объединиться с Любашей, и сочинять невероятные фантазии. Садись работать, умница.
Профессор прошел в угол библиотеки, поднял второй сундук, и перенес его к столу. Милорадовы сели к сундуку, и принялись за работу.
Настала тишина, лишь в камине трещал огонь. Неожиданно Милана сказала:
- А, кукушку жаль. Бедная кукушка!
- Калерия, совсем не бедная, - задумчиво сказал профессор, читая пожелтевший лист.
- Я не про Калерию, а про чучело с обломанным клювом.
- Жалеть чучело? Какие глупости.
И снова наступила тишина. Через полчаса, в библиотеку влетела Люба, и возмущенно закричала:
- Алексей Платонович, вы же обещали вчера Изабелле, утром заехать к ним в усадьбу.
Профессор развел руками:
- А, может Любаша, мы поедем после дня рождения? Неудобно будет, если мы опоздаем, или не придем на день рождения к твоему папе.
- Алексей Платонович, до усадьбы Полянских, ехать двадцать минут. Мы за час управимся, и впереди еще будет много свободного времени. Пожалуйста, поехали, я уже карету приготовила, - тоном примерной девочки, сказала Люба.
Профессор согласно кивнул головой, поднялся со стула, закрыл камин, и открыл дамам дверь. Улыбающиеся и довольные барышни вышли, и он замкнул многострадальную погорелую библиотеку, на замок.
Карета катилась по накатанной лесной дороге. Туман рассеялся. Из-за серых туч, выглянуло яркое солнце. Вчерашний дождь, оборвал много листвы, деревья стали прозрачней и бледнее. И, тем не менее, лес был прекрасен. Разлапистые зеленые ели, выглядывали из золотого и багряного кружева. Небо сияло редкостной, насыщенной голубой лазурью, а дорога, была устлана ковром из золотой листвы. Милана пыталась разговорить Любу, но она думала о чем-то своем, и отвечала невпопад.
Усадьба Полянских, была старомодна, приземиста, сложена из массивных бревен, в общем, была такой, какими были тысячи русских усадеб в лесных краях. А, точнее, она представляла собой смешение классического и русского провинциального стиля. Тем более ее деревянное строение позволяло вырезать на ней кружева, по всем направлениям: и на дорийских колоннах, и на греческих пилястрах.
Ворота были открыты. Карета въехала в широкий просторный двор. Хозяйка усадьбы увидела их издали, и уже поджидала их на высоком резном крыльце, выполненном в русском стиле. Аллея к дому была обсажена молодыми яблонями, по периметру двора росли невысокие изумрудные елочки, из-за высокого забора, выглядывали сосны, и во влажном, осеннем воздухе стоял густой прохладный сосновый аромат.
Полина, низенькая, полная, темнорусая женщина, с близоруким прищуром, серых глаз, поспешила к ним. Профессор вышел из кареты, и с легким поклоном поцеловал ей руку. Двор Полянских был до того ухоженный, что казалось, здесь каждая травинка, подстрижена под один рост, и ни одна белая хризантема на клумбах, не нарушала общий строй. Все было по линеечке, по квадратикам, и ничто не нарушало четко расчерченное пространство Полянской.
Полина провела их в чистую, светлую гостиную. Усадила профессора на светло-бежевый диван около раскрытого рояля, а барышням, с мягкой улыбкой, предложила навестить скучающую Изабеллу. Двери гостиной закрылись, и Полина отчаянно сказала:
- Алексей Платонович, одна надежда на Вас. Я две недели ночи не сплю, все думаю о Павлуше. Где он? Что с ним? И жив ли он…
Мать горестно заплакала, и профессор, утешительно пробормотал:
- Милая моя, не надо хоронить его раньше времени. На моем веку, десятки молодых людей, ничего не сказав родителям, покидали дом, а потом возвращались – живые и невредимые.
- Правда? – сквозь слезы, улыбнулась Полина.
- Правда! Тем более, у вас совсем другая история. Сын написал вам с дороги письмо.
- Два письма, - уточнила мать.
- Целых два письма! Это хорошо. Мой дядя, от своего сына, за десять лет не получил ни одного письма. А ваш Павел, написал за две недели два письма. Это чудесно.
- А, Изабелла говорит, что его почерк могли подделать.
- Вы слышали когда-нибудь, чтобы человека убили, а потом убийца написал за него письмо: « Не ждите. Я уехал, как заработаю деньги, так приеду…»
- Нет, не слышала.
- Не слышали, потому что этого не бывает, - здесь профессор лукавил, но надо было утешить мать. – Дорогая Полина, не думайте о плохом заранее. Когда оно придет, тогда и будете плакать. А по живому человеку плакать, грех.
Полина на глазах ожила, как будто, именно сейчас, она уверилась - ее сын жив, и ничего плохого с ним не случилось. Она, как девочка, соскочила с дивана и позвала его к столу. Профессор отказался. Он только, что позавтракал в замке. От одного упоминания замка, ее лицо, потемнело. Полина села на диван, и уверенно сказала:
- Алексей Платонович, уезжайте быстрее из этого замка Ворона.
Нехорошее это место, ох, нехорошее.
- Вы что-то знаете? – поинтересовался он.
- Ничего я не знаю, только чувствую, что эта Варвара – злыдня подколодная.
- Скажите мне, пожалуйста, а давно Вороновы разбогатели?
- Я точно не знаю. Мы несколько лет назад сюда переехали. Мой муж, за один вечер, проиграл наше бывшее поместье, а это поместье, я купила, продав все свои фамильные драгоценности.
Сами знаете, как на Руси: зима, ночи длинные, дни скучные – кругом белое ледяное безмолвие. Вот и сходят, мужики с ума: кто пьет, а кто в карты режется.
- Не все мужчины сходят с ума. Многие передают свои поместья правнукам.
- Вы правы, но мой муж, решил своих детей по миру пустить, а потом застрелиться. А про Вороновых, я мало, что знаю. Мы с ними не дружим, и они ни с кем не общаются.
- А, что про них говорят, соседи. Поверьте мне, я спрашиваю это не из праздного любопытства.
- Вороновы живут в замке, с незапамятных времен. Одно поколение богатеет, другое разоряется, то прикупают земли, то распродают, но, как говорят соседи, они никогда совсем уж бедными не были. Отец князя, говорят, только разорял поместье, и все по своей глупости. Потом братья женились, взяли за своими женами хорошее приданое, и стали жить безбедно. Братья Вороновы люди непьющие, в карты не играют, содержанок не заводят – вот и деньги их сохраняются.
У Никона были две жены, но обе прожили недолго, и умерли молодыми. Владимир двадцать восемь лет назад, женился на Варваре. Она женщина слишком уж бережливая. Сразу сказала:
- Нечего деньги впустую тратить: никаких балов и гостей, а раз нет гостей, не надо детям, модную одежду постоянно менять, все равно в лесу живем. А мода, ох, как быстро меняется, только, кошелек открывай. У меня сердце кровью обливается, когда я, вместо того, чтобы земли прикупить, должна детям модную одежду справить. Все же они у меня жених и невеста.
- И, тем не менее, я не заметил, что в замке, скупятся на одежду и обстановку.
- Это князь постарался. Он запретил Варваре на детях экономить.
А, разреши ей экономить, так она дочерей: в домотканые деревенские сарафаны оденет, а мальчишек: в льняные портки, да в лапти. И слуг, Варвара, держит очень мало. На такой замок, надо слуг в десять раз больше. А у нее слуг, раз, два и обчелся. Очень уж она экономная, вот деньги и водятся.
- Значит, никто не из соседей не заметил, неожиданно свалившегося богатства?
- Ничего такого не слышала, а уж наши соседи, иголку в стоге сена заметят.
- А, какова мать Варвары, Калерия?
- Калерия, Варвару еще маленькой бросила. Уехала со своим любовником, соседом помещиком в Италию. Любовник через год из Рима к жене вернулся, и говорят, проклял себя, что связался с этой кукушкой. Она его за год, разорила дотла, а он немало денег с собой взял. Половину поместья, с ней за год промотал. А, здесь, на эти деньги, можно всю жизнь безбедно жить.
А, Калерия, только через много-много лет вернулась домой, старая и больная на голову. Я слышала, что она вернулась пятнадцать лет назад. Приехала она, а идти некуда. Брат у нее старовер, и даже на порог ее не пустил. Еще люди говорят, что это Калерия своего брата в Сибирь отправила. Юрий жил на отшибе, в дремучем лесу, придерживался старой веры, но никто об этом не знал. Все его слуги, тоже были раскольники, и язык за зубами держали. Никому в Сибирь отправляться не хотелось.
Когда Юрий не пустил Калерию, тогда она, к дочери в замок пошла. Говорят, князь ее не хотел пускать, да Варвара его упросила. А через некоторое время, и брат в Сибирь по этапу отправился.
А три месяца назад, Калерия в Кукушкин замок перебралась. Наверно с князем сильно разругалась. Кукушкина, женщина вздорная, злая, и ссоры на пустом месте разводит. Это я знаю по себе. Помещица Гусинская моя подруга. А, Калерия, на ее дедушку глаз положила. Хотела, чтоб он на ней женился. Он, тоже наголову больной, взял да, и согласился, а потом наверно со страху помер. Хотя Калерия-холерия всем говорит, что его князь отравил. А как князь его отравит, если он к Гусинским уже тридцать лет не заходит. Они давно-давно поругались из-за Соловьиного поля. Да и зачем князю, деда травить. Он все равно одной ногой в могиле стоял. Ему 88 лет было.
- А, я думал, вы мне что-то интересное расскажете, - разочарованно сказал профессор.
- Я бы с удовольствием рассказала, потому что Варвару ненавижу, но ничего не знаю. Это из-за ее детей, мои дети страдают. Изабелла с этим охламоном Вадимом связалась. А я знаю, Варвара его по своей воле женит, и никогда Изабелла не станет его женой. А, Павлуша, в Любу влюбился, как дурачок. Хотела я, его женить, а он ни в какую. Люблю Любовь - и все. Если он и погибнет, то из-за нее. Я, уже тот день проклинаю, когда Любовь заехала в нашу усадьбу.
- Не переживайте. Может все и устроится. Человек предполагает, а бог располагает.
- Спасибо за утешение. Завтра съезжу к отцу Висариону, помолюсь,
да свечку за Павла, Николаю Чудотворцу поставлю.
- А, что говорят люди об убийстве монаха Василия? Наверно для ваших мест, это ошеломляющее событие.
- Не говорите, профессор! Все возмущены, таким кощунством.
Про монастыри многое, что говорят плохое, но это наверно в других местах. А наш Воскресенский монастырь, благодаря отцу Виссариону, слывет чистым, святым местом. Игумен строгий, он сразу избавляется, от неугодных монахов. Или живи по святым законам, или вон из монастыря. Иди, блуди, где хочешь, но не Святом озере. А Василия убили какие-нибудь люди-бесы. Люба говорила, что он пожертвование вез. Варвара дала ему на монастырь. Ведь Отец Виссарион, духовный отец Варвары. Может, кто из слуг прознал про эти деньги, и сошел с пути истинного. Десять дней уже прошло, как Василия убили, а душегуба этого, так и не нашли. Наверно, так никогда и не найдут, - вздохнула Варвара.
Профессор встал, распрощался, поблагодарил за рассказ, и отправился к карете. Полина пошла к дочери, чтобы сказать Милане и Любе, что пора уезжать.
На крыльцо вышли три барышни, и как понял профессор, Изабелла, одетая в белоснежное атласное платье, собралась ехать с ними на день рождения. Мать перекрестила ее, и барышня Полянская, с радостным лицом, села в карету.
Полина же, задержала профессора, увела его в сторону, и попросила его следить за Изабеллой. Она боится, что Варвара, или Калерия отравят ее дочь. Мать конечно уже наказала дочери быть осторожной, но та, так надеется на счастливый исход, что вряд ли прислушается к ее советам. Милорадов поинтересовался, надеется ли сама мать, на счастливый исход, и Полина согласно кивнула головой. Она тоже надеется, что Варвара, объявит на дне рождения о помолвке. Иначе, зачем бы она пригласила Изабеллу на день рождения князя. Варвара гостей не любит, и за долгие годы, лишь Изабелла удостоилась такого приглашения.
Карета мчалась в замок. Барышни по дороге болтали, профессор слушал, но ничего интересного, кроме обсуждения модных платьев не услышал.
А, сообщение Миланы, что теперь, вместо восьми юбок, в Петербурге носят под юбкой кринолин - каркас из китового уса, привело барышень в такой восторг, что кроме, этого современного научного достижения, они уже ни о чем не могли говорить.

В замке, Люба сразу же увела Изабеллу к себе, а Милорадовы отправились в библиотеку. До дня рождения князя, было еще полно времени.
Они вошли в библиотеку, и сразу уставились на сундук, как будто ожидали, что и второй сундук пропадет. Но, за время их отсутствия: сундук не сожгли, мебель не сменили, и ни одна бумага на столе не была передвинута с места. Милана, сразу выдвинула идею, что в первом сундуке, было что-то ценное, и отец, с ней согласился. Не мог же он, все время спорить с дочерью, да и лень было спорить.
Отец и дочь сели на свои места и приступили к работе. В библиотеке наступила тишина. Через некоторое время, Милана отложила книгу, и полюбопытствовала:
- Папа, ты что-нибудь интересное узнал у Полины?
- Ничего интересного. Вороновы настолько закрытые люди, что даже вездесущие соседи, мучаются от незнания их жизни. Это я говорю, не о Полине, а о других…
- Как ты думаешь, смерть монаха Василия и пропажа Павла, как то связаны.
- Сомневаюсь. Павел уехал из дома две недели назад, а монаха убили десять дней назад. Откуда Павел мог знать, о крупном пожертвовании Варвары? Хотя…, - профессор задумался, и сказал, - А, пошлю-ка, я курьера к Федору Федорову. Он сейчас в Москве. Пусть узнает, где был Павел, десять дней назад, и вообще, пусть покрутится вокруг семей Кукушкиных – Вороновых, и соберет о них всю информацию.
Не откладывая, дело в долгий ящик, профессор отложил прочитанную бумагу, написал письмо, и отправился на конюшню, чтобы отправить своего кучера, курьером к Федорову.
Когда он вернулся, Милана спросила:
- Ты думаешь, Федоров, что-нибудь узнает?
- Обязательно узнает. Напрасно Варвара думает, что она живет на острове в синем море-океане. Один человек - видел то, другой – слышал это, а третий – ухватил самый краешек секрета. Но он этого не понял, а мы поймем, когда соберем всю коломенскую мозаику воедино.
В библиотеку постучались, и профессор крикнул:
- Войдите.
В комнату вошла смущенная Ирина. В руках она держала, самую дешевую тонкую серую тетрадь.
Ирина села на краешек дивана, и протянула тетрадь профессору:
- Вот, господин профессор, я начала писать о своей жизни. Конечно, я пишу плохо, и даже не знаю, как писать, но вы посмотрите, и скажите мне, мои ошибки.
Милорадов взял серую тетрадь, открыл ее, и прочитал: «Моя жизнь полна одних несчастий. Все мои близкие умерли, или уехали далеко, и впереди ничего хорошего….»
- Это все? – спросил профессор.
- Пока все, я не знаю, что дальше писать, - смутилась Ирина.
- Свет мой, Ирина, начните с самого начала. Где выродились, в каком году, кто ваши родители, откуда они приехали, а потом постепенно растите вместе с книгой. Не забудьте, описывать ваш семейный быт, отношение к власти. Что говорили люди о том времени, о царской власти. Как жилось вам при прошлом царе, и как при нынешнем. Какие новые законы появлялись, на протяжении вашей жизни, и как они действовали, именно, на жизнь вашей семьи, и вашу. Естественно, все это должно вплетаться в канву вашего жизнеописания. Совмещайте, так сказать, личное и государственное, тогда это будет историческая книга.
- Я же еще молодая. А история, это древние времена.
- Вам сколько лет?
- Двадцать пять.
- За двадцать пять лет в России прошло две войны, границы государства расширились, и произошло сотни значительных исторических событий. И когда, Вы все это опишите, со своей точки зрения, это уже будет исторический труд, под названием мемуары.
- Мемуары пишут генералы, или знаменитые люди, а я кто, простая Кукушкина. – безнадежно пролепетала она.
- Историкам, интересны, не только мемуары генералов, но и мемуары простых людей. Один видит, только вершину дерева, а другой, видит то, что происходит на земле, под деревом. Пройдет время, Вас уже не будет, а ваши правнуки, будут знать, как жили люди в наше время: и на самой вершине, и под кроной дерева. Именно так собирают, исторические данные. Представьте, дорогая Ирина, отец истории Геродот, оставил нам описание древних стран, со всех сторон, и мы по этим источникам, изучаем древний мир. Пройдет время, и наша современность будет древней.
Профессор отдал Ирине ненаписанную книгу, и в комнату вошла Варвара. Она зло посмотрела на Ирину, и недовольно сказала:
- Вот ты где, а я тебя по всему дому ищу. Девочкам надо одеваться, а ты в библиотеке баклуши бьешь.
- Варвара Карповна, я уже помогла Любе одеться, а Вера и Надежда отказались от моей помощи, - промямлила бедная родственница, и вскочила с тигрового дивана.
- Пошли ко мне, - приказала хозяйка, и они обе исчезли.
После их ухода, Милана, пожала плечами:
- Я не понимаю эту Ирину. И охота ей жить здесь - бедной забитой родственницей. Никон Воронов, предлагает ей руку и сердце, а она какую-то книгу собралась писать. Геродот коломенский.
- Видимо есть причины, по которым ее этот брак не устраивает.
- Интересно, какие? - задумчиво сказала Милана, и продолжила,
- Я слышала, что Ирина очень набожная девушка. Может, она тоже хочет уйти в монастырь, как Вера.
- Надо ее в следующий раз спросить. После дня рождения обойди всех сударушек замка, и собери любую информацию. Надеюсь, после застолья, барышни будут, как никогда говорливы.
Милана посмотрела на отца и воскликнула:
- Папа, а мы подарок-то для князя не приготовили. Что будем дарить?
- Я уже об этом позаботился. Подарим ему мою книгу с моим автографом. Говорят, князь очень любит читать.
- Этого мало, - разочарованно протянула дочь.
- Князь курит?
- Да, курит трубку.
- Тогда подарю ему книгу и шкатулку для трубок, украшенную сапфирами.
- Это же твоя любимая шкатулка. И мне, она тоже нравится, там индийские сапфиры, как вечернее небо.
- У меня дома, еще целая гора любимых шкатулок. Я курю трубку, очень редко, но почему-то все мне дарят шкатулки для трубок.
В итоге, у меня три трубки, и восемнадцать шкатулок.
- И мне все дарят, шкатулки. У меня больше шкатулок, чем драгоценностей, - засмеялась дочь.
В библиотеке опять наступила тишина.

Ирина помогла Варваре надеть черное шелковое платье, сделать модную прическу и надеть драгоценности. Хозяйка была раздражена, и все ей не нравилось: то Ирина тихо ее одевает, то быстро расчесывает волосы, то не замечает, что один локон не похож на другой. Скоро она довела Ирину до слез, а так как слезы, хозяйка не любила, то она прогнала помощницу прочь.
Варвара посмотрелась в зеркало, и осталась, не довольна, своим видом. Но время менять наряд уже не было, надо было проверить, как нарядились дочери, и она пошла по комнатам дочерей.
Старшая дочь надела лишь черное атласное платье, и мать приколола ей на грудь бриллиантовую брошь. Сегодня будут гости, и пусть не думают, что Вороновы нищие.
Средняя дочь, которая никогда не доставляла ей забот: наделась, как положено, и мать осталась довольна. Надежда была в скромном черном бархатном платье, и украшения она тоже выбрала скромные: серьги и ожерелье из индийского жемчуга.
Войдя в розовую гостиную, к младшей дочери, Варвара схватилась за голову. Люба надела ярко-красное атласное платье, украшенное множеством атласных роз; увешала себя драгоценностями, как новогодняя елочка, и налепила на лицо три кокетливые мушки. Одна из них, говорила кавалерам на балу – ты мне нравишься, другая мушка, сообщала кавалерам – жду вечером, а третья – между нами все кончено, прощай негодяй.
Дочь, изображая из себя испанку, кружилась по гостиной, обмахивала себя черно-красным веером, и строила кокетливые улыбки зеркалу. Мать быстро остановила ее испанско-цыганский танец, и решительно сказала:
- Люба, это что за карнавал! Ты выглядишь, как дурочка.
- Мама! - со слезами воскликнула Люба. – Я первый раз в жизни нарядилась для гостей, я так хочу выглядеть, как царица, а ты меня ругаешь.
- Увидев тебя, царица бы, хохотала три дня. Раздевайся! И надень черное атласное платье, – приказала мать.
- Не буду! Тогда, я вообще не пойду на день рождения к папе!
Мать села на диван, и более мягко сказала:
- Любочка, милая, ты наделась, как попугай. Это смешно, глупо, несуразно, ужасно, муть тьмутараканская.
- А мне нравится, и папе тоже. Он меня видел, и улыбался.
- У твоего папы, не голова, а обложка от книги. Я сейчас пойду к нему, и устрою…
В комнату вошел Владимир, посмотрел с улыбкой на младшую дочь, и Люба кинулась к нему:
- Папа, а мама хочет, чтобы я черное платье надела. Может мне еще, ее любимый деревенский сарафан надеть?
-Ваше сиятельство, - гневно сказала Варвара. – Вы же видите, что ваша дочь, выглядит, как пугало. Ею только ворон пугать. А, Вы вместо того, чтобы приструнить ее, потакаете ее дурацким, детским капризам.
Князь еще раз осмотрел дочь, улыбнулся и попросил надеть на его день рождения, его любимое платье – небесно- голубое, взять голубой веер, и бриллиантовое ожерелье, которое он ей подарил.
Дочь нахмурила брови, печально посмотрела на свое красивое красное платье, горестно вздохнула, бросила на диван черно-красный веер, и пошла переодеваться. А, Варвара, накинулась на мужа:
- Ты, что совсем с дуба рухнул, старый Ворон. Если бы ты, сейчас не пришел, она бы отправилась за стол, людей смешить.
- Во-первых, ты видишь, что я пришел. А, во-вторых, это ты виновата, что дочь шестнадцати лет, не знает, как надеваться. Ты ее, хоть раз возила на бал? Откуда она может знать, как одеваются другие дамы?
- Другие же барышни знают, – отмахнулась жена.
- Другие барышни посещают балы, своих подруг, и получают журналы из Парижа. Все, спорить не будем, в ближайшее время, дочери поедут на губернаторский бал. Это я виноват, что шел у тебя на поводу, и упустил такой нужный женский пустяк. У меня и в мыслях не было, что мать не научит дочерей одеваться «ком или фо».
Разгневанный князь вышел, и Варвара, в расстроенных чувствах, пошла в столовую.


Милана надела черное бархатное платье, с отделкой из голландского серебристого кружева, и скромное бриллиантовое ожерелье. Оказывается, сестра Гордислава, позаботилась и о такой мелочи. Сама, Милана, драгоценности с собой не брала, и сестра, тайком положила в ее чемодан, шкатулку с драгоценностями. На всякий случай.
Все было готово, Милана прихватила черно-белый веер, и Милорадовы отправились на день рожденья. Благо, идти было недалеко – на первый этаж. Еще заранее, они решили прийти на день рождения раньше всех, и внимательно следить: за Калерией, Изабеллой, и за всеми передвижениями домочадцев.
По совместному уговору, профессор, должен был следить за Калерией, а Милана, за Изабеллой, так как именно они, боялись, что их могут отравить.
Несмотря на то, что царские незваные гости пришли очень рано, князь и княгиня уже сидели в центре накрытого шикарного стола, и тихо беседовали. Князь был невозмутим. Варвара была чем-то недовольна, и хмурилась. Милорадовы преподнесли князю сапфировую шкатулку для трубок, книгу по истории России профессора Милорадова, и Владимир, их радушно поблагодарил.
Следующими, прибыли Калерия и Феодосия. Кукушкина вошла в столовую, словно осеннее солнышко. К золотистому парчовому платью, она надела большое количество драгоценностей. Сияли бриллианты, сияла и Калерия. Грустная Феодосия была в черном скромном платье, и на ее высокой груди, сияла брошь – разноцветный букетик цветов. Калерия положила подарок для зятя, на столик у входа, села по правую руку князя, и принялась обмахивать себя огромным золотистым веером, достойным падишаха. Варвара, сцепив зубы, попросила мать, чтобы она села рядом, с ней, так как это место Никона. Но Калерия ехидно рассмеялась:
- Я, так давно не видела, своего зятя. Поэтому, сегодня хочу доставить ему в день рождение удовольствие посидеть рядом со мной. И поговорить, нам есть о чем. Мы поговорим, о чем-то очень-очень интересном… ха-ха-ха. А Никон, посидит в другом месте. Он каждый день видит брата.
У князя на лице заходили желваки, и Калерия расцвела. Феодосия, с угрюмым видом, села рядом с Калерией. Варвара вспыхнула, и хотела отчитать бедную родственницу, занявшую не свое место, но князь, так грозно на нее посмотрел, что она подавила свои гневные словеса в зародыше.
Калерия помахала рукой профессору, и в столовую вошли Никон, Вера, Надежда и Любовь с подарками. Они прошли с подарками за стол. Никон бросил взгляд на Калерию, и сел рядом с Феодосией. Варвара ему тут же сообщила, что двое слуг лежат пластом, после вчерашнего дождя, поэтому разносить блюда будет Ирина. Никон посмотрел на Варвару коротким злым взглядом, и Варвара, едва заметно, усмехнулась.
Как понял профессор все пошло не так. Многие сели не на свои места. Вера села рядом с матерью, медлительная Надежда, как всегда, замешкалась, и ее место заняла шустрая Любовь.
Следующие уже садились, как вздумается. Изабелла оказалась между Вадимом, и вертлявым, кудрявым молодым человеком. Как потом оказалось, это был Максим, дальний родственник Варвары. Максим сразу же принялся галантно ухаживать за Изабеллой. Барышня с улыбкой принимала его ухаживания, и теперь уже был недоволен, Вадим. На его лице, отразилась черная буря, и он демонстративно отвернулся от Изабеллы. Последними, в столовую вошли Марсель и Саша. Они сели около Милорадовых.
Пока гости рассаживались, Милана наклонилась к отцу, и тихо сказала:
- Я еще никогда не была на дне рождении, где так много дам в черном.

Домочадцы с шумом расселись, и продолжили весело общаться. В столовой появилась Ирина, и принялась разливать в фужеры вино, настойки и водку по желанию гостей. Хозяйка следила за ней цепким взглядом, и руки Ирины дрожали.
После того, как все фужеры и рюмки наполнились, Варвара постучала серебряной вилкой по хрустальному фужеру, и в столовой наступила тишина.
Никон поднялся из-за стола, преподнес брату старинный фолиант, в кожаном переплете с золотой застежкой, поднял хрустальный фужер, сказал короткую речь, и предложил выпить за его брата.
Гости с удовольствием выпили, и принялись закусывать.
Варвара, почему-то грустно посетовала, что надвигается старость, дни рождения уже не в радость, и профессор с улыбкой сказал:
- Это только в России люди в пятьдесят лет считают себя стариками, а во Франции пятидесятилетний человек считает себя la force de lage - мужчина в расцвете лет, а сороколетний - un jeune home - молодым человеком. Поэтому, давайте выпьем за князя Владимира - мужчину в расцвете лет. Гости радостно приняли предложение.
Ирина сновала туда, сюда: уносила опустошенные блюда, и приносила новые. В середине обеда, Ирина появилась с золотым подносом, на котором, в золоченых чашах, по числу гостей, горкой возвышалась черная икра. Ирина принялась расставлять чаши с икрой, и хозяйка извинилась перед гостями, что икру привезли из Москвы поздно. После дождя дороги развезло, и карета застряла по дороге.
Ирина быстро расставила икру, и два человека остались без икры: сам князи, и его дочь Вера. Но Варвара, почему-то ничего не сказала Ирине.
Дальше князя поздравляли дети. Сыновья и дочери поднялись из-за стола, подошли к отцу, выстроились в очередь по старшинству, и стали дарить подарки. Отец принимал подарки, благословлял детей, и они возвращались за стол.
В это время, когда все наблюдали за торжественной семейной процессией, профессор краем глаза наблюдал за Калерией. Кукушкина подозрительно посмотрела на князя, у которого не было икры, и принялась обследовать свою чашу. Она ее понюхала, поковырялась ложкой, внимательно рассмотрела некоторые икринки, воровато оглядела гостей, наблюдавших за именинником и его детьми, и поставила свою чашу с икрой князю. Оставаться без икры, она не собиралась, поэтому быстро передвинула к себе чашу Феодосии. Заметившая ее действия Варвара, недовольно посмотрела на нее, и передвинула чашу от князя к старшей дочери.
Вера нахмурила брови, и передвинула чашку с икрой Любе. Люба удивленно посмотрела на Веру, потом на две золоченые чаши, следом окинула взглядом стол, и подала чашу с икрой Феодосии, у которой не было черной икры. Феодосия, искоса наблюдавшая за всеми передвижениями Кукушкиной икры, дождалась, когда Калерия, отвернется, и вновь переставила чаши. Теперь, перед Калерией опять стояла ее золоченая чаша.
Младший Саша подарил подарок, отец благословил его, и к князю подбежала смущенная Изабелла. Она взволнованно поправила пшеничные локоны, оглянулась на Вадима, и преподнесла Владимиру деревянную резную шкатулку. Князь открыл шкатулку, и достал из нее два дорогих рубиновых перстня, окантованных мелкими бриллиантами, – мужской и женский. Владимир удивленно поднял брови, и барышня взволнованно пролепетала:
- Ваше сиятельство, это моя мама передала подарок Вам и Варваре Карповне. Эти перстни достались моему прадеду на войне. Они принадлежали хану Кучуму.
Князь надел на палец перстень, а второй протянул жене. Варвара нехотя взяла женский перстень, и принялась его с интересом разглядывать. Перстень с большим рубином, был поистине красив, и переливался в руках хозяйки, словно предзакатное солнце, окруженное облаками. Глаза Калерии сверкнули от зависти, и она дрожащим голосом попросила у дочери его посмотреть. Варвара нехотя дала матери свой подарок. Калерия торопливо схватила перстень, надела на свой палец, и принялась любоваться им на своей сухой морщинистой руке.
Из-за стола поднялась Феодосия с фужером в руке. Она сказала короткую, но приятную речь, выпила вино, и села, опустив глаза.
Праздник продолжался. За столом витала веселая праздничная атмосфера. Изабелла демонстративно не замечала ухаживания вертлявого Максима, и Вадим повеселел. Уставшая Ирина, уже сидела за столом рядом с Никоном.
Неожиданно, Калерия закашлялась, громко, натужно захрипела и принялась, с безумными глазами, рвать на себе завязанный корсет.
- Мама, что с тобой, - закричала дочь, ты подавилась?
Калерия, вытаращила глаза, и сквозь задыхание, прохрипела:
- Варя…он… меня… убил...
Кукушкина хотела еще, что-то сказать, но глаза ее закатились, по телу пошли сильные судороги, и она, как подрубленная, упала лицом на стол. Недоеденная чаша с икрой, от ее падения сдвинулась с места и остановилась на краю стола. Варвара вскочила, но тут же села обратно, и в бессилии, склонилась на плечо мужа.
Калерия была мертва, и это было видно, без всяких докторов. В столовой воцарилась мертвая тишина.
Варвара быстро отошла, повернулась к мужу и укоризненно сказала:
- Вова.. .Вова.. зачем …
Князь встал, с ненавистью посмотрел на мертвую тещу, и зло выдохнул:
- Змея подколодная. Все-таки отомстила мне. Сама себя отравила, чтобы только меня в острог отправить.
Он, обреченно махнул рукой, и стремительно покинул столовую. Вслед за ним ушел Никон.
Хозяйка встала, и посиневшими губами, предложила всем перейти в бальный зал. Там, они должны подождать урядника, а она отправит за ним кучера.
Варвара, а за ней домочадцы, покинули столовую. Профессор остался, и никто этого, в суете, не заметил. Дверь столовой закрылась. Он подошел к мертвой Калерии, взял ее чашу, белым батистовым платком, и отправился на хозяйственный двор. В прошлый раз, он там видел выводок щенят.
На дворе было пустынно. Под телегой лежала черная лохматая сука, и около нее бегали и играли девять разномастных щенков. Милорадов выбрал место, откуда сука, не будет видеть его, выбрал самого чахлого черного щенка, еле перебирающего лапками, и забрал его собой.
На крыльце замка, он опустил щенка на мрамор, и скормил ему ложечку икры. Чахлый, замурзанный щенок, с удовольствием съел икру, и, разыскивая мать, закружил около ног профессора.
Профессор ждал. Щенок бегал и тонко скулил. Скоро прибежала черная сука, и повела его на задний двор. Милорадов дошел с ними до телеги, и чахлый щенок, в отличие, от Калерии, умирать не собирался. Он смело бросился играть, с самым крупным рыжим щенком. Но, даже черная икра, не помогла ему победить своего крупного брата. Рыжий быстро поборол чахлого братца, и тот. С горя, отправился к мамке запивать черную икру молоком.
Профессор вернулся в безлюдную столовую, поставил злополучную икру на место, и пошел в бальный зал. По дороге ему встретился Марсель с Сашей. Учитель, приказал мальчику бежать в свою комнату, и Саша с удовольствием убежал. Марсель, покачал головой, и доверительно сообщил профессору по-французски, что он постарается, как можно быстрее найти себе другое место. Этот замок мадам Ворон, наводит на него страх. Милорадов, посоветовал ему не спешить, и на том они расстались.
Бальный зал утопал в цветах. Белые и красные розы, стояли в низких и высоких вазах, на стенах висели гирлянды из белых хризантем, а белый рояль был усыпан лепестками красных роз. Но все это великолепие, никому не понадобилось. Домочадцы сидели на диванах, и тихо обсуждали смерть Калерии. Сейчас о ней вспоминали только хорошее, и мертвая Кукушкина, представала уже: доброй, милой старушкой.
Милорадов огляделся, в зале не было только братьев и Феодосии. Профессор сел в стороне от домочадцев, и Милана тут же присоединилась к нему. Он поинтересовался, где Феодосия, и дочь сообщила ему, что ей стало плохо, и она пошла, отдыхать в гостевую комнату.
Так как отец многое пропустил, Милана постаралась просветить его, и скоро, он прояснил ход передвижения икры, высказанное, самими участниками.
Калерия, почему-то решила, что зять хочет отравить ее черной икрой. Поэтому она поставила свою чашу князю, но так, как она не собиралась отказываться от черной икры, то забрала себе чашу Феодосии. Варвара, заметив это, передвинула икру к дочери, так как муж с детства ненавидел черную икру. Он ее объелся в детстве.
У Веры был строгий-престрогий пост, и она отдала эту чашу Любе. Люба, которая и свою-то икру не доела, оглядела стол, увидела, что Феодосии нет чаши, и отдала ей лишнюю порцию. Феодосия, которая сидела рядом с Калерией, и наблюдала за торжественной процессией, волей неволей видела все действия родственницы. Она дождалась, когда Кукушкина отвернется, и переставила тарелки. В итоге, все вернулось на свои места, и Калерия, осталась при своей порции.
За окном раскаркались вороны. Небо посерело. Урядник все не ехал, разговор затухал, и домочадцы стали расходиться по комнатам. Максим, родственник Варвары, исчез самый первый, и так незаметно, что этого не заметил, даже внимательный профессор.

Урядник все не приезжал, и Варвара не могла сидеть на месте. Она несколько раз поднималась на третий этаж в кабинет к мужу, но он не открывал ей дверь, и она возвращалась в свою гостиную. Походив по малахитовой гостиной, из угла в угол, она вновь пошла в кабинет.
Варвара громко постучалась, но и в этот раз, князь не открыл ей дверь. Пора было уходить, но она продолжала стоять. Рядом с кабинетом, была потайная комната, но муж забил гвоздями эту дверь, сразу после свадьбы, и она никогда ею не пользовалась. Но, сегодня, эта дверь ей очень бы пригодилась.
Потайная комната, засела в ее голове, и она, не надеясь на удачу, ринулась к потайной двери-картине. На ее удивление, картина «Хронос-время поедает своих сыновей» легко открылась. Варвара вошла в потайную комнату, прильнула к глазку, и тут же отпрянула… Нет, она не хотела это смотреть, и слушать… ее муж и Феодосия…. А соловей заливался и заливался…., и ей хотелось, открутить этому певцу, голову, и двум преступникам тоже.
Варвара вылетела из потайной комнаты, закрыла плотно дверь, и побежала к себе. По дороге, у нее сверкнула мысль, а кто же пользовался этой потайной комнатой? Уж конечно, не муж. Тогда кто?
Она вернулась в свою гостиную, села на диван, сцепила руки на коленях, отогнала от себя соловьиное видение, вспомнила про мертвую Калерию, и облегченно вздохнула. Варвара никогда не любила свою мать. Она никогда не видела ее рядом с собой, они существовали в разном мире. В розовом детстве, мать заменила ей няня Елена. Пока Калерия носилась по балам, подругам, и любовникам - няня кормила ее, гуляла с ней, читала книжки, и улаживала спать, напевая колыбельную песенку. После няни, появилась сухая, желчная гувернантка. Потом мать, совсем исчезла, и через много лет, перед ней появилась, чужая незнакомая ей женщина. Калерии больше нет, но теперь появиласьФеодосия…Феодосия, и ее муж…ее муж и Феодосия..
Варвара взглянула в окно. На старой, кривой березе сидела стая воронов. Один из воронов каркнул и взлетел в небо, вслед за ним поднялась стая. Два ворона, по каким-то причинам остались, и, на фоне серого неба, чернели две неподвижные тени. Два ворона…
Варвара задумалась, и через некоторое время стукнула кулаком по деревянному подлокотнику. Нет, не будет эта кукушка сидеть рядом с ее вороном…

Милорадовы вернулись в свою мраморную гостиную. Сидеть в такой трагический день, у старинного сундука, не захотел, даже профессор истории.
В гостиной было тепло. Милана села на диван, обмахнула себя черно-белым веером, и спросила.
- Папа, как ты думаешь, кто отравил Калерию?
- Не знаю, - пожал плечами отец, и продолжил, - я проверил эту черную икру на нежизнеспособном щенке, и выяснил, что икра не отравлена. Калерию, отравили, каким-то иным способом.
- Папа, как ты мог проверять икру на щенке? Это же зверство! – яростно возмутилась дочь.
- Я должен был на ком-то ее проверить, – пожал плечами отец.
- Ты, мог бы проверить икру, на… Например, на вороне!
- Я не умею ловить ворон.
- Тогда проверил бы ее на свинье.
- А, потом бы эта свинья, отравила всю семью Вороновых - Кукушкиных. Вдруг, этот яд дал бы свои плоды, спустя, много времени.
- Я об этом не подумала. Но все равно, зачем ты проверял, эту икру? Ею займется судебный врач.
- Пока урядник сюда приедет, икру сто раз могут заменить, а теперь, я точно знаю, что черная икра не виновата.
- Все равно, я не могу забыть этого щенка. А, если бы он умер?
- Милочка моя, щенку очень понравилась черная икра. Когда я его выбирал, он еле передвигал лапками, а, закусив черной икрой, он кинулся драться на самого здорового братца. Душечка моя, давай забудем про самого счастливого и единственного щенка в мире, который попробовал черную икру, а вернемся к убийству. Что ты думаешь по этому поводу?
- Я, думаю, Калерию могли убить несколько человек, а может даже, и вся семья. Она была очень неприятная женщина, и просто напрашивалась на неприятности.
- В первый раз, мы с тобой сходимся во мнении. Я тоже думаю также.
- Папа, у меня мелькнула мысль. А если икра была отравлена не вся, а только верхушка.
- Вполне может быть. Это интересная мысль.
- Слушай, папа, а если это Варвара отравила икру и поставила ее матери. Конечно, это невероятно, но представим на минуту эту невероятную версию.
- Эта твоя невероятная версия – полная ерунда. Зачем бы она тогда пододвинула яд своей дочери?
- Она знала, что у Веры пост, и она ее есть не будет.
- Но Вера передвинула чашу Любе. А, мать, и глазом не моргнула, - не согласился отец, и, помедлив, спросил. - Ты, что хочешь сказать, что мать решила отравить дочерей? И какая из них умрет, Вера, Надежда или Любовь, ей все равно. Нет, Варвара тут ни при чем - у нее железное алиби. Ее алиби – это дочери.
- Д - а-а-а! Все так странно, и непонятно… а если это Феодосия решила отравить Калерию?
- Феодосия могла сто раз отравить Калерию в Кукушкином замке, тем более Феодосия, готовит еду. Кроме того, Феодосия, могла утопить хозяйку в озере; отправить ее в монастырь на дырявой лодке, придушить в лесу, и оставить на растерзание волкам… и никто бы и перышка Кукушкиной не нашел. Скажи мне, зачем Феодосии рисковать на многолюдном дне рождении, и связываться с урядником, расследованием и острогом? – пояснил профессор, Милана нахмурилась, и он продолжил, - Милана, а, почему тебе не понравилась Феодосия? Красивая женщина, и, кажется, умна, - спросил отец.
- Феодосия служанка, бедная родственница, а у нее на груди сияла брошь, из изумрудов, рубинов и бриллиантов. И хотя, они не крупные, но я знаю, эта брошь Фаберже, стоит баснословные деньги.
- А, с виду, такой скромный букетик - зеленые листочки, красные цветочки и белые почки. Дорогая брошь…. Значит, эту брошь подарил ей любовник. И я думаю – это был князь.
- А, почему не Никон?
- Никон любит Ирину.
- А, если это Вадим?
- Глупости. У Вадима нет денег, на такие дорогие подарки, и вряд ли скупая мать выдает ему такие суммы. Ты еще скажи, что эту брошь Феодосии подарил учитель Марсель, или кучер Иван.
- А, может князь, и отравил Калерию? Помнишь, она сказала ему: «Нам надо поговорить о чем-то интересном». И ехидно рассмеялась. Мне показалось - она угрожала ему, - предположила Милана.
- Может быть, Владимир и желал немедленной смерти тещи, но он ни разу не прикоснулся, ни к ней, ни к ее блюдам. Поверь мне, я следил за ним и Калерией в оба глаза. Зять мог убить тещу, только своим взглядом. Но тогда бы он давным-давно сжег ее на костре своего пламенного взора.
И угрожала она ему, не в первый раз. Калерия уже давным-давно всем говорит, что зять хочет ее отравить. По-моему, тут вся загвоздка в том, почему ее захотели убить, именно сегодня? Не вчера, не завтра, не послезавтра, а именно сегодня, в день рождения зятя? Милана вспомни, что случилось в ближайшие два дня?
- Мы приехали в замок, потом сломался Сатир, и ваза с лебедями… сгорел сундук с кукушкой. Мы съездили в монастырь, в Кукушкин замок, и к Полянским. - Милана задумалась, и коротко закончила. - Все!
- А, может, именно из-за нашего приезда отравили Калерию?
- Папа, этого не может быть. Мы тихо сидим у сундука, интеллигентно перебираем пожелтевшие бумаги, и ничего кроме голого привидения не видели. Голое привидение!!! Вот из-за чего отравили Калерию!
- Ты думаешь, он сбежал от Калерии, или наоборот бежал к Калерии? Нет, бежать к ней, он вряд ли стал. Скорей всего, он убегал от нее. Опять же, Калерия была в Кукушкином замке, а в кабинете, был князь.
- А, если его там не было, и в кабинете был другой человек?
- Никон?
- Папа я иногда ночью слежу за лестницей, и вижу, что ночью Варвара или Ирина бродят по замку.
- Они идут на четвертый этаж?
- Нет. Они идут в кабинет Владимира.
В гостиную постучались, и историки-детективы, прервали свое коломенское расследование. В гостиную вошли, заплаканные Надежда и Любовь. Бабушку увезли на карете в морг. Они ее проводили, сидеть в гостиной одним было страшно, и они, по желанию Любы, пошли к Милорадовым.
Сестры сели на диван, и Люба, страшным голосом, сказала:
- Ужас! Бабушку отравили черной икрой. Урядник привез с собой врача, и Андрей Ильич, сразу сказал, что в икре цианистый калий. Я как подумаю, что я тоже могла отравиться, так у меня мороз по коже идет.
- Урядник уже приезжал? А, почему нас не позвали? – удивился профессор.
- Мама договорилась с урядником, чтобы он Вас не трогал. Вы почетные гости, от самой царицы, нашу бабушку не знали,
поэтому, у вас не было желания, ее отравить.
- Резонно, - согласился профессор, и следом спросил, - а, врач, который к Вам приезжал, хороший медик?
- Отличный! Его все хвалят. Андрею Ильичу шестьдесят лет, и он мертвых на ноги ставит. А, Вы, что заболели? Может тоже икрой отравились? – с ужасом спросила Люба.
- Нет, не заболел… Значит, икру отравили, уже после…
- После чего? - поинтересовалась Люба.
- После черного щенка.
- Вот, что значит профессор, ничего не понимаю, что вы говорите
- пожала плечами Люба, и воскликнула, - а ваши лебеди улетели. Видимо у лебедя крыло, так быстро зажило.
Надя смущенно встряла в разговор:
- Лебедей забрал Ферапонт. Мама хотела на день рождения папы, сделать фаршированного лебедя, а Ферапонт сказал, нельзя райских птиц убивать, пусть лебеди на Святом озере живут, и паломников радуют. А если крыло не заживет, он их на зиму в теплое место посадит, а весной выпустит.
Профессор поинтересовался у Нади:
- А, почему, Ферапонт, так часто приезжает в ваш замок?
- Не знаю. Наверно ему нравится у нас бывать. Мама его накормит, напоит, и в дорогу, какое-нибудь пожертвование даст. Он и сегодня, к нам заезжал. Мама пригласила его на день рождения, но он отказался. Сейчас строгий пост.
- А, раньше к нам, все время Василий приезжал. Монах, а такой душка! Жалко, что его убили, - горько вздохнула Люба, и тут же, и со слезами на глазах, сказала:
- Как жаль, что умерла бабушка! А, мы завтра, с ней собирались к отцу Виссариону ехать. Она мне по секрету сказал, что завтра, в монастырь приедет граф Демидов. Год назад, его младший брат Дмитрий, заболел чахоткой, и никакие врачи не помогали. А потом, ему кто-то посоветовал отправить брата в Воскресенский монастырь. Дмитрий, год в монастыре прожил, и у него чахотка прошла. Наверно, граф Демидов, завтра привезет отцу Виссариону щедрые пожертвования.
Надежда толкнула сестру в бок, и возмущенно сказала:
- Люба, и почему ты такая болтушка. Трещищь, как трещотка, на каждом углу о секретных вещах. Мало ли, что, а вдруг лихие люди услышат!
- Я болтушка? Да, я такое знаю, но… но… - запнулась Люба, и вскоре продолжила, - я знаю, но не скажу! А, ты, Надежда, как всегда говоришь ерунду. Я нигде, кроме замка не бываю, а в нашем замке лихих людей нет.
Милана театрально, с хитрецой, воскликнула:
- Сам граф Демидов приедет. Миллионер, красавец, царица к нему благоволит, и с царской семьей, граф на короткой ноге.
Может быть, и нам папа, надо съездить на него посмотреть? – Милана подмигнула отцу, но он ничего не понял, и спокойно заявил:
- Демидов, это не ученый слон, чтобы на него смотреть. Тем более, я графа сто раз видел, и видеть в сто первый раз, не желаю.
- Вы поругались?
- Нет, мы не ругались, но он назвал мою книгу, дилетантской. Профессор Беранже, в Париже, ее высоко оценил, а кутила и пьяница Демидов, назвал ее недостаточно историчной. Интересно, когда это он ее читал: после первой бутылки мадеры, или после второй.
- Папа, ты неправильно написал о его прадедушке.
- Я написал о его прадедушке, так, как он того заслуживает, и строго по историческим документам. Я, с его прадедушкой, рядом не сидел, и авантюры вместе с ним не начинал. Поэтому, исторические документы, в угоду Демидову, исправлять не собираюсь.
Люба воскликнула:
- Алексей Платонович! Вы знаете Демидова! Познакомьте нас с ним, говорят он такой красавец и душка!
- Вот, потому, что его знаю, я, и не буду знакомить тебя с ним. И тебе, Любаша, не советую с ним знакомиться.
- И мама не хочет ехать, - разочарованно сказал Люба.
- Ты уже и маме об этом рассказала! - возмутилась сестра, - Люба, какая ты несерьезная - у нас сегодня бабушку отравили, а ты мечтаешь с Демидовым познакомиться. Вот узнает Павел, как ты себя ведешь, и бросит тебя.
- Пашенька, ближайшие пять лет не вернется, и что же мне, теперь ни на кого не смотреть. И вообще, я на Демидова только посмотрю, и все.
- А, Павел узнает, и тебя бросит, - не очень уверенно сказал Надя.
- Если он меня бросит, то я, тебе его отдам. Ты же его любишь, - беззаботно заявила Любовь.
Профессор заинтересовался их разговором:
- Любовь, а почему ты думаешь, что Павел через пять лет вернется?
- А, он мне письмо прислал.
- А, кто передал тебе это письмо?
- Мне его мама отдала, - ответила Люба.
- Покажи мне, пожалуйста, это письмо, - попросил профессор.
Люба вскочила с дивана и побежала за письмом. Средняя сестра, укоризненно посмотрела ей вслед, и повернулась к профессору. Профессор вспомнил о письме, присланном ею Гордиславе, и многозначительно посмотрел Надю.
Профессор ждал. Надежда молчала. Скоро должна была прийти Люба, и он доверительно спросил:
- Душенька моя, а может, ты все же скажешь, зачем ты написала Гордиславе письмо? И что значит, эта фраза: «Речь идет о жизни и смерти».
Барышня, молча, опустила голову, и профессор продолжил:
- Надюша, вот ты молчишь, что-то скрываешь, а может быть, из-за твоего молчания, отравили бабушку.
Надежда подняла голову и уверенно сказала:
- Бабушка, здесь ни при чем! Бабушка отдельно, а Василий отдельно… - заметив, что проболталась, Надежда смущенно вскочила с дивана и убежала.
В дверях она столкнулась с младшей сестрой. Люба удивленно посмотрела в спину убегающей сестры, и, с недоумевающим лицом, вошла в гостиную. Она поинтересовалась, что случилось, и Милана, прощебетала о горе после смерти бабушки. Люба согласно кивнула головой, и подала профессору письмо.
Он вслух прочитал письмо, пожал плечами, и отдал его Любе. Ничего интересного в письме не было. Обычные заверения в любви, и просьба подождать его ВСЕГО пять лет.
Барышня свернула письмо в треугольник, и с таинственной улыбкой положила его за корсет. Затем она села на диван, и принялась вспоминать бабушку. Любовь вспоминала. Профессор внимательно слушал. Может быть, Люба просидела бы в мраморной гостиной до вечера, но к Милорадовым заглянула мать, и приказным голосом, позвала дочь к себе.

В гостиной наступила тишина. За окном запела синица. В углу затрещал сверчок. Отец и дочь размышляли. Первой нарушила тишину дочь:
- Очень интересный факт, Варвара не желает, чтобы Любовь выходила замуж за Полянского, а сама передает ему письмо. Может быть, это Варвара убила Павла, и пишет за него письма.
- Знаешь, милочка, мне что-то не верится, что Варвара убийца. Скорей всего, она прочитала письмо, и сделала очень хитрый ход. Теперь ее дочь будет знать, что возлюбленного надо ждать целых пять лет. А, для юной Любови эти пять лет – все равно, что пятьдесят. И Варвара, прекрасно понимает, что скоро, юной Любе надоест ждать, и она выйдет замуж за того, кого выберет она.
А, если бы, Варвара не отдала письмо, то Люба, ждала бы его каждый день, и надеялась, что он вот-вот вернется. И возможно, это длилось бы долгие годы.
- А, что если, Варвара заточила Павла в подземелье? И голый призрак, это Полянский?
Профессор задумался, и скоро пробормотал:
- Это какое-то изуверское извращение. Будущая теща, держит голого зятя в темнице. Нет, скорей всего, это не Павел.
- И все равно, меня постоянно мучает вопрос: почему, тот призрак был голый?
- Пока, у меня один вариант: призрак находится там, где невыносимо жарко.
- Может быть, его темница в камине?
- Тогда бы: и мы, и домочадцы, слышали крики о помощи. Каминная труба – отличный резонатор.
Он подошел к камину, и по-волчьи завыл в дымоход. Волчий вой отразился эхом от кирпичных стен, задрожал, завибрировал, и когда, воющий профессор уже замолк, звук еще долго завывал в дымоходе.
В гостиной опять наступила тишина. Лишь один сверчок болтал в тягучей тишине. Но скоро, неугомонный детектив, восемнадцати лет, выдвинул новую коломенскую версию.
- Папа, помнишь я, тебе подмигивала, чтобы мы поехали встречать Демидова. Мне кажется, Калерия неспроста, собралась ехать завтра в монастырь. Возможно, кто-то готовит ограбление графа Демидова, и нам надо срочно его предупредить.
- Милочка моя, не смеши меня. Графа будет охранять Донской казацкий полк. А там такие головорезы, что они, малым числом, турецкую армию сметут.
- А если, он завтра, не возьмет с собой казаков?
- А, если бы, да бы, да во рту росли грибы, то был бы не рот, а целый огород. Милочка моя, Демидов, никогда не поедет по дремучему лесу, без охраны. Слишком много людей, желают его смерти. Сама знаешь, как он любит задирать людей. А многие из них, волки в овечьей шкуре. И потом, я не заметил, чтобы граф, сошел с ума. Он наслаждается жизнью, и хочет ею наслаждаться еще долгие годы. И в этом ему помогут, донские казаки.
В комнату влетела Люба, захлопнула с грохотом, за собой дверь, и с ужасом, закричала, что в замок пробрались волки, и она не будет сидеть в комнате одна. Профессор поинтересовался, где ее мать и сестры, и Люба удивленно пожала плечами. Она пробежалась по всем комнатам, но никого не нашла.
Милорадов решительно встал с дивана, расправил широкие плечи, и предупредил барышень, что он пошел искать волка. Он чувствует, что волк где-то рядом. Юная романтичная Любовь восхищенно посмотрела на него, но напрасно: профессор отправился, высказать соболезнование, хозяйке замка.

Феодосия лежала на диване, у низкого небольшого стола, уставленного яствами и вином в серебряном кувшине, смотрела в белый потолок, и думала черную думу. За окном накрапывал серый осенний дождь. В камине потрескивал огонь, и алые языки пламени тянулись вверх, к серому дождливому небу. Северный соловей, и южная канарейка спали в своих клетках, накрытых черным платком, и смотрели солнечные весенние сны.
Князь, сидел за письменным столом, курил трубку, рассеянно смотрел в раскрытую книгу лежавшую перед ним, но его думы были далеко отсюда.
Ливень хлынул неожиданно, небо прорезали молнии, и громовые раскаты накрыли замок. Раскаты были такой мощной силы, что казалось, они грозили расплющить черепичную крышу замка. Скоро гроза перешла в ураган, посыпался ледяной град, и крупные горошины, с утроенной силой застучали по окну и крыше. Золотые и багряные листья, срывало ураганным ветром, ливнем, а в лесу послышался треск, ломающихся старых деревьев.
Феодосия прикрыла глаза, и Владимир потянулся к книге. Новый мощный удар, прокатился по небу, затем по крыше, и ужасная какофония звуков накрыла коломенский замок. Казалось, даже огонь, испуганно замер в камине. Женщина встала с дивана, с побледневшим лицом, пристально посмотрела на Владимира, и просительно сказала:
- Володя, давай прямо сейчас уедем из замка в Италию. Я так мечтала в Сибири, пожить в теплой Флоренции. Не хочешь в Италию, поедем в Сибирь, в дремучую тайгу. Ты же сто раз говорил, что любишь меня! Так давай, будем всегда вместе.
- Ты видишь, какая сейчас погода.
- Сколько раз была солнечная погода, а у тебя все отговорки.
- Феодосия, милая, подожди еще немного. Сейчас не время.
- Сколько можно ждать? – пытаясь перекричать гром, обреченно крикнула она, и с ненавистью взглянула на любовника.
- Еще немного ждать. Жди.
- Все время слышу, одно и тоже: жди, жди… а молодость-то проходит. Что ты мне говоришь уже год? Феодосия я люблю тебя, я без тебя не могу жить, а сам живешь с Варварой, и прекрасно поживаешь.
Феодосия вопросительно посмотрела на князя, но он рассеянно смотрел в книгу, и она запальчиво крикнула:
- Скажи мне хотя бы точную дату, сколько мне еще ждать?
- Я не могу этого сказать. Но скоро у меня будет достаточная сумма, чтобы можно было уехать. Ты же не хочешь, чтобы мы жили в Италии в районе бедняков. И детям, я тоже должен что-то оставить. Только тогда, я буду спокоен.
- Детям?! Можно подумать, без тебя, твои дети пойдут милостыню собирать. Ты еще скажи, что хочешь своих внуков и правнуков обеспечить.
Феодосия решительно встала с дивана, и отрезала:
- Все! Я ухожу. Жду тебя в Кукушкином замке завтра. Я все приготовлю для отъезда. Если ты завтра не придешь, то я…, - она запнулась, посмотрела на него расширенными от ужаса глазами, и спокойно продолжила, - то ты, больше никогда меня не увидишь… Никогда! Встретимся на небесах.
Женщина с ненавистью посмотрела на клетку с соловьем, за окном прокатились раскаты грома, и она твердыми шагами, совпадающими с громовыми раскатами, вышла из кабинета. Князь облегченно вздохнул, взял книгу, и углубился в чтение. На его лице застыло мрачное, задумчивое выражение…

Дверь гостиной Варвары была приоткрыта, и профессор, задумавшись о своем, вошел без стука. Большая гостиная, была щедро оформлена малахитом. Малахит присутствовал: на полу, на камине, в статуэтках, в высоких малахитовых вазах, каменную зелень, которых разбавляли нежные белые хризантемы. Высокие беленые стены были увешаны картинами, в основном пейзажами. Варвара сидела у окна, на фоне серо-стального дождливого неба, и вышивала красными нитками, льняной деревенский сарафан.
Милорадов остановился у порога, и принялся высказывать обычные слова соболезнования, принятые в таком случае в высшем обществе. Варвара вздрогнула от звука его голоса, и торопливо, словно стыдясь, отбросила деревенский сарафан, в корзину для шитья.
Хозяйка приветственно взмахнула рукой, предлагая гостю садиться, и он с удовольствием принял ее приглашение. Он в замке уже два дня, а с хозяйкой замка, практически не общался. Что было, само по себе очень удивительно. Обычно, из-за того, что он профессор Петербургской Академии и Сорбонны, с ним, хотят общаться все: от трехлетнего, еле говорящего, мальчика, до столетнего, совершенно глухого деда. Да, да! И такой дедушка, как-то пытался с ним побеседовать. К счастью, правнук дедушки, помещик Корсаков, быстро увел деда в столовую, чтобы он скушал свою манную кашку.
Профессор сел напротив хозяйки в зеленое бархатное кресло, и сокрушенно, посмотрел на Варвару. Она, строгая и неприступная, сцепила руки на груди, взглянула на цветущего моложавого профессора, и почему-то перед ее глазами, промелькнула немая сцена в кабинете: ее муж, Феодосия и соловей.
Она вздрогнула, поежилась, и горько сказала:
- Вот, решила заняться вышиванием, и успокоить нервы. Обычно, мне это хорошо помогает.
- Да, да, - согласился профессор, - моя мама, тоже говорит, что вышивание, очень успокаивает, особенно в дни траура.
- Этот день, я запомню, до конца жизни. Ужасный день. Страшный час. Мне, словно, нож вонзили в сердце. Я просто не знаю, как мне жить дальше.
- Я вас понимаю. После смерти моей жены, мне тоже казалось, что свет померк, а в груди острая, жгучая боль, которая никогда не кончится. И, тем не менее, время все лечит… и все мы, встретимся на небесах…
- Нет, Вы меня не понимаете. Это страшнее, чем смерть. Лучше бы меня отравили вместе с мамой, - продолжая думать об измене мужа, Варвара горько, отчаянно зарыдала, и профессор погладил ее по плечу.
Варвара рыдала. Милорадов гладил ее по вздрагивающему плечу. В камине трещал огонь. За окном, начался сильный ливень. Небо прорезала молния, и страшный гром прокатился по лесам.
Варвара вздрогнула, со страхом посмотрела в окно, и сквозь просыхающие слезы, обратилась к профессору:
- Алексей Платонович, как вы думаете, кто отравил маму?
- Не знаю. Хотя у меня есть, предположение, что вашу маму, никто не травил. В ее чаше не было яда.
- А, врач, сразу заявил, что в чаше с икрой цианистый калий. Андрей Ильич сказал, что у цианида характерный запах. Может, он ошибся? Хорошо бы, если это была ошибка. Меня ужас берет, как я представлю: все эти суды, разбирательства, сплетни, косые взгляды, позор….
Варвара встала с кресла, зажгла на канделябре семь свечей, и поставила его на низкий малахитовый столик между ними. В лесу начался страшный ураган. В камине послышался жуткий вой ветра, за окном треск деревьев. Женщина испуганно вжалась в кресло, и, сквозь ураганный вой, прокричала:
- Как мне жить после этого? Как?
Профессор не знал, что сказать, и решил отвлечь женщину, от черных дум. Он встал с кресла, взял канделябр с зажженными свечами, и прошелся вдоль картин. Одна из картин его заинтересовала. Он внимательно оглядел старинный, покрытый трещинами холст, и удивленно сказал:
- Я вижу, у вас есть Франческо Гварди «Панорама Венеции в день праздника Вознесения». Она состоит из 12 картин, и у вас, я вижу, одна из них.
- Где эта панорама? – покрутила головой Варвара, так как он стоял у трех картин.
Профессор показал на нее рукой:
- Это оригинал или копия?
- Конечно оригинал, мы копий не держим, - уверенно отчеканила Воронова.
Профессор пригляделся, и уверенно поспорил:
- Это копия! Возможно даже ученика Гварди. Видите, в углу стоят инициалы У. Х. Поэтому, эта картина никак не может принадлежать Франческо Гварди. Вас обманули. Кто вам продал эту картину?
- Никон. Он четырнадцать лет назад, ездил в Италию, и привез мне несколько итальянских шедевров. По крайней мере, он мне так заявил, а я ему поверила. Ведь он художник, а мне образование давал учитель-раскольник. Мы с ним только Библию изучали. По мнению моего бывшего учителя - все книги, кроме Библии, только вред приносят.
До Варвары только сейчас дошло, что картина не подлинник. Под жуткое завывание ветра, она вскочила с дивана, и торопливо сказала:
- Алексей Платонович, Вы тут, сами картины посмотрите, а я сбегаю, с этим художником-продавцом Никоном разберусь.
Разъяренная Воронова вылетела из гостиной. Профессор пошел вслед за ней к выходу. Он не любил оставаться в чужих покоях, без хозяев. Но, на середине дороги, грянул оглушительный гром, его как будто ударили по лбу мешком с песком, и в голове его сверкнула нехорошая мысль. Он остановился, и решил в первый раз в жизни, покопаться в чужих вещах. Для пользы дела. Все-таки уже двух человек убили, а могут убить и третьего, четвертого, пятого... А, вдруг, он здесь, что-нибудь найдет. Например, цианистый калий, который Варвара выставит ему на блюдечке с золотой каемочкой.
В гостиной, из-за больших малахитовых ваз, мебели было миниум: два шкафа, комод, конторка и бювар. Профессор довольно быстро их обыскал и ничего интересного не нашел. Хозяйка, не возвращалась, и он решил обыскать ее спальню. Незваный гость даже придумал, как потом оправдается – по просьбе хозяйки, он осматривает картины.
В полутемной спальне картин не было. Зеленые атласные шторы были плотно закрыты, а в красном углу, перед золоченым иконостасом, светилась зажженная лампада. Раз здесь нет картин, профессор решил осматривать старинные иконы святого Владимира и святой великомученицы Варвары. В верхнем ящике комода, он нашел вещицу, которая его заинтересовала, и она быстро перекочевала в карман его жилета. Авось пригодится, для расследования. А если, не пригодится, он возвратит ее обратно.
Ураган стал утихать. Обыск подходил к концу, остался один сундук, но в гостиной послышались громкие голоса Варвары и ее мужа. Милорадов замер, от страха, и стыда. Какой позор! Профессор Петербургской академии, притаился в спальне пятидесятилетней княгини Вороновой!!!! Если, князь Владимир, его сейчас увидит и выбросит из окна, то он будет совершенно прав.
Но профессор, и в спальне – профессор. Он метнулся к высокому узкому окну, залез на подоконник, и спрятался за штору. За окном была собачья погода, и вряд ли кто пойдет в это время, гулять в парк. Как он будет выбираться, если хозяйка ляжет спать, и закроет спальню на ключ, профессор еще не знал, и решил оставить эту проблему, на потом. Но не было еще случая, чтобы он не нашел выхода… из женской спальни.
Между тем, дверь была приоткрыта, и он прекрасно слышал голоса.
Варвара, еле сдерживая гнев, сказала:
- Ты не знаешь, где Никон?
- Зачем он тебе? – спокойно спросил муж.
- Я хочу с ним срочно поговорить, - взвилась Варвара.
- Скажи мне, я ему передам, - невозмутимо продолжил он.
- Нет, я хочу поговорить с ним сама! Вы всегда с ним заодно, поэтому, я желаю поговорить с ним тет-а-тет.
- Знаешь, Варвара, у меня уже разные нехорошие мысли, в голове появляются. То ты, лезешь к нему, с задранной юбкой, то хочешь поговорить наедине, - насмешливо протянул муж.
- Да, как ты можешь так говорить, ТЫ…, - зло закричала Варвара, и вдруг, тихим спокойным тоном, продолжила, - у меня горе, а никого рядом нет. Даже тебя нет. Найди мне, пожалуйста, Феодосию. Я хочу со своей сестрицей, маму помянуть. Может, мне немного легче станет.
- Сейчас, скажу Ирине, чтобы она ее поискала. А пока, отдай мне, то, что ты у меня взяла.
- Я не понимаю, о чем ты говоришь.
- Все ты прекрасно понимаешь. Отдай деньги, или я за себя не ручаюсь, - грозно сказал муж.
- Ищи! Если найдешь, будут твои, - нагло заявила жена.
- Найду, и очень быстро. Ты напрасно думаешь, что я не знаю, твои тайники. Не забывай, что это мой замок. Отойди от дверей!
За дверями спальни, завязалась бессловесная, но шумная борьба. Муж и жена, в любую минуту могли ворваться в спальню, и в пылу борьбы за украденные деньги, сорвать с профессора зеленый атласный занавес. Профессор, с замиранием сердца, прижался к стеклу, окно открылось, и он вывалился со второго этажа в парк. Как говорится, профессор, всегда найдет выход. И, если, этот выход неординарный, так на то он, и профессор Петербургской академии. Во время своего коломенского полета, Милорадов был уверен, что профессор Оксфорда, нашел бы другой выход – более привычный и безопасный.
Под окном спальни росла персидская сирень. Под сиренью стояла большая грязная лужа. И хотя, все это, смягчило падение, но серьезно повредило его имидж. Профессор Петербургской академии поднялся с земли оборванным, грязным босяком. В прямом смысле этого слова. Мокрая грязь стекала с него ручейками, на бледном лице, темнели брызги грязи, а домашние туфли, затерялись где-то в поломанных кустах.
После этого странного коломенского выхода, захотелось найти незаметный коломенский вход. И желательно, чтобы никто из домочадцев, не видел его грязного восхождения на третий этаж. Осенний дождь щедро поливал его ледяной водой. Зубы застучали от холода, тело сковала ледяная дрожь, и продрогший, босоногий коломенский детектив побежал к черному входу.
Черный вход был приоткрыт, и в кухне расположенной недалеко от дверей, слышалась тихая песня о подлом возлюбленном и коварной разлучнице. Пела молодая женщина, красивым, низким, хорошо поставленным голосом. Профессор заглянул в приоткрытую дверь. На раскаленной печи стояло два казана с кипящей водой. у широкого стола стояли две старушки в черных платках, Татьяна и Агриппина из Кукушкиного замка, которых, видимо вызвала экономная Варвара. Горбатая Татьяна, склонилась над деревянным ушатом, вынула из воды расписное фарфоровое блюдо, и подала его полуслепой Агриппине, стоявшей рядом, с полотенцем в руках.
Заинтересованный профессор, попытался угадать, какая из старушек, поет молодым голосом, не разжимая губ. И никак не мог понять, эту тайну, пока из темной кладовой, не вышла Феодосия. Рыжая зеленоглазая красавица, поставила на раскаленную печь, железную кружку с травой, оборвала грустную песню, и обвела кухню задумчивым печальным взглядом. Профессору показалось, что она взглянула прямо на него. Он отпрянул от двери и побежал вглубь темного коридора. Босые замерзшие ноги, несли его в теплую гостиную, словно на крыльях.

Владимир ворвался в спальню жены, открыл оба тайника, но ни в одном из них, денег не было. На всякий случай, он проверил шкаф, комод, два сундука. Вскоре, все вещи валялись на полу, но денег он так и не нашел.
Князь выпрямился, и задумчиво осмотрел перевернутую спальню. Зеленая штора взметнулась от холодного ветра. Мужчина подошел к окну, отдернул штору, и выглянул наружу. Внизу стояла непроглядная тьма. Вдали сверкнула молния, и он увидел, что ураган обломал всю персидскую сирень.
Варвара сидела у камина, склонив голову, и внимательно смотрела на полыхающий огонь. Муж, широкими шагами, прошел мимо нее, и вышел из малахитовой гостиной: злой и пораненный когтями «мадам Ворон». Красные, кровавые полосы, словно индейская раскраска, украшали его лицо. По дороге в кабинет, он встретил Марселя Марсо. Учитель странно посмотрел на него и торопливо скрылся в покоях Веры. Князь отметил, это для себя, но сейчас, ему было не до Марселя. Вряд ли его старшая дочь, свяжется с этим нищим французом. В его голове, застряла одна мысль. Где искать пропавшие деньги? А если их украла не Варвара? Тогда кто?
Муж вышел из гостиной, дверь с грохотом закрылась, и со стены свалилась картина итальянского живописца Каррачи «Гроза над замком». Вдали прогремел гром, и Варвара поднялась с кресла. Пришла пора действовать, и действовать надо, как можно быстрее. В любой момент, Феодосия и Владимир, могут исчезнуть из замка. Она не слышала, чтобы они об этом говорили…они вообще ни о чем не говорили… Но что-то ей подсказывало, что время у нее в обрез…
Варвара быстро прошла в спальню: переменила черное порванное платье, на черное фельдиперсовое. Замысловатая прическа, сооруженная Ириной, превратилась в воронье гнездо, и она заплела темные всклокоченные волосы, в косу. У зеркала, женщина припудрила, раскрасневшееся лицо, рисовой пудрой, и торопливо пошла вниз, к парадному выходу, чтобы поймать Феодосию, и пригласить ее к себе - помянуть отравленную маму. Царская водка с ядом, уже ждала коварную родственницу…
Воронова вылетела из гостиной и понеслась по темной лестнице вниз. Через несколько минут, после ее ухода, коварная родственница постучалась в малахитовую гостиную. На громкий стук, никто не ответил, и она с театрально-трагическим лицом вошла в малахитовую гостиную. Варвары в гостиной не было. Феодосия, улыбнулась, села к камину, и стала ждать ненавистную соперницу. Яд, для Варвары, уже был приготовлен…
Время шло. Дождь стучал в окно. В окне сверкали далекие молнии, слышался приглушенный гром. Воронова ждала Кукушкину… Кукушкина ждала Воронову …И лишь один этаж замка, отделял жену и любовницу.
Гроза сместилась к Москве, но отдаленные вспышки молний, продолжали освещать замок, а приглушенные раскаты, продолжали грохотать по крыше. Князь, с задумчивой улыбкой, читал интересную книгу о знаменитом семействе отравителей Борджия. Он перевернул страницу, и подумал, что заграничная жизнь, совсем не похожа на жизнь русских аристократов... да-а-а, у нас все по-другому…
Князь наслаждался чтением, а жена и любовница, сидели за одним столом, и улыбались друг другу радушными ядовитыми улыбками… Ну где, еще найдешь такую идиллию?

Грязный, босой и оборванный профессор пробежал холодный сырой коридор, и вошел в теплую гостиную. От уютного тепла, у него сразу закружилась голова, руки и ноги отнялись, и он плюхнулся на низкую банкетку, стоявшую у дверей. Услышав стук двери, Милана оторвалась от «Илиады», вытаращила небесно-голубые глаза, отбросила книгу на диван, вскочила , и подбежала к нему.
- Папа, что случилось?
- Я вывалился из окна спальни Варвары, - устало объяснил отец.
- Вот, негодяйка! Как она заманила тебя туда?- возмутилась дочь.
- Я сам вошел туда в интересах следствия.
- Променять Екатерину на Варвару! Я была о тебе лучшего мнения.
- Я тоже был о себе лучшего мнения, – горько вздохнул отец.
- Не томи меня, говори, что случилось? – воскликнула Милана.
- Я вошел в пустую спальню, чтобы поискать улики и...
- Она тебя поймала и выкинула из окна?- громко перебила дочь.
- Милочка моя, сначала срочно сбегай на кухню и принеси мне два таза теплой воды. Я помоюсь, надену сухую одежду, а потом уже буду рассказывать тебе эту грязную историю. Потому что, если я сейчас, не переоденусь в сухую одежду, то моя тайна, умрет вместе со мной.
Милана всплеснула руками, с ужасом посмотрела на мокрого отца. До нее только сейчас дошло, что после этого падения, он может навсегда покинуть этот ядовито - райский мир.
Дочь стремглав понеслась на кухню, и по гостиной пролетел душистый медовый ветер ее духов. Профессор прошел в спальню, открыл дорожный саквояж, снял с себя мокрое белье, накинул серый шерстяной английский халат, и пошел греться к камину. Вскоре Милана вернулась, и сообщила ему, что на первом этаже есть хорошо протопленная русская баня. Профессор пошел в баню. Нет, не пошел, а буквально побежал в жаркую русскую баню, и Варвара, ожидающая Феодосию, проводила, профессора бегущего в халате, удивленным взглядом.

В рубиновой спальне, на бронзовом канделябре, горело девять свечей. Вадим сидел перед зеркалом, и как истинный английский денди, одной здоровой рукой, завивал раскаленными железными щипцами свои длинные золотистые локоны. Вторая, сломанная рука, висела на перевязи, и он изредка морщился, когда неосторожное движение, приводило к боли.
Изабелла лежала на кровати в белой сорочке, задумчиво смотрела на белый потолок, и думала черные думы. За окном пошел сильный ливень. В черном небе вспыхнула молния, и по лесам прокатился страшный, ужасающий гром. Свет свечей дрогнул, на краткий миг померк, и вновь вспыхнул. Вадим продолжал невозмутимо, завивать локоны.
Изабелла, побледнела, как мел, взглянула на него, и его невозмутимость, вызвала сейчас в ней, настоящую ненависть. Гром удалялся, а сердце продолжало сжимать от страха и невыносимой боли. Она торопливо поднялась, села на край широкой деревянной кровати, и взволнованно сказала:
- Вадим. Давай убежим! Сегодня же! А завтра, с утра, обвенчаемся в какой-нибудь деревенской церкви.
- Изабелла, ты видишь какая ужасная погода. Подожди, придет теплое время, и мы убежим.
- Полгода, была прекрасная погода, а ты все время говорил одно и тоже: жди, жди! А, молодость-то проходит. Скоро я стану, как Феодосия, старой девой.
- Изабелла сначала, мне нужно накопить денег. Не будем же мы жить на Сухаревке, среди нищих. Ты думаешь, моя мать, после нашего венчания, сразу кинется осыпать нас деньгами?
- Ты уже полгода копишь, копишь, а сам на коломенской ярмарке, купил дорогущий английский сюртук.
- Что же мне теперь, в косоворотке ходить?
За окном снова прогрохотал ужасный гром, и казалось, что замок, сейчас развалится на части. Изабелла, замирая от ужаса, взглянула на Вадима синими, необыкновенно яркими, глазами, и, потеряв сознание, упала на постель. Вадим отложил щипцы, схватил кувшин, и брызнул водой на ее белое, как смерть, лицо. Изабелла открыла глаза, и еле слышным голосом, прошептала посиневшими губами:
- Вадим, умоляю тебя, назови мне точную дату, когда мы с тобой обвенчаемся.
- Как только, я накоплю достаточно денег, - спокойно ответил он, и сел к зеркалу, полировать длинные ногти.
- И сколько еще ждать? – умоляюще протянула Изабелла.
- Полгода или год, может меньше… – неопределенно пробормотал Вадим.
В небе опять грянул ужасающий гром. Барышня, поднялась с кровати, замерла словно привидение, и закричала, сквозь раскаты, прерывающимся голосом:
- Вадим, я не могу столько ждать! Я жду ребенка! Если ты завтра же, не обвенчаешься со мной, то я, завтра вечером повешусь перед воротами вашего замка. А, перед смертью, я прокляну тебя и весь твой род до седьмого колена.
Гром стих. Наступила тишина, лишь дождь стучал в окно. Изабелла торопливо надевала белое платье. Вадим поморщился от боли в руке, и отрешенно сказал:
- Вот ты какая! А я думал, ты скромная, тихая барышня.
- Скромная! Тихая! Что ты мне говорил? Изабелла, я тебя люблю! Завтра же, я скажу маме, что ты моя невеста. Прошло полгода, а я, по-прежнему, как подвешенная на виселице. Между небом и землей.
Все хватит! Сейчас я решила твердо: или пан или пропал. Ты не оставляешь выбора. Я не хочу, чтобы мой сын, всю жизнь страдал от клейма незаконнорожденного.
Вадим внимательно посмотрел на ее решительное лицо, и в раздумье сказал:
- Изабелла, свет мой, моих денег хватит на два месяца жизни в Москве. Я даже у матери их украсть не смогу. Чтобы найти у нее ларец с деньгами, надо сто лет искать, и все равно не найдешь. Подожди несколько дней. У меня есть идея, как достать деньги.
- Нет денег? И никогда не будет! Будем жить в нашем поместье, я думаю, с голода мы не помрем. У нас хорошее поместье, и доход хороший.
- Я не хочу быть примаком в вашем доме! Вернется Павел, и начнет выживать нас из дома.
- Если он еще вернется. Мы с мамой думаем, что его уже нет - запальчиво сказала Изабелла.
- Он присылает письма, значит, он жив. Подожди еще немного, я найду деньги, и мы обвенчаемся.
- А, я не хочу больше ждать. Полгода ждала! Завтра жду тебя для венчания, а сейчас, я ухожу домой! Видеть тебя не могу!
- Куда ты пойдешь? Ты с ума сошла, видишь какая погода.
- А, мне плевать. Если я сдохну, по дороге с твоим ребенком, тебе же лучше будет, - крикнула Изабелла и пошла к двери.
Вадим встал, чтобы задержать ее, но она со всей силы, ударила его по больной руке, оттолкнула от себя, выскочила из спальни, и закрыла дверь снаружи на щеколду.
Вадим сел в кресло, уставился в черное окно и задумался. Мать уже приготовила ему невесту, дочь графа Грачева. Через неделю свадьба. Он слышал, что невеста, невероятно богата, и страшна, как смертный грех. Что выбрать? Нищая жизнь с любимой женщиной, или роскошная жизнь с нелюбимой страхолюдиной? Если бы он был единственным сыном, то была бы надежда, что мать быстро сменит гнев на милость. Но у нее, есть любимчик Саша, и после их беглого венчания, без родительского согласия, мать сделает наследником своего любимца. Она не любила, когда поступали вопреки ее воле, и никогда не отступала от принятого решения. А решить, мать могла только одно – наказать его за непослушание.
Сейчас, у него было три выхода: пойти к отцу, уговорить мать; или срочно найти деньги, хотя бы на небольшое поместье – небольшое, но свое собственное...
Вадим скоро выбрал свой выход, и пошел выламывать выход из спальни.

После коломенской бани, профессор лег в лебяжью перину, и уснул. Через час он проснулся от карканья ворон, залез под теплое одеяло, и снова попытался заснуть, но спать больше не хотелось. Дождь прошел. За окном темнело серо-стальное небо. Старинные
напольные часы с римским циферблатом, пробили семь часов. В комнате было душно. Профессор любил гулять после дождя, когда воздух чистый, свежий, напоен запахами леса, и одно воспоминание, об этой чудесной прогулке, заставило его подняться с постели.
Надевая теплую одежду, он уже расписал весь свой вечер: сначала прогулка, а заодно, обследование замка снаружи; затем работа в библиотеке; а поздно вечерком, можно пробежаться по замку незаметным детективным шагом. Вдруг голое привидение, еще раз выскочит неизвестно откуда.
Профессор вышел в общую гостиную, и тихо постучался к дочери. Милана не ответила. Он толкнул дверь, в спальне ее тоже не было, и отец решил, что дочь проводит свое расследование, болтая с сестрами.
Он спустился вниз, и по дороге, не встретил ни одного человека. Как будто замок вымер, а между тем, он знал, здесь кипела, тихая затаенная жизнь, со своими страстями, любовью и трагедиями. Ведь кто-то бегает голым по замку, а кто-то травит ядом бабушку.
Профессор вышел в парк. Воздух был прохладным, но бодрящим, и густой лесной аромат, звал двигаться вперед. Он прошелся по парку. Внимательно осмотрел фасад замка издали, ничего примечательного не увидел, и направился в хозяйственный двор.
Во дворе замка, тоже было пустынно. Здесь не сновали многочисленные слуги, что обычно бывало в других усадьбах, и профессор решил побродить в тишине по пустынному двору. Под телегой лежала черная сука, и выводок щенят весело носился по мокрой траве. Он нашел черного чахлого щенка, взял его на руки, присмотрелся к нему, и ему показалось, что он стал, более живее, чем прежде. Видно, черная икра, благотворно повлияла на него. Профессор опустил щенка на землю, пошел дальше, и за ним увязались три черные, не злые собаки
В конце двора, за конюшней, он заметил калитку и направился к ней. Деревянная дверь, была закрыта на железную ржавую щеколду. Профессор отодвинул щеколду, распахнул калитку, прошел несколько шагов, по лесной тропинке, и остановился. Впереди лежала вырванная с корнем, могучая сосна, и ее узловатые корни, словно змеи, протянулись в сторону замка. Милорадов оглядел лес, и увидел, что, падая, могучая великанша, сломила за собой, десятки мелких молодых деревьев.
Он повернулся к калитке и обомлел. Калитка была закрыта, а между тем, он хорошо помнил, что оставил ее открытой настежь.
Профессор вернулся к калитке, дернул за дверную ручку - калитка была закрыта изнутри, и он пошел вдоль забора, заросшего кустарником, и мелкой молодой порослью сосны.
Мокрый кустарник, щедро поливал его водой, но сейчас он приготовился к дождливой прогулке: надел черное шерстяное пальто, на ноги высокие сапоги, и обливание холодной водой, уже не смутило его дух и тело. Профессор шел, ломая кустарник, и часто ему казалось, что кто-то идет вслед за ним. Он останавливался, замирал, оглядывался, и скоро заметил, идущего поодаль от него, черного лохматого пса. Увидев знакомую собачью морду, Милорадов успокоился. Под присмотром собаки, он вернется в замок живым и невредимым.
Черный пес довел его до черного входа и сел у дверей. Профессор зашел на кухню, и попросил у Татьяны, наводящей чистоту на кухне, говяжью кость. Горбатая старушка, удивленно посмотрела на него, и следом, с улыбкой, сказала:
- Вы наверно кушать хотите, так через пять минут ужин будет.
- Это не мне, а собаке.
- Вы с собой собаку привезли? Маленькую?
- Я хочу покормить собаку Вороновых.
- Вы первый гость, который хочет покормить собак. Обычно господа, на слуг и собак, внимания не обращают, - вздохнула Татьяна, и пошла к деревянной кадушке.
- А, я странный господин, я на всех обращаю внимание, - улыбнулся профессор, и продолжил: - Вы, я вижу, здесь часто бываете.
- Раньше, я у Варвары работала. А потом, меня Калерия забрала в Кукушкин замок.
Татьяна подала ему несколько говяжьих костей, и он понес кости собаке. У дверей черного входа сидело уже четыре собаки, и ему пришлось возвращаться на кухню, чтобы накормить всех собак коломенского замка.
Ужин прошел тихо и незаметно. За столом были только сестры и царские гости Милорадовы. Все молчали, и даже неугомонная Любовь не пыталась говорить. В середине тоскливого ужина появился отец Виссарион. Он, словно ураган, вошел в столовую, перекрестился на икону Божьей матери, и пробасил:
- Мир вашему дому и благоденствия.
Вера пригласила игумена к столу, и он, с удовольствием согласился поужинать. Он выехал из монастыря в обед, по дороге его застала гроза, телега застряла за мостом, и он четыре часа просидел в лесном шалаше у дороги. Ждал когда пройдет гроза, и прохожие путники помогут ему, вытащить телегу из грязи.
Игумен подкрепился, и деловито спросил:
- Куда у вас, все пропали? Княгиня наказала мне, сегодня освятить замок, я примчался на всех парах, а никого нет. И княгини нигде нет, и князь куда-то уехал.
Как всегда ответила Люба:
- Папа был в кабинете. Он наверно зачитался, и ничего не слышит.
А, мама, наверно спать рано легла. У нас сегодня бабушка умерла.
- Калерия умерла? Вот новость. Пусть земля ей будет пухом. Ну, раз у вас такое горе, я княгиню не буду беспокоить, освящу замок, да домой поеду. Только вы ей не забудьте, передайте, - игумен поднялся и перекрестился.
Вера предложила ему остаться на ночь, как он доедет, все дороги развезло, но игумен твердо отказался. У него в монастыре дел полно, до монастыря, всего полтора часа ходу, а если застрянет телега, то он, коня распряжет, и верхом поедет.
Игумен ушел освящать замок, и все разошлись. Профессор пошел в библиотеку, а Милана, сославшись отцу на срочные дела, осталась дожидаться отца Виссариона у парадного входа. Она хотела поговорить с игуменом наедине.
Через полчаса, показался отец усталый отец Виссарион. Милана подождала, когда он спустится с лестницы, подошла к нему, и таинственно, оглядевшись по сторонам, прошептала:
- Батюшка Виссарион, я слышала, завтра к Вам в монастырь приезжает граф Демидов.
- Откуда вы знаете? Граф держал это в секрете, и меня просил никому не говорить, - Виссарион тоже понизил голос, и оглянулся.
- Мне-е-е … ворона сказала, - выкрутилась Милана.
- Ворона? Какая ворона? Та, что сидит на крыше? – сузив серые глаза, тихо спросил он.
- На крыше, под крышей – это не имеет значения. Самое главное, Вы, должны предупредить графа, что на него могут напасть, - деловито сказала она.
- Вы знаете, кто хочет напасть? – помедлив, спросил игумен.
- Нет, не знаю. Я просто чувствую, каким-то внутренним чутьем, что граф Демидов в опасности, - поспешила заверить Милана
- Значит, это просто ваше ощущение?
- Шестое чувство. Интуиция. Третий глаз, как у индусов. Это у нас семейное. Часто, мы ничего не знаем, но чувствуем, что многое знаем.
- Интересно, - пробормотал игумен, и как бы про себя, продолжил, - какие, вы, Милорадовы чувствительные и глазастые. Даже третий глаз у вас есть. А, где он? – Виссарион с любопытством посмотрел на юное лицо Миланы.
Она показала пальцем на переносицу, и с видом знатока, пояснила:
- Третий глаз, отвечает за предвидение, видение за гранью возможного. Когда-то он был у всех, а потом за ненадобностью зарос.
- В первый раз об этом слышу. Всю Библию наизусть знаю, а про третий глаз нигде не читал.
- Это из индийской буддистской религии.
- Ну, так это у индийцев, есть третий глаз. Они наверно, двумя глазами плохо видят. А нам, русским, и двух глаз хватает. Иногда посмотришь, на всю эту земную несправедливость, и хочется, совсем ослепнуть и оглохнуть – чтобы не видеть, и не слышать, - вздохнул игумен, и доверительно спросил. - А у твоего отца есть книга с картинками, где трехглазые индийцы нарисованы? Очень хотелось бы на них посмотреть. В Индии, и монашки трехглазые?
- Батюшка! Мы говорим о Демидове, а вы о монашках, - тихо возмутилась Милана.
- Извини, доченька, бес попутал. Хотя, как представлю, трехглазых монашек - жуть берет, аж, сердце схватило, - Виссарион потер грудь, под черной рясой, и задумался. Возможно, об Индии.
- Батюшка, так Вы, предупредите Демидова?
- Конечно, обязательно! Я ему навстречу вышлю тридцать монахов. Наши братья, многие на войне были, и лучше им на дороге не попадаться. Они злых бесов, с божеской молитвой, голыми руками скрутят.
- Лучше бы не голыми руками, а вооруженными, - посоветовала, многоопытная Милана, которая постоянно читала в «Петербургских Ведомостях» уголовную хронику.
- Нет, сударушка милая, монахам грех брать в руки оружие. Но ты не переживай, мы все сделаем, как надо. Не в первый раз, - хитро улыбнулся игумен, и поспешил к телеге.

Профессор прошел в библиотеку зажег свечи, и вновь принялся за работу. Сегодня работа не шла: скоро у него заболели глаза, в висках застучали молоточки, напало беспрестанное чихание, и сквозь туман, Милорадов подумал, что еще никогда, так долго не перебирал два несчастных сундука. После этой мысли, сундук раздвоился в глазах, один из них выглядел, как сундук-привидение, настолько он был призрачным и прозрачным. Профессор тихо закрыл оба сундука, потушил свечи, и вышел из библиотеки.
В коридоре, несмотря на то, что ему было плохо, он вспомнил, что запланировал пройтись по замку. А так, как Милорадов, всегда выполнял намеченное, то он отправился в обход.
Вначале, он спустился на первый этаж, вышел из замка, отдалился от фасада, и внимательно осмотрел окна. Свет свечей, виднелся, только в бальном зале, что было достаточно странно. Бальный зал, не то место, которым можно воспользоваться в день смерти. Остальные окна были темны, хотя это не говорило о том, что все домочадцы видят сны. В его комнатах тоже было темно, но, тем не менее, он не спал, а собрался заняться не очень почетным делом. Профессор постоял и прислушался. Ему показалось, что где-то, за замком, воет волк, но так далеко и тихо, что его вой можно было принять за вой человека. Он попытался определить на слух, что это, но вой неожиданно прекратился. Профессор вернулся в замок, и сразу направился в бальный зал. Дверь была плотно прикрыта. Он толкнул дверную ручку, дверь чуть приоткрылась, и профессор заглянул в зал.
За роялем сидела Надежда, и тихо, вполне профессионально, играла на рояле венскую мазурку. Любовь в алом платье, с черным веером, кружилась по залу, уставленному розами, и на ее лице было написано настоящее счастье.
Он тихо вошел в зал, и остановился у дверей. Надежда, не видевшая его, продолжала играть, а Любовь заторопилась, оправдаться:
- Алексей Платонович, не судите нас. Сегодня бальный зал такой красивый. Весь в цветах. Мы никогда не были на балах, и мне так хотелось здесь потанцевать. И обязательно в этом красивом платье.
Надежда бросила играть, повернулась к профессору, красная, смущенная, и тихо пролепетала:
- Вечно, ты Люба, меня под монастырь подводишь. Что теперь, о нас подумают люди. У нас бабушка умерла, а мы пляшем.
Надя встала из-за рояля и вышла из зала. Люба, опустила голову, но продолжила оправдываться:
- Бабушка тоже мечтала сегодня повеселиться. Я же не виновата, что ее отравили.
Профессор пожал плечами, и вышел. Он обошел все этажи, опять никого не встретил. Потом достаточно долго стоял, перед закрытыми дверями четвертого этажа, но там было тихо, как в могиле. Его самочувствие, ухудшалось с каждой минутой, и он побрел в постель, в надежде, что завтра, как всегда выздоровеет.
Среди ночи у него поднялась температура. Тело полыхало от жара, а в спальне казалось, растопили десять печей. Профессор поднялся с постели, и в полном тумане, пошел искать в гостиной кувшин с водой. Воды в кувшине не было, и он побрел по холодному коридору, в кухню, чтобы выпить горячего, или холодного чая, желательно с медом.
Кухня была закрыта на замок, и Милорадов на минуту задумался. Если, он, как Милана пойдет, стучать во все двери, то большая вероятность, что из-за привидения Стефании, ему не откроют двери. Поэтому, пришлось идти на крайние меры, и портить имущество Варвары. Он взял лом, что стоял у черного входа, и стал срывать замок. Сил, взламывать дверь, почти не было, но его подстегивало неимоверное желание получить хоть каплю воды. Замок слетел быстрее, чем он думал, и он вошел в теплую кухню.
В кухне, на еще горячей печке, стоял горячий чайник, мед тоже нашелся, а к чаю с медом, в шкафу, нашлась полбутылка французского коньяка « Мадам Помпадур». Профессор влил в себя препараты древней медицины, которыми пользовались, еще в Древней Финикии, и еще более, затуманенный, чем раньше, побрел в свою спальню. Если ему, и встретилось по дороге привидение, то он вряд ли мог его увидеть. Перед его глазами летали десятки белых, черных и красных призраков. Кто из них настоящий призрак, его не интересовало. Сегодня он был не в состоянии ловить их.
Он дошел до спальни, рухнул на кровать и провалился, до утра в белое лебяжье облако. Напольные часы, пробили 11 часов, и их звон, похожий на куранты, разбудил его. Жар прошел, но легкая слабость, еще сковывала его тело. Он открыл глаза и посмотрел в окно, расположенное напротив кровати. На лазурном небе, дочиста отмытым, вчерашней грозой, сияло солнце. Надо было вставать, но вставать не хотелось. Приятная лень сковывала тело, и он продолжал смотреть на небо.

В спальню заглянула Милана, увидела, что он проснулся, подбежала к нему, села на край кровати, и, с юным задором, сообщила ему новости:
- Папа у меня такое ощущение, что все сбежали из замка. Я сегодня завтракала с одной Верой. Больше никого за столом не было.
Саша и Марсель простыли и лежат в постели.
Варвара, очень переживает после смерти матери. Она закрылась, не выходит из своих покоев, и повесила на дверь листок: « Прошу меня не беспокоить. Я хочу побыть одна».
Любовь и Надежда, куда-то уехали с утра, и даже Вера не знает куда. Владимир, Ирина и Никон, тоже неизвестно где, но Вера сказала, что в конюшне нет трех карет. Что ты думаешь по этому поводу?
- Милочка моя, я вчера так заболел, что у меня все мозги сгорели и испарились. Поэтому сегодня, я утра я не могу думать. Давай, я начну думать после обеда, или к вечеру. Если конечно, мои мозги, когда-нибудь восстановятся.
- Восстановятся, - уверенно заявила дочь. - Самое главное, что они у тебя были до болезни, поэтому восстановить их можно. Тяжелее тем, у кого не никогда не было мозгов, тогда и восстанавливать нечего.
- Спасибо, мой свет, ты меня успокоила, - слабо улыбнулся он.
Милана нахмурила брови и воскликнула:
- Папа, ты сказал, что будешь думать после обеда, а скоро обед!
Вставай, одевайся, и мы пойдем обедать.
- Неохота вставать...неохота идти… неохота есть… лучше я полежу.
- А с чего будут восстанавливаться мозги? Их надо срочно накормить, - тоном профессора, сказала дочь.
- А можно мозги, только горячим чаем напоить?
- Можно, но с медом. Вставай папуля, а я пойду к Вере, может, что интересного узнаю, - и со словами. - Куда же все в замке пропали! - Милана выпорхнула из спальни. Профессор, вздохнул, и встал с кровати, иначе Милана не отстанет от него.
В столовой находились, только три сестры. Все были в черной траурной одежде. Вера уложила каштановую толстую косу короной, и ему показалось, что сегодня, она особенно красива.
Увидев профессора, Люба радостно сообщила:
- Вадим с Изабеллой, обвенчались в деревенской церкви. И мы с Надей, там тоже были. Это было здорово! Тайный брак! Брак по любви! Когда вернется Павел, мы тоже с ним обвенчаемся. Я уже свадебное платье придумала, которое себе закажу.
- А, мама уже знает, про тайный брак? – спросила Вера.
- Еще нет, но скоро узнает… когда выйдет из спальни. Я думаю, она простит Вадима. Он же любит Изабеллу, - наивно сказала Любовь шестнадцати лет.
- А где они жить будут? – приподняв тонкие брови, поинтересовалась Вера.
Люба отодвинула жаркое, и с видимым удовольствием, оттого, что она знает то, что другие не знают, пояснила:
- Папа, сегодня утром переписал на Вадима половину замка, и выделил ему Истринское поместье.
- Хороший подарок, - бесстрастно сообщила Вера.
- Не хороший, а прекрасный! Интересно, а что выделят мне?
- А, тебе, если ты выйдешь замуж, не за того, кого выберут тебе родители. Мама выделит Репейную пустошь.
- Почему пустошь? Вадиму Истринское поместье, а мне пустошь!
- Вадим – мужчина, а ты, полетишь, в чем есть, жить к Полянским.
- Это несправедливо, - возмутилась Любовь.
- А, жизнь, вообще штука несправедливая, - подвела суровый итог Вера, отодвинула тарелку с салатом, встала из-за стола, и удалилась, с царственным видом.
Люба фыркнула, и, передразнивая старшую сестру, по-шутовски удалилась за ней. Милана и Надя прыснули от смеха.
Профессор допил стакан чая с медом, и попытался узнать у Надежды, куда все пропали, но девушка, ничего не знала, и сама, терялась в догадках.
После обеда профессор поднялся в спальню, опять лег в постель, и уснул.
В комнату постучалась Милана, он открыл глаза и крикнул:
- Войдите.
Дочь заглянула в спальню, и сообщила, что приехал Федор Федоров. Отец встал с постели, достал из портмоне деньги, для оплаты работы Федорова, и направился в гостиную к долгожданному гостю. Полицейский Федор, талантливый нюхач, слухач, розыскник, и немножко авантюрист, не раз помогал ему разоблачить убийцу, и профессор всегда щедро оплачивал его работу.
Федор, неприметный, светловолосый, но вполне приятный человек, тридцати пяти лет, сидел в гостиной и пил горячий чай с медом и ватрушками, которыми его угостила Милана.
Профессор радушно поздоровался, сел напротив него, и приготовился слушать. Федор открыл коричневый потрепанный саквояж, и достал отчет о проделанной работе.
Милорадов внимательно выслушал его, и попросил Федора съездить в монастырь к отцу Виссариону, и в Кукушкин замок к Татьяне. Ему надо выяснить у них некоторые вопросы.
Федор, не выказав никаких эмоций, получил оплату, и вышел из мраморной гостиной.
Дверь неслышно закрылась, и Милорадов пошел беседовать с оставшимися жителями замка.
После беседы с ними, он прошел в библиотеку, просмотрел до конца сундук, и закрыл его, с чувством разочарования. Ни одного стоящего исторического документа. Хотя один документ, попался интересный, но к истории России, он не имел никакого отношения.
На ужин, кроме сестер пришли Ирина и Никон. Никон тихим, как будто извиняющимся голосом, сообщил, что Владимир и Феодосия навсегда уехали в Италию.
На лица сестер было страшно смотреть. Ужин прошел в полном молчании, и когда профессор, в конце ужина, попросил всех в девять часов вечера собраться в бальном зале - никто не удивился. Как будто все ждали какого-то окончания – хорошего или плохого, но ждали.
Выйдя из столовой, Милорадов отправился к Варваре. На стук никто не ответил, записка продолжала висеть на двери, из замочной скважины несло холодным осенним ветром, и профессор, чувствуя недоброе, пошел к Никону.
Милорадов постучался, дождался приглашения, и вошел в янтарный кабинет. Никон курил трубку, и раскладывал пасьянс. Профессор предложил Воронову взломать дверь в покои Варвары. Никон выслушал его, и сразу согласился с ним. Он сам подумывал об этом. Слишком уж долго, невестка не выходит из комнаты.
Дубовая дверь малахитовой гостиной, была прочна, как немецкий сейф Зингера. Но все же, после долгих трудов двух мужчин, дверь поддалась и распахнулась.
Окно в гостиной было открыто настежь, и холодный ветер, выдул из комнаты последнее тепло. Варвара неподвижно лежала на зеленом диване, и смотрела в потолок. В первую секунду, профессору показалось, что она жива, или находится в забытьи. Он подошел поближе, и увидел белое восковое лицо и остекленевшие глаза. Женщина была мертва, и уже давно.возможно со вчерашнего дня. Никон, стоявший за его спиной, перекрестился и сказал:
- Наверно не выдержала измены Володи.
- Он ей сообщил, что уезжает?
- Не знаю. Мне казалось, что они уехали тайком. Я сам об этом узнал, из письма на своем столе.
- Вы будете вызывать урядника?
- Зачем? Она умерла своей смертью. Гостиная была закрыта на замок, мы сами еле-еле открыли эту дверь, а войти в ее покои другим путем невозможно.
- Но окно открыто.
- Вы думаете, кто-то убил ее, и выпрыгнул из окна?
- Возможно.
- Алексей Платонович, не надо искать черного кота, там, где его нет. Я хорошо знаю своего брата. Он никогда не убьет человека, тем более, мать своих детей. Я не хочу показывать его прощальное письмо, там много личного. Но честно говорю вам, в письме, Володя просит извинения у жены, и дает ей указания, как разделить недвижимое имущество, между детьми. Хотя, и так ясно, что он оставил замок и все свое богатство, на попечение хозяйственной Варвары.
Профессор оглядел гостиную. В комнате был идеальный порядок, и создавалось ощущение, что женщина легла отдохнуть, и умерла. Профессор согласился с Никоном, и они покинули гостиную.

Ровно в девять часов, профессор вошел в бальный зал. За окнами догорал бледный золотистый закат. Гирлянды цветов, украшающие стены повяли. Розы в вазах, осыпались, и красные лепестки усыпали белый мраморный пол. Лишь белые хризантемы, стойкие цветы морозной осени, сияли свежестью и белизной.
Он прошел в центр зала, сел в кресло, расположенное у центральной стены, и оглядел присутствующих. Вера, Надежда и Любовь сидели на диване, и о чем-то тихо переговаривались. Ирина и Никон расположились в уголке, у рояля и молча смотрели друг на друга. Марсель в отдалении от всех, читал французскую книгу. А новоиспеченная пара, Вадим и Изабелла, нежно ворковали у потухшего камина. Милана сидела одна, и грустно смотрела в окно.
Профессор прокашлялся, все взоры обратились к нему, и он приступил к делу:
- Господа! Мой друг, Федор Федоров, по моей просьбе, выяснил некоторые сведения, касающиеся семьи Вороновых и Кукушкиных. И теперь, собрав все части мозаики воедино, я увидел всю картину целиком. В принципе, здесь не было ничего сложного. К этому, меня приучила моя работа историка. Мне встречались загадки, и посложнее. Иногда по одному четвертному клочку бумаги, приходилось восстанавливать весь текст. А в этой мозаике, есть столько составляющих, что разгадать ее может, любой из Вас.
Профессор повернулся к учителю Марсо, и перешел на французский язык, так как все присутствующие его знали.
Начнем с Вас, господин, Марсель Марсо. Меня заинтересовал интересный факт, о котором мне сообщила Милана. Учитель-француз едет с паломниками до моста, а потом собирается десять верст идти по дороге через дремучий лес. Первый раз слышу, о таком странном променаде. Странном, не только для француза, но и для русского учителя, нанимающегося к знатным людям. И даже, если допустить, что вы наивный иностранец, и только, что прибыли в незнакомую страну. Все равно, я сомневаюсь, что во Франции, учителя иностранных языков, бродят по малолюдным лесам пешком, а такие пустяки, как лесные звери и разбойники, их мало волнуют. И еще один важный факт, как бы вы не были экономны, Марсо, Вы должны были появиться перед своими будущими хозяевами «ком иль фо» - аккуратный и при полном параде. Вы же собрались идти десять верст по грязной дороге, и как я понимаю даже дождь вас не пугал. А всем известно, осенняя погода изменчива: сейчас светит солнце, а через десять минут пошел дождь.
Именно эти мои размышления, заставили меня заинтересоваться вашей персоной, и я попросил Федорова узнать в Иностранной коллегии все, о французе Марселе Марсо.
На его запрос сообщили, что сорокалетний француз Марсель Марсо, уже шестнадцать лет проживает у питерского купца Андрея Третьякова, и в настоящее время, из Питера не выезжал.
А теперь ответьте нам, кто Вы?
Все, с изумленным лицом, повернулись к учителю. Одна Вера посмотрела в окно. Марсель, от всеобщего внимания, нисколько не смутился, и с едва уловимой улыбкой, посмотрел на Веру. Милорадов поторопил его:
- Сударь, не томите нас. Иначе, придется, выяснять вашу личность в тюрьме, а коломенская тюрьма, не очень приятное место для проведения досуга. Впрочем, говорят Бастилия, не лучше.
Марсель пожал плечами, и небрежно начал рассказ.
Я, сын купца Третьякова. Зовут меня Петр. А француз Марсель Марсо, наш старенький, добрый учитель, и долгие годы служит в нашей семье. Всю эту авантюру, я задумал ради Веры.
Месяц назад, мама и сестра попросили меня сопроводить их на богомолье в Воскресенский монастырь. С тех пор, как брат графа Демидова излечился на Святом озере от чахотки, монастырь стал модным местом в Питерском обществе.
Именно там, я встретил Веру. Девушка мне сразу понравилась, и своей красотой, и неприступностью. В ней чувствовалось, то, что я всегда искал в женщинах. Искал - и не находил: силу, твердость и врожденное чувство достоинства. Вы сами профессор знаете, как много пустых кокеток в нашем обществе.
Я попытался за ней ухаживать, но Вера, не хотела со мной даже разговаривать. Сначала, я думал, что в этом виновато наше сословное различие. Она – княгиня, я – купец, но скоро, понял, что для нее, это не имеет значения, и эту девушку надо завоевывать. И я решил добиться ее хитростью.
Извините, Алексей Платонович, но я сделаю маленькое отступление. Мой отец, Андрей Третьяков, купец первой гильдии, и наша семья очень богата, не беднее Вороновых. Кроме того, мои родители, просвещенные люди, и дали мне право, выбрать невесту, по моему усмотрению.
Некоторое время, я придумывал способы, как приблизиться к Вере. Но сделать это было очень сложно. Ее семья жила очень уединенно – в гости не напросишься, и на балы, она не выезжала. Но как говорится, на ловца и зверь бежит. Князь Воронов стал искать учителя-француза для своего сына, и я попросил нашего общего знакомого порекомендовать меня. Петр Могила, сам авантюрист по натуре, с удовольствием помог мне. Мы встретились с князем Вороновым, и он без промедления взял меня учителем.
На другой день, я для конспирации, нанял старую потрепанную карету, и отправился в коломенский замок. По дороге, почти у моста, у дряхлой кареты, сломалось колесо, кучер принялся менять его, а я решил пройтись до моста, чтобы полюбоваться рекой.
Еще издали, я увидел застрявшую карету, а на пригорке Веру с сестрами. Мне показалось, что этот вариант – встреча с учителем на дороге, более романтична для девушки. Я вернулся к своей карете, расплатился с кучером, и пошел навстречу к сестрам.
Вот так, я очутился в замке.
Люба захлопала в ладоши, и радостно воскликнула:
- Как романтично! Как в настоящем французском романе! Вера, а когда будет свадьба?
- Никогда. Завтра с утра, я уезжаю в монастырь. Теперь мамы нет, и я могу поступать по своей воле. Извините все, что я молчала, но не хотелось говорить заранее. Лишние проводы – лишние слезы. А, потом, Вы бы опять стали уговаривать меня не уходить в монастырь.
Профессор задумался, а Милана громко спросила:
- Папа, а кто убил Калерию?
- Сначала, мы разберемся с Ириной. Скажите нам, дорогая Ирина, а где ваш муж? - спросил профессор и пристально посмотрел на Кукушкину.
Ирина вздрогнула, побледнела, и отвела взгляд. Никон зло поморщился.
Милорадов, пожал плечами, и продолжил:
- Не хотите говорить, тогда рассказывать буду я.
Сначала, я напомню историю, которую знают все. Несколько лет назад, старший сын князя, Валерий поехал с деньгами в Сибирь, чтобы помочь своему дяде Юрию Кукушкину открыть крупный золотой прииск. Дядя и племянник поехали в тайгу, чтобы осмотреть место прииска, и оба пропали. Где они неизвестно.
Все знают, эту историю, а я, вам расскажу другую историю. Настоящую, ту, которую рассказал Федорову, старообрядец Сергей Москвитин, недавно вернувшийся из Сибири в Москву.
На окраине Иркутска, проживала община старообрядцев, высланная в Сибирь из Подмосковья. Многие из них прекрасно прижились в Сибири: занимались промыслами, торговлей, некоторые работали на золотых приисках. Местная жандармерия, их не донимала. Старообрядцы исправно платили полицейскому начальству мзду, и оно спокойно взирало, на их раскольничество. Спокойно поживал, и Юрий Кукушкин со своей дочерью Еленой, а ныне Феодосией.
Несколько лет назад, в его доме появился племянник Валерий Воронов. Он предложил дяде проехаться по золотым приискам, и скупить у старателей, мелкими партиями золото.
Юрий, вначале твердо отказался, но племянник пообещал ему хорошую прибыль, и возвращение в Кукушкин замок. Мол, у него есть нужные люди, которые помогут дяде вернуться. Но я думаю, это был крючок для Юрия, так как Кукушкин замок, уже давно принадлежал Варваре.
Кукушкин все же согласился, они взяли с собой оружие, проводника, и отправились в путь. Дела у них пошли хорошо. Они скупили приличную партию золотого песка, но по дороге, проводник их ограбил, и застрелил . Юрий погиб сразу. А, Валерия нашли у дороги, проезжавшие мимо крестьяне. У него была прострелена грудь, разбита голова, но он дышал, крестьяне довезли его до ближайшей станции, и оставили раненого в доме обходчика. У обходчика была дочь Ирина, и только благодаря ее уходу, Валерий выжил. Молодые люди полюбили друг друга, обвенчались, но скоро, молодой муж стал мучаться головными болями, и сходить с ума.
Вороновы долго ждали возвращения сына, а через полгода, отправили на поиски Никона. Никон, после долгих поисков, нашел Валерия, но к тому времени, племянник совсем сошел с ума. Дядя забрал Валерия, его жену Ирину, и отправился в путь. В Иркутске, Никон заехал к Кукушкиной Елене, чтобы сообщить ей о смерти отца, и она упросила Никона, помочь ей выбраться из Сибири.
В замок, Никон привез своих родственников глубокой ночью. И вскоре, дочь обходчика, стала в княжеском доме, бедной приживалкой. А, Кукушкина Елена – Кукушкина Феодосия. О, Валерии, больше никто ничего не слышал.
И теперь, я думаю, голый призрак, который видела моя дочь – это Валерий. Я прав Ирина?
Ирина молчала, и Никон нарушил тишину:
- Мы с братом и Варварой, решили, что так будет лучше. Валерий, уже никогда не станет здоровым. У Владимира сыновья, три дочери на выданье, а сумашедший брат, может помешать им составить хорошую партию.
- Именно поэтому, Ирина отказывается выходить за вас замуж?
Никон кивнул головой:
- Я, давно предлагаю Ирине обвенчаться со мной. Все равно, Валерий как бы мертв, и никто не знает о нем. Но она, не соглашается. Грех сказать, но мы оба втайне ждем его смерти.
Ирина метнула в него возмущенный взгляд, но Никон твердо продолжил:
Это правда, и ты это знаешь.
- А где сейчас Валерий? – спросил профессор.
- На четвертом этаже. Там у него царские условия. Но иногда он вырывается. Ведь Ирина и Варвара каждый день посещают его: приносят еду, ухаживают за ним, а мы с братом, по очереди их сопровождаем.
- Вход на четвертый этаж, через кабинет Владимира?
- Да. Иначе бы наши домочадцы, быстро заметили, что мы часто ходим на четвертый этаж.
- Понятно, именно поэтому, моя дочь видела голый призрак, выбегающий из кабинета владимира. А почему Валерий был голый?
- Он постоянно срывает с себя одежду, и кричит, что ему жарко.
Профессор удовлетворился ответом, и продолжил:
А, теперь вернемся к Калерии.
Когда, мы с дочерью, приехали в коломенский замок, меня сразу удивило, неукротимое желание, покойной княгини Вороновой, как можно быстрее избавиться от нас. Да и, сама семья, которая живет слишком закрыто, уединено от всех, при несомненном богатстве, вызвала у меня подозрения. Несомненно, в замке творились темные дела, и я дал себе слово это выяснить. С детства не люблю темных дел.
То, что Вороновы старообрядцы я откинул эту идею сразу. Раскольники не курят - а князь, и его брат курили. Они не выставляют на стол вина, и не ставят по коридорам обнаженные мраморные статуи, тем более, греческого языческого бога Сатира с рожками и копытами.
Отбросив раскольничество, я стал приглядываться, к другим мелочам. Скоро, я отметил, что многие дорогие вещи, по словам хозяйки и домочадцев, стали приобретаться четырнадцать лет назад и позже. И опять я попросил Федорова досконально узнать финансовые дела князя Воронова.
Федор выяснил, что примерно четырнадцать лет назад, князь купил первый доходный дом в Петербурге, а за ним последовали и другие дорогостоящие приобретения. А, надо отметить, что именно четырнадцать лет назад, в Подмосковье, а значит и в поместье Воронова, несколько лет подряд был неурожай.
Я попробовал связать прибытие Калерии из Италии, и нежданное богатство князя. Но, тут была маленькая неувязка. Калерия вернулась из Италии голая и босая, просилась у кого-нибудь пожить, а Воронов начал богатеть, только через год после ее приезда.
И опять, я попросил Федорова покопаться в итальянских газетах пятнадцатилетней давности. Именно, в этих газетах, нашлась разгадка. В то время, на первых полосах газет, пестрели сообщения о поимке фальшивомонетчика Марио Белуччи, и его помощнице Валерии, скромной симпатичной старушке.
В тот момент, когда Белуччи арестовали среди ночи в своем доме, Валерии удалось бежать через окно. Марио посадили, но каким-то удивительным способом, а, скорее всего за бешеные деньги, он бежал из тюрьмы, и пропал навсегда.
Калерия-Валерия действительно вернулась домой нищая. Видно, не так уж много она зарабатывала, работая с Марио. А, Белуччи, решил убраться подальше от Италии, и приехал в Россию, где у него была единственная знакомая - Калерия Кукушкина.
Встретившись, старые подельники, снова занялись доходным делом. Фальшивая парочка развернула в подземелье замка, изготовление фальшивых золотых монет.
Профессор достал из кармана сюртука, новенький сияющий алтын.
- Вот этот алтын, я нашел в покоях Варвары. Он лишь сверху покрыт золотом, а внутри медный. Я это уже проверил.
Но вернемся к фальшивой парочке.
Вскоре, после приезда, Марио Белуччи сменил свое имя на Густав Иогансон, перебрался из замка в Петербург, купил дом, но продолжал посещать поместье ночами. Об этом ночном госте. Мнесообщила Татьяна.
Следуем дальше. Четыре года назад, Белуччи - Иогансон опять пропал, и пропал очень странно. Он не взял из дома, саквояж с вещами, и даже фальшивые деньги, жандармы нашли в его спальне.

Но куда же пропал Белуччи? Об этом мог бы рассказать монах Василий, который в течении многих, лет посещал замок, но его уже нет в живых. Поэтому я восстановлю, все события сам. Четыре года назад, монах Василий, каким-то путем узнал, что Белуччи повезет деньги, перехватил его на дороге, убил, и переодел его в разбойника, будто бы напавшего на него. Именно поэтому, никто из местных не узнал в лицо убитого разбойника. И даже, кто-то решил, что убитый иностранец.
Я думаю, что Василий, ограбив Белуччи, хотел уйти из монастыря, но скоро он выяснил, что деньги фальшивые, и принялся шантажировать Варвару. Именно поэтому, бережливая Воронова давала щедрые пожертвования монастырю настоящими деньгами. Отец Виссарион, ничего об этом не знал. Василий отдавал ему ровно половину полученных денег, а остальные, прятал где-то недалеко, от Марьиного ручья.
Вернемся к Белуччи. Его убили, но видимо он, доставал золото для покрытия медных денег. Поэтому, сразу после его смерти, Варвара отправляет своего старшего сына в Сибирь, для покупки золота. Разыскивать Валерия едет Никон, и теперь уже он, наладил поставки золота из Сибири. По словам урядника, в замок много лет приезжал один, и тот же человек, Илья Старшинов из Иркутска. Урядник знал его, как родственника Варвары.
- Красивая история, и никаких доказательств, - хмыкнул Никон.
- Я вам верю. Вы с братом, после смерти Калерии, быстро уничтожили все доказательства. Но, теперь, Вы никогда не сможете вновь начать производство фальшивых денег. За вами будет постоянное наблюдение.
И опять вернемся к смерти монаха Василия. Но об этом нам расскажет Вера. Ведь именно по ее наущению, Надежда написала письмо Гордиславе.
Вера молчала, и профессор устало сказал:
- Вера, вы уходите в монастырь, так очистите свою совесть, перед дорогой. Девушка вздохнула, и безучастно начала рассказ:
- Вы правы. Надо все рассказать, тем более, мамы уже нет.
Мы остановились у моста. Было жарко, и мы пошли к Марьиному роднику. Я уже подходила к роднику, и вдруг, за деревьями, услышала разговор мамы и Василия. Они ругались из-за каких-то денег. Я остановилась в недоумении, и не знала, что делать. Если я уйду, то придут сестры, и застанут маму с Василием. Какой позор! А, если не уйду, то меня увидит мама.
- Пока я раздумывала, наступила тишина, и дальше пошел разговор мамы и Павла. Он попросил руку Любы, в обмен на молчание. Мама предложила ему поговорить об этом в замке, а потом, Полянский пропал. Я попросила написать Надю письмо Гордиславе. Мне почему-то казалось, что мама закрыла Павла в подземелье, и кто-то должен его спасти. Потом пришло письмо от Павла, и я пожалела о своем письме.
- А где сейчас Паша? – крикнула Люба.
Вера пожала плечами, и профессор пояснил.
- Ваша мать, дала денег Павлу, чтобы он занялся коммерцией и увеличил свое состояние. Федоров нашел пароход, на котором Павел отправился в Англию. Пароход «Золотой Орел»вернется через два месяца.
-Любовь, а почему Павел оказался у родника? – спросил профессор.
- Мы с ним договорились там встретиться, и если бы карета не застряла, я все равно нашла предлог, чтобы остановиться у родника. - ответила Люба.
- Понятно. Значит, ваша мать, знала об этом и спряталась у родника. Василий стал открывать тайник, она увидела это, у них завязалась перепалка, и в запале. Варвара убила Василия.
В зале стояла мертвая тишина, и профессор, печально вздохнув, продолжил:
- А теперь вернемся к отравлению Калерии. Сразу же после ее смерти, я выяснил, что икра не была отравлена, и значит, Калерию отравили иным способом. Я сто раз прокрутил все действия Калерии, и окружающих ее людей, и пришел к выводу, что Кукушкину отравили кольцом с ядом. Именно тем кольцом с рубином, которое Изабелла подарила Варваре.
Вспомните день рождения князя Владимира. Изабелла дарит мужской перстень и женское кольцо. Варвара берет кольцо, и рассматривает рубин с бриллиантами, Калерия просит посмотреть подарок, и надевает его на палец. Затем съедает три ложки икры, и падает замертво.
Изабелла кто вам дал это кольцо? Вы говорили, что это ваша мать, а я почему-то сомневаюсь в этом. Полина сказал мне, что продала все свои драгоценности и купила поместье. Я хотел пригласить ее в замок, чтобы все выяснить, но она уехала в Москву.
Изабелла прижала руки к пылающему лицу, и торопливо зачастила:
- Алексей Платонович, поверьте мне, я ничего не знала. Один перстень, подарок для князя Владимира дала мне мама. Это был единственный наш перстень, оставшийся от дедушки. Мама хотела передать его Павлу. Второе женское кольцо дал мне, Вадим. Наверно, он тоже ничего не знал, так же, как и я. Вадим, мне сказал «Подаришь моей маме это заговоренное кольцо, и она даст согласие на наш брак». Вадим, скажи, что ты не ни в чем не виноват! Почему ты молчишь?
- Я молчу, потому что, я чуть не отравил свою мать. Это кольцо, мне дала Феодосия. Я как-то признался ей, что хочу жениться на Изабелле, а мама против нашего брака. Хотел, чтобы она уговорила маму.
И она мне «помогла», злыдня. В день рождения отца, Феодосия зашла ко мне в комнату, и дала мне это кольцо. Она посоветовала мне отдать его Изабелле, чтобы та подарила его моей матери. Феодосия уверила меня, что кольцо заговоренное, и мама даст согласие на наш брак. И я, как дурак, поверил.
Больше сказать было нечего. В зале стояла мертвая тишина. Профессор простился с Вороновыми, и они с Миланой пошли к карете. Никто из жителей замка, не вышел их провожать.

Феодосия и Владимир, мчались в карете в Италию. Прошла осень, наступила ранняя, вьюжная зима. Феодосия в дороге простыла, и скоропостижно скончалась в каком-то захолустном румынском городке.
Князь хоронил ее в зимний, морозный день в чужой стране, и провожали ее в последний путь, он, и два угрюмых гробовщика.
Князь стоял у могилы, смотрел на мертвое красивое лицо Феодосии, и слезы замерзали на его небритых щеках.
Старый, седой гробовщик, поежился недовольно взглянул на богатого иностранца, и знаками показал, что пора гроб опускать в могилу. Владимир махнул рукой, и под удивленными взглядами, гробовщиков, пошел прочь с кладбища. Через несколько метров, он сошел с дороги в глубокий снег, выбрался, и вернулся к могиле. С неба пошел крупный снег, белые хлопья падали за его воротник, но он продолжал, неподвижно смотреть, как ледяные комья земли, падают на деревянный, плохо оструганный гроб.
Князь вернулся домой постаревшим, больным и молчаливым. Он почти не выходил из своего кабинета, и даже книги перестали его интересовать. К весне он умер, и его похоронили рядом с Варварой.
15 августа 2009