Убийство в старом поместье

Юрина Наталья
Детектив № 3.
«Убийство в старом поместье».

Ночь сияла. Серебристая луна выплыла на середину неба и встала над самой речкой. Небо было, так чисто и прозрачно, что видны были не только крупные звезды, но и мириады крохотных звезд, рассыпанных по черному бархатному небу, туманной звездной пылью. Лес, обступил речку, темной, зубчатой стеной, и как будто прикрывал - свою реку Проню, от ночного, колдовского света. Но лунный свет, все равно проникал на левую сторону реки, и серебристая лунная чешуя, играла и сверкала, среди черного необъятного пространства. На повороте, у левой излучины реки, там, где у берега застряла, вырванная весенним половодьем береза, под чистой прозрачной водой, лежала мертвая молодая женщина. Ее длинные, распущенные волосы, извивались под водой змейками, а белая мертвенная рука, монотонно двигалась, в такт течению. Издали казалось, что она, манит кого-то. Недалеко от утопленницы, в воду упало дерево, подточенное бобрами. Вода всколыхнулась, и сильной, ударной волной ударило по мертвому телу, но длинное темное платье зацепилось, за обломанные ветви березы, и сколько не пыталось течение, оторвать ее от берега и унести ее в безлюдные непроходимые дебри, береза удерживала женщину, около высокого берега, где, она так любила гулять.
Волна еще раз попыталась оторвать женщину от березы, но опять безуспешно. Утопленница резко и призывно махнула рукой, и ленивый сом, притаившийся под корягой, испуганно юркнул в подводную пещеру. Она еще раз, более слабо и бессильно, взмахнула, и, рядом с ней, на обожженной молнией сосне, дико и жутко, заухал филин.


*В купе первого класса, было невыносимо жарко, и Милорадов Алексей Платонович, обмахивал себя газетой «Петербургские Ведомости». Алексей Платонович страдал от скуки и бездействия. В попутчики ему достался пожилой глуповатый помещик Петляев. Он, всю дорогу, с утра и до вечера, без перерыва, монотонным и нудным голосом, рассказывал бывшему преподавателю, профессору истории Милорадову, о прошлогоднем неурожае, и сибирской язве, истребившей большую часть его великолепного стада. Когда, помещик Петляев, наконец-то, утомился от разговоров, и прилег отдохнуть, профессор почувствовал себя счастливым. Но счастье, длилось недолго. Сонный Петляев, перевернулся на спину, и принялся громко, с посвистом, храпеть. Профессор печально вздохнул, и повернулся к окну.
В открытое окно врывался горячий полуденный ветер, пропитанный медовым ароматом июльских трав. Железная дорога, в этом месте, делала крутой поворот. Паровоз сбавил ход; стук колес замедлился; протяжно, заливисто просвистел паровозный гудок; и перед Милорадовым, открылась идиллическая картина, о которой, он так часто мечтал, этой зимой, в холодном и сыром Санкт-Петербурге.
Вдоль железнодорожных путей протянулась болотистая низменность, с ярко-зеленой сочной травой и редкими кустами. За низменностью темнел лес. Стадо черно-белых коров разбрелись по пастбищу. Два пастуха в лаптях, седобородый худенький старик и курносый, белесый мальчишка, повернулись лицом к паровозу, и замерли возле насыпи, словно каменные истуканы.
Старик и мальчишка, с открытым ртом, скрылись за поворотом. За окном замелькала густая, непроходимая чаща. В купе, стало темней и прохладней. Милорадов достал из кармана часы на цепочке фирмы «Брегге», подаренные ему, шесть лет назад, его покойной женой. Посмотрев на время, Милорадов аккуратно положил часы в карман жилета, и удовлетворительно хмыкнул. Через полчаса, он выйдет из вагона, и окунется в новую, доселе ему неизвестную жизнь, сельского помещика.
Неделю назад, профессор Санкт-Петербургского университета Милорадов Алексей Платонович, получил письмо от адвоката Перышкина. В письме, сообщалось, о том, что его дядя, Милорадов Виктор Викторович, оставил ему поместье Милорадово, находящееся в Рязанской губернии, вблизи городка Заречье. И адвокат Перышкин, нижайше просит, господина профессора Милорадова, срочно прибыть, в его контору, чтобы вступить в дядюшкино наследство.
Своего дядю, из-за давней семейной ссоры, профессор не видел больше сорока лет, а его имение, и вообще не помнил. Он бы в ней один раз, трехлетним мальчиком. Какое-то время, он пытался отыскать в своей памяти лицо дяди, но ничего вспомнить, кроме расплывчатого, туманного образа здоровенного, грозного мужчины в яловых сапогах, пахнущих березовым дегтем, не мог. Почему-то этот запах березового дегтя, он помнил наиболее ясно, и за сорок лет этот запах не выветрился из его памяти. «О, эти странные причуды нашего мозга» - вздохнул профессор и опять уткнулся в письмо.
Но, тем не менее, получив, это известие профессор Милорадов, весь вечер, в высочайшем волнении, перечитывал его вновь и вновь. Он читал его то сверху вниз, то снизу вверх, в то же время, беспрестанно курил трубку, (тоже подаренную его покойной женой), и в его, голове, медленно, но неотвратимо, созревал наполеоновский план, который бы мог перевернуть всю его, устоявшуюся, и отлаженную, как швейцарские часы, жизнь.
Дело в том, что профессор истории Алексей Платонович, уже который год, мечтал написать исторический труд, посвященный светлейшему князю Таврическому Григорию Александровичу Потемкину. Но преподавательская жизнь, оставляла мало места, для написания этого исторического трактата. Да, и вольность, развязность, питерских студентов, в последнее время, стала его утомлять. И хотя, профессор, сам когда-то был студентом, но после смерти, его любимой супруги Натальи, ему стало казаться, что в его время студенты были более смирные, послушные, и к знаниям тянулись, как к меду.
Впрочем, иногда профессор, в хорошем настроении, все-таки вспоминал, что еще в 1755 году писатель Михаил Чулков, автор первого российского романа о студентах писал в своем произведении: «Смею основательно заверить тебя, мой любезный читатель, что еще не уродилось такой твари на белом свете, которая была бы отважней русского студента!»
И в тот момент, Милорадов, ясно понимал, что это не студенты стали хуже, а он сам, стал старее и нетерпимее.
Впрочем, высокий, моложавый профессор, еще не чувствовал себя стариком. Вокруг профессора вдовца, кружились красивые питерские невесты, но вступать во второй брак, он не собирался. Впереди, у него была великая цель. Он мечтал написать исторический труд, который послужил бы хорошим пособием для будущих поколений студентов историков, и к чему лукавить, Милорадов, желал оставить о себе, как об ученом, память в российской истории.
Материал для историографии у него уже был. Он собирал его много лет, но, из-за преподавательской деятельности, (и не только из-за нее, а еще, из-за графини Б.), приступить к этой работе, он никак не мог.
И это, нежданное-негаданное завещание дядюшки, давало ему возможность, наконец-то приступить к написанию трактата. Поэтому, к полуночи, когда в бронзовом канделябре, уже догорала четвертая свеча, а старый лакей Поликарп, в четвертый раз, ворчливо напомнил профессору, что надо экономить дорогущие монастырские свечи, Милорадов решил стать сельским помещиком. И никакого страха, в его душе, не было. Насколько он помнил из городских детских впечатлений, у помещиков всегда, есть управляющие, так, что пока профессор будет писать историографию Потемкина в тени березок, управляющий, будет заниматься рожью, буренками и сибирской язвой. Таким образом, все будут при своем деле.
За два дня, профессор уволился из университета. Посетил своих троих замужних дочерей: Гордиславу, Ярославу и Милану. Старшая дочь, двадцатипятилетняя , Гордислава, мать троих детей, предсказала ему, что к осени, он вернется обратно в Санкт-Петербург. Средняя дочь, красавица Ярослава, схватилась за голову, а младшая, романтичная и смешливая, Милана, пообещала отцу, что через месяц приедет в Милорадово, чтобы воочию увидеть дремучий лес, диких зверей, и старуху колдунью, которые, по ее мнению, обязательно проживают в глухих лесных селеньях.
После посещения дочерей, Милорадов резво пошел на улицу Тверскую в дом номер 5. Там, в будуаре, княгини Б., он терпеливо выслушал громкий скандал. И хотя, тридцатилетняя черноокая красавица, была замужем за старым генералом, который в данное время, проводил инспекции в глухих сибирских острогах, тем не менее, красавица, вела себя с профессором так, словно она, была невинной девицей, нагло обманутой, проезжим уланом. Милорадов, стоически выдержал этот театральный дамский скандал. Потом они, на прощание, сладко помирились с княгиней Б., и ранним утром, Милорадов вышел из дома на Тверской готовый, к дальним путешествиям и дерзким подвигам.
Профессор, поймал не далеко от дома княгини, полусонного извозчика, заехал домой на Английскую набережную, взял дорожный вместительный саквояж, наказал старому, ээкономному лакею Поликарпу, следить за квартирой, и отправился в далекую и дремучую Рязанскую губернию.

Вагон стало мотать из стороны в сторону. Лес отступил вдаль, в окне проплыла маленькая деревенька; пшеничное поле; тихая речка, заросшая черемухой, и вскоре показался маленький белый вокзал провинциального уездного городка Заречье. Паровоз протяжно засвистел, замедлил ход, купе задрожало, и скоро, вагон остановился у здания вокзала. Молодцеватый кондуктор, на ходу давая свисток, соскочил с подножки, и профессор, с огромным облегчением, вышел на воздух.
Милорадов оглянулся. Кроме него в городок Заречье, прибыла молодая симпатичная дама в огромной розовой шляпе, украшенной клумбой искусственных цветов; голубоглазый, стройный шатен, по виду иностранец; и бородатый молодой мужик с тяжелым мешком. Мужик неуверенно вышел из вагона третьего класса, поставил мешок на перрон, и словно, ожидая кого-то, остановился, вглядываясь в даль.
Профессор неторопливо пошел к вокзалу. Он никого не предупреждал о своем приезде, да и смысла в этом не было. Его письмо о приезде, получили бы в глухом поместье, к зиме. Милорадов прошел через пустынный зал первого класса, вышел на площадь, и пораженный, остановился. Этого, он никак не ожидал. Ни один извозчик не стоял у Зареченского вокзала!!!
На большой зеленой лужайке, гордо именуемой Вокзальной площадью, бродила огромная розовая свинья, стадо белоснежных гусей, а около деревянных домов, вытянутых в одну линию, бегали четверо чумазых ребятишек и рыжий щенок, носившийся за ребятней.
Милорадов поставил саквояж на траву, и еще раз оглядел привокзальную лужайку. Среди одноэтажных деревянных кружевных домов с зелеными палисадами, он заметил скромную черно-белую вывеску: « Гостиница «Проня». Если бы не эта вывеска, то было бы невозможно, угадать именно в этом невзрачном деревянном домишке, гостиный дом.
Гостиница упрямо мозолила глаза профессору, но он не собирался останавливаться в «Проне». Но, что делать дальше, Милорадов тоже не знал. Он, как историк, попытался вспомнить, что делали великие люди в такой ситуации, но ничего путнего, вспомнить не мог. И Александр Македонский, и Ярослав Мудрый, на паровозах не ездили, и на привокзальных лужайках с одним саквояжем, не останавливались.
Алексей Платонович Милорадов продолжал стоять в историческом раздумии на вокзальной лужайке. Белые гуси, дружной толпой, направились в его сторону. Солнце немилосердно палило, а профессор, в своих размышлениях, уже дошел до Моисея, который сорок лет бродил по пустыне. Моисей, и подсказал ему, что за четыре дня, он спокойно доберется до поместья. Если, прямо сейчас отправится в путь пешком. Между тем, дама в розовой шляпе-клумбе, дошла до конца лужайки и свернула налево, на другую улицу. И молодой мужчина, иностранец, тоже знал, куда идти. Он шел быстрым, четким шагом, и уже дошел, до улочки, на которую свернула дама, но вдруг, остановился на углу, прищурившись, посмотрел на Милорадова, резко развернулся и пошел обратно.
Мужчина подошел к профессору, снял шляпу, слегка склонил голову, и представился на французском языке:
- Разрешите представиться, Семенов Сергей Прохорович.
Вы, я вижу в Заречье в первый раз?
Профессор, тоже перешел на французский язык:
- В первый раз, и теперь, не представляю себе, как мне добраться до поместья Милорадова. Господин Семенов, будьте любезны, подскажите, пожалуйста, где здесь можно найти извозчика?
- Извозчика? – от души засмеялся Семенов, и лукаво добавил, - да в Заречье, все извозчики умрут с голода. Сегодня, небывалое событие. Такое бывает раз в сто лет - сразу три пассажира первого класса. Пойдемте со мной, нам по пути. Вы в Милорадово, а я в Семеновку, это почти рядом.
Милорадов взял саквояж, и в приподнятом настроении, пошел за Семеновым. По дороге они разговорились, но говорили они на только французском языке. Профессор, несколько раз хотел перейти на русский язык, но Семенов, то ли не понимал русского языка, то ли не желал говорить на нем.
Они шагали по деревянному одноэтажному, очень уютному, Покровскому проспекту. Деревянные тротуары, прогибались под ногами. За высокими заборами гавкали собаки. По проспекту бродили пестрые независимые куры и горделивые петухи, расцветкой напоминающие, южных попугаев. Изредка, мимо них, проезжали деревенские телеги, наполненные душистым сеном, и бородатые возницы лениво оглядывали незнакомых мужчин.
В окнах, раздвигались льняные занавески, и любопытные бабы, прилипали к толстому оконному стеклу.

По дороге, профессор рассказал Сергею Семенову, в двух словах: о себе, о завещании его дяди Милорадова, и о том, что ему надо найти в Заречье адвоката Перышкина, чтобы вступить в наследство.
Семенов тоже, немного рассказал о себе. Ему, тридцать три года. Последние двенадцать лет, он живет в Париже, и сейчас, он вернулся в свое поместье, чтобы его совсем продать, а на вырученные деньги, купить в Париже маленькую квартирку, и остаться во Франции навсегда.
Профессор истории был ярым патриотом, и последние слова Семенова, вызвали в нем глухое неприятие. Милорадов не раз бывал в Париже. Два года преподавал в Сорбонне, но его всегда неудержимо тянуло, в родной Петербург. Всю свою сознательную жизнь, Милорадов считал, что Санкт-Петербург, нисколько не уступает по красоте Парижу. И его старинный друг по петербургскому университету, преподаватель французского и греческого языка, ловелас, Пьер де Берруа, был полностью согласен с этим утверждением, а так же с тем, что француженки, уступают по красоте, петербургским дамам. А уж Пьер Берруа, знал толк в женской красоте.
Семенов и Милорадов неторопливо прошли Покровский проспект. В конце проспекта, стояли, три небольших двухэтажных каменных, выбеленных мелом, строения. В одном из них, находился магазин и трактир «Париж», во втором здании, дом зареченского губернатора, в третьем здании находился: и полицейский участок, и суд, и зареченская тюрьма. За двухэтажными домами, на зеленой горке, стояла небольшая красивая Покровская церковь, в стиле русского ампира, и профессор остановился, чтобы полюбоваться старинной каменной кладкой. Семенов, остановился рядом, и принялся со скукой, разглядывать резную деревянную дверь церкви.
За церковью, они свернули на «Английскую набережную», о чем возвещала табличка на угловом доме. Деревенская Английская набережная, так поразила, профессора, что он, не сразу заметил, за кустами черемухи, кристально-чистую речку Проню. Значит, это была действительно набережная, успокоился профессор, и поспешил догнать Семенова.
Сергей Прохорович Семенов ничему не удивлялся. Он уверенно подошел, к двухэтажному купеческому дому, богато украшенному ажурной деревянной резьбой. Первый этаж этого дома, на Английской набережной, отводился под магазин, и красно-белая табличка извещала зареченских жителей: «Мануфактура и всякая всячина купца Никодима Никитина».
Семенов остановился у высоких резных ворот и громко постучался. Во дворе хрипло залаяла собака. Семенов, повернулся к Милорадову, и тихо пояснил спутнику, что здесь живет, самый богатый зареченский купец Никодим Никитин. Никодим, мужик неплохой, компанейский, честный, и всегда рад услужить Семенову. Купец три года назад, купил у Семенова половину поместья, и теперь мечтает, выкупить оставшуюся часть.
Собака неожиданно смолкла, резные ворота отворились, и Милорадов увидел красивого светловолосого бородатого мужика, в красной вышитой косоворотке. Никодим, быстрым цепким взглядом, оглядел нежданных гостей, и широким гостеприимным жестом, пригласил их в дом.
В светлой горнице, все было прибрано по купеческому шику. Пол крашеный, - олифа своя, не покупная; голубые печи-голландки кафельные с горячими лежанками; по стенам, в рамках красного дерева, два зеркала да дюжина итальянских пейзажей под стеклом. Стулья и огромный диван красного дерева, покрыты малиновым трипом, две клетки с канарейками у окна, а у в углу, заботливо укрыты платками клетки, с курскими соловьями. Никодим, денег на соловьиных певунов, не жалел.
На столе, уже дымился тульский ведерный самовар, а толстая румяная девка, с длинной пшеничной косой, торопливо уставляла стол зареченскими разносолами. Никодим неторопливо достал из резного дубового шкафа зеленую бутыль с прозрачным самогоном, настоенного на лимонных корочках, и радушно пригласил Семенова и Милорадова, отведать зареченского ликера. После первой стопки, огненного самогона, профессор пожелал идти искать адвоката Перышкина, но Никодим, силой усадил его за стол, крикнул румяную девку, и послал ее за адвокатом Перышкиным.
Через пять минут, появился маленький, вертлявый адвокат Перышкин. Документы он принес свернутые в трубочку, в кармане черного поношенного сюртука, и через короткое время, все формальности по завещанию были выполнены, в этой же горнице, на английском столике, зареченского производства. Милорадов сложил документы в свой саквояж. Перышкин, облегченно вздохнул, и уселся за стол.
Время летело незаметно. Никодим умно и остроумно шутил. Смешливый адвокат Перышкин, заливисто, искренне смеялся. Семенов снисходительно улыбался и молчал. А Милорадов, принимая участие в общем разговоре, отдыхал душой, в этой веселой и легкой компании.
Когда Милорадов взглянул в маленькое окно, на улице уже смеркалось. Профессор второй раз, встал из-за стола, на ватных ногах, и всем объявил, что пора ехать в имение. Купец, опять, силой усадил его за стол, и с улыбкой пояснил ему, что в поместье, профессор поедет завтра. Ехать до Милорадова далеко, до ночи они добраться не успеют, а ночью, на зареченских дорогах балуют лихие люди, которые могут запросто, прирезать путника, и за одну половинку копейки.

Рано утром, лишь солнце протянуло первый робкий луч на туманную, росистую землю, Никодим разбудил гостей и накормил их перед дорогой.
За воротами, на деревенской Английской набережной, уже стояла старая, но крепкая коляска. Пожилой, жилистый кучер, сонно посматривал на разгорающийся алый рассвет, протянувшийся над речкой Проней. А молодой гнедой жеребец, непоседливо перебирал тонкими ногами, пытаясь выбраться из упряжи.
Полусонные, Семенов и Милорадов, уселись в коляску. Никодим положил им в ноги холщовый узелок с едой. Заспанные помещики распрощались с бодрым купцом Никодимом, и двинулись в путь.
Гнедой жеребец, радостно, с молодым энтузиазмом, помчался в сторону рассвета, и жилистый кучер, натягивал вожжи, чтобы гнедой, немного приостыл, и не перевернул коляску, на коварных зареченских колдобинах. Сергей Семенов, пристроившись в уголок, снова заснул. А профессор, у которого, от рассветной красоты, сон окончательно испарился, стал любоваться небом.
Алое солнце, чуть-чуть выглянуло из-за леса, и полнеба окрасилось в нежно-розовый цвет. Дрожки проехали по деревянному мосту, и Милорадов, увидел розовый рассвет, отраженный в хрустальной речке Проне. За речкой, потянулись широкие поля, редкие деревеньки и густые леса, обступавшие путников, высокой темной стеной. Все кругом сияло и радовалось жизни: цвели медовые полевые цветы, порхали разноцветные бабочки, пели жаворонки, куковали кукушки, бабы и молодые девки, с подоткнутыми юбками собирали сено, а на лице Милорадова, беспрестанно сияла довольная, счастливая улыбка.
Кучер Николай оказался говорливым, и любознательным. Как только Семенов проснулся, он попытался узнать у него о Париже, но Сергей Прохорович, отвечал вяло, скупо, без настроения, и кучер, обратил всю свою жажду знаний, на профессора. Милорадов, привыкший к преподавательской деятельности, рассказал человеку, не бывавшему нигде, кроме Заречья, о Париже и Санкт-Петербурге.
В полдень, путники въехали в густой, непроходимый лес. Деревья так близко подступали к узкой дороге, что их, вершины смыкались, почти закрывая солнечное небо. В лесу было сыро и сумрачно. Дорога, из-за недавних дождей, была вязкой и неровной. Дрожки, то подпрыгивали на травянистых кочках, то увязали в глинистой низине. Молодой жеребец, скоро утомился, и двигался вперед, без прежней прыти и удальства.
В сырой сумрачной низине, где было наиболее темно и сыро, на дорогу выскочили двое мужчин, разбойничьего вида с топорами в руках. Стараясь напугать жеребца, они дико засвистели, и крикнули звериным, страшным криком. Кучер, не отпуская вожжей, перекрестился. Молодой жеребец, от испуга, взвился на дыбы, затем изо всех сил рванулся в сторону, но через миг, колеса, застряли в дорожной рытвине.
Жеребец, снова дернулся, но коляска не сдвинулась с места, и конь покорно остановился, дрожа крупной, волнообразной дрожью. Бледный, кучер выскочил, из коляски, и дикими, испуганными глазами, посмотрел на седоков. К двум разбойникам присоединился третий, нечесаный и косоглазый старик. Лихие люди, разбежались в разные стороны и кинулись к коляске. Милорадов, кротко поднял глаза к сумрачной, зеленой вышине и быстро перекрестился. Он, уже приготовился, писать свой ученый труд, в райских березовых рощах. Семенов, глядя на подбегавших разбойников, выскочил из коляски, торопливо расстегнул английский, модный сюртук, достал револьвер, и выстрелил в самого ближнего, молодого, цыганистого мужика. Молодой, словно подкошенный, упал в придорожный кустарник. Косоглазый старик бросился в лес, и Семенов, выстрелил во третьего разбойника, маленького, с крысиным личиком. Крысиный разбойник схватился за окровавленный бок, посмотрел дикими, вытаращенными глазами на Семенова, и упал навзничь около колеса. Испуганный жеребец, дико заржал, рванулся вперед, вывернул колесом кусок земли, и понесся по дороге. Милорадов, от рывка чуть не вылетел из коляски, но все же сумел удержаться, и попытался, неловко и неумело, успокоить жеребца. Напевая, дрожащим голосом, спокойную песню, профессор дотянулся до вожжей и остановил жеребца, около высокой ели.
Милорадов оглянулся назад. Дорога была пустынна, ни Семенова, ни кучера не было видно. Косоглазого разбойника тоже. Пока профессор, раздумывал, что ему делать, возвращаться к своим спутникам, или дожидаться их здесь, они уже показались на дороге. Николай беспрестанно крестился, благодаря, бога, за чудесное спасение, от неминуемой смерти. А Семенов, еловой веткой отгонял комаров от лица.
Следующую часть пути, кучер грустно молчал. Семенов и Милорадов, изредка обменивались мнениями, разглядывая окружающий пейзаж. В ближайшей деревне, Семенов с Милорадовым, зашли к местному старосте, рассказали ему о нападении разбойников, и староста, толстый, хитроватый мужик, пообещал им, что сейчас же пошлет своего сына в зареченскую управу.
К четырем часам, путники подъехали к большой деревне, протянувшейся вдоль речки Прони. Это была Семеновка. Они выехали за деревню, и через пятнадцать минут, подъехали к дворянской усадьбе Сергея Прохоровича.
Старинный, когда-то красивый дом, был в крайнем запустении. Лишь светлая березовая роща, да ромашковое поле, окружающие дом, немного развеивали унылое, печальное впечатление. Семенов бодро выскочил из коляски, взял свой саквояж, дружелюбно распростился с Милорадовым, и на удивление профессора, пригласил его завтра, на обед в свое имение. Профессор поблагодарил Сергея Прохоровича, и двинулся дальше.
Через полчаса, профессор добрался до поместья Милорадово. Он был приятно удивлен. В его представлении, старинное глухое поместье, должно выглядеть полуразрушенным и убогим. Примерно таким, как у Семенова, или еще хуже, учитывая возраст дядюшки.

Но Милорадово, сияло, как старинный начищенный алтын. Большой, белокаменный дом, выстроенный в итальянском стиле, с колоннами, арочными окнами, лепниной, стоял на высоком берегу реки Прони. За домом виднелся сад и лес. Перед домом, был разбит ландшафтный английский парк, с фонтаном, цветами, и гипсовые подражания, греческим статуям, побеленными известью. Но все женские статуи, должными быть обнаженными, были в туниках. Видимо, для дядюшки, обнаженная римская красота, была слишком уж неподходящей, для скромной зареченской глубинки. С левой и правой стороны, английского парка, зеленела липовая и березовая аллея. Все было, как в любовном французском романе - пойдешь налево, войдешь в светлую, солнечную рощу, пойдешь направо, войдешь в медовую липовую тень.
Молодой жеребец, чувствуя конец пути, резво и молодцевато, понесся по гравийной дорожке. Коляска подъехала к дому. На крылечке, вышивала, миловидная молодая шатенка, в зеленом атласном платье, у ее ног лежала рыжая кошка. Женщина, была так погружена в работу, или в свои думы, что, несмотря на шум коляски, продолжала спокойно вышивать. Милорадов вышел из коляски и громко поздоровался. Женщина испуганно вздрогнула, и выронила шитье на каменные ступеньки, кошка вскочила, и юркнула под крыльцо.
Милорадова представился, и женщина громко крикнула, повернувшись к открытым окнам:
- Племянник приехал!
Из дома вышли двое молодых мужчин, примерно двадцати и тридцати лет, и маленькая, сухонькая старушка, одетая, несмотря на жару, в серые валенки и оренбургскую шаль.
Более, старший мужчина, высокий, приятный блондин, быстро подошел к Милорадову, и приветливо сказал:
- А мы Вас, профессор, уже заждались.
- Вы меня ждали? - удивился Милорадов.
- Вчера, к нам заезжала Юхнова Глафира Георгиевна, соседняя помещица. Она была у своей сестры в Заречье, и видела из окна, как вы с Семеновым шли к купцу Никитину. Глафира Георгиевна сразу же Вас узнала. Вы очень похожи на дядю, да и портрет Вашего отца, она не раз видала в нашем поместье. Глафира, как Вас увидела, сразу же собралась и поехала назад, в свое поместье, а по дороге, заехала к нам, и сообщила мне, о Вашем приезде.
- Я поражен, такой сверхскоростной передачей новостей, - улыбнулся профессор.
- Я думаю, люди никогда не придумают, более сверхбыстрый способ передачи новостей, чем наша Глафира Георгиевна. Она уникальная женщина. Кроме того, я уверен, о вашем приезде, уже знают все деревни, примыкающие к нашему тракту, - улыбнулся мужчина и серьезно продолжил, - Разрешите представиться, управляющий поместьем Бондаренко Елисей Елизарович. Ваш дядя, звал меня просто Елисеем, и Вы можете, так меня называть.
Управляющий повернулся к людям, стоявшим в одну линию у подножия лестницы, и представил их, окидывая рукой:
- Это наша добрейшая, Татьяна Ивановна, нянюшка Вашего дяди, а в данный момент ключница. Если, Вам что-нибудь понадобится, кликните ее, и она тут же достанет Вам, из своих многочисленных кованых сундуков с замками, все что нужно. Только, говорите с ней громче, она плоховато слышит, да и видит тоже плоховато. Этот молодой обалдуй, Ваня Казаков - кучер, лакей, садовник, и все в одном лице. С ним надо построже, а то он, на голову Вам сядет. Это, Марфа, кухарка и горничная. Народу здесь маловато, но Ваш дядюшка, не любил, когда в доме, бродит много народу. Если нам нужны работники, или поденщики, мы нанимаем их в деревне, на время работы. Пришли, сделали дело и домой.
- Да, да. Все правильно, - сразу же согласился профессор.
Глуховатая, подслеповатая нянюшка, внимательно, с прищуром, смотрела на Милорадова, и ему показалось, что Татьяна Ивановна, несмотря на свои восемьдесят лет, еще умна и бодра, что дальше и подтвердилось. Молодая симпатичная вышивальщица Марфа, как-то испуганно улыбнулась профессору и тут же опустила карие глаза. Семнадцатилетний брюнет Ваня, напротив, посмотрел на Милорадова, нагловато и независимо. Он словно говорил: «Ну, посмотрим, как ты меня заставишь, что-нибудь делать».
Управляющий Елисей Елизарович, закончил ознакомление, и сразу же, все взял в свои деловые руки. Ване, он приказал отнести саквояж, в спальню, а потом, отвести распрячь гнедого коня, и отвести его на речку. Кухарке Марфе, велел накормить кучера Никодима, и устроить его на ночь в людской. Старой нянюшке, он посоветовал проветрить комнату господина Алексея Платоновича, и посмотреть все ли готово в его покоях. Люди разошлись, и даже нагловатый обалдуй Ваня, резво схватил саквояж и побежал в дом.
Елисей и Милорадов прошли в дом. Внутреннее убранство дома, не отличалось единством стиля. Здесь мирно соседствовали, современная, грубоватая немецкая мебель, и старинная, резная французская, и местный деревенский самодел. Но, несмотря на неумелость оформления внутреннего убранства, дом выглядел уютным, светлым и даже, по-своему, оригинальным.
Они вошли, в большую светлую столовую, уставленную разнолистными фикусами, с зелеными и бордовыми листами, и из-за них, столовая выглядела, как зимний сад. Все было в меру, и ему понравилось. Милорадов, окинул взглядом мебель, и залюбовался, старинным бронзовым зеркалом, украшенным бронзовыми розами, и французским буфетом, инкрустированным желтым янтарем и коричневой яшмой.
Стол уже был сервирован, и как профессор заметил, это был старинный Мейсенский сервиз, щедро украшенный позолотой. Этот сервиз он помнил, еще с детства. Бабушка, Мария Михайловна, выставляла его, для особо дорогих и почетных гостей. Это единственное, что он вспомнил в этой столовой. Остальные вещи, казались ему чужими и незнакомыми.
Елисей прошел к большому окну и распахнул его. В столовую ворвался свежий прохладный ветер. За окном, виднелся английский парк, за парком, искрилась река Проня, за речкой темнел лес. Елисей двинулся к выходу, но профессор, попросил его поужинать с ним. Ужинать одному, да еще в чужом незнакомом доме, это было бы слишком, для путника, только, что пережившего нападение.
Ужин прошел превосходно. Бондаренко Елисей Елизарович, понравился профессору. Управляющий, был умен, начитан, с хорошими деловыми качествами, и при этом, в нем чувствовалась внутренняя сила и железная несгибаемость.
Вначале ужина, Елисей Елизарович немного рассказал о себе. Он сын сельского учителя. Закончил Рязанское коммерческое училище, а после его окончания, его сокурсник, сын управляющего поместьем, помог ему устроиться, к помещику Третьякову. После смерти Третьякова, дети распродали поместье по частям, и уехали проживать деньги во Францию. В это имение, его пригласил Виктор Викторович Милорадов. Кто-то из его знакомых, посоветовал ему взять его к себе управляющим.
Профессор рассказал о нападении трех разбойников, и Елисей, очень заинтересовался этим известием. Косоглазый разбойник - это Трифон Косой, но настоящее его имя никто не знает. Косой несколько лет наводил ужас на проезжающих путников, два года назад, его поймали и отправили на пожизненную каторгу в Иркутск. Как видно, он сбежал с каторги, и теперь опять придется проводить облавы, чтобы его поймать. А поймать его очень трудно. Здесь столько непроходимых, глухих мест, что найти там Трифона - неразрешимая задача. А местные мужики, и душегуба Трифона боятся, и не хотят тратить время на его поиски. Войдут в лес толпой, погуляют по лесу, и толпой идут домой.
Ужин закончился. Елисей показал ему его комнаты, и, пожелав спокойной ночи, ушел. Милорадов оглядел свои апартаменты – спальню, кабинет и гостиную. Ему все понравилось – светло, уютно, вся мебель из единого старинного гарнитура. Все крепкое, дубовое, с резным растительным орнаментом. А самое главное, мебель показалась ему, родной и знакомой. Из окна спальни и кабинета, открывался чудесный вид на парк и реку, тот же, что в столовой.
Профессор еще раз оглядел комнаты. В кабинете стояло два шкафа со старинными книгами; кожаный диван для отдыха; письменный стол с чернильницей из горного хрусталя; на полу стояли швейцарские напольные часы, в деревянном корпусе; на стене висели охотничьи трофеи дяди: оленьи рога, чучела лесных птиц. Сделаны они были так хорошо, что казалось, птицы на минуту залетели из леса в кабинет, и решили здесь отдохнуть на сучках вбитых в стену. Половину спальни занимала широкая деревянная кровать с золотистым балдахином, у кровати стоял низкий прикроватный столик, в углу висела старинная икона Николая Чудотворца с лампадой; напротив кровати стояла голландская печка, отделанная белыми изразцами, на голландский манер; на стене висело высокое зеркало в бронзовой оправе, и золотистая кровать отражалась в этом зеркале. В гостиной стоял немецкий рояль, и профессор сыграл на нем веселую мазурку Римского-Корсакова. Вставая из-за рояля, он увидел в углу, портрет двух юных братьев. Его отец и дядя, в охотничьем облачении, стояли у камина, и Милорадов долго разглядывал их детские, смешливые лица, изо всех сил, старающиеся выглядеть взрослыми и серьезными.
Профессор уже готовился ко сну, когда в спальню, тихо постучались. Он неторопливо открыл дверь. В коридоре стояла няня Татьяна Ивановна со стаканом горячего молока на подносе. Она громко спросила, не нужно ли ему, что-нибудь, и профессор громко ответил, что он всем доволен. Няня поставила молоко на прикроватный столик, и неожиданно, оглядываясь на дверь, тихо сказала:
- Алексей Платонович, выгоните Вы из дома, эту гулящую Марфу. Глаза бы мои на нее не глядели. Бесстыжая бестия.
Профессор оторопел, и почесал затылок, а няня продолжила:
- Вы наверно еще не знаете, что Марфа любовница вашего дяди. Привел он ее два года назад, неизвестно откуда, и она тут, давай из себя барыню представлять. А сама, и с Виктором Викторовичем живет, и с Елисеем, кренделя крутит. И может еще с кем.
- Я даже не знаю, что сказать! Я тут человек новый. Да, и не могу я человека на улицу выгнать, - растерянно пробормотал профессор.
- Если, не выгоните ее, Марфа и Вас окрутит. Вот ведьма проклятая, забралась в наш дом, и ничем ее не выкуришь, даже осиновый дым не помогает. Дымила, дымила, все без толку.
Под полом, что-то зашуршало и глухо стукнуло. Няня, всплеснула руками, и таинственно сказала:
- Это Вас домовой встречает. Вы все молоко не пейте, ему маленько, оставьте. Он тогда, Вас полюбит, и вредить не будет. Иначе домовой Вас выживет из дому.
Няня перекрестилась на образ Николая Чудотворца, висевший над кроватью, а профессор озадаченно спросил:
- Вы верите в домового?
- А как же не верить? Это все знают: и старики, и дети. В доме Домовой живет, в бане Банник, в поле Полевой и Полудница, в реке Русалка и Водяной, в болоте Болотник, на кладбище Упырь, в лесу Леший, Кикиморы и Волкодлаки. Вот Трифон Косой, настоящий волкодлак, сколько, его не пытаются убить, а он все живой и невредимый, по лесам бродит. Как облаву устраивают, он в волка превращается, и никто его поймать не может. Как-то, наш лесник Митрофан, увидал в лесу косого волка, и сам удивился, волк-то - вылитый Трифон Косой.
- А ведьмы здесь есть? - вспомнив про дочь Ярославу, желавшую увидеть ведьму, спросил Милорадов.
- Конечно, есть. У нас все есть. Леса дремучие, и вся нечисть к нам лезет. А ведьма наша - это сумашедшая Варвара, дочь лесника Митрофана. Она вечно бродит по лесам нечесаная, смеется, да людей пугает. А еще говорят, что Варвара дружит с Трифоном Косым, да только, он ее сам боится.
- Очень интересно. Вы наверно, каждое воскресенье ходите в церковь, а сами в языческие верования верите.
- А в Библии, тоже про чертей написано. Только они у нас, на Руси,
по-другому называются. А так, те же черти и чертовки, только они не под землей, а на земле живут. Домовой в доме, а леший в лесу. Куда бы человек не пошел, везде его беды поджидают – и дома, и в лесу, и в реке. Хочешь, к ним в лапы не попасться, молись и поступай по-божески, тогда, черти тебя не тронут. Бога побоятся.
- Это вы, Татьяна Ивановна точно сказали, беды везде нас поджидают, и дома, и на улице, - согласился профессор, и няня просияла. Сам профессор, сказал ей, что она говорит все правильно.
На прощание, няня еще раз посоветовала выгнать Марфу и, шаркая валенками, ушла. Профессор передумал ложиться спать. Разговоры о домовых и ведьмах, прогнали весь сон. Ученый из Петербурга, изучал языческие славянские верования, так давно, что уже сам все позабыл. К тому же, в основном общаясь, с учеными, просвещенными людьми, он и не думал, что где-то еще искренне верят в кикимору и домового. Раньше, ему казалось, что все эти языческие злые духи, остались лишь в этнографических трудах по древней Руси.
Профессор вышел в парк, и сел на скамейку у фонтана. За его спиной зеленела липовая аллея. С этого места, было видно реку, и закат. Река Проня плавно струилась мимо зеленых берегов. В речных зарослях, пели вечернюю песню иволги. В траве стрекотали цикады, и их монотонное пение, почти усыпило профессора.
Неожиданно, он услышал, тихие, еле слышные шаги, как будто кто-то подкрадывался к нему. Он резко обернулся, и увидел Марфу. Женщина испуганно улыбнулась, медленно подошла к Милорадову, остановилась около скамейки, посмотрела во все стороны, и прошептала:
- Алексей Платонович, а ведь Вашего дядюшку убили. А Елисей Елизарович, заплатил врачу Грачеву, чтобы он написал в своей бумаге, что Виктора Викторовича, хватил удар, он упал, ударился о край стола и умер.
– Вы в этом уверены? - поразился профессор.
- Конечно, уверена. Это же я нашла Виктора Викторовича. Я ведь, когда Виктор Викторович дома, из кухни не выхожу, дверь кухни приоткрою, и вижу в конце коридора, дверь его кабинета. В тот день, Виктор Викторович, целый день сидел у себя в кабинете и пил мадеру. В полдень, к нему приехал майор Уланов, соседний помещик, но дядя его не пустил. Они, поругались через двери, и Уланов уехал. Через час после Уланова, приехал купец Никитин, с которым он договаривался о продаже строевого леса. Его Виктор Викторович, тоже выгнал. Сказал, чтобы через неделю приезжал. Никитин ушел злющий. У него хорошая коммерция срывалась. Потом Юрий Юхнов, сын Глафиры Георгиевны приезжал. Я удивилась его приезду. Ваш дядя, Юрия, терпеть не мог его, а тот его. Юрий, тоже стучался в кабинет, а Виктор Викторович, ему даже слова не сказал. Юрий разозлился, пришел ко мне на кухню, сказал, что записку получил от Милорадова: «Приезжай срочно». Он, как дурак, приехал, а с ним даже говорить не желают. Юрий, тоже ушел злой.
Потом, уже под вечер, я ужин приготовила, и пошла к Виктору Викторовичу, вдруг он кушать захочет. Подошла к кабинету, смотрю, а дверь-то приоткрыта. Заглянула в кабинет, а Виктор Викторович лежит около стола, прямо под оленьими рогами. Только, как-то странно лежит. Не по-людски. Я тихо подошла, а у него голова в крови, и рядом кровавый подсвечник валяется. Я испугалась, кинулась искать Елисея Елизаровича. Нашла его в конюшне. Он с поля приехал, лошадь распрягал, ездил проверять, как сенокос идет. Я ему все рассказала. Елисей Елизарович съездил за врачом, а потом врач Грачев написал бумагу, что Виктор Викторович, сам умер. А Елисей, мне приказал, молчать в тряпочку, иначе, я сама сяду за убийство Виктора Викторовича.
- Интересно! Очень интересно! А когда Вы подошли к дяде, кровь на его голове свернулась, или еще нет.
- Свернулась? Разве может кровь свернуться в трубочку. Это же вода. Профессор, а таких вещей не знаете, - рассмеялась Марфа.
-Марфа. Когда ты палец порежешь, кровь у тебя бежит, как красная вода. Правильно.
- Ага.
- А потом, кровь перестает бежать, и становится какой?
- Никакой. Она же внутри остается.
- А снаружи тела, кровь, какая становится?
- Ничего не понимаю. Нет же крови, она в теле остается.
- Хорошо. Начнем с другой стороны. Кровь под головой дяди была ярко-красной или коричневой.
- Так темно же было. Уже вечер начинался, а он на полу, за столом лежит, там плохо видно.
- Ясно, что ничего не ясно. А ты с кухни никуда не уходила?
- Никуда не уходила.
- А когда готовила ужин, резала, жарила, парила, ты же не могла за дверью следить.
- Все равно я знаю, что кроме майора Уланова, Никодима, и Юрия, никто к кабинету не подходил. У меня из кухни будка видна. Наш волкодав Лютый, никого к дому не подпустит. Залает, за версту слышно. У нас четыре волкодава Лютый, Туман, Буран и сука Ласка. Собаки с каждой стороны дома, а сука Ласка, не привязана. Она вокруг дома бегает. Так, что никто чужой к нашему поместью не подойдет, тем более, все поместье, высоким забором окружено.
- А когда я приехал, никаких собак не слышал.
- А мы их к вашему приезду в амбар закрыли. Ночью отпустим, Вы на двор не выходите. Забыла Вас предупредить, завтра собак покормите, тогда спокойно ходите. А кроме собак, у нас еще забор высокий.
- А где забор? – оглянулся вокруг профессор.
- А его не видно. Вдоль забора деревья в четыре ряда насажены. Вот Вы, около липовой аллеи сидите, а за ней забор. За березовой рощей, тоже забор. Ворота к Вашему приезду открыли, и наверно Вы его из-за густых ветвей не заметили. А со стороны речки, крутой обрыв и глубокий омут, любую лодку сносит, а человека, сразу на дно утянет. Недаром Ваш прадед это место выбрал.
- Марфа, еще раз назови мне всех, кто к дяде в тот день приезжал
- Сначала приехал помещик Уланов Андрей, отставной майор. Потом Никитин Никодим, купец из Заречья. Такой красавец! Как увижу, аж душа дрожит. Следом Юрий Юхнов, молодой барин, сын Глафиры.
- И больше никого не было?
- Ой, забыла. Еще Глафира Георгиевна приезжала. Она сразу после своего сына Юрия приехала. Он уехал, а следом она припылила. Глафира такая сплетница. Пришла ко мне на кухню, и совсем меня заболтала. Два часа молола без перерыва. Все уездные сплетни рассказала. Любопытная ужас, но очень хорошая женщина. Никогда меня не гнушается. И всегда заходит поболтать.
Марфа запнулась на слове и замолчала. Немного потопталась, как бы раздумывая говорить или нет, и все-таки сказала:
- Все равно Вам няня Татьяна Ивановна расскажет про меня, так лучше я сама скажу. Я же была невенчанная жена Виктора Викторовича. Он два года обещал на мне жениться, да все времени у него не было. А няня Татьяна Ивановна, всю жизнь мне козни строит. Не знаю, за что она меня ненавидит. Я, ей во всем помогаю, слова против не говорю, ухаживаю, за ней, как за родной мамой, а она меня не любит. А Вы, меня теперь не выгоните? Я хорошо готовлю. Вам понравится. И в доме я убираюсь, лучше, чем другие. Не выгоняйте меня. Мне некуда идти, только если головой в омут, - сказала Марфа и заплакала.
- Конечно, живите. Я вас не выгоняю. Как жили до меня, так и живите.
- Благодарю Вас, - сквозь слезы пролепетала Марфа.
- А где сейчас управляющий Елисей Елизарович?
- Наверно у себя. Идите в дом, пройдете коридор, и с другой стороны дома, во двор выйдете. Там увидите маленький белый домик управляющего.
- Еще один вопрос Марфа. А как Вы, сами относитесь к Елисею.
- Никак не отношусь. Никого не слушайте, это все наговоры, что я с ним кренделя кручу. Елисей Елизарович любит помещицу вдову Ольгу Корсакову. А на меня, он и не смотрит. Почему люди такие злые, обязательно им надо, несчастную женщину грязью полить. А я, честная, порядочная женщина.
- Опять начнем с другой стороны. Елисей, хороший человек или плохой? – устало спросил профессор.
- Человек, как человек. Управляющий очень хороший. Есть такие, управляющие – злющие, подлые, или жулики. А он ничего, хороший управляющий. Только, он строгий очень, у него не забалуешься. И Виктор Викторович к нему хорошо относился. Он всегда говорил, таких Елисеев, как у меня, хоть весь уезд обойди, нигде не найдешь
- А человек он, человечный?
- Ха-ха-ха, - рассмеялась Марфа, - как это человечный человек. Это все равно, что корова коровячья или овца овчинная.
- С Вами все ясно, - пробормотал Милорадов, махнул рукой и пошел к управляющему.

Милорадов прошел через дом и вышел на большой задний двор. В глубине двора виднелись крепкие дубовые ворота, закрытые на огромный амбарный замок, и хозяйственные постройки: коровник, амбар, конюшня, гумно, и еще какие-то строения. Из амбара слышался грозный лай волкодавов. Управляющий жил поодаль, в маленьком домике, у самого леса. Высокий забор загораживал домик от леса, и еловые лапы высоченной ели, нависали над крышей, как зонтик. Милорадов постучался в дверь.
Домик был чистым, но по-солдатски, унылым. Минимум вещей: кровать, стол, один стул и комод. На столе горела свечка. Рядом лежала раскрытая амбарная книга, и чернильница с пером. Милорадов заглянул в амбарную книгу. Перед его приходом, управляющий подсчитывал доходы и расходы имения.
Елисей сел на кровать, и жестом пригласил профессора садиться на единственный стул.
- Елисей Елизарович, это правда, что дядю убили? – строго спросил профессор.
Управляющий некоторое время, молча, оценивающе, разглядывал профессора, потом вздохнул и обреченно сказал:
– Правда, и убийство загадочное. Виктор Викторович был убит в своем кабинете: дверь закрыта на ключ; ключ лежит на полу у стола, на окне кованая решетка. И, кто его убил, я не знаю, и даже не могу понять, каким образом вошли в его кабинет, в доме нет потайных дверей.
- Но кто-то его убил, а Вы покрыли его преступление.
- Вы человек не местный, и не знаете наши заморочки. Наш урядник Капустин, настоящий дурак и самодур. Он никогда не ищет, виновного. Кто ему покажется, виновным на тот момент, того он, и отправляет в тюрьму. Я конечно виноват, что договорился с доктором Грачевым. Но доктор меня понял, и Вы, меня поймите. Почему я должен расплачиваться за чужое преступление. Капустин бы не стал разбираться, кто убийца. Помещики у него вне подозрений, они же неприкасаемые, белая кость. Остаюсь один я или Ваня. Но Ваня, его племянник. Значит, по мнению Капустина, Ванюша чист, как стеклышко. Остаюсь один я, первый и единственный подозреваемый. А я уверен, Вашего дядю, убил кто-то из помещиков. Виктор Викторович, в последнее время сильно заболел, и начал пить, как он говорил, обезболивающую мадеру. Из-за мадеры этой, или из-за болезни, он стал, подозрительным и склочным. Переругался со всеми соседями. Постоянно скандалил. Наша корова зайдет в поле, потравит овес - он к Уланову несется разбираться. Наши мужики в лесу дерево срубят - он к Вишневскому. Пыль до потолка поднимет, и драться лезет. Весь уездный суд завалил жалобами. Соседние помещики, и так небогаты, а суд дело дорогое, много денег уходит. Я слышал, от деревенских, почти все помещики, желали его смерти. Помещики, дома говорят откровенно, и на слуг внимания не обращают, а те, по всей деревне разносят. А кто Вам сказал, что дядю убили? Хотя, зачем спрашиваю, я уже знаю ответ. Это Марфа. Вот дура непроходимая. И глаза коровьи, и ум, как у коровы. Сидит языком мелет, а того, дура, не понимает, что ее же, и посадить могут за убийство.
- А Марфе, какой смысл, убивать? Ведь ее, после смерти дяди, могут выгнать из дома.
- Убивать, ей конечно смысла нет. Но урядник Капустин, мог ей отомстить, и на нее убийство повесить. Марфа баба симпатичная, и любит глазки всем строить. Вот она, и уряднику строила глазки, а тот и рад стараться, полез к ней целоваться. А Марфа, сдуру, побежала жаловаться, Виктору Викторовичу. Тот ружье схватил и поехал к уряднику, чтобы его пристрелить. Хорошо Капустина дома не было, он в Заречье уехал. А потом урядник уговорил Марфу, сказать, что она все придумала.
Марфа глупая, сама не понимает, что творит. Виктор Викторович, из-за ее жалобы, застрелил бы Капустина, и в Сибирь бы, на каторгу отправился. А она бы, осталась посреди дороги с одной нищенской котомкой. Так, что Капустин, спокойно мог, из мести, Марфу в Сибирь закатать. Из-за нее ведь, его чуть не убили.
- А Вы сами, кого-нибудь подозреваете? – спросил профессор.
- Всех подозреваю, но никого конкретно. Вы профессор, человек умный, ученый, попробуйте найти убийцу, а то Марфа, всех под монастырь подведет. Она же теперь всем будет болтать, что Виктора Викторовича убили. В итоге, и ее посадят, и меня, а убийца на свободе останется.
Милорадов задумался - действительно, надо найти настоящего убийцу, иначе Капустин невиновного на каторгу отправит. Милорадов согласился искать убийцу, хотя он, совершенно не понимал, как будет искать преступника. Его познания в истории, вряд ли могли ему помочь в поисках преступника. Александр Македонский и Александр Невский шли напролом, и никого канделябром в закрытом кабинете не убивали.
Но профессор, не привык отступать. Если ему понадобится, то он и лапти научится плести. А потом, выведет свой способ, по улучшению плетения.
Управляющий и Милорадов вошли на кухню. Елисей, подошел к Марфе, и она испуганно прижалась спиной к печи. Управляющий грозно посмотрел на нее, и объяснил ей, что теперь, профессор будет искать убийцу Виктора Викторовича, а пока, никому ни слова, ни полслова, иначе убийца и до нее доберется. Вдруг ему покажется, что Марфа заметила его, когда он выходил из кабинета. Марфа, испуганно хлопала красивыми коровьими глазами, и в знак согласия, часто качала головой. На прощание, Елисей потребовал, чтобы Марфа поклялась, что будет молчать об убийстве, и кухарка, тут же истово поклялась никому ничего не говорить.
Милорадов вернулся в спальню, выпил полстакана остывшего молока, и, шутя, оставил полстакана для Домового. Потом, он закрыл дверь на ключ и лег в пуховую перину.

ВТОРОЙ ДЕНЬ
Проснулся он рано. За окном пели птицы. Профессор потянулся к недопитому стакану с молоком, вздрогнул - стакан был пуст. Молока в нем не было. Алексей Платонович встал с постели, проверил дверь и окно. Все было закрыто. Он обследовал стены, пол и потолок - никаких скрытых дверей, и замаскированных лазов. Профессор лег на перину и задумался. В чудеса он не верил, но кто же выпил полстакана молока? Неужели домовой? Недаром же няня говорит, что все знают, что домовой – живет в доме. Профессор, об этом не знал, и наверно, поэтому его молоко выпили.
Солнце понималось над горизонтом. В комнате стало жарко, и профессор встал, чтобы открыть окно. Под его окнами, прогуливалась нарядная, расфуфыренная Марфа. Она искоса поглядывала в сторону его спальни. Милорадов быстро открыл окно и снова лег на перину. Вскоре, из открытого окна, он услышал голоса кучера купца и Вани. Кучер Никодима, сказал важным и ученым голосом:
-Ты посмотри, как апельсинничает. А разоделась-то, как журнал.
- А что это такое журнал? - спросил Ваня.
- Это газета из Парижа. Я в Заречье у губернатора работал, и этих журналов много видел. Там описано, как одеваться надо. Мужчины, в этом журнале, так себе, а бабы, там, как суфле.
- А что это за суфле? – спросил Ваня.
- Ах ты, темнота деревенская. Если не видел никогда суфле, так ты значит, и ничего не видел.
- Суфле! - мечтательно произнес Ванька, - наверно это очень красиво.
Милорадов не выдержал, расхохотался, встал с постели и принялся одеваться.
В столовой было солнечно. Милорадов сел за стол так, чтобы видеть небо и реку. Речка Проня весело искрилась, а небо было чистое и бездонное.
Профессор взял с подноса серебряный колокольчик, позвонил, и в столовую заглянула Марфа. Она подала блюда и ушла. После завтрака, кухарка спросила, понравился ли ему завтрак, и профессор ее похвалил. Как он заметил, кухарка готовила просто, без изысков, почти по-деревенски, но очень вкусно.
После завтрака, он решил съездить к доктору Грачеву. Но на улице загавкали собаки, в столовую вошел Ваня, и сообщил ему: «Изволили приехать дамы Юхновы. Наши соседки». Профессор попросил провести их в гостиную и поднялся из-за стола.

Когда он вошел в гостиную, дамы сидели в разных углах. Глафира Георгиевна, высокая, полная, курносая женщина сидела у рояля, и что-то наигрывала, легкое и безыскусное Ее дочь, Юлия, хорошенькая блондинка, сидела на оттоманке у окна, и недовольно смотрела на реку. Обе женщины были разряжены, в пух и прах. Глафира в розовом платье и розовой шляпе. Юлия, в голубом платье, а на ее голубой шляпке цвели белые, атласные ромашки. Профессор радушно поздоровался и сел на диван. Глафира закрыла рояль и села, поближе к профессору. Ему показалось, что его соседка Глафира, вылила на себя флакон парижских духов «Королева Марго». В открытое окно влетал речной ветер, и благодаря этому ветерку, профессор мог иногда вдохнуть, глоток свежего воздуха.
- Вы надолго к нам Алексей Платонович?- жеманно спросила Глафира, играя розовым веером, перед самым носом Милорадова.
- Возможно навсегда, но может быть, и передумаю. Посмотрю по обстоятельствам, - ответил профессор.
- Променять Санкт-Петербург на эту провинцию! Нет, я Вас не понимаю! – театрально воскликнула Глафира.
- Иногда охота отдохнуть от столицы, - вздохнул Милорадов.
- Так в столице-то, отдыхать приятнее. А здесь, одни дремучие леса, да маленькие деревеньки. И Заречье - одна большая деревня,- продолжала спорить гостья.
-А мне понравилось и Заречье, и Милорадово.
- Понравилось? Нет, я Вас не понимаю. Были бы у меня деньги, я бы тут же в столицу переехала. Посмотрите на мою дочь, видите какая красавица, – приказным тоном, сказала Глафира.
Милорадов посмотрел на ее дочь. Никакой необыкновенной красотой, она не обладала. Просто хорошенькая, курносая девушка. Юлия, под его пристальным взглядом, прикусила губу и метнула в мать убийственный взгляд.
- Видите, какая красавица! - продолжила мать, - а она здесь пропадает. Где здесь ей жениха найти? Кругом одни нищие.
В столице бы перед такой красотой, все богатые люди России, колени преклоняли. А здесь все женихи: майор Уланов, купец Никодим, да нищий помещик Вишневский. Вы согласны со мной, что моя дочь, в столице бы, всех красотой затмила? – бесцеремонно спросила Глафира.
- Вообще-то, в столице много красивых девушек, - осторожно ответил Милорадов.
- А моя Юлия, их всех затмит!
Ожидая его согласия, Глафира пытливо посмотрела на собеседника. Профессор молчал. Он прекрасно знал, что богатые женихи столицы, ищут богатых невест, и красота, там не играет никакой роли. А бедная красавица, выходит или за бедного парня, или за дряхлого старика. Впрочем, богатых дряхлых женихов, желающих жениться на молоденькой, даже в Петербурге: раз, два и обчелся. Молчание затянулось, и Глафира продолжила:
- А Вы сами, не думаете жениться? Вы очень красивый мужчина, высокий блондин. И моя Юленька, белокурая красавица. У Вас бы прекрасные дети получились.
Дочь, красная от стыда, соскочила с оттоманки, и выскочила из гостиной.
- Видите, какая скромная девушка. Ей бы жениха хорошего,- тяжело вздохнула мать, взмахнула веером перед носом профессора, и таинственно спросила:
- А, правда, что Вы собрались убийцу Вашего дяди искать?
- Кто Вам это сказал? - вскинулся профессор.
- Марфа, по секрету сказала. Неужели солгала. Ладно, профессор, если не хотите говорить, не говорите. Но я, Вам все, про наших соседей расскажу. Вдруг для следствия пригодится. Начну с Вишневских.

*Вишневские
Брат и сестра, Николай и Клеопатра Вишневские живут с матерью, Надеждой Дмитриевной. Отец их, Илья Вишневский, несколько лет назад, разорил семью дотла. Карты и любовницы, на которые он тратил, бешеные деньги, съедали все доходы. Илья, стал брать деньги у ростовщика Блюма, под будущий урожай. Два года была засуха, урожая не было. Пришлось проститься с поместьем. А та малая часть, что осталась у Вишневских, принадлежала их матери, Надежде Дмитриевне. Даже продав свою часть поместья, Илья, не смог рассчитаться с ростовщиком, и он стал просить жену, продать свою часть, чтобы его честное имя, осталось незапятнанным. Но Надежда Дмитриевна, тихая и забитая женщина, в этот раз, твердо отказалась, слушаться мужа. Она прямо сказала, что плевать ей, на его, давно уже запятнанное имя, и она не собирается, из-за его распутства и транжирства, выходить с детьми из своего дома, в чистое поле. Муж застрелился, а Надежда Дмитриевна, потихоньку сошла с ума. Ей стало казаться, что это она, сама застрелила мужа, и теперь бедная Надежда Дмитриевна, говорит об этом всем подряд.
Николай Вишневский ухаживает за Юлией, и мечтает на ней жениться, но Глафире, такой жених не нравится, и не только из-за его бедности. Николай слишком самоуверенный и очень скупой человек. Он мечтает, возвратить свое прежнее поместье, а для этого, экономит на всем. Но самое главное, Николай не переносит на дух, Глафиру, и открыто это высказывает.
Его сестра, двадцатидевятилетняя Клеопатра, не нравится Глафире, еще больше. Некрасивая Клеопатра – наглая и бесстыжая революционерка. Она курит папиросы, пьет самогон, ездит на велосипеде, носит короткую юбку и короткую стрижку, и во всем этом, по мнению Глафиры, виновато тлетворное влияние революционеров, с которыми встречается Вишневская.

*Улановы
Отставному майору Андрею Уланову, тридцать девять лет. В отставку он вышел по ранению, которое получил на Кавказе. У Андрея, есть сестра, семнадцатилетняя Евгения.
Евгения - девушка тихая, славная, но незаметная и необщительная. Андрей же, солдафон и хам. Глафиру, он к себе в дом не пускает. Ухаживает за Ольгой Корсаковой.

* Корсакова
Ольга Корсакова. Двадцать четыре года. Богатая вдова, имеет семилетнего сына Сашу. Живет она со своим отцом, запойным и молчаливым пьяницей. Еще с ней живет гувернантка сына, француженка Жоржета, или как ее чаще зовут – Жу-жу. Гувернантке двадцать шесть лет. Она миловидная, но очень спесивая. Хотя, как выяснила Глафира, Жу-жу дочь нищего парижского сапожника-алкоголика. Гувернантка, мечтает выйти замуж за богатого русского помещика, но она, совершенно не говорит по-русски. А зареченские помещики, не понимают по-французски. Например, Глафира Георгиевна, знает десять французских слов, и говорит их, с таким ужасным акцентом, что француженка Жу-жу, совсем не понимает ее.
После, этого сообщения, профессор, глубоко задумался. А как, Глафира, смогла выяснить такие подробности о гувернантке. Если учесть, что Жу-жу, не говорит по-русски, а Глафира, по-французски?
Ольга переехала сюда недавно, откуда-то из Сибири, кажется из Иркутска. Климат Сибири не подошел сыну, в пять лет он тяжело заболел, доктора подозревали туберкулез, и мать решила переехать поближе к Москве, где у нее были родственники. Поместья под Москвой, оказались слишком дорогие, и Корсакова, по совету своей подруги, купила большое поместье около Заречья.
Ольга, женщина обыкновенная, никакой красотой не обладает, но мужчины вьются около нее, словно пчелы около меда. За ней ухаживают управляющий Елисей Елизарович, майор Уланов, ее сын Юрий, доктор Грачев, и женатый, многодетный губернатор Заречья, Антон Павлович Лужков. Купец Никодим, тоже имеет на нее виды. Он часто заезжает к ней по коммерческим делам, а заодно дарит ей дорогие бриллиантовые подарки. Кстати, Милорадов Виктор Викторович, тоже предлагал Ольге руку и сердце, и было это, буквально на днях. Что ответила ему Ольга, никто не знает.
Милорадов поинтересовался у Глафиры, кому же отдает предпочтение госпожа Ольга, но всезнающая Глафира, развела руками. Ольга со всеми своими поклонниками ровна и доброжелательна, и замуж, в ближайшее время, по ее словам, не собирается. Опять же, по секретным источникам Глафиры,
( которые она, как не пытал профессор, не выдала), бывший муж Ольги был намного старше ее, и к тому же настоящим извергом, поэтому, Корсакова и не желает, слышать о новом браке.

*Семенов.
Семенов Сергей Порохорович, недавно вернулся из Парижа. После смерти родителей он уехал в Париж, завел там себе любовницу француженку актрису, которая вытягивает из него все деньги. Сергей Прохорович, почти не приезжает в Россию. Его имение, без хозяйских рук, все больше приходит в упадок. Управляющие его поместья были, то жулики, то бестолковые людишки. Поля зарастали, скот вымирал, дом разваливался, и потихоньку, купец Никодим, выкупил у Семенова, половину земель. Теперь, купец выкупит у него вторую половину, и Семенов, через несколько лет, останется нищим, голым парижанином. Париж, самый дорогой город мира, и если, здесь в Заречье, Семенов, со своим имением, великий князь, то там, во Франции, он бедный безродный иностранец.
Глафира закончила рассказ, и принялась сетовать, что такие мужчины, как Семенов, якшаются с какими-то нищими француженками, а ее Юлия, честная дворянка, сидит без жениха.
Милорадов понял, что бесцеремонная Глафира, может сидеть и стонать у него в гостиной, до вечера, поэтому он поднялся, извинился, и сообщил ей, что ему срочно, надо съездить по делам. Глафира, попыталась выяснить к кому едет профессор, но Милорадов, оставил это в секрете. Хотя, как он позже убедился, никто не ускользал, от ее всевидящего ока.

Глафира неохотно встала с дивана, пригласила его к вечеру в свое поместье Юхново, взмахнула розовым веером, и вышла из гостиной. Милорадов посмотрел в окно. Юлия сидела в коляске под голубым зонтиком, и дожидалась мать. Рядом с коляской крутился обалдуй Ваня, и как понял, по его мимике, профессор, парень, что-то нашептывал Юлии. Девушка снисходительно улыбалась и стреляла глазками. К Ване подошла Марфа, и стала гнать его на кухню.
Глафира, широкими быстрыми шагами, вышла из дома, и по пути к коляске, поговорила с Ваней, Марфой, и даже с огромным пепельно-серым волкодавом. Собака, как видно, была рада ее приходу, и лизнула ее руку. Дочь и мать Юхновы двинулись в путь, а профессор, отправился к Семенову.

Ваня так долго, запрягал старого вороного мерина в коляску, что Милорадов, уже отчаялся, когда-нибудь отправиться к Семенову. Вконец, отчаявшийся профессор, предложил Ване, пойти вместе с ним пешком, чтобы показать ему усадьбу Семенова. И лишь тогда, кучер ретиво запряг мерина, и они отправились в путь. В отличие, от кучера Николая, кучер Ваня никуда не торопился. Старый мерин, еле перебирал ногами, а Ваня лениво и протяжно пел, во всю свою молодую глотку. Ни слуха, ни голоса у него не было, и бедные жаворонки, от стыда, смолкли в полях. Все песни Вани были о несчастной любви и смерти. На девятой песне: про черного ворона, вьющегося над головой умирающего, профессор, уже не выдержал. Он попросил Ваню петь песни мысленно, то есть про себя. Ваня обиделся, и стал изо всех сил гнать старого мерина. Мерин тоже обиделся, и через двадцать шагов, встал на одном месте. Ваня стал хлестать лошадь. Милорадов пожалел старого мерина, выхватил у Вани кнут, и хлестанул кучера по спине. Кучер успокоился, уважительно посмотрел на профессора, и они поехали дальше. Скоро они въехали в Семеновку. Милорадов попросил Ваню, сначала довезти его до доктора Грачева.
Большая деревня тянулась, вдоль тракта и реки Прони. Половина деревни, была более зажиточна, чем вторая половина, и это было видно за версту. Почти в конце деревни, Ваня остановился, и сказал, что ему надо забежать на минутку к матери. Профессор прождал его полчаса. Вокруг него, уже собралась куча деревенской ребятни, и ему надоело, что его разглядывают, словно диковинного зверя. Он спросил у проходившей мимо женщины, в ярком цветастом платье, как дойти до больницы, и женщина словоохотливо объяснила ему дорогу. Оказывается, больница была недалеко.
Семеновская больница находилась возле березовой рощи, в новом, только, что отстроенном доме. У дома на лавочке, в тени берез, сидели: молодая женщина с грудным ребенком; безобразно толстая старуха с одутловатым лицом; и молодой мужик с перевязанной, льняной тряпкой, рукой. Видимо боль слишком донимала его, и он качал руку, словно ребенка.
Милорадов вошел в чистую побеленную комнату. Доктор Антон Грачев, невысокий худощавый мужчина с рыжими усами, сидел за столом и допытывался у худенькой старушки, что у нее болит. Старушка, тихим голосом, повторяла одно и тоже: « Не могу есть, внутри жжет, так, что есть не могу. Всю дрючит, есть не могу». Так и не добившись от нее большего, для постановки диагноза, Грачев выписал ей рецепт, и больная ушла.
Милорадов представился, и Грачев, с улыбкой сообщил, что он уже заочно, его знает. О приезде, профессора, Милорадовского племянника, знает каждая деревенская собака. Милорадов сел на место больной, и тихо спросил:
- Господин Грачев. Я бы хотел, поговорить с Вами, об убийстве моего дяди. Расскажите мне, пожалуйста, о том, что вы увидели в кабинете, все подробно, во всех деталях.
Грачев улыбнулся, самой добродушной и спокойной улыбкой, и тихо, чтобы не слышали больные, ожидавшие приема, прошептал:
- Я не пойму, о чем вы говорите. Ваш дядя, выпил лишнего, упал, стукнулся о край стола, и умер. И тот, кто распространяет слухи об его убийстве, наглый лжец. Если не верите мне, пишите жалобу. Проведем эксгумацию, и все доктора, подтвердят Вам, что смерть, Вашего дяди, обыкновенный несчастный случай. Несчастный случай! Запомните! Например, вчера в деревне, трехлетний мальчик упал, и ударился головой о край телеги. Еле его откачал, и никто не говорит, что его пытались убить телегой.
Грачев, многозначительно, посмотрел на профессора, и Милорадов сменил тему:
- И как Вам здесь работается? Тяжело?
- Тяжело. Деревня, она и есть деревня. Я один, на десять деревень. К тяжелым больным, приходится ездить, и в дождь, и в снег, и темной ночью. Иногда, в такую даль едешь, что пока доберешься, больной уже умер.
- И Вам никто не помогает? Надо добиваться, чтобы Вам дали помощника, - возмутился профессор.
- Прошу уже четыре года! Бесполезно. Никто не хочет ехать в эту глушь. Но помощники, у меня все-таки есть. Это купец Никитин, и местная помещица Клеопатра Вишневская. Клеопатра, закончила в Рязани курсы медицинских сестер, и почти каждый день помогает мне в приеме больных. Где рану обработает, где вместо меня съездит к больному, если конечно, случай не очень серьезный, а я, в это время, прием в больнице веду.
А купец Никодим Никитин, помогает мне материально. Вот эту новую больницу он построил, старая маленькая была, и вся сгнившая. Никодим на свои деньги, и медикаменты для больницы закупает, и медицинские журналы из Санкт-Петербурга выписывает. Я не могу ездить, в столицу, чтобы новые веяния медицины узнать, и эти журналы, мне очень кстати. От Семенова-то никакого толка. Он умеет, только деньги отсюда вывозить. Я бы таких, как Семенов, гнал поганой метлой, из России.
- Я вижу, Вы не любите помещиков.
- А за что их любить. Отец создает имение, жилы тянет, чтобы сыну что-то оставить, а сынок, все накопленное или в карты проигрывает, или в борделе пропивает, или в Париже проматывает. Что легко дается, то, и не ценится. Тут почти все помещики, так разорились. Один Виктор Викторович Милорадов исключение. А семейка Семеновых, настоящее правило. Его дед, в Санкт-Петербурге, богатейшим человеком был. Лучший друг царской семьи. А его отец, после смерти деда, стал проматывать состояние, и так быстро разорился, что с остатками прежней роскоши, перебрался в Рязань. Но видимо, что-то еще осталось у отца, так как он, еще долгое время был первым человеком в Рязани, и это поместье для сына купил. А сынок, как отец умер, помчался в Париж, и там уже, все остатки былой дедовской роскоши, растратит.
- Это их личное дело, - пожал плечами профессор.
- Личное, - вспылил доктор, - нет, это не их личное дело. За ними люди стоят. Не деревья, не поля, а люди. Послушайте мою историю. Когда отец Семенова разорился, еще крепостное право было, так он, мою бабку с грудным ребенком, продал ростовскому помещику, а ее мужа, молодого парня, на Урал, в меднорудные шахты. Там, мой дед, и сгинул. Бабушка всю жизнь, не могла своего любимого мужа забыть. Замуж она больше не вышла, а перед самой смертью, подозвала меня к себе, улыбнулась и сказала: « Наконец-то, я своего, милого Пашеньку увижу. Он уж меня заждался на небе, голубок». А Вы говорите, это его личное дело. Сколько семей, по его вине распалось. Отец Семенова, рязанские бордели золотом осыпает, а как деньги кончатся, начинает крепостных распродавать. Многодетную мать в одну сторону продаст, ее детей в другую, а старика отца, в третью. А тот отец, с тоски по семье, тут же на погост оправится.
И Семенов, такой же, как его отец, бездушный. Крестьянам арендаторам, тоже помощь нужна. Сегодня урожайный год, а завтра, три лета подряд засуха, или падеж скота, к примеру. Бывает, почти весь скот вымрет. А пожар! Бывает, полдеревни выгорит. Дом заново отстроить надо, а весь лес, у помещика. Хороший-то помещик, ужмется, отсрочит выплаты, даст лес, новый дом построить. Он прекрасно понимает, что без этих работяг, и он по миру пойдет. А Семенов, наймет управляющего, тот все выдоит до копейки, чтобы Семенов там, в Париже, королевскую шампань со своей распутной мамзелькой пил. А то, что тут, в России, его разорившийся мужик, повесился, или то, что мать-погорелица, с двумя малыми детьми, пешком в Москву пошла на заработки, и дойдет ли она, с детьми до Москвы, а не похоронит детей в дороге, ему наплевать. Вы видели деревню! Одна половина нищая – это Семенова, другая, богатая - купца Никодима. Так нищая сторона, ждет не дождется, когда купец вторую половину поместья выкупит. Эх…, - горестно махнул рукой доктор и предложил профессору стакан холодного чая. Милорадов отказался, и спросил доктора:
- А можно мне узнать, в какое время, по вашему мнению, дядя ударился головой о край стола.
- Учитывая, температуру воздуха, трупное окоченение, и другие сопутствующие признаки, то примерно, около шести часов вечера, - пояснил доктор.
- Спасибо, за помощь.
- Не за что, всегда к Вашим услугам.
В кабинет, вошла высокая, кудрявая брюнетка, с короткой стрижкой. Из-за кудрей, ее голова, напоминала казачью шапку. Грачев встал из-за стола, и Милорадов увидел, что незнакомка, выше доктора на голову. Доктор представил свою помощницу Клеопатру Вишневскую. Клеопатра, действительно была некрасива. Особенно ее портили, слишком большие, пухлые губы. Насколько знал, Милорадов, такие толстогубые девицы, всегда оставались в старых девах. Конечно, если они, не имели хорошего приданого.
Клеопатра, видимо была не в духе, и зло посмотрела на Милорадова. Профессор быстро распростился с доктором.
Он вышел на крыльцо. У березы стоял дамский велосипед Клеопатры, и кучер Ваня внимательно рассматривал его. Старый мерин задумчиво жевал траву, изредка бросая, недовольный взгляд на двухколесное чудовище. Профессор сел в коляску, и Ваня мигом бросил, рассматривать диковинный велосипед.

Коляска подъехала к крыльцу усадьбы Семенова, и профессор увидел, что вблизи, усадьба выглядит, еще непригляднее. Штукатурка, местами, обвалилась, а дождевые потоки, раскрасили дом в грязно-серые и ржавые полосы. Двор, перед домом, зарос бурьяном, и молодые деревца, с любопытством выглядывали из высокой травы. Пройдет еще несколько лет, и дворянская усадьба окажется в самом настоящем лесу. Милорадов поднялся по выщербленному, каменному крыльцу, и постучался.
Семенов, увидев Милорадова, откровенно обрадовался. Он провел его в большую столовую, по пути объясняя гостю, что в доме только три жилые комнаты: столовая и две спальни. И то, эти комнаты в хорошем состоянии, только потому, что тут живет управляющий Ющенко.
Милорадов ожидал увидеть в столовой, такую же разруху, как и снаружи, но столовая выглядела, чудесно. Чисто побеленные стены, начищенный воском паркет и старинная резная мебель, из красного дерева, все блестело.
Семенов крикнул кухарку. Проворная молодуха, в красном платке, быстро забегала с кухни в столовую, со столовой на кухню, и вскоре на столе была расстелена скатерть-самобранка, с хрустальными французскими фужерами и бутылью французского вина.
Семенов пригласил профессора к столу.
Французское красное вино было чудесное, и Милорадов выпил три фужера. Вначале, разговор, был ни о чем. Общие фразы, о погоде, о жизни в Париже, и Санкт-Петербурге. И когда, разговор, ни о чем, надоел и иссяк, профессор спросил:
- Не раздумали уезжать?
- Не раздумал. Жду не дождусь, когда уеду из этой дыры. И как здесь люди живут, тоска смертная.
- Во Франции, тоже есть деревни. И в них тоже тоска смертная. Я
помню, неделю жил в Шартре, чуть с тоски не помер. А когда, я спросил, местную служанку, как они развлекаются, то услышал, что в Шартре, очень весело.
- И как же веселятся, французские служанки?
- А так же, как и в России. Французские посиделки. Собирается молодежь: поют, танцуют, флиртуют. Мадмуазель сплетничают, а мосье дерутся. Летом у реки, зимой у бедной вдовушки, в доме
- Но французскую деревню, не сравнить с нашей, русской. Там народ другой.
- Народ везде одинаков. Во Франции тоже есть: тунеядцы и алкоголики, садисты и убийцы, проститутки и сутенеры, психопаты и дураки. А потом, вспомните, Сергей Прохорович, французскую революцию. Наверно не от хорошей жизни, рабочие кинулись на баррикады.
- Во Франции, хоть фасады, приличнее.
- Милый мой друг, во Франции, уже две тысячи лет не было войны. А все их войны, происходили так, вышли в поле два враждующих княжеских полка, побились для развлечения, знамя упало на землю, и война окончена. А нашу, Россию матушку, две тысячи лет сжигают дотла, а целые города вырезают. И кто только к нам не заходил: то монголы, то шведы, то поляки, то немцы, то французы. Прошла война, все разрушено, а кому отстраивать, если остались, одни старики, бабы, да малые дети, и тех-то крохи. А только, мало-мало отстроят, тут же, новые ироды, бегут ломать, крушить, и народ истреблять.
- С Вами, профессор, трудно спорить, - засмеялся Семенов.
- Это Вы, моим студентам скажите. Некоторые умники, приедут из Заречья, и начинают меня учить. И почти прямым текстом, говорят мне, что я отсталый, замшелый дурак, а он семнадцатилетний олух, умнее и меня, и самого Сократа.
Неожиданно Семенов сменил тему:
-Говорят, вы решили расследовать смерть своего дяди.
Милорадов чуть не подавился. Прокашлявшись в белый батистовый платок, он сипло спросил:
- А кто Вам это сообщил?
- Мой управляющий Ющенко, - пожал плечами Семенов.
- А Ющенко откуда узнал?
Семенов встал, подошел к открытому окну, и крикнул управляющего.
В столовую вошел толстенький человек, с маленькими глазками-буравчиками, и корявым, побитым оспой, лицом. В руках он держал серебряный поднос. Семенов спросил управляющего, откуда он узнал об убийстве, и Ющенко, льстиво улыбаясь, ответил, что об этом ему, по большому секрету, сообщила Марфа.
Ющенко подал поднос с визиткой Семенову. Хозяин, небрежно взял визитку, прочитал и улыбнулся:
- Меня пригласили на именины к Ольге Корсаковой. Завтра, к пяти вечера. Я никогда ее не видел, но говорят, она местная, роковая красавица. Не знаю ехать или нет. Вдруг поеду и разочаруюсь. А при ближайшем рассмотрении, окажется, что эта красавица, мелкая пародия, на парижскую актрисульку, играющую королеву. А с другой стороны, что здесь делать? Поеду, хоть развеселюсь. Я уже забыл про зареченские помещичьи посиделки. Тоже поют, танцуют, Дамы сплетничают, господа, ругаются и стреляются. Ехать или не ехать? – Семенов вопросительно посмотрел на профессора.
- А меня, Ольга Корсакова очень заинтересовала. Я бы обязательно поехал, - деловито ответил Милорадов.
- Не переживайте, Алексей Платонович. Ваше приглашение, уже лежит у Вас дома. Вы в некотором роде, для Заречья, индийский слон. Профессор! Из столицы! Многие из этих помещиков, один раз в жизни были в Санкт-Петербурге, и то, в детстве с маменькой.
- А как Вам здешнее общество?
- Зареченская Шекспериада. Живут, как пауки в банке. Монтекки и Капулетти, здесь отдыхают. Недаром, Ваш дядя, говорил: «Зареченская Диканька».
В столовую вошел улыбающийся купец Никодим. Увидев профессора, он скинул улыбку, и стал серьезным. Семенов пригласил его столу. Никодим, по-хозяйски, сел к столу, и сразу же приступил к делу.
Поместье Семенова, он пока, не может выкупить. Нет таких денег в наличности. Все в товаре. Из-за смерти Милорадова, у него сорвалась хорошая сделка. Он договорился с Виктором Викторовичем, о продаже строевого леса, но сделка сорвалась. Покупатель, долго ждать не будет, и быстро найдет другого продавца, поэтому, не согласится, ли профессор, вместо дяди, продать этот строевой лес. Милорадов, пожал плечами, и добродушно сказал, что ему надо посоветоваться с управляющим Бондаренко. Если, Елисей Елизарович, посоветует продать лес, то он, конечно, не против. Никодим, согласно кивнул головой, и пообещал завтра же утром, заехать в Милорадово, чтобы окончательно закрыть этот вопрос.
Застолье продолжилось. На улице стало темнеть, и профессор заволновался. Встреча с Трифоном Косым, еще не выветрилась из его памяти. Никодим предложил, проводить профессора до поместья, у него есть оружие, и Косого, он подстрелит, как зайца. От этой своей шутки, купец долго и раскатисто смеялся.
В обратный путь старый мерин бежал, намного быстрее. И не понять, кто больше хотел домой, добрый молодец Ваня или старый мерин. Ваня без умолку болтал. Впереди, на своей коляске, ехал Никодим, и его кучер Николай, молчал, как рыба.
В лесу профессору стало дурно. Коляску, немилосердно трясло на ухабах, а он выпил у Семенова, и плотно поужинал. Профессор, попросил Ваню остановиться, чтобы передохнуть от тряски.
Ваня остановил мерина, испуганно огляделся, и крикнул Никодиму, чтобы он их подождал. Предвечерний ветер шелестел листвой, и казалось, кто-то бродит в кустах. В кроне сосны раскаркался черный ворон. Профессор сел на землю под сосной. Никодим, подошел к профессору, и лег на спину, закинув руки за голову. Милорадов последовал его примеру, и прилег на траву.
Вечернее небо окрасилось в густой, насыщенный синий цвет. По небу, медленно плыли, бледно-сиреневые облака, а кроны огромных сосен, упирались в низкое небо.
Неожиданно, над Милорадовым склонилась, молодая, простоволосая девушка, и он торопливо встал с земли. Незнакомка, выглядела бы симпатичной, если бы, не ее расхристанный, неопрятный вид. В рыжих, распущенных, нечесанных волосах застряли травинки, а зеленый сарафан, был так помят, как будто девушка, только что, валялась по траве.
Никодим поднялся, встал рядом с Милорадовым и грозно рыкнул:
- Иди Варвара отсюда. Сгинь, нечистая сила!
Варвара, рассмеялась, и, погрозив пальцем Никодиму, звонко пропела:
- А я все знаю. Я все знаю.
- Да ничего ты не знаешь, кикимора, - ответил Никодим, и быстро пошел к своей коляске. А, Варвара, хитро улыбнувшись в его сторону, повернулась к профессору:
- А я все знаю.
- Что Вы знаете? – заинтересованно, спросил профессор, но рыжая замарашка, испуганно вздрогнула, и убежала в лес. Ваня,
по-разбойничьи свистнул ей вслед, и звонко крикнул: « Кикимора болотная».
Они двинулись дальше, но только они выехали из леса, как старый мерин захромал. Ваня распряг мерина, оставил коляску, на краю поля и повел коня под уздцы. Милорадов пересел в коляску к Никодиму.
Купец улыбнулся Милорадову, и усмехнулся:
- Вы наверно подумали, что я, Варвару испугался?
- Странная девушка. А где она живет? - поинтересовался Милорадов.
- Варвара, дочь лесника Митрофана. Местная блаженная, которую все боятся, как огня. Бродит, как дикарка, по лесам, и только встретит кого-нибудь, начинает, одно по одному: «А я знаю, а я все знаю». И у всех волосы дыбом встают. У каждого грешки есть, и все начинают вспоминать, а вдруг она видела, как я сметану из погреба воровал, или знает, что я к соседке ночью ходил. Поэтому, ее никто не любит, и бегут от нее, как от прокаженной.
- Значит, Варвара - ваша зареченская совесть, - улыбнулся профессор.
- Варвара - совесть! – возмутился Никодим, и зло продолжил, -
ей бы в тряпочку молчать, а не людей злить. Строит из себя дурочку, чтобы позлить отца и людей. Есть же такие людишки, для них пакость сказать, как меду напиться. И Варвара, из их числа. А ума у нее, на нас двоих хватит.
Они подъехали, к поместью, когда уже совсем стемнело. Ночь была лунная и звездная. Марфа стояла на крыльце. Увидев подъезжающую коляску, она радостно улыбнулась, и крикнула, что ужин готов. Никодим и Милорадов отказались от ужина.
Визитка, приглашение на именины, к Ольге Корсаковой, уже лежала на бронзовом подносе у двери. Радостная Марфа повела Никодима в его покои, а профессор пошел к себе.
Не успел он раздеться, как в комнату постучали. Он открыл дверь, за порогом стоял Елисей Елизарович. Милорадов пригласил его в комнату.
Профессор, вспомнил про строевой лес, и сразу же спросил:
- Никодим, про какой-то лес спрашивал. Что вы мне посоветуете?
- Я бы посоветовал его продать, но решать Вам. Сейчас, срочно нужны деньги. Подошла пора платить по закладным, да и других дыр в хозяйстве полно. В последнее время, Виктор Викторович, много сумасбродил, и часто упускал хорошие возможности заработать. Вообще-то, я к Вам зашел по другому вопросу. Что-нибудь новое узнали? Кого-нибудь подозреваете?
- Пока ничего нового, но завтра, я бы хотел просмотреть бумаги дяди. Мне кажется, что убийство могло быть связано с деньгами. Больше мне ничего не приходит в голову. Остальные версии, я откинул. Наследник, один я, и убить его, из-за наследства не могли. Любовный треугольник, тоже не подходит. А во всех исторических убийствах, две причины: деньги, любовь, или все вместе.
Елисей сообщил ему, что Марфа, несмотря на данную клятву, уже всем рассказала про убийство Виктора Викторовича. Милорадов развел руками, он сам в негодовании, но что теперь делать?
После ухода Елисея, он сел в кожаное кресло, и почувствовал, как он устал. А ведь сегодня, он хотел начать писать свою работу. Но сил уже не было, и придется Потемкину подождать. Светлейший князь, ждал и подольше.
Милорадов уже подошел к постели, но в его голове мелькнула интересная мысль, и он отправился к Никодиму.
У дверей, комнаты, где остался ночевать Никодим, он нерешительно остановился. Из комнаты купца слышался радостный смех Марфы, и нежное бормотание Никодима. Милорадов махнул рукой и пошел спать.
В спальне, на столике, стоял стакан теплого парного молока, принесенного няней. Профессор, взял стакан и начал пить. Под полом, что-то зашуршало, глухо стукнуло, и профессор, от испуга, поперхнулся. Откашлявшись, он не стал допивать молоко, а поставил полстакана молока, на столик. Пусть допивает домовой.
Профессор выглянул в окно. Под его окном, словно академики, на ученом совете, в ряд, сидели четыре волкодава. Один, из них, самый большой и грозный, увидев профессора, громко, приветственно, гавкнул, и он напомнил профессору, самого главного своего врага академика Мюллера. Мюллер, словно кукушка, вытеснял из академии всех русских, и тащил туда полуобразованных бездарных пруссаков, своих родственников.
Но волкодавы-академики тоже желают есть, и их надо подкармливать, чтобы спокойно ходить по усадьбе. Милорадов сходил на кухню, взял четыре куска хлеба, намазал их медом, вернулся в спальню и бросил куски в окно собакам. Волкодавы, перегрызлись из-за этих кусков, и Милорадов принес им с кухни, чашку говяжьих костей. Костей было много, и волкодавы, в этот раз не устроили драку.
Собаки разбрелись по парку. Няня принесла стакан парного вечернего молока, посоветовала выгнать Марфу и ушла. Профессор выпил полстакана молока, оставил полстакана для домового, замкнул дверь на ключ, положил ключ под подушку, задул три свечки на канделябре, и лег в постель.

ТРЕТИЙ ДЕНЬ
Профессор проснулся рано, и первым делом посмотрел на полстакана молока, для домового. Стакан был пуст, и профессор стал гадать, кто же выпивает его молоко, если в спальню, даже теоретически, никто не мог войти. В домового, он не верил, в потусторонние силы тоже. Да и черти, вряд ли потащатся в его спальню, чтобы выпить его молоко.
Рассвет, еще только разгорался. Он постоял у окна, любуясь открывающейся перспективой. Огромное розовое небо, длинная лента лесов, веселая Проня, и парк, блистающий утренней росой.
Профессор вошел в столовую, позвонил в колокольчик, один раз, два раза, три раза… но Марфа, так и не пришла в столовую. Он заглянул из столовой на кухню, но кухарки там не было. Вместо нее, на звук колокольчика, пришла согбенная Татьяна Ивановна. Няня, налила ему парного молока, нарезала хлеб, выставила вазу с янтарным липовым медом, и села у окна. Милорадов позавтракал, и повернулся к няне:
- Татьяна Ивановна, я бы хотел поговорить с Варварой, дочерью лесника. Вы не знаете, как мне можно с ней встретиться?
- Да где же Вы ее найдете. Она бродит по лесу, сама по себе, бывает и ночью домой не приходит. В лесу полно, охотничьих избушек, так что, ей есть, где переночевать, - громко ответила няня.
- Купец Никодим, сказал, что Варвара притворяется, и на самом деле она нормальная девушка. А Вы как думаете?
- Если, Никодим сказал, значит, так оно и есть, - кивнула няня.
- А что в деревне говорят?
- А в деревне, все думают, что Варвара, ведьма, и в ней черт сидит.
- А она с детства такая странная?
- До шестнадцати лет, Варвара была нормальная, только очень упрямая, и вредная. А потом, отец ее, Митрофан, решил отдать Варвару замуж, за зажиточного вдовца. А она тогда, другого любила, Володю Метелева. Вдовец-то приехал ее сватать, а Варвара умом тронулась. Жених плюнул, и уехал. Говорят, потом Митрофан, ездил к Володе, чтобы, он Варвару в жены взял, а тот отказался. И ему дурная жена, не нужна. И тут говорят, Варвара совсем взбесилась. Она, Володин дом пыталась поджечь. Хорошо, сосед ночью вышел, и увидел ее с огнем в руках. Теперь ее все боятся, как огня. Вдруг, да скажешь ей, что-нибудь не так, а она тебе дом сожжет.
- А Вы, Татьяна Ивановна, что думаете? Нормальная Варвара, или сумашедшая?
- А кто ее знает. Я же с ней рядом не живу. Пробежит мимо, вот и все мои встречи. В одном я уверена, кикимора она, болотная.
- А почему кикимора?
- А кикиморы - это дети, загубленные матерью, некрещеные младенцы, или дети проклятые матерью. А мать Варвары, Вера, исчезла очень странно. Пошла она с дочерью в лес, и назад не вернулась. Где только ее не искали, но нигде, даже трупа не нашли.
- Может, она в лесу потерялась, и забрела в глухие дебри.
- Вера, сама была дочь лесника, и лес знала, как свой дом. Уйти к другому, она тоже не могла. Вера очень любила Митрофана. Ее отец, маленького Митрофана на дороге, около леса, нашел. Они вместе выросли. А самое, странное, мать пропала, а Варвара, ни слезинки не проронила, как будто, и не мать она ей. Поэтому, все думают, что это леший подбросил Вере, своего лесовенка.
- Если самого Митрофана, у леса нашли, почему его никто не считает, сыном лешего?
-Так его, же крестили. И человек он верующий. Каждую субботу в церковь ходит. А сын лешего, в церкви бы, сразу умер. Да и не пошел бы он в нее.
- А Варвара, значит, в церковь не ходит?
- Ее туда и калачом не заманишь. Вот поэтому, и видно, что она, кикимора болотная.
- А чем лесная кикимора, от болотной отличается?
- Лесная кикимора, бывает, поводит, поводит человека по лесу, да домой отпустит. Только страху наведет. А болотная кикимора, если уж вцепится, то никогда не отпустит. Обязательно утопит в болоте.
- Интересно, а я об этом никогда не знал.
- Вы же ученый, все должны знать.
- Я, как-то кикиморами никогда не занимался. У меня другое направление.
- А все же, Вы должны знать, почему кикимору назвали так смешно – кикимора. Почему не колодой или лесовянкой. Мне это очень интересно.
- Сейчас вспомню, - сказал профессор и задумался. Хоть он, и не занимался изучением кикимор, но все же ему не хотелось, опозориться перед всей деревней. Милорадов покопался в памяти, и с ученым видом, продолжил, - слово кикимора состоит из двух частей. Первая часть кик – возводится к древнему балто-славянскому корню кик\кык\кук\, который имеет значение горбатости, скрюченности. Вторая – мора восходит к общеславянскому корню мор – смерть. Этот корень, и сейчас остался в русских словах: мор, моровое поветрие, заморил, выморили, морилка, заморыш и т.д..
- Значит кикимора, это горбатая или скрюченная смерть. Сразу видно, что Вы настоящий профессор. Сколько живу, а значение этого слова, ни у кого не могла не узнать.
В столовую вошла веселая Марфа, и няня, опустив глаза, ушла.
Марфа принялась весело извиняться за опоздание, и профессор заметил у нее на груди, красивый золотой медальон. Медальон был сделан в виде ажурной бабочки, украшенной горным хрусталем. Профессор улыбнулся. Он был уверен, что Марфа, принимает крупные бусины хрусталя, за дорогие бриллианты. Марфа, приняла улыбку профессора на свой счет, и зазывно стрельнула глазками. Милорадов посмотрел в ее красивые коровьи глаза, и ничто не дрогнуло в его душе. К этим бы глазам, да немного умишка. Профессор не любил глупых женщин. Эталоном его женщины, была покойная жена, остроумная и образованная Наталья Николаевна.
Профессор прошел в кабинет, все приготовил к работе и задумался. С чего же начать? В комнату заглянул купец Никодим. Профессор дал добро на продажу строевого леса, и Никодим, круто развернувшись, пошел к управляющему.

Профессор, решил начать с самого начала. С момента рождения князя Потемкина, и перо, быстрыми размашистыми движениями, заскользило по листу:
«Старик помешался на ревности… Жену отныне держал взаперти, неохотно выпуская ее перед гостями. Навещал его в Чижове двоюродный братец. Сергей Потемкин, неустанно подзуживал старика:
- Что ж ты, Сашка, за женою плохо глядишь? По всему повету слых тянется, будто она молодых приваживает. Гляди сам строже, как бы она тебя, дряхлого, не извела настойками разными. Ей, думаешь ты нужен? Не, ей только поместья твои надобны…
После таких наговоров Потемкин, весь трясясь, безжалостно стегал жену арапником…
16 сентября, под вечер, Дарья Васильевна почуяла близость родов и удалилась в баню… ребенок появился на свет. Пришел грозный муж и спросил ее:
- От кого зачала погань сию, сказывай? – Взял ребеночка за ногу, как лягушонка паршивого и пошел топить в речке. - Туда ему и дорога, - приговаривал, о корчаги спьяну спотыкаясь.
Младенец, повиснув вниз головой, даже не пикнул. Потемкин встряхнул дитятко еще разок над глубоким омутом, в котором тихо колыхались ленивые сомы и ползали черные раки.
- Так от кого же он? От Глинок или от Тухачевских?
Звериный вопль матери огласил дремучий лес:
- Потемкин он… Уймись кобель старый!
Так явился на свет божий Григорий Александрович – Потемкин, светлейший князь Таврический, генерал-фельдмаршал и блистательный кавалер орденов разных, создатель Черноморского флота, он же его первый главнокомандующий…
***( В. Пикуль «Фаворит»)
Милорадов отложил перо, перечитал написанное, и почувствовал, что над этим куском, надо еще работать и работать.
А пока, он решил, сделать следующие наброски. Профессор продолжил работу, но через полчаса, ему опять помешали. В кабинет громко, требовательно постучали, и Милорадов, печально вздохнув, отложил гусиное перо.
В кабинет вошел Елисей. Он напомнил Милорадову, что тот, вчера, хотел посмотреть документы дяди. Профессор поднялся из-за стола и пошел за управляющим.
Окно кабинета, был забрано в кованую ажурную решетку, и выходило на непривлекательный хозяйственный двор, что очень удивило Милорадова. Из окон его кабинета, было потрясающий вид, а из кабинета дяди, был виден, лишь домик управляющего, забор, да лес.
Милорадов поинтересовался у Елисея, почему дядя выбрал именно эту комнату, и тот объяснил, что тот кабинет, который достался профессору, много лет принадлежал Виктору Викторовичу. Но месяца три назад, дядя сменил кабинет. По его словам, в его окошко, повадилась смотреть русалка. Поэтому он сменил комнату, и приказал повесить на окно решетку. Решетку, ему привез из Москвы, купец Никодим. Профессор заинтересовался этой русалкой, но Елисей, пояснил ему, что русалка - это дядин бред. Управляющий, несколько ночей, сидел под окном кабинета, но ни разу не видел даже пробегающей мимо мыши. А сидеть каждую ночь под окном, у него нет времени. Без его надзора, хозяйство придет в упадок. А, олух Ваня, которому он предлагал, за хорошие деньги, поймать эту русалку, убежал от него, как от чумного.
Елисей открыл стол, вытащил документы, положил их на стол и ушел. Профессор просмотрел бумаги. Обычные счета, ничего интересного. В кабинет заглянула Марфа, позвала его обедать, и сообщила, что сегодня у нее тайное блюдо. Марфа закрыла дверь, а Милорадов, сразу же вспомнил, что в каждом, уважающем себя кабинетном столе, обязательно должен быть потайной ящик. Долго его, искать не пришлось. Он находился там же, что и в его питерском столе. Профессор открыл ящик, и выложил все на стол.
Крупная сумма денег в кожаной папке. Милорадов пересчитал. Хватит, чтобы купить в Санкт-Петербурге хорошую квартиру, а для здешних мест, сумма еще более впечатляющая. Он положил деньги к себе в портмоне. Следующая находка. Несколько пожелтевших писем от женщины. Но они были, столь стары, что вряд ли могли пролить свет на убийство дяди. На всякий случай, он заглянул в письма. Неведомая, Мишель, назначала дяде тайные встречи, у Лебединого озера. Милорадов отложил письма. Ясно, что эти пожелтевшие листы, и почти выцветшие, строки, были написаны слишком давно. Эта кокотка Мишель, наверно давно уже нянчит внуков. Кроме женских писем, здесь были векселя Юрия, и Андрея Уланова. По каким-то причинам, дядя выкупил их, и в любой момент, мог потребовать срочной оплаты.
Профессор сел в кожаное неудобное кресло. Может дядю, убили из-за этих векселей. Но почему их не забрали? Не нашли? Или кто-то помешал убийце их отыскать?
Профессор подошел к окну, открыл его и попробовал отодвинуть решетку. Она стояла намертво. Дверь кабинета, была под постоянным присмотром Марфы. Она видела, как постояли у закрытых дверей и ушли: Юрий Юхнов, майор Уланов и Никодим. Вокруг дома высокий забор и бегают четыре волкодава. Странное убийство! Никто не входил в кабинет, а дядю убили. Неужели дядю убила русалка. И кто же эта русалка? А может, это была кикимора? Или домовой? Профессор, понял, что наука здесь бессильна, а зареченские домовые и кикиморы, скоро доведут его до сдвига мозгов. К тому же, он почувствовал, как страшно проголодался. Может быть после тайного обеда Марфы, у него прояснятся мозги.
Профессор забрал векселя и закрыл потайной ящик. На дне рождения Ольги Корсаковой, он улучит момент, и поговорит с Улановым и Юрием Юхновым о векселях. Вдруг, неожиданность, заставит их проговориться, или как-то проявить себя.
В кабинет заглянула Марфа. Она окинула цепким взглядом стол, и профессор поспешно убрал письма Мишель.
Кухарка ушла. Милорадов унес письма, в свой кабинет. В своем столе, он тоже нашел потайной ящик, и положил письма туда.
Профессор вошел в столовую, сел за стол и с интересом уставился на тайное блюдо Марфы. Тайное блюдо, оказалось хорошо знакомыми варениками. Озадаченный, Милорадов, спросил:
- А почему вареники, Вы называете тайным блюдом?
- Так никому же неизвестно, что в них. Одни вареники с вишней, другие с творогом, третьи, со щавелем. Я сама уже не знаю, что в них. Под тестом-то не видно, - весело объяснила Марфа, трогая пальцами золотую бабочку.
Действительно, профессор, никак не мог угадать, какой вареник ему попадется. Тем более вареники, были щедро политы сметаной. Закончив обедать, Милорадов решил выяснить у Марфы некоторые вопросы. Для начала он спросил:
- Вы не знаете женщину по имени Мишель?
- Нет, не знаю.
- И никогда не слышали это имя?
- Нет, никогда не слышала это странное имя. Разве может быть женщина, по имени Мишель. Это же мужское имя. Вы, профессор, меня всегда удивляете.
- Это французское женское имя, - пояснил профессор.
- А у нас здесь, только русские живут. А француженка, всего одна. Это Жу-жу, гувернанатка Корсаковой. Такое смешное имя у французов. Как будто она пчелка, а не человек, - засмеялась Марфа.
- А где здесь Лебединое озеро? – поинтересовался профессор.
- Лебединое озеро недалеко от нас, в лесу. На этом озере, полно лебедей, даже черные есть и розовые. Вы, как-нибудь сходите туда. Красота райская!
- Наверно там людей полно.
- Нет, там, народу никогда не бывает. Лебединое озеро на краю болот, поэтому его все боятся. В этом болоте много людей сгинуло, - вздохнула Марфа.
- А влюбленные, там не встречаются? Тишина, никого нет, и лебеди плавают. Райское свидание.
- Какая дура, туда потащится на свидание. Вот мать Уланова Андрея, Анна, ходила, ходила туда, на лебедей любоваться, и русалки в озеро ее затянули.
- А давно это было?
- Давно, двадцать лет назад. И ладно бы, если она на берегу озера гуляла. А она, на княжеский остров бегала. Забыла Вам сказать, рядом с озером, на болоте, княжеский остров есть, там когда-то князь Коломенский жил. Ни один враг, до него добраться не мог. До этого острова, по болоту, деревянный настил идет. Если, князю, какая опасность грозила, или татары шли, слуги дорогу убирали, и никто к нему, через болото, пробраться не мог.
- А сейчас, там есть дорога?
- Конечно, есть. Ваш дядя, эту дорогу всегда поправлял. Если в полях засуха, там всегда можно было много травы накосить. Но туда, редко кого косить загонишь, только за хорошие деньги.
- Марфа, а Вы русалку когда-нибудь видели?
- Вот, Вы профессор, ученый человек, а ничего не знаете. И чему Вас там, в Петербурге учат? Тот, кто увидел русалку, считай покойник. Если, кто ее увидел, на берегу или в воде, то русалки, сразу же, на него набрасываются, и под воду затаскивают. Вот, к вашему дяде повадилась русалка ходить, и он покойник.
- А русалки, и канделябром, могут убить человека? – шутливо спросил Милорадов.
- Наверно могут. Может русалке, было тяжело мужчину, до нашего омута тащить. И она его канделябром стукнула. Я сколько раз Виктору говорила: «Не ходи на Лебединое озеро, не стреляй в лебедей. Лебеди - это небесные ангелы, слетающие на землю. А Виктор Викторович, только смеялся надо мной, и говорил, что я, дура. А теперь, я дура - живая, а он, на тот свет отправился. А зачем, Вы, спрашиваете про Лебединое озеро? Вы что, собираетесь лебедей убивать?
- Нет, нет! Мне даже муху убить жалко,- вскинулся профессор.
- Это хорошо. Значит, долго жить будете, – успокоилась Марфа.
- Спасибо Марфа, за новые русалочьи знания. Теперь, мне не стыдно профессором быть: и про кикимор я знаю, и про русалок. Теперь, я настоящий профессор - кикиморовед, - засмеялся Милорадов и торопливо покинул столовую. За разговорами, он забыл о дне рождения Корсаковой. А пора бы, уже отправляться к ней, но вначале надо найти подарок для Корсаковой. Профессор был не силен, в дарении подарков. Он прошел в будуар, покойной жены дяди, и открыл шкаф. Скоро он нашел, что подарит имениннице: серебряную шкатулку, серебряное зеркальце и китайский веер, изображающий хвост павлина. Милорадов положил веер и зеркальце в шкатулку, и вышел из пыльного, затхлого будуара.
В этот раз, ученый профессор, попросил охламона Ваню, взять коня помоложе. Он не желает, из-за охромевшей лошади, идти до усадьбы Корсаковой, пешком.
Ваня запряг молодого коренастого сиво-бурого жеребца, и сивка-бурка, понеслась по дороге, как ветер. Коляска промчалась мимо зеленого поля, мимо светлой березовой рощи, а за березовой рощей, профессор увидел интересную картину. По дороге, неспешно шли, три молодые крестьянки, в ярких цветастых сарафанах. Рыжая Варвара, вышла из-за одинокого дерева, стоявшего у дороги, и пошла к ним навстречу. Молодухи, увидев, дочь лесника, кинулись врассыпную, и скоро Варвара, осталась на дороге одна. Коляска пролетели мимо нее, и профессор заметил у нее на губах, то ли довольную, то ли недоумевающую, улыбку. Варвара, осталась за спиной, а Милорадов, все пытался разгадать: кто же, она, эта Варвара - местная дурочка, или хитрая бестия. Этот вопрос, он так и не решил. Слишком мало исходных знаний. А как историк, он не спешил со скороспешными выводами.
В следующем лесном оазисе, у коляски, на ухабе, отвалилось колесо, и Милорадов, при резкой остановке, чуть не вывалился на землю. Непробиваемый обалдуй, Ваня, спокойно слез с коляски, и объяснил профессору, что до усадьбы Корсаковой, осталось три шага. Милорадов, посмотрел на Ваню, взглядом лешего, и обреченно вздохнув, пошел пешком. Три шага, растянулись на тридцать, потом на сто шагов, и все-таки, он скоро добрел до усадьбы Корсаковой.

Усадьба Корсаковой, стояла на берегу реки, около соснового бора. Дом, был выкрашен в ярко-лимонный цвет, а парк перед домом, утопал в цветах. На высоком берегу реки стояла ажурная беседка
У дома уже стояли коляски гостей. Деревенский парень, в красной косоворотке, изображающий швейцара, проводил Милорадова до гостиной, забрал подарок и положил его у входа в гостиную, на низенький столик, с витыми ножками.
Едва профессор, вошел в гостиную, как тут же, попал в цепкие объятия, Глафиры. Сегодня, она была в ярко-желтом платье. Юхнова познакомила его со всеми присутствующими. Таким образом, Милорадов познакомился, с ее сыном Юрием, симпатичным, но надменным молодым человеком в пенсне. С Николаем Вишневским, некрасивым и очень серьезным, господином. С майором Улановым, плотным, невысоким блондином, с его сестрой, Евгенией, скромной и славной девицей. Остальных гостей, он уже знал. Это были: красавец купец Никодим, одетый сегодня, в самое модное английское платье, улыбчивый доктор Грачев, хорошенькая курносая Юлия, в сиреневом платье, и некрасивая революционерка Клеопатра, в ярко-красной тунике.
Широкие стеклянные двери гостиной были открыты. Парк, утопающий в цветах, и солнечная река, были видны, как на ладони. Профессор полюбовался открывающимся видом и окинул взглядом гостиную. Ольги Корсаковой не было. Оказывается, она, вышла на минутку из гостиной, и пока Глафира, выпытывала у профессора, как проходит его расследование, он делал вид, что разглядывает старинные бронзовые зеркала, развешанные по всей гостиной. Когда-то, а возможно, и сейчас, здесь проходили дворянские балы, А сейчас, в зеркалах отражались неподвижные гости, и Милорадов незаметно наблюдал за ними. Как он заметил, и все остальные, исподволь наблюдали за ним, думая, что он, их не видит. Доктор Грачев наблюдал за ним, со снисходительной улыбкой. Юрий Юхнов с высокомерной насмешкой. Николай и Клеопатра Вишневские, с опаской. Уланов с затаенным интересом. Никодим, с недовольством. И лишь, две барышни, были заняты совсем другим. Юлия, с любовью смотрела, на Николая Вишневского, а Евгения Уланова в окно, как будто она, кого-то ждала. Глафира метнула в нее, подозрительный, непрязненный взгляд, и, повернувшись к профессору, с улыбкой сообщила, что купец Никодим купил в Санкт-Петербурге дворянское звание, и теперь он, настоящий дворянин в первом поколении. Свое сообщение, она сопроводила ехидной, многозначительной усмешкой.
В гостиную, неспешно вошла молодая женщина в темно-вишневом атласном бальном платье, и Милорадов обомлел. Он еще раз убедился, что характеристики, данные Глафирой, очень точны. Ольга, действительно была обыкновенной женщиной, и особой красотой не обладала. Но, она была, вылитая «Мона Лиза» Леонардо да Винчи. У русской Джоконды, было же лицо, тот же насмешливый взгляд, и та же загадочная улыбка.
Милорадов, как во сне, встал с дивана, подошел к хозяйке, представился, и поцеловал руку в белой шелковой перчатке. Перчатка, пахла жасмином, и весенним дождем.
Увидев, что почти все гости собрались, Ольга пригласила собравшихся гостей в столовую.
В столовой произошла заминка. Николай и Юлия, хотели сесть рядом, но Глафира, своей широкой грудью, оттеснила Вишневского, на другой край стола. Юлия, чуть не заплакала, а Николай посмотрел на Глафиру, бешеным, испепеляющим взглядом. В ответ, Юхнова, улыбнулась ему, такой простодушной и доброжелательной улыбкой, что Вишневский, мгновенно обмяк.
Все мужчины, постарались сесть, поближе к Ольге. И когда, все гости уселись, выяснилось, что мужчины сели за один край стола, а женщины, объединились в маленький кружок, на второй половине.
Лишь две барышни, соприкасались с мужской половиной.
Юлия оказалась рядом с Никодимом, а Клеопатра, рядом с майором Улановым. Один стул, предназначенный для Сергея Семенова, остался пустой.
После первого тоста в честь именинницы, Никодим стал ухаживать за Юлией. Видимо, ей, так понравились его ухаживания, что она принялась с большим удовольствием, кокетничать, с белокурым и синеглазым красавцем, купцом. Некрасивый Вишневский, видя такое вероломное поведение, стал демонстративно оказывать знаки внимания тихой Евгении Улановой, но ухаживал он, мрачно, и без настроения. Зато Глафира расцвела на глазах. Богатый купец и, нынешний дворянин, Никодим Никитин, был завидный жених, для ее Юлии.
Профессор сидел рядом с Улановым и, майор, бросив ухаживать за Клеопатрой, принялся расспрашивать профессора о Санкт-Петербурге. Милорадов, включился в разговор, продолжая наблюдать за гостями. Он не забывал, что возможно, сидит за одним столом с убийцей его дяди.
Доктор Грачев завел с Ольгой модный, умный разговор: о будущем России, о неизбежности революции, и об идеально-справедливом обществе, которое обязательно настанет, после этой, революции. Корсакова, слушая его пламенную речь, улыбалась улыбкой Джоконды. А молодой дворянин, Юрий, внимал Грачеву, словно прилежный ученик. Клеопатра же, совсем увяла.
Она бросила вилку на тарелку, и уставилась на доктора, как удав на кролика.
В столовую вошел опоздавший Семенов. И хотя он, окинул гостей насмешливым, пренебрежительным взглядом, они, встретили его, с явным радушием. Корсакова, сидевшая к нему спиной, вышла из-за стола и подошла к новому гостю.
Взглянув на Ольгу, Семенов переменился в лице. Насмешливая маска, в мгновение ока, слетела с лица, и он выглядел так, как будто его поразило молнией.
Семенов поцеловал руку Корсаковой, и сел на свободный стул рядом с молчаливой Евгенией. Сестра Уланова, была так тиха и незаметна, что наблюдательный профессор, почти забыл о ней. Словно ее здесь, и не было. Семенов, дождавшись, когда Грачев, забудет о революции, и примется за фужер мадеры, спросил хозяйку на французском языке: « Вам нравятся эти места?» Ольга, так же на французском, ответила, что, она обожает эти чудесные леса. Некоторое время, они обсуждали: «чудесные» зареченские дремучие леса, «прекрасное» Лебединое озеро и «божественную» речку Проню. Профессор отметил, про себя, что Ольга прекрасно говорит на французском, гораздо лучше Семенова, у которого изредка проявлялся русский акцент.
После застолья, уставшие от сидения гости, переместились в гостиную. Глафира села за рояль и заиграла веселую польскую мазурку. Молодые люди встали друг напротив друга, и пошли по кругу. Пары в течение танца менялись, переходя от одного партнера к другому. Но профессор отметил, как пары встали, вначале танца. Семенов встал напротив Ольги. Мрачный Вишневский с Юлией. Никодим с Клеопатрой. Высокомерный Юрий Юхнов со скромницей, Евгенией Улановой. Уланов, Грачев и профессор, вышли из гостиной на веранду, и завели беседу об охоте.
После танцев, Уланов, Никодим, Грачев и Клеопатра, сели за карты. Вишневский, почему-то продолжил ухаживать за Евгенией, а Юлия, с несчастным видом села у окна. Изредка она смотрела на Вишневского, испепеляющим взглядом, а на Никодима кокетливым, пытаясь тем самым, еще больше разжечь ревность в Вишневском. Юрий и Семенов окружили Ольгу, плотным кольцом.
День ангела шел своим ходом. В гостиной стоял праздничный шум. Картежники, бросая карту, громко и остроумно шутили. Глафира, опять занялась профессором, и откровенно кокетничала с ним. Клеопатра играла на рояле веселые пьески, с серьезным и напряженным лицом. Молодые люди флиртовали, и их веселые лица, отражались в зеркалах.
На улице стало темнеть и вечерний лесной ветерок, вместе с пением птиц, носился по гостиной. Неожиданно, в разгар общего веселья, в гостиную, вошел маленький, щуплый, до безобразия пьяный, старик. Он остановился на пороге, покачнулся на нетвердых ногах и обвел полусонным, отрешенным взглядом гостей. Почти никто не заметил его появления. Картежники, продолжали увлеченно играть. Мужчины болтать, а женский кружок, обсуждал новый модный способ варки варенья, без добавления воды. Лишь именинница, увидев пьяного старика, перестала улыбаться, смертельно побледнела, и поспешно вскочила, чтобы вывести его из гостиной.
После ее ухода, Глафира многозначительно посмотрела на Милорадова, и веско с растяжкой сказала:
- Это отец Ольги, горький пьяница. Вы заметили, как Ольга, его панически боится.
- Может, она стыдится своего отца. Он создает, не очень приятное впечатление, - заступился за Корсакову профессор.
- А мне, всегда кажется, что она, до смерти боится его, но почему, я никак понять не могу. Служанка, мне говорила, что он тихий и молчаливый пьяница. Его не слышно, и не видно. Даже я, вижу его всего второй раз в жизни.
- Это очень странно, - усмехнулся профессор.
- Вы тоже поняли, что это странно, - обрадовалась Глафира.
- Я подумал, очень странно, что Вы, еще с ним не подружились, - засмеялся профессор.
- Очень смешно, - обиделась Глафира, и между прочим, добавила, - а Вам не кажется странным, что француженка, не говорит по-русски; кучер – немой; а кухарка, тупая ограниченная баба, которая кроме, жарки и варки, слова сказать не может.
- Мне это не кажется странным. Я знаю одного профессора, у которого, в детстве была глупая и ограниченная гувернантка Симона Санси, которая за десять лет, так и не выучилась говорить по-русски. К тому же, у этого профессора, в настоящее время: глупая кухарка и кучер-дурачок. А в Санкт-Петербурге, у него остался слуга, которому можно выдать золотую медаль, за его глупость.
- И зачем же этот профессор держит его? В столице, полно умных слуг.
- Ну, во-первых, этот профессор, сам дурак, каких еще поискать. Во-вторых, этот слуга, очень добрый, и кристально честный человек, а в-третьих, профессор, знает его с детства, и почти вырос вместе с ним.
- Теперь понятно, почему этот профессор, такой дурак, – простодушно сказала Глафира, и Милорадов закатился от смеха.
Глафира снова принялась очаровывать Милорадова, и скоро в его глазах зарябило от ее ярко-желтого платья.
Хозяйка вернулась в гостиную, и предложила гостям, сходить на берег реки. Она приготовила для гостей маленькое развлечение. Картежники, а особенно майор Уланов, с видимой неохотой, и ворчаньем, бросили играть. Молодежь же, наоборот, обрадовалась новому развлечению.
На небе сияла Луна, и мерцали звезды. В кустах заливались птицы. Проня скромно искрилась, и черные маслянистые волны вплетались, в лунно-серебристые блики. На высоком берегу возвышалась ажурная беседка, увитая цветущим вьюнком. На поляне, горел большой костер. Около костра, на плетеном стуле, сидела симпатичная шатенка, и задумчиво смотрела на яркие языки пламени. Увидев гостей, она испуганно встала и хотела уйти, но Ольга, предложила ей на француском языке, остаться.
Гувернантка Жу-жу, с видимым удовольствием осталась, но как заметил профессор, за все время, она не вымолвила ни одного французского слова, хотя Глафира, постоянно пыталась поговорить с ней, на каком-то татабарском, русско-французско-латинском языке.
Оживленные гости окружили костер. Никодим принялся ухаживать, за молчаливой Жу-жу, и повел ее, под локоток, в беседку. Профессор вспомнил про векселя Уланова и Юрия, и стал искать момент, чтобы поговорить с каждым из них, наедине. Благо, здесь есть куда уединиться, в отличие от гостиной, где Глафира, ни на минуту не отпускала его. Но Юрий и майор Уланов, не отходили от Ольги, и профессор напрасно ждал удобного момента.
Неожиданно, со стороны реки, что-то загрохотало, и все испуганно вздрогнули. Из-за кустов черемухи, взвился алый фейерверк. Алый фонтан взметнулась в звездное небо, и рассыпался там, на сотни ярких, сверкающих звезд. Гости радостно закричали и повернулись в сторону реки. За красным фейерверком последовал желтый, зеленый, затем опять алый, и речка засияла радужным разноцветьем.
Ольга, в отдалении, наблюдала за весельем гостей, и профессор быстро подошел к ней. Как ему показалось, она обрадовалась его появлению, и он тут же убедился в этом.
- Вы были так неприступны, Алексей Платонович, что я боялась, вдруг, Вам не понравилась моя провинциальная вечеринка.
- Уверяю Вас, я давно так не веселился. Все было прекрасно, и по-домашнему уютно. Поверьте мне, на столичных балах собирается такое чопорное общество, что часто чувствуешь там себя, как рыбка в аквариуме. Кругом чужие люди, неискреннее веселье, и сотни глаз, оценивающих твои манеры и платье. А на вашем дне рождении, я чувствовал себя очень легко и непринужденно, - успокоил ее профессор.
- Я очень рада, что Вам понравилось, - улыбнулась Ольга, и добавила, - может, мы немного пройдемся? Вдоль реки проложена дорожка.
- С удовольствием, - согласился профессор.
Дорожка была выложена мраморными плитами. С одной стороны, текла Проня, с другой, тянулся яблоневый сад, и зеленые кислые яблоки, издавали сильный аромат. Фейерверк еще продолжался. Красные и зеленые искры вспыхивали над их головами.
- Я люблю здесь гулять, в любое время суток. Здесь всегда чудесно, и на рассвете, и днем, а особенно, я люблю, весенние вечера. Соловьи здесь, так поют, заливаются, что на какое-то время, кажется, что здесь рай. Я думаю, Вам здесь очень понравится, и Вы не захотите отсюда уезжать.
- А что, люди уже говорят, что я здесь надолго не задержусь? - спросил профессор.
- Да, многие считают, что столичный профессор, не захочет жить в этой глуши.
- Я не ошибусь, если скажу, что многие, это всезнающая Глафира Георгиевна, - засмеялся профессор.
Ольга промолчала, и лишь глубже укуталась в вишневую шаль. Они прошли несколько шагов молча, и Ольга, первой нарушила тишину:
- А, правда говорят, что Вашего дядю убили, и вы проводите расследование. Если это правда, то очень жаль. Вы наверно, теперь смотрите на нас, как на подозреваемых.
Профессор не успел ответить. Рядом с ними, зашелестела листва. Ольга испуганно повернулась к кустам, и схватила профессора за руку. Из черных кустов вынырнул взъерошенный Юрий. Он выпрямился, пригладил волосы и виновато улыбнулся. Корсакова возмутилась:
- Как, Вы меня напугали!
Юрий виновато пробормотал:
- Извините. Я не увидел Вас, и вспомнил, что на московской дороге, опять появился Трифон Косой. Поэтому, и пошел искать Вас, чтобы предупредить, о его появлении. Я знаю, что Вы, любите ходить по этой дорожке по вечерам, и испугался за Вас.
- Спасибо, Юрий, но в другой раз, идите не по кустам, а по дорожке.
Услышав о Трифоне, профессор спросил Юрия:
- И давно, Трифон Косой, мешает вам жить?
- Шесть лет, от него покоя нет. Два года назад, его случайно изловили, в острог отправили, а он оттуда сбежал, и опять здесь разбойничает, – ответил Юрий.
- Неужели так трудно его поймать, - поинтересовался профессор.
- А как, его поймаешь? Кругом, на сто верст, леса непроходимые. Соберутся мужики, чтобы облаву устроить, погуляют по лесу толпой, и опять в деревню вернутся. А урядник наш, Капустин, редкостный дурак, ему бы только с бабами воевать, да самогон, у мужиков выманивать.
- Я думаю, этого Трифона, надо не по лесам искать. У него есть, в ближайшей деревне, свой человек, и они регулярно встречаются. Во-первых, Трифон должен, где-то сбывать награбленное, а Заречье слишком далеко. Во-вторых, вряд ли Трифон питается, одними грибами да ягодами. Значит, он регулярно выходит из леса, сдает кому-то награбленное, а взамен получает, продукты, спички, и другие, нужные ему в лесу, вещи.
- Сразу видно, что Вы профессор. Я, никогда не смотрел на этот вопрос, с этой стороны, - засмеялся Юрий.
Неожиданно в разговор, вступила Ольга:
- Я слышала, что Трифон, постоянно крутится около егерского дома Митрофана.
- Около Митрофана? Интересно, - задумался Милорадов.
- А я слышал, что Митрофан, этого душегуба, поклялся пристрелить. Трифон Косой, его дочку, Варвару, чуть не убил, когда она, ему сказала: « Я все знаю». Так, что теперь Трифон, будет обходить егеря за десять верст, стороной. Митрофан, мужик серьезный, и если он, что-нибудь пообещал, то обязательно это выполнит.
Дорожка подошла к концу, и они вышли на освещенную поляну. Никодим играл на гармошке, Жу-жу улыбалась за его спиной, а гости танцевали, какой-то русский краковяк, то есть, кто во что, горазд. Увидев, Ольгу, Семенов подлетел к ней, и закружил ее в танце. Юрий, скрипнул зубами, и пошел приглашать на танец Жу-жу.
Неожиданно, из кустов вынырнула рыжая Варвара, в красном сарафане. Она подошла к костру, и словно слилась с огненными языками.
Никодим, прекратил играть, и несчастными глазами, посмотрел на Варвару. Танцующие пары остановились. Все повернулись к ней, улыбки слетели, с веселых, разгоряченных лиц, и от молчаливой толпы, повеяло незримой ненавистью.
Варвара, покачала головой, ехидно улыбнулась и лукаво пропела:
- А я все знаю. Я все знаю. Все! Все! Все!»
Профессор, в первый раз увидел немую картину. Гости замерли, и побледнели. Лишь гувернантка Жу-Жу, непонимающе хлопала глазами, и вопросительно смотрела на Ольгу. Корсакова печально смотрела в костер, и ее мраморное лицо, сияло бледно-розовым отсветом костра.
Увидев бледные, застывшие лица, Варвара весело расхохоталась, хлопнула в ладоши, и помчалась к мраморной дорожке. Через минуту, она растворилась в черной мгле.
Веселое настроение исчезло, и гости засобирались домой. Профессор сердечно простился с хозяйкой и пошел по тропинке к парадному входу. Помещики нестройной толпой потянулись за ним.
Ваня уже сидел на козлах, и во весь рот улыбался профессору. Но Милорадова перехватила Глафира. Она забежала вперед, остановилась у него на дороге, и с придыханием прошептала:
- Не обращайте внимания, на эту дурочку. Она ненормальная. Я все удивляюсь, почему ее, еще никто не прибил.
Юлия, подошедшая к матери, сказала:
- Мама, ты же знаешь, что Варвара - ведьма. Ее все боятся, и никто не посмеет поднять руку на нечистую силу.
- Если бы я была мужчиной, я бы давно ее пристрелила! Но у нас, уже давно настоящие мужчины перевелись, - громко сказала Глафира, и обвела взглядом, проходивших мимо, мужчин.
Профессор пожал плечами, обошел Глафиру, и пошел дальше.
Никодим, уже стоял около Вани, и под благовидным, коммерческим предлогом, опять напросился к Милорадову в гости. Профессор улыбнулся и махнул рукой. Он не против, если купец будет решать свои важные коммерческие дела с Марфой. Купец заразительно рассмеялся, и помахал Жу-жу рукой. Гувернантка, кокетливо сверкнула карими глазками, и послала ему воздушный французский поцелуй.

На крыльце усадьбы, его поджидала грустная Марфа. Четыре волкодава, игрались у ее ног. Увидев, профессора с Никодимом, Марфа расцвела и побежала к подъезжавшим. Собаки бросили играть и зарычали на Никодима. Купец, только что сошедший на землю, опять вскочил в коляску. Марфа, схватила метлу, и прогнала собак в хозяйственный двор.
Милорадов и Никодим вошли в дом. В коридоре их догнала Марфа, и стала настойчиво звать их ужинать. Они отказались, объяснив ей, что они едут не с голодного острова, а со дня рождения. Марфа расстроилась, и стала ворчать, что зачем она готовила ужин, и что все придется выбрасывать собакам, потому что Елисей, тоже не стал ужинать, а куда-то умчался. Милорадов предупредил Марфу, что завтра он с утра пойдет на Лебединое озеро, и было бы очень хорошо, если бы она приготовила ему завтрак пораньше.
Профессор пошел в свою комнату. Следом за ним, шла няня, со стаканом молока. Милорадов зашел в спальню, сел в кресло, посмотрел на стакан молока, улыбнулся и решил продолжить свое расследование, где главный подозреваемый Домовой, выпивший у него вчера полстакана молока.
- Татьяна Ивановна, а если, я не буду оставлять молоко для домового, что будет?
- Он обидится, и уйдет из дома, - пояснила няня.
- А что будет, если он уйдет?
- Этого, милый мой, никак нельзя допустить. Если домовой покинет дом, то случится несчастье: семья впадет в бедность, хозяйство разрушится, скот начнет падать, или умрет кто-то из членов семьи, - испуганно пояснила няня.
- Значит Домовой, в отличие от кикимор, хороший.
- Домовой разный. Его надо любить, уважать и подкармливать, но помогает он, только тем, кто добрый, честный и трудолюбивый. Плохих людей, домовой так измучает, что они либо умрут, либо с дома сбегут.
- А домового можно увидеть? - поинтересовался профессор.
- Конечно можно. Домовой может, в своем обличье показаться. Это маленький горбатый дедушка, покрытый лохматой шерстью. В богатых домах, у домового густая шерсть, а в бедных, он почти лысый. Но дедушка, может показаться и в другом облике. В виде кошки, мышки, петуха, барана, и даже членом семьи, может представиться. В тот день, когда умер Витенька, я домового в его образе видела. Иду я по коридору, а Витюша, мне навстречу идет. Я ему говорю: «Здравствуй, мое солнышко». А он посмотрел на меня, так хитро-хитро, и рыкнул по-звериному, как отрыгнул. У меня, аж, душа в пятки ушла, и я сразу поняла, это не Витенька, а домовой в его обличье.
- А когда вы Виктора Викторовича видели? – вскинулся Милорадов.
- Да где-то, около шести часов.
- Около шести! Почти перед самой смертью. А откуда он шел?
- Не знаю, откуда он шел. Я, его видела, как он к кабинету подходил.
- Татьяна Ивановна, а Вы хорошо видите? Может быть, это был кто-то другой?
- Вижу, я милый мой, плохо, но Витюшу, за сто верст разгляжу. Он был в зеленом бархатном халате, и дурацкую французскую шляпу на голову нацепил.
- А когда Вы дядю увидели, сколько шагов между Вами было?
- Я шаги не считала, а только точно тебе говорю, не Витя это был, а домовой, в его обличье.
- Спасибо нянюшка, и последний вопрос. А домовой вошел в кабинет, или Вы не видели, как он вошел внутрь?
- Рыкнул по-звериному и вошел в кабинет. А ты, Алексей Платоныч, обязательно молоко домовому оставляй, тогда до ста лет проживешь. Вот, Витенька, надо мной смеялся, а домовой ему отомстил.
- Хорошо, Татьяна Ивановна, обязательно Домового молоком напою, - улыбнулся Милорадов.
Татьяна Ивановна вышла. Профессор, не стал пить молоко. Он специально, оставил на столике полный стакан молока, чтобы сегодня ночью, проследить, кто же выпивает его молоко. Если он, еще не нашел убийцу дяди, то хотя бы поймает, молочного воришку.
Профессор закрыл дверь на ключ, задул свечку, лег в постель, и уставился на стакан с молоком. В окно лился лунный свет, и стакан было ясно видно.
Скоро стакан стал двоиться в глазах, потом, прикрываться туманом, и неожиданно, стакан полетел по воздуху. Профессор кинулся за ним, взлетел в ночное небо и стал его ловить. Но стакан, постоянно ускользал от него, и когда, Милорадов, все-же схватил его, стакан выскользнул из рук, упал в реку и вода Прони, стала молочной рекой. Милорадов упал на берег, и сердце его схватило железной, лохматой рукой. Невидимая рука разжалась, Милорадов глубоко вздохнул, поднялся с земли, и тут же попал в цепкие руки русалки. Русалка была похожа на Ольгу Корсакову. Она, с улыбкой Моны Лизы наклонилась к нему, и прикоснулась к его губам. Профессор обнял ее мраморное тело, впился губами в ее холодные, влажные губы, и тут же услышал, за своей спиной, голос своей покойный жены:
- Алексей Платонович, опять! И когда же ты угомонишься! Профессор отпрянул от русалки, и ему стало стыдно, как бывает стыдно, любому мужчине, если жена застает его, в объятьях другой женщины. Он обернулся, чтобы оправдаться перед женой, и даже уже придумал, что скажет. Что это совсем не женщина, а русалка, и что она сама пристала к нему и, что он, ни в чем не виноват. Но когда, он обернулся, за его спиной, стоял черный непроницаемый мрак, да такой, плотный и осязаемый мрак, что ему стало невыносимо страшно, сердце заледенело, и он, от ужаса, открыл глаза.
Луна освещала комнату таинственным светом. На столике, стояло полстакана молока. Милорадов не поверил своим глазам. Он соскочил с постели, зажег свечу, и поднес ее к стакану. Ошибки не было, кто-то выпил всего полстакана молока.
Профессор потушил свечку, лег в постель и задумался. Вчера он оставил полстакана молока и его все выпили, сегодня он оставил полный стакан, и выпили лишь половину. Что это значит? Домовой пьет только полстакана? И больше выпить не может? Потом Милорадов вспомнил свой сон, и задумался еще больше. Почему, его покойная жена, никогда не появляется в его снах, когда он спит с княгиней Б. Интересно, чем, светская львица княгиня Б. отличается от русалки Ольги К.

ЧЕТВЕРТЫЙ ДЕНЬ. ЛЕБЕДИНОЕ ОЗЕРО
Профессор проснулся очень рано, солнце еще не выглянуло из-за горизонта, но край неба уже окрасился в лимонно-желтый свет. Он открыл окно, и утренний, влажный ветерок пролетел по комнате.
Полстакана молока на столике прокисло, и Милорадов опять, сантиметр за сантиметром, проверил комнату. Он отодвинул всю мебель, но нигде не нашел даже маленькой отдушины.
Милорадов прошел в кабинет, и написал письмо, одному своему бывшему студенту, Федорову, гениальному авантюристу и любителю острых ощущений. Федоров, после окончания университета, круто развернул свою жизнь. Он забросил всю эту заплесневелую, по его словам, историю, и поступил в сыскную полицию, в отделение, которое занимается убийствами. Изредка, их дороги пресекались, и авантюрист Федоров, предлагал ему в любой момент обращаться к нему. Милорадов, в ответ, смеялся, и говорил, что он желает, чтобы этот момент, никогда не наступил. Но теперь, этот момент наступил. Профессор попросил его, приехать в Заречье, инкогнито, найти человека, хорошо знающего эти места, и поймать Трифона Косого. Естественно, эта работа, будет хорошо оплачена.
Он заклеил письмо и пошел в столовую. Марфа уже была на кухне, и он попросил ее отправить это письмо в Санкт-Петербург. Кухарка положила письмо на полку, и поинтересовалась, пойдет ли он на Лебединое озеро, или уже передумал идти туда. Профессор, сообщил ей, что он не передумал, и сел за стол. На столе стояла тарелка с манной кашей, вареное яйцо и кофе с молоком. Он взял серебряную ложку, зачерпнул манную кашу, и Марфа громко рассмеялась. Профессор недоумевающим взглядом, посмотрел на нее, и кухарка, смущенно объяснила:
- Да я, над Никодимом смеюсь. Он совсем с ума сошел. Я, его теперь за версту обходить буду.
- Что случилось? – поинтересовался профессор.
- Он мне сказал, что люди произошли от обезьяны. Я теперь все утро смеюсь. Обезьянка - прабабушка Никодима и Вани.
- Никодим сказал тебе правду - человек произошел от обезьяны, - вздохнул профессор.
- Так она же маленькая, а люди большие. К нам в Заречье цирк приезжал, там обезьянка, чуть больше кошки, и такая страшная, как кикимора.
- Обезьяны разные бывают. Есть обезьяны, которые больше человека. Горилла называется.
- Все равно не верю. И кто такие глупости выдумал?
- Один английский профессор Чарльз Дарвин.
- Один дурачок выдумал, а все за ним повторяют.
- Марфа, а по твоему мнению, как произошел человек?
- От Бога! Сначала Бог вырезал из куска холстины две одинаковые заготовки: для мужчины и женщины. Потом взял заготовку для мужчины, и начал сшивать холстинку посередине. Но для сшивания, мужчины, Бог оторвал слишком длинную нитку. Сшил он мужчину, а конец нитки остался. И Бог решил: « Не буду отрезать нитку, пусть этот кусочек висит». А для женщины, он отрезал слишком короткую нить, и не смог дошить ее конца. Поэтому, женское тело осталось не дошитым. Недаром же, у нас говорят : «Ладно, скроен, крепко сшит, или сшиты на одну колодку».
- Я чувствую, что мне не о Потемкине надо писать, а об языческой мифологии Марфы.
- А зачем Вы о Потемкине собрались писать, он же немой и ни слова не говорит. Как вы с ним говорить-то будете? Он и писать не умеет, только мычит.
- Марфа, о ком Вы говорите? – спросил Милорадов.
- О Григории Потемкине! Это кучер помещицы Корсаковой. А что Вы о нем писать будете? Изучать его мычание?
Милорадов доел завтрак, встал из-за стола, поднял глаза к небу, вздохнул, и вышел из столовой. В середине коридора он остановился, вернулся на кухню и взял у Марфы несколько кусков мяса для собак. Надо хорошо подружиться с этими волкодавами, а то, от одного их волчьего вида, профессора бросало в дрожь. Марфа пошла вместе с ним во двор, и с улыбкой смотрела, как собаки на лету ловят мясо. Пока она наблюдала за его действиями, успела рассказать, что главный у них, огромный Буран, и остальные собаки, беспрекословно его слушаются.

Милорадов решил, сначала сходить на Лебединое озеро, а потом уж взяться за работу. Он прекрасно понимал, что рассвет на Лебедином озере, однозначно, удивительное и незабываемое впечатление. И после этого, «лебединого похода», работа пойдет намного быстрее и плодотворнее.
Он зашел к управляющему, чтобы тот проводил его на озеро, но домик Елисея, был закрыт на замок. Кучер Ваня выглянул из конюшни и радостно поздоровался с Милорадовым. Скрипя сердцем, профессор попросил Ваню показать ему Лебединое. Милорадов понадеялся, что в это раз, они пойдут пешком, и у Вани, по дороге не отвалится колесо, не захромает старый мерин, и он не отправится посреди дороги, на полдня, к своей маме.
Ваня подошел к забору, и около домика управляющего, открыл, маленькую, почти незаметную калитку. Калитка сразу же выходила в лес, и протоптанная тропинка, зазмеилась мимо густых елей. Через десять минут, они вышли на лесную поляну, покрытую ковром пушистого хвоща, и тут, Ваня заметил, что волкодав Буран, увязался за ними. Ваня принялся гнать его домой. Он бросал в него ветками, еловыми шишками, вырванной травой, дико кричал, но Буран, отбегал от него, на недосягаемое расстояние, и опять шел за ними. Вконец, разъяренный Ваня, с диким криком погнался за Бураном, и скоро Милорадов, остался стоять один среди дремучего леса. Ни Вани, ни волкодава, не было видно. Профессор сел на поваленное дерево, обросшее мхом, и задумался. Как же теперь ему выйти из леса? И сколько времени, это обалдуй Ваня будет его искать? Он нисколько бы не удивился, если бы Ваня, пошел его искать, через три дня.
За его спиной, чуть слышно треснула ветка, и профессор испуганно обернулся. В нескольких шагах от него стоял огромный волк. Серый зверь подошел поближе, сел напротив него, неподвижно замер, и Милорадов, очень ясно увидел, светлые янтарные глаза, наблюдающие, за каждым его движением. Профессор тоже замер, и молил только об одном, чтобы волк был сытым, и не позвал бы, сюда своих сородичей. Профессор и волк гипнотизировали друг друга, а Милорадов вспомнил слова Марфы, что тот, кто увидит русалку, обязательно погибнет. Русалка, ему всего лишь приснилась, но этот волк, пришел к нему наяву. Или это не волк, а домовой? А может быть, это кикимора болотная? Профессору, было бы смешно, если бы не было так страшно.
За спиной волка раздался дикий Ванин крик. Волк продолжал сидеть неподвижно, а профессор вздрогнул и чихнул. Волк, встал, подошел к нему поближе, облизнулся, и лег у его ног. Милорадов поднял глаза к небу. Где-то там, в синей вышине, проплывало сиреневое облако. Именно такой цвет, любила его жена. Может быть, она прилетела за ним?
Ваня выскочил на поляну, подбежал к профессору, и принялся орать на волка. Лишь теперь Милорадов понял, что у его ног, лежит его собственный волкодав Буран. В этот момент, ему очень-очень хотелось взять дубину, и со всей силы, треснуть Ваню по его дубовой голове.
Милорадов попросил Ваню успокоиться, пусть собака идет с ними, и они пошли дальше: мимо огромных сосен, пушистых елочек, густых непроходимых зарослей и светлых лесных опушек. Лебединое озеро было действительно недалеко, и скоро они вышли на берег большого озера, окруженного густым лесом.
Рассвет захватил полнеба, и зеркальная гладь, отражала ало-розовую зарю. Профессор осмотрел озеро. Около высоких камышей неспешно плавали розовые лебеди. Марфа была права, оказываются, лебеди бывают розовыми, но лишь на алой зорьке. Белоснежное оперение отражало, алый свет зари, льющийся и с неба, и от воды, и лебеди сияли небесно-розовым, жемчужным светом.
Они спустились к берегу и сели на большой плоский валун. Милорадов полюбовался зарей, зеркальным озером, розовыми лебедями, и попросил Ваню проводить его на княжеский остров. Ваня, испуганно вытаращил глаза, и наотрез отказался туда идти.
Тогда профессор попросил, хотя бы показать ему эту дорогу, но и это Ваня отказался делать, мотивируя это тем, что дорога опасная, профессор может свалиться в болото, а Елисей, его потом прибьет.
Милорадов решил, сходить на Княжеский остров в другой раз, а сейчас, ему захотелось, просто побродить по берегу озера. Ваня, отказался идти с ним, сославшись на то, что он натер ногу, и теперь ему надо отдохнуть. Ваня остался сидеть на валуне, и Милорадов пошел гулять один. Буран увязался за ним. Волкодав весело и бестолково носился по берегу, то забегал в кусты, и из кустов вспахивала испуганная птичка; то бежал по самой кромке воды, разгоняя стайки мальков. Милорадов дошел до камышей и Буран, куда-то пропал. Непуганые лебеди, увидев человека, лениво отплыли подальше от берега, и продолжили неторопливо искать пищу. Немного постояв на берегу, Милорадов повернул назад.


Профессор ушел. Ваня снял новенькие лапти и растянулся на валуне. Он лежал на спине, смотрел на закат, на пролетающего над ним, розового лебедя, и по-детски радовался, что так ловко провел, самого умного петербургского профессора. Значит, он намного умнее профессора. И эта, горделивая мысль, так тешила его самолюбие, что скоро он почувствовал, как сияющая радость переполняет его. Он счастливо улыбнулся и закрыл глаза.
К нему неслышно подошел мужчина. Он сверху посмотрел на его глупую, идиотскую улыбку Вани, и пнул его острым сапогом в бок. Парень тоненько взвыл, отполз подальше от черных сапог и сжался в комочек.
- Ты, какого черта дуралей, потащил с собой волкодава? Я же тебе сказал, чтобы ты пошел в лес, без собаки! – зло сказал мужчина.
- А я чо, я же ни чо. Я Бурана гнал, гнал домой, а он не хотел идти.
А чо, я мог с ним сделать, он же большой, а я, маленький, - захныкал Ваня.
- Двадцать лет, а ума нет, - рыкнул мужчина и опять злобно пнул его в босую пятку. Ваня заплакал, а мужчина продолжил, - сейчас поймаешь Бурана и уведешь его домой. Понял! Чтоб через пять минут, волкодава рядом с профессором не было. А не то, я тебе башку сверну!
Ваня, под его цепким взглядом, торопливо надел новые лапти, и. не оглядываясь, побежал выполнять приказание.

Милорадов повернул назад. Скоро, он дошел до высокого обрыва, и очутился в узкой горловине. С одной стороны, простиралось озеро, с другой, возвышался высокий, чуть пологий, каменистый обрыв. Милорадов пошел по узенькой береговой полоске, тянувшейся почти у самой воды. Буран куда-то пропал и профессор, пытаясь найти его, постоянно оглядывался назад. Неожиданно, он услышал шум осыпающихся камней, и посмотрел вверх. С высокого обрыва, словно с горки, съезжал грязный, оборванный Трифон Косой. Внизу, в двух метрах от профессора, Трифон упал на песок, тут же соскочил, шагнул вперед, и вынул из ножен острый охотничий нож, которым обычно в деревнях режут свиней. Разбойник выпрямил впалую грудь и улыбнулся, той подлой улыбкой, которой улыбаются садисты, зная, что жертва полностью в их руках. Профессор впился в его глаза: один глаз, был ярко-зеленый, другой карий, и карий глаз, сильно косил в сторону.
Милорадов замер. Бежать ему было некуда. Трифон был так близко от него, что он не успеет сделать и шага. Трифон оскалил беззубый рот, коротко хохотнул, наслаждаясь беззащитностью жертвы, и замахнулся для удара. Милорадов, ожидая этого момента, резко ушел в сторону, но запнулся о камень, и упал в неглубокий залив. Падая в воду, он увидел, как волкодав, метнулся серой молнией, вцепился в руку разбойника, и повалил его на землю. Трифон взвыл от боли, а Буран, прокусив ему, кисть и предплечье, встал лапами на его чахлую грудь и, с грозным рычанием, уставился на, дергающийся кадык. Милорадов торопливо встал из воды, поднял с земли нож Трифона и закинул его подальше в озеро.
Разбойник, трясся мелкой дрожью, и смотрел на волкодава широко открытыми, косыми глазами. По его грязному лицу текли слезы, правая рука была залита кровью, и Трифон, почти не разжимая губ, бормотал: «Мамочка спаси! Мамочка помоги!». Профессор посмотрел на поверженного Косого, и грустно подумал, что у этого душегуба, была мама, и она, конечно же, и не думала, что ее сын станет вот таким Трифоном Косым.
Буран перестал рычать, вопросительно посмотрел на Милорадова, и тот задумался. Если он свяжет Трифона, то кто, его будет нести до усадьбы? А если, он поведет его под конвоем Бурана, то где гарантия, что коварный Трифон, не сбежит от него в лесу. Выхода не было, и он решил, вести его под конвоем, до валуна, на котором остался Ваня. Потом, он, свяжет Трифона, и будет сторожить его с Бураном, пока Ваня не приведет из усадьбы, подмогу.
Профессор отогнал Бурана, приказал Трифону подняться, и объяснил ему, что при малейшей попытке к бегству, волкодав настигнет его, и тогда уже, профессор не сможет ему помочь. Трифон медленно, оглядываясь на рычащего волкодава, поднялся, и пошел вперед. Профессор пошел следом. Буран за ним. Они цепочкой вышли из горловины, и стали подниматься на небольшую безлесую горку. На вершине горки, Трифон застонал, схватился за окровавленную руку, и медленно, согнулся до земли. Милорадов и Буран остановились. Разбойник, так же медленно, спиной к ним разогнулся, со стоном повернулся к профессору и швырнул в глаза волкодаву землю с песком. Затем он, в два шага достиг края горки, и бросился в воду. Милорадов посмотрел вслед. Вода здесь была глубока, и Трифон уже уплывал от берега. Буран скулил, крутился на месте, и профессор белым батистовым платочком, стал очищать ему глаза. Скоро, Буран мог смотреть, и в благодарность лизнул Милорадова в щеку.

КНЯЖЕСКИЙ ОСТРОВ
Профессор вернулся к валуну, и недовольно огляделся. Вани нигде не было: ни в озере, ни на берегу, ни в небе. Милорадов, понадеялся, что его не утащили русалки, и несколько раз громко позвал парня. Зычный, раскатистый бас, пролетел над озером. Отозвалось эхо, но Ваня не отзывался. Теперь уже профессор, задумался, как он будет возвращаться домой. Рядом с ним бегал Буран, но как объяснить собаке, чтобы она вывела его домой. А вдруг, собака будет идти рядом с ним, даже если, он пойдет не в сторону усадьбы, а в глухие непроходимые дебри. Пока он раздумывал, что ему делать, Буран повернулся в сторону леса и грозно зарычал. Профессор обернулся, и увидел у самого края леса Николая Вишневского. Видно, сосед ожидал увидеть на этом валуне, кого-то другого, потому что на его лице промелькнула легкая гримаса неудовольствия. Профессор громко поздоровался, и Вишневский неторопливо подошел к нему
Они пожали друг другу руки. Буран опять грозно зарычал, и повернулся к лесу. Мужчины обернулись, и скоро они увидели, как из леса вышла нарядная Юлия с голубым зонтиком. Даже отсюда было видно, что на зонтике, были вышиты, шелковыми нитями, озеро, заря, и летящие белые лебеди. Увидев профессора, она смущенно остановилась у невысокой елочки, и даже развернулась, чтобы уйти обратно в лес. Но Вишневский позвал ее, и девушка, радостно улыбнувшись, пошла к ним.
Николай и Юлия, сидели на валуне, любовались озером, переглядывались, а профессор рассказывал им, о встрече с Трифоном Косым, об его бегстве, и посоветовал им, пока разбойника не поймают, избегать этого озера.
Юлия откровенно расстроилась. Именно сегодня, она уговорила Николая, показать ей, этот загадочный Княжеский остров. Она была на острове, всего один раз в жизни, когда ей было десять лет. Помнит все смутно, а ей всегда хотелось, снова посмотреть этот дикий таинственный остров. Ведь жизнь в захолустном поместье так скучна, и однообразна, особенно для женщин. Зимой, в Заречье бывают губернаторские балы, а сейчас, все развлечение, встречи с соседками помещицами, и прогулки на природе. Но здесь, даже встречи с соседками, редкое явление. Евгения Уланова молчаливая и нелюдимая. Клеопатра, слишком революционная, и у них с Юлией разные взгляды на жизнь. И если бы, сюда не переехала Ольга Корсакова, то встречаться и общаться, было бы не с кем.
Николай, неожиданно встал с валуна, посмотрел налево, и предложил, срочно уходить отсюда. Он увидел в кустах промелькнувшую тень, и возможно, это был Трифон.
Буран спокойно лежал у ног профессора, и Юлия, показав на волкодава зонтиком, громко рассмеялась. Она принялась шутливо называть Николая трусишкой, зайкой сереньким, и обещать, что не уйдет отсюда, пока не попадет на Княжеский остров. Вишневский, улыбался, и влюблено смотрел на девушку.
Профессор поинтересовался, далеко ли до острова, и Вишневский сообщил, что остров недалеко. За сорок-пятьдесят минут, можно сходить туда и обратно. Милорадов предложил уважить барышню, и доставить ей маленькое экзотическое развлечение. У них есть Буран, и никто в здравом уме, не нападет на них при волкодаве. Вишневский, нехотя согласился, и они двинулись в путь.
Они двигались по извилистой береговой кромке, то поднимались на горки, усыпанные лесными цветами; то спускались в низины, заросшие кустарником; то перепрыгивали болотистые овражки, где тихо струились тоненькие прозрачные ручейки. Юлия радовалась, прогулке, и они носились с Бураном, друг за другом, словно дети.
Вишневский остановился у болотистого края озера. Вдали шла стена высоких камышей, а вдоль этой стены, вода была покрыта зеленой ряской, над водой цвели удивительно крупные белоснежные кувшинки и сотни голубых стрекоз носились над этим великолепным болотным садом. Юлия с грустью смотрела на водяные лилии - такие прекрасные и недосягаемые цветы.
Деревянный настил был проложен прямо над водой, и Милорадов поинтересовался у Николая, на чем он держится. Вишневский объяснил, что здесь озеро неглубокое, а чуть дальше, где идет болото, есть островки, и настил проложен между ними.
Вишневский первым вступил на узкий деревянный мостик, и настил прогнулся. Следом шагнул Милорадов, и настил зачерпнул зеленоватую жижу. Юлия, долго боялась встать, на этот качающийся мостик. И все-таки решившись, встать на него, смело перегнала Милорадова, и пошла за Вишневским. Скоро они вошли в само болото, и булькающие пузыри, постоянно прорывающиеся сквозь зеленую ряску, пугали Юлию. Ей все казалось, что это болотные змеи двигаются в болотной жиже. Но Милорадов успокоил девушку, это болотный газ метан выходит из глубины на поверхность.
Буран шел последним, и двигался он осторожно, часто оглядываясь по сторонам, словно прислушивался к чему-то. Из-за поведения собаки, профессор стал более внимательно разглядывать окружающее болото, но ничего настораживающего не обнаружил.
Издали, болото можно было принять за обычный редкий лес, только кочки здесь, редкого сочного изумрудного цвета, деревья мелкие и чахлые, а поляны цветов, необычно-яркие и заманчиво прекрасные.
Сам мостик, шел извилистой, ломаной линией, от островка до островка, и часто искривленные чахлые деревья или кустарники прикрывали, дальнейший путь. Эти места были наиболее опасны, но Буран шел спокойно, и Милорадов, доверяя ему, смело шел дальше.
Вишневский пока они шли, рассказывал профессору о болоте, и показывал рукой на то, о чем рассказывает.
- Тут ходить опасно, сразу попадешь в болотную пучину. Вот видите, светится маленькая полынья на грязно-зеленой трясине. Что-то вроде колодца. Это «окно». Беда оступиться в это окно, там бездонная пучина. Еще опасней «вадья» - тоже открытая круглая полынья, но не в один десяток сажен ширины. Ее берега из топкого торфяного слоя, едва прикрывающего воду. Кто ступит на эту обманчивую землю, нет тому спасенья.
Но страшней всего «чаруса». Окно и вадью можно издалека увидеть и обойти, а чаруса неприметна. Выберется путник из глухого леса, и вдруг, как бы по волшебному мановенью, встретит перед собой цветущую поляну. Она так весело расстилается среди сосен и темных елей. Густо поросла сочной свежей зеленью, и усеяна крупными бирюзовыми незабудками, благоуханными белыми кувшинчиками и ярко-желтыми купавками. Поляна так и манит к себе усталого путника. Зовет на ней отдохнуть, да понежиться на душистой изумрудной травке! Но ступить на эту заколдованную поляну, схоронить себя без гроба. Изумрудная чаруса, с ее красивыми цветами и благоухающей зеленью – тонкий травяной ковер, раскинутый по поверхности бездонного озера. По этому ковру даже легконогий заяц не пробежит, только длинноносые кулики, бегают по ней и ловят мошек. У людей чаруса, считается местом нечистым заколдованным. И говорят ночами, над ней бесовы огни горят, ровно свечи чертовы.
Николай отвел взгляд от чарусы, и замолчал, но вдохновленная его речью Юлия, таинственно сказала:
- Говорят в чарусе прекрасная болотница живет.
- Болотница? А какая она? – поинтересовался профессор.
- Говорят она ослепительно красивая, такой красоты на земле не встретишь. Волосы у нее черные, длинные, по спине распущены, а на голове венок из прекрасных благоухающих кувшинок. Глаза ее, как незабудки, что на чарусе растут, а тело обнаженное, словно бриллиант прозрачное, и светится лунным светом. Стоит болотница в огромной белой кувшинке в лунную ночь, и ждет усталого путника. Только завидит, и тотчас начинает сладким, жалобным голосом просить, вынести ее из этой кувшинки, и показать красное солнышко, которого она никогда не видела.
А сама манит к себе, закидывает назад голову, обещает тысячи наслаждений, и груды золота, и жемчуга лунные. Но горе тому, кто соблазнится на эту нечистую красоту, кто поверит ее льстивым речам. Лишь один шаг сделает человек, болотница кинется к нему, обовьет прозрачными белоснежными руками, и тихо опустится с ним в бездонную пропасть. Человек даже крикнуть не успеет. Ни крика, ни вздоха, ни плеска воды. Нет человека, и могила его неизвестна. Ушел человек и пропал.
После ее рассказа, у профессора пошел мороз по коже, и болото, уже казалось ему, каким-то исчадием ада. Но мостик закончился, и они вступили на небольшой высокий остров, окруженный со всех сторон непроходимым болотом. На острове росли высокие ели, и княжеского дома, не было видно. Николай, уверенно пошел по заросшей тропе, и вскоре, они вышли на небольшое каменистое плато, прикрытое высокими елями. На краю плато, стояло полуразрушенное, когда-то красивое, каменное здание, без окон и дверей. А, ровно посередине, на выщербленном каменном постаменте, высилась языческая славянская каменная баба, с невыразительным, плоским лицом. Они подошли к бабе, и Вишневский объяснил, что эта языческая богиня, стоит здесь с незапамятных времен. И никто не знает, ни ее имени, ни какие древние племена приносили ей кровавые жертвы.
Древнее языческое божество, почерневшее от вековой печали и непогоды, являло собой, символ смирения и терпения. Она сложила на большом, беременном животе, огромные плоские, работящие руки, и бесстрастно смотрела на восход солнца. Заря уже догорала, но небо еще сохраняло, еле видимый розово-перламутровый свет. Она смотрит на этот рассвет многие сотни лет, но все равно встречает его, как самый первый.
Юлия нарвала желтых цветов и положила их к подножию древней бабы. Вишневский зашел за спину каменной бабы и громко крикнул. Вслед за его криком, послышался долгий заунывный, щемящий звук. Как будто, баба заголосила, о ком-то ушедшем. Милорадов заинтересовался, и обошел бабу. Каменная спина была ровной, и никакого отверстия, через которое мог проходить, и резонировать звук, не было. Профессор тоже крикнул, и заунывный звук повторился. Он недоумевающее посмотрел на Вишневского, но тот развел руками. Почему это происходит, он не знает, и возможно, не знает никто на свете. Загадка древности.
Вишневский заметил, что Юлия одна, идет к бывшему княжескому дому, и поспешил за ней. Милорадов еще раз огляделся, и пошел следом. Буран обогнал его, догнал Юлию, и пошел рядом с ней.
Профессор вошел в пустой проем двери, и удивленно поднял брови. Внутри заброшенной княжеской усадьбы, стоял деревянный шалаш, прикрытый еловым лапником, на траве чернело кострище, рядом лежала, немудреная столовая утварь. Около костра валялась рваная окровавленная рубаха Трифона. Увидев рубашку, Юлия испуганно подошла к Вишневскому, и встала за его спиной. Буран принялся бестолково бродить внутри здания, как будто что-то искал, и не мог найти. Вишневский заполз в шалаш, и вылез. В шалаше кроме грязного постельного тряпья ничего не было.
С северной стороны здания каменная кладка, обвалилась, и куча камней, длинной, неровной грядой, лежала у стены. Ползучий вьюнок, изредка пробивался сквозь каменные завалы, и зеленым ручейком, оплетал камни. Буран пробежался вдоль этой каменной гряды, забежал за нее, и стал громко лаять. Милорадов и Вишневский, осторожно обогнули завал. Буран, царапал когтями большой плоский валун, коротко, с перерывами лаял, и призывно смотрел на мужчин. Вишневский и Милорадов приподняли валун и отложили его в сторону. Он оказался, не таким уж тяжелым. Под валуном была неглубокая яма, выложенная камнями. Яма была заполнена кучей награбленных вещей. Буран продолжал, не отрывая глаз от ямы, суматошно лаять, и Вишневский стал выкидывать вещи из ямы наружу.
Среди кучи ношеных вещей лежали два небольших холщовых мешочка, завязанных конопляными веревками. Профессор взял один мешочек, и волкодав радостно запрыгал, преданно заглядывая ему в глаза. Милорадов развязал веревку, и достал из мешочка большой кусок свежего копченого окорока. Буран сел, и завороженным, гипнотическим взглядом уставился на лакомый кусок. Профессор бросил его собаке, развязал второй мешочек и вывалил содержимое на валун. Во втором мешке, лежали драгоценные вещи: золотые кольца, броши, часы, портсигары, несколько старинных золотых рублей времен Ивана Грозного. Среди золотых вещей, были и полудрагоценные побрякушки, и даже, одна дешевая медная табакерка, украшенная разноцветным стеклярусом. Увидев драгоценности. Юлия восхищенно воскликнула:
- Настоящее приключение! Настоящие княжеские сокровища!
- Сокровища собранные, Трифоном, с местных помещиков и купцов, - уточнил Николай и поморщился.
- По-моему, нам пора уходить, - предложил профессор, и озабоченно добавил, - возможно, Трифон наблюдает за нами издали. Например, вот с той ели. И если это так, то, увидев эти драгоценности, в наших руках, он попытается с нами расправиться. Тем более, обратно мы пойдем, через болото по узкому мостику, и бежать нам некуда. Ни влево, ни вправо не свернуть, и в лесу не спрятаться.
- У нас есть Буран, - смело сказал Юлия, и погладила собаку.
- А если у Трифона есть оружие? Пристрелит он, и собаку, и нас, как зайцев, - пояснил профессор.
- У него вряд ли есть оружие. Ведь на Вас, он напал с ножом, - сказал Николай.
- Может быть, в тот раз, он специально не стал брать оружие. Недалеко от меня был Ваня, а может, и другие любители природы, решили сегодня погулять. От ружья-то, слишком много шума, и звук на озере идет далеко, и с эхом. А здесь, среди болота, никто выстрела, не услышит.
Все заволновались, и даже Буран, хотя, он то, уж точно, не понимал человеческую речь. Он самый первый, кинулся к выходу. Милорадов быстро собрал, драгоценности в мешочек, и попросил, Николая и Юлию, пока, никому не говорить о найденных драгоценностях. Он отвезет их в Заречье, сдаст в полицию, а уж тогда, можно всем рассказывать эту историю. Юлия согласно кивнула головой, и профессор предложил ей свернуть зонтик. На всякий пожарный случай. Ее зонтик, среди зеленого однообразия, виден очень далеко, к тому же, он слишком хороший ориентир для стрелка. Девушка испуганно закрыла зонтик, и прижалась плечом к Вишневскому.
Обратно они шли быстро, и постоянно оглядывались. Профессор с Бураном шли впереди. В тех местах, где кроны деревьев, закрывали мостик, профессор смотрел на собаку. Волкодав был спокоен, лишь в самом конце пути, перед густыми кустами, он резко остановился, и встал в стойку. Но стоял он молча, беззвучно, словно прислушивался к чему-то. Милорадов резко остановился, но Буран пошел дальше, и они двинулись за ним. Уже был виден берег озера и плавающий лебедь. Они обошли кусты, прикрывающие оставшийся путь, и у них замерло сердце. Часть моста была разобрана, а доски, так и не потонувшие, были заброшены далеко в болото. До берега осталось метров двадцать. Но как их пройти, если даже один шаг в болоте - верная смерть.
Юлия бросила зонтик в болото и горько заплакала. Веселое лебединое приключение закончилось, и впереди маячило страшное болотное окончание. Буран подошел к профессору и преданно посмотрел на него. Пес, словно спрашивал, а как же профессор будет спасать волкодава, из этого болотного плена? Милорадов погладил его по голове и посмотрел на Николая. Тот был спокоен, как удав. Словно он знал путь спасения, но открывать эту тайну, не собирался.
- Что будем делать? - спросил Милорадов.
- Не знаю! – сказал Вишневский.
- Мы здесь умрем! Господи спаси нас! - зарыдала Юлия.
- Может, дождемся кого-нибудь, и они нас спасут, - неуверенно пробормотал профессор.
- Никого мы здесь не дождемся. Это Лебединое озеро, у местных, считается проклятым. Здесь немало народу сгинуло. Идут на лебедей посмотреть, а назад не возвращаются, - пояснил Николай.
- Понятно! Часть пропавших, в болоте тонут, а другую часть, Трифон, или такие, как он, губят. Скинут убитого в болото, и никто их никогда не найдет, - вздохнул профессор и задумчиво продолжил, - интересно, а что собирается с нами делать Трифон? Ждать когда мы с голоду здесь умрем? Или заставит нас сначала бросить ему сокровища, а потом уж оставить нас тут до скончания века?
- А если это не Трифон? – сказал Николай.
- Значит, это убийца моего дяди. Теперь он решил уничтожить детектива, то есть меня.
- А может, это меня решили убить! - предположил Вишневский.
- Кто, и за что?
- Майор Уланов. Мой отец и его отец, семь лет назад, стрелялись на дуэли. Отец Уланова умер на месте дуэли. Вот на этом Лебедином озере, и в этом же месяце.
- Может, это и Уланов. Что-то Трифона не видно, а пора бы ему уже появиться, - сказал Милорадов, потом внимательно осмотрел болото, и продолжил, - А откуда Уланов мог узнать, что Вы с Юлией пойдете на этот остров? Вы же с ним почти не общаетесь, как я заметил, на дне рождения.
- Это я сказала, его сестре Евгении, – прорыдала Юлия.
- Зачем ты сказала, ты же знаешь, что он спит и видит, как бы нам отомстить, - разозлился Вишневский.
- Она пришла к нам, выкройки взять. Мама, ее за стол посадила, чай налила и ушла. Евгения, как обычно, сидит и молчит. Я не знала, что ей сказать, и решила похвастаться, что мы с тобой пойдем на Лебединое озеро княжеский остров смотреть.
- А тебе, мама не говорила, что хвастовство, смертный грех. Впрочем, твоя мама, говорит много, и все без толку - усмехнулся Николай, а Юлия, перестав плакать, надула губки.
- Мне уже надоело стоять без толку. Меня моя работа ждет, а я зря время здесь провожу, - решительно сказал профессор, и продолжил, - Я придумал, что надо делать - надо стелить дорогу. Пойдем по мосту, и будем искать лаги, которые можно оторвать, и так, проложим себе дорогу жизни.
- Здесь все крепко прибито, иначе бы мост давно развалился, сказал Николай.
- Милый мой, эту дорогу стелили люди, а каждый седьмой человек, лень несусветная. Если мы пройдем по его следам, то найдем немало досок, прибитых кое-как, или вовсе не приколоченных. К тому же гвозди в деревнях, дорогое удовольствие, и я уверен, что немало этих дядюшкиных гвоздей, перекочевало в карманы его работников.
Юлия, услышав слова профессора, обрадовалась и горько посмотрела на брошенный в болото зонтик. Он не утонул, а так и остался лежать лебединой зарей, среди зыбкого зеленого ковра. Юлия осталась с Бураном, а Милорадов и Вишневский пошли искать эти не прибитые доски. Несколько раз им пришлось бросать поиски, потому что Буран начинал лаять. Тогда Вишневский и Милорадов бросали собранные доски и бежали к Юлии, но каждый раз, прибегая к ней, они видели только скучающую барышню, и волкодава, лающего в сторону берега. На кого лаял Буран, они так и не поняли. К одному лебедю прилетел еще один, и парочка белоснежных влюбленных, плавала у берега, изображая древний магический танец. А досок, они нашли немало. Доски были зажаты, между прочно прибитыми, и так благополучно держались, многие годы. Вишневский даже пошутил, что на этом мосту работали, одни ленивые воришки.
Мостик был снова сложен, от островка до островка, и они благополучно выбрались на берег. Обратный путь, несмотря на опасность встретить по дороге Трифона, прошел весело и беззаботно. Они шутили, смеялись, и даже Буран весело гавкал и вилял хвостом, не забывая при этом загонять шустрых белок на сосны.
Около усадьбы, профессор пригласил их к себе в гости, чтобы они передохнули от волнующего путешествия. Но Вишневский и Юлия отказались. Вишневский должен был срочно ехать в Заречье к Никодиму по делам, а Юлию ждала мама. Девушка сказала матери, что пошла к Корсаковой, и если она не вернется вовремя то, Глафира отправится к Ольге, и тогда все откроется. Мужчины распростились, и Вишневский, в ответ, пригласил профессора, завтра вечерком, посетить его усадьбу. А его усадьба, рядом с Милорадово.

Профессор зашел на кухню к Марфе, и попросил ее, как только появится Елисей, сказать ему, чтобы он зашел к нему. Кухарка, продолжая чистить картошку, согласно кивнула головой, и спросила его, где этот олух Ваня. Он обещал ей помочь сегодня по дому. Милорадов, горестно вздохнул, и ответил, что пусть этого Ваню ищут черти. Марфа, испуганно замахала мокрыми руками: так говорить нельзя, иначе черти обязательно утащат Ваню, прямо в ад. Профессор махнул рукой, на все эти суеверия, и пошел в кабинет.
Милорадов положил драгоценности в потайной ящик стола, и успокоился. Завтра придется съездить в Заречье, сдать ценности у в управу, и его душа будет спокойна. Долго хранить при себе - опасное занятие.
Профессор подошел к письменному столу и улыбнулся. Наконец-то, он может заняться своим любимым делом. Милорадов сел к столу и начал писать:
«Григорий Александрович Потемкин имел 70 тысяч крестьян в Белоруссии, и 6 тысяч в русских провинциях. Потемкин научился запускать руки в казну, но никогда не обижал своих крепостных. Потемкинские крестьяне были зажиточны, посевы ржи и льна в его владениях постоянно увеличивались. Если на каком дворе не было скота, Потемкин снабжал скотиной за свой счет. Владея городом Кричевом на реке Соже, он завел там лесопильни – для флота, мануфактуру парусиновую - для флота. Хороший хозяин для страны, светлейший был отъявленным разгильдяем, когда дело касалось его собственной персоны: доходов со своих предприятий никогда не имел, все они были убыточны. Для Потемкина, кажется, важнее была сама суть производства, конкретная польза государству, а не личная прибыль. В этом светлейший выгодно отличался от множества дворян- современников. Очень много денег забирал стекольный завод. Он сам вникал в тайны стекла, экспериментировал в лабораториях, Озабоченный - чем лучше стекло расписывать, какие узоры для глаза людского приятнее?
Григорий Александрович, обожал все необычное: если строил, то грандиозное, если давал концерт, то весь Петербург его слушал, а жить, как все люди живут, было ему несносно.
- Но если я тащу деньги из казны, – оборонялся он, - то и верну их России обратно – Тавридой, с ее богатствами, новыми городами на Днепре и море Азовском…
( Пикуль « Фаворит» стр. 256)
Милорадов перечитал написанное, сделал поправки, и продолжил дальше. Через два часа, к нему зашел усталый и вымотанный управляющий. От постоянной работы на солнцепеке, лицо его сильно загорело, а светлые волосы, выгорели добела. Милорадов отложил перо, повернулся к управляющему, и ласково предложил ему сесть. Елисей с видимым удовольствием сел в кресло и устало откинулся на спинку.
За дверью, в коридоре, что-то упало, и Елисей, не вставая с кресла, грозно крикнул:
- Ваня, еще раз увижу, что ты подслушиваешь, уши надеру.
Профессор встал с кресла, выглянул в коридор, там никого не было.
Елисей вопросительно посмотрел на Милорадова, и он, чувствуя неловкость, сказал:
- Елисей Елизарович, я хотел с Вами, поговорить, о Ване. Нельзя ли, взять на его место другого, более разумного работника.
- Конечно, можно, но соседи помещики Вас не поймут, да и в деревне, посмотрят на это косо. А здесь, надо со всеми жить дружно, - устало ответил Елисей.
- В чем дело? Мне нельзя уволить работника? - удивился Милорадов.
- Работника уволить можно, а Ваню нельзя. Он незаконнорожденный сын Виктора Викторовича, и уволить его, значит выгнать сироту в чистое поле. В некотором роде, Ваня, Ваш двоюродный брат.
Профессор встал из-за стола, в раздумье походил по комнате,
и радостно сказал:
- А я, Ване, куплю дом в деревне, и все причитающее к нему хозяйство: корову, коня, и все что надо. Вы мне потом подскажете, что надо ему купить. И пусть Ваня, живет своем доме, как хозяин.
- Алексей Платонович, я думаю, Вы зря потратите деньги. Ваш дядя, и дом, и корову, ему уже покупал. Он думал, что Ваня женится, и Виктор Викторович от него отвяжется. Ваня поселился в своем доме, но ни одна деревенская девка, выходить за олуха Ваню, не хотела. Только дурочка Варвара была согласна, идти за него замуж, но Ваня, сам ее до смерти боялся. Пожил Ваня в доме один, все хозяйство развалил. Потом, дом и корову продал, разоделся, как английский денди, и помчался в новых сапогах в Москву. Через неделю, вернулся из Москвы в лаптях. В Москве его обобрали до нитки, и он домой босиком пошел, а лапти по дороге сплел.
- А что же с ним теперь делать? – расстроился профессор.
- Не знаю. Но если, Вы хотите, я, его сейчас же уволю.
- Нет, не надо. Это все же мой брат, хоть и двоюродный. Но я, никогда не думал, что в нашей семье, есть такие дураки. Что же делать с этим Ваней? А может его к своей маме отправить? Я ей хорошо заплачу, за содержание сына.
- У Вани нет матери. Она умерла, когда ему семь лет было, - пояснил Елисей..
- А он, мне говорил, что к маме пошел, - сказал Милорадов.
- Значит, солгал. Он мне этой мамой, тоже долго голову морочил. То мама у него заболела, то мама, позвала его срочно в деревню. Я его отпускаю, а все думают, что я, его сам по делам отправил. Мне, этот Ваня, самому надоел, хуже горькой редьки. Иногда так охота, дубиной его отдубасить. Все равно, его дубовой голове, ничего не будет. Знаете, что можно сделать. Ваня мечтает сапожником стать. Отправим-ка, мы его в город к сапожнику, пусть свою мечту исполнит.
- Странная мечта! Быть сапожником! Я, например, хотел стать генералом.
- Ваня бы тоже хотел стать генералом, но с его умишком, его и в солдаты не возьмут. Впрочем, из него бы разведчик хороший получился. Уйдет с концами, и даже с собаками его не найдешь. А сапожники в деревнях хорошо зарабатывают. Зимой в лаптях не походишь, а покупать сапоги в магазине дорого. Здесь – это прибыльное занятие.
- А Вы думаете, Ваню можно научить сапожному мастерству, - поразился профессор.
- Я думаю, ничему, этого Ваню не научишь. Но, может он в городе, какую-нибудь дурочку найдет. Парень он смазливый, а при хорошей жене, и синица, королевская птица.
- Если, Вы думаете, что так будет лучше, то я согласен, - обрадовался Милорадов, и сел за стол.
- Хорошо, Алексей Платонович. Значит, завтра я, его с утра в Заречье отправлю, к Никодиму. Он ему учителя- сапожника найдет, а Вы потом, рассчитаетесь, за его обучение.
- Прекрасно! – радостно провозгласил профессор. Одна мысль о том, что он избавится от Вани, привела его в блаженство.
Елисей усмехнулся и вышел из кабинета. Профессор продолжил работу. В обед заглянула Марфа. Он попросил ее, принести ему обед в кабинет, и продолжил работу.
« Ранней весной Григорий Александрович удостоился чина генерал-поручика. Война сделала его ближайшим соратником Румянцева, который без жалости посылал камергера, в самые гиблые места, заведомо веря, что Потемкин извернется, а викторию добудет. Не имея поддержки при дворе, Потемкин делал блестящую карьеру зрело, настойчиво и доблестно, не раз подставляя голову под пули, а шею, под ятаганы…Дунай - как сочная зеленая ветка, которую турки, обвешали тяжелыми гроздьями крепостей… Румянцев, приказал Потемкину, форсировать Дунай.
- Первый удар делать тебе… Здесь под зыканье пуль, встретились два человека, которым суждено было до конца быть вместе… При знакомстве Суворов с интересом обозрел Потемкина – храброго кавалериста с замашками беспечного сибарита. Потемкин же с большим любопытством, пригляделся к Суворову… Они, как-то сразу понравились один другому… \ стр . 458 Пикуль

Милорадов устал писать, ноги и спина занемели, ему вспомнилась Ольга, ее улыбка, и почему-то очень захотелось съездить к ней в гости. И хотя Корсакова не приглашала его к себе, но если очень хочется сходить в гости, то причину всегда можно найти. И эту причину, профессор тут же придумал. Недаром, он историк. Ведь историки часто, основываясь на фактах, придумывают невероятные истории. История, дама ветреная, одни и те же факты, можно трактовать, как кому захочется.
А история профессора, такова. У Ольги есть кучер, Григорий Потемкин. А вдруг, он родственник, светлейшего князя? Профессор поговорит с ним, и может быть, узнает какой-то интересный факт из жизни князя Потемкина. Милорадов, тут же вспомнил, что кучер Потемкин, немой, и рассказать какие-нибудь факты, не может по определению, но это уже его не волновало. Бывают в истории факты, когда, и немые вдруг начинают говорить. Например, в Библии заговорила Вааламова ослица. А если, кучер Потемкин, и не захочет говорить, то профессор может спокойно поговорить с Ольгой. Это будет намного интереснее и приятнее.
Загоревшись этой идеей, Милорадов отложил перо, оставил на столе все бумаги и пошел в столовую. Он уже, хотел есть, но Марфа видно забыла про него, не звала, и он решил пойти в столовую и узнать, в чем дело.
Марфы в столовой не было, и профессор прошел на кухню. В кухне было невероятно жарко. И с открытого окна, и от русской печки несло жаром. Он заглянул в печь, там стояли два горячих чугунка, а на кухонном столе дымился тульский самовар с царским вензелем. Все было готово, в столовой, под льняным вышитым полотенцем, стояли столовые приборы, и профессор не стал дожидаться Марфу. Он наложил себе еду, сел за стол, и подумал, что в этой усадьбе слуги, один безалабернее другого, и Ваня с Марфой, как два удальца из одного ларца. Потом он вспомнил, что Марфа была любовницей дяди, и она, естественно привыкла себя чувствовать здесь, в некотором роде, хозяйкой- помещицей.
Намазывая блины клубничным вареньем, профессор задумался, как ему добраться до усадьбы Ольги, если Ваня еще не пришел. Идти до усадьбы Корсаковой далековато, а запрягать лошадь в коляску он не умеет.
Милорадов пошел на конюшню, и встретил по дороге няню. Татьяна Ивановна, не поздоровалась, как-то странно на него посмотрела, и быстро скрылась, бряцая ключами, в кладовку. Профессор, пожал плечами. Дверь кладовки скрипнула, и он заметил, как няня, приоткрыв дверь, наблюдает за ним.
Солнце еще стояло высоко, и на улице стояло июльское пекло.
На хозяйственном дворе был идеальный порядок, хоть пиши картину - идеальное подворье. Буран и сука Ласка, увидев профессора, вылезли из-под новой телеги, виляя хвостом, подбежали к нему, профессор их погладил, и они опять спрятались в тень. По двору сновали гордые индюки, пестрые медлительные куры и красавец, золотисто- изумрудный петух. Увидел Милорадова, петух нахохлил красный гребень, выпятил золотистую грудь, расправил переливчато-изумрудный хвост, и закукарекал, сзывая разбежавшихся куриц под свое крыло. Дверь конюшни, была приоткрыта, и профессор вошел в темную прохладу. Переход с яркого света в полумрак, на минуту ослепил его. Он ощущал, лишь запах свежескошенного сена, и слышал, в дальнем углу, голоса: звонкий голос Марфы, и низкий бас, незнакомого мужчины. Профессор невольно остановился, он не видел куда идти.

- Знаешь, Антоша, я думаю, профессор у нас долго не задержится, - уверенно и весело сказал Марфа.
- Почему? Говорят, он надолго приехал, - пробасил незнакомец Антон.
- Да странный он, какой-то, то кикиморами интересуется, то русалками, то на Лебединое озеро его тянет, не к добру это. Заберет его скоро Леший к себе, а может, и он сам настоящий Леший, только прикинулся профессором, - испуганно сказала Марфа.
- Дуры, Вы, бабы. Деревня необразованная. Он ученый человек, а ученые все изучают, - тоном знатока, заявил Антон.
- И кикимор, что ли изучают? – вскипела Марфа.
- Что хотят, то и изучают. Есть говорят ученые, которые сказки изучают и записывают. Мой батя рассказывал, к нему ученый Афанасьев ездил. Он сказки записывал, и бате, говорил, что он профессор, и записывает их, чтобы они в истории народа остались, а то умрут старики, и древние сказки забудутся.
- Так то сказки, а кикиморы-то, настоящая нечистая сила, ее грех изучать, - ретиво протянула Марфа, и тут же весело продолжила, - Неужели и сказки изучают? Вот дурачье! Так, и я профессором могу стать. Завтра же стану профессором!
- Вот тебя, дура, не спросили профессора, что им изучать. Сама, имя свое писать не умеешь, а туда же лезешь. Сиди себе на кухне и изучай кашу, а к другим не лезь, и не учи их. Дура, стоеросовая.
- Я, дура! Это ты, дурак деревенский! Да я там бывала, где ты ни разу не бывал! И никогда не побываешь! – завопила Марфа.
- И где же ты бывала, дура толстопятая? У попа под рясой? Али у
Никодима под телегой?
Антон громко, раскатисто захохотал. В конюшне, что-то загрохотало, загремело, словно Марфа стала расшвыривать уздечки, лопаты и другую утварь. Антон продолжал ржать, и сквозь смех, подзадоривать Марфу. Профессор вышел из конюшни и громко крикнул:
- Марфа!
Марфа выскочила из конюшни, раскрасневшаяся и взлохмаченная. Красная косынка слетела с ее головы и висела на плече. Следом вышел высокий худощавый мужик, лет сорока, похожий на Ивана Грозного. Марфа, одернула юбку, накинула косынку на голову, и представила нового кучера:
- Алексей Платонович, это наш новый кучер Антон Иноземцев. Елисей Елизарович, его сегодня нанял, вместо Вани. А что будет с Ваней? – жалобно спросила Марфа.
- Не беспокойтесь. Ваня, поедет в город, исполнять свою мечту. Он будет на сапожника учиться. А кстати, где он? – спросил профессор.
- Не знаю? Как ушел с Вами, так я, его больше не видела, - сказала Марфа, кося глазами, в сторону домика управляющего.
- Надо срочно его искать? - переполошился профессор.
- Не надо его искать. Опять куда-то смылся, погуляет и придет, - уверила Марфа.
- А если, с ним что-то случилось. Нет, надо собирать народ, и идти его искать.
- Делать мне больше нечего, Ваню искать. Придет, куда денется. Не в первый раз ушел, и не в последний. Вот придет домой, Елисей ему уши надерет.
- А Вы, Антон, что думаете? – спросил профессор нового кучера.
- Я ничего не думаю. Скажете искать, пойду искать. Скажете не искать, не пойду искать, - безразлично пробасил кучер.
- А он часто, так уходит?- профессор спросил Антона.
- Часто. У него такой бзик в голове. Не может он на одном месте сидеть, раз в месяц ему погулять надо, - ответил кучер.
- А где он гуляет? - поинтересовался профессор.
В разговор вмешалась Марфа, которая давно уже, изнывала от вывнужденного молчания:
- Никто не знает, где гуляет Ваня. Может, он по лесу шастает, может, у кого на печи сидит. Вся деревня за ним следит, а никто не видел, куда он уходит.
К ним подошел Елисей. В пылу разговора, никто не заметил его прихода, лишь собаки кинулись к его ногам, и принялись ластится. Управляющий поинтересовался, что случилось, и Милорадов объяснил ему, что пропал Ваня, и его надо срочно идти искать. Елисей усмехнулся, и предложил подождать два дня. Профессор стал настаивать на его поиске, ведь, на Лебедином озере, бродит Трифон, и Ваня находится в опасности. Но Елисей, уперся: Ваня часто уходит на день-два, и идти его искать, только время зря тратить. К тому же, все работники заняты в поле, и срывать людей с полевых работ, ради обалдуя Вани, он не будет. На выходные обещают дожди, а они не успевают собрать скошенное сено. Но если, профессор, прикажет сгноить сено в поле, он, конечно, подчинится, и ради Вани, оставит весь скот на зиму, голодным. Профессор согласился, с такими доводами, и приказал запрягать коляску. В душе он надеялся, что Ваня, обязательно, придет домой, чтобы снова морочить ему голову. И в его учебу, в городе, он мало верил. Сапожник-учитель, быстро выгонит такого ленивого, и придурковатого ученика.
Новый кучер, оказался молчаливым, и не лез, как многие его сотоварищи, с пустыми разговорами. Коляска летела мимо зеленого луга, протянувшегося вдоль берега, хрустальной Прони. Бабы, собиравшие сено, увидев коляску, выпрямлялись, и с любопытством смотрели вслед. За лугом, пошел густой лес, стая сорок растрещалась в кустах, и профессор, стал озираться по сторонам. Антон, изредка оглядывающийся назад, заметил его беспокойство, и посоветовал ему напрасно не беспокоиться. Лес этот небольшой, со всех сторон поля, и Трифон Косой сюда, не заявится. Профессор успокоился, и стал наслаждаться зареченским лесным раем. Неожиданно коляска остановилась, и Милорадов встал с сиденья. На дороге стояла улыбающаяся Варвара. Сегодня она была в черном платье, а на рыжих распущенных волосах, белел венок из ромашек. На фоне леса, выглядела она, романтично и привлекательно. Антон принялся ее грубо гнать с дороги. Но дикарка, продолжая загораживать узкую дорогу, подошла поближе к коляске, и, глядя на профессора, загадочно сказала:
- А я знаю, куда ты едешь.
- Куда? – удивленно спросил профессор, так как, никто, кроме него, и Антона, не мог знать, что они едут к Корсаковой. Даже кучер, узнал об этом, в середине пути, и сообщить об этом, он никому не мог. В последнее время, профессор решил быть осторожнее, и о своих передвижениях, заранее никому не сообщать.
Увидев озадаченное лицо профессора, Варвара рассмеялась:
- Ты едешь к русалке, а везет тебя домовой!
Сказав это, Варвара, опять рассмеялась, и побежала в лес. Антон, зло стеганул сиво-бурого жеребца. Сивка-бурка рванулась вперед, коляску стало неимоверно трясти, а кучер, погоняя лошадь, принялся костерить, подлую и ехидную девку. Милорадов поинтересовался, что он думает о разуме Варвары, и кучер уверенно заявил, что она такая же ненормальная, как и ее мать. Профессор попытался выведать у него, кое какие подробности о Варваре, и ее, бесследно исчезнувшей матери, но кучер больше не сказал ни слова.


Скоро они подъехали к усадьбе Корсаковой. Парк перед домом утопал в цветах, и профессор, во второй раз, подивился радужному великолепию цветников. Гувернантка Жу-Жу сидела на скамейке у клумбы красно-белых георгин, и наблюдала, как семилетний белокурый мальчик, стреляет из лука по мишени. Увидев подъехавшую коляску, мальчик на минуту оторвался от своего занятия, оглядел с ног до головы Милорадова, и снова принялся стрелять.
Профессор неторопливо вышел из коляски, подошел к Жу-жу, поздоровался по-французски, и попросил ее, сообщить госпоже Корсаковой, об его приезде. Жу-жу с недовольным вздохом, поднялась со скамейки, и, гордо вскинув голову, пошла за дом.
Как только гувернантка скрылась, мальчик забросил лук в клумбу георгинов, и подошел к Милорадову. Профессор сказал:
- Разрешите представиться, Милорадов Алексей Платонович.
- Александр Владимирович Корсаков, - серьезно сказал мальчик, и недовольно нахмурился, - Вы, новый мамин поклонник?
- Нет. Я приехал к Вашему кучеру Григорию Потемкину, – шутливо ответил профессор.
- К кучеру? А зачем? – продолжал допрашивать Саша.
- Хочу с ним поговорить.
- Поговорить? Он же не разговаривает! – удивился мальчик.
- И даже не мычит? – спросил профессор.
- А Вы, и мычание понимаете? И звериный язык понимаете? Вы из сказки? - глаза мальчика загорелись, синим огнем.
- Милый мой, мальчик. Я, профессор, и столько за свою жизнь, от студентов слышал мычание, что уже научился понимать и мычание, и вздохи, и отсутствие мысли, под бараньей черепной коробкой.
- Хорошо, что вы не мамин поклонник, - обрадовался Саша, и тут же нахмурился. К нему подлетела недовольная гувернантка. Она схватила его за руку и повела за дом.
Профессор пошел за ней, хотя Жу-жу, не сказала ему ни слова,
и он, так и не понял, согласна ли Ольга, принять его, или нет.
Тем не менее, гувернантка довела его до открытой веранды, улыбнулась ему, сделала книксен, и пошла с Сашей обратно в парк. Мальчик, несколько раз поворачивался, чтобы еще раз, посмотреть на человека, понимающего мычание.
Милорадов поднялся на веранду, увитую хмелем и уставленную вазонами с красными и белыми астрами. У Ольги уже были гости. Сергей Семенов сидел, закинув ногу на ногу, на бордовом бархатном диване и поигрывал резной тросточкой с золоченой инкрустацией. Ольга сидела за столом у самовара. На ее мраморной груди сверкало шикарное, бриллиантовое колье, а нежно-персиковое платье, так молодило ее, что выглядела она, сегодня, как восемнадцатилетняя барышня, одетая на первый бал.
Ольга встала из-за стола и дружелюбно пригласила профессора к столу. Бриллиантовое колье, вспыхнуло звездными искорками, и профессор невольно уставился на ее декольте. Именно там, затаился, самый крупный бриллиант. Корсакова улыбнулась профессору таинственной улыбкой Джоконды, а Семенов, недовольно нахмурившись, насмешливо сказал:
- Я думал, что профессора безвылазно сидят за столом и пишут научные трактаты.
- Профессора, тоже люди, и без знания современной жизни, написать что-либо невозможно. Иначе, научная работа, будет мертворожденная субстанция, оторванная от реалий жизни. Ведь, по большей части, меняются времена, а люди остаются прежними.
- И какие же знания, Вы получаете, разъезжая по соседкам помещицам? – саркастически спросил Семенов.
- Самые разные. Как преподаватель истории, уверяю Вас, что в жизни важны любые, даже маленькие мелочи. Бывает, из-за этих мелочей, рушатся империи и жизни людей.
Семенов открыл рот, чтобы сказать, еще какую-нибудь колкость, но вмешалась Ольга. Она побледнела, как мел, безвольно откинулась на спинку стула, и еле слышно прошептала:
- Извините. Мне что-то стало плохо. Наверно от жары.
Семенов забыл про трость, быстро встал с дивана и кинулся к Ольге. Профессор, оставаясь на месте, с тревогой посмотрел на женщину. Но ей уже стало лучше, лицо порозовело, и она опять выпрямилась.

На веранду, вошла неимоверно худая, чернявая горничная. Она неспешно расставила на столе чайные приборы для профессора. И он заметил, что горничная многозначительно посмотрела на Ольгу, и та, на, несколько минут, вышла с веранды.
Эти несколько минут, без хозяйки, профессор пил горячий чай, а Семенов, с грустным, скучающим видом барона Байрона, что так было модно у современной молодежи, смотрел на тульский самовар. И смотрел он, на него, с такой, непередаваемой тоской и грустью, что Милорадов подумал, что точно с таким же видом он смотрит на французский чайник и собор Парижской богоматери. Видно Семенов, был из тех людей, что скучают и тоскуют везде: и в аду, и в раю, и в Петербурге и в Париже.
Хозяйка вернулась, и завязался легкий приятный разговор. Семенов успокоился и включился в беседу. Через час,
Милорадов попросил Ольгу познакомить его с кучером Григорием Потемкиным. Он хотел бы воочию увидеть тезку светлейшего князя. Корсакова, мило улыбнулась, позвала чернявую горничную, и та, повела его в Потемкину.
Около конюшни, Милорадов увидел Ющенко, управляющего поместьем Семенова. Он наклонился к кучеру, ремонтировавшему коляску, и что-то ему говорил. По крайней мере, так это выглядело издали. Что здесь делал Ющенко, профессору было непонятно. Во время сенокоса, он должен был следить за работой в полях Семенова, а не болтать с немым кучером в поместье Ольги Корсаковой.
Профессор с горничной подошли к мужчинам. Милорадов поздоровался. Управляющий испуганно выпрямился, поздоровался с профессором, и его маленькие глазки забегали по сторонам, словно он выискивал в дальнем углу двора, кого-то знакомого. Профессор проследил за его взглядом, но кроме копошащихся в навозной куче кур, никого не заметил. Через минуту, сославшись, на какие-то дела, Ющенко торопливо ушел.
Кучер Потемкин, не обращая на них внимания, продолжал заниматься делом. Он ставил на старую, видавшие виды, коляску новую рессору. Горничная, ласково похлопала его по плечу, и мужчина, бросив дела, встал во весь рост. Зареченский Потемкин, был рыжевато-рус, бородат, молод и великолепно сложен, но его красивое лицо, было так мрачно и неподвижно, как будто он навсегда впал в черную меланхолию. Некоторое время, Милорадов пытался разными знаками и написанием слов в воздухе, поговорить с Потемкиным, но мужчина, продолжал смотреть на него угрюмым и недоброжелательным взглядом. Горничная за его спиной, принялась смеяться над его манипуляциями, и профессор, махнув рукой, пошел назад, к дому. По дороге, он оглянулся. Кучер Потемкин продолжал, угрюмо, как бык, смотреть ему вслед.
Милорадов вернулся на веранду. Корсакова и Семенов оживленно болтали и многозначительно переглядывались. Чувствуя себя здесь лишним, он вежливо откланялся, и, нехотя отправился домой.
Кучер Антон загорал в тени коляски. Увидев профессора, он живо вскочил, сел на козлы, и через минуту, они отправились домой. В отличие от Вани, новый кучер никуда не торопился, но и не заставлял, молодого Сивку- бурку, ехать черепашьим шагом. Болтать и петь песни, во все горло, он тоже не пытался, и профессор остался доволен новым кучером. Все-таки, управляющий Елисей Елизарович, умный и дельный молодой человек, недаром дядя, так высоко ценил его.
Мимо Милорадова тянулись широкие поля, цветущие луга, дикие островки лесов. Везде пели и летали птицы, стрекотали кузнечики, порхали бабочки, но профессору, почему-то было грустно, и он, печально смотрел на окружающую его красоту. Они выехали из леса на равнину, и Милорадов увидел удивительную картину. Пастух, пожилой мужчина, с огненно-рыжей бородой до колен, сидел на пне, у леса, и играл на дудочке. Из леса неспешно выходили коровы, и шли, на звук его дудочки. Все больше и больше коров, в хаотичном беспорядке, становилось вокруг него, и профессор, попросил кучера остановиться, чтобы увидеть все действие.
Вокруг пастуха, образовалось довольно большое стадо, мужчина пересчитал коров, и погнал их по дороге в деревню. Необычно длинная, почти до колен, огненно-рыжая борода колыхалась в такт его шагам. Все это выглядело, очень необычно, и удивительно. Милорадов поинтересовался у Антона, что это за чудо, и кучер, рассказал ему, удивительную историю.
Чтобы сохранить стадо и уберечь его от лесных зверей, каждый пастух должен заключить специальный договор с лешим, и называется, этот договор - отпуск. Для этого, в день святого Юрия, пастух берет красное яйцо, идет в полночь в лес и призывает лешего: « Лесной князь, выйди сюда, помоги моей беде, и я тебе удружу». Леший является, сопровождаемый сильной бурей, шумом деревьев и свистом ветра.
И начинается сговор. Леший за сохранение скотины старается запросить, как можно больше коров со стада, но пастух не соглашается, и обычно, леший выторговывает себе одну корову со стада. В ответ, пастух отдает лешему красное яйцо, и принимает какое-нибудь обязательство: не есть черных или красных ягод, не собирать грибов, не стричься, не бриться, не играть на гармошке, или не вступать в супружеские обязанности. И нарушать этот договор-отпуск, нельзя, иначе леший все стадо изведет, или пастуха хорошенько отдубасит, может даже до смерти.
Этот пастух, с длинной рыжей бородой, Володя, обещался лешему не стричь свою бороду, а за это, лесной князь пасет его коров. В лесу стадо разбредется, и сто пастухов за ними не уследят, а леший - самый хороший пастух. Он все видит и все слышит, и каждому лесному зверю – хозяин.
Заинтригованный этой языческой ворожбой, профессор спросил:
- А в это лето, леший уже взял себе корову, или еще нет?
- Нет, еще не забрал. Наверно леший, огненной бороды опасается. Вдруг в отместку, Володя лес бородой подожжет, - улыбнулся Антон.

Когда Милорадов подъехал к дому, было еще достаточно светло. Закат догорал последними красками, и край неба сиял редчайшим, бледно-изумрудным светом.
Милорадов, сразу же прошел на кухню. Ему не терпелось узнать, вернулся Ваня домой или нет. На кухне была только няня, и она, испуганно поглядывая на него, сообщила, что Ваня еще не вернулся, но завтра, или послезавтра, он обязательно вернется домой. В первый момент, профессор хотел узнать у няни, почему она так боится его, но потом, он махнул на все рукой. Если в этом доме решили, что он – настоящий Леший, то этих суеверных женщин, уже не переубедишь. И потом, это будет смешно и глупо, если он, скажет няне и Марфе: « Клянусь Вам! Я, не леший! Я человек!»
Милорадов сел за стол, взглянул на бумаги, и опешил - все его бумаги были перепутаны. У профессора была великолепная память. Его мозг, запоминал любую информацию, до мельчайших подробностей. Он помнил обложки, всех прочитанных им книг; мог, не открывая книгу, сказать на какой странице, та или иная цитата; он помнил имена и фамилии, всех своих студентов. И сейчас, мельком взглянув на стол, он мгновенно заметил, что все листы перепутаны, и четвертый лист, который он оставил лежать в центре стола, теперь переместился в левый угол.
Кто копался в его бумагах? Однозначно, это не Марфа. По словам кучера Антона, она не умеет написать, даже свое имя. Профессор, был уверен, что и старенькая няня, вряд ли умеет читать. Тогда, кто просматривал его записи? Может, это был Домовой?
Милорадов, вспомнил про потайной ящик в столе, и открыл его. Ящик был пуст. Все исчезло: и мешочек, с драгоценностями Трифона; и векселя Юрия Юхнова и Андрея Уланова; и пожелтевшее письмо, неизвестной Мишель.
Профессор сидел, облокотившись о стол, смотрел в окно на последние отблески заката, и в голове, складывались различные комбинации последних событий. Но пока безрезультата.
В комнату заглянула согбенная няня, и дрожащим голосом спросила:
- Алексей Платонович, приехал урядник Капустин. Вот хам, и невежда, притащился, на ночь глядя. Что ему сказать? Пусть заходит, или домой его отправить?»
Милорадов сказал няне, чтобы урядник прошел в кабинет, и она, нахмурившись, закрыла дверь
В комнату вошел Капустин - маленький, кругленький мужчина, с лысой, яйцеобразной головой, и носом картошкой. Он улыбнулся добродушной, простоватой улыбкой, и остановился у дверей, не зная, куда девать длинные, не по росту, руки. Профессор предложил ему сесть. Урядник плюхнулся в кресло, и напустил на себя грозный, командирский вид. И хотя, он, изо всех сил, старался выглядеть грозным и суровым, получалось у него это, плохо, и ненатурально. Капустин открыл рот, тихо прокашлялся, и грозно спросил:
- Говорят, Вы нашли сокровища Трифона?
- А кто, это говорит? – спросил профессор.
- Вы, тут не умничайте, это Вы, там в Питербурхе, начальник, а здесь я начальник: хочу, засужу, хочу, помилую, - гордо сказал Капустин, и задрал, нос картошкой, к потолку.
- Сначала, Вы мне скажете, кто Вам, это сказал, а потом мы поговорим о дальнейшем, - улыбнулся профессор.
- Вы обязаны сдать найденное сокровище государству! – упрямо сказал урядник.
- Может, это сокровище, у меня есть, а может, его у меня, нет. Но если, оно у меня есть, то я, отдам его в Зареченскую управу, под расписку, - туманно сказал Милорадов.
- Ладно, я согласен, - успокоился Капустин и добродушно добавил, - Только, Вы Алексей Платонович, не забудьте отдать сокровище в управу. Я буду за этим следить. Еще, я слышал, что Вашего дядю убили, поэтому расскажите мне все, а я сейчас же, начну искать убийцу, - с деловым видом сказал урядник.
- Я не могу понять, о чем Вы говорите. Прочитайте заключение доктора Грачева, и там ясно говорится, что мой дядя, умер, ударившись о край стола.
- А люди говорят, что его убили!
- Какие люди? Назовите их имена.
- Имена их, не могу назвать. ОНА мне сказала это, под большим секретом. Но если, Вы, скрываете случай убийства, то это наводит на разные нехорошие размышления.
- Какие размышления? – поинтересовался профессор.
- А может, это Вы убили вашего дядю, чтобы его поместьем овладеть.
- Очень интересная версия, а я слышал, что это Вы, убили моего дядю, - с улыбкой сказал Милорадов.
- Что!!! Да Вы!!! Да я!!! Да, что я могу с него получить? – Капустин покраснел, как бордовая брюссельская капуста, и вытер ладонью пот со лба.
- Теперь, мы с Вами, квиты - оба подозреваемые.
- Ну-ка, быстро говорите, кто убил Милорадова? – вскипел Капустин
- Хорошо, если Вы так хотите узнать, то неизвестные люди, имена которых, я держу в секрете, сообщили мне, что моего дядю убила русалка. Она, в последнее время, под его окном любила прогуливаться, и возможно, является преступницей,- протянул профессор.
- Так русалку не посадишь в острог, - расстроился урядник.
- А почему ее нельзя посадить? – спросил профессор.
- У нее ног нет, да и без воды она жить не может. Это что, ей надо в остроге пруд строить?
- Если русалка совершила злодеяние, она обязана ответить за содеянное преступление, по всей строгости Российской империи.
- Так, где же ее найдешь? Да я, и искать ее не буду. Мне еще жить охота. Так что мне написать в Заречье Павлу Петровичу. Убили Вашего дядю или нет?
- Пишите, по показаниям, неизвестных свидетелей, Милорадова Виктора Викторовича, убила русалка бронзовым канделябром.
- А если Павел Петрович, спросит, как русалка в усадьбу зашла, у нее же ног нет?
- А к нам теперь, иностранные русалки стали заплывать. У них есть крылья, как у стрекозы, и они могут перелетать, из речки в речку, - развел руками профессор.
- Ужас! Вот времена пошли, от своей нечисти, не знаем куда деваться, а тут еще всякие заморские поганки лезут. Скоро на Руси, русских чертей не останется, одни иностранцы будут. А, как Вы думаете, заморские русалки, с нашими-то, не подерутся? Иностранки-то, наглые девки, не то, что наши забитые девицы.
- Этот вопрос я еще не изучал. Скоро, я проведу научные исследования о зареченских русалках, и потом, сразу же, Вам сообщу результаты русалочьих исследований.
- Только, Вы не забудьте потом, мне сообщить свои научные думы, - напомнил урядник, и хитро, словно сообщнику, подмигнул.
- Не забуду, - ласково сказал профессор, и быстренько выпроводил урядника Капустина, родственника Вани, из кабинета.
После ухода Капустина, Милорадов почувствовал, что на сегодня приключений, и дураков, с него хватит. Он закрыл кабинет на ключ, и прошел в спальню.
Профессор лег в постель, закрыл глаза и полусонно подумал, что сегодня, няня не принесла ему теплого парного молока, и поэтому бедному домовому, придется остаться голодным. И чтобы, домовой, совсем не умер с голода, придется завтра профессору, заехать в деревенскую церковь. Тогда, все подозрения с него будут сняты. Иначе, скоро все окрестные жители, будут убегать от него, как от лешего, и все причины для этого есть. Он, странным образом, вышел живым с Лебединого болота, и кикимора Варвара, ловит его на каждом лесном перекрестке.
Милорадов проснулся посреди ночи от какого-то странного стука, как будто кто-то, бросал камешки в стекло. Он поднялся с постели и выглянул в окно. За окном сияла луна, черные деревья колыхались от порывов ночного ветра, и он не сразу заметил, в этом сумрачном сплетении черных, двигающихся теней, еле различимую высокую фигуру в белом платье с длинными развевающимися темными волосами. Почти призрачная, белая тень русалки плавно скользила по парку, будто плыла, от дома, вниз к реке. Профессор тихо открыл окно, и громко заухал, как филин. Этому его научил, один из его студентов, бедный попович Шабельский, из глухого Симбирского уезда.
Жуткий, дикий крик филина, пронесся по парку, и фигура в белом платье, стремительно полетела к реке. И полетела она, в буквальном смысле. Белая тень приподнялась над землей, взмыла вверх, долетела до реки и камнем упала в омут. Профессор закрыл окно, и невидящими глазами посмотрел на небо. Ночная туча, словно змей Горыныч, быстро заглатывала серебристую луну, и скоро, бледный диск, исчез у тучи в пасти. За окном раздался громовой раскат, черное небо расколола ярко-синяя молния, на землю хлынул сильный ливень, и мир погрузился во мрак. Милорадов в потемках, зажег свечу, задвинул шторы, и пошел на кухню. Ему страшно захотелось выпить молока. Он шел по коридору, в какой-то из комнат, тихо скрипнула дверь, и послышались тихие, крадущиеся шаги. Профессор оглянулся, но слабый свет свечи, освещал лишь маленькое пространство вокруг него. Все остальное тонуло в непроницаемом мраке. Шаги затихли, но на всякий случай, профессор пошел дальше, постоянно оглядываясь.
На кухне он выпил большую кружку молока, и налил полстакана для домового. Он давно догадался, кто этот домовой, и как-нибудь надо проверить свою догадку. Но сегодня ночью, он не собирался караулить его.
Профессор вернулся в спальню, дождь громко стучал по стеклу, как будто кто-то просился в дом. Профессор поежился, закрыл дверь на ключ, поставил полстакана молока на столик, потушил догорающую свечку, и лег в мягкую пуховую перину.
С постели он взмыл в небо, и полетел на берег хрустальной Прони. Он обогнал луну, звезды, и молочная речка с кисельными берегами, приняла его с распростертыми объятиями. Светлое чувство тихой, умиротворяющей радости, не покидала его, весь этот сон. Прекрасная русалка, с улыбкой Джоконды, опять приставала к нему, и опять, в самый интересный момент, появилась его покойная жена Наталья. Она была в белоснежном сияющем платье, окутывающем ее, словно облако.
Но в этот раз, профессору, почему-то не было стыдно того, что жена поймала его с другой женщиной. Он прекратил обнимать русалку, повернулся к жене, и мягко посоветовал ей, отдыхать спокойно в раю, а не гулять ночами по земле. Ночная земля – очень опасное место для прогулок, и он, из-за ее ночных путешествий, уже стал волноваться за ее жизнь и здоровье. Умница - жена, сразу поняла, ход его мыслей, согласно кивнула головой и белым, сияющим облаком, взмыла вверх. Сияющее облако, растворилось в звездном поле. По небу, словно гусеница, поползла тяжелая черная туча, и скоро, она закрыла собой: и звезды, и речку, и русалку. Вокруг профессора, опять был полный мрак. Ему стало невыносимо жутко, и он проснулся. Но и здесь, его окружал полный мрак. Он вздохнул, вспомнив приятный сон, и подумал, что опять Наталья добилась своего. Впрочем, его упрямая жена, всегда добивалась своего, и видимо, даже на том свете, она не изменила своих привычек.

Четвертый день

Профессор встал рано. Полстакана молока, опять было выпито. Он сходил на кухню выпил стакан парного молока, и чтобы никто не успел его отвлечь от работы, сразу же прошел в кабинет. В кабинете открыл окно, и свежий утренний ветер, вместе с птичьими трелями, наполнил комнату ароматом медовых трав. В парке было влажно, ночью прошел дождь. Рассвет только вступал в свои права, и край неба, осветился бледным золотистым светом. Милорадов разложил бумаги, взял перо и, как говорится в « Слове о полку Игореве» - «растекся мыслию по древу».

Описывая жизнь и деяния Григория Потемкина, нельзя не коснуться и жизни русской императрицы Екатерины 2.
«В августе, окруженная свитой, Екатерина скакала в окрестностях Царского села… Наконец она загнала свою кавалькаду в глухое урочище, где на болоте росли нежные кувшинки. Екатерина даже приподнялась в седле, восхищенная ими:
- Боже, какие прелестные лилии… Правда?
Все мужчины дружно согласились, что цветы красивы, но похвалой и ограничились. Потемкин же спрыгнул с коня, по самое горло забрался в трясину, булькающую пузырями. Рвал и рвал сочные бутоны для любимой женщины. Целый ворох кувшинок протянул Екатерине в седло, и она, благодарная, воскликнула:
- Ваши кувшинки дороже всяких бриллиантов!
…Свита, терзая коней шпорами, бросилась нагонять самодержавную амазонку. Потемкин же с ног до головы облепленный омерзительной тиной, рысцой трусил в отдалении».
\ Пикуль стр. 178 - 1 том

Профессор так увлекся работой, что, несмотря на все уговоры Марфы, не морить себя голодом, а хорошенько покушать, вышел из кабинета, лишь к обеду.
Милорадов прошел в столовую. В столовой пахло жареным мясом. Старенькая няня, согнувшись, поливала разноцветные фикусы в дубовых кадках. Профессор подошел к окну и посмотрел на искрящуюся речку. В столовую вошла нарядная Марфа, и Татьяна Ивановна, не поднимая глаз, вышла из столовой. Марфа покрутилась перед профессором, показала свое слишком глубокое декольте, посверкала позолоченным медальоном - бабочка, из горного хрусталя, и, наконец-то принялась накрывать на стол. Ставя на стол жаркое из свинины, она в сердцах сказала:
- Вот старая ведьма! Строит из себя бедную, несчастную старушку, а сам настоящая баба-Яга.
- Не говорите ерунды, – сказал профессор, садясь за стол.
- Я говорю ерунду! Татьяна Ивановна постоянно ворожбой занимается, то травки заваривает, то осиновые ветки жжет, а однажды я видела, как она осиновый кол, в лесу делала. Срубила осину, обтесала ее и домой понесла – настоящая ведьма.
- А зачем ей осиновый кол?
- А чтобы, кого-нибудь на тот свет отправить. Если осиновый кол под кровать человеку положишь, то он, скоро богу душу отдаст. Наверно она и Виктора, на тот свет отправила.
- Перестаньте чушь городить, - возмутился профессор.
- Все я молчу. Молчу, как рыба. Только, попомните мои слова, няня – настоящая ведьма, - отчеканила Марфа, и, взмахнув яркой цветастой юбкой, ушла на кухню.
- А Ваня вернулся? - крикнул в открытую дверь кухни Милорадов.
Марфа вернулась в столовую, и, приподняв грудь с глубоким декольте, обиженно сказала:
- Вы же мне приказали молчать.
- Я сказал Вам, не говорить гадости о людях. Я этого не люблю!
А теперь, я хочу у Вас узнать, Ваня вернулся?
- Нет, не вернулся, но говорят, его видели у Никодима в Заречье.
- Неужели Никодим дружит с Ваней? – удивился профессор.
- Нет, не дружит. Разве будет Никодим с таким дурачком дружить. Наверно люди, просто языками треплют. В тот раз говорили, что видели Ваню у Ольги Корсаковой. Вот люди, брешут! Станет, эта заносчивая помещица, с Ванькой водиться.
- А Вы, Марфа, как думаете, где Ваня бродит?
- Не знаю. Я же за ним не слежу, и где он бродит, не интересуюсь. Мне некогда, как ему, по глухим лесам бродить. На мне весь дом держится, и шастать мне на Лебединое озеро, как Ваньке, некогда. Надо Елисею сказать, чтобы он еще служанку нанял. Я не двужильная.
Марфа ушла на кухню, загремела кринками и сковородками, потом вышла и спросила:
- А, правда, говорят, что Вы много книг, во время умственного сидения написали?
Профессор кивнул головой, и Марфа посмотрела на него, с великим уважением. Милорадов пообедал и вернулся в кабинет. В открытое окно вливался горячий раскаленный воздух, и писать уже не хотелось. Он вспомнил про сокровища Трифона, которые ему надо отдать в управу и настроение у него испортилось. Где же искать эти сокровища? Для начала, он решил съездить к Юхновым и Вишневским. Именно Юлия и Николай, знали о них. Может быть, он узнает, кому они успели рассказать про этот драгоценный мешочек Трифона. Если же, они никому не рассказывали, то это наводит на определенные размышления.
Прежде чем отправляться к Вишневским, Милорадов вышел в парк и мысленно провел траекторию, по которой вчера ночью двигалась русалка. Пока он обследовал эту территорию, няня и Марфа, странно на него поглядывая, несколько раз прошли мимо. Видно, их заинтересовало, что ищет в парке, этот странный профессор. Милорадов напрасно потратил время, и никаких следов прогулки русалки, найти не удалось. А ведь, эта белая тень пробегала над цветочной клумбой, но ни один цветок не был сломан. Профессор сорвал крупный белый георгин, и решил закончить свои исследования у реки, где вчера ночью, русалка опустилась в воду. Он прошел к Проне, встал на край высокого, обрывистого берега и бросил сорванный георгин в бурлящую воду.
Белый цветок закружился в круговороте, и скоро его затянуло под воду. Марфа была права, здесь был омут. Профессор повернулся к дому и увидел, как Марфа и няня, прячась с разных сторон, наблюдают за его действиями.

Профессор оставил загадку о русалке на будущее, и пошел к конюшне. Антон быстро запряг сиво-бурого жеребца, и Милорадов отправился в путь. Сивка-бурка бежал легко, и чувствовалось, что поездка, доставляет ему настоящее лошадиное удовольствие. Кучер, был таким же молчаливым, как и вчера. Не доезжая, до Семеновки, Милорадов увидел коляску Никодима, она свернула в сторону поместья Корсаковой.
В деревне, профессор попросил Антона довезти его до церкви, ему надо помолиться, и кучер удивленно посмотрел на него.
Милорадов спросил кучера, чему он удивляется, но Антон, молча пожал плечами, и объяснять ничего не стал.
Профессор, в церковь ходил редко, только по великим праздникам, в последний раз он был в Петропавловском соборе на Пасху, но сейчас, ему надо было реабилитироваться перед няней, Марфой, местными помещицами, и всем деревенским сообществом. Разыскивать убийцу дяди, в образе профессора, будет намного легче, чем в образе лешего. С профессорами, люди, почему-то охотнее общаются.
Белоснежная церковь стояла на окраине деревни, на высоком холме. За церковью виднелось кладбище, загороженное от коров, невысокой изгородью, и одна могила самоубийцы, без креста, ютилась за забором в чистом поле. Старая лошадь щипала траву на этот могильном холмике, и маленький мальчонка, отгонял ее хворостиной и криками.
Милорадов поднялся к церкви по деревянной лестнице, перекрестился, и только теперь заметил, что на дубовой двери висит огромный амбарный замок, времен Ивана Грозного. Он повернулся к кучеру, и спросил, как ему найти батюшку, чтобы он открыл хоть на полчаса церковь. Антон, почесал затылок, и объяснил, что во время сенокоса, церковь всегда закрыта. Многодетный батюшка Петр, вместе с семьей, готовит сено на зиму, у него две лошади и три коровы, а на деревенских пожертвованиях сильно не разжиреешь. К тому, же открывать церковь в сенокос, бесполезный труд. Крестьянам, в летнюю пору, не до молитвы, и молиться они будут зимой, когда будет свободное время.
Милорадов выслушал объяснение, еще раз перекрестился, и спустился по лестнице. У коляски уже собралась толпа деревенских ребятишек. Они издали смотрели на профессора как на диковинного павлина. Профессор сел в коляску, и сказал кучеру ехать к Вишневским.

Усадьба Вишневских была старая и ветхая. Забор из белого ноздреватого камня уже давно обвалился местами. В ворота был виден просторный двор, поросший бурьяном, и старый большой барский дом с высокою крышей, рыжей от ржавчины. От прежних цветников уцелели только пионы и маки, которые поднимали из травы, свои красные и белые головки. Гипсовая статуя Афины Паллады, безносая и с отбитой рукой, выглядывала из-за молоденького клена, и Милорадов был уверен, что Афина, ждет, не дождется, того времени, когда разросшийся клен, прикроет ее изуродованное тело.
С левой стороны дома, стоял флигель для слуг, в два окна, одно из окон было забито досками, на углу флигеля висело на веревке белье. Рыжая корова с теленком, бродили по двору и щипали траву.
Профессор направился к усадьбе. Двери и окна были открыты настежь, но у него было такое, ощущение, что в этом доме давно никто не живет, а корова и белье театральный антураж. Но профессор вошел в открытую дверь, и почувствовал запах жареного лука.
Милорадов остановился на пороге, и в надежде, что его услышат, громко поздоровался в пустоту. Здороваться ему пришлось три раза. После третьего «Здравствуйте», к нему вышла полная, старая женщина, в черной ободранной шляпке, и в черном, вышедшем из моды платье. Она остановилась посреди прихожей, и испуганно посмотрела на гостя. Милорадов представился и приветливо улыбнулся, но женщина продолжала смотреть на него испуганно-страдающим взглядом. Он уже хотел уйти, но в дом вошла Клеопатра. Она обогнула его, широкими быстрыми шагами, остановилась напротив, тряхнула своей революционной головой, с черными короткими кудряшками и, на удивление профессора, приветливо поздоровалась.
Профессор объяснил Клеопатре, что ему нужен Николай, и она строго приказала маменьке, сходить за Николаем.надежда Дмитриевна, осторожно, с опаской, обошла Милорадова и вышла из дома.
Клеопатра, одетая в летнее ситцевое, почти деревенское, коротковатое платье, пригласила его в столовую, сопровождая свое приглашение словами, что она будет его развлекать, пока не придет брат.
В большой столовой, все было загромождено старинной мебелью, из красного дерева. На стенах висели старинные, выцветшие гравюры с видами Венеции, а на окне желтела полузасохшая герань.
Здесь было грязно и бедно. Клеопатра, обвела столовую рукой, и виновато пояснила профессору, что ей, убираться некогда - она помогает доктору Грачеву в больнице, маменька тяжело болеет, а одна кухарка, с уборкой дома не справляется. Но скоро, все в этом доме изменится. Николай занялся вместе с Никодимом коммерцией, и скоро, брат выкупит большую часть родового имения, а потом займется обновлением усадьбы.
Профессор посмотрел на ее, более короткое, чем у других платье; короткую мужскую стрижку, и поинтересовался у Клеопатры, какой революционный кружок она посещает. Интересуется он этим, только из познавательных целей. В Санкт-Петербурге полно студенческих революционных кружков, больших и маленьких, и его интересует, какой из этих кружков, достиг дремучей Зареченской провинции.
Клеопатра разозлилась, и выпрямилась на стуле, как струна:
- Почему меня все читают революционеркой? Я всего лишь хочу, чтобы у женщин были равные права с мужчинами. Почему женщины не могут быть судьями, председателями управы, служащими в конторе, представителем в парламенте? Скажите мне, профессор, чем мы хуже мужчин? У нас тоже есть руки и мозги.
- У женщин нет образования.
- У НАС нет образования, потому что у нас нет ПРАВА получить образование, - воскликнула Клеопатра и нахмурилась.
- Гм… извините меня, дорогая Клеопатра, но я смею думать, что женщины должны заниматься воспитанием детей, что дано им самой природой. И еще, я смею думать, что мужчины более умны, чем женщины, и это тоже дано мужчине природой.
- Вы говорите, что Вы, мужчины более умны, а у нас ума, как у курицы? Вспомните профессор, так же говорили о неграх, до их освобождения, а теперь, и среди бывших рабов, есть высокообразованные люди. Знаете, я иногда чувствую себя настоящим негром, рабом. Ну почему я не родилась мужчиной? Я хочу стать врачом, лечить людей, спасать их, помогать им, но я женщина, и поэтому не могу поступить в медицинский университет! – зло сказала Клеопатра.
- Вы, же, закончили курсы, сестер милосердия, и помогаете доктору Грачеву спасать людей, - утешительно сказал профессор.
- Это совсем не то! Я все равно не доктор! Меня никто не воспринимает всерьез. Я приезжаю к больному, даю им советы, как лечить это заболевание, родственники кивают головой и ничего не делают. Потом они едут к доктору, Грачев им говорит то же самое, и лишь тогда они начинают лечить больного.
- Неужели все Ваши больные так поступают? – не поверил Милорадов.
- Не все, но многие. Почему-то мужчины, больше доверяют мне, как специалисту. Смешно сказать, но именно женщины, воспринимают меня, как что-то ненастоящее, бутафорское, - усмехнулась Клеопатра.
- А Вы попробуйте, отрастить длинные волосы, и надеть длинную юбку, - посоветовал профессор.
- При чем здесь короткая юбка и мои волосы? – Клеопатра, недовольно поджала полные яркие губы, и провела по черным кудряшкам узкой рукой.
- Моя милая Клеопатра, если Вы, допустим, заболеете, и к Вам придет профессор медицины, в брюках по колено, и с женской косой, Вы будете доверять советам этого медицинского светила?
Клеопатра наморщила лоб и рассмеялась:
- Вы думаете, что женщины мне не доверяют, из-за моего странного вида?
- Да, я подозреваю, что это именно так. Я даже думаю, что многие женщины думают, что Ваша короткая юбка, это способ очаровать их мужей. И поэтому они Вам не доверяют. Изначально! - объяснил профессор.
Клеопатра резко встала, прошлась по комнате и твердо заявила:
- Нет, Вы не правы. Женщины думают, что я ничего не понимаю в медицине. Я уверена в этом!
- Клеопатра, я думаю, у Вас в деревне есть местная бабушка, которая лечит деревенских баб заговорами и травами.
- Да есть такая, баба Вера. Многие считают ее настоящей ведьмой.
- А деревенские женщины доверяют ее лечению? – спросил профессор.
- Доверяют, и еще как. У Веры посетительниц, больше, чем у Антона Грачева, хотя лечение в его больнице, намного полезнее, и менее смертельно.
-А теперь задумайтесь Клеопатра, почему безграмотной ведьме бабе Вере доверяют, а образованной сестре милосердия, дворянке Клеопатре не доверяют?
Клеопатра задумалась, прищурила карие глаза, и неуверенно пробормотала:
- Может быть, Вы в чем-то правы.
В столовую вошел хмурый Николай Вишневский, сквозь зубы поздоровался с профессором и сел за стол. Его мать, Надежда Дмитриевна, вошла следом за ним, низко опустив голову. Она присела на краешке стола и вздохнула. Клеопатра расцвела, увидев брата, и весело крикнула кухарке, чтобы та накрывала на стол. Кухарка, старая и непомерно толстая баба, принялась с ворчаньем накрывать на стол.
Обед был плохой. Подали рыбный пирог с пережаренным луком и молочный суп. Во время обеда, Вишневский, делал вид, что в упор не видит профессора. Клеопатра, наоборот, изо всех сил пыталась развлечь гостя, и завела ученый разговор. Ее интересовало: правда ли, что на солнце обнаружили пятна, и что это за пятна. А правда ли, астрономы думают, что за планетой Уран есть еще одна неизвестная планета. А правду говорят, что на луне живут люди, и называются они лунатики. Милорадов не был силен в астрономии, и в жизни на других планетах тем более.
Но он, попытался, ответить на эти замысловатые астрономические вопросы. Единственное, о ком он никогда не слышал, и не читал, это о жителях луны - лунатиках. В чем, он честно признался Клеопатре, и та удивленно сказала ему, что эту статью она читала в «Русском астрономе», и очень бы хотела увидеть жителей луны. Теперь она, каждый вечер смотрит на луну, и пытается представить себе облик этих лунатиков.
Надежда Дмитриевна, почти не притронулась к еде. Она все время, смотрела на Милорадова, и как-то странно подмигивала, словно намекала ему на что-то. Николай заметил ее подмигивания, прикусил губу и недовольно посмотрел на мать. Надежда Дмитриевна опустила голову, и стала вертеть старинную серебряную ложку в руке. Ложка упала на пол. Все, кроме профессора, вздрогнули, и посмотрели на дверь.
Профессор доел молочный суп, и спросил Клеопатру:
- Клеопатра, Вы не знаете местную помещицу, по имени Мишель?
- В первый раз слышу. Мишель… Мишель. Нет, никогда не слышала это имя, - задумчиво ответила Клеопатра.
- А я знаю Мишель, - неожиданно сказала Надежда Дмитриевна и подмигнула Милорадову.
Николай поморщился, и грубо оборвал мать:
- Маменька, перестаньте молоть чушь, и позорить нас с Клеопатрой. Алексей Платонович, не слушайте ее. У нас никогда не было помещицы Мишель.
Профессор, все же спросил Надежду Дмитриевну:
- Вы знали Мишель? И кто же она?
- А я забыла. Только что помнила, а Коленька крикнул, и я забыла, - виновато сказала мать, и подмигнула профессору.
- Опять я виноват! Мама! У нас никогда не было помещицы Мишель, и гувернанток с таким именем, тоже не было, - поморщился Николай.
- А Маша, вместо Мишель подойдет, - встряла Клеопатра.
- Маша и Мишель, похожи, друг на друга, как мышка на вермишель, - вздохнул Николай.
- А кто такая Маша? – спросил профессор.
- Это покойная сестра Глафиры. Она умерла в девятнадцать лет от оспы. Люди говорят, Маша была писаная красавица, – объяснила Клеопатра.
- Давно это было?
- Около двадцати лет назад. А почему она вас интересует? – спросила Клеопатра.
- А тебе какое дело! Сколько раз тебе говорил, не лезь в мужские дела! - оборвал ее Николай, и Клеопатра обиженно поджала полные губы. Надежда Дмитриевна обвела детей горестным взглядом, вздохнула и тихо сказала:
- И зачем я убила мужа. Без него теперь не дом, а зверинец.
Вишневский, резко отставил молочный суп, встал из-за стола и предложил профессору прогуляться. Они молча вышли из пыльного душного дома, и высокий Николай широкими шагами пошел за дом.
Позади большого дома был старый запущенный сад, заглушенный бурьяном и кустарником, но около дома, часть сада была ухожена. Здесь росли вишни и раскидистые яблони, закрепленные подпорками. Сад все больше, редея, спускался к реке, поросшей камышом и ивняком. На пологом берегу, стояла ветхая разломанная беседка и новая длинная скамейка. На воде гладкой, как зеркало ходили круги, да вздрагивали речные лилии, потревоженные рыбой. По ту сторону реки, сердито шумела мельница, и громко квакали лягушки.
Николай сел на скамью и уставился на песчаную отмель, где суетились стайки мальков. Милорадов присел рядом с Вишневским. Над белыми водяными лилиями, мелькали сотни зеленых и голубых стрекоз. Они зависали над лилиями, и их прозрачные крылья светились под солнцем радужными искорками.
Вишневский, продолжая глядеть в воду, раздраженно сказал:
- Иду домой как на каторгу. Мама совсем с ума сошла. Как отец застрелился, так она всем теперь рассказывает, что это она его убила. Иногда со стыда не знаешь куда деваться. И у сестренки, тоже в голове ветер. Я люблю, Клеопатру, но ее революционные идеи, мне неприятны. Остриглась, как мужик, и всем доказывает, что это очень удобно, красиво и гигиенично. А ее короткие юбки, вообще меня бесят, как будто у нас денег нет, купить ей платье длиннее. И опять у нее, отговорки - в короткой юбке, видите ли, удобно ездить на велосипеде и гулять по полям. Извините, что я вроде бы жалуюсь Вам, но иногда нет уже сил, все это терпеть.
- Да, да, я Вас понимаю. У каждого бывают проблемы в семье, так устроен этот мир. Даже Библия – сборник семейных и государственных неурядиц. Но я приехал к Вам, по другому поводу. Вы кому-нибудь говорили о драгоценностях найденных на Княжеском острове?
- Никому не говорил. Я прекрасно понимаю, что рассказывать о них, значит подвергать Вашу жизнь опасности. А что случилось?
- У меня, их украли, - вздохнул профессор.
- Украли? Может Юлия, кому-нибудь проболталась. Она, как и ее мать, не умеет хранить секреты.
Милорадов встал со скамьи, простился с Николаем и пошел к коляске. Вишневский остался сидеть на скамье.
У коляски бродила Надежда Дмитриевна, и кучер, поглядывая на нее с опаской, следил за каждым ее движением. Увидев профессора, Надежда Дмитриевна с улыбкой пошла к нему навстречу. Из дома выскочила Клеопатра, схватила маменьку под руку и, почти насильно, повела ее домой. Надежда Дмитриевна, упираясь, оборачивалась на ходу и подмигивала профессору.

По дороге к Юхновым, Милорадов поинтересовался у Антона, что говорят люди о Надежде Дмитриевне. Кучер, не поворачиваясь к профессору, сказал, что он не слушает, что говорят люди. И с Надеждой Дмитриевной не общается, и ничего о ней сказать не может.
Усадьба Юхновых была небольшая, старая, прочная, окруженная столетними березами и вековыми липами. Надворных построек в усадьбе было множество, и все они, точно слиты из темных дубовых бревен, покрытых соломенными крышами. Деревянный дом стоял во главе двора, у самого сада. Дом был невелик, приземист, под необыкновенно высокой, громоздкой соломенной крышей. Передний фасад из-за этой крыши, представлялся каким-то сказочным грибом-боровиком. Окна, были сделаны на итальянский манер - витраж, составленный из красного, синего и зеленого стекла. По бокам дома, высились два высоких крыльца, с резными дубовыми колоннами, на фронтоне ворковали белые голуби. По двору бегали две русские борзые и целый выводок щенят, бестолково крутящихся около борзой.
Когда коляска въехала во двор, Глафира в домашнем льняном платье тискала и целовала, самого маленького щенка. Увидев профессора, она поставила щенка на траву, и с радостной улыбкой поспешила к профессору.
Хозяйка, беспрестанно весело болтая, завела его в дом, провела в гостиную, и предложила ему, подождать, когда она приведет себя в порядок. Из-за его неожиданного приезда, она не «ком иль фо».
В доме стоял запах сушеного липового цвета и зеленых яблок. Во всех комнатах, из-за деревьев, и цветных витражных окон, было прохладно и сумрачно. Всюду гулкая тишина и стерильная чистота. У Милорадова создалось ощущение, что все убранство дома, перешло Глафире, от ее прапрабабки. И теперь любую вещь: столы с инкрустацией, зеркала в узеньких золотых рамах, немецкие фарфоровые статуэтки, и многое другое, можно смело отдавать в любой музей мира. А ведь было время, когда это были обычные вещи провинциального уклада поместных дворян.
Окна в гостиной были открыты в сад, разросшаяся вишня, словно штора, прикрывала густой листвой окно. Неожиданно, профессор услышал из сада голос, невидимой Юлии:
- Я все расскажу маме! И не надейся, что ты будешь дальше это вытворять. Это в твоих же, интересах, иначе ты так и пропадешь в этом болоте.
Ей никто не ответил, или ответил так тихо, что профессор, как не прислушивался, ничего уловить не мог. Он тихо подошел к окну, и пытаясь увидеть с кем разговаривает девушка, раздвинул ветки, но густая листва закрывала обзор.
Глафира вернулась в гостиную в золотистом парчовом платье, на пышную грудь, она приколола золотую змейку, украшенную изумрудами. Хозяйка схватила его за руку, и, не слушая никаких отговорок профессора, повела его в столовую.
За длинным столом сидели Юлия и Юрий, и выглядели они так, как будто только что сильно поссорились. Юлия обиженно надула губки, и накручивала светлый завитый локон на палец. Юрий невидящими глазами смотрел в сад, и нервно постукивал длинным пальцем по красной шелковой скатерти. С приходом матери, столовая наполнилась шумом, веселой болтовней, и Юлия, с большим энтузиазмом, включилась в суматошную игру – «развлеки гостя».
Обед у Глафиры был превосходен: розовая ветчина с горошком, фаршированная курица, копченая индюшка, французские маринады, красный квас и слабоалкогольная медовуха в высоком хрустальном графине. Хозяйка налила профессору янтарную медовуху в хрустальный бокал, для поднятия аппетита, и заставила его выпить. Из окна веяло бодрой лесной прохладой, и скоро, хмельная медовуха, унесла профессора в легкий приятный мир, расслабленного спокойствия.

После обеда Глафира повела профессора в вишневый сад. В саду, на круглой светлой поляне, поросшей лесными цветами, стояла большая беседка, выкрашенная в красный цвет. Хозяйка завела его в тень беседки, усадила на скамью, села напротив него, и с горящими глазами, спросила профессора:
- Вам понравилась семейка Вишневских? Странная семейка, не правда ли? И в этот бедлам, моя доченька, хочет войти. Ужас! Кошмар! Какой мезальянс!
- Я поражен, Глафира Георгиевна, вашими телепатическими способностями. Насколько я помню, по дороге к Вам, я не встретил ни одного конного человека, а пешие, никак не могли обогнать мою коляску. А как, Вы, узнали, что я заезжал к Вишневским?
- Не расскажу – это секрет. Я люблю таинственность. Пусть, петербургский профессор гадает, каким образом, я об этом узнала, - довольно сказала Глафира, и подмигнула.
- Хорошо. Сегодня весь вечер, я буду гадать, как Вы, так быстро узнаете окрестные новости, - добродушно засмеялся профессор.
Ободренная, его смехом, Глафира пригладила высокую прическу, и взволнованно продолжила:
- Вишневские - это ужасная, страшная семейка. Исчадие ада! Надежда Дмитриевна – настоящая сумашедшая, и всем в округе, рассказывает, что это она застрелила мужа. А вдруг, она и правда застрелила своего мужа? Там очень темная история. Нашему Грачеву заплати, и он тебе напишет, что больной умер от гренландской чумы. Может быть, она и правда, мужа застрелила, а потом застрелит и мою дочь.
Ее дочь, Клеопатра, еще хуже мамочки. Она сумашедшая революционерка. Представляете профессор, она мечтает стать мужчиной и пойти учиться на доктора. Женщина хочет стать мужчиной! Ужас!!! Как мне жаль, мою бедную девочку. Если Юлия выйдет за Николая, она всю жизнь будет жить с этой ненормальной Клеопатрой, потому что, эту революционную страшилку, никто никогда не возьмет замуж.
- Клеопатра, не такая уж страшная. Красотой не блещет, но она приятная девушка, - заступился за нее профессор.
- Вы говорите, она красивая! Клеопатра - высокая дылда; губы у нее, как крестьянские вареники; прическа, как у мужика; она носит короткие развратные юбки. Такие юбки, даже гулящие женщины не носят! И, Вы, просвещенный, ученый человек, столичный профессор, ее защищаете!
- В столице тоже встречаются революционерки, и я отношусь к ним терпимо. Видимо Клеопатра по натуре лидер, а лидеры всегда идут впереди, не обращая внимания, на общепринятое мнение.
- А что это такое лидер? Новая революционная идея? Или новая иезуитская секта?
- Лидер – это человек идущий впереди. Без лидеров, мы бы до сих пор сидели на пальме.
- Понятно. Лидер – это пастух, который ведет баранов к Лебединому болоту.
Профессор громко расхохотался, и подумал, что с милой Глафирой никогда не бывает скучно. Хотя, в принципе, Глафира, по своей натуре, тоже лидер, только цели ее маленькие, сиюминутные, и направлены они, строго на свою семью. А сбор окрестных новостей - это ее маленькое, вполне професиональное развлечение.
Глафира с улыбкой подождала, пока профессор посмеется, и вновь продолжила:
Я уверена, Клеопатру никто не возьмет замуж. Она останется старой девой. Хотя она, уже сейчас старая дева. Клеопатра любит без ума Антона Грачева. Умора! Антоний и Клеопатра. Клеопатра на голову выше Антония! Поэтому Антон ухаживает за Ольгой, и кто знает, может быть, Ольга выйдет за него. Но самое интересное, несмотря на то, что Ольга – ее соперница, Клеопатра постоянно крутится в поместье Корсаковой и дружит с ней.
Николай, тоже не подарок. Я его терпеть не могу. Он люто ненавидит всю свою семейку, и два раза пытался уехать от них в Аргентину. Но поездка сорвалась. В первый раз, Надежда Дмитриевна, неожиданно заболела лихорадкой, и все думали, что она вот-вот умрет. А во второй раз, она сбежала на Лебединое озеро. Ее везде искали, никто не знал где она, пока Ваш кучер Ваня, не привел ее с Лебединого озера.
Это не семья, а ужас! Не знаю, как мне отговорить Юлию. Помогите мне, я глупая, деревенская помещица, может быть, Вы, как ученый столичный профессор подскажете мне, что мне с ней делать?
Профессор растерялся, семейные проблемы он никогда не исследовал. Но Глафира смотрела на него, такими жалобными, страдальческими глазами, что он осмелился мягко посоветовать ей, не мешать Юлии, устраивать свою жизнь. Какого бы хорошего мужа она ей не нашла, дочь всю жизнь будет сожалеть о Николае, и проклинать мать.
Глафира нахмурилась, печально вздохнула, но через несколько секунд, неожиданно спросила:
- Вы уже нашли убийцу Вашего дяди?
- Еще нет.
- А Марфа Вам ничего не говорила? – поинтересовалась Глафира и наклонилась поближе к профессору.
- А что она должна была мне сказать?
- Да так ничего. Это я, не подумав, сказала. А Вы, не знаете, Семенов собирается уезжать во Францию, или он уже решил на родине остаться?
- Я не интересовался этим вопросом, - пожал плечами профессор.
Глафира бросила быстрый взгляд за спину профессора и, как будто кому-то улыбнулась. Милорадов обернулся, но за его спиной никого не было. Лишь листочки колыхались от легкого ветерка. Хозяйка весело рассмеялась, и продолжила:
- Мне кажется, Семенов передумал уезжать. Он по уши влюбился в Ольгу. Я еще на дне рождении Корсаковой заметила, как он на нее посмотрел, как будто его громом поразило. Теперь, он целые дни проводит у нее, вместо того, чтобы обратить внимание на мою красавицу Юленьку. Алексей Платонович, скажите мне, как ученый мужчина, что мужчины находят в Корсаковой. В ней же ничего красивого нет? Обычная невзрачная женщина, и улыбается она, как-то странно. Вы заметили?
- У Корсаковой есть шарм и у нее прекрасная улыбка. Такая улыбка очень нравится мужчинам, - улыбнулся профессор, и продолжил,
- Глафира Георгиевна, я бы хотел поговорить с вашими детьми.
- Зачем? – вскинулась Глафира, - мои дети к убийству не имеют никакого отношения. Они юные чистые создания.
- Вот поэтому, я хочу поговорить с ними, я уже давно не общался с юными чистыми созданиями, - усмехнулся профессор.
Глафира недоверчиво взглянула на профессора, но все же, нехотя встала со скамьи и вышла из беседки. Милорадов остался один. Борзая пришла на полянку со щенками, легла в тень вишни и щенки принялись крутиться вокруг нее. Профессор, с улыбкой наблюдал за щенячьими играми. Глафира несколько раз мелькнула за деревьями, и как она не пряталась, ее, слишком заметное золотистое парчовое платье, сверкало сквозь зеленую листву.
Милорадову надоело следить за метаниями Глафиры, он закрыл глаза, привалился спиной к спинке скамейки, и на какое-то время выпал из времени и пространства. Борзая громко гавкнула, профессор вздрогнул и открыл глаза. В беседке стояла Юлия. Она пугливо посмотрела на профессора, и присела на краешек скамьи у самого входа.
- Милая Юлия, Вы кому-нибудь говорили о том, что мы нашли на Княжеском острове? – вежливо спросил профессор.
- Нет, никому не говорила. Николай с меня взял обещание молчать о драгоценностях, - быстро сказала Юлия и надула губки.
- И даже своей маме не говорили? – недоверчиво спросил он.
- И маме не говорила. Я в последнее время, ей ничего не рассказываю. Мама не умеет хранить секреты, - девушка быстро опустила голубые глазки, и поправила голубое атласное платье.
- Спасибо. Еще бы я хотел поговорить с вашим братом. Будьте добры, если Вас не затруднит, позвать его сюда.
Юлия облегченно вздохнула и поспешно встала. В беседку вошел красавец Никодим. Он весело поздоровался с профессором, поцеловал руку смущенной Юлии, и, рассыпая комплименты, увел ее из беседки.

Профессор опять закрыл глаза, но сон уже пропал. На веранду залетела пчела и стала с нудным жужжанием кружиться около его лица. Он прогнал ее, и опять прикрыл глаза, но скоро, тихо скрипнула половица беседки, и профессор вздрогнул.
Посреди беседки стоял бледный Юрий Юхнов. Он снисходительно посмотрел на профессора, сел напротив него и надменно вскинул голову. От этого резкого движения, пенсне в черепаховой оправе свалилось на пол, и одно стекло разлетелось на осколки. Юрий поднял пенсне, осколки, ногой запихнул под скамью, а пенсне закинул в кусты вишни.
Профессор внимательно наблюдал за его действиями, и когда Юрий немного успокоился, тихо спросил:
- Я бы хотел поговорить с Вами, о Вашем последнем посещении поместья моего дяди. Расскажите мне, пожалуйста, о цели Вашего приезда.
- Я ничего об убийстве не знаю, - сразу отрезал Юрий, и заносчиво продолжил, - Мне Ваня передал записку: «Срочно приезжай». Я был удивлен. Мы с Виктором Викторовичем, были в сильной ссоре. Ваш дядя затеял с нами тяжбу из-за Данилова поля. Поле – маленькое, неурожайное и у черта на куличках. Мы его купили двадцать лет назад, и уже сто раз пожалели об его покупке. Документы о купле-продаже, за эти двадцать лет потерялись: то ли служанка их выбросила, то ли мыши съели. А Ваш дядя, почему-то решил, что это поле его, и мы незаконно его захватили. Мы, конечно, не стали отдавать ему Данилово поле, и не потому, что оно нам очень нужно, а из принципа. Мы уступим, а завтра он нам скажет, отдавайте все Ваше поместье.
Виктор Викторович, после нашего отказа, поехал в суд, и пошла тяжба. И мы, чтобы выиграть дело, потратили на суд денег больше, чем это поле стоит.
- Суд присудил Вам Данилово поле?
- Пока нет, но за смертью истца, дело отменяется.
- Можно посмотреть записку, которую Вам передал Ваня? – попросил профессор.
- Ее уже давно нет. Я эту записку, со зла, тут же в вашей усадьбе выкинул. Меня, возмутило, что Милорадов сам написал мне, приезжай, а когда я приехал, он даже дверь мне не открыл.
- А Ваня, когда отдавал Вам записку, что-нибудь сказал? – продолжал профессор.
- Я его не видел, мне эту записку Никодим передал. Никитин заезжал по каким-то делам в Милорадово, и Ваня попросил его, передать мне эту записку. Хотя, я думаю, Ваню попросили эту записку, самому отвезти. Но этот ленивый пень, всегда найдет выход, чтобы с печи не слезать.
- А почерк в записке моего дяди?
- Не знаю. Я его почерк не знаю, мы друг другу письма не писали. В нашем провинциальном раю, ни читать, ни писать не любят.
- А что Вы можете сказать об этом почерке. Кто писал? Мужчина или женщина? Образованный человек или безграмотный?
- Я думаю, писал человек образованный. Почерк красивый витиеватый, но женский или мужской я не скажу.
- Юрий, последний вопрос. Как вы собирались расплачиваться по векселям?
- Каким векселям? – сказал Юрий, и удивленно посмотрел за спину профессора. Милорадов обернулся, но за его спиной никого не было, и даже борзая со щенками уже исчезла с поляны.
- Вы не знаете, что мой дядя скупил Ваши векселя? – спросил профессор.
- Я первый раз об этом слышу, - надменно ответил Юрий.
- А можно узнать, для чего Вы назанимали столько денег?
- Это не Ваше дело, - грубо ответил Юрий и буквально вылетел из беседки.
Милорадов направился к коляске. Там его уже поджидала Глафира. Она парилась в своем парчовом платье, махала перед собой огромным белым веером, сделанном из лебединых крыльев, и разговаривала с молчаливым Антоном. Увидев профессора, она прекратила разговор и пошла к нему навстречу.
Глафира семенила рядом с Милорадовым, и он ясно видел, что ее съедает любопытство, о чем он разговаривал с ее детьми. Но как она ни пыталась, что-нибудь выведать, профессор каждый раз уводил разговор в сторону, и Глафира в отчаянии сломала лебединый веер.
Как только Милорадов выехал из усадьбы Юхновых, он попросил Антона, еще раз заехать в усадьбу Вишневских. Но теперь уже инкогнито. Профессор решил поговорить с Надеждой Дмитриевной тет-а-тет. Таинственная Мишель, никак не давал ему покоя. И хотя, письмо Мишель старое, и, скорее всего, к убийству никакого отношения не имеет, но то, что Вишневские, стараются скрыть эту загадочную Мишель, уже наводит на некоторые размышления.
Кучер остановил коляску на крохотной болотистой поляне у реки и пошел в усадьбу за Надеждой Дмитриевной. Высокие заросли ивы скрывали коляску со стороны усадьбы, и со стороны реки, но полянка была столь мала, что комары, несмотря на яркое солнце, роями вылетали из зарослей ивы, и мчались к профессору, чтобы выпить у него литров пять крови. Милорадов, словно мельница, отмахивался от комаров, но самые наглые комары, успевали впиться: то в шею, то в висок, а иногда умудрялись залезть под ткань сюртука.
Надежда Дмитриевна с большой опаской вошла на поляну и остановилась в отдалении. Профессор сошел с коляски, и пошел к ней, но женщина пугливо отошла, на несколько шагов назад, и профессор остановился.
- Надежда Дмитриевна, не бойтесь. Я ваш друг, - улыбнулся он.
- Я Вас не знаю. А вдруг Вы с ними, - тихо сказала женщина и оглянулась на тропинку.
- С кем? – спросил профессор.
- Это тайна! Страшная тайна! – озираясь по сторонам, прошептала Вишневская.
- Скажите мне, пожалуйста, Надежда Дмитриевна, Вы знаете Мишель?
- А вы хотите ее пристрелить? – спросила женщина.
- Конечно, нет. Как Вам такое могло прийти в голову, – возмутился Милорадов.
- Если бы Вы ее пристрелили, я бы Вам сказала, кто такая Мишель.
- Я подумаю над вашим предложением. И может быть, через триста лет ее пристрелю, - туманно пообещал профессор.
- Правда! Пристрелите, эту поганку?
- Кого именно?
- Конечно, Глафиру! Мишель! Ха-ха-ха! Эта кикимора в молодости прочитала французский роман, про роковую красавицу Мишель, и стала изо всех сил подражать ей, - Надежда Дмитриевна громко и нервно расхохоталась.
- А почему Вы так ненавидите Глафиру? Что она, Вам сделала плохого?
- Что сделала? Вы знаете, что Глафира была любовницей вашего дяди? И моего мужа тоже! Десять лет назад ей было тридцать два года, выглядела она еще моложе, и эта кикимора Мишель, хорошо общипала моего муженька. В нашем разорении, есть и ее вина. Я всегда ее люто ненавидела, и мне надо было пристрелить не мужа, а ее, - крикнула женщина.
На поляну вошла разгневанная Клеопатра и раздраженно сказала:
- Вот ты где! А мы тебя ищем по всей усадьбе. Хорошо, что я услышала твой голос.
Клеопатра повернулась к профессору, и гневливо сказала:
- Вы опять здесь! Не слушайте ее. У мамы расстройство памяти. Она все путает! Отец застрелился, почти на наших глазах. Мы все сидели в столовой: мама, Николай и я. Отец просил у мамы денег, чтобы расплатиться с долгами. Мама отказала. Папа вышел из столовой, ушел в кабинет, и через минуту, мы услышали выстрел. Во время выстрела, мы все были в столовой. Все втроем! – еще раз повторила Клеопатра, и Надежда Дмитриевна громко расхохоталась. Девушка взяла мать за руку, и как маленького ребенка повела домой. Надежда Дмитриевна, сквозь смех повторяла: «Мишель. Ха-ха. Мишель».
Вишневские скрылись за ивами. Надежда Дмитриевна крикнула, из-за кустов, что-то нечленораздельное, и профессор решил, что она определенно сумашедшая.
На поляну вернулся зевающий, полусонный Антон, и профессор, отгоняя комаров, выпивших у него уже поллитра крови, сел в коляску.
Коляска катилась по проселочной дороге. Босоногие мальчишки гнали лошадей к реке, и молодые жеребята, убежавшие вперед табуна, весело носились по воде. Над полем, в голубом бездонном небе, парил орел, и стая сорок, укрылась в густой кроне старой липы.
В планах Милорадова было, сегодня съездить к Уланову, чтобы узнать у него про долговые векселя. Но солнце уже клонилось к горизонту, и ему не хотелось возвращаться от Уланова в темноте. Призрак косоглазого Трифона и летающей русалки, отвратил его от дальних лебединых походов и прогулок при луне.

Милорадов вошел в дом, и тот час, прошел в столовую. Его интересовала пропажа Вани, и ему не терпелось узнать, вернулся ли пропавший охламон. В столовой и на кухне стояла тишина. Профессор позвонил в колокольчик, но как обычно, Марфа болталась неизвестно где, и он напрасно, изо всех сил, тряс серебряным колокольчиком. От тоненького пискливого звона, скоро зазвенело в голове, и профессор поставил колокольчик обратно на поднос.
Милорадов прошелся до комнаты няни, громко настойчиво постучался, но и там, никто ему не ответил. Профессор, почесав искусанный комарами затылок, развернулся и пошел к домику управляющего.
Во дворе, за ним увязались Буран и Ласка. Лютый и Туман, сидевшие на цепи, увидев профессора и суку Ласку, стали рваться с цепи, и звонко, просительно лаять. Он спустил их на волю, и дальше уже пошел в сопровождении четырех волкодавов.
На белом домике управляющего висел черный, хорошо смазанный, замок. Профессор заглянул в конюшню, пропахшую свежескошенным сеном. Там было пусто, темно и прохладно. Коляска стояла во дворе, у дверей конюшни. Значит, Антон распряг Сивку-бурку и повел ее на водопой к реке.
Профессор направился к дому, но волкодавы неожиданно оставили его, и стаей кинулись к потайной калитке, ведущей на Лебединое озеро. Собаки злобно кидались на калитку и рычали. Профессор отогнал собак, посмотрел в большую замочную скважину, и увидел на тропинке поспешно убегающую Варвару. На повороте тропинки, ветка вцепилась в ее распущенные рыжие волосы. Она остановилась, сломала ветку, и с веткой в волосах, побежала дальше.
Собаки успокоились, и принялись ласкаться к профессору. Он погладил собак, и задумчиво посмотрел на копошащихся в траве кур. На него накатило странное, щемящее чувство тревоги.
На данный момент, он один в уединенной усадьбе, окруженной дремучим лесом, и в случае опасности, никто не придет к нему на помощь. Несмотря, на палящую жару, по телу пошли морозные мурашки.
Профессор посмотрел в чистое безоблачное небо, Буран лизнул его руку, и на душе стало, не так тревожно – он совсем забыл про собак. Что ж, иногда иметь друга собаку, очень полезно, для сохранности жизни и здоровья.
Профессор пошел в дом, и на всякий случай, взял с собой Бурана.
Он прошел в кабинет, закрыл дверь на ключ, и сел за стол. Волкодав улегся у двери, широко зевнул, и положил серую морду на паркет.
Милорадов с огромным удовольствием сел за рабочий стол, взял перо и начал писать.

В феврале 1874 (уже полновластный президент военной коллегии и генерал-фельдмаршал) он стал владыкой над армией.
- И никто мне теперь не помешает, - говорил Потемкин, рассуждая о вреде кос для солдат, о дурацком пудрении головы, – каске быть
врага бьют не красотою одежд… Взамен гусар Потемкин усиливал тяжелую кавалерию – драгунскую, формировал новые полки – гренадерские, мушкетерские, егерские…
В холодные дни лосины не грели, вызывая озноб во всем теле, от дождей морщились.- Потемкин заменил их теплым и мягким сукном, которое не мнется, и просушить легче…
Дабы побоев не случалось, господ офицеров стану в рядовые разжаловать, и пусть они, благородные, на своей шкуре, изведают какова сладость службы солдатской...
На что в полках развели парикмахерские? На что пукли в бумажки завертывать, яко конфеты, будто солдат - курва старая. Завиваться и пудриться – воинское ли дело?
Потемкин звал к себе сапожников, и планировал удобную обувь… Просторные шаровары избавили солдат от чулок.
- Взамен чулок, нужны онучи, портянки холщовые!
Сколько б не зубоскалили потом над портянками, но они два века прослужили солдату русскому, удобные в ношении и гигиеничные…
- Страшно помыслить даже, - с гневом говор Потемкин, – сколько геройских душ пошло на тот свет из-под палок, чтобы из трех парней одного солдата вылепить… наша русская армия, переняв все ухватки иноземные, стала машиной угнетения наших же крестьян. Нельзя, чтоб простой парень из деревни взятый, всю ночь не спал, боясь прическу нарушить… После реформ Потемкина русский солдат обновился. Стал подвижен и ловок. Ничто его не стесняло…
Когда его не стало, все созданное им мигом разрушили. Воинская форма вновь превратилась, в орудие немыслимой пытки… много доброго совершил Потемкин для русской армии. Но, как часто, и бывает в жизни, добрая слава лежит, а худая бежит… и сейчас о нем помнят только то, что он был фаворитом Екатерины 2.
\ стр. 257-258 \ том 2 \ Пикуль « Фаворит»\

Буран вскочил, и злобно зарычал, глядя на дверь. От неожиданности, у профессора выскользнуло из рук перо и большая черная клякса расплылась по только, что написанному. Профессор встал с кресла и подошел к двери. Буран с грозным лаем кинулся на дубовую дверь.
За дверью, определенно стоял, чужой человек. Профессор схватил ключ и попытался вставить его в замочную скважину, чтобы увидеть врага воочию. Но ключ, не входил в замочную скважину, так как с той стороны двери, тоже был вставлен ключ.
Профессор открыл окно и посмотрел вниз. До земли было недалеко. Он неловко залез на подоконник, спрыгнул, упал на кустарник и быстро поднялся. Следом за ним выпрыгнул Буран, и Милорадов побежал к калитке. Он был уверен, что незнакомец пришел именно оттуда, с леса.
Милорадов вбежал во двор, и увидел, что большие ворота закрыты, а калитка открыта настежь. Буран кинулся к лесу, но у самой калитки почему-то резко остановился, сел, и, глядя в небо, завыл по-волчьи. Профессор подошел к нему и увидел, в высокой траве у забора, лежали два мертвых волкодава. Из конюшни медленно и осторожно вышла Ласка, а за ней, вышла жирная рыжая кошка. Ласка подошла к Бурану, села рядом и тоже завыла. Рыжая кошка, от испуга забралась на крышу конюшни, и принялась дико мяукать.
Под завывание двух волкодавов, профессор обошел мертвых псов, никаких ран на их шкуре не обнаружил, и решил, что их отравили. В большие ворота вошел Антон, грозно прикрикнул на собак, и Буран с Лаской кинулись через открытую калитку в лес.
Кучер подошел к Милорадову, и спросил:
- Что случилось, Алексей Платонович? Не могу Сивку-бурку во двор завести, от страха меня чуть меня не зашиб, волчьего воя боится. Пришлось его за воротами привязать к липе.
- Тумана и Лютого отравили, - коротко пояснил профессор.
- Зачем травить собак? Я сейчас же с деревни еще двоих приведу. Этого добра, в наших краях, как грибов в лесу. А может не приводить? Скоро Ласка притащит штук десять или пятнадцать щенков.
Профессор неопределенно пожал плечами и попросил Антона похоронить собак.
Милорадов вернулся в кабинет сел за письменный стол и задумался. Его хотят убить, тут, и к бабке ходить не надо. Но почему? Из-за того, что он пытается найти убийцу дяди, или есть другая, неизвестная ему причина?
И все-таки, профессор остановился на первом, более очевидном варианте. Благодаря болтливости Марфы, все окрестности знают, о том, что он ищет убийцу, и ему хотят закрыть рот и в прямом, и в переносном смысле. Мертвые детективы молчат!
Профессор вздохнул. Издали, жизнь в глухом Милорадове представлялась ему легкой и безоблачной, а соседи помещики, этакими, добрыми бесхитростными овечками. Впрочем, профессор недолго расстраивался, знание истории, и волчьи интриги в университете и академии, быстро примирили его с реальностью. Как говорится проза жизни - издали, все кажется прекрасней, чем вблизи. А если, смотреть на муравейник, под лупой, то и муравей, будет выглядеть ужасным злобным чудовищем.
Поэтому профессор, отодвинул лист, с черной кляксой на угол стола, взял чистый лист и продолжил писать.
Грузинские послы царя Ираклия говорили Потемкину:
- Вот уж, сколько лет казнится Грузия, платя дань Стамбулу самыми красивыми девушками. От такой несправедливости в гаремах османских рождаются красивые дети, а мы, грузины, избираем невест из тех женщин, которых османы отвергли…
К сожалению, в Петербурге совсем не знали истинной обстановки за хребтами Кавказа. Потемкин ошибочно полагал, что царство Грузинское, (если оно царство) сильно уже само по себе… Потемкин в делах Кавказа двигался на ощупь.
- При таком побыте, - говорил он, - грузины с армянами своего суверенитета не обретут. А даже крохи свободы, какие имеют, растеряют от кровожадных соседей своих… Но оставлять несчастных без подмоги - грешно! Платить же за свободу народов кавказских предстоит не золотом, а кровью наших солдат…
\Фаворит \ стр. 125 \ 2 том.

Перо двигалось легко и мысли наползали одна на другую. Рука онемела от писания, он отложил перо и посмотрел в открытое окно. Зеленый парк пестрел разноцветными георгинами, белоснежные облака отражались в речке, за рекой пасся табун лошадей, и он решил что, несмотря на все зареченские ужасы, пишется здесь легко. В, Санкт – Петербурге, ему бы не удалось написать и десятой части этого. Преподавательская деятельность съедала все его время, а оставшуюся малость, забирала, любительница салонной жизни, княгиня Б.
В кабинет заглянула расфуфыренная Марфа. Она шаловливо улыбнулась ему и сообщила, что пора ужинать, сегодня она приготовила французский суп. Марфа еще раз широко улыбнулась, и так громко захлопнула за собой дверь, что оленьи рога, висевшие на стене, вздрогнули, а чучело глухаря, покачнулось, чтобы взлететь с прибитого сучка, но вовремя передумало, и осталось на безопасном месте. Профессор аккуратно положил перо на чернильницу и неспешно пошел в столовую.
Стол был уже накрыт. Профессор открыл окно, и некоторое время стоял у окна, любуясь открывающейся перспективой. Солнце клонилось к горизонту, но еще было высоко, и речка весело искрилась зеркальными бликами. Буран и Ласка шли по парку, вниз к реке. Ласка села на краю обрывистого берега, и наклонилась над омутом так, как будто, что-то разглядывала в водовороте. Буран сел рядом с ней , и они опять по-волчьи зывыли. На собачий вой прибежал Антон, грозно цыкнул на собак, и они стрелой унеслись из парка.
В столовую заглянула Марфа, и Милорадов спросил у нее, появился ли Ваня. Марфа печально покачала головой и еще раз напомнила ему, что сегодня она приготовила французский суп.
Профессор сел за стол, положил на грудь белую батистовую салфетку, открыл фарфоровую супницу и заглянул во французский суп. В супе с макаронами плавала большая вареная лягушка. Милорадов раздраженно крикнул:
- Марфа! Что это такое?
Марфа выскочила из кухни, всплеснула руками, и удивленно сказала:
- Французский суп. Вам не нравится? Может быть, надо было лягушку отдельно подать со сметаной или с французским соусом.
- Интересно, а что у тебя называется французским соусом - русский соус с французскими кузнечиками?
- Я тоже, не лыком шита, Алексей Платонович. Я, у мадам Франсуа видела, что французы лягушек едят и макароны, - обидчиво сказал кухарка.
- А китайцы, едят - собак и ласточкины гнезда, а корейцы - протухшую рыбу. Но я же не китаец и не кореец.
- А хотите, я завтра Вам ласточкино гнездо потушу с собачатиной.
- Ни в коем случае! Спасибо, я сыт уже лягушачьим супом. А кроме лягушки, у тебя что-нибудь есть?
- Конечно! Я еще приготовила французское жаркое.
- Опять французское!!!
- Вы не любите французские блюда? А, я так хотела Вам угодить. Я думала в столице, ученые люди, только лягушек едят.
- Я не ем лягушек. Я ем простые русские блюда. Запомните это!
Давайте Ваше французское жаркое, надеюсь, оно не из лягушек?
- Не волнуйтесь, Алексей Платонович, лягушки там нет, это юная свинина с юной картошкой, - томно протянула Марфа.
- А почему жаркое французское?
- Я туда лепестки лилии положила. Очень-очень вкусно.
- Хорошо, Марфа. Придется, мне сегодня есть цветы с юной свининой. Но больше не готовьте мне никаких французских блюд!
- А ласточкино гнездо с протухшей рыбой не готовить?
- Не надо! – профессор поднял глаза к небу, перекрестился и тихо прошептал: « Избави господь нас, от врагов и дураков».
Марфа торжественно внесла жаркое и с печальным выражением, несправедливо обиженной кухарки, поставила его перед профессором.
Жаркое было чудесно, но как он не ковырялся в юной картошке, никаких лепестков лилии не нашел, и Марфа объяснила ему, что лилии, почему-то исчезли в картошке.
Французский ужин подошел к концу. Профессор выпил французский компот, состоявший из смеси русского компота и французского вина, встал из-за стола, вспомнил про Елисея, и спросил Марфу, стоявшую у дверей кухни:
- Что-то в последнее время, я не вижу Елисея Елизаровича. Вы не знаете, он домой приходит или нет?
Глаза Марфы загорелись огнем любопытства, и она, округлив глаза, таинственно прошептала:
- В последнее время, он приезжает домой под утро. Глафира говорила мне, что Елисей завел какую-то таинственную даму. Его видели с ней в полночь у реки, на ее лице была вуаль, а платье было прикрыто черным плащом. А так бы, Глафира, хотя бы по платью, ее узнала. Она платья всех соседок знает. И теперь Глафира, ночи не спит, днем плохо ест - все гадает, кто эта незнакомка, и меня попросила проследить за ним.
- Марфа, занимайтесь, пожалуйста, своими делами, - укоризненно сказал профессор.
- Я и не собиралась следить за ним. У меня своей работы полно, ничего не успеваю по дому сделать. Сказала Елисею, найми служанку, а он, мне рот заткнул. Нечего, говорит деньги зря тратить, твое дело – кухня, а дом убирают и без тебя, два раза в неделю Марья да Анфиса. А я ему, говорю, поработай за меня на кухне, так узнаешь, сколько здесь работы: утром печку растопи, а потом целый день, как проклятая у печи, в такую-то жару.
- То-то я смотрю, Вас, в кухне целыми днями нет. А где, Вы, были сегодня днем?
- Работала, как проклятая, Алексей Платонович! Я лягушку ловила в болоте, хотела Вам праздник устроить. Вот так всегда. Хочешь доброе дело сделать, а господам все не нравится.
Профессор махнул рукой, пошел к двери, но Марфа остановила его на полпути. Она сняла с шеи кулон, подошла к нему, и показала профессору золотую бабочку:
- Алексей Платонович, Вы, ученый человек, скажите мне, моя бабочка с бриллиантами? А то Антон, мне говорит, что эта дешевка из стекла.
Профессор посмотрел на золотую бабочку, украшенную горным хрусталем, и решил не расстраивать Марфу:
- Извините, Марфа, но я профессор истории, а не ювелир.
- Но эти камешки похожи на бриллианты? – спросила Марфа и умоляюще посмотрела на Милорадова.
- Похожи… вроде бы - неуверенно протянул профессор и прикусил губу.
- Раз, Вы говорите, похожи, значит - это бриллианты, - заявила Марфа и довольно улыбнулась, - эта поганка Антон, нарочно меня злит. Строит из себя знатока, будто кучер, что-то в бриллиантах понимает. Ему наверно завидно, что у меня бриллианты, как у самой царицы. Марфа надела золотую бабочку, счастливо улыбнулась и сообщила, что утром будут русские макароны с молоденькой говядиной. Милорадов согласно кивнул головой, и еще раз предупредил, чтобы лягушек, цветов и других заморских сладостей, в макаронах не было.
Профессор вернулся в кабинет и опять сел за работу.
…. В августе Потемкин хотел быть уже в Петербурге, чтобы поспеть к празднику в Преображенском полку. Отъезжал он из Херсона веселым, но в дороге его навестила хандра…
- Пропадем, - вдруг сказал он и затем объяснил Рубану, что боится неурожаев. – Потому пропадем, ежели без хлебных магазинов останемся. Нужны большие запасы, а в магазинах зерно гниет в кучах, мука затхлится. На юге страны потребно заводить макаронные фабрики. Чем в амбарах хлебу париться или на водку его переводить, так лучше пусть хлебушко в макаронах сохраняется.
- А кто их есть станет?- сомневался Рубан.
- Не хочешь - не ешь! Я сам не брезглив, и мне на макароны глядеть противно: трубка длинная, а внутри дырища. Но голод не тетка. Вот увидишь, пройдет срок – и станут на Руси говорить: «Что за жизнь, если макарон нету?» \ стр. 178 \ 2 том \ Пикуль

Алое солнце зацепилось за темный лес и замерло, словно оно, не хотело уходить с земли, а желало, еще немного насладиться родной землей. Но слабые алые лучи уже не согревали и не освещали землю. И небо и река, все больше темнели, яркие краски тускнели, плавно перетекая в черный цвет ночи. Настал час вампиров - с реки полетели тучи комаров, профессор очнулся от комариных укусов, отложил перо, встал из-за стола, закрыл окно и зажег четыре свечи на канделябре. Работа продолжилась…

Генерал Потемкин явился в Царкосельский дворец, а когда поднимался по лестнице, навстречу ему спускался Гришка Орлов,
- Что, князь, слыхать нового?
Ирония еще не покинула отставного фаворита:
- Новость одна: я спускаюсь – ты поднимаешься.
Орлов спустился вниз, а Потемкин поднялся наверх.

В кабинет тихо вошла няня, и как всегда, принесла ему на серебряном подносе стакан парного молока. Татьяна Ивановна поставила молоко на комод, и ласково улыбнулась профессору. Удивленный Милорадов спросил:
- Вы перестали меня бояться? А вчера, Вы, от меня убегали? Интересно почему?
- Да, я думала, что Вы нечистая сила, а профессором притворились, чтобы легче было зло творить.
- А почему, Вы, подумали, что я нечистая сила?
- Вы, Алексей Платонович, все домовыми да кикиморами интересовались и в церковь не ходили, а сегодня, говорят, Вы в церковь заходили, да отец Петр был на сенокосе. А еще мне Марфа рассказывала, что Вы, встали ночью, открыли окно и закричали, страшно так закричали, как леший, а потом из вашей комнаты русалка вылетела и прямо в омут бросилась. А я, старая коряга, ей поверила! Вот врет, лиса Патрикеевна.
- Очень интересно! Я вижу, Марфа очень многое знает и видит.
- Это Марфа проныра еще та. Говорила я Вам, гоните ее в шею. Она куда-то бегает ночами, и с Глафирой все шушукается. Глафира, тоже ботало - коровий колокольчик. Зазвенит, за десять верст, слышно. Марфа сегодня, проговорилась мне, что Глафира сегодня в обед заезжала к ней, и что-то вынюхивала.
- Марфа сказала, что Глафира приезжала к нам в обед? - переспросил профессор.
- Да в обед, так Марфа сказала, - подтвердила няня и поджала сухие тонкие губы.
- Не может быть! В обед, мы с Глафирой, сидели вместе за столом в ее поместье.
- Вот врунья, бесстыжая. Все врет и врет, слова правдивого не скажет.
Няня принялась жаловаться профессору на Марфу, и профессор узнал, что кухарка куда-то, на ночь глядя, ушла, а на кухне вся посуда осталась грязной. А он, как раз сегодня хотел очень серьезно поговорить с Марфой.
Шаркая валенками, няня ушла. Профессор выпил полстакана молока, отложил бумаги, потушил свечки, и пошел к управляющему. В последнее время, он совсем не видит Елисея, и хотелось бы переговорить с ним, о пропаже Вани.
Выйдя из кабинета, Милорадов решил, прежде чем идти к Елисею, немного погулять по парку, и конечно, собирался он это делать, в сопровождении своего верного друга волкодава. Профессор спустился в холодный подвал, взял два куска мяса, и, с парадного входа, вышел в темный парк.
Профессор тихо свистнул собак. Буран и Ласка выбежали из тьмы липовой аллеи и понеслись к нему, перепрыгивая клумбы с цветами. Подбежав к нему, они завиляли хвостами, и профессор кинул им мясо. Они схватили мясо на лету и мгновенно проглотили.
Милорадов шел по парку, выискивая следы таинственной русалки. Быть может, сегодня, он поймает ее, и вся эта фантасмагория прояснится. Но, ничего необычного в парке не было, хотя Буран часто останавливался и к чему-то прислушивался. У конца аллеи, Ласка стремительно кинулась к кустам. Из кустов, шумно взлетел огромный желтоглазый филин, с необычным, аномальным белым хвостом. Филин взмыл в небо, полетел к реке, и еще долго его черная крылатая тень скользила по звездному небу.
Яркий месяц сиял в звездном небе. Было тепло, легкий ветерок пах речной водой и цветущим донником. За рекой, в зарослях ивы пели иволги. Светляки золотистыми изумрудами таяли под кустами, а кузнечики стрекотали свою незамысловатую песенку. Профессор неспешно дошел до реки и остановился на краю обрыва. Именно здесь, сегодня днем выли собаки. Но, сейчас, и Буран, и Ласка, спокойно стояли рядом, и так же, как он, внимательно смотрели вниз, в черную непроглядную тьму. Где-то там, в этой тьме, зияла ненасытная пасть омута, но сейчас она была скрыта ночным мраком. С реки потянуло холодной, промозглой сыростью, пахнущей болотом, профессор передернул плечами, и пошел к управляющему. На домике управляющего висел замок. Милорадов заглянул в конюшню: ни Антона, ни Сивки-бурки не было, и он решил, что кучер увел коня пастись в ночное. А может быть, увел еще куда-нибудь, или уехал домой. Профессор, не разбирался в трудовом дне сельского кучера, и в работе городского кучера тоже.
Милорадов вернулся в дом, забрал из кабинета полстакана молока и перенес его в спальню. У реки, жутко закричал филин, и профессор подумал, что наверно это тот, белохвостый. После жуткого пения филина, опять по-волчьи завыли собаки. Профессор решил выйти в парк и посмотреть, где именно воют собаки, и уже вышел в коридор, но неожиданно все смолкло, и наступила такая полная тишина, что он слышал свое дыхание. Милорадов еще немного постоял в коридоре, ожидая собачьего воя, но все было тихо, и он вернулся в комнату.

* В небе сиял месяц. Марфа остановилась у ворот и испуганно посмотрела вдаль. Черная стена леса протянулась вдоль дороги. В кустах, как будто тысячи глаз, светились светляки. Налетевший ночной ветерок зашелестел листьями, и в ночной тишине, привычный лесной шум, показался опасным и зловещим. Постоянно оглядываясь и замирая от ужаса, Марфа пошла по дороге. Она с детства боялась темноты и воды, но ей назначили встречу недалеко от усадьбы на берегу реки. Конечно, можно было поговорить днем в усадьбе, но ее предупредили, что эта старая ведьма Татьяна Ивановна постоянно следит за ней, подслушивает ее разговоры, поэтому намного безопасней будет, поговорить в безлюдном темном месте, и Марфа бездумно согласилась.
Черные корни деревьев сливались с черной землей и, Марфа, несколько раз запнувшись о корни, падала на землю. У трех кривых берез, растущих из одного ствола, она свернула на лесную тропу и, озираясь по сторонам, пошла вниз к реке. На берегу, она еще раз запнулась о ствол, невидимого в темноте поваленного дерева, и упала на землю. Поднимаясь с земли, Марфа почувствовала, что по коленке течет кровь, и пошла в воду, чтобы смыть грязь и кровь с ноги. Женщина подняла подол платья и увидела, что край нарядного платья, купленного Виктором в московском Пассаже, порван в двух местах, и от жалости по платью, она громко, навзрыд заплакала.
Белохвостый филин опустился на вершину старой высокой сосны, крепко вцепился мощными острыми когтями в толстую ветвь и бесстрастно посмотрел вниз на маленького плачущего человечка. Человек вторгся в его поместное владение, и филин, прогоняя его, закричал жутким нечеловеческим воплем. Жуткий вопль пролетел над водой, гладь реки отразила пронзительный звук, и повторило его эхом. Марфа замерла от ужаса, оглянулась и, широко открытыми глазами, и посмотрела в непроглядную лесную тьму. От черной тьмы отделилась черная, безликая тень …
Филин довольно замолчал, закрыл огромные золотистые глаза, и в усадьбе завыли волкодавы.

Милорадов долго сидел в темноте у окна, ожидая появления русалки, но она не появлялась. Домовой выпивающий его молоко тоже не приходил, собаки больше не выли, и обескураженный профессор, далеко за полночь, лег спать. Как только профессор заснул, его молоко выпили, но он, уже этого не видел. В это время, профессор ловил во сне летающих французских лягушек. Лягушки, словно золотые бабочки, вылетали из изумрудного болота, и, с громким шумом, плюхались в реку. Зачем ему нужно было ловить этих лягушек, и почему они были, именно французские, а не русские, он не знал, но почему-то ему надо было обязательно поймать, хоть одну французскую лягушку. Ни одну лягушку он не поймал, и его сон, плавно перелетел на другое зеленое поле. Это поле было на берегу реки, и опять русалка, в образе Ольги, нагло приставала к нему.

*Утром профессор встал поздно, как никогда. Ночная прохлада еще стояла над землей, но солнце уже согревало землю, и в закрытой спальне стало душно и жарко. Сквозь, неплотно прикрытые золотистые шторы, протянулся яркий солнечный луч. Луч достиг высокого зеркала в витой бронзовой оправе, и, отражаясь, солнечным зайчиком лег на лицо профессора. Милорадов поморщился, открыл глаза, отодвинулся от солнечного зайчика и взглянул на столик. Полстакана молока опять было выпито.
Профессор около часа работал в кабинете, к обеду зверски проголодался, и пошел в столовую. В столовой было тихо и пусто, было слышно, как громко тикали немецкие напольные часы. На длинном обеденном столе, застеленном белой скатертью, стояла белая фарфоровая ваза с бордовыми георгинами, рядом лежали осыпавшиеся бордовые лепестки. Никакого намека, на предстоящий завтрак не было, и профессор понадеялся, что осыпавшиеся лепестки - это не новое заморское блюдо Марфы. Милорадов позвонил в колокольчик, но никто не отозвался, и он прошел на кухню. Печь была не топлена, и гора, вчерашней грязной посуды, продолжала стоять на столе.
Профессор спустился в холодный подвал, взял с полки кринки со сметаной и творогом, и вернулся в столовую.
Позавтракав в одиночестве, он вернулся в кабинет и продолжил работу.

*Потемкин говорил, что авторитет власти центральной стал пороком зловредным:
- Обывателю, чтобы скрепить договор или жалобу принести, надо семью покидать, деньги тратить на дорогу до Петербурга. А как было бы ладно, если бы провинция сама владела властью до нужных кондиций! … Сенату и коллегиям выпадет облегчение от дел ненужных, пустяшных… Иркутску или Воронежу не надо будет спрашивать у Петербурга: мостить им улицы или погодить…. Все насущные вопросы надо разрешать там, где они возникли.
… Петр 1 расколол Россию всего на восемь губерний.
- Тебе матушка, уже двадцать досталось, – говорил Потемкин. – Главное: уменьшить пространства губернские. Как управиться с губернией, если она больше Европы?.. \ стр.126 \ 2 том

В кабинет вошла няня и сообщила, что приехала заполошная Глафира Георгиевна, и просит срочно ее принять. Профессор, продолжая писать, согласно кивнул головой, и няня пожаловалась ему, что Марфа, как ушла вчера, до сих пор не вернулась, и пора ее гнать поганой метлой. Профессор опять, машинально кивнул головой, и няня, с довольной улыбкой, вышла из кабинета.
В кабинет, словно черный ураган, влетела Глафира. Сегодня, миловидная сорокалетняя блондинка, была в черном атласном платье, черной шляпке и с огромным черным зонтом, помнящего еще царя Навуходоносора.
Профессор отложил перо и посмотрел на Глафиру в траурном облачении. Помещица села на кожаный черный диван, подняла к потолку курносый носик, заломила руки в черных перчатках, и трагически сказала:
- Ужас! Что творится в нашем райском зареченском уголке! Убийство за убийством! Скоро и до меня доберутся. Я чувствую, скоро меня убьют! За что? Я ни в чем не виновата, но убийце, это не докажешь! Алексей Платонович, скорее ищите убийцу, пока и меня, за компанию не убили!
- Что случилось? Неужели нашли мертвого Ваню?
- Какого Ваню? – возмутилась Глафира. - Что с этим обалдуем может случиться, он со своей дубовой башкой, сто лет проживет. У нас другое горе, - воскликнула Глафира, посмотрела в окно и неожиданно замолчала.
Профессор метнул взгляд в окно, и ему показалось, что за окном мелькнула Варвара. Впрочем, возможно он ошибся, ведь он видел лишь мелькнувшую рыжую прядь. Милорадов опять повернулся к Глафире и спокойно спросил:
- Пожалуйста, объясните мне, что случилось?
- Вы еще не ничего знаете?- удивленно воскликнула Глафира.
- Я ничего не знаю, – вздохнул профессор.
- Все уже знают, а Вы не знаете. Вот, что значит ученый человек! Вы живете в другом, более прекрасном мире. В отличие от нас, бедных провинциальных помещиков, Вас не волнуют житейские бури и трагические невзгоды. Как говорил Сократ, или Овидий или Платон… Я забыла, кто это говорил, но… из-за этого трагического происшествия, я, кажется, забыла, что они говорили. Алексей Платонович, что он говорил - этот Сократ или Овидий?
- Глафира Георгиевна, забудьте про философов. Они много, что говорили, и все не к месту. Лучше сообщите мне суть дела.
- Хорошо. Перейду сразу к кровавому убийству! Надежду Дмитриевну Вишневскую убили. Ее утром нашли мальчишки в реке, недалеко от вашей усадьбы. В том месте, Проня разделяется на два рукава, и поэтому там, очень сильное течение. Вишневская платьем зацепилась за упавшую березу, а то бы ее тело, унесло течением в глухие леса.
- А почему, Вы, говорите, что ее убили. Может быть, Надежда Дмитриевна утонула?
- Урядник Капустин осмотрел утопленницу, у нее проломлена голова, - печально сообщила Глафира.
- Может, она ударилась о подводный камень? – предположил профессор.
- В этом месте, никаких подводных камней: один песок, да мелкие камешки, а в реке глина, да водоросли. И Николай с Клеопатрой утверждают, что мать, при них, легла вечером спать, и каким образом, она оказалась на берегу Прони, они не знают.
- Да, странно. Очень странно.
- Алексей Платонович, как вы думаете, почему Вишневскую убили?- неожиданно спросила Глафира.
- Не знаю, - ответил профессор и задал встречный вопрос, - Глафира Георгиевна, а, Вы, знаете женщину по имени Мишель?
- В первый раз слышу. У нас этих Мишель, отродясь не было, - ответила Глафира и сняла черные перчатки.
Помещица еще некоторое время, морочила ему голову, и добивалась у профессора его предположений: кто и почему убил Вишневскую, и зачем она пошла ночью к его усадьбе. Она даже высказала предположение, что у Милорадова с Вишневской был роман, и она пошла к нему на свидание. Но профессор молчал, как сфинкс, и Глафира, так и не добившись от него ответа, с большой неохотой, покинула кабинет.
Дверь за Глафирой закрылась, и Милорадов задумался. Его задумчивый взгляд уперся в стену, и он только сейчас заметил на стене чучело филина. Филин висел в уголке, почти под потолком, и потому, его чучело терялось среди других птиц. Милорадов вспомнил вчерашний крик филина, вой собак, и предположил, что именно в этот момент убили Надежду Дмитриевну. Успел бы он спасти ее, если бы поспешил? Скорей всего нет. Он совершенно не знал окрестностей, а собаки могли выть, и за сто верст от убийства.
В кабинет вошла няня, позвала его обедать и профессор, продолжая размышлять о смерти Вишневской, пошел в столовую.
Обед няни, был пресный, недосоленный, и состоял из вареных овощей и травы, но Милорадов, не стал ничего говорить, и стоически пережевывал вареную морковку с листьями укропа. Няня все же заметила его недовольство, и благодушно пояснила ему, что сейчас идет пост, и питаться мясным - большой грех. Вот Марфа, не соблюдала посты, и теперь будет голодать у черта на куличках.
Милорадов отставил в сторону салат из крапивы, заправленный запашистым постным маслом, и спросил:
- Татьяна Ивановна, как Вы думаете, где сейчас Марфа?
- Откуда я знаю: может, срочно замуж вышла, и ушла; а может, обиделась на нас, да в Заречье к Никодиму сбежала.
- Вы, думаете, Марфа жива?
- А что ей сделается. Эту Марфу и осиновым колом не убьешь.
Мертвой ее никто не видел, значит, она жива, - твердо сказала няня, и добавила. - А я знаю, кто убил Надежду Дмитриевну.
- Кто!? – воскликнул профессор, и в волнении. нечаянно съел лист крапивы.
- Домовой! – многозначительно заявила няня.
- Наш домовой? Не может быть.
- Домовой Вишневских!
- А зачем домовой Вишневских убил Вишневскую? – хмыкнул профессор.
- Это его надо спрашивать, - ответила няня.
- Спасибо, Татьяна Ивановна! Вы, очень помогли зареченской полиции, в расследовании этого запутанного преступления. Пусть они обращаются к домовому, - улыбнулся Милорадов, и няня расцвела - столичный профессор опять ее похвалил.

После крапивного обеда Милорадов решил съездить в поместье Уланова. Он давно хотел познакомиться с майором поближе, да и его сестра молчаливая Евгения, почему-то его заинтересовала. Она, кого-то напоминала ему, но кого именно, он никак не мог вспомнить.
Лошадь шла узкой дорогой среди свежей поросли осин. Направо и налево были овраги, заросшие лесом, впереди широкая низина, покрытая рядами скошенного сена. Неожиданно с неба посыпался легкий, редкий дождь, и на горизонте засияла яркая радуга. Радуга светилась недолго. Она тускнела, таяла на глазах, и вдруг совсем исчезла. В чистом небе опять засияло солнце, с полей, ввысь поднимался пар, а в небе запел жаворонок.
Милорадов проехал маленькую зеленую деревеньку Старожилово, с двумя короткими улицами, вдоль полого берега Прони. Деревенские дворняги надрывались за низкими заборами. В реке молодая баба, подоткнув юбку, лениво била вальком по мокрому серому холсту. По улице носилась босоногая ребятня, а четырехлетняя нянька с тоненькими косичками, сидела под черемухой, качала грудного ребенка, и завистливо смотрела им вслед. В траве копошились серые куры и нарядные петухи. В большой луже, посреди дороги, отдыхала огромная пятнистая свинья, и кучеру пришлось свернуть с дороги, чтобы объехать ее.
Деревню Старожилово и усадьбу майора Уланова отделял лишь маленький лесок, и профессор, уставший от тряски по деревенским ухабам, с большим удовольствием сошел на землю у ворот усадьбы.
Усадьба отставного майора напоминала прусскую казарму, времен Фридриха Великого. Длинный кирпичный дом с маленькими узкими окнами, без каких либо архитектурных изысков. По бокам, два таких же дома поменьше, и все вместе, они образовывали букву «П». Унылое пространство между домами, уложено булыжником, ни одна травинка, не зеленела между ними, и, опять же, все это, напоминало профессору армейский плац. Только, на плацу, трава вытаптывалась сапогами солдат, а здесь, приходилось трудиться садовнику.
Кучер оставил Сивку-бурку за воротами, на зеленой травке, а сам, прилег на травку под березку. Милорадов пошел по плацу к парадным дверям казармы. Неожиданно, из-за угла дома, выскочил белоснежный козел. Козел на секунду замер, словно удивился, увидев на плацу незнакомца, затем принял боевую стойку: низко наклонил голову, выставил острые рога и пошел на профессора. Милорадов панически оглянулся: прятаться было негде, добежать до ворот, он не успеет, тем более, козел отрезал ему путь к отступлению. Козел приближался, и профессор успел с юмором подумать, что наверно у майора, вместо собак, охрану выполняют козлы. Профессор уже приготовился бороться с козлом, и может быть погибнуть, от рогов этого охранного козла, но на помощь ему, уже бежал пожилой мужик, в поношенном военном обмундировании прусского образца, времен Павла 1. Отставной солдат добежал да боевого козла, схватил его за кожаный ошейник, и словно собаку, увел упирающегося козла с плаца.
Милорадов постучал медным молотком по медной тарелке, прибитой к дубовым дверям, и через некоторое время, дверь открылась. На пороге стояла Евгения в скромном сером платье, вместо, тщательно завиваемых локонов, современных барышень, на ее груди лежала пшеничная деревенская коса. Барышня, с девичьей косой, мило улыбнулась, и пригласила гостя пройти с ней, до кабинета брата. Милорадов шел за Евгенией, и по дороге она пояснила: Андрей, в это время, пишет мемуары о Кавказской войне, и просит его не беспокоить, но возможно, он, ради профессора, отложит свою работу. Но если, брат, все же не отложит свои мемуары, так как он, очень педантичный человек, то Евгения сама будет развлекать профессора, пока не освободится брат.
Евгения тихо и несмело постучалась в кабинет. Дверь была чуть приоткрыта, из кабинета послышался громкий разгневанно-раздраженный голос Уланова:
- Я, уже сто раз говорил, не мешать мне, когда я работаю. Евгения, запомни, только война, может меня заставить выйти из-за стола.
- Алексей Платонович, просит его принять, - виновато сказала девушка.
- Алексей Платонович? Ах, Алексей Платонович! Сейчас, сейчас…
В комнате послышалась, приглушенная возня, звон разбитого стекла, грохот падающего стула и проклятия майора.
Красный, взъерошенный Уланов открыл дверь, плотнее запахнул зеленый бархатный халат, и пригласил профессора в кабинет. Узкое окно было открыто настежь, и солнце мощными лучами втискивалось в узкий оконный проем. Обстановка кабинета была, все та же, что, и во всех, помещичьих кабинетах: настенные часы, в деревянном корпусе; большой письменный стол с чернильницей из малахита; диван для отдыха, обитый зеленым плюшем. В углу высокий шкаф с книгами со стеклянными дверцами; за стеклянными дверцами, старинные книги, которые читались, лишь в ранней юности, а потом, эти старые манускрипты, долгие годы, пылились, дожидаясь, следующего юного романтического читателя. Кабинет майора Уланова отличался, только тем, что здесь не было охотничьих трофеев, и вместо них, здесь висели: богато украшенные сабли, турецкие ятаганы, черкесские и грузинские кинжалы и одна старинная французская алебарда.
Уланов усадил профессора на диван, сам сел напротив, и с пьяной, умильной улыбкой посмотрел на гостя. Милорадов почесал нос и чихнул, в кабинете, несмотря на открытое окно, сильно пахло водкой, на красном персидском ковре, около стола виднелось мокрое пятно, в ворсинках ковра застрял осколок зеленого бутылочного стекла. Уланов заметил взгляд профессора и смущенно пробормотал:
- Это я для улучшения памяти, немного выпил. Вы, ведь знаете профессор, как трудно писать писателю, особенно военные мемуары. Все эти военные события, так быстро стираются из памяти. Когда видишь воочию: бой, резню, кровь, убитых товарищей, то потом, после боя, хочется все быстрей забыть. А рюмочка хорошей водки, так хорошо улучшает память. Вы, ведь меня понимаете, как писатель?
- Извините, не понимаю. Я никогда не писал мемуары, - улыбнулся профессор.
- Не понимаете? Жаль. Уверяю, Вас, мемуары писать намного тяжелее - это не то, что просто писать всякую историческую сказочную муть.
Уланов, грозно по - командирски, посмотрел на гостя, ожидая, что профессор согласится, что мемуары, писать намного тяжелее, чем всякое написание исторической мути. Но гость молчал, и Уланов, обреченно вздохнув, продолжил:
- Профессор, скажите мне, ну кому нужны эти фривольные описания жизни отживших царей и королей? Да никому, они не нужны. А описание войны и победы, многому учит, особенно подрастающих юнцов - лоботрясов. Мемуары - это же педагогика!
- Мемуары – это тоже историческое произведение, такое же, как жизнеописание царей и королей, - не согласился профессор.
- Тоже историческое произведение? - удивился Уланов.
- Да, например, Александр Македонский, тоже писал мемуары. Правда, они не сохранились до наших дней, и мы знаем о них в изложении псевдо - Колисфена писателя историк 3 века христовой эры.
- Александра Македонский писал мемуары? А, я, всегда думал, он не умел писать. Хотя, что это я говорю. Я вспомнил, мой учитель Парамон Павлович, говорил, что древние римляне умели писать и читать.
- Александр Македонский был грек, - пояснил профессор.
- Грек? А я всегда думал, что он древний римлянин. У меня с образованием, немного нехорошо. Обычно помещики нанимают своим детям, учителей французов, а мой отец, отставной майор, после войны 1812 года, решил не нанимать француза, из чувства патриотизма. Поэтому меня учил Парамон Павлович. Он был простым солдатом, но в отцовском полку считался самым умным. У Парамона, двоюродный дядя был сельским учителем. Может, Парамон, и не был хорошим учителем, но он был хорошим воякой, и охотником. Мы, с ним часто, вместо уроков на охоту ходили.
- А как ваш отец, к таким урокам относился? – поинтересовался профессор.
- А он вместе с нами на охоту ходил, и всегда говорил, что от этих книжек, все равно никакого толку. Умники в боях часто с ума сходят. Начитаются, этих дурацких французских книжек: о добре и справедливости, и начинают от вида убитых людей, разум терять.
- Понимаю, Вашу мысль. Если нечего терять, то в бою, это, точно это не потеряешь, - улыбнулся Милорадов.
- Что Вы, сказали? Извините, я не понял, - спросил Уланов.
- Это, я для себя сказал, почти мысленно. А, с Вами, я бы хотел поговорить о векселях.
- Каких векселях?
- Видите ли, я нашел в столе у своего дяди Ваши векселя.
- Теперь мне понятно, кто скупил мои векселя, а я думал – гадал, кому же они понадобились? А, зачем, он их выкупил, я не понимаю.
- Я думаю, он хотел, чтобы Вы, срочно их оплатили.
- А у меня, сейчас денег нет. Я тут недавно, купил хорошую саблю. Сабля самого Чингис-хана. Вы, Алексей Платонович подождите, я осенью после сбора урожая, обязательно Вам все заплачу.
- Извините, а можно поинтересоваться, кто этот продавец кудесник, который Вам продал саблю Чингис-хана? - спросил профессор?
- Никодим. Этот жук, что хочешь, Вам достанет. Хотите, он Вам трубку Потемкина достанет.
- Потемкин, не курил.
- Жаль. Тогда, он Вам достанет лосины Потемкина.
- Спасибо, не надо, - отказался профессор, встал и подошел к стене с холодным оружием. Он взял в руки грузинскую саблю 14 века, украшенную рубинами, и спросил, - Вы, наверно много денег тратите на приобретение холодного оружия?
- Нет, я на оружие много не трачу. Лишь сабля Чингис-хана мне дорого досталась, а остальное оружие, сущие мелочи, почти все я добыл в бою.
- Но Ваши векселя, на очень крупную сумму.
- Это я долгов из-за Никодима наделал. Позвал он меня в выгодную коммерческую сделку. Мы хотели на Кавказе закупить арабских скакунов, и здесь их, втридорога, перепродать охотникам помещикам, а то у нас Заречье, все лошади – дрянь.
Я занял денег, и поехали мы с ним на Кавказ. Я там воевал, у меня кое-какие связи остались. Купили мы арабских скакунов в Карачаевске, и погнали их домой. А по дороге, под Ростовом-на дону, на нас разбойники напали, лошадей угнали, а мы сами, чудом живы остались. Хорошо, что я в ту ночь уснуть не мог, все подсчитывал барыши, что заработаю, а Никодим пошел к Дону, пить ему захотелось. И в это время на меня, шесть разбойников налетели. Я с оружием был, спрятался за холмик и давай отстреливаться. Двух пристрелил, одного ранил, но все равно, они наших скакунов угнали. Я уже сидел и не высовывался, неохота было из-за коней, голову терять.
В кабинет заглянула Евгения, и робко позвала брата и профессора обедать.
Уланов взглянул на часы, до его обеда оставалось, восемь минут, а он, во всем любит точность. Но, как сказал майор, ради профессора, он пообедает сегодня на восемь минут раньше.
В столовой Улановых была идеальная чистота и армейская пустота: ни картин, ни цветов, ни глупых статуэток, ничего такого, что создает в любом жилище определенную атмосферу. Обед подавал пожилой отставной солдат в белом фартуке. И обед был армейским - просто, но сытно: суп с макаронами, перловая каша с мясом, и ради профессора – настойка на ананасе.
Уланов, особо обратил внимание профессора на настойку. Ананас растет у него в оранжерее. И не только ананас, в его оранжерее растут: банан, лимоны и розы. После обеда, он покажет свою гордость – оранжерею.
Уланов выпил две рюмки настойки и спросил профессора:
- Алексей Платонович, говорят Вы ездили к Ольге. Вы тоже на нее глаз положили?
- Я хотел познакомиться с его кучером Григорием Потемкиным, думал, может он дальний родственник светлейшего князя Потемкина. Хотя, Ольга, меня тоже заинтересовала.
- Я сам собираюсь на ней жениться. Пора мне уже детей заводить, - сказал Уланов, и профессор заметил, как сестра, недовольно нахмурилась. Уланов выпил еще рюмку и спросил Евгению:
- Ты к Ольге часто ездишь, ты заметила к кому она благоволит?
- Ни к кому, - сухо ответила сестра.
-А князь Потемкин к ней не пристает? – спросил пьяненький майор.
- Он же кучер! - тихо и несмело возмутилась Евгения.
- А кучер, тоже мужик. К тому же этот Гришка красавец, - непререкаемо заявил брат.
- Кучер Потемкин немой - это значит, что он не говорит ни слова, - вздохнула сестра.
- Ну и что. Не нравится мне этот кучер-красавец. И другие, мне тоже не нравятся. Крутятся вокруг Ольги всякие бестолковые молокососы. Ну, какие - это мужья: революционер-утопист докторишка Грачев; предатель родины, или как в старину говорили, предавчик Семенов; заносчивый трутень и транжира Юрий. Да они же все пороху не нюхали, а нос выше крыши задирают. И Никодим туда же – со свиным рылом в калашный ряд.
- Никодим купил дворянское звание, - робко вступилась за купца Евгения.
- Купил!!! Вот именно, что купил. Дворянское звание надо заработать. Мой прадед его, не на базаре купил, а в бою с ляхами под Смоленском заработал. А, ты, дура! Тебе, Никодим глазки строит, а ты на седьмом небе от счастья. Не женится он на тебе, он побогаче невесту найдет. Вот увидишь, скоро Никодим на Юлии женится. Глафира-то, все бедной прикидывается, а я знаю, что у нее денег куры не клюют, и все перейдет к дочери. Ее сынок Юрий, все равно все по миру пустит. Он только и мечтает, когда матушка помрет, а он во Францию поедет поместье проматывать, поэтому ничего от матери и не получит. Не для того, ее предки копили злато - бриллианты, чтобы он их по французским борделям раскидывал. Поэтому за Юрия, ты тоже никогда не выйдешь!
Евгения, с убитым лицом, встала из-за стола, сообщила мужчинам, что ей некогда сидеть за столом, у нее много работы по дому, и ушла. После ее ухода, майор еще выпил рюмочку ананасовой, а профессор вскользь поинтересовался, по какому поводу Уланов приезжал в день смерти дяди, в Милорадово. Майор, ответил, что в Милорадове он не был, а тот, кто это говорит, нагло врет. Пусть приведут этого лжеца к нему, и он отрежет ему язык саблей Чингис-хана.
После обеда майор повел профессора в оранжерею. По дороге к Милорадову опять привязался наглый козел, но майор, громко гаркнул ему: «Кругом! В казарму!». И козел, действительно развернулся и послушно пошел в загон. Уланов с гордой улыбкой посмотрел на профессора, и тот похвалил его, за умение воспитывать козлов. В ответ, Уланов, еще более гордо ответил, что он, и не таких упрямых козлов ставил на истинный армейский путь.
Оранжерея стояла в глубине ухоженного сада, на солнечном холме. Это было длинное, высокое кирпичное здание, с окнами от земли до крыши, на крыше виднелась печная труба. Мужчины вошли внутрь – оранжерея представляла собой зимний сад: здесь стоял стол и длинная деревянная скамья -
лежанка застеленная периной, обращенная лицом к экзотическим лимонам и ананасу. В оранжерее, трудились два отставных солдата. Один из них, с деревянной культяшкой, вместо ноги поливал куст банана. Второй, седой старик, с обезображенным, резаным лицом и неподвижной, висящей плетью рукой, обрызгивал мокрым веником лимонное деревце. Уланов поздоровался с ними по-армейски, и пояснил профессору, что у него приют, для отставных солдат инвалидов. После двадцати пяти лет службы, многим из них некуда возвращаться, а здесь для них рай: у каждого своя собственная каморка, в маленькой казарме, и трехразовое питание. К тому же все они, из его полка, и знают друг друга с молодости. Профессор под присмотром Уланова, осмотрел ананас, банан, лимоны и разноцветные розы. Майор предложил ему отдохнуть в этом райском саду до вечера, но профессор, сославшись на занятость, собрался уходить. Хозяин лег на скамью, закрыл глаза, и на прощание сообщил гостю, что будет сейчас любоваться своим любимым ананасом. Закрывая за собой дверь, профессор услышал храп майора, и краем глаза успел увидеть, как однорукий отставной солдат, брызгал мокрым веником на отставного майора.
Милорадов вышел за ворота усадьбы и остановился. Сивка-Бурка продолжал щипать траву, но Антона под березкой не было. Милорадов покрутил головой, разыскивая его тело или его следы, и увидел, что кучер вышел из маленькой казармы для инвалидов, стоявшей боком к главному зданию, и торопливо пошел к воротам.
По дороге домой профессор заехал к уряднику Капустину, чтобы узнать, как продвигается расследование убийства Вишневской. Расследование Капустина, ближайшего родственника Вани, стояло на месте. Единственное, что Милорадов узнал, это то, что урядник ходил к бабке гадалке, и та сказал ему, что Вишневскую убила русалка. Именно та, что убила помещика Виктора Милорадова. И теперь, Капустин, думает, как изловить эту русалку: сколько надо собрать смелых мужиков, и какие крепкие сети надобны для ее поимки. После этого сообщения, профессор решил, больше не ездить к Капустину, а дождаться своего бывшего студента, проныру Федорова. Тот мигом найдет: и русалку, и домового, и Марфу с Ваней, и убийцу.
Антон направил Сивку-Бурку в сторону дома, но на пол дороге, профессор, передумал ехать домой, и сказал кучеру повернуть к усадьбе Корсаковой. Антон хлестнул лошадь, и Сивка-Бурка стрелой понеслась на запад.
Коляску неимоверно трясло, но профессор ничего не замечал. Всю, оставшуюся дорогу, Милорадов мечтал, как он останется с Ольгой наедине… и поговорит с ней, о чем-нибудь возвышенном…, а может быть, о низменном…, впрочем, все равно о чем. Главное, он будет смотреть в ее бездонные карие глаза, любоваться ее губами, изогнутыми в прекрасной таинственной улыбке, и как будто случайно, прикасаться к ее мраморно холодной руке. Он так замечтался, что на одном ухабе чуть не вывалился из коляски, и лишь случайность, не дала ему сломать себе голову. Профессор очнулся, и попросил Антона, внимательнее следить за ямами на дороге.
Кучер, прислушался к его словам, дальше Сивка-Бурка еле тащилась по дороге, и профессор уже пожалел, что сделал замечание. Образ прекрасной Ольги, звал его, как можно быстрее домчаться до нее.
Милорадов вышел из коляски, и почти вприпрыжку, как мальчишка, пошел на встречу к самой прекрасной женщине в мире. ( Его покойная жена, конечно же, занимала пальму первенства, и никто не мог занять ее места. Но жена была, самой прекрасной во вселенной, а Ольга на земле, но как известно, земля и небо, так далеки друг от руга...)
Профессор окинул взглядом цветущий парк. Жу-жу сидела на скамейке с книгой и тоскливо смотрела вдаль. Маленький Саша носился за кожаным английским мячом. Мяч закатился в цветы, и он оглядываясь на неподвижную гувернантку, полез на клумбу. Подняв мяч, мальчик увидел профессора и помахал ему рукой. Жу-жу его не замечала, и профессор направился на веранду, откуда доносился мелодичный голос Ольги.
Милорадов напрасно мечтал об уединении. На веранде было полно народу. За столом у самовара сидели доктор Грачев, его помощница Клеопатра, Семенов, Юрий и Юлия Юхновы, и Евгения Уланова, которая совершенно недавно, сообщила брату, что у нее полно работы по дому, и ей некогда сидеть за столом.
Увидев профессора, Ольга вышла к нему навстречу и радушно пригласила гостя к столу. Его появление, как он заметил, вызвало неподдельный интерес и оживление, у всех, кроме Клеопатры. Она, одетая в черное траурное платье, сидела вдали от всех с хмурым и печальным лицом. Тем не менее, все взоры обратились к нему, и Юлия, как самая молодая и наивная, безо всяких проволочек сказала:
- Алексей Платонович, мы тут специально собрались, чтобы обсудить ужасные убийства, и странные исчезновения, произошедшие в последнее время. А что, Вы, думаете по этому поводу?
- Я сам, милая моя Юлия, в полном неведении. А, Вы, барышня, что думаете по этому поводу.
- Я думаю, это дело рук Трифона Косого. Кроме него больше некому. И мой брат, думает так же.
Юрий согласно кивнул головой и усмехнулся. Профессор повернулся к Евгении, и спросил ее о том же. Уланова молча пожала плечами и опустила глаза к полу. Антон Грачев бросил быстрый взгляд на Клеопатру, и профессор обратился к нему:
- А Вы, доктор, что думаете?
- Трудно сказать… вообще-то, мне некогда строить версии. У меня полно дел в больнице, а расследование пусть проводит Капустин.
- Капустин - идиот! – Клеопатра, возмущенно покрутила пальцем у виска, и нервно продолжила, - представляете, этот дубина, сходил к бабке гадалке, и уже нашел подозреваемого. По его мнению, убийца - никому неизвестная русалка, и он на полном серьезе, собирается ловить ее неводом!
Все сдержанно рассмеялись, и даже молчаливая замкнутая Евгения, бросая взгляды на Юрия, улыбнулась.
Разговор об убийствах, плавно перешел на общие темы, лишь Клеопатра и Евгения молчали. Семенов, Юрий и Грачев выказывали явные знаки симпатии Корсаковой, и две барышни злились. Вишневская, с ненавистью смотрела на Грачева, а Уланова, следила за каждой улыбкой Юрия, обращенной к Ольге.
Во время беседы, профессор попытался вычислить, к кому благоволит Ольга, но ничего примечательного не заметил. Она действительно, относилась ко всем мужчинам ровно, и несколько холодно. И здесь было два варианта: или ее возлюбленный, на данный момент здесь не присутствовал, или этого возлюбленного у нее вообще не было. Но в это трудно было поверить. Молодая красивая вдова и без возлюбленного?
Наступила жара и безветрие, на длинной веранде увитой вьюнками стало душно, и Ольга предложила прогуляться вдоль реки до Княжеского утеса. Присутствующие с большим удовольствием приняли ее предложение.
Спустившись к реке, гости, вслед за хозяйкой, свернули на узкую лесную тропинку. Тропинка вилась змейкой, то, приближаясь, то удаляясь от реки и бесконечные повороты скрывали за деревьями впереди идущих. В начале пути, Милорадов шел с Юлией, с улыбкой слушая ее наивные, романтические представления, об окружающем мире, но вскоре, ее позвала впереди идущая Клеопатра и девушка понеслась догонять ее. Профессор остался один среди незнакомого леса, но продолжал идти вперед, в надежде на то, что тропинка обязательно выведет его к неведомому Княжескому утесу. Прогулка в полдневный зной, по лесу приносила одно удовольствие. Куковала кукушка, и он попытался узнать, сколько лет она ему отсчитает. Кукушка отсчитала много-много лет, и он обрадовался, как бывало в детстве. Несколько раз, он останавливался около реки и смотрел на тихое, переливчатое течение Прони. В одном из неглубоких овражков, мимо него пробежал серый зайчонок, а в другом месте, он спугнул молодую лису.
Тропинка стала подниматься круто вверх, возможно это было подножие Княжеского утеса, и профессор пожалел, что приятная прогулка так быстро заканчивается. Он бы с удовольствием шел и шел вперед, в неведомые дали, еще много времени.
Впереди послышался жуткий женский крик, и тут же замолк. Милорадов прибавил шагу. Скоро деревья расступились, и он вышел на голую вершину утеса, нависающего острым краем над рекой.
Все стояли молча на вершине утеса, лишь Ольга, тихо плакала в стороне, и Семенов, утешая ее, гладил ей руку. Профессор осторожно подошел к краю, и посмотрел вниз. Под утесом, на прибрежных камнях, лицом вниз, лежал мужчина, из-под его головы растеклась лужа крови, и как заметил профессор, кровь еще не успела свернуться. Милорадов предложил спуститься вниз, чтобы увидеть лицо погибшего, но Грачев, сказал, что они и так знают, кто это - это отец Ольги. Доктор уже спускался вниз, чтобы оказать в случае надобности помощь, но Корсаков был мертв.
Профессор несколько секунд, посмотрел с утеса вдаль, казалось, он стоит у самого края неба, и он решил в ближайшее время, опять прийти сюда. Милорадов повернулся к гостям. Все взоры, были устремлены вдаль.
Обратно шли, не сговариваясь, друг за другом, и было такое ощущение, что каждый боялся отстать от толпы . Клеопатра поддерживала Ольгу. Юлия стиснула руку Милорадова и он услышал ее рассказ о произошедшем.
Юлия шла вместе с доктором Грачевым и Клеопатрой, но перед самым утесом, они стали из-за чего-то сильно ссориться, и она решила оставить их одних. Девушка одна пошла к утесу, услышала крик и остановилась в растерянности. Несколько минут, она раздумывала, куда ей бежать: вперед, на этот крик или наоборот, убегать от него. Стоять одной в лесу было страшно, за каждым деревом ей чудился Трифон Косой, и она побежала к утесу, потому что туда было ближе. Когда она вбежала наверх утеса, Корсакова плакала на плече Семенова, он-то и сообщил Юлии, что отец Ольги разбился. Следом за ней, из леса вышли Грачев с Клеопатрой. Они видно помирились, и были очень веселые. Юрий с Евгенией подошли намного позже. Милорадов поинтересовался, часто ли отец Ольги ходил на этот утес, и Юлия заверила его, что Корсаков, еле ходит, по причине беспробудного пьянства, и она сама, не понимает, зачем он пошел сюда. Тем более, идти до Княжеского утеса, не так уж близко.
Вернувшись в усадьбу, Ольга, ни с кем не прощаясь, и ни на кого не глядя, ушла в дом. Растерянные гости собрались разъезжаться по домам, и Грачев мрачно сообщил, что заедет к уряднику, надо сообщить ему о смерти Корсакова.
Милорадов возвращался домой. Высоко в небе плыли дымчатые облака с золотисто-алыми краями. В лесу начинались сумерки, и лес молчаливый и таинственный, наводил безотчетный страх. Несмотря на все опасения, он доехал до усадьбы без приключений.
Спускаясь с коляски, профессор попросил Антона, как только он увидит управляющего, передать Елисею, чтобы он срочно зашел к нему. Антон согласно кивнул головой, и профессор пошел в дом.
В коридоре была полутьма, на канделябре, из экономии, горела одна тоненькая свечка, и Милорадов, отбрасывающий своим телом тень на дверь, с трудом вставил в замочную скважину небольшой ключ. Дверь, со скрипом открылась и перед ним открылась черная пустота. Шторы были плотно задернуты, слабый лунный свет не проникал в помещение, и от этого, ему на миг показалось, что перед ним черная бездна. Он сделал осторожный шаг, нащупал ногой паркет, в этот момент, в комнате чиркнула спичка и зажглась свечка. Слабый золотистый огонек осветил сидящего на диване человека. Профессор от неожиданности вздрогнул, и тут же улыбнулся. На диване сидел его бывший студент Федоров Федор Федорович, ныне занимающийся в столице расследованием убийств.
Федоров ничуть не изменился, остался таким же серым, неприметным человеком, не имеющим никаких отличительных черт. Такое лицо трудно запомнить, и еще труднее описать. Хотя, именно такая безликая внешность приносила ему успех в его роде деятельности. Профессор закрыл дверь на ключ, прошел к столу, сел напротив Федорова, и с улыбкой громко спросил:
- Как, Вы, сударь Федор Федорович, попали в мой кабинет? Мне сказали, что у меня единственный в мире и очень сложный научный ключ. По крайней мере, так мне объяснила няня.
Федоров приложил палец к губам, и еле слышно ответил:
- Любая дверь имеет свойство открываться, и я воспользовался этим природным свойством. Извините, Алексей Платонович, если я, Вас, напугал, но я вошел сюда, таким образом, не для того чтобы удивить, Вас, или поразить своим умением открывать любые двери, а для того, чтобы как можно меньше людей знали о моем присутствии здесь. Мне будет намного легче работать, если я буду в стороне от Вас. Скажем, я буду по другую сторону баррикады.
Профессор покачал головой и прошептал:
- Мне кажется, Вы, напрасно думаете, что здесь можно остаться незамеченным. Зареченская провинция – это не многолюдный Петербург. Здесь, так мало жителей, что все на виду.
- Дорогой, Алексей Платонович, а я помню, как Вы говорили нам, глупым студентам, что в мире нет ничего невозможного. И если это невозможно сейчас, то будет возможно в будущем, - снисходительно улыбнулся Федоров.
- И как, Вы, намерены остаться здесь невидимкой?
- Я буду изображать в Семеновке залетного коробейника, - пояснил Федоров.
- Коробейники обычно проходят мимо деревни с товаром, или задерживаются на один день. А дальше, как будете выкручиваться?
- А я подверну ногу, и немного задержусь, чтобы вылечить ногу. Ведь коробейнику без ноги, и не туды, и не сюды.
- Не выйдет.
- Почему?
- Как я понял, Вы, собираетесь хромать с больной ногой примерно неделю, а долго хромать невозможно. Ваш мозг, вычеркнет ненужное, из головы. Где-нибудь, да Вы, забудете про хромоту, и деревенские разнесут по округе, что Вы, странный коробейник, и вообще не коробейник, а французский шпион.
- Я собрался хромать только в деревне, а за деревней в лесу, можно ходить как обычно.
- Вы в деревне жили?
- Никогда не жил, я из Казани, а потом переехал в Петербург, чтобы поступить в университет.
- Понятно. Уверяю, Вас, даже если вы будете идти черной ночью, в густом тумане, то вся деревня заметит, что у Вас прыщик на левой пятке. Мне кажется, будет лучше, если я представлю Вас, как моего друга приехавшего на отдых. Вы заболели в холодной столице, и решили подлечиться в тепллых дремучих лесах.
- Алексей Платонович, Вы уже пытались проводить свое расследование?
- Да, пытался.
- И многое Вы узнали?
- Почти ничего. У меня такое ощущение, что все пытаются бросить подозрение на соседа, и вместе с тем, все покрывают друг друга.
- Так я и думал. Обычная история. В столице, так же действует ближайшее окружение убитого. Поэтому, искать убийцу вместе, нам невозможно. То, что не говорят Вам, не скажут и мне, Вашему другу. Будет лучше, если мы будем ловить преступника с разных сторон. Вы будете смотреть на место преступления с облаков, а я с низменной земли. И где-нибудь наши взгляды обязательно пересекутся.
- А может быть, Вы будете моим поваром.
- У Вас уже есть повар.
- Марфа пропала, и я нанял нового повара. Скажем всем, что я, Вас, не знаю, а, Вы, меня в первый раз видите. А направил Вас, ко мне, мой друг из Петербурга. Профессор Преображенский, посоветовал Вам сменить климат. Тогда нам будет легко встречаться и обсуждать расследование, потому что коробейник с копеечными товарами, постоянно посещающий помещика, скоро вызовет подозрение.
- Я буду приходить глубокой ночью.
- Хромой коробейник, гуляющий по ночам, вызовет еще большее подозрение. Я нисколько не удивлюсь, если Вас, уже кто-нибудь из местных видел.
- Я слез с телеги, за пятнадцать верст от поместья и, на глазах, мужика, направился в другую сторону.
Сразу после этих слов, в комнату постучали. Профессор не отозвался, постучали еще раз. Профессор опять молчал, и няня из-за двери крикнула:
- Алексей Платонович, я знаю, что Вы в кабинете. Я молочка, Вам, принесла.
- Татьяна Ивановна, я сегодня не буду пить молоко, - не открывая дверь, крикнул профессор.
- Так, заболеешь же, если молоко пить не будешь, - крикнула няня.
- А, я, у майора Уланова, два литра молока выпил, - прокричал профессор.
- Тогда хорошо. Будешь здоров. Но будь осторожен, закрывай дверь на замок, говорят в наших лесах, объявился новый разбойник, еще чище, душегуба, Трифона Косого. Бабки говорят, он такой неприметный мужичок, а глаз хитрый-хитрый. Значит, он настоящий разбойник с большой дороги.
- Спасибо, нянюшка, я буду, осторожен, и этого разбойника на порог не пущу, - засмеялся профессор и многозначительно посмотрел, на озадаченного Федорова.
Через несколько минут, Милорадов открыл дверь и выглянул из кабинета. В коридоре никого не было, а в канделябре стояла новая свечка.
Профессор опять закрыл дверь, а Федоров озадаченно прошептал:
- Да-а-а, тут коробейником не пройдешь. Слез с телеги за пятнадцать верст, и уже все бабки знают, что я хитрый разбойник, - Федор почесал нос и продолжил, - Приступим к делу. Расскажите мне, что здесь произошло?
- Как, я, Вам, уже писал, убили моего дядю Милорадова Виктора Викторовича. Говорят, он в последнее время ссорился и судился со всеми соседями. Вот первый, повод для убийства. Второй повод, дядя скупил долговые векселя на крупные суммы денег, двух соседей помещиков: Юрия Юхнова и отставного майора Андрея Уланова. Третий повод, дядя предлагал руку и сердце, местной красавице Ольге Корсаковой, а на ее сердце претендуют все зареченские помещики, включая купца Никодима, доктора Грачева и многодетного губернского предводителя.
- Да-а-а, - протянул Федоров, - Я вижу, Ваш дядя, очень хотел отправиться на тот свет.
- Дядя в последнее время болел и пил обезболивающую мадеру, - вступился за дядю профессор.
- Обезболивающая мадера, тоже очень хороший способ быстро и безболезненно отправиться на тот свет. Ну, да бог ему судья. Пойдем дальше.
- В день убийства, дядя целый день не выходил из кабинета и пил мадеру. Дверь была закрыта на ключ, на окне чугунная решетка, а Марфа – кухарка и любовница дяди, не спускала глаз с его кабинета, но никого не видела.
- Лжет! Надо взяться за эту Марфу, - встрял Федоров.
- Она пропала, растворилась в воздухе. Как я думаю, вечером у нее была назначена встреча у реки, и именно там, где очень быстрое течение. А надо отметить, что Проня - речка тихая. После этой подозрительной встречи, почему-то убили Надежду Дмитриевну, а Марфа исчезла. В смерти Вишневской, я подозреваю кого-либо из ее семьи. Ее взрослые дети, Николай и Клеопатра, давно тяготятся сумашедшей матерью, которая рассказывает всем, что она застрелила своего мужа. Этими высказываниями, мать ставила своих детей в положение изгоев. Быть детьми, матери-отцеубийцы – тяжелая ноша. Не каждый это вынесет.
- Возможно, Марфу тоже убили, и ее течением унесло в глухие места, - предположил Федоров.
- Может быть. Этот вариант, я тоже не исключаю, но я привык к Марфе, и мне неохота думать, что ее уже нет.
Но вернемся ко дню убийства. В тот день, к дяде приезжали три человека, и все они, по словам Марфы, постояли у закрытых дверей и уехали. Это были: купец Никодим, он приезжал по поводу продажи строевого леса. Юрий Юхнов, получивший записку от дяди, через купца Никодима. Третий, майор Уланов, свой приезд в Милорадово отрицает. Если это правда, то Марфа солгала, но зачем она это сделала, теперь трудно узнать. После отъезда этих троих, к Марфе заехала мать Юрия, Глафира Юхнова. Она поговорила с Марфой и уехала.
Опять же, Марфа утверждает, что дядя ни разу не вышел из кабинета, а няня дяди, восьмидесятилетняя Татьяна Ивановна, рассказала мне, что она видела, как Виктор Викторович шел к себе в кабинет, и шел он в странной дурацкой шляпе. Я думаю, это был цилиндр. Этот цилиндр, я нашел в его кабинете. Но как я заметил, местные помещики цилиндры не носят, и дядюшкин цилиндр, был старый, дырявый, времен царя Гороха. Зачем он ходил по дому в дырявом цилиндре? Поэтому я предположил, что в кабинет входил другой человек, прикрывший лицо цилиндром. Но этого человека, должны были знать собаки. В усадьбе, совсем недавно было четыре волкодава. А кстати, как, Вы, прошли? Где были наши волкодавы?
- Это секрет, но другие люди, моим способом, вряд ли воспользуются, - прошептал Федоров и продолжил, - а кто еще, кроме Марфы, живет в усадьбе? – спросил Федоров.
- Бондаренко Елисей Елизарович, управляющий поместьем, и я бы хотел, чтобы, Вы, через свои связи узнали, его предыдущую жизнь. Отмечу, что Елисей мне понравился - очень дельный молодой человек, но вдруг я ошибся. Третий человек, проживающий в поместье – это Ваня, незаконнорожденный сын моего дяди.
Ваня тоже, после похода на Лебединое озеро, исчез.
- Ваня, первый подозреваемый, - тихо заявил Федоров, и пояснил, - наследство, вот что часто бывает мотивом убийства.
- Ваня прекрасно понимал, что поместье он не получит, и дядя ему не раз об этом заявлял.
- Каждый надеется на лучшее, и не хочет верить в худшее. А Вы кого подозреваете? - спросил Федоров.
- Когда-то мой управляющий Елисей, на этот же вопрос, ответил так: « Я подозреваю всех». Тогда, я подумал, что это отговорка, нежелание очернять людей, а теперь, я его понимаю. Я тоже подозреваю всех. В первую очередь, я подозреваю, лесного разбойника Трифона Косого. Но и соседей помещиков, я не исключаю. И, самое смешное, после встречи с помещиком Икс – я начинаю подозревать Икс. После знакомства с помещиком Игрек - я начинаю подозревать Игрек и так далее.
- А если это не помещики, а кто-то из слуг? Например: Марфа, Ваня, Елисей Елизарович?
- Елисей никаких выгод от смерти Виктора Викторовича не получит, только потерю работы. Ваня в этом же положении. И Марфе смерть дяди не выгодна. Он обещал на ней жениться, и она ждала этого, как манны небесной. Стать законной женой и помещицей, ее мечта. А после смерти дяди, она становится снова служанкой, которую в любой момент могут выставить из дома.
- Может, кто-нибудь пообещал Марфе жениться на ней быстрее, чем ваш дядя.
- Возможно, но кто это, без Марфы не узнать. Единственное, в чем я уверен, Марфа дядю не убивала.
- В этом деле ни в ком нельзя быть уверенным, - Федоров поморщился и зевнул, - Что еще?
- В столе дяди я нашел векселя майора Уланова и Юрия Юхнова. Векселя на крупные суммы, и этим помещикам расплатиться по ним будет тяжело. Я думаю, Вам, надо узнать, на что Юрий Юхнов и майор Уланов занимали эти деньги. Возможно, это поможет в расследовании.
- Я уже узнал. Перед тем, как добраться до Вас, я проверил всех Ваших соседей на платежеспособность. Убийства, чаще всего происходят из-за денег. Юрий Юхнов и майор Уланов, независимо друг от друга, решили заняться коммерцией вместе с купцом Никодимом Никитиным, и оба прогорели. Уланов хотел перепродать арабских скакунов, но по дороге у них угнали лошадей. А Юхнов закупил конопли, для столичной фабрики по производству веревок и морских канатов, но конопля, была не той кондиции, плохо просушена, и львиная доля его конопли сгнила по дороге. Никодим же, на этой операции хорошо заработал.
- Я понимаю, зачем Юрий занялся коммерцией. Он хочет иметь свои деньги, и не зависеть от матери. А зачем Уланову, крепкому хозяину, эта коммерция? Это, Вы, тоже узнали?
- Я не смог этого узнать. В карты он не играет, содержанки у него нет, его поместье приносит прибыль. Но возможно, он решил, остаться в своем поместье хозяином, а на прибыль от коммерции, купить своей дочери новое имение.
- Дочери?
- Евгения Уланова – не сестра ему. Она его дочь.
- Дочь?
- Евгения - незаконнорожденное дитя. Мать Евгении, Ваша соседка, Глафира Георгиевна Юхнова.
- Не верю! Не верю, что соседи не знают об этом.
- Андрей Уланов, в тот момент, когда Юхнова, узнала о своей беременности, уехал на войну, на Кавказ. Отец Уланова, был уже несколько лет, парализован. Мать Уланова, Анна, каким-то образом узнала, об ее беременности, и в страхе, что сына убьют на войне, а у нее не останется наследника, уговорила Глафиру родить этого ребенка. Когда у Юхновой, было пять месяцев беременности, Глафира и Уланова уехали лечиться, от несуществующей чахотки в Швейцарию. Там Глафира родила дочь, и вернулась домой к мужу и детям, уже без «чахотки». Уланова приехала домой через год, с дочерью Евгенией. Ее парализованный муж, через полгода умер. И все шито- крыто.
- А как, Вы, об этом узнали?
- Секрет. Не могу назвать, Вам, имя этого человека. Да оно, Вам, и ни к чему. Но могу, признаться, перед тем, как приехать к Вам, я некоторое время провел в Заречье. Многое успел узнать, и то, что Вы мне рассказывали, я уже знал. Но мне хотелось, услышать Ваши умозаключения. Вдруг, сверкнет что-то новое.
- Теперь я понимаю, почему мне все время, Евгения, кого-то напоминала, а напоминала она мне Глафиру. У них есть отдаленное сходство.
- Все?
- Все.
- А гибель Корсакова?
- Забыл! А, Вы, откуда успели узнать?
- Секрет. Что, Вы, думаете о его гибели?
- Думаю, что его убили. Все утверждают, что он почти не выходил из своей комнаты, постоянно пил, и идти любоваться, прекрасным видом с утеса, вряд ли бы захотел. Скорей всего, его кто-то позвал на этот утес, а когда он пришел, скинули вниз.
- Я тоже, так думаю.
- Федор Федорович, у меня, к Вам, еще одна просьба. Я, вернее, мой волкодав, нашел на Княжеском острове драгоценности местного разбойника Трифона Косого. Я собирался передать их в городскую управу, но у меня, их украли. Об этих драгоценностях, знали Вишневский Николай, и Юхнова Юлия. Они утверждают, что никому не говорили, про нашу находку, и я, им почему-то верю. Буду очень благодарен, Вам, если Вы найдете эти драгоценности.
- Алексей Платонович, я постараюсь, их найти, но уверяю, Вас, легче найти убийцу, чем пропавшие драгоценности.
Федоров широко зевнул, и предложил расстаться. Сегодня он заночует в стогу сена, а завтра, с утра придет в поместье. Милорадов поинтересовался, умеет ли он готовить, и Федоров его успокоил - это его любимое занятие. Одно время, он работал во французском ресторане у мосье Оливье, и кроме его салата «оливье», он научился готовить французские блюда. Так что, выглядеть он будет правдоподобно. Ни одна бабка, его не разоблачит. Профессор улыбнулся, вышел в коридор, и затушил свечку на канделябре. Федоров растворился в ночи, и профессор почувствовал лишь легкое дуновение ветра, пролетевшее мимо него.

Утром его разбудил стук в дверь. Он встал полусонный с постели, накинул халат и открыл дверь. В спальню вошла расстроенная няня. Татьяна Ивановна, стала жаловаться профессору, и первое время, спросонья, он с трудом понимал, о чем она говорит. Но, скоро, он понял суть дела. Елисей нанял в деревне кухарку, и эта кухарка Дуня, уже приготовила прекрасный завтрак, но тут пришел какой-то француз, который говорит, что он повар, и будет работать у профессора. Няне, этот француз не понравился, и она предложила выгнать этого басурмана поганой метлой, потому что Дуня, очень хорошо готовит, а эти, французы готовят, так, что профессор, скоро отравится и заболеет. Милорадов добродушно попросил няню, привести к нему этого француза. Он поговорит с ним, а потом решит, кого брать в повара: Дуню или француза. Няня обиделась и ушла, но француза довела до кабинета, и еще раз посоветовала профессору, выгнать этого французского отравителя.
Федоров вошел в кабинет, одетый модно, по-столичному, и профессор был поражен. Вчера, его студент был в образе коробейника, и каким образом, он в стогу сена нашел столичный наряд, оставалось загадкой.
Они тихо и коротко поговорили о совместном расследовании, и профессор повел Федорова на кухню. Няня сидела в конце коридора на стуле, и словно дожидалась, увидеть выгоняемого с позором повара. Но профессор и повар, пошли в сторону кухни, и няня, недовольно нахмурившись, пошла к себе.
Кухарка, нанятая Елисеем, была хороша, до умопомрачения.
У Дуни были синие очи, длинная пшеничная коса, стройный стан, и грудь, размером в арбуз. Федоров, увидев Дуню, предложил ему, оставить эту поварскую красоту, а его нанять первым лакеем. Но Милорадов отказался. Он, как и дядя не любит, когда в доме, слишком много народа. Эта красота, будет отвлекать его от работы, а он решил, до следующего лета, завершить свою работу. К тому же, у него есть на примете другая красота, и пока она затмевает, всех других красавиц.
Пока мужчины еле слышно переговаривались, красавица Дуня стояла в стороне, скромно потупив очи. Чувствуя неловкость, профессор отказал Дуне, и девица заплакала. Чувствуя еще большую неловкость, Милорадов сбежал с кухни, предоставляя повару Федорову, самому разбираться с прекрасной кухаркой Дуней.
Через полчаса он вернулся в столовую, позавтракал, и вернулся в кабинет. Милорадов сел за стол, и вновь погрузился во времена Екатерины второй.
« Если бы Потемкин понастроил только «потемкинские деревни», то Европа, не толкала бы Турцию, на войну с Россией, - война была неизбежна именно потому, что враги России не могли смириться с основательным укреплением России на лучезарных берегах Черного моря… как только Потемкину удалось забить первый гвоздь в Херсоне, как сразу же наметилась активная эмиграция в сторону Причерноморья, что, естественно, вызвало тревогу при дворах монархов Европы. Для пресечения эмиграции, требовалось представить Новую Россию и самого Потемкина в самом безобразном виде… тогда же в Германии появились первые книги, в которых русские поселенцы изображались «обезьянами» или «животными».
Новая Россия умышленно рисовалась выжженной пустыней, где даже трава не растет, а жители Херсона преподносились под видом каторжников… Конечно, прочитав такое, еще подумаешь, стоит ли покидать райские Татры…
откуда же взялось, именно это выражение?
Оно возникло в 1797 году, а пустил его в оборот саксонец Георг Гельбиг, страстный ненавистник России; это выражение окрылили злобой, те русские помещики, которые ненавидели Потемкина, как главного укрывателя их беглых крепостных… (строивших новые города)
Во время шествия Екатерины перед иностранцами вскрылось немало язв русской неустроенной жизни, но… Простите, такие же точно язвы можно было наблюдать в тогдашней Европе…. Иноземные послы отмечали бесправие русского народа с таким оголтелым возмущением, как будто в их монархиях народы процветали в блаженстве свободы и равноправия!»
\ Стр.321 том 2 Фаворит

В полдень в кабинет заглянула няня, и громко сообщила, что приехала Глафира Георгиевна. Няня спросила, примет ли он эту болтунью. Профессор вздохнул, отложил перо и согласился принять соседку.
Сегодня Глафира, была в изумрудно-зеленом платье, расшитом золотыми попугаями. Она вошла в кабинет и с ходу, у порога заявила:
- Я знаю, кто убил Виктора Милорадова, Надежду Вишневскую, кучера Ваню и Марфу!
- Кто? – встрепенулся профессор.
- Ольга Корсакова! – радостно сказала Глафира, и села на диван.
- Почему, Вы, так решили?
- Сегодня утром, я заехала к Ольге поболтать, и увидела у нее на туалетном столике золотое зеркальце и веер «павлиний глаз». Я сразу узнала эти вещи! Когда-то они принадлежали матери майора Уланова. Вы наверно не знаете, что его мать исчезла на Лебедином озере. И если вещи исчезнувшей, а возможно, убитой женщины, попали к Корсаковой, то это значит… - Глафира сделала страшные глаза, и профессор вздохнул:
- Ничего это не значит.
- Вы тоже ее защищаете? Все ее защищают, а зря! Она распутница, мужчины так и вьются около нее! Мы, в наше время, были намного скромнее. Я, боялась мужчин, увижу незнакомого кавалера, и глаза в землю, а эта Корсакова, бесстыдница, всем глазки строит, всем улыбается, и вещи пропавшей у нее на столике лежат! – возмутилась помещица, и надула губы.
- Это я, подарил, зеркальце и веер «павлиний глаз», Корсаковой на день рождения.
- А где, Вы, их нашли? – живо заинтересовалась Глафира.
- Я нашел их в будуаре, дядиной жены, Марины. Магазинов здесь нет, а мне надо было взять на день рождения, какой-нибудь подарок. Я зашел в покои тетушки Марины, нашел золотое зеркальце, веер, сложил все это в шкатулку, и подарил Корсаковой.
- Интересно, а как попали вещи пропавшей Улановой, к Вашей тетушке, Марине Милорадовой?
- Не знаю. Может быть, Уланова подарила их тетушке Марине на день рождения, - предположил профессор.
- Уланова, не могла подарить Марине это зеркальце. Оно досталось ей от прапрабабки, немецкой принцессы, и Улановы передавали его, по женской линии, из поколения в поколение. Сейчас, это зеркальце, должно было перейти Евгении, а досталось этой гадюке! – возмутилась Глафира.
Профессор вспомнил, что Евгения, незаконнорожденная дочь Глафиры, и поинтересовался:
- Глафира Георгиевна, а что, Вы, можете сказать о Евгении.
- Мне, эта Евгения очень и очень не нравится. Молчит, как рыба, и поговорить с ней невозможно. Я заметила, и она, меня не любит, хотя и бегает за моим сыном. Но Юрий, никогда на ней не женится. Я не дам, своего благословления, на этот брак.
- Иногда дети, женятся, вопреки воле родителей.
- Юрий на ней не женится, он знает, что тогда, я лишу его наследства. И потом, моему сыну нравится Корсакова.
- А, Вы, хотите видеть Ольгу своей невесткой?
- Я не против. Корсакова - молода, очень богата, и я заметила в последнее время, что, и она, к Юрию неравнодушна. Если, они поженятся, то я буду рада. Может быть, в браке с моим сыном, она будет скромнее, и прекратит улыбаться, как дура деревенская. По крайней мере, я ее отучу.
Профессор сменил тему:
- Глафира Георгиевна, Вы видели записку, которую передали в день смерти дяди, Вашему сыну?
- Конечно, видела. Я все письма и записки проверяю. Мои дети, такие наивные и чистые, а в записке может быть, все что угодно. А потом, я должна знать, с кем встречаются мои дети. Вдруг Юлия получает записки от какого-нибудь негодяя, или от кучера Вани, - Глафира, погладила рукой, золотого попугая, вышитого золотой ниткой на ее груди, и кокетливо посмотрела на профессора.
Он, сделал вид, что не заметил ее кокетства и спросил:
- Записка была написана рукой Виктора Викторовича?
- Да, это Виктор писал. Я хорошо знаю его красивый, каллиграфический почерк.
- Вы писали друг другу письма? – забросил удочку профессор, зная, что Глафира была любовницей дяди.
- Нет! Нет! Как, Вы, могли такое подумать? Подумать обо мне!!! Мне, его жена показывала, какие-то записи Виктора , - в комнату заглянула няня, сурово посмотрела на Глафиру, и та театрально воскликнула, - ой, мне некогда. Я вспомнила, что мне надо к доктору Грачеву. У меня зуб заболел. Со вчерашнего вечера, болит и болит.
Глафира вспорхнула, золотым попугаем, и улетела. Дверь закрылась, профессор взял перо, но в комнату опять заглянула няня, и спросила, примет ли он Клеопатру. Госпожа Вишневская ждет его в гостиной, по срочному делу. Милорадов попросил няню провести Клеопатру в кабинет, и Татьяна Ивановна, согласно кивнув седой головой, тихо закрыла дверь.
В кабинет вошла Клеопатра, и профессор, от удивления, приподнял брови. Революционерка, все же прислушалась, к его советам: чтобы завоевать доверие больных и их жен, одеваться более прилично, и более консервативно. Сегодня, она была в длинном вишневом платье и соломенной шляпке, прикрывающей, ее короткую, африканскую прическу.
Милорадов радушно поздоровался, и предложил Клеопатре присесть на диван. Девушка садиться отказалась. Она нервно пожала плечами и сообщила, что приехала по срочному делу. Сегодня утром, в больницу привезли умирающего Трифона Косого. Крестьяне нашли его недалеко от усадьбы Юхновой, на лесной дороге, без сознания. После укуса волкодава, и плавания в болотистом Лебедином озере, у него началась гангрена. Заражение крови пошло по всему организму, и спасти его уже невозможно. Иногда Трифон, приходит в себя, и понимает, что конец его близок. Он уже исповедовался у батюшки, и поговорил с урядником Капустиным, но доктор Грачев, попросил ее, привезти в больницу профессора. Возможно Трифон перед смертью, признается в убийстве Виктора Викторовича, и тогда, Милорадову не придется подозревать невиновных. Профессор попросил Клеопатру, подождать, пока Антон приготовит коляску, и вышел из кабинета. Как только за ним закрылась дверь, Вишневская подошла к столу, еще раз воровато оглянулась, и наклонилась над столом. Один из листов, слетел на пол, и Клеопатра, не видя его, наступила ногой на листок.

Профессор прошел вслед за Клеопатрой в маленькую светлую комнатушку, расположенную отдельно, от общей, многоместной, и единственной деревенской палаты. Трифон лежал в забытьи, на скомканных льняных простынях. Его глаза ввалились, а лицо, и без того худощавое, заострилось, сухая кожа, словно прозрачный желтый воск, обтянула маленький, низколобый череп. Милорадов сел на колченогий стул, около деревянной кровати, и Клеопатра, сурово поджав губы, вышла. Через десять минут в комнату вошел доктор Грачев. Он внимательно посмотрел на беспамятного Трифона, и покачал головой:
- Дело плохо, вряд ли доживет до заката.
- А он очнется, или так и умрет, не приходя в сознание?
- Не знаю. Но возможно, еще очнется. Подождите, если хотите с ним поговорить, - бесстрастно сказал Грачев и вышел.
Профессор сидел у кровати, и смотрел в маленькое окно на солнечную березовую рощу. Смотреть на умирающего Трифона, было тяжело. Он, то лежал, мертвенно неподвижный, то метался по кровати, выкрикивая, какие-то бессвязные обрывки фраз. Милорадов, как не прислушивался, понять ничего не мог. Примерно, через два часа, Трифон Косой открыл глаза и обвел лихорадочным, горящим взором комнату. Профессор наклонился над ним и спросил:
- Вам, что-нибудь надо?
- Воды, - прохрипел Трифон.
Профессор сходил за водой, приподнял его голову, и напоил его из глиняной кружки. Трифон расслабленно лег на подушку, и Милорадов спросил:
- Вы знаете, кто убил Виктора Милорадова и Надежду Вишневскую?
- Не знаю, - скривился Косой.
- А отца Ольги Корсаковой?
- Не знаю.
Профессор недоверчиво покачал головой, и Трифон четко и злобно сказал:
- Какой черт, мне теперь что-то скрывать, все равно скоро сдохну.
Я в усадьбы не хожу, там одна морока: свора злобных собак и слуг. А слуги, эти бездельники, день и ночь, от нечего делать, бродят вокруг дома. Мне хватало лесных дорог.
- А, вы, не знаете, что случилось с Ваней и Марфой.
- А кто это, такие?
- Это слуги Виктора Милорадова.
- Ваня… Ваня из Милорадова, - задумался Трифон и вздрогнул, - Ваню знаю. Он мне иногда продукты приносил на Княжеский остров, а я ему товар отдавал.
- А давно, Вы, с ним познакомились?
- Недавно, раньше мне Митрофан помогал, а потом, я его дочь напугал, и он пригрозился меня убить.
- Значит, это Митрофан, помогал Вам сбывать краденое, и предупреждал об облавах.
- Нет. Митрофан, чей-то холоп, а хозяина, я никогда не видел, и кто он, не знаю. А хорошо, хозяин на мне поживился - за дорогой товар копейки давал, - зло засмеялся Трифон.
После этих слов, Трифон приподнялся, посмотрел в окно на солнечную рощу, и, еле слышно, радостно, как-то по-детски, сказал:
- Хорошо-то как. Солнышко светит. Скоро мамка придет, и я гулять пойду.
Затем, он захрипел, закатил глаза, выгнулся тетивой, и бездыханный, упал на кровать. В комнате наступила мертвая тишина. Залетевшая пчела, с жужжанием заметалась по стеклу, и профессору послышалось, как она звонко говорила: «Жу-жу-жу-жу».
Профессор вышел из комнаты и столкнулся с Клеопатрой. Девушка несла Трифону травяной отвар в глиняной кружке, и коричневатая вода, от столкновения, выплеснулась ей на платье. Милорадов извинился за неловкость, и, вздохнув, сообщил ей, что Трифон умер. Клеопатра молча развернулась и ушла.

Милорадов прошел к доктору. Грачев принимал больного, пожилого мужчину, державшегося за щеку, но, увидев профессора, он попросил мужика посидеть пять минут на крылечке. Больной, недовольно скривившись, вышел и профессор сказал:
- Трифон ничего об убийствах не знает.
- Жаль, я думал, он хоть, Вам, признается в убийствах.
- Трифон утверждал, про убийства ничего не знает. А что он сказал уряднику Капустину?
- Капустину, он тоже сказал, что Милорадова, Вишневскую и Корсакова не убивал. По его мнению, это дело рук, кого-нибудь из помещиков. Мол, нечего ему было ругаться со всеми соседями, за это, его и прихлопнули.
- Спасибо, что вызвали меня. До свидания. Не буду, мешать, Вам, работать, - благодарно сказал профессор.
- Не за что благодарить профессор.. Всегда рад, Вам, услужить.
Милорадов откланялся и пошел к выходу.
В дверях, он столкнулся с Ющенко. Управляющий Семенова отпрянул от него, спустился вниз на три ступени, и, не зная почему, принялся оправдываться. У него разболелся зуб, сегодня он немного не в себе, и наталкивается на всех подряд. Милорадов махнул рукой и пошел к коляске. Антон, сидя на козлах, тихо разговаривал с Клеопатрой. По последним словам, было понятно, что они обсуждали смерть Трифона Косого. Профессор попрощался с хмурой Вишневской и отправился домой. Антон, сегодня был не в духе, и гнал гнедого, словно на пожар.

Профессор зашел в кабинет, сел за стол, и мгновенно увидел - одного листа не хватает, да и другие листы, лежали в другом расположении. Он вышел из-за стола, окинул комнату взглядом, и увидел пропавший лист на полу. Милорадов поднял листок. На еще невысохших, размазанных буквах, отпечатался длинный, узкий след женской туфли. Милорадов задумался. Но долго думать, ему как всегда, не дала няня. Она вошла в кабинет, и не выходила, пока он не отправился в столовую.

Милорадов зашел в столовую и улыбнулся. Обеденный стол, был сервирован, как в лучшем французском ресторане « Бомонд». Вазы с красными розами, красиво дополняли изысканно украшенные блюда. Профессор пригласил Федорова, стоявшего навытяжку с салфеткой у стола, пообедать с ним. Бывший студент расплылся в улыбке:
- Думал ли я, бедный, глупый студент, что когда-нибудь, буду с Вами, за одним столом обедать.
Профессор шутливо парировал:
- Думал ли я, глупый профессор, выставляя, Вам, двойку за императора философа Марка Аврелия, что, Вы, будете, моим поваром и помощником.
Мужчины сели за стол, и принялись за еду.
Федоров доел суп «жюльен», и деловито спросил:
- Что, Вам, рассказал Трифон?
- Откуда, вы узнали, что я ездил к нему?
- Секрет, - улыбнулся Федоров.
- Трифон, рассказал мне, что он не убивал: Милорадова, Вишневскую и Корсакова. То же самое, он сказал уряднику Капустину. Но Трифон, предположил, что все эти убийства, дело рук соседей помещиков.
- Правильно сказал. Это видно, и косому, и кривому.
- В принципе, я тоже так думаю, но была надежда, Трифон признается в убийствах, и я могу спокойно работать дальше.
А, Вы, что-то новое узнали?- спросил профессор.
- Узнал, что Глафира, и мать Уланова, Анна, были любовницами вашего дяди. У Глафиры, в то время был муж: игрок, пьяница, и гуляка. Кстати, ее муж, как-то странно умер. Наделал долгов, съел пирожок с капустой, и тут же, около недоеденного пирожка умер.
Но во время, запретной любви, у Глафиры, был муж, а муж Улановой, майор, возил с собой по гарнизонам любовницу, и шесть лет не появлялся дома. Заметьте, я узнал интересную подробность - Виктор Викторович, бросил Глафиру, из-за Анны. Вскоре, после этого, Уланова исчезла при странных обстоятельствах. Скорей всего, она утонула в Лебедином озере, или ей помогли утонуть.
- Еще более странно, что зеркальце и веер Улановой, передаваемые по наследству нашлись в комнате, моей тетушки Марины.
- Может, это ваша тетя, посодействовала смерти любовницы мужа.
- Сомневаюсь, не стала бы она, нести домой вещи убитой. Тем более, все соседи знают их ценность.
- Тогда, такой вариант, кто-то, из мести, подкинул ей эти вещи, возможно, хотел опорочить Марину Милорадову. Но, Ваша тетя, неожиданно умерла, и вещи Улановой, так и остались лежать, никем не востребованные.
В столовую заглянула няня. Увидев за одним столом, французского повара и помещика, она замерла с открытым ртом.
Татьяна Ивановна стояла, как соляной столб. Федоров, словно ничего необычного не произошло, продолжал спокойно есть. А профессор, принялся объяснять старой няне, что в столице пошла новая мода - обедать с поварами. Французские повара, учат русских, есть правильно - по-французски. Няня, вздрогнула от возмущения, махнула рукой, и, забыв, зачем заходила, вышла из столовой.
Обед закончился, и Федоров, бросив на кухне грязную посуду, испарился. Скоро, его видели, входящим во двор, разбитной вдовушки, и сплетницы Ксении Солдатовой. Через, два часа девять минут, он вышел со двора вдовушки и улыбнулся. Это, тоже все видели, но потом след его затерялся, и никто уже, странного заморского повара не видел.
Профессор вернулся в кабинет. Какое-то время, пытался писать, но ничего стоящего в голову не лезло, на листе проступали только корявые, обрывочные предложения. Но он упрямо продолжал: писать и зачеркивать, писать и зачеркивать, зачеркивать, зачеркивать. Написав, слово Екатерина Вторая, перед его глазами мелькнуло лицо, его петербургской подруги княгини Екатерины Б. Но образ княгини, тут же был вытеснен, загадочной улыбкой Ольги. Лицо Корсаковой мелькнуло в тумане и пропало. Милорадов в раздражении, бросил перо, и жирная клякса расплылась по листу.
Профессор, снова трясся в коляске, и снова мечтал об Ольге.
За мечтаниями, он не замечал окружающих красот, и коляску Никодима, свернувшую к усадьбе Юхновой.
У ворот усадьбы стояла Жу-жу. Гувернантка, кого-то поджидала, и откровенно расстроилась, увидев в подъезжающей коляске профессора. Милорадов вышел из коляски, поздоровался по-французски, и Жу-жу, печально вздохнув, повела его в дом.
Профессор вошел в будуар. Синие шторы были плотно закрыты, и в комнате, несмотря на жару, было сумрачно и прохладно. Ольга в строгом черном атласном платье, сидела на черном плюшевом диване, за ее спиной, темнело зеркало, завешенное черной тканью, на столе лежала раскрытая книга и веер Улановой «павлиний глаз». Корсакова, печально предложила профессору сесть. Он сел напротив нее, высказал свои соболезнования, по поводу смерти отца, и Ольга печально улыбнулась. Завязалась беседа, легкая, пустая, бессмысленная. В какой-то момент, Милорадов, сам не ожидая от себя, этого движения, потянулся к Ольге. Корсакова резко отпрянула от него, встала с кресла, и сухо предложила выйти на веранду. Ей, что-то стало плохо, в будуаре, нечем дышать. И Милорадов, почувствовал, что ему вдруг, тоже стало нечем дышать, в этом сумрачном, почти вечернем свете.
Они вышли на веранду, уставленную желтыми цветами, и словно ничего не произошло, продолжили беседу. Горничная принесла горячий самовар, чайные принадлежности, всевозможные вазочки с вареньем и печеньем, и высокий золотой кувшин с ледяным медовым квасом. Профессор выпил кружку кваса, и его сердце, немного остудилось.
Они пили чай. Шло время. Профессор чувствовал, что пора уже уходить, но уходить почему-то не хотелось. Он продолжал, глядя на Ольгу, сидеть и страдать. Он, так давно, не страдал от неразделенной любви, что эти страдания, приносили ему какое-то юношеское мазохистское наслаждение.
Со стороны парка послышались голоса, и скоро, на веранде появились Сергей Семенов, Юрий Юхнов и купец Никодим. Юрий держал в руках старинное ружье, украшенное мелкими рубинами, и Никодим, сдерживая улыбку, пояснил, что они ездили на охоту. Возвращаясь обратно, они решили заехать к Ольге, чтобы поддержать ее, в этот трудный момент. Свои ружья, они оставили по дороге у Семенова, но Юрий, не захотел расставаться с отцовским ружьем ни на минуту.
Юхнов поставил ружье и мужчины сели к столу. Скоро, они забыли, что у Ольги недавно погиб отец, и их дружеская поддержка, превратилась в веселый флирт.
Неожиданно, как гром среди ясного неба, или как снег на голову, в дверях веранды появилась подруга Милорадова княгиня Екатерина Б.
Княгиня Екатерина была в белоснежном шикарном платье, увешенная с туфель до головы бриллиантами, на каштановых, с красноватым отливом локонах, возвышалась белая шляпка, с шелковыми белыми розами. Профессор невольно улыбнулся. Несомненно, Катя хотела поразить своим шикарным нарядом провинциалов и особенно провинциалок.
Княгиня очаровательно улыбнулась, стрельнула в мужчин, огромными темно-карими, почти черными очами, и мило извинилась перед хозяйкой за неожиданный визит. Она приехала по срочному делу к профессору Милорадову, а его не оказалось дома. Побледневшая Ольга пригласила гостью к столу, и княгиня, немного подумав, для приличия, согласилась. Екатерина села рядом с Ольгой, и профессор, увидел, то, что давно уже не замечал, и принимал это, как данное. Оказывается, княгиня была настоящая красавица, и Ольга проигрывала ей по всем статьям.
Никодим с Юрием, бросили ухаживать за Ольгой и принялись рассыпаться в любезностях перед Екатериной Б.
За столом все изменилось. Веселость и непринужденность ушла. Ольга приуныла, казалось, еще миг и она заплачет, как маленькая девочка. Семенов был откровенно зол, а Милорадов начал страшно ревновать княгиню к весельчаку и балагуру Никодиму. Купец, был молод и красив, и если посадить профессора и Никодима рядом, то... нет, об этом ему не хотелось думать.
Милорадов не стал мучить себя и других. Он предложил княгине отправиться домой. Было видно, что ей хотелось продлить, эту пикантную ситуацию, и она попыталась, еще здесь задержаться, но Милорадов, посмотрел на нее, таким взглядом, что она мигом вскочила из-за стола, мило попрощалась и пошла к выходу.
Они ехали по полевой дороге и княгиня Б., громко восхищалась прекрасной речкой, восхитительной березкой, чудесной ромашкой и очаровательной коровой. Профессор снисходительно улыбался, и княгиня легонько ударив его белым пушистым веером, сообщила ему, что в Петербурге зарядили дожди, и она решила проехаться до зареченского солнечного рая.
Антон бесконечно оборачивался к Екатерине, и профессор боялся, что кучер вот-вот свалится с коляски. Мужики, бабы, дети, коровы и лошади, увидев княгиню, останавливались и провожали ее восхищенным взглядом. Екатерина, улыбалась им, улыбкой царицы, выехавшей на прогулку, и была так счастлива, как давно уже не была. Столько восхищения, в Петербурге, она никогда не видела.
Милорадов и княгиня прошли в спальню. Екатерина оглядела провинциальную, уютную спальню в золотистых тонах, и миролюбиво сказала:
- Очень мило. Я думала, будет хуже.
Она скинула белые бальные туфли, легла на кровать, и, обмахивая себя веером, сказала:
- Я заметила, Алешенька, ты здесь увлекся этой зареченской простушкой.
- Катя, давай не будем оскорблять мою соседку, - гневно нахмурился профессор.
- Оскорблять!!! - княгиня возмущенно вскочила с кровати, швырнула веер на пол, и закричала:
- Негодяй! Предатель! Прошло всего несколько дней, а ты уже променял меня, на эту кухаркину дочку.
- Успокойся! Здесь не Петербург, и твои крики слышат десять деревень.
- Ха-ха-ха. Пусть слышат. Ты изменял мне уже с ней? Признавайся поросенок!
- Нет.
- Врешь!
Профессор посмотрел на разъяренную Екатерину, спорить с ней было бесполезно, и он применил испытанный способ – завалил ее на кровать и закрыл ее рот поцелуем…

Милорадов и Екатерина лежали на кровати. Княгиня, рассказывала петербургские новости, совершено не волновавшие профессора. Но, он делал вид, что внимательно слушает, как графиня Ж. сменила старого любовника, на нового, а княгиня С. родила шестнадцатого ребенка. Скоро, ему надоело слушать обычные глупости, и он спросил:
- Катя, почему ты сказала, что Ольга, дочь кухарки.
- Это сразу видно.
- Корсакова прекрасно знает французский, и мне говорили, она хорошо играет на рояле.
- Это ничего не значит. Кто-то ее этому хорошо научил.
- Катя, объясни мне, суть своих мыслей.
- Понимаешь, мой котенок, дворянские дети, с детства воспитаны в своей исключительности, и эта уверенность, остается внутри них, даже если они разорены, и ходят в лохмотьях по Хитрову рынку. А в, твоей Ольге, чувствуется внутренняя скованность, неуверенность, прикрытая холодностью, или страхом, сделать, что-то не так. Я женщина, и сразу это вижу. Уверяю тебя, она из низшего сословия: десятая дочь бедного попа или незаконнорожденная дочь французской гувернантки.
- Раз ты так хорошо разбираешься в людях, скажи мне, ты заметила, к кому из мужчин неравнодушна Корсакова. Мне это нужно для дела.
- Так, я и поверила, что, у тебя к ней деловой интерес.
Тебя интересует, как Ольга относится к тебе. Поэтому, хочу испортить тебе настроение – ты ей безразличен, хотя какой-то интерес к тебе, она имеет. Но скорей всего, деловой интерес.
- Деловой интерес ко мне? Интересно! А теперь, скажи, был ли за столом мужчина, в которого она влюблена?
- Ольга молода, и у нее, конечно, есть возлюбленный, но за столом его не было.
Княгиня вдруг приподняла голову, наклонилась над ним, и внимательно посмотрев в его синие глаза, тревожно спросила:
- Ты ее любишь?
- Какое-то время, я чувствовал юношескую влюбленность, - признался он.
- Подлый змей! Я всегда знала, что стоит мне исчезнуть на полчаса, и ты побежишь к другой.
- Катюша, я давно у тебя хотел спросить. Тебе всего тридцать лет, выглядишь ты намного моложе. Почему ты не поменяешь меня на любовника помоложе?
- Почему? Интересный вопрос. М-м-м… Во-первых, ты умный. Ты у меня сорок девятый любовник, и поверь мне, умнее тебя, я не встречала. С тобой очень интересно. Ты не представляешь, Алеша, как мне надоели эти молодые идиоты. С ними не о чем говорить, у меня на второй день от их глупости начинает болеть голова, и мне хочется их убить. Во-вторых, ты не собираешься на мне жениться, и не просишь меня бросить моего старенького мужа-импотента. А эти молодые повесы, на второй день, пытаются уговорить меня, убежать с ними во Францию. Ха-ха-ха! Алеша, ты можешь представить себе, как я буду годами веселиться с этими идиотами. Да, я лучше уйду в монастырь! А в третьих…м-м-м…
- А, что, в-третьих, ты не договорила?
- А, в-третьих, умный мой дурачок…я тебя люблю, даже не знаю за что. Признайся мне, ты считаешь, что я недостойна тебя, и твоя жена была лучше меня в сто раз.
- Начинается, питерская заунывная песня. Катюша, давай займемся в постели, более интересным занятием.
- Давай…

К вечеру, они отправились в столовую. Федорова не было, и няня подала им на стол разогретые блюда, приготовленные утром. Блюда не были ничем украшены, но голодные Милорадов и княгиня с удовольствием их ели, под ворчание старой няни. Так профессор узнал от няни, что французский повар – это французский шпион. Он подглядывает, все выпытывает и неожиданно исчезает, чтобы выйти совсем из другого места, куда он вошел. Сейчас, этот повар сбежал, и едет на паровозе, с добытыми тайнами в Париж. В столовую, неслышно вошел французский шпион Федоров, сбежавший с паровоза, и недовольная няня, стрельнув в него поражающий взор, вышла из столовой.

Княгиня, по приказной просьбе профессора, пошла, прогуляться по парку. Как только закрылась дверь, Федоров, прищурив воспаленные глаза, сказал:
Я сегодня узнал, много интересного. Час назад, я получил от своего друга, городничего из Иркутска, жизнеописание одного человека. Она, единственная, кто в Заречье живет недавно, поэтому, я решил поинтересоваться ее прошлой жизнью.
- Ольга?
- Да. Слушайте. Дворянка Ольга Корсакова, в девичестве Ольга Дмитриевна Шаманова. Родилась в деревне Тихонова падь Иркутской губернии. После смерти родителей, переехала в Иркутск, к своей тетке. Вскоре, после переезда в город, Шаманова поступила в публичный дом. В борделе, она завела любовника, богатого золотопромышленника, накопила денег, и после его внезапной смерти, вышла замуж за бывшего осужденного - дворянина Корсакова. Так что, Корсаков, ей не отец, а старый муж. Я подозреваю, что она переехала в далекое Заречье, чтобы замести следы о своем прошлом. Еще одна интересная подробность, Трифон Косой, примерно в это же время сидел в Иркутском остроге, и сбежал из-под надзора примерно перед ее отъездом. Может, это не имеет никакого значения, но знать это стоит. Кроме того, Ваш управляющий, Елисей, встречается…
- Молчи! Я сам скажу, чтобы не выглядеть перед тобой последним дураком. Елисей втайне встречается с Ольгой Корсаковой.
- Вы это знали? – удивился Федоров.
- Догадался с помощью Кати. Я давно заметил, Ольга относится ровно ко всем своим пылким кавалерам. Она равнодушна: и к Семенову, и к Юрию, и к Никодиму. Оставшиеся местные мужчины – это старый пьяница, майор Уланов, и я его откинул. Кто остается? Красавец – немой кучер, и молодой, образованный Елисей. Естественно, Ольга выбрала его.
- А, я, столько сапог истоптал, выясняя, эту тайну.
- Федор Федорович – Вы редкостный талант. Местная зареченская стоглазая шпионка Глафира, не могла вычислить это два года, а, Вы, за один день, нашли ответ. Поздравляю Вас!
Федоров сдержанно улыбнулся, и посоветовал:
- Я думаю, Вам, надо поговорить с Елисеем. Я, ему от вашего имени, приказал дожидаться, Вас, в своем домике.
- А о чем, мне надо с ним поговорить? – недоуменно спросил профессор.
- Елисей Бондаренко – незаконнорожденный сын вашего дяди и любовник Корсаковой, - пояснил Федор.
Профессор, театрально поднял руки к небу:
- Боже, сколько же здесь незаконнорожденных детей дяди. Скоро выяснится, что все окружающие деревни состоят из них.
С этими словами профессор поднялся и пошел к управляющему.

Он вошел в полутемный домик. Елисей лежал на кровати в сапогах, и смотрел в потолок. Милорадов поздоровался и сел у стола на единственный стул. Управляющий медленно поднялся, сел на край кровати и безразлично спросил:
- Нашли убийцу?
- Еще нет, но день-два, и он у меня в кармане.
- Прекрасно, - вяло сказал Елисей.
- Мне сообщили, что, Вы, незаконнорожденный сын моего дяди.
И знаете, мне в это уже не верится. Ваня - незаконнорожденный сын, Вы - незаконнорожденный сын. Это уже похоже на сказку.
- Для, Вас, это удивительно, а здесь, такое в порядке вещей. Бедные деревенские девушки, охотно на это идут. Моя мать была восьмым ребенком бедной вдовы. Приданого нет, а без приданого кто возьмет, если полно невест, с приданым. Возьмет бесприданницу, только, вдовец с детьми, или калека. Поэтому нищие девушки заводят ребенка от помещика, а помещики, когда им надоест эта запретная любовь, дают хорошее приданое и выдают замуж. В итоге, всем хорошо. И содержанка пристроена, и его ребенок, не отверженный, а законнорожденный. Моя мать тоже получила приданое, вышла замуж за горожанина, и уехала отсюда, задолго до моего рождения. Поэтому, в деревне, все думают, что я сын Бондаренко.
- Тогда я подозреваю в убийстве, Вас.
- Глупости. Какой прок, мне убивать отца. По документам, я сын Бондаренко, и наследство, я, в любом случае не получу. А если. Вам, это интересно, то убивать отца, мне было невыгодно. Отец меня сам нашел, и обещал, после пяти лет безупречной работы, отдать мне Лебединую пустошь. Когда-то там жила Ваша прабабушка. После ее смерти, небольшое поместье и маленькая усадьба пришли в запустение. Отцу было невыгодно заниматься дальним участком, арендаторы, тоже запустили поля, и он обещал отдать эту пустошь мне. До получения этого наследства, мне осталось ждать всего полтора года. Я и денег, скопил, чтобы восстановить усадьбу и жениться. Теперь, же, я сам, остался в дураках: ни поместья, ни жены.
- Елисей Елизарович, Ольга была согласна выйти за, Вас, замуж?
Елисей вздрогнул и удивленно посмотрел на профессора. Милорадов, продолжал ждать ответа, и управляющий глухо ответил:
- Ольга не хотела выходить за меня замуж. Наверно, потому что я бедный, и без дворянского звания. Я думал, после того, как получу от отца поместье, Ольга согласится выйти за меня замуж. А теперь, она наверно за Семенова выйдет.
- Она, Вам, это сказала?
- Нет. Ольга, по-прежнему уверяет, что любит меня, но выйти за меня замуж не может.
- По какой причине?
- Она не объясняет - не могу и все. Но я думаю, все дело, в моей бедности.
Елисей вяло махнул рукой, и, склонив голову, взъерошил светлые, выгоревшие от солнца, волосы.
Профессор вышел во двор. Антон старательно смазывал колеса коляски дегтем, а Федоров, сидя на плуге, веселил кучера. Антон посмеивался в усы, и как понял профессор, они обсуждали разбитную местную вдовушку Парашу. Увидев профессора, Федоров, мгновенно перестал веселиться, встал с плуга и пошел к нему. Подойдя вплотную, он, еле слышно, спросил:
- Он?
- Нет. Елисей не знал, что отец Корсаковой, это ее муж. И убивать отца, ему не было резону. Дядя обещал ему через полтора года, подарить маленькое запущенное поместье.
- Тогда Ольга?
- Не знаю. Сейчас поеду к ней.
Федоров согласно кивнул головой, и, насвистывая модный романс Алябьева, пошел в дом. Милорадов приказал кучеру запрягать коляску.

Он сошел с коляски и направился по дорожке к дому. Ольгу он увидел в парке на скамейке в парке. Она разговаривала с сыном, и Саша, слушая ее, радостно смеялся.
Профессор направился к ним. Зеленая скамейка стояла под старой липой, свисавшие ветви закрывали дорожку. Они, его не видели, а он, их хорошо видел.
Милорадов раздвинул ветви, и Ольга, увидев его, испуганно замолчала. Он дружелюбно поздоровался, и попросил уделить ему немного времени. Корсакова, побледнев от страха, согласно кивнула головой, и приказала сыну сбегать поиграть с Жу-жу. Саша уходить не хотел, мать сурово прикрикнула на него, и мальчик, надув губы, слез со скамейки. Уходил он медленно, постоянно оглядываясь, словно ждал, что мать передумает и опять позовет его, к себе. Профессор сел рядом с Ольгой, и, нахмурив брови, сказал:
- Уважаемая сударыня, я узнал кое-какие пикантные подробности Вашей прежней жизни.
Ольга, стала белее мела. Она глубоко вдохнула, невидящим взором, посмотрела на реку, и дрожащим голосом протянула:
- Я чувствовала, что рано или поздно, кто-нибудь все узнает, и когда я увидела, Вас, то подумала – вот мой погубитель.
Я всегда боялась, Вас.
- Вы, хорошо это скрывали. Но не надо драматизировать события, Ваша погибель – это Ваша прежняя жизнь, А, я, тут ни при чем. Поэтому, для начала, я хотел бы узнать, кто из Ваших поклонников, столкнул, Вашего мужа, с утеса.
- Я ничего не знаю! – тихо сказал Ольга.
- Не может быть! – не поверил профессор.
- Клянусь сыном, я ничего не знаю!
- Хорошо, начнем с другой стороны. Кому, Вы, говорили, что Корсаков, Ваш муж. И, Вы, можете выйти замуж, только после его смерти.
- Клянусь никому!
- И, тем не менее, кто-то из ваших поклонников, об этом узнал. А с кем Корсаков общался?
- Я ни разу не видела, чтобы Корсаков с кем-то разговаривал. Он был редкий молчун, и кроме бутылки его ничего не интересовало. За несколько лет, я сама, слышала от него несколько слов.
- Ольга Дмитриевна, я хотел по-хорошему, а, Вы, меня не понимаете. Придется мне завтра, рассказать Глафире, некоторые пикантные подробности о Вас.
Корсакова упала на колени и, рыдая, взмолилась:
- Умоляю, Алексей Платонович, не губите меня. Поверьте мне, я ни в чем не виновата. Я сейчас, Вам расскажу, всю свою жизнь, и вы меня поймете.
- Встаньте с колен, я не хочу, чтобы, Ваш сын, увидел Вас на коленях, - нахмурился профессор.
Ольга поднялась, села на скамью, отвернулась от него, и начала рассказ:
Когда мне было девять лет, моя мать умерла от чахотки. Отец женился на другой женщине. Через несколько лет, когда мне было шестнадцать лет, отец сильно простудился, и за два дня сгорел от лихорадки. Сразу после его смерти, мачеха выгнала меня на улицу, из моего же дома.
Вышла я из дома, с одной котомкой, и пошла в Иркутск, к своей многодетной тетке Елене. Приняла она меня, скрипя зубами. Муж у нее, недавно от чахотки умер, и своих детей девять человек. Стала я, искать работу. А куда девушку возьмут, только служанкой. А в служанки меня никто не берет. Жены хозяев, сразу говорят: «Я тебя возьму, а мой муж, начнет с тобой любовь крутить. Была бы ты, уродиной или пожилой теткой, то взяли бы».
Бегаю, бегаю, ищу работу, а все без толку. Тетка меня пыталась замуж отдать, но бесприданница, никому не нужна. Женихам я нравлюсь, их матерям нет. А сами знаете, без родительского благословения, никто в церковь не поведет. Нашла все же, тетка, мне жениха старика. Ему не жена была нужна, а работница. У него пятнадцать коров было и восемь лошадей. Я уж, и за него была согласна выйти, лишь бы свой дом заиметь да детей, но жених мой, перед самой свадьбой, взял да и помер.
Надоело тетке, со мной возиться, своих девять, и я десятая. Грызет и грызет меня целый день. На улице зима, мороз сорок градусов. А она пристала, иди-ка ты в публичный дом, будешь сыта и в тепле. Я в слезы, в ноги падаю, а тетка, вцепилась в волосы, и на улицу в одном сарафане вытолкала.
На улице ночь наступает. Я стою, слезы замерзают на лице, а вокруг никого. И решила я, лучше замерзну, с ледяной столб превращусь, а в публичный дом не пойду. Немного погодя, из-за угла, красивая карета выезжает, и около меня останавливается. Выглянула из кареты, симпатичная седая старушка в собольей шубке, и говорит мне: «Иди-ка милая доченька, ко мне в карету, я тебя к себе домой отвезу». И я, дурочка деревенская, села. Еду и радуюсь, наверно меня добрая старушка к себе, в дочки, взяла.
А эта добрая старушка, публичный дом содержала. Так, я и попала в бордель к мадам Марго, которая в девичестве, была Матреной Редькиной. А позже, я узнала, что Марго, за меня, тетке один рубль дала. И теперь, я знаю, красная цена мне – один рубль!
В борделе мне повезло, как наверно, никому до меня. Сразу же, в первую ночь, меня купил пожилой золотопромышленник Григорий. У него жена и две дочери, круглый год во Франции жили, а он в борделе, купит барышню, и ходит к ней, пока она, ему не надоест. Через три месяца, я забеременела от него, и он забрал меня с собой. Григорий мечтал о сыне, и надеялся, что я мальчика рожу, а когда его старая жена умрет, он на мне женится.
Купил он мне хороший дом, и поселил со мной, старую ворчливую француженку Жанну. Я без нее, из дома не могла выйти, и спала она, со мной в комнате, пока Григорий, с прииска не приедет.
Так я и жила, сижу у окна, и жду его. Григорий, любил меня без памяти, ноги мои целовал, а я не любила его, но куда мне деваться. Приедет, золотом осыплет меня и сына, и опять в тайгу на прииски на два месяца. А я надену дорогое белое бальное платье, и хожу по дому, одна-одинешенька. Скучно мне, делать нечего, а Жанна силком заставляет меня учиться писать и читать по-русски, и по-французски, и на рояле учит играть. Жанна была дочерью сельского учителя, и от скуки со мной занималась. Сначала мне ее учение неинтересно было, а потом я во вкус вошла, и книги с утра до вечера читала.
Сыну Саше, три года было, когда отец его, Григорий, от пьянства и обжорства, умер на прииске. И своему сыну, он ни гроша не оставил – все золотые прииски, жене и дочкам отошло. Григорий думал, что доживет до ста лет, и успеет сыну все дела передать. Умер он, а я, его деньги, которыми он меня осыпал, по совету Жанны, не тратила, а копила. Добрая ей память, надеюсь, она еще жива.
Пока жив был Григорий, я, Жанну, люто ненавидела, а после его смерти, она мне, много добра сделала. Без нее, я бы точно пропала, и по миру пошла. Это Жанна, нашла мне старого спившегося дворянина Корсакова шестидесяти лет. Он тогда, при смерти, в конюшне у своего хозяина, лежал. В Сибирь он попал, за убийство соседа помещика. Срок у него закончился, поместье его, брат присвоил, и некуда, ему было возвращаться. Жанна договорилась с ним, что он, за деньги, на мне женится и Сашу усыновит. Корсаков сразу согласился, после свадьбы, из конюшни, ко мне в дом переехал, и сразу выздоровел.
Стала я, замужняя, потомственная дворянка, а жизни все равно нет - все предместье знает, что я публичная девка. Из дома не выйти, все стороной обходят, дети бегают за мной, в лицо смеются и самыми обидными словами оскорбляют. И опять я, из дома не выхожу, только сына да Жанну вижу.
Горько мне - вышла я замуж, а жизни все равно нет. Муж мой, Корсаков, дряхлый старик, и горький пьяница. Целыми днями, рядом в комнате, пьет, да спит, и слова мне, не скажет. Жанна опять за меня взялась, продала дом и перевезла меня с Корсаковым, в маленький городок, под Иркутском. Я сразу подруг сверстниц нашла, но и там, через полгода узнали, что я из публичного дома. Видимо, правду говорят: «Добрая слава лежит, а худая бежит». А тут, Сашенька, тяжело заболел. Доктора посоветовали мне срочно климат сменить. Решила я, совсем из Сибири уехать, и как можно дальше. Но Жанна уезжать со мной отказалась. Оказывается, у нее, в этом городке, сын живет. Она родила его от своего хозяина богатого купца, и отдала мещанской семье на воспитание. Сын про родную мать не знал, и приемных родителей, за своих почитал. А Жанна, ему деньги, через его приемного отца, передавала, да издали им, и своими внуками, любовалась. И так, она сыну своему, хорошо помогала, что он давно, свое дело завел, мелким купцом стал, и в своем маленьком городке, среди первых людей был.
Купила я, Жанне маленький домик, недалеко от ее сына, а сама, дом продала, и поехала с сыном, и Корсаковым, в Москву.
Жанна, перед отъездом, меня предупредила, как я приеду на место проживания, чтоб никому не говорила, что Корсаков мой муж. Пусть он будет, моим отцом. Ты говорит, еще молодая, муж твой никуда не годен, а вдруг он, еще десять или двадцать лет проживет. А так, найдешь себе молодого любовника, и живи, радуйся жизни. А умрет Корсаков, сразу за любимого замуж выйдешь. И я, ее, как всегда послушалась.
Приехала я в Москву, и вижу, что на мои деньги, в первопрестольной сильно не разбежишься. В Сибири я была богачка, а здесь в Москве, беднячка. Совершенно случайно, я в гостинице, с Екатериной Курбатовой познакомилась. У нас номера рядом были. У нее пятилетняя дочка, у меня пятилетний сын, и мы через детей, быстро с ней сошлись.
Екатерина из Заречья приехала, и я незаметно вызнала у нее, сколько стоит поместье в их краях. Она мне, цены назвала, и я поняла, куда жить поеду.
Оставила я Корсакова и Сашу, в Москве, наняла им служанку, и поехала вместе с Катей в Заречье. Купила здесь усадьбу. Вернулась в Москву, забрала мужа, сына, и молодую гувернантку наняла, чтобы мне в поместье, скучно одной не было. И гувернантку, такую взяла, чтобы она по-русски ни слова не говорила. Хоть Корсаков, пьяница и редкий молчун, но вдруг, что-нибудь да ляпнет гувернантке, и придется мне опять куда-то бежать.
Так и жили, Корсаков пьет, да спит. Жу-жу глуповата, за два года, ни одного русского слова не выучила. Говорит со мной только по-французски, и русский язык, не собирается учить. Слишком он трудный для нее. А я полюбила здесь, одного человека, и он, меня любит, но из-за мужа своего, Корсакова, выйти замуж за него не могу. Вот и вся моя горькая, проклятая жизнь!
Скажите мне, в чем я виновата, если судьба моя такая!
Я никому никогда плохого не сделала, а несчастья на меня валятся и валятся. Я ведь с девяти лет, дня без страха и горя не прожила.
Алексей Платонович, клянусь Вам, ни один мужчина не знал, что Корсаков мой муж!
- И все-таки, кто-то это узнал. Мне не верится, что Ваш, пьяница муж, пошел любоваться прекрасными видами с Княжеского утеса.
С берега реки послышались веселые голоса Жу-жу и Саши, и профессор, сузив глаза, спросил:
- А, Жу-жу, знала, что Корсаков, Ваш, муж?
- Жу-жу знала. Я, один раз - в тоске, ей, как лучшей и единственной подруге, призналась, что Корсаков мой муж, и оттого, замуж ёёёёёёёёё выйти не могу. Но она здесь ни при чем. Жу-жу ни одного слова по-русски не знает, а соседи помещики по-французски не умею говорить.
- Соседи не знают французский, а Семенов, постоянно навещавший Вас, прекрасно говорит по-французски.
- Семенов!!! Неужели он…, - Ольга схватилась руками за голову.
- Позовите-ка сюда, эту французскую осу Жу-жу, - попросил профессор.
Ольга издали крикнула гувернантку, и скоро, Жу-жу появилась перед ними вместе с Сашей. Ольга попросила сына уйти, но он стал капризничать, и мать пообещала ему, за хорошее поведение, поездку в Санкт-Петербург. У мальчика загорелись глаза, он подпрыгнул от радости, и стрелой помчался дом.
Ольга с ненавистью взглянула на гувернантку, и по-французски спросила:
- Мадмуазель, Жоржетта, кому, Вы, рассказали, что Корсаков, мой муж?
- Никому, - испуганно ответила гувернантка.
- Врете! Или, Вы, сейчас же признаетесь, или я посажу, Вас, за воровство. У меня недавно пропала большая сумма денег, и горничная, убираясь в Вашей комнате, нашла их!
- Я не брала у, Вас, деньги! Эти деньги мне мосье Семенов дал, - заплакала Жу-Жу.
- За что?
- Он хотел на, Вас, жениться, а мадам Глафира сказала ему, что Вы замуж идти, неизвестно почему, не желаете. Тогда, месье Семенов, дал мне денег, и попросил меня узнать этот секрет. Я подумала, что ему объясню все, и он поймет. Ведь, Вы не по своей воле, не хотите идти замуж. Я же ничего плохого не хотела.
Жу-жу рыдала, и профессор вздохнул:
- Вы, ничего плохого не хотели Жоржетта, но в итоге, господин Корсаков, полетел с Княжеского утеса. В некотором, роде, Вы, пособник убийцы.
Жу-жу истерически рыдала. Корсакова встала со скамьи, и жестко предложила Жу-жу крупную сумму денег за ее немедленный отъезд во Францию. Билет до Парижа, она тоже оплатит. Жу-жу согласно кивнула головой. Ольга приказала гувернантке немедленно собирать вещи, а немой кучер Потемкин, отвезет ее на вокзал. Жу-жу, спотыкаясь, ушла, и Ольга, со страхом, повернулась к профессору:
- Алексей Платонович, могу я надеяться, что, Вы, никому не расскажете, о том, что услышали от меня?
Побледневшая Корсакова, напряженно смотрела на него, словно от него зависела ее жизнь и смерть, и профессор благодушно кивнул:
- Никому и никогда!
Ольга облегченно вздохнула, и прижала руки к пылающему лицу. Профессор поднялся со скамьи, и напоследок поинтересовался:
- И когда, Вы, намечаете свадьбу с Елисеем?
Корсакова поразилась:
- Неужели, Глафира, нас все-таки выследила?
- Нет, Глафира, как не пыталась узнать, этот секрет, так, и не смогла его выведать. И когда же свадьба?
- Через сорок дней. Пусть меня бог простит, но, я и так за свою жизнь настрадалась. Я два года, этого дня ждала. Надоело мне прятаться по темным углам, хочу быть всегда рядом с моим Елисеем.
Профессор улыбнулся:
- Виктор Викторович, обещал управляющему отдать Лебединую пустошь. Передайте Елисею, что я, дарю ему это поместье. До свидания, желаю счастья.

Милорадов сошел с коляски. На крыльце его поджидала няня и Буран. Буран с тревожным лаем бросился у профессору. А, няня, под громкий лай, испуганно сообщила ему, что приехал урядник Капустин с двумя жандармами. Урядник ждет его в гостиной, а жандармы у дверей гостиной. Татьяна Ивановна предложила ему срочно бежать в Петербург, идти к самому царю, а то Капустин посадит его в острог, до скончания века. Милорадов отмахнулся от предложения няни, и направился к гостиной. По дороге, его перехватила недовольная княгиня. Она громко возмущалась, что Милорадов, совсем забыл про нее, и она, сейчас же, уезжает из этой глухой деревни, где даже нечего посмотреть.
Профессор посоветовал ей лечь на лебяжью перину, а утром он поведет ее на Лебединое озеро, посмотреть розовых лебедей. Услышав про Лебединое озеро и розовых лебедей, княгиня кинулась его целовать. Он, с трудом, отцепил ее от своей шеи; и с трудом, отправил ее отдыхать в одинокую лебяжью постель
У дверей гостиной сидели два молодых жандарма: один, чернявый, маленький и щуплый; другой, белобрысый краснолицый здоровяк, с огромными кулаками. Озадаченный Милорадов, не мог даже предположить, зачем Капустин привез их из Заречья.

Милорадов вошел в гостиную. Капустин, с суровым лицом, сидел у рояля, усиленно делая вид, что не замечает вошедшего профессора. Профессор поздоровался, сел на диван и, с улыбкой, спросил:
- Что случилось, сударь?
- Господин, Милорадов, Вы, арестованы, за разбой на лесных дорогах.
- Капустин, у Вас, что капуста вместо головы?
- Прошу меня не оскорблять, я при исполнении. Вы, уже не господин профессор, а ученый каторжник.
- Ничего не понимаю. Объясните мне ход ваших мыслей. Хотя, как можно объяснить то, чего не бывает в природе.
- Мысли у меня есть, напрасно, Вы, думаете, что я - дурак. Я еще умнее, Вас! – заносчиво заявил Капустин.
- Если, Вы, умнее меня, тогда я - полный дурак.
- Да, да, - согласился Капустин, и с хитрецой продолжил. - я, Вас, господин разбойник, разоблачил. Вчера, Ваш кучер Ваня, предложил купчихе Жуликовой купить у него золотые часы. Купчиха узнала часы своего мужа. Его полгода назад ограбили на лесной дороге, и сняли, с него полумертвого, эти часы. Жуликова, узнав часы, закричала на всю улицу, и Ваня хотел убежать. Но кучер купчихи поймал его и отвел к городничему. После двух тумаков, а у городничего кулак, как пудовая гиря, Ваня признался, что эти часы, и многие другие золотые и бриллиантовые вещички, он взял из Вашего стола. Значит, Вы, не профессор, а разбойник с большой дороги.
- Капустин, Вы, прекрасно знаете, что это драгоценности Трифона Косого, а Ваня украл их из моего стола.
- Нет, не знаю. В первый раз об этом слышу. Сейчас, я, Вас, арестую, и отведу в Заречье, как лесного разбойника.
- Капустин, сейчас я возьму ружье, и прострелю вашу башку. Все равно, вашей пустой капусте ничего не будет. Подумаешь, в трех капустных листах дырка будет
- Караул! Убивают! Помогите! – заорал Капустин.
В гостиную ворвались жандармы, добежали до середины гостиной, и недоуменно остановились. Капустин, с хитрым видом, сидел у рояля. Профессор, вдали от урядника, задумчиво смотрел на черный открытый рояль.
Капустин отослал их за дверь, и льстиво заявил:
- Алексей Платонович, сразу видно, что, Вы - профессор. Потому что, ничего не понимаете в жизни.
- А, что я должен понимать?
- Вы, должны понимать, что надо делать так, чтобы всем было хорошо. Хорошо - Вам, Ване, и мне.
- Знаете, я получил чин академика в Сорбонне, но, тем не менее, никак не пойму, как можно сделать так, чтобы: Вам, Ване и мне было хорошо. Это все равно, что отправить на Аляску лебедя, рака и щуку.
- Я, вам, все объясню. Вы даете деньги: мне, городничему и губернскому предводителю, а мы выпускаем Ваню из тюрьмы - и всем хорошо. Хорошо - Вам, нам, и моему племяннику Ване.
- Нет, я платить за Ваню не буду. Ваш племянник - вор, и помогал убийце Трифону сбывать краденое. Кстати, сообщаю, Вам, как уряднику, Митрофан тоже помогал Трифону. И еще, я хотел бы узнать, что Ваня сделал с векселями?
- Какие векселя?
- Это такие бумажки, по которым можно получить деньги.
- Ваня, говорил про какие-то бумажки, но, по-моему, он папиросы из них делал. Он говорил мне, что бумага – дрянь, плохо горит, а на вид вся красивая такая и картинка есть.
-Да-а-а, у меня нет слов! Хотя, еще есть. Это Ваня убил Виктора Викторовича?
- Нет, про убийство Милорадова, Ваня ничего не знает. Он бы мне обязательно все рассказал, - гордо сказал урядник и, продолжил. - Господин разбойник, Вы, будете платить?
- Нет, не буду. Пусть, Ваш, Ваня ответит за свои дела.
- Тогда, я, Вас, сейчас арестую. А завтра, Ваня признается, что, Вы, и Трифон – вместе грабили на дороге.
- Мое безграничное терпение уже лопнуло, - спокойно сказал профессор, и жестко отчеканил, - Капустин, а Вам известно, что царь, мой двоюродный брат и близкий друг. Я сейчас, свистну, и Вы, завтра же, отправитесь на виселицу. И, представьте себе, что палач, уже специально для, Вас, намыливает веревку, дорогим персидским мылом.
Капустин побледнел, маленькие глазки его закатились, и он без сознания свалился на пол. Открытый рояль вздрогнул, и тончайший протяжный звук пронесся по гостиной. Профессор встал и, чеканя шаг, пошел к дверям. Он, со всей силы пнул дубовую дверь, и щуплый жандарм, подслушивающий у замочной скважины, с грохотом свалился на дубовый паркет.

За окнами сияла луна. Профессор прошел в спальню. В серебряном канделябре горело шесть свечей, на столике стояло два стакана молока. Княгиня Б., лежала в постели и скучала с книжкой. Увидев Милорадова, она отбросила французский любовный роман, и горько сказала:
- Я чувствую себя, последней дурой. Приехала на край земли, почти на Камчатку, а ты бегаешь, неизвестно где, и неизвестно с кем. У меня было сорок девять любовников, но ни один мужчина, так, со мной не обращался. Скажи мне, почему, я все это терплю?
- Потому, моя ласточка, что ты очень терпеливая женщина, - сказал профессор, снимая рубашку.
-Ты смеешься надо мной?
- Я говорю правду, у меня было четыреста девяносто любовниц, но ни одна из них, не была такой терпеливой, как ты.
- Ты издеваешься надо мной? Я сейчас же ухожу, уезжаю, навсегда.
Прикажи кучеру запрягать коляску! Сейчас же!
- Хорошо, твое слово, для меня закон, - зевнул Милорадов, и завалился в постель. Княгиня пододвинулась, чтобы уступить ему место, и капризно надула красивые алые губы.
- Нет, подожди, не ходи. А у вас на дороге разбойники есть?
- Есть, огромная шайка, из сорока девяти человек. После заката, они выходят на дорогу с топорами, и ждут, не дождутся, когда ночью мимо них проедет капризная княгиня Екатерина Б.
- И ты спокойно отправляешь меня, на растерзание разбойникам? – задумчиво и горько прошептала княгиня, прячась под одеяло.
- Катя, как ты могла такое подумать. Я отправляю тебя к ним со слезами на глазах. У меня, душа разрывается на части. А что делать, если моя ласточка, захотела встретиться ночью с разбойниками.
- Почему, я это все терплю? Все мои мужчины, потакали мне, и никогда не противоречили мне.
- Поэтому, ты их всех и бросила. Со мной намного интереснее. Я, назло тебе, занимаюсь своими делами, и, чтобы испортить тебе настроение, встаю с дивана и иду преподавать в университет.
- И почему, я, это все терплю!
- Катенька, терпеливая ты моя, свет моих очей, пожалуйста, потуши свечи.
- Не буду! Ты, мужчина, вставай, и туши свечи, - капризно ответила она.
Княгиня приподнялась с подушки, взяла со столика стакан молока, медленно выпила, и спросила.
- Алеша, ты будешь пить молоко?
- Нет, я оставлю его домовому.
- Домовому?! У тебя есть домовой, - радостно воскликнула она.
- У меня есть, свой собственный домовой, и каждую ночь он выпивает у меня полстакана молока.
- А можно его увидеть?
- Можно. Потуши все свечки, оставь только одну, и жди, когда он
придет пить молоко.
Княгиня вскочила с постели, потушила пять свечей, одну оставила гореть и опять легла в кровать. Она горящими черными очами смотрела на стакан молока, и профессор, с улыбкой наблюдая за ее вдохновенным и переменчивым лицом, решил именно сегодня поймать этого домового.
Время шло, домовой не приходил, и княгиня, не дождавшись его, уснула. Профессор продолжал упорно ждать. Свечка догорела, он тихо встал и зажег новую свечу. После полуночи, в углу послышался тонкий писк и на столик, неслышно запрыгнула серая мышка. Профессор замер и затаил дыхание. Мышка бесшумно подошла к стакану с молоком, встала на задние лапки, передними вцепилась в стеклянный край, и начала пить молоко. Теперь, профессор, понял, почему у него выпивали, только полстакана молока. Больше, мышка выпить не могла. Домовая мышка выпила свою долю, посмотрела на профессора, и беззвучно спрыгнула на пол. Мышиный домовой исчез, а профессор признал свое поражение. Он опять подозревал не того. Все это время, он думал, что его молоко выпивает рыжая кошка, живущая в конюшне.
Профессор расстроился. Если, он, даже здесь не смог вычислить настоящего воришку, то, как же он найдет убийцу дяди?
Под утро ему приснился Потемкин. Светлейший князь почему-то сидел у лунной реки, и на голове у него сиял лунный нимб. Он сосредоточенно плел золотые сети. Милорадов сел около него на поваленную березу, и на миг задумался. Он так много, хотел у него узнать, но почему-то спросил:
- Ваше сиятельство, Вы, случайно не знаете, кто убийца?
Потемкин, бросил плести золотые сети, и недовольно фыркнул:
- Я, случайно, не знаю, а вот, ты знаешь.
- Вы, напрасно так думаете, светлейший, я ничего не знаю.
- И этому профессору, я доверил, писать про себя книгу! Выбрал тебя, из ста претендентов! – Потемкин, махнул рукой, и деловито продолжил, - а кстати, Алексей Платонович, когда ты, мой свет, допишешь про меня книжку?
- Скоро. Очень скоро, - уверил его профессор.
- Ну, смотри, а то, я, уж заждался. Святому Петру, всю плешь проел, когда на его почту, эта книга поступит. Тебя бы, давно убили, если бы не я. Брожу за тобой, уже три пары крыльев переломал, и никакого толку. Завтра же, чтоб посадил убийцу, и начал писать книгу, с утра до вечера.
- Мне княгиня Б. не даст писать, - вздохнул профессор.
- Тогда, я, ее отошлю, назад в Петербург.
- Не надо! - заторопился профессор, и пояснил, - а вдруг, я, без Кати, опять в кого-нибудь влюблюсь, например в Глафиру.
- Да ты профессор, совсем ополоумел! Влюбиться в Глафиру! Я тебе не дам, совершить эту глупость! Я, твой ангел - хранитель! Тогда, придется оставлять твою красавицу. Знаешь что, я, ей послезавтра интересное занятие найду, да такое, чтобы она с утра до вечера занята была.
- Боюсь, что это невозможно! Даже, Вы, не сможете этого сделать!
- Посмотрим, - с улыбкой сказал Потемкин, поправил лунный нимб, и прыгнул в серебристо-лунную речку. Профессор подобрал золотую сеть, и зачем-то понес ее домой.
Когда он проснулся, в руках он держал, длинную каштановую прядь княгини, и сейчас, почему-то, ее каштаново-рыжеватая прядь, отсвечивала золотистым огнем.

*Солнце, несмело выглянуло из-за леса. Сиял, лишь тонкий край, золотого диска, но светило, уже протянуло свои лучи до большого зеркала, и засеребрилось в ажурной серебряной оправе. Робкий луч, отразился от зеркальной поверхности, и замер на каштановой пряди. Милорадов разжал кулак, и положил каштаново-золотистую прядь на подушку. Княгиня еще спала, положив руку под щеку. Он встал с постели, и плотно закрыл шторы, что бы свет не разбудил ее. Стараясь не шуметь, он тихо оделся и, на цыпочках, вышел из спальни.
Сиво-бурый жеребец, Сивка-Бурка, с молодой удалью несся по полевой дороге. Коляску слегка покачивало, и Антон, сидя на козлах, досыпал, свой прерванный сон. Профессору не спалось, он напряженно думал, что ему надо выяснить в Заречье. Изредка он доставал из кармана сюртука записную книжку, короткий карандаш, и делал пометки.
Дорога вилась среди безлюдных полей. Небо полыхало розовым светом зари. На зеленых кустах и полевых цветах сверкала роса. Ночная сырость, еще держалась в воздухе, но уже веяло теплотой. За полем шла березовая роща, потом опять поле, на котором уже работали косари. За полем с косарями, белел ромашковый луг, а за ромашковым лугом, начался густой лес, наполненный хвойным ароматом и утренними птичьими трелями.
Впереди показались золоченые купола зареченской церкви, и профессор подумал, что в этот раз, дорога в Заречье, показалось ему намного короче. Чтобы проверить, свои подозрения, он спросил у Антона, по той ли дороге, они ехали, и кучер, полусонно пояснил, что они ехали по самой короткой дороге, но она пригодна для проезда, только в сухую погоду. После дождя, в низменном месте у реки, разливается глинистое озерцо, и там намертво застревают колеса.
Милорадов остановился у дома уездного предводителя, и долго стучался, чтобы ему открыли дверь. Дверь открыла маленькая толстая, заспанная жена предводителя, и, у ее черной юбки злобно лаял маленький толстый мопс. На просьбу, позвать предводителя, она сонно протянула, что муж уехал на собрание в Москву, и, зло пнула мопса.
Мопс замолк. Дверь с грохотом закрылась. Профессор остался стоять у закрытой двери, раздумывая, куда ему ехать теперь, и кучер, посмеиваясь, предложил ему проехаться в Москву, а точнее, на московскую окраину Заречья.
Антон проехал по улице Московской, и остановил Сивку-Бурку у крайнего маленького домика, прикрытого, от дороги, разросшейся черемухой. Милорадов постучал в калитку. За забором долго лаяла злобная собака, потом нежный женский голос, спросил, кого это черти принесли, и после долгих уговоров, его впустили в дом. Уездный предводитель встретил его в розовых панталонах, с волосатой грудью, и с перегаром трехдневной попойки. Тоненькая, хорошенькая белокурая содержанка, резво принесла из подвала ледяной квас. Предводитель опохмелился квасом, настоенным на хрене, полусонно выслушал профессора, и недолго думая, написал ему разрешение, повидать в местной тюрьме, единственного заключенного Ваню.
Ваня сидел, в единственной, крохотной зареченской камере, и дико скучал. В маленькое зарешеченное окно был виден крохотный осколок голубого неба, и юноша, вглядываясь в небо, пел тоскливые песни. Во всех его песнях, молодой смелый красавец, от чего-нибудь умирал: то от неразделенной любви, то на поле брани, то от своей дурости.
Заспанный жандарм, открывая камеру, долго ковырялся ржавым ключом в замочной скважине, и профессор, отчетливо слышал Ванины смертельные песни.
Увидев профессора, Ваня радостно, как ребенок, зарыдал и бросился ему в ноги. Профессор с большим трудом оторвал, Ванины цепкие руки, от своих колен и усадил его на голые деревянные нары. Сам, сел на вторые нары, и пообещав Ване, вызволить его из тюрьмы, приступил к беседе…
После беседы с Ваней, Милорадов заехал еще в одно место, и радостный, поехал домой.
Добравшись до усадьбы, профессор зашел к няне и узнал, когда у тетушки Марины появились золотое зеркальце и веер «павлиний глаз». У Татьяны Ивановны, оказалась прекрасная память, и она сразу вспомнила, что все эти вещи появились у госпожи, на другой день после исчезновения Улановой. А сам этот веер, она сама, по просьбе Виктора, купила в Заречье у заезжего купца, и было это за день до пропажи Анны.
Милорадов прошел в спальню. Сквозь золотистые шторы, лился приглушенный желтый свет, и вся комната озарялась золотистым сиянием. Княгиня еще спала в золотой постели, и он пошел завтракать.
Французский повар Федоров поставил ему на стол русскую яичницу, украшенную мелко нарезанным укропом, хлеб, глиняную чашку с гречишным медом и стакан молока.
Милорадов предложил ему позавтракать вместе с ним, и Федор, не жеманясь, тут же принес из кухни вторую порцию яичницы, сел за стол и беззаботно сказал:
- Извините, Алексей Платонович, я сегодня проспал.
- Ерунда, не переживайте, я люблю русские блюда. Они полезней для здоровья, - отмахнулся профессор.
Федоров съел яичницу и сказал:
- Мне пришло предписание срочно возвращаться в Петербург, а я до сих пор не знаю, кто убийца. Еще бы денек, и я нашел убийцу.
- Не переживайте, я уже знаю, кто убийца, - пробормотал Милорадов, густо намазывая мед на хлеб.
- Вы знаете? И кто это?
- Секрет. Ваше любимое слово.
- И как, Вы, догадались?
- Мне помог Ваня. Он не видел самого убийства, но очень многое знает, и помог мне выяснить, кто этот душегуб. Но у меня, Федор Федорович, нет доказательств. И я, Вас, попрошу, втайне обыскать дом одного человека. А вечерком, на закате, пригласите ко мне в гостиную, вот этих двух человек. Профессор достал из кармана записную книжку, вырвал листок, и написал на бумаге их имена:
- Вслух, имена не говорю, потому, что здесь, как я убедился, и у стен, есть уши.
Федоров прочитал листок, удивленно пожал плечами, и спросил:
- А почему, их пригласить именно на закате. Можно это сделать раньше, я успею провести обыск.
Профессор покачал головой:
- Раньше никак нельзя. Иначе Катя, устроит мне на закате скандал. А так, она весь день будет ждать этого развлечения, и мой день пройдет в лучезарном сиянии, Катиного обаяния.
- Да, Ваша, княгиня, красавица, каких редко найдешь.
- Ей бы, еще характер позолотить, и хоть на выставку в Париж отправляй.
- У меня, тоже была капризная подруга. Но, я, ее скоро бросил. Надоели скандалы. А, Вы, позволите узнать, почему терпите?
- Наверно, потому, что люблю.
Федоров допил вторую кружку молока, и ушел. В столовую заглянула няня, и сообщила, что княгине очень плохо, и она боится, что гостья помрет.
Профессор, под удивленным взором няни, медленно допил молоко и неторопливо пошел в спальню.
Княгиня рыдала в постели, и ее лоб прикрывал, мокрый ситцевый деревенский платочек. Увидев, Милорадова, Катя обвинила его в том, что она не видела сегодня розовых лебедей, и никогда их теперь не увидит. Профессор пообещал ей завтра обязательно показать райских лебедей, а сегодня, он приготовил ей другое развлечение. Вечером на закате, она увидит разоблачение убийцы.
Княгиня мигом осушила слезы, скинула мокрый платок на пол, соскочила с постели и бросилась к зеркалу. Она расчесывала длинные каштановые локоны, и поясняла Милорадову стоявшему, за ее спиной, что она не может, предстать вечером перед убийцей, лесной кикиморой.
Профессор вошел в кабинет, и, припомнив сон про Потемкина, улыбнулся. Даже Потемкин, не знает, чем занять княгиню, завтра.
Профессор взял перо, и на листе появились красивые, каллиграфические буквы:
*Осваивая Крым и восток Украины: «Потемкин рыл в степях колодцы, создавал в садах деревни, заселял их пришлыми и беглыми. Весь остаток 1786 года он посвятил стремительным разъездам в пределах своего наместничества, всюду появлялся внезапно, как Домовой из-под печки, то, наводя ужас, то восхищение…\ Фаворит 2том

К закату, на небе стали собираться иссиня-лиловые тучи. Скоро все небо посерело, прилетел порывистый шквальный ветер, и деревья клонились, словно травинки. Наломав по лесам дров, ветер неожиданно стих и наступило зловещее затишье. Из-за реки прогрохотал страшный гром, и черное небо прорезала белая молния. За окном пошел проливной дождь.
Княгиня, полдня перебирала платья, и все же она остановилась на красном атласном платье и рубиновом гарнитуре. Ей, казалось, что к этому случаю, красное, особенно подойдет. Покрутившись перед зеркалом, она пошла в кабинет.
Оторвав профессора от работы, Катя села на диван, и стала громко переживать, что убийца в такую погоду не придет. Он ее успокоил. Убийца обязательно придет, потому что не знает истинную причину приглашения. В визитке, сообщалось, о приглашении на Лебединый бал.
Времени осталось мало, профессор ходил по столовой и пристально осматривал все ли готово к приему. Стол был накрыт французским поваром Федоровым по французскому этикету: блюда изысканно украшены; хрустальные фужеры искрились от света свечей; три бутылки красного черноморского вина «Абрау-Дюрсо» сияли рубиновым светом.
Дождь лил не переставая, и в столовой резко похолодало. Профессор торопливо разжег камин, при колке дров, поранил себе руку, и княгиня перевязала ему рану.
Огонь еле-еле разгорелся. Он поставил у камина два кресла и потушил свечи. Алые блики, отражаясь в зеркалах, заметались по комнате. Княгиня села у огня, и к удивлению Милорадова, светская львица, запела бархатным, вибрирующим голосом русскую народную песню «Рябинушка».
Первой в столовую вошла разряженная Глафира. Сегодня, она тоже была в красном, и княгиня недовольно нахмурилась. Юхнова нисколько не удивилась безлюдности Лебединого бала, и списала все это на плохую погоду.
Глафира села к камину, прощебетала гору комплиментов княгине, и, между прочим, сообщила всем, что жандармы, Саня и Сема, пришли утром арестовывать лесника Митрофана. Но, он уже исчез из лесной избушки, вместе со своей сумашедшей дочкой Варварой. Федоров притаившийся в кресле у дверей, пробормотал, что Варвара, такая же сумашедшая, как и он. Глафира принялась горячо доказывать обратное. В столовую шумно вошел веселый урядник Капустин, и она замолчала.
Все были в сборе, и профессор пригласил гостей за стол. Народ шумно рассаживался, и Федоров сел на край стола, поближе к двери. Княгиня опасливо посмотрела на Глафиру, и села подальше от нее, ближе к профессору.
Собравшиеся, выпили по бокалу красного вина, закусили, и Милорадов без предисловий, заявил:
- Простите, что обманул, Вас, но Лебединый бал отменяется. А, пригласил, я, Вас, чтобы вывести убийцу на чистую воду. Начну с начала истории:
- Я, человек не суеверный, и в убийство в закрытой комнате не верю. Поэтому, расследуя убийство дяди, сразу предположил, что Марфа и Ваня кого-то покрывают. И этот, человек, скорей всего близок им обоим.
- Вы наверно думали, что это я, – воскликнула Глафира.
- Да, вначале думал, а потом отмел это предположение. Вы, умная женщина, и не стали бы, Вы, два часа, до или после убийства, болтать с Марфой. Я думаю, Вы бы, выбрали другой способ убийства. Например: послали бы ему пирожок с беленой, или квас с кураре.
- Я обижена, Вашим предположением. Мой муж, умер, во время поедания пирожка. Но умер, он, не от пирожка, а от разрыва сердца. Я, его пирожок, отдала собачке, чтобы проверить есть ли там яд, и собачка, до сих пор благополучно живет, - обиженно сказала соседка.
- Извините, Глафира Георгиевна, за неудачную шутку. Но пойдем дальше. Потом, я, подозревал всех подряд, но ни разу не заподозрил истинного убийцу. А убийца - это Вы, Капустин!
Урядник подпрыгнул на месте, и выпучил маленькие глазки:
- Да что, Вы, себе позволяете! Я, урядник, и к убийству не имею никакого отношения.
- Сидите спокойно. За дверями, Вас, ждут два волкодава. Вы, зря ко мне вчера приезжали. Я думал, Вы – добрый дурак, и никогда не брал Вас в расчет. А, вчера, я решил поверить Вам, что у Вас есть злой ум. Сегодня, утром я был у Вани. Он не знает, кто убийца его отца, но он мне рассказал, завязку, всей этой истории.
По его словам, его дядя, урядник Капустин, собрался жениться на Марфе, и произошло это, на другой день, после того, как ревнивый Милорадов, приезжал его застрелить. Уточню, мелкий урядник, которого собрался пристрелить ревнивый помещик, тут же предлагает виновнице скандала, выйти за него замуж, чтобы его, уж точно пристрелили. Очень странная история, но она о многом говорит.
Я думаю, дело происходило так. Вы, после посещения Вашего дома ревнивого Милорадова, тут же задумали, первым нанести удар, но сделать это было сложно. В усадьбе четыре злобных волкодава. Дядя старый, больной человек, из дома и кабинета практически не выходил, и зайти к нему на чай, в свете последних событий, Вы, не могли. Да и времени, у Вас, было в обрез. В любой момент, дядя мог, Вас, пристрелить, где-нибудь, на лесной нехоженой дорожке. Поэтому, пришлось договариваться с Марфой.
Вы ей предложили, прочный освященный брак, но для этого, Вы должны были поговорить с Милорадовым наедине: попросить у него разрешения, и договориться о хорошем приданном. Глупая Марфа, мечтающая выйти замуж, сразу согласилась.
Чтобы отвести от себя подозрение, и направить его на другого человека, Вы, подделали почерк дяди, и написали записку, Юрию Юхнову, чтобы он срочно приехал. Записку, отдали, не умеющему читать, Ване, и попросили его к пяти часам, отвезти этот важный денежный документ Юрию. Ленивый Ваня, никуда ее не повез, а передал эту записку позже, Никодиму, и тот по дороге завез ее Юхновым.
- Дурак! - зло сказал Капустин.
Профессор продолжил:
- Все было готово – Ваня, будто бы везет записку и скоро, подъедет Юхнов, на которого можно повесить убийство. Вы, просите Марфу, постучаться к Виктору Викторовичу, иначе Милорадов не откроет дверь. Дядя, принявший большую дозу, расслабляющей болеутоляющей «Мадеры», открывает Марфе дверь, Вы, заходите внутрь, и тут приезжает купец Никодим. Они договорились на это время, о срочной продаже строевого леса.
Глупая Марфа, забыла об этом посещении. А так же, она забыла, о назначенной встрече с майором Улановым. Они должны были решить вопрос, о векселях.
Наверно, в этот момент, Вы, готовы были ее убить. Но, не будем отвлекаться. Вы, не дыша, сидите в кабинете, и дядя, назначив срочную встречу, отсылает купца домой. Я не знаю, что произошло, дальше, но, думаю, там произошла драка. Дядя напал. Вы, не успели вытащить нож, и убили, тем, что попалось под руку – тяжелым бронзовым канделябром. Затем, Вы, прибрались в кабинете, но, я, там нашел, много следов побоища.
Все было сделано, но выйти из кабинета, Вы, опять не смогли. Неожиданно приехал Уланов, следом за ним Юхнов, но мертвый дядя, им уже не ответил. Они уехали. Вы, вышли, закрыли дверь на ключ, прошли к Марфе, и сказали ей, что долго разговаривали с Милорадовым, выпили за дружбу, и договорились о хорошем приданом, но он, попросил об этом, пока никому не рассказывать, иначе свадьба не состоится. Марфа, не задумываясь, поверила всему. Во-первых, Виктор отвечал Никодиму из-за дверей, когда там находились Вы. Во-вторых, Вы, собрались на ней жениться, и все, что, сказал ее будущий муж, было для нее непререкаемо и правдиво.
Выйдя из дома, Вы обошли дом, и бросили ключ через кованую решетку в закрытый кабинет. Стояла жара, все окна были открыты, и ключ упал на пол у стола. Следом приехала Глафира, Марфа провела с ней два часа за болтовней. За дверью кабинета, она уже не наблюдала, и в кабинет, мог войти и выйти любой, на что в последующем, Вы, и намекали ей.
После отъезда Глафиры, Марфа вошла в кабинет, увидела убитого Виктора Викторовича, и кинулась к Ване, чтобы кучер вызвал урядника, то есть Вас. Но в это время, домой вернулся Елисей. Он быстро объяснил Марфе и Ване, что урядник повесит убийство на кого-нибудь из них троих, и будет намного выгоднее, скрыть убийство. Это, он берет на себя.
После этого, Марфа, стала подозревать Елисея, но, выказать свои подозрения напрямую, не могла. Доктор Грачев, уже написал заключение, о смерти от несчастного случая, и ей не было выгоды, понимать шум. А, вдруг посадят именно ее!
Я думаю, Вы, не собирались жениться на Марфе, и хотели именно ее посадить за убийство, о чем, мне, уже говорил Елисей. По его словам, Вы, спокойно могли, отомстить Марфе и посадить ее в тюрьму. Ведь это именно она затеяла, весь этот сыр-бор. Марфа строила глазки, Вы полезли целоваться, а она побежала жаловаться ревнивому Виктору Викторовичу.
Убив Виктора, Вы, действительно могли выкрутиться: в усадьбе, Вас, никто не видел, записку Ване отдали в деревне, а «убийца» Марфа, может говорить, что угодно, тем более, что дело, вели бы именно Вы.
Но, все вышло, так, что Вам, благодаря Елисею, не надо было искать убийцу. Но осталась одна заноза - Марфа стала требовать, срочно жениться на ней, и, Вы, решили ее убрать. Назначили ей ночью, любовное свидание у реки, и она, бездумно согласилась.
- Сочиняете сказочную историю, а я слушаю, как дурак, - сказал Капустин, усиленно изображая глуповатого урядника.
- К Марфе, мы вернемся позже. А, сейчас, вкратце коснемся меня и Трифона. Услышав, от Глафиры, что я ищу убийцу дяди, Вы, решили меня убрать. Вначале, Вы, приказали, Ване, вести меня на Лебединое озеро без собак, а ему объяснили, что нам надо поговорить наедине. Но Буран увязался за нами, и Ваня не смог его прогнать. А, я, благодарю, моего ангела хранителя!
Потом, Вы, следили за мной на болоте, чтобы убрать меня там, и видели, как мы нашли спрятанные сокровища Трифона.
Вы, приказали Ване, найти их и предать эти сокровища Вам. Но, Ваня, был не такой уж дурак, он выкрал сокровища, а по дороге к Вам, решил оставить их себе и сбежал в Заречье, к своему двоюродному брату сапожнику. Убить меня, во второй раз, Вам, тоже не удалось. Вы отравили собак, ключ от моего кабинета у Вас был готов, и мы скоро найдем в Заречье мастера, который его сделал. Это дело времени. Но убить меня, Вы, опять не смогли – волкодав Буран был у меня в кабинете.
Теперь коснемся Трифона. Он, не знал, кто его настоящий покровитель, и выдать, Вас, даже перед смертью, не мог, хотя исповедовался Вам в больнице. Грачев все слышал. С Косым встречался Митрофан, а позже Ваня. Вот пример: вчера поздно вечером, я, Вам сообщил, о том что Митрофан пособник Трифона, а утром его уже не смогли арестовать. Но Ваня, мне уже во всем признался.
- Кто поверит этому дураку, – усмехнулся Капустин.
- Поверят! И, мы докажем, что именно, Вы, организовали этот обмен: награбленные им вещи меняли на продукты, и платили ему копейки. Мы уже послали человека искать, того, кому Вы сбывали вещи и скоро его найдем.
Благодаря, Вам, Трифон жил припеваючи - урядник покрывал его, сбывал краденое и предупреждал об облавах. Поэтому Косого, много лет, не могли поймать. И если бы он задержался в остроге, то появился бы, новый разбойник, которого бы, Вы, охраняли и пользовались его кровавыми трудами.
Опять вернемся к Марфе. Она пришла на берег реки, и стала дожидаться Вас. Но, тут на берег реки неожиданно пришла Вишневская…
Капустин, перебивая его, закричал:
- Надоело слушать всю эту ерунду! Привыкли сочинять истории в университете, и поете здесь, всякую белиберду. Бедная несчастная Марфа, да эта шлюха, сто любовников имела. Ищите ее любовников и найдете, кто убил Милорадова.
В столовую, с диким воем ворвалась Марфа, в белом саване, и с густо, набеленным лицом. Забыв о своей роли русалки, она кинулась к Капустину, вцепилась в его длинные волосы и бороду, и словно разъяренная патера завопила:
- Негодяй, как ты смеешь меня называть шлюхой! Я честная порядочная женщина. Это – ты убийца… Дальше пошла ненормативная лексика, где изредка повторялось: « Я, не шлюха. А порядочная женщина».
Капустин вырвался из ее рук, и сломя голову, забыв про волкодавов, выскочил из столовой. Собак за дверями не было, и в тишине громко хлопнула входная дверь. Федоров, продолжал спокойно отрезать кусочек от свиного окорока, профессор пить вино, и три женщины, в один голос, закричали:
- Ловите его! Он убежит! Что же, Вы, сидите! Ловите!
Профессор отпил из фужера глоток вина и тихо сказал, - не надо его ловить. Никуда, Капустин, не убежит. Весь дом окружен деревенскими мужиками. Они давно хотят поговорить с ним по-мужски.
- Они его убьют, - испуганно воскликнула Глафира, и Федоров усмехнулся:
- Не убьют, просто немного побьют, а потом староста отвезет его в Заречье.
Все повернулись к растрепанной Марфе, тихо плачущей у дверей. Ее театральный белый саван порвался: густо набеленное лицо, потекло, и пылало, маковым цветом; а распущенные длинные волосы, выглядели так, словно их не расчесывали три года.
Профессор покачал головой:
- Дорогая, Марфа, Вы, же были актрисой! А, здесь, не смогли сыграть роль из трех слов. Я же сказал, вам – Вы, русалка. Входите в столовую, страшно завываете, и говорите: « Здравствуй, мой муженек, пойдем ко мне в реку, я забираю тебя с собой». Капустин дрожит от страха, и Вы, объясняете ему - если он признается в убийстве, то, Вы, не сможете взять его с собой под воду. А, Вы, как всегда, все испортили! Актриса из погорелого театра!

Марфа вытерла слезы порванным саваном, размазала белую пудру, и виновато возразила:
- Ага, а что он обзывается, и шлюхой называет. Я, честная порядочная женщина, и в театре, я играла безмолвную роль. Этот негодяй, антрепренер Цыбин, уговорил меня бежать из дома, от маменьки. Обещал мне - весь Петербург будет у моих ног, а потом, дал мне роль женщины без слов. Я, наряжалась, как клоун, гуляла по сцене, и строила глазки мужчинам в публике. Я сколько ругалась с Цыбиным, говорю ему: « Дай мне роль царицы Клеопатры!», а он смеется: « Это твоя самая лучшая роль – безмолвная женщина».
Глафира громко перебила ее, и взмахнула, от нетерпения, красным веером:
- Марфа, быстрей рассказывай, как тебе удалось спастись! Быстрее рассказывай! Не томи душу!
- Меня, Надежда Дмитриевна Вишневская от смерти спасла. Я, пока шла ночью по тропе, несколько раз упала, платье порвала и коленку разбила. Пришла к реке, вошла в воду и стала коленку от крови отмывать. В лесу ветка треснула, я оглянулась, и вижу, ко мне ведьма в черном платье и черной шляпке идет. Замерла, я от страха, ноги подкосились, идти не могу. Ведьма к кромке воды подошла, и вижу - это Вишневская. Я обрадовалась, а Надежда Дмитриевна говорит:
- Ты, что тут Марфа ночью делаешь?
- Ногу мою. А, Вы, что тут делаете?
- А, я, мужа своего ищу.
- Это, Вы, его убили? – поинтересовалась я, а то все в деревне, гадают - убила она мужа или нет.
- Я убила его, и Виктора убила, и Уланову убила, и Юлия Цезаря убила. Кого же еще, я убила? – задумалась Вишневская.
Я опять перепугалась, думаю, сейчас она, и меня заодно убьет, как какого-то беднягу ЮРИЯ Цезаря. Оглянулась я на Проню, а течение сильное, дальше наша усадьба и страшный омут. Но все равно – жить-то охота, рванулась я в воду, и доплыла до поваленной березы. Она зацепилась ветвями за дно, и против течения зависла. Держусь за березу и жду, когда же она уйдет, мне на берег страшно выходить.
А Вишневская стоит, не уходит, и на луну смотрит. Откуда ни возьмись, появился Капустин. Вышел, как черт из тьмы, и за ее спиной замер. Я хотела ему крикнуть, чтобы он от этой сумашедшей убегал, а то она его убьет. Но не успела. Урядник схватил ее за горло, повалил на землю и давай душить. Я еле держусь, тело заледенело, течение тащит. Капустин поднялся, а Надежда Дмитриевна лежит на песке, и вдруг на сосне филин закричал, да так страшно закричал, аж мороз по коже, а следом в усадьбе волкодавы завыли.
Капустин Вишневскую в воду затащил, и она плывет, прямо ко мне, к моей березе. Я чуть, не закричала. Он ушел, я по дереву выбралась на берег и бегом по ночной дороге в Заречье. Знакомых у меня там нет. У Никодима, Капустин меня сразу найдет, и я пошла к Ваниному родственнику сапожнику. Он, один раз меня к нему водил, чтобы он мне туфли модные сшил. Сапожник одинокий был вдовец с двумя детьми, и он приютил меня. А потом к нему, Ваня с сокровищами пришел. Мы с Ваней поговорили, и я предложила ему, драгоценности продать и в столице спрятаться. Там нас, душегуб Капустин не найдет. Потом Ваню посадили, а через день профессор ко мне приехал и позвал русалку изображать.
Княгиня возмутилась:
- Вы, должны были. Не в столицу бежать, а идти к городовому и все рассказать про этого душегуба!
- Я, еще не такая дура, как Вы думаете. Урядник с городовым лучшие друзья. Они бы сказали всем, что я убийца, а потом отравили меня в камере, и бумажку в контору написали: «Умерла Марфа от несварения тюремной пищи».
Профессор отправил Марфу переодеваться в свою комнату. Она вышла, и тут же вернулась:
- А какая русалка, у нас по парку летала?
Женщины, устремили на Милорадова горящие любопытные взоры, и он решил не разрушать эту маленькую красивую тайну:
- Это была, настоящая Милорадовская русалка из нашего омута. Триста лет назад, эта прекрасная девушка Любовь Милорадова, бросилась в омут от неразделенной любви. Эта девушка была сестрой моей прапрабабки. И с тех пор, она оберегает любовь в нашем доме.
Женщины восхищенно ахнули. ( Именно, так создаются легенды). Федоров улыбнулся и они перемигнулись. Эта русалка, была белая тряпка, натянутая на веревку, от дома к омуту. И сделал ее Капустин, чтобы заставить профессора уехать обратно в Петербург.
Марфа ушла и профессор обратился к Глафире:
- А теперь, Вы, Глафира Георгиевна, расскажите мне, как погибла Анна Уланова. Я недавно узнал, что веер «павлиний глаз», мой дядя подарил Улановой за день до ее смерти, и видеть его, Вы, никак не могли. Уланова не любила Вас, не посещала Вашу усадьбу, и к себе никогда не приглашала.
Глафира натянуто рассмеялась и возмущенно прощебетала:
-Алексей Платонович, Вы, напрасно думаете, что я имею какое-то отношение к смерти Улановой.
- Глафира, не томите, рассказывайте, а то, я расскажу свою историю, и вдруг, она страшнее Вашей окажется, - жестко сказал профессор.
- Хорошо слушайте - дело было так. Марина была бездетная, болезненная, нервная и часто ездила по монастырям, чтобы вымолить себе ребенка. А что делать мужу без жены? И Виктор заводил любовниц.
Я с Мариной дружила, часто посещала ее, и за день, до случившегося, пришла к ней. Она устроила мне дикий скандал, и показала записку, где Мишель приглашала Виктора на Лебединое озеро.
Марина накинулась на меня, так как знала, что я в молодости любила представляться Мишель. Я, поклялась ей на Библии, что эту записку не писала, и она еле-еле успокоилась. А надо сказать, что Ваша тетушка, была очень ревнивая.
На другой день, я совершенно случайно пошла на Лебединое озеро полюбоваться лебедями.
- И любовались, Вы, лебедями, сидя в кустах, - встрял Федоров.
- Да, в кустах! Меня заинтересовало, какая нахалка, подписывается моим именем, и подставляет меня. Когда я пришла на озеро, то каким-то шестым чутьем почувствовала, что эти встречи происходят на Княжеском острове, и заняла удобную позицию. В итоге, я видела большую часть начала болотной дороги.
Скоро, из лесу вышел Виктор и сел на валун у берега. Немного погодя вышла Уланова с белой атласной сумочкой. Было жарко, и Анна обмахивалась веером «павлиний глаз». Я такой необычный веер в первый раз увидела, и наверно потому, его хорошо запомнила.
Парочка обнялась и пошла на Княжеский остров. Из леса выбежала Марина и крадучись, пошла за ними. Она скоро догнала парочку, накинулась на Уланову, и ее сумочка с веером упали на настил. Виктор схватил жену за руки, и прижал к себе. Анна побежала назад к берегу, но недалеко убежала. Что случилось дальше, я сама не поняла, но видимо, убегая, Анна поскользнулась на влажных досках и упала в болото. Дальше вспоминаю - и у меня мороз по коже! Ужас!!!
Анна закричала, и Виктор кинулся к ней, но Марина вцепилась в него мертвой хваткой. Он стал вырываться от нее, и нечаянно столкнул жену с дороги в болото. Ужас! Кошмар! Виктор на миг застыл, обе тонут в трясине: и жена, и любовница. Кого спасать? Марина рядом - Анна подальше. Марина крикнула: « Витя, спаси меня! Я тебя люблю!» И Виктор бросился ее спасать. Он вытащил жену из трясины, положил на настил и побежал к Анне. Когда, он подбежал до нее, только ее голова из ряски была видна. Виктор встал на колени, протянул к ней руки, и Вы, бы, видели ЕЕ глаза!!! Он попытался схватить ее за голову, но тут подбежала Марина, упала ему на спину, и схватила его за горло.
Из-за их схватки, я больше Анну не видела. Но ясно, что она утонула.
Княгиня возмутилась:
- А, почему, Вы, не побежали спасать Уланову?
- Я бы не успела добежать. Я, очень далеко была, и все, это видела в армейский бинокль. Кстати, мне его, ее муж Уланов, много лет назад, на день рождения подарил. И потом, я наверно рассказываю дольше, чем весь этот ужас происходил. Все случилось за считанные минуты. Вы наверно не знаете, но Лебединое болото, страшное место. Там корову засасывает за пять - десять минут, а на моих глазах, большая собака, за минуту утонула.
Анна исчезла в трясине, и Виктор сразу ушел. Марина подобрала белую сумочку и веер Улановой, слишком уж, они были заметны на черных досках, вышла на берег и долго плакала на валуне.
А, Виктор, как я потом узнала - пришел домой, собрал свои вещи, взял деньги и уехал в Петербург. Марина после его отъезда сильно заболела, почти с постели не вставала, и через два месяца умерла.
Виктор вернулся домой к похоронам, и с тех пор всегда ремонтирует эту дорогу на Княжеский остров. Над ним многие смеялись, зачем нужна дорога, по которой никто не ходит, но только я понимала его. Видимо, он, ее сильно любил.
Алексей Платонович, Вы, наверно думаете, что я Анну осуждаю. Но, я, ее хорошо понимаю. Другие военные, с собой жен и детей по гарнизонам возят, а Уланов, оставил молодую жену с ребенком, одну в усадьбе и годами не появлялся. Хотя, говорят, он мою сестру Машу любил. Но она умерла, и его родители заставили сына жениться на Анне. Может быть, зря они вмешались. Со временем, он полюбил бы другую женщину, женился бы на ней и жили бы они счастливо. Хотя, кто в этом мире живет счастливо? В нашем дремучем Заречье – НИКТО!
Глафира заплакала, и княгиня ее утешала.
Скоро женщины, забыли о горестях, и принялись живо и весело обсуждать современную моду. Милорадов с Федоровым сели играть в карты. В камине пылал огонь, дождь продолжался, и, казалось, что Капустин приходил в этот дом давным-давно. А может, быть, его никогда здесь, и не было.

Наступило новое утро. На небе опять разгоралась розовая заря. Профессор разбудил Катю, и они отправились на Лебединое озеро. Буран увязался за ними. По дороге к озеру, княгиня принялась уговаривать его вернуться в Петербург, профессор не соглашался, и она, демонстративно прекратила с ним разговаривать. Буран, в отместку за ссору, оторвал от подола платья, кусок белого кружева, и княгиня расстроилась еще больше.
Когда, они дошли до озера, заря была в самом разгаре. Розовые лебеди летали в розовом небе, и плавали в розовом озере.
Домой они возвращались, усталые, голодные и веселые.
На закате, он отвел Катю на Княжеский утес, а вечером попросил, не мешать, ему работать, и найти самой себе интересное занятие.
В этот же день, похудевший охламон Ваня вернулся домой, и профессор, утром отправил его в город, учиться на сапожника. Ваня был рад, исполнению своей мечты. Семенов тихо продал поместье Никодиму, и уехал в Париж.
Княгиня объездила с визитом всех соседей. К удивлению профессора, сдружилась с Клеопатрой и неожиданно увлеклась лечением больных. Вся ее помощь состояла, в том, что она, стояла рядом с Вишневской и ободряюще улыбалась, но по признанию доктора Грачева, больные, и даже некоторые из них готовящиеся к смерти, неожиданно стали выздоравливать - особенно мужчины.
Больные выздоравливали, княгиня меняла наряды, и купалась во всеобщем восхищении, а профессор с утра до вечера писал свой исторический трактат.
К августовскому яблочному спасу, молодежь сговорилась, и в один день, четыре пары, пышно обвенчались в Семеновской церкви. Клеопатра вышла замуж за доктора Антония Грачева, Ольга за Елисея, Юлия за Вишневского, а купец-дворянин Никодим, женился на Евгении Улановой.
Юрий остался в женихах, но говорят, Глафира ему уже приискала богатую невесту – единственную дочь зареченского купца, толстую и рябую.
Жизнь продолжалась, и профессор продолжал писать:
« Григорий Александрович сказал Рубану:
- Габлиц нефть обнаружил. Куда ее девать?
Рубан заложил перо за ухо, ковырнул в носу:
- А кто ее знает! В новых местах на Руси мужики колеса у телег сливочным маслом, чтобы не шибко скрипели. Может, из нефти тоже смазка получится? Или лучше того – нефть эту возжигать в лампадах божьих, а?
- Все храмы завоняем, - возразил Потемкин. – Бог с ней. А вот соль крымская – это и селу и городу всегда подарок…»
\ стр. 302 том 2 \ Фаворит \ Пикуль

1 мая 2009