Театральный бзик или Мертвые монтировщики никому не нужны

Пролог


Музыкальный театр. Премьера балета. Все кресла в зале повернуты назад. Зрители сидят спиной и могут только догадываться и фантазировать о происходящем. Камера фиксирует все их мечты.


Часть первая


Работники за сценой в театре. Подтирки для задницы. Если бы зрители видели, что происходит за занавесом. Работа монтировщика напоминает работу могильщика. Ты не имеешь дел с людьми, ты общаешься с неорганикой. Твои мысли и чувства никому не нужны.
Машина.
Робот.
Это не совсем то, но точнее не скажешь.
А артисты, эти геи, они матерятся, они смеются, им насрать на смысл, на содержание, на идею. Они думают, что они актеры. По жизни они просто куски дерьма, но с амбициями, с претензией, они делают вид.
Сколько надо всего знать, чтобы жить спокойно?
Может вообще ничего?
Чем больше понимаешь, знаешь и осознаешь, тем больше недостатков всплывает наружу.
Во всем.
Таскать гробы, таскать декорации, какая разница?
Демонстрировать свои яйца, смотреть на них сидя в зале, какая разница?
Они думают, что они дерутся на шпагах. Они думают, что они Ромео и Джульетта, они делают вид. Нормальный мужик не станет одевать обтягивающие трико и демонстрировать свои яйца.
А музыка все играет...

***

Это общество неудачников. Им больше не с кем общаться. Артисты мало чем отличаются от тех же скинхэдов – в основном тем, что никого не бьют, и от других сообществ.
Вместе – мы сила!
- У скинов есть идея! - скажете вы, а может, в этом их главная ошибка?
Они на минуту забывают о том, что они слабаки, о том, что их не понимают и играют, танцуют, делают вид. Те единицы, что добиваются успеха, возможно, никогда об этом не мечтали, они думали о женщинах, мужчинах, сексе, удовольствии, о том чтобы продлить удовольствие, чтобы спектакль никогда не кончался. Только поэтому они выходят на сцену вновь и вновь, потому что боятся однажды потерять возможность быть на ней. Совершенствуя мастерство, они не совершенствуют себя, чтобы стать лучше, они делают это, чтобы в них нуждались, чтобы позволяли быть на сцене, они мечтают никогда с ней не расставаться. С той единственной, что дает им покой.

***

Без монтировщиков театр бы завял, как плохо поливаемый цветок. Раньше, когда театр только начинал думать о развитии - практически никаких декораций не было и все делали сами актеры, мужчины. Теперь, десятки людей рвут спину, чтобы машина театра заводилась каждый день. Но когда ты заходишь в зал, садишься в кресло, ты зритель и ты плевать хотел на все и всех, кроме представления. Ты пришел развлечься, для этого ты пахал на своей глупой работе, ты пришел забыться, и тебе плевать на монтировщика сцены с его ободранными руками, с его проблемами.
Сколько таких специальностей?
Каждая третья?
Каждая третья специальность на планете. Я могу ошибаться.


***

Мир держится на монтировщиках и им подобных. Монтировщики правят миром, но всем на это насрать потому, что никто об этом даже не догадывается.

И вот Джульетта, плачет и страдает.
Где Ромео? Что с ним стало?
Вот она оперлась о косяк двери, выполненный в виде рисунка на огроменной тряпке, сгрустнула, потанцевала немного, это же балет, она – монтировщик сцены. Просто монтировщик делает вид, что он Джульетта. Вот она выпивает яд, умирает и возвращается к своей сущности.
Она – монтировщик сцены.
А вот Ромео, он танцует и прыгает. Он скорбит. Поднимает мертвого монтировщика сцены, она же Джульетта, и таскает по сцене. Он – монтировщик сцены. Кладет ее обратно, оркестр пугает зрителя минорными пассажами.
Джульетта, она же мертвый монтировщик, оживает, видит мертвого монтировщика Ромео, он успел покончить с собой пока она спала, и тоже себя убивает. Мертвые монтировщики никому не нужны, гроб закатывают за кулисы.
И Джульетту уносят. Или заносят. Ее больше нет. А постановка продолжается, зрители в восторге, они не могут отличить монтировщика от актера.
Занавес.
Аплодисменты. Зрители ликуют.
Освещение на сцене устроено так, что зрителей во время постановки не видно. Люди боятся. Им не хочется чтобы на них смотрели, это они пришли реагировать, а не на них.
Теперь у поклонников высокого искусства хватит энергии поработать еще месяц-другой, затем можно снова пойти полюбоваться на монтировщиков за работой.
Зал пустеет и сцену заполняют монтировщики.


***

Комната, где монтировщики живут в рабочее время, похожа на подобное помещение у строителей, вообще монтировщики на них похожи. Просто вместо любви к водке – любовь к театру. Любовь к водке не исключается. Комната на пятом этаже, телевизор, диванчики, пепельницы, монтировщики тоже люди, они курят. Они также женятся, разводятся, едят, спят, умирают, увольняются. От всего этого никто не застрахован.
Как это по-русски:
Табличка «СОБЛЮДАЙ ЧИСТОТУ!» и полный срач в комнате в которой она висит.
Новогодняя шапочка, надпись на стене – Я их всех люблю – вот такая она, комната монтировщиков.

Стоя на сцене за закрытым занавесом, в одиночестве, кажется, что здесь ничего и не может происходить. Горят лампочки «Выход» над дверьми, слышно каждый вдох и выдох, слышно биение сердца, если прислушаться. Биение медленно затихает, уходит на второй план, затем звук от ударов пропадает совсем, все меняется, все оживает, шевелится. На сцену выходят монтировщики...

Балерина разминается на лестнице, какие-то парни нервно курят. Таблички на дверях в бесчисленных коридорах гласят – балетный класс, 416, гримерная, столовая, 423, 422, 337, 208, помощники режиссера, курить запрещается! 1000 человек трудится, чтобы театр существовал, у каждого свои чувства, эмоции, только с условием, что о них никому не узнать.
И незачем.
В минуты одиночества, о чем думают эти люди?
В плохую погоду ваши волосы начинают тускнеть?
Как я сегодня выгляжу?
Самые жаркие клипы на МТВ!


***


Я случайно забрел в комнату с пометкой «Оргкомитет» на стене и обнаружил там восемь человек. Восемь позолоченных людей с копьями, в древних одеяниях с полным отсутствием выражения на лицах. Они безмолвны, как и полагается декорациям, статуям, манекенам немногим отличающимся от мертвых.
Есть там рядом лестница, неподалеку от лифта, с первого этажа до бесконечности. Наша комната на пятом, сцена на четвертом, а начиная с седьмого на этой лестнице все закрыто металлической сеткой. Все, что находится за, как потом уже выяснилось открытой сеткой, меня манит. Я не хочу туда пойти и уволится – может, это нарушение какого-нибудь правила, которое я прочитал и забыл, во время приема на работу. Пока я не готов.
Может быть тогда, когда я буду готов уволиться.

Часы, телефон, громкая связь, шкаф, шкаф, диван, стол, стул, диван, кровать, стул, холодильник, микроволновая печь, зеркало, еще два зеркала. Комната монтировщиков.
Правильно ли поступил рома Зверь когда выступил на крыше?
Что он этим доказал?
Свободная минутка, есть о чем подумать.

Кладовая, живописная мастерская, курить запрещено! Буфет, 418, все это театр.
3-й в стране.
Пыль в глаза, бисер в морды свиньям кидают, называйте как хотите, смысл тот же. Все что наружу - у театра в полном порядке: мрамор, замша, дерево, все как с картины срисовано, но даже проходя мимо всей этой красоты воняет дерьмом, не спрашивайте – я не могу этого объяснить.
Кладовая, гримерная, балкон балетного класса, гримерная, 5-01.


***

Принцип, что мог быть придуман только людьми...
Быстро, дешево, без приложения больших усилий.
Вы можете его подставить подо что угодно, даже под секс. Работа, услуги, даже любовь. Все в 2006-м подверглось этому правилу, о котором никто не говорит. Людям не хочется заморачиваться. Даже войны пытаются проводить в подобном режиме. Думать никому не надо.
Это лишнее.
Это прыщ.
Его надо выдавить и дело с концом.
Закрой глаза и получай удовольствие.
У вас тут болит? Быстро и дешево мы можем вам здесь вырезать!
Выживете ли?
Хмм, а вдруг.


Часть Вторая


Все, что здесь и выше написано, набрано сначала в мобильном телефоне смс-ками,
в бесконечное число смс.
1000 видеокамер следит за каждым шагом каждого живого существа. Где они? Эти немые свидетели. Большой брат наблюдает за тобой посменно, скорее всего сутки - трое.
План эвакуации людей и ценностей в случае пожара.
Судя по рисунку, не спастись никому, сопротивление смерти бесполезно. Кто в этот момент будет думать о ценностях?
Сегодня – мой второй день работы в театре и я попадаю на задание – меня повезут в другой театр и придется помогать с переноской всякой херни, якобы грузчиком работаю.
В автобусе на котором мы едем пятьдесят платьев, может больше, где-то пятнадцать человек, может больше, гей - костюмер, женщины из хора. Мы выехали и забыли человека, ну и ладно, поехали дальше.
Сам дойдет.
Одна, как я сначала думал хористка явно мне симпатизирует, а я ей, но смысла в этом никакого нет. Воняет пирожком, который ест гей – костюмер, потом, пыль забивается в нос и откладывает яйца. Гей – костюмер сломал ноготь и чуть не заплакал.
Мне бы его проблемы...


***


А я не помню на какой руке должно быть обручальное кольцо. На левой у нее нет колец, на правой какое-то колечко и ей явно наплевать на то, что говорит старая певичка. Она ее не слушает. Она смотрит в окно и о чем-то думает. Смотрю на ее губы и хочу их поцеловать и послать на хер эту старую певичку. Она меня увидела и решила поговорить. Не на того напали, барышня. Я мило улыбаюсь, делаю вид, что понимаю о чем она говорит. Нас не пропускают на территорию театра, может мы террористы и наши платья это законспирированные бомбы или сибирская язва. Ну я то точно ее разносчик. Я спрашиваю у какой-то девки, не из хора ли она? Она злится и тихо шепчет, что костюмер. Нас не пропускают. В автобусе только я и девка-костюмер. На улице, возле шлагбаума и будки с охраной скоро, похоже, начнется драка. Охрана боится нас пропускать. Девка предлагает отнести костюмы пешком до театра вручную, но мне насрать на ее слова, она всего лишь костюмер.
Мы едем дальше.
Нет. Мы пропускаем другую машину. Дерьмо!
Пришел гей – костюмер, он недоволен. Называет всех говноедами. Не нас. Он назвал охранника очкариком и дулболаем.
Чтобы это значило?
Еще он много матерился. А вы говорите, театр...
Тележек нет.


***

Все быстро похватали костюмы и убежали, я остался один, подобрал оставшееся и вышел из автобуса. Я не знаю куда идти. Покружив со шмотками, я обратился к водителю. Водила указал на дверь, обе руки заняты и я с трудом проникаю внутрь. Спрашиваю у вахтерши куда идти и она, видя что я с платьями, направляет меня дальше, даже не поинтересовавшись кто я такой. Если бы она была чуть более проницательная, она бы остановила меня и узнала, что я принес язву, чтобы всех убить.
Я прохожу пару коридоров с низким потолком и натыкаюсь на коня и как и все в театре - конь оказывается мертвым. Хороший конь. С умными глазами из папье-маше, наверное.
Девушку зовут Катя и об этом я узнаю случайно. Она, то ли костюмер, то ли хрен вообще знает кто. Не ясно.
- Без осветителей артиста не было бы видно, - сказала мне старая певичка.
Может она вообще не поет, с чего я это взял?
Театр на уровень хуже нашего, того в котором работаю я. Все курят, имеются в виду монтировщики, с ними некоторые участники представления.
Я не курю.
На какой-то непонятной мне декорации написано – шоу №7.
Урна полна окурков, как и головы курильщиков. Табличка гласит:
Дай, дай, дай папиросу!
Не дам.
Нету у меня.
Концерт уже начался, вернее торжественная часть, а я иду за сценой.
Я не курю...


***

Свет режет глаза, расщепляет мысли, яркий свет. Сцена и территория за ней меньше чем в нашем театре, в котором работаю я. Лестницы, скамейки, сейф, сундук, огнетушитель, одинокий красный цветок. Он не пахнет, хоть и живой. Он не пахнет, он в театре, в театре все умирает и не пахнет. Со сцены поздравляют бесконечное число людей, которых никто не знает.
Что-то про свиноматок.
Я смотрю в зрительный зал, три этажа, сотни людей слышат, как запинается ведущая.
Что-то про овец.
Долли, Энни, Молли, Мэгги, Матильда, Нэнни написано на стене мелом.
Пять минут до начала.
Угрюмые девушки в черных платьях, парни во фраках, я даже не знаю, что они будут изображать. Какой-то балет.
Что-то про смерть.
Гей – костюмер принес перчатки. Черные. Началось. И сразу какой-то незапланированный шум.
Я спросил, что сейчас будет?
Концерт.
Понятно.
Я сажусь рядом с девочкой, маленькой. Она немного переживает, но если ей об этом сказать, она удивится, ей это чувство незнакомо. Ее мама сейчас будет исполнять.
Насчет старушки я не ошибся.
Старушка поет. Не только она, но и она тоже. Бабушка, которая чуть не убила меня в автобусе, путем непосредственного физического контакта с моей спиной, оступившись со ступеньки - она тоже поет.
Что-то про любовь.
Все, кто находится за кулисами не аплодируют.
Что-то про ценности.
А потом вышла этакая ВИВА ЛА ДИВА. Если вы видели «Пятый Элемент», вы поняли о чем я. Даже если не видели. Вот появилась Катя, девушка из автобуса. Она не выступает. Кто она?
«Сердце Красавицы» в оригинале, на итальянском язычке. Это серьезно, хоть и банально. Я вошел в комнату, куда возможно не должен был. Я всего лишь хочу разнести язву везде где могу. Два парня и девушка - то один с ней потанцевал, то другой. Интересно, они будут танцевать друг с другом?
Если каждый раз аплодировать, заболят руки. Артисты поглядывают на меня не доверительными взглядами, у меня на лице написано – парень, который разносит язву. Кто-то нарисовал на сейфе знак анархии и подписал – анархия. Так оно и есть. Все свободны. Не хотите жить? Пожалуйста, никто не держит.
И не будет держать.
«Уходя закрой форточку и погаси свет!»
Очередная табличка, очередное указание. Все мы под контролем. Мы делаем вид.
Что-то про оперу.
Вышли двое, спели под фонограмму. Прелесть. Никто ничего не заметил, все делают вид. Вот ходит Катя. Кругами, вокруг меня. Вот вышел какой-то парень с бутылкой из-под минералки, изобразил что поет в микрофон, развернулся и убежал обратно. Он хотел что-то доказать? Он делает вид. Как и все. Вот девушка с синим пером в голове, смотрится как дешевая декорация. Другую фонограмму поздно поставили, из-за чего девушки танцевали несколько секунд без музыки, а затем просто не в тему. Но кто об этом знает? Закулисье. Да и им плевать. Все делают вид. А вот толстая девка с огромными буферами, гей – костюмер и все остальные по списку. Начинает болеть живот. Все скучают. Все это так удручает.
ОХРИП
ПРОСТУДА
ПОХМЕЛКА
Написано на одной двери.
Театр. Любовь к водке не исключается. Только любовь к жизни. Лампочки «выход» напоминают, что все бренно. Все проходит и уходит, и мы уйдем. И даже эта толстая корова со своим огромным выменем. Она - точно.


***

Мусор не выбрасывать!
Везде указания. Туалет со щеколдой, которую нельзя закрыть. Это сближает. Сцена, литературная часть, 207, 205, Катя, эвакуационный план второго этажа. Когда пожар их кто-нибудь читает?
Выход сотрудников из помещений второго этажа не предусмотрен!
Вот, что нужно было написать.
Всех погубит язва. Моя язва. При пожаре разбей стекло, которого уже нет, нажми и отпусти кнопку. Жди гудка. Жди пока тебя не окутает холодное пламя, не поглотит тебя полностью и ты не растаешь. То представление, что мне довелось сегодня наблюдать было насквозь фальшивым и не искренним. Театр.
Искренность не исключается.
Но и не приветствуется.
Будь проще, будь монтировщиком и не задавайся вопросами, ведь мертвые монтировщики никому не нужны.

Вот я, поднявшись за костюмами, увидел голую грудь одной из балерин или певичек, плевать, ощущения примерно такие же, как и от любой другой груди. Лучше бы я лицезрел груди той жирной коровы, там действительно есть на что посмотреть.
Я беру шмотки и спускаюсь вниз.
Девушка попрощалась с мертвой лошадью, с умными глазами. Концерт окончен.
Малая сцена, костюмерный цех, хода нет! Не курить! Руководитель по художественной части, режиссерское управление, не курить! – читаю я, спускаясь с очередной кучей одежды. Все это театр и он мертв, как та лошадь.
Как фонтан что напротив театра. Протухшая мертвая темно-зеленая вода.
Девушка в эмо-очках сидит на лавке, в руке яблоко. Я подсаживаюсь. Она кусает яблоко, встает и уходит.
Уходит.
Мы уезжаем.

***


Перед уходом сдайте помещение пожарной службе и службе охраны. Шапочки, кофточки, курточки, штанишки, сорочечки, всякая херня и всего полным полно. 1000 способов наврать вам в лицо, притворившись хоть самим Иисусом Христом. Медпункт, инвентарная, столовая.
Приятного аппетита.
Внутренний дворик. Зимний сад без цветов. И все по кругу, раз за разом, круг за кругом и каждый раз как первый, ну хотя бы сделай вид что так.
Жизнь – театр, все люди – актеры. Судя по тому, что я видел – обратное неверно.

Актеры в театральных костюмах в буфете не обслуживаются.

Выносить посуду строго запрещается!

Это обычные люди, они не сумасшедшие. Это неправильно.
- Есть только свекла по-корейски, подойдет?
- А она сделана по рецепту из южной или северной Кореи? Дело в том, что северная – коммунисты, а я не то чтобы против, но как-то неприятно. Протухшая свекла получится.
Коммунизм, нацизм, какая разница?

Лестница, что меня беспокоит это дверь 4-20. У нее пружина издает звуки из фильмов ужасов. А остальные звуки, звуки самого театр – пианино из учебной аудитории, шаги, разговоры, все звучит как-то лично, зловеще, с эхом, с призвуками.
Я снова смотрю наверх сквозь ветровую лестницу куда-то вдаль, в неизвестность где все оканчивается черной точкой потолка. Смотрю туда, где последний, тринадцатый этаж.
У меня нет туда доступа. Это меня удручает.
Думаю про театр, про его внешнюю и внутреннюю стороны и понимаю, что гениальное, сокровенное, мистическое и неповторимое находится в двух шагах от грязи, приземленности, убогости, уродства морального и физического.
И это меня удручает.


***

Голова, словно окутанная ватой, реагирует на все события с опозданием. Пьяный монтировщик рассказывает про свои армейские времена, про то, как он бегал 10 кругов вокруг стадиона, а на девятом выливал из сапога кровь, потому что на этой ноге не была намотана портянка. Когда другой пытается поделиться своими впечатлениями об армии, его обычно перебивают, но если и дают высказаться, то обычно не слушают. Ему приходится самому перебивать, чтобы дорассказать свою никому не интересную историю.
По телевизору убогий фильм про акул.
Теперь реклама.
Теперь МТВ.
Теперь старый русский чай. Фильм. Причем тут чай?


***

Репетиция оркестра – старый фильм Феллини. У нас – репетиция балета.
Что-то про озеро.
И это дело серьезное. Все кричат и нервничают, все кроме артистов. Те просто боятся, чтобы их не выгнали из их прибежища.

Прибежище и Мольба
Принимаю прибежище в Будде, Дхарме и Сангхе
Пока не достигну просветления
Силою заслуг, накопленных даянием и другими делами
Да стану я Буддой на благо всех существ

Принимаю прибежище в Театре, сцене и ...
Пока не достигну звания народного артиста...
Силою заслуг своих растоптанных ног...
Да стану я Плисецкой Майей со всеми вытекающими последствиями...

Все кроме артистов. Их ноги растоптаны в мясо и кровь - классно. Одна девушка выглядит явно приятнее других, возможно, ее зовут Полина. Мои мозги затуманены и мысли текут как растопленный воск по свече. У балерин в основном неплохие попки, чего не скажешь про лица. Я поворачиваю голову и натыкаюсь на руку какого-то мужика, как оказалось балеруна, руку с татуировкой на плече – нарисован крест и подпись:

Спи Моя Юность!

Армейская наверно.
На часах 11:18. Репетиция балета. Персонажи заняты обсуждением прихода королевы.
Спи моя юность!
Он поставил крест на своей юности. Это нормально?
Может это тюремная наколка, а теперь он сидит рядом со мной. Теоретически, он может меня убить. И я не успею убить всех язвой. Непорядок.
Приглянувшаяся мне балеринка перешнуровалась и скоро снова пойдет в бой. Она сидит, раздвинув ноги, на полу, она ни о чем не думает.
Спи моя юность!
Она встает и идет, поправляя кофту, как мужики, когда чешут яйца. Очень, очень мило.
Даже в театре есть такие девушки, которым самое место торговать на рынке мясом или сигаретами. Называются хабалками. Они сидят неподалеку от меня и почти прокуренными голосами обсуждают всякую херню. Запахло бананом. Банан, полученный от девушки неясной внешности, надкусила девушка неясной должности, что сидит прямо передо мной.
Не чувствую я дух искусства, дух творчества. Почему? Слишком сильно тянет бананом? Нет.
Потому что все здесь врут сами себе. Никакого творчества вообще. Фальшь. Правила созданы чтобы их нарушать – вот где творчество, а они следуют правилам.
Спи моя юность!
Немногие поймут в чем их ошибка.


***

Длинная худая балеринка ходит прямо перед моим носом, касаясь пола самыми кончиками ног. Этакая цапля. Черт подери! Как здесь много непривлекательных существ женского пола. Прямо слишком много. Нет, тут точно должны все погибнуть, тьфу, тьфу, тьфу. Все это неправильно и даже более того – это разрушает представление об искусстве, о творчестве, о правде.
Надо срочно все взорвать.
Покончить с этим раз и навсегда. Истребить ложь.
Надо набрать людей и взрывать все театры в самый разгар рабочего дня, начиная с самых больших. Маленькие театры сжигать. Закрывать снаружи и поджигать внутри.
Создадим целые отряды камикадзе-театроподрывников.
Девушка, понравившаяся мне время назад, целует своего парня и тут же перестает мне нравиться. Ее тоже придется убить. Закопать заживо. И пописать на новообразованную могилу.
Нет.
Стоп.
Проще будет умертвить одного режиссера. Может быть, нескольких. Вот это истинный виновник торжества. Не умеешь – не берись. По-моему народная мудрость. Взялся – принимай ответственность. Не справляешься – у нее, у режиссера мерзкий голос, когда она выходит на сцену дать некоторые личные указания. Она хотя бы выгладит одержимой своим делом. Это, пожалуй, последняя нитка отсрочивающая ее конец. Это то, что спасет ее во время судного дня.
Не спать! Моя юность...


***

Сижу в столовой. Кушаю. Куриное филе в яйце, салат «оливье» и овощное рагу – рагу, не самый удачный выбор. Натыкаюсь взглядом на какого-то лобаня. Мы пялимся друг на друга, напряжение растет, он кивает мне головой, мол, Че тебе надо? Я кривлю рожу и отрицательно мотаю башкой. Я – слабак. Я – не разбираюсь с проблемами, я их обхожу. Я – не дерусь. А на хер оно мне надо, скажите на милость?
Репетиция в полном разгаре. Оркестр, конечно, дает жару.
Я могу понять фильмы-мюзиклы, спели, натанцевались вдоволь, все сняли и можно хоть 285 раз посмотреть. А спектакли? Они же не по пять минут идут, как песня. Одно и то же репетируем двадцать пять раз, потом это же двадцать пять раз демонстрируем публике. Ладно, уговорили, вживую все выглядит лучше. Молчу.
Вся фишка театра в том, что это театр. Помещение. Представьте небольшой зал, посередине кресло, одно, и в нем вы. Перед вами огромная сцена, огроменная, такая же как у нас, в театре где я работаю. Вас окружают голые стены, четыре штуки и потолок. Веселая компания. Могу ошибаться, но скорее всего удовольствия от балета вы получите гораздо меньше, наблюдая его в такой обстановке. Вот поэтому театр и есть театр. Туда приходишь и убеждаешься, что ты не один. Встречаешься, хотя бы одними глазами с другими людьми и вот оно, чувство, за которым ты шел. Ты не один делаешь вид, что получаешь удовольствие от спектакля.
Что-то про волшебство.
Я устал.


***


Когда я иду за кем-нибудь одиноким по коридору. Никого больше нет. Все время в голове гудит мысль, желание ударить впереди идущего чем-нибудь тяжелым по голове. Так, что бы все в ней перемешалось. Раз и навсегда.
Независимо от того кто это идет, актер или монтировщик, мысли появляется каждый раз. Дело не в том, кто, а в том, что.


Часть третья


Время – неизвестно. Если вы не присутствовали при настройке оркестра, вам немыслимо повезло. Такой какофонии не услышишь больше нигде. Голова начинает болеть и работать в обратную сторону, как кишечник во время смерти. Каждый инструмент играет в своей тональности и большая их часть вместе звучать не может, в принципе. Просто фильм ужасов, по-другому не описать.
Потихоньку собираются артисты, шума становится все больше, я в центре.
Что-то про музыку.
Артисты ходят кругами, я в центре.
Звук усиливают дополнительными колонками, теперь слышны даже разговоры музыкантов оркестра. Фильм ужасов.
Больше артистов – больше шума.
Приходиться уйти со сцены.
Еще больше артистов.
Самое время выпустить смертельный вирус. Но я жду. Вдруг они исполнят нечто стоящее.
Время начинать, все сидят.
Артисты собрались разные, красивые и страшные, и одежда на них разная тоже. Спортивный костюм и тапочки, старая майка. Шикарные белые туфли, брюки, рубашка.
Матерятся. Говорят друг другу «Добрый день» и продолжают материться. А вот и старая певичка.
Занавес раздвигается, репетиция начинается.
Оперетта в трех действиях.


***

Певица покатила тележку с ведром, остановила ее, достала ведро и из него резиновые перчатки и тряпку. Может это не певица, а уборщица? Скорее всего – монтировщик сцены притворился певицей. Судя по движениям рук и ног, это ближе всего к правде.
Пышные, длинные всклокоченные волосы, большая заметная сразу задница. Платье обтягивает и подчеркивает задницу. Она похожа на пациентку дурдома. Поющая сбежавшая пациентка дурдома.
Дальше – больше.
Выходит «из-за угла» мужик на двух маленьких деревянных табуретках привязанных к ступням, а вокруг него бегают какие-то хабалки и вопят, мол «Мы тебя любим».
Такое ощущение, что утром я ошибся и забрел в пансионат для списанных сумасшедших артистов.
- Когда смотришь телевидение, будто там одни необразованные работают, тупые вопросы и вообще, - говорит один из певцов, тот что в спортивных штанах и тапочках.
- Все сошли с ума, - говорю я.
Про себя.
Артист почесал зад, снял табуретки и начал исполнять. Нет, точно – какой-то дурдом.
Что-то про искусство.
Я явно чего-то недопонимаю.
Певица похожа на неудачно проснувшуюся, оправдывающую свою фамилию Аллу Пугачеву. Певец похож на пьяного монтировщика, в перерывах он матерится.
Даже не хочу знать сколько стоит билет.
Это меня просто убьет.

Есть тут девушка одна. Певичка. Вернее делающая вид. А парень ее певец, но его вроде знают все, в общем хотя бы кто-то его знает. А ее не похоже чтобы знали. В общем парень ее – на гея похож. Так и хочется спросить – У вас любовь? Или только секс? Может быть ты так и попала в театр?
Она некрасива, не артистична, не грациозна, ее голоса не слышно. Ее стоит убить, мне кажется.
Поют в основном неплохо, может даже хорошо.
Скорее хорошо.

Я разгуливаю один по дворику внутри театра, над головой крыша. Я напеваю Radiohead “Everything is in it’s right place». Я хожу кругами и не о чем е думаю. Со стороны я – сумасшедший.
А в это время на сцене артисты разыгрывают какой-то сатанинский ритуал.
Вот, где настоящие сумасшедшие.


***

Я часто говорю про язву, которую распространяю и только сейчас, когда идет балет, я, наконец, сам осознаю, что это все значит. Я хожу повсюду, одетый как рабочий, грязный и потный, но мой взгляд, он как будто вселяет в людей, на него натыкающихся, сомнение, заражает их неуверенностью. Как если бы я подошел к любой балерине и сказал:

У ТЕБЯ НИЧЕГО НЕ ПОЛУЧИТСЯ.
ТЫ ПРОСТО НИЧТОЖЕСТВО.

Одного взгляда достаточно, чтобы намекнуть человеку на его сущность, и посеять в нем неуверенность.
Что-то про чувства.
Что-то про отношения.
Если взглядом можешь залезть человеку в душу, он обязательно это почувствует, все зависит от его уровня восприятия. Страх, злость, волнение, паника, растерянность, радость, возбуждение, все что угодно может быть реакцией на этот взгляд.
Это тест.
Это и есть моя язва.
Это и есть мое задание на век.
Предназначение, миссия.
- Это священная миссия, со мной БОГ! – сказал бы я, если бы был одним из Братьев Блюз.


***


Из лифта выходит девушка в очках, проходя мимо нее я, обращаясь к себе, бубню:
- все у них через задницу...
И смотрю на нее. Она говорит:
- здравствуйте.
Я говорю:
- здравствуйте, здравствуйте.
Я хочу кушать и когда нам дают получасовой перерыв – выясняется, что буфет, он же столовая, откроется через двадцать минут. Я проклинаю все на свете и иду в комнату монтировщиков. Катя оказывается костюмером. Мы встречаемся глазами и она меня узнает.
Приходится идти в магазин неподалеку. По дороге встречаю монтировщика с пивом. На пути назад я встречу еще одного, видимо, за пивом идущего. Когда я выхожу из магазина, на другой стороне дороги на корточках сидит девушка – маленькая, миленькая девушка с собачкой. Это то, что называется трогательное зрелище. Они бесконечно милы.


***


Истекающие потом, мокрые, горячие балерины. Одна из них, ярко выраженного не русского происхождения, умирает прямо на моих глазах – у нее насморк, кашель, она буквально залита потом с ног до головы. Вот это выдержка! Вот это сила духа! Ее стоило бы отправить на войну.
Например, во Вьетнам - там скучно не было.
Если она скривится и умрет прямо передо мной, я не удивлюсь. Артистки, которых отобрали для ответственной сцены, явно не справляются и скачут как дикие кони.
Я – заразная болезнь, передающаяся зрительным и чувственно-эмоциональным путем.
Я – паразит.
Я – заражение не крови, но сердца.
Я жизнь и смерть в одной пилюле, которая все равно не помогает, как долго ты ее не принимай.
Последний глоток воздуха.
Отравленная вода в единственной бутылке воды в пустыне.
Я хвост растущий изо лба...


***


Я тупо стоял и разглядывал пышные груди какой-то девки, впоследствии выяснилось, что она связана с геем - костюмером, когда со сцены пришел только что оттанцевавший балерун. Он обливался потом, задыхался и чувствовал себя не самым лучшим образом. Вытерев лицо полотенцем и попив минералки с газом, «Аксиньи» по-моему, уложившись, наверно, в пару минут, он снова, как ни в чем не бывало гордо подняв голову, попер на сцену с новым танцем. Через какое-то время вышла такая же еле живая балерина. Пока она проходила за кулисами - она была в состоянии приближенном к коме. Но как только ее нога ступила на сцену – подтянутая, с улыбкой до ушей, сияет и прыгает, как заведенная. Так они повторяли три раза.
Вот это сила духа, вашу маму.
А может, всего лишь воли и я зря разбрасываюсь похвалами?
Впрочем – какая разница...


***


Антракт. Одна из основных балерин давится конфетой, задыхается и падает замертво. Балерун разминается, прыгает, падает, ломает ногу. Деревянная декорация ломается под одной из танцующих пар, вдвоем они торжественно, под аплодисменты зала отправляются в больницу. Все сыпется и ломается, все рыдают и заливаясь слезами хлопают в ладоши.
Апокалипсис отдельно взятой крупной организации.
Даже дудки не дудят.
Лишь предсмертные скрипы умирающего от какой-нибудь смертельной болезни легких, например, от рака. У оркестра рвутся струны на всех струнных, кожа на барабанах рвется, ломаются смычки, полный крах.
Культурный крах.
Апокалипсис наших дней.
Армагеддон.
Как угодно называйте, смысл не меняется.
Снова мне везет на голые груди артистов. На этот раз маленькие, и не впечатляющие. Прыщики, комариные укусы, называйте как угодно, действительность не меняется.


Часть последняя


Когда я, предположительно в последний раз, брожу по театру, кажется, что он, театр, это понимает. Ощущение будто он сам со мной прощается.
Я понял важную вещь – нужно жить полностью отдавшись какой-нибудь идее, чтобы работать в театре. Без идеи сразу открываются десятки причин бросить все и уйти. Идея делает человека одержимым идеей, все мелочи покрываются туманом и пропадают из виду.
Прошу вас уволить меня по собственному желанию.
Слепые, безжизненные статуи - я вижу их в последний раз, они меня не-видят в последний.
Закончив с бюрократической волокитой, я направился к выходу, а по бесчисленным коридорам театра разливался голос одинокой трубы. Грустный, всего несколько нот, он вещал о моем отбытии.
Сентиментальность - не совсем то, но точнее не скажешь...

После этого я еще раз побывал внутри этой махины, под названием театр. Но в этот последний раз, он словно вообще меня не заметил. Отвернулся. Закрыл на меня глаза. Отвел взгляд. Называйте как угодно...


Эпилог


Всего пять дней я успел проработать в музыкальном хранилище людей. Этого хватило, чтобы написать всю эту белиберду и даже не моргнуть глазом по этому поводу. Было интересно, познавательно, а главное – это было, потому что не могло не быть, и следовательно, для чего-то это было нужно. Обычно, в таких ситуациях, в конце пишут о людях с которыми познакомились, о том, как все замечательно и чудесно. Ни хрена подобного. Ни с кем я не познакомился и ни с кем не поддерживаю связи. Кто-то скажет:
- потому что ты идиот и индивидуалист и вообще замкнутый на себе.
Да и флаг вам сами знаете куда. И без вас разберусь.
Главное, что я просто перестал быть монтировщиком, ведь могло случиться, что стал бы мертвым монтировщиком.
А мертвые монтировщики никому не нужны...
мертвые монтировщики никому не нужны...
мертвые монтировщики никому не нужны...