ТРЕТЬЯ ДОРОГА НА КОТЕЛЬНИКИ

ТРЕТЬЯ ДОРОГА НА КОТЕЛЬНИКИ

Добраться до высотки на Котельнической наб. можно тремя путями: от м. "Новокузнецкая", где вы пройдете мимо безликих современных глыб и множества торговых палаток, чуть ли не вытесняющих вас на трамвайные пути, либо от м. "Таганская", где главная достопримечательность - любимовский театр, бывший когда-то знаменем вольнодумства, и оставшимся верным себе, хотя само знамя подхватили другие. И наконец, от м. "Китай-город", по Солянке. Не пожалейте времени, выберете третий путь, всего две-три троллейбусных остановки, но это та Москва, которую мы уж позабыли, а может, утратили навсегда.
ЭХО ПЕТРОВСКИХ ВРЕМЕН
Одно и двухэтажные здания - где вы видели такое в центре Москвы? Здесь бы банк или офис, такое престижное место, но ни один коммерческий монстр не посягнул на эту удивительный осколочек московской истории. И хотя ни на одном строении нет таблички "Охраняется государством...", обошлась улица без такой "брони", осталась в том виде, какой ее знали современники Пушкина и Гоголя. Обычно на одном из строений таких старинных уголков принято вешать мемориальные доски их создателей - архитекторов, но я бы сохранил имена энтузиастов, которым мы обязаны активной жизнью этого замечательного исторического места. "Музей под открытым небом", как принято говорить, жаль, что не водят экскурсий, да Солянка не в обиде, не нужны ей регалии, награда уже то, что сохранилась.
Это - дворянская Москва, не княжеская, не графская, и уж упаси боже, не купеческая. Скромность, непритязательность и высокий вкус свойствены ей. Крылечки, навес, которых держится на кованных узорах, забытые мезонины, портики, украшенные скромными и строгими колоннами, покатые железные крыши, каждый продух которых - вход в таинственную сень паутинных кладовых, куда сносили всякую рухлядь, неразгаданной красоты плоские фасады, где нет ни одного рельефа, а декор достигается непритязательным рисунком (чаще всего - гирляндой из полевых цветов), и, конечно же, непременный витиеватый герб на фронтоне - все это придает недостижимое ныне достоинство всему дому. А по бокам до сих пор стоят полуразрушенные, обветшалые (а истинный аристократизм не может быть иным) торжественные арки- ворота, за которыми, кажется, не скромные дворики, а, по меньшей мере, королевский Версаль. Эти дома называли городскими усадьбами. Отсюда начиналась Рязанская дорога.
И есть еще одна особенность у этого чудом уцелевшего уголка старой Москвы - его удивительная гармоничность. Вся улица - 3-4 десятка домов, но ни в одном не повторяются линии, формы, элементы декора соседних зданий. Я не знаток архитектурных стилей, но старая Солянка, кажется, взяла все лучшее от знаменитого русского барокко петровских времен - ненавязчивую торжественность, тонкую изысканность, гордость и достоинство каждого строения - пусть даже речь идет о самом скромном, самом невзрачном домике. Все же они сливаются в целостный, завершенный ансамбль, воздушный, ритмичный, радостный, озаренный каким-то внутренним светом благородства. Не знаю таких других уголков в Москве.
Улица бережно, с большим старанием и любовью, и конечно же отменным вкусом (завидуй, Старый Арбат!) реставрируется, и ни один элемент современного декора или просто строительная деталь не нарушают эту удивительную личностную атмосферу каждого строения. Я даже не приметил ни одной современной вывески, хотя ясно, что не все здания жилые, есть и присутственные. Как же они без вывесок? Получается - можно. Трепетное отношение к подлинности чувствуется во всем.
А ШОКА НЕ СЛУЧИЛОСЬ
Но вы не забыли, куда мы идем? В конце Солянки появится высотка на Котельнической набережной, и уже от этой мысли портится настроение. Встроить в старинный, с такой любовью воссозданный старинный московский пейзаж нечто громадное, официозное, безличностное, где автор чуть ли не нарочито отстраняется от своего произведения? Личное и безликое? Вдохновеннее и наборное? Что может быть нелепей этого? Сказать просто "эклектика" - ничего не сказать, скорее - карнавальность, где логика отдельных частей заранее противопоказана гармоничному целому: чем бессмысленней - тем лучше.
Но почему-то шока не случается. Даже сердишься на себя, ну, как же, только и разговоров - где же старая Москва? А тут такой случай - вволю поплакаться и распалиться бесцеремонностью перемен, только разрушающих, но ничего равноценного не создающих. Нет, негодование почему-то гаснет. Более того, вдруг ловишь себя на недостойной мысли: а, может, и не так все плохо? И кажешься себе уж вовсе предателем, когда вдруг монструозный гигант записываешь в закономерное и даже органичное завершение блистательного и сокровенного старинного ансамбля. Причем, не по каким-то там рабским, смиренным мотивам ("мы наш, мы новый мир"...ну, да, построили, а поскольку колесо истории не повернешь вспять, значит, надо принимать то, что есть), а именно архитектурным, эстетическим, культурологическим. Все-таки продолжение, завершение. Так, вульгарная брошь на одеянии венценосной особы, отточенная до каждой складки, каждого выреза, поначалу вызывает оторопь, но постепенно начинаешь догадываться, что в ней скрытый замысел, у этой странной детали есть своя глубинная, потаенную цель, какая - понять трудно, но уже ясно: без нее наряд был бы не полон. Почему так? Тут есть какая-то загадка.
БОГИНЯ С ПИОНЕРСКИМ ГОРНОМ
В Москве, как известно, семь высоток. История их возникновения - это, по сути, история зарождения нового направления в архитектуре - сталинского классицизма. Мы и здесь пошли революционным путем. Созданная в 1933 году Всесоюзная Академия архитектуры сходу, что говорится, отмела попытки встроиться в русло мировой художнической мысли - лаконичный и функциональный конструктивизм быстро завял, не тот размах! На смену ему приходила помпезность, выспренность, торжественность - архитектурные качества, надо сказать, свойственные всем тоталитарным режимам. Высотка в Зарядье - карликовая копия, как, впрочем, и все высотки, неосуществленного Дворца Советов - должна была стать первым таким сооружением. Начали строить ее еще до войны, и к ее началу появилось только одно крыло вдоль набережной Москвы-реки. Достраивал дом главный архитектор столицы Д.Чечулин, и это уже было время, когда мы все не чувствовали под собой страны, "сказка" воспринималась "былью", а напыщенность и роскошь из эстетических категорий превращались в уставные, идеологические. "Вам обещан коммунизм? Но вы уже видите его, он перед вами". Таков был смысл нового архитектурного стиля. Конечно, он не обходился без мрамора, хрусталя, позолоты. Высотки становились своего рода утешением, зримым обещанием далекой мечты, а это было куда важнее искусства, творчества, просто вкуса.
Подойдите ближе к зданию. Парадный вход оформлен как царские врата. Даже странно, что по бокам не стоят стрельцы с секирами. А возьмите светильники перед домом. Понятно, что они не должны быть простыми фонарными столбами. Но ведь и не Ростральными колоннами! Но именно питерские грандиозные сооружения приводят на память эти мраморные колоссы, цель которых всего лишь осветить площадку перед подъездом. Фасад с двух сторон украшен грандиозными горельефами. Они насыщены фигурами из самых разных, отдаленных на тысячелетия эпох. Рядом со сталеваром в рабочем переднике - греческая богиня, благословляющая воина на бой. Рядом с женщинами в туниках, которые держат на плечах античные амфоры, юные пионеры трубят в горны. Советские символы - серп и молот - мирно соседствуют с античными венками, которыми награждали героев в Древней Элладе.
Поднимаешь глаза к верху - и тут уж такое нагромождение всего и всякого, что придумает не каждый театр абсурда. Гигантская мешанина из нелепых башенок и средневековых бойниц, которые почему-то охраняют пафосные атлеты в современных одеяниях. К месту и не к месту устремленные ввысь золотые шпили, некоторые из которых заканчиваются звездами, другие - каменными хлебобулочными изделиями - плетенками и кренделями. Вдруг возникают оборванные полукружия, появляются неожиданные балюстрады, и что уж совсем непонятно - гигантские устрашающие булавы, которые высятся в разных местах и во все стороны ощетиниваются шипами. Какой во всем этом кроется смысл? Никакая хитроумная логика не объяснит это, и уж, конечно, не соберет воедино столь разномастные амбициозные формы, детали, украшения, пристройки, понатыканных в разных местах и никак не связанные между собой.
И тем не менее...
Каким бы эклектичным не было сооружение, оно входит в сознание как единое целое, а если еще в нем есть доминантная мысль (радость, изобилие), которая отражается в каждой его части, и при том она бесцеремонна и агрессивна, так, что даже оглушает, то и добивается именно того впечатления, которое хотел донести архитектор. В самом деле, столь уж важно, что развевающийся флаг пионерского горна соседствует с античным кувшином, полным вина? И то, и другое символ экспрессии, веселья, торжества, именно они создают настроение, а общий гул, как известно, первооснова стиха. Это говорил еще Маяковский, утверждавший, что слова лишь подчиняются ему, они наполняются той формой, тем смыслом, которое диктует им автор. Любой творец подтвердит вам это. И это то общее, что есть у массивной высотки, и нежной, беззащитной, совсем не воинственной Солянки. Их роднит то же ощущение приподнятости, ликования, легкости жизни, ансамблевой целостности, радости бытия, пусть в одном случае безмятежной, искренней, в другом искусственной, напускной, но кому до этого дело? Мы доверчивы, мы внушаемы, мы видим только то, что нам хотят показать. Оставим анализ специалистам, пусть они разглядывает детали, это их профессия. Массы же склонны к мифотворчеству, оно у нас в крови - что внушат, в то и верим.
Так или иначе, сочетание столь несовместимых стилей не вызывает отторжения, а воспринимается вполне естественным продолжением одного и другого, и таким остается в сознании.
ЗА ЦАРСКИМИ ВРАТАМИ
За таким фасадом царские хоромы. Никак не меньше. Но как попасть туда? Не постучишь же просто так.
У парадных дверей дома одна-единственная мемориальная доска - Галине Улановой, и единственная квартира-музей тоже посвящена ей. Кто больше достоин, кто меньше достоин - нет такого вопроса. В разряженном надзвездье, где легко дышится только гениям, силами не равняются - все они боги, все недостижимы, какой спор? И все же два момента выделяют Уланову из этого божественного сонма, не могу не привести их: в послевоенное время за рубежом знали только два имени: ее и Сталина. А стокгольмский театр поставил перед своим фасадом скульптуру Улановой - еще при ее жизни, знакомую нам по массе ширпотребовских фигурок: поднятую на пальцах Одетту с заломленными назад руками. Как не пойти? А вот так. Наше поколение было знакомо с Галиной Сергеевной, в основном, по фильму "Ромео и Джульетте", а что мы узнаем больше того, что уже видели в ее сцене с Кормилицей? Испуганный жест, когда испугалась она саму же себя, своего неожиданного взросления. Но больше и не надо знать. Через один жест можно все сказать о человеке. В общем, не было у меня любопытства. Я пришел в гости не столько к великой балерине, сколько к именитой обитательнице дома на Котельнической, подсмотреть, как жили великие. Такой вот, чисто обывательский интерес, простительный нам всем.
Нет, никаких открытий. 5-6 небольших комнат, несуразно соединенных множеством коридоров. С непривычки можно заблудиться. Крохотная кухня, ванна. Уланова последние годы жила одна. Квартиру заполняли лишь бесчисленные лебеди - мягкие игрушки, фарфоровые раритеты, гипсовые поделки. Они стояли здесь и при ее жизни. "Нет, Галина Сергеевна не собирала их, это все подарки, тепло людей, а она очень дорожила им", - объясняет женщина, сопровождающая нас. Но самое интересное - записки, письма, обращенные к Улановой. "Ты, Моцарт, Бог, и сам того не знаешь!" - так предваряет письмо к великой балерине Фаина Раневская. "Несравненная Галина!" - пишет Алексей Толстой. Есть письма от высших партийных деятелей, ученых, режиссеров. Интересно же то, что все они жили в одном доме, но ходить в гости друг к другу не жаждали, только переписывались. А ведь какие соседи! Надо обойти высотку со всех сторон, и поклониться каждой памятной доске: Жаров, Лучко, Мордюкова, Мурадели, Мокроусов, Паустовский, Богословский, Масальский, Огнивцев (незаслуженно забытое имя, а ведь когда-то его сравнивали с Шаляпиным)... Почему не общались? Такие уж у небожителей привычки. Не нам судить.
Правда, об одной из встреч - Раневской и Твардовского - сохранилась молва, но она скорее курьезная, чем серьезная. Александр Трифонович вошел в дом, но тут его прихватило. Добираться до своего этажа? Не доверял себе. И тогда он позвонил в первую же попавшуюся квартира. Дверь открыла Раневская.
-Александр Трифонович, вот уж рада, какими судьбами?
Твардовский, ни слова не говоря, пулей промчался в заветную комнатку, и вышел оттуда с виноватым и крайне стеснительным видом.
-Какие наши дела? - радушно встретила его Фаина Георгиевна. - Двери моего клозета для вас всегда открыты.
И еще одно добавление. Строился дом для деятелей искусства. В знак уважения к ним. Но потом к ним подселили высоких сановников, партийных и военных деятелей, как же без них, слишком уж важный дом. Не доверяйтесь фасадам! Из деятелей культуры самые большие апартаменты - 140 кв.м. - были только у Улановой. У других неизмеримо меньше, великие артисты, музыканты, художники занимали одно- и двухкомнатные квартиры площадью не более 60 кв.м. Случались и коммунальные. Понятно, к сановникам это не относилось. У них были квартиры и больше улановской. Вот какие еще тайны скрывала помпезная высотка: не ко всем поворачивалась передом.
НЕНАПИСАННЫЙ РОМАН
Апофеоз нашей экскурсии в Котельники - смотровая площадка, расположенная на 16-м этаже, где-то на половине всей высоты дома. Но верх все еще кажется недостижимым, даже задирая голову, не увидишь кончиков золотых шпилей. Там, почти под облаками, вьют свои гнезда соколы. А внизу, на планете Земля, тонким ручейком плещется Яуза - будто узкий поток омывает громадную скалу. В другое время полюбовался бы этим зрелищем. Но сейчас что-то мешает...Еще не зажила рана последних дней. Ведь в этом доме жил наш знаменитый современник Василий Павлович Аксенов. В Москве проводил основное время, а в Биариццу, во Францию, уезжал лишь писать. "Только в Москве и живешь полной жизнью", - говорил он. Он завел машину, и совсем немного отъехал от дома, когда ему стало плохо. Успел еще свернуть к парапету, заглушил мотор. И сразу потерял сознание. Только через час прохожие заметили его, вызвали "Скорую", и он еще несколько часов лежал в коридоре районной больницы. Как знать, если такое случилось в Биарицце, может, мы сейчас читали очередной его роман...
Пейзаж завораживает. Посмотришь вдаль - захватывает дух! Все Зарядье, да что там - вся столица как на ладони. Можно разглядеть даже далекое Сити. Сразу замечаешь, как меняется Москва, сколь становится незнакомой. Что ж - будем учить! Никуда не денешься - наш город. Невольно еще раз отмечаешь уникальность уже знакомой Солянки - как же она красива, как любовно ее берегут. Отсюда, с высоты, улочка кажется особенно уникальной. Даже трамвай - примета позднейших времен и не такая уж редкость для Москвы - и он вызывает умиление, рождает оптимизм. Тоже не из нашего времени, но ведь живой. Даже едет! Значит, не так уж безразличны мы к московским традициям.
Невольно приходит мысль: а не сыграла ли высотка куда большую роль в судьбе старой улочки, чем это кажется на первый взгляд? Может, именно она и сохранила ее? Вспоминаю необыкновенной красоты церковку Симеона Столпника на Новом Арбате. Известно, что она подлежала сносу, и лишь отчаяние энтузиастов, бросившихся под нож бульдозера, спасло ее. Но только ли оно? Может, все проще? Отцам города просто показался интересным контраст старого и нового, и в воспитательных целях храм был спасен. Теперь же он - лучшее архитектурное украшение безликой магистрали.
Не тот ли случай в Котельниках? "Ты, как младенец, спишь, Равенна..." Дальше Блок говорит о "руках вечности", некоей неземной надежности. Но здесь, в Зарядье, стихотворение вспоминается по-другому: да, Солянка обрела надежность, но самую что ни на есть земную, прагматическую. Именно такой задумывался ансамбль: старая и новая Москва. И таким получился: высотка теперь просто не мыслится без раритетной улицы. И потому нечего ей бояться. Мощный гигант отныне - и уже навсегда - будет надежно хранить и оберегать покой этого доверенного ему драгоценного уголка старой Москвы.
Может, "тайный замысел" именитого советского автора как раз заключался в том, что историческому месту древнего города он нашел самое подходящее, самое безопасное для него место, так, дабы никто не покусился на него. Так это или не так - теперь уже не узнаешь, но факт тот, что мы все-таки вырвали у безжалостного молоха истории триста лет нетронутого московского бытия. Такого бесценный трофея не найти во всей Москве. Ради Солянки прощаешь другие - увы! - неизбежные потери старого города. И это уже много.
Что же касается архитектурных достоинств высотки...Как-то по-иному смотришь на них. Кто-то, может, и скажет: "Красавица и чудовище". "Красавица" - дворянская улица, "чудовище" - известно, кто. Но другой возразит: просто они из разных эпох. Как Венера Боттичелли и Анна Маньяни. Сойдись эти женщины вместе, каждая надменно отвернулась бы от другой. "Какую же уродину Бог послал!" Но разведите их по годам. И тогда поклонимся каждой. Годы выявляют какие-то иные, незнакомые нам качества.