ФИЗИОЛОГИЯ

Эссе «ФИЗИОЛОГИЯ»



Он разнежено почивал в мешочке тонкого батистового белья, уютно расположившись на облаченных розовой кожицей яичках, покрытых шелковыми барашковыми волосками. Почувствовав приближающийся терпкий аромат, еле заметно встрепенулся и, не меняя расслабленной позы начал вслушиваться в свои ощущения, затем, как бы почувствовав команду еле слышным нежным шепотом с мягким дыханием на ухо, начал напрягаться. Мешочек нежного белья стал увеличиваться. И он, как стройный гимнаст в позе согнутый пополам, начал постепенно распрямляться, принимая свою неповторимую форму. Мягкая кожица яичек, чуть натянулась, стала упругой, отдавая часть своей эластичности увеличившемуся в размерах стволу. Он, поднявшись своей могучей формой, уперся головкой в верхний край белья и всей своей внушительностью попытался вырваться из батистовых пут. Улавливая аромат предстоящих ощущений, все более напрягаясь и, как бы демонстрируя стать, он оросил туго натянутую ткань над головкой каплей прозрачной чуть липковатой жидкости. Батист, генетически осознавая происходящее, распределил эту каплю на максимально большей тканевой площади, показывая приближающейся нарушительнице спокойствия о готовности своего узника к началу любовной игры. Пятно зияло на ткани, изящество батиста пропало, роль, предназначавшаяся ему была отыграна, и белье стало сползать вниз, преодолевая препятствие цепляющегося за него несгибаемого атлета.
Он предстал взору своим изяществом юношеской рельефности линий, строгим атлетическим очертанием своей внушительности, переполненный собственным достоинством. Головка - сверкающая своей прозрачностью, обрамленная упругим, массивным венцом и обузданная розовато-нежной уздечкой с маленьким отверстием мясистых губок, ствол - неотразимый своей туго налитой плотью с набухшими синими жилками скрывающийся своим мощным корневищем в густой заросли нежных волос, яички - подобравшиеся под основанием ствола и придающие завершающий образ этому вселенскому творению готового орудия, лежащего на лафете.
Нервные окончания под тонкой кожицей налитой головки словно фонарики пробивались острыми лучами, готовясь к встрече с обволакивающе-нежной ночной таинственностью.
Головка приближалась к чуть раскрытому томно-влажному розовому пространству, состоявшему из множества мелких, переплетенных в неразборчивый густой узор складок, готовых, обволакивая своей теплой приятной вязкостью, пропустить через себя еще прохладно-суховатую головку. Коснувшись своей передней частью и войдя на треть в теплое желе, она оросила окружающие ее нежные загибы складок тепловатой, прозрачной жидкостью. Чуть подавшись вперед, ее основание – более упругое и объемное – ощутило по краям густые и бархатные волосики. Они ничуть не раздражали и не ухудшали ощущения, скорее наоборот, выполняли роль того игрушечного препятствия, которое только обостряет желание.
Головка миллиметр за миллиметром погружалась в сладострастную теплую влажность. Вот она уже полностью обвита множеством складок, которые по мере ее движения лаская, меняли свою конфигурацию и в хаотичном порядке касались своими гребешками, заставляя с большей энергией вспыхивать фонарики нервов.
Как будто кем-то управляемое густое пространство периодически сокращалось и во время движения головки чуть сдавливало ее своей нежно-розовой тепловатой плотью. Эти блаженные конвульсии приводили головку в остервенелое возбуждение. Она наливалась до такой упругости, что казалось, еще одно плотное прилегание и она взорвется от напряжения и заполнит содержимым все пространство.
Головка вдавливалась в розоватую плоть ведя за собой раздавшийся в размерах ствол. Чем дальше продвигалась головка, тем стесненней становилась эта сладостная галерея. Гребешки влажных складок все плотнее прижимались к тонкой кожице головки и стволу, обволакивали их, сменяя друг друга.
Головка и следом ствол практически оказались в тисках - нет, они были туго обвиты еще чуть скользящими по их краям разбухшими горячими складками. Головка уперлась в упрого-мягкую преграду, чуть вдалась в нее. Маленькое отверстие головки - нежное и чуть вывернутое от напряжения плотью наружу – соприкоснулось в натиске как в страстном поцелуе с такой же плотью, головка налилась до синевы, ствол задрожал и … и все это обезумевшее разбухшее до предельной возможности обволакивающей его кожи орудие медленно двинулось назад. Вся окружающая плоть, охватывающая его, туго и нежно скользившая по краям головки и не желающая ее отпускать, начала обильно выделять вязкую и теплом ласкающую влагу.
Головка, вернувшись почти уже в начальное положение, вдруг встрепенулась, одумалась и ведомая мощным стволом рванулась снова в теперь уже полностью готовое увлажненное лоно. Она бесцеремонно, как бы вспахивая податливую почву, неслась вперед. Гребешки складок теперь уже не различались ею по отдельности, при стремительном движении она раздвигала теплую и жгучую массу плоти, продавливала ее. Плоть давила своей нежной массой на все участки головки и на ее открытое к соитию отверстие, на ствол у начала головки и на его окаменевшее основание… Еще и еще, и еще несколько раз ствол входил во внутрь, неся на себе налитую головку. Все внутреннее пространство, по которому ритмично двигалась головка, постепенно набухало, гребешки складок, превратившись в огромных теплых и нежных медуз начали нестерпимо нежно обхватывать ствол, щекоча и лаская нервные окончания головки. Головка последним рывком уперлась в сладостную преграду, давнула еще раз и, давно уже сдерживающая себя, разразилась обильным всплеском терпкой жидкости. Жидкость била фонтаном в стоявшую перед ней плоть, пытаясь пробить ее. Семя неслось по стволу, подвергая его невероятным, великолепным, восторженным конвульсиям. Все орудие тряслось и билось, сдавливаемое нежной томно пульсирующей плотью. Семя заполнило все пространство …

Москва, 2012 год