Река смерти

Солнце стояло в самом зените и нестерпимо пекло голову – Антон обронил кепку, когда его почти у самого моста ударили прикладом в спину. Подросток провёл ладонью по коротко стриженой голове, чтобы хоть немного ослабить жар и посмотрел на мост – немцы устанавливали там пулемёт.
- Расстреливать будут. Ей Богу – расстреливать! – обречённо пробормотала немолодая женщина и перекрестилась.
Остальные согнанные к мосту люди хранили молчание. Кто-то смотрел на мост с пулемётами, остальные просто хмуро разглядывали траву и реку. На фашистов старались не смотреть и не встречаться с ним взглядами.

День у Антона не заладился почти сразу же с самого утра – толком не проснувшись, он полез за кружкой, чтобы напиться воды и неожиданно опрокинул двухлитровый бидон с молоком, стоявший на столе. Молоко было для младших, и мать с трудом достала его накануне. В бидоне оставалось ещё немного молока, но это было почти ничего. Мать вначале с досады несколько раз стеганула Антона наотмашь тряпкой, которой начала было вытирать стол, а затем просто села и разрыдалась. Антон стоял рядом и не знал, что сказать.
- Ну, чего смотришь волком?! – наконец, спросила мать, перестав плакать.
- Ничего я не смотрю – думаю, - пожал плечами Атон.
- Кате ведь молоко надо, маленькая она… Да и Миша…
- Знаю я, - перебил Антон.
- Знаешь?! Так чего же ты…, - мать не договорила и вновь замахнулась тряпкой.
Антон машинально закрыл лицо руками и отшатнулся.
- Дать бы тебе! Вот отец бы всыпал, если бы был сейчас тут!
- Да не нарочно я – не заметил. Поставила так, - проворчал Антон, но тут же виновато добавил: - Чего делать то теперь?
- Иди к тётке – у неё молоко должно быть. Попроси. Или..., - мать на мгновение задумалась, а затем махнула рукой: - Или, постой – я сама лучше.
- Взрослым ещё хуже ходить – дядька Иван вчера пропал. Говорят, его немцы забрали, - возразил Антон, - взрослых чаще задерживают.
- Как же, взрослых чаще. А с Колькой что случилось, помнишь?
- Помню, - хмуро кивнул Антон. – Только это по глупости – и его, и немецкой…
- Много ты знаешь!

Кольку Сыча убили две недели назад, когда в Витебск вошли немцы. Всё это произошло прямо на глазах у Антона. Какое-то немецкое подразделение расположилось в здании уцелевшей после боёв школы. Немцы приволокли полевую кухню, разложили возле неё крупу и какие-то консервные банки. Оставив повара орудовать у кухни, немцы принялись ломать в соседнем дворе остатки деревянного забора на дрова. Повара кто-то позвал, и кухня осталась без присмотра. Колька Сыч был отчаянным парнем, из тех, кто не прочь прибрать к рукам то, что плохо лежит, и ещё до войны попил немало крови местному участковому. Вот и на этот раз он не утерпел и то ли не смог удержаться от искушения попробовать немецкую тушёнку, то ли просто из дури и озорства решил показать дворовым мальчишкам своё превосходство – теперь этого уже никто не узнает, рванул к кухне и схватил две консервные банки. Но на его беду появился повар, который что-то тут же злобно начал кричать. Колька выронил одну банку из рук, а вторую быстро сунул за пазуху и побежал в сторону проходной, надеясь, что путь ещё свободен. Но ему не повезло – из проходной показались два немца, которые несли разобранный на дрова штакетник. Увидев бегущего Сыча, немцы бросили штакетник на землю и достали из-за спин автоматы. Колька в отчаянии остановился, выхватил из-за пазухи консервную банку, хотел бросить её в сторону бегущего к нему повара, но в этот момент его прошила автоматная очередь. Сыч, как подкошенный, упал лицом вниз, банка выпала из его руки и откатилась в сторону, а по спине расплылись три кровавых пятна, быстро слившиеся в одно сплошно. Оба солдата и повар подбежали к Кольке одновременно. Повар пнул ногой откатившуюся банку и начал что-то зло выговаривать стрелявшему солдату. Второй солдат тоже был недоволен своим спутником. Но стрелявший лишь пожал плечами и что-то стал горячо объяснять. На выстрелы собрались остальные немцы, а из школы вышел офицер.
Антон и остальные мальчишки наблюдали за всем этим с безопасного расстояния. Понемногу стали собираться люди.
Кончилось всё тем, что нашли какого-то переводчика в пыльном серо-зелёном костюме, который пояснил, что немцы не хотели убивать Сыча, но решили, что он хочет швырнуть в повара гранату.
- Но всё равно он вор. Любой человек, покушающийся на имущество немецкой армии, будет наказан. Если бы он не воровал продукты, не случилось бы этого досадного недоразумения, - переводчик говорил громко и чётко, но всё время не поднимал глаза, разглядывая землю.
- Ничего себе «недоразумение»! Убили ведь парня – ни за что почти. Он, может, есть хотел, - возмутилась одна из женщин.
Загудели и остальные.
Переводчик что-то сказал немецкому офицеру и тот, раздражённо выхватив пистолет, несколько раз выстрелил в землю прямо перед ногами собравшихся жителей и громко заорал по-немецки, тряся ещё дымящимся стволом. Люди тут же замолчали и испуганно прижались к стене дома.
- Разговор окончен. Господин Шильке сказал, что самолично пристрелит любого, кто попытается что-нибудь украсть или будет выражать недовольство. Немецкий порядок – это не большевистские привычки, и теперь придётся жить по-новому, - пояснил переводчик, всё так же разглядывая землю.
Людей разогнали, а окровавленное тело Кольки Сыча просто отволокли за угол и там бросили, ничем не прикрыв. Немного подумав, повар зашвырнул туда же и злосчастную банку тушёнки. Потом она пропала – кто-то польстился, скорее всего, из своих – немцы бы побрезговали, хотя наверняка никто этого не знал. Окровавленное тело Кольки лежало возле стены и над ним роились мухи. Антона едва не стошнило, когда он всё это увидел.
Позже появилась отсутствовавшая мать Кольки. Её душераздирающие крики слышны были, наверное, во всём Витебске.
- Коленька, сыночек! – причитала Сычиха, обхватив голову руками, - Что же ты наделал то? Зачем тебе та тушёнка была?! Сволочи, ребёнка из-за банки убили, чтоб вы передохли все!
На крики явился немецкий офицер с пистолетом в руке. Переводчика не было, но жильцы и так догадались, что если Сычиха не замолчит, он пристрелит и её.
Бабы едва увели убитую горем женщину со двора.
Потом на подводе приехали какие-то дальние родственники Сычей, забрали тело Кольки и его причитающую мать. Больше она в дом не вернулась – по слухам, осталась у родственников.

Тётка жила на другой стороне Западной Двины, и идти к ней нужно было через мост. На мосту были немецкие автоматчики, но к тётке Антон прошёл без всяких проблем. Выслушав племянника, тётка немного поворчала – у неё и у самой был трёхгодовалый карапуз, но всё же налила литр молока.
Подходя к мосту, Антон заметил, что на другой стороне реки прямо на траве немецкие солдаты собрали несколько десятков человек, которых со всех сторон окружили автоматчики. Какие-то люди в окружении немцев были и на мосту. Подросток решил переждать, и повернул назад, но его уже заметил высокий, здоровенный немец, который неожиданно вышел из-за кустов, росших вдоль берега. Фашист что-то крикнул по-немецки и поманил Антона рукой. «Рвануть назад и вдоль Двины по кустам?!», - нерешительно подумал Антон и посмотрел назад. Но немец разгадал его намерения и, сняв автомат с плеча, демонстративно направил его на подростка. «Сейчас застрелит, как Кольку Сыча», - у Антона всё похолодело внутри, и он несмело подошёл к немцу.
Немец сразу же потянулся к бидону и, открыв крышку, заглянул внутрь.
- Млеко? – спросил фашист и, сняв крышку, повернул бидон горлышком к солнцу, чтобы лучше разглядеть содержимое.
Удовлетворённо хмыкнув, он оставил бидон себе, а Антона направил прямо к мосту. Антон понуро побрёл к уже поджидавшим его там двум немецким солдатам.
Проходя мимо немцев, Антон получил от одного из них увесистый пинок. С его головы на асфальт слетела парусиновая кепка. Антон хотел её поднять, но тут же получил между лопаток ощутимый тычок прикладом карабина. Его присоединили к группе жителей, собранных на мосту, которых под конвоем повели на другой берег.
На той стороне немцы тоже не теряли времени зря, и с разных сторон сгоняли на берег около моста людей.
Когда Антон оказался на берегу, там было уже сотни полторы народа. В основном это были женщины и мальчишки – и мужчин, и девочек было гораздо меньше. Попадались и знакомые – неподалёку понуро сидела учительница биологии из соседней школы. Она жила в соседнем доме.
- Расстреливать будут! – вновь запаниковала женщина.
- Да тихо ты, тьфу ты! – рассерженно сплюнул на траву старик и затравленно взглянул на обступивших их автоматчиков.
«Сейчас уже полдень, наверное – мать заждалась. Вернусь ли вообще домой?!», - Антон вспомнил Кольку Сыча, и у него заныло под ложечкой от какого-то нехорошего предчувствия.
Прямо под его ногами сновали в траве многочисленные муравьи и прочие букашки, живущие в одном им ведомом мире и не обращающие никакого внимания ни на согнанных людей, ни на окруживших их фашистов.
Антон вспомнил, как несколько лет назад они с друзьями на берегу Двины нашли муравейник с чёрными муравьями и, наловив рыжих, бросали тех в муравейник и с интересом наблюдали за муравьиными драками. Казалось, это было совсем давно, в какой-то другой жизни.
По обе стороны реки немцы деловито измеряли какое-то расстояние и размечали его небольшими красными флажками. Согнанные возле моста жители с тревогой и подозрением наблюдали за всей этой вознёй, но пока так ничего и не могли понять. Если их собрались расстреливать, то для чего эти флажки по обоим берегам Двины?
Когда в Витебск пришли немцы, Антон больше всего удивился тому, что у них красные флаги – издали, особенно если не был виден белый круг с чёрной свастикой, они были точь в точь, как и советские. Отличие было заметно лишь при ветре, когда флаги развевались. Антону же до этого казалось, что флаги у фашистов должны быть непременно чёрного или ещё какого-нибудь мрачного цвета, вроде мышиной, серой немецкой формы…
На мосту немцы старательно установили пулемёт.
Появился переводчик – тот самый, которого Антон видел во дворе своего дома в тот день, когда убили Сыча.
Немецкий офицер в сопровождении переводчика подошёл к согнанным людям и что-то резко сказал по-немецки.
- Встать! – так же резко, но уже по-русски сказал переводчик.
По своему обыкновению он смотрел под ноги, не поднимая глаз на людей.
Люди один за другим поднялись и вопросительно повернулись в сторону подошедшего офицера. Тот начал говорить в полной тишине. Переводчик тут же переводил:
- Сегодня ночью были убиты два немецких солдата. Их убили бандиты, которые скрываются от немецких властей. Вы должны сообщать имена таких бандитов и то, где они прячутся. Все они будут уничтожены, как и весь большевистский строй – немецкая армия скоро будет в Москве и Ленинграде. Остатки Красной армии бегут и не могут оказать достойного сопротивления. Всё уже предрешено. Но два немецких солдата погибли. Мы не утверждаем, что именно среди вас находятся те два бандита. Но любое убийство немецких солдат будет жестоко караться. Вы все должны будете переплыть реку. По вам, пока вы будете плыть, будет открыт огонь. Те, кто доплывёт, будут отпущены. Те, кто откажется плыть – будут расстреляны на месте!
Не веря своим ушам, поражённые люди растерянно смотрели то на переводчика и офицера, то на установленный на мосту пулемёт, то на безмятежно и спокойно сверкающую на солнце Западную Двину.
- На обоих берегах установлены флажки, - продолжал пояснять переводчик. – Между ними пятьдесят метров. Если кто-то заплывёт за линию флажков в любую из сторон или его снесёт течением, он будет расстрелян.
- Что же вы делаете?! – неожиданно первой нарушила молчание учительница биологии. - Хоть детей отпустите – они не при чём!
Зашумели и остальные.
Немецкий офицер достал пистолет и выстрелил учительнице прямо в лоб. Она, молча упала в траву. Люди с криками отпрянули назад. Один из автоматчиков дал поверх голов небольшую очередь.
- По сигналу – выстрелу из пистолета, вы должны будете бежать к воде, - пояснял переводчик, словно ничего не случилось, - Ровно через минуту по вам будет открыт огонь.
Антон вертел головой по сторонам, но быстро понял, что убежать не получится – их охраняло слишком плотное кольцо автоматчиков.
На лицах у немецких солдат сияло предвкушение совершенно особого развлечения. В собственных глазах они были почти богами, которым предстояло решать, жить или умереть этим перепуганным людям, сгрудившимся возле моста.
Немецкий офицер, не обращая внимания на причитания и плач женщин, поднял вверх правую руку с пистолетом и, что-то громко крикнув, выстрелил вверх. Антон рванул вперёд и бросился к реке. Рядом с ним побежали другие люди. Некоторые остались стоять на месте. Они были то ли просто парализованы страхом, то ли не умели плавать и обречённо ожидали своей участи.
Холодная вода сразу же обожгла тело, но Антон, не обращая ни на что внимания, побежал по мелководью вперёд. Он не слишком верил в то, что немцы отпустят переплывших реку, но выбора всё равно не было – главное было не получить пулю сейчас. Пробежав по воде несколько метров, Антон сообразил, что самым первым быть тоже не слишком хорошо, и поубавил шаг, инстинктивно стараясь держаться в центре людского потока.
Немцы начали стрелять ровно через минуту после сигнала. Заработали автоматы. Чуть позже к ним присоединился и пулемёт, установленный на мосту. Волна огня в первую очередь накрыла людей на берегу. Офицер тоже не упустил такую возможность и лично расстреливал из пистолета метавшихся по траве женщин. Оставшиеся в живых с криками ужаса побежали к воде вслед за теми, кто уже плыл по реке.
Антон плыл почти в самой середине людского потока. Вокруг был настоящий ад. Казалось, вода кипит от пронзающих её очередей и судорожных взмахов рук и ног плывущих. Постепенно крови в реке было всё больше, и Антон уже ощущал на губах её горьковато-солёный привкус. Совсем рядом просвистела очередная автоматная очередь и Атон тут же почувствовал, как кто-то железной хваткой сжал его ногу. Обернувшись, он увидел позади себя окровавленного старика. Антон рванул ногу прочь и старик, судорожно пытаясь схватить его вновь, ушёл под воду, словно хотел нырнуть и настичь беглеца. Подросток закричал от страха и рванул вперёд. Тот тут, то там под воду с криками отчаяния уходили люди. Сквозь эти жуткие звуки, сливающиеся в одну невыразимую боль, едва доносился хохот стреляющих палачей. Вода стала совсем красной, и в ней от людской крови уже нельзя было ничего различить. «Надо нырять – так немцы меня не увидят, а если и попадут – то случайно», - решил Антон и, набрав воздух в лёгкие, нырнул вглубь. Под водой плыть было неудобно и кто-то несколько раз больно ударил его по телу то ли руками, то ли ногами. Выставив на мгновение голову, чтобы набрать воздуха, Антон вновь нырнул и поплыл к совсем теперь близкому берегу.
До берега оставалось совсем немного. Антон, невысокий плотный мужчина и молодая женщина уже не плыли, а бежали по мелководью. Щёлкающие вокруг пули поднимали целые фонтаны брызг. Женщину убили почти сразу, а мужчину - у самой кромки воды. Он с выпученными глазами упал прямо на Антона, придавив его своим телом. Антон рухнул вслед за ним и замер: «Пусть думают, что и в меня попали – сейчас вытащу ногу и рвану вперёд».
Огонь автоматчиков переместился ближе к середине Двины, где плыла основная масса обречённых на смерть. Воспользовавшись этим, Антон осторожно вытащил из-под живот убитого мужчины придавленную ногу, бросился к траве, споткнулся о какую-то корягу, упал навзничь и зажмурил от страха глаза – ему казалось, что тело вот-вот разорвут безжалостные автоматные пули.
В него не стреляли. Осторожно повернув голову, Антон осмотрелся. На берегу, тяжело отдуваясь, сидел пожилой мужчина и смотрел на реку. Чуть дальше, причитая, по траве ползала женщина с безумными глазами и густыми, мокрыми, растрёпанными волосами. На реке в живых осталось совсем немного и у них уже не было почти никаких шансов – немцы сосредоточили весь огонь на уцелевших. Но всё же одна молодая девушка доплыла, но тут же обернулась и, заметив, что в Двине остался кто-то из её родных, с жутким криков бросилась назад, подняв тучу брызг. Её голова скрылась в воде и больше не появилась на поверхности.
Через несколько минут всё было кончено – в воде никого не было видно, а огромное кровавое пятно медленно сносило вниз по течению. Антон посмотрел на своё тело и увидел, что всё оно покрыто кровью. Чуть позже до него дошло, что это чужая кровь.
Появился тот самый здоровенный немец, который задержал Антона перед мостом. Все трое уцелевших со страхом ожидали своей участи. Немец что-то крикнул и жестом показал, что они могут идти. Мужчина тут же поднялся и побрёл куда-то в сторону. Женщина продолжала причитать и в страхе закрылась от немца руками. По всему было видно, что она не в себе. Антон поднялся на ноги и побрёл за мужчиной, но его тут же окликнул немец. Обернувшись, подросток понял, что тот жестами подзывает его к себе. «Убить хочет, что ли?», - подумал Антон и нерешительно побрёл к здоровяку – бежать прочь уже просто не было сил.
Немец показал Антону на росший неподалёку куст. Возле куста валялся пустой бидон, в котором Антон нёс от тётки молоко. Взяв бидон, подросток подхватил лежащую здесь же крышку и вопросительно посмотрел на немца. Тот указал автоматом в сторону моста.
Антон теперь ненавидел этот мост и боялся идти, но делать было нечего, и он понуро побрёл вперёд. Встречные немцы хлопали его по плечам и что-то довольно восклицали, радостно показывая вздёрнутые вверх большие пальцы. У самого моста Антон увидел свою парусиновую кепку и, подобрав её с земли, нахлобучил на голову.
Больше его никто не трогал. Высохшая на солнце чужая кровь стягивала кожу, но возвращаться к реке, чтобы умыться, Антону не хотелось. Окружающие со страхом смотрели на окровавленного подростка – стрельба была слышна по всем городу и все прекрасно понимали, откуда он идёт, и что с ним произошло.
- Антоша, сынок! – громко закричала неизвестно откуда появившаяся мать.
- Тут я, мамка! Тут. Живой я, не раненый даже. Не раненый! – прошептал Антон и разрыдался в её объятиях…