Спи со мной (неокончен)

Николас изучал свое отражение в широком зеркале в полный человеческий рост. Густая грива каштановых волос, модные «мушкетерские» усы и треугольная бородка были аккуратно подстрижены, уложены и напомажены, источая легкий ароматом яблок и корицы. Но все усилия сводили на нет глаза. Вернее механизм, успешно их замещающий. Почти половину лица скрывали круглые окуляры, широкие защитные пластины из металла были надежно привинчены к костям глазниц. Собственно хозяина этого чуда инженерии и человеческой мысли это отнюдь не смущало. По случаю свадьбы, Николас одел свой лучший темно-красный фрак. В тон ему были тщательно подобраны цилиндр, брюки, рубашка с широкими рукавами и жилет в рыже-коричневую клетку. Белая роза в петлице, белый шейный платок и тонкие белые перчатки изящно разбавляли ансамбль мрачных цветов. Не найдя никаких изъянов, он одернул лацканы фрака и пройдя сквозь комнату с массивной вычурной мебелью уже собрался постучать в дверь. Но не успел. Дверь распахнулась ему на встречу и выпустила порхающую словно мотылек, пахнущую диким шиповником Катарину, облаченную в белоснежное подвенечное платье, укороченный спереди подол приоткрывал изящные ножки, обутые в ботильоны, легкий корсаж пикантно и смело открывал словно выточенные из мрамора плечи и шею.

- Готова? – Николас улыбнулся и с трудом заглянул в счастливые глаза Катарины.

- Ты это уже в который раз спрашиваешь! – Она оглядела его с ног до головы и шутливо нахмурилась. – Николас Блаувиц фон Кетцер! Ты вырядился, словно на похороны!

- Еще можно все отменить. - Он пропустил упрек мимо ушей - Ну, знаешь, как это бывает, невесты часто бегут прямо от алтаря или в последний момент появляется спаситель…

- Ни за что! – Катарина яростно мотнула головой и пшеничные локоны, убранные в сложную вьющуюся прическу, озорно подскочили, словно пружинки. – Сегодня он, наконец – то, станет моим! Я счастлива, и не позволю никому встать у нашего счастья на пути! А если ты вздумаешь в самый ответственный момент выкинуть хоть один из своих фортелей, клянусь, я тебя на части разберу, моим студентам давно требуется практика.

- Тогда позвольте вашу ручку! – Николас слегка наклонился, пряча печаль на лице, и галантно подставил локоть. – Твой суженый, извелся уже весь.

Вместе они покинули комнату и стали спускаться в зал по лестнице. Солнечный свет, проходя через круглое витражное окно, дробился и играл на платье невесты, щедро одаряя многоцветьем счастливую избранницу. Николас поглядывал на Катарину. Благо окуляры позволяли делать это, не поворачивая головы. Все равно Катарина этого не замечала, что-то радостно щебеча и улыбаясь своим мыслям. Всей своей душой он тянулся к ней, пытаясь окутать ее теплой заботой и лаской. Николас мог касаться ее кожи нежно и сильно, брать за талию или плечи так, словно берет навсегда, он мог целовать так… так прикасаться к любимым губам… А эти губы будет целовать другой, другой будет нежно сжимать ее дивные плечи. И сейчас, когда он собственноручно вел свою любовь к алтарю, что бы выдать ее за этого… этого… солдафона, его сердце рвала на части безудержная боль и отчаяние. Но, Катарина была счастлива, а для Николаса это было важнее всего. Наступая себе на горло и скрывая свои чувства, он сделал бы все, что бы видеть, как она сияет от счастья. И он сделал. Пришлось очень дорого заплатить. Но, не смотря на все жертвы, подарить свет счастья Катарине смог Ланц. Ланц, а не Николас. И дело не в том, что Николас не пытался, нет, просто… так получилось. А начиналось все до смешного обыденно и предсказуемо...

Родители Катарины и Николаса были из довольно знатных семей и вели успешную частную врачебную практику в Метрополии. Чисто профессиональный интерес перерос в крепкую семейную дружбу. Естественно дети быстро нашли общий язык, и сблизились, став практически братом и сестрой. Вместе они постигали азы семейных секретов врачевания и хирургии, под чутким руководством старшего поколения. Вместе поступили в Королевский Медицинский университет Метрополии. Даже когда судьба развела их по разным курсам (Николас всерьез увлекся уже отжившей свое алхимией и набиравшей популярность гальвановольтикой, а Катарина так и осталась верна семейному призванию), они все равно находили время, что бы провести его вместе, побродить по осенним паркам, устроить вечер посиделок в кондитерской, наслаждаясь общением и запивая кипфели ароматным кофе. И, как следствие из столь крепких и длительных дружеских отношений, появилась дипломная работа, учитывающая оба научных направления.

Сказать, что господа лекторы и профессора были несказанно удивлены – это значит, ничего не сказать. Совместная работа произвела фурор в области протезирования и хирургии. Безумные идеи Николаса по совмещению свойств материалов и смелые опыты Катарины дали блестящий результат – на рассмотрение комиссии по выпуску была представлена лабораторная крыса с полностью функционирующими механическими протезами передних лап, приводившимися в движение электричеством, которое вырабатывало собственное тело грызуна.

Получив направление в крупнейшую клинику королевства близ Бельштадте, новоиспеченные магистры приступили к долгожданной медицинской практике. Там их и застала короткая, но яростная Бергская кампания. Бесконечные потоки раненых не прекращались ни на один день. Руководство клиники, понимая всю важность и неоценимую пользу революционного подхода, всячески облегчало жизнь молодым специалистам, выделив отдельный кабинет и освободив от дежурств и операций. В кратчайшие сроки Николас и Катарина усовершенствовали технологию и, к концу войны, успешно применили ее на практике, заменив утраченную стопу добровольцу своим чудо - протезом. Всевозможные похвалы, рекомендации, и отзывы о талантливейшей паре выпускников поразительно быстро достигли ушей королевской канцелярии…

- Я отказываюсь! – Катарина была категорически против столь заманчивого предложения.

- Нам предлагают возглавить новое научное направление, в основе которого будут лежать наши исследования, без стеснения в средствах и оборудовании. – Николас искренне не мог понять такое резкое отрицание. – Катарина, ты понимаешь, какие это перспективы? Сколько мы сможем дать науке новых знаний и невероятных открытий?

Они сидели за угловым столиком кафе «Ландтманн», со второго этажа которого, в погожий денек, открывался прекрасный вид на небольшую утопающую в цветах площадь. Но осенняя погода редко радовала жителей Метрополии, заставляя сидеть в теплом семейном кругу возле каминов, почитывая новостные листки, либо проводить вечер в уютных кафе, предаваясь воспоминаниям о прошедшем лете. Сегодняшний день был дождливым и серым, вдобавок ко всему, затянувшийся спор между друзьями порядком раздражал и успел надоесть им обоим.

- Я прекрасно это понимаю, Николас! – Катарина помешивала кофе со сливками и апельсиновым ликером в тонкой фарфоровой чашке, глядя как дождь тонкими струйками рисует узоры на окне кондитерской. – Но за всем этим стоит только желание короля увеличить свою силу.

- Какая разница, кто дает тебе ресурсы на научные разработки? – Николас пригубил фиакер – если ты достигнешь конечного итога.

- Вот только применение этих итогов зависит от прихоти спонсора. Ты только представь, что произойдет, если использовать наши разработки в военных целях? – Катарина смотрела как голова Николаса все ниже и ниже опускается к чашке. – Мы с тобой открыли ящик Пандоры.

- Я не подумал об этом… - Мрачно пробубнил он и, слегка пристукнув ладонью по столу, гордо вскинул голову. – Решено! И пусть король сочтет это капризами сбрендивших докторов! Мы отказываемся!

Катарина улыбнулась, и искорки счастья заиграли в ее благодарном взгляде, моментально испарив неуверенность и страх в сердце собеседника.

- Я считаю данное решение, - Николас резко встал из-за стола, - судьбоносным. Поэтому, его нужно как следует отметить! Герр обер, шампанского!

Уже было далеко за полночь, когда Николас проводил Катарину к дому, немного побродив по мокрым улочкам Метрополии. Дождь перестал поливать город и тучи разогнал неожиданно теплый ветерок. В просвете между крышами, покрытыми красной черепицей, виднелось умытое звездное небо. Они стояли на крыльце, обнявшись, освещенные резным фонариком над дверью.

- И что теперь будем делать? - Катарина положила голову ему на плечо и блаженно прикрыла глаза.

- Продолжим семейное ремесло. – Николас аккуратно гладил ее по волосам. - Откроем совместное предприятие по протезированию. От клиентов отбоя не будет! Скопим немного денег, купим домик, заведем детей…

- Прости, что? – Катарина, улыбаясь, подняла на него сонные глаза. – Я заслушалась и все пропустила.
Николас отступил на один шаг.

- Я знаю тебя уже без малого пятнадцать лет и, ты необыкновенный человек. Каждый день, что я провожу рядом с тобой, лишь дает этому новое подтверждение. Я люблю тебя и хочу связать с тобой свой дальнейший жизненный путь. – Николас опустился на колено и, глядя в глаза девушке, протянул заранее приготовленную коробочку темного бархата, с серебряным кольцом. – Катарина фон Готтлиб, я прошу твоей руки и сердца!

- Я… я… - Голос Катарины сбился, слезы внезапно перехватили горло. На прекрасном личике отразилась горечь, сделав над собой усилие, она произнесла еле слышным шепотом – я… н-не могу… Николас, прости меня.
Уже не сдерживая слезы, она развернулась и бросилась к двери. С трудом справившись с замком, девушка протиснулась в едва приоткрытую дверь и захлопнула ее прямо перед лицом друга.

- Катарина… - Николас едва не врезавшись в дверь подергал ручку, и не получив ответа, в тихом отчаянии опустился прямо на мокрые ступени, привалившись плечом к покрытым ажурной цветочной ковкой перилам. – Катарина…

С восходом солнца он снова попытался поговорить с ней, но вышедшая на его настойчивый стук сонная прислуга вежливо, но настойчиво попросила его удалиться, сообщив, что молодой госпоже нездоровится. Николас направился в клинику, надеясь поговорить с ней на работе, но Катарина не появлялась там весь день. Вечером он вновь был у дверей ее дома. На этот раз его все – таки впустили. Прислуга провела его в гостиную, где в кресле перед камином его уже ожидала мать Катарины.

- Госпожа фон Готтлиб - Николас еле сдерживал напряжение, пока все правила этикета не были соблюдены, и пустая светская беседа не подошла к интересующему его вопросу. – Мне нужно поговорить с Катариной. Прошу вас.

- Николас... - хозяйка дома вздохнула и с грустью посмотрела на своего гостя. – Катарина мне все вчера рассказала. Хотя у нее и так все на лице написано было. Поверь, мне действительно очень жаль, что так вышло. Я знаю тебя практически с пеленок. Ты прекрасный молодой человек, воспитанный, умный, имеющий очень большие перспективы. Вы изумительная пара. И я пыталась отговорить ее от этого решения.

- Мадам, – голос Николаса начал наполняться холодным металлом, - мне нужно поговорить с ней. Я настаиваю.

- К сожалению, мой мальчик, как бы тебе не хотелось поговорить с ней, ничего не выйдет. Катарина уехала к нашим дальним родственникам.

- Когда? – Николас вскочил и заметался по комнате.

- Сразу же, как только ты покинул наше крыльцо. Присядь.
Дождавшись, когда он нервно сел в кресло, она протянула ему письмо.

- К сожалению, я не могу сейчас сказать тебе, куда она отправилась. Вам обоим нужно остыть, все обдумать и только после этого принять окончательное решение.

***

Четыре года спустя…

Лоснившийся от пота и копоти кочегар спешно закидывал в раскаленную утробу топки большие порции угля. Помощник, выглядевший не менее «опрятно», методично открывал и закрывал заслонку, жадно лязгавшую тяжелыми створками. Уже пылавшие внутри угли каждый раз окатывали голых по пояс рабочих волной могучего жара, адского марева и довольного гула, в благодарность за новое подношение. Стрелка манометра едва заметно ползла к заветной цифре. Машинист торопливо накручивал маховик, поднимая давление, и все чаще тревожно вглядывался в ночь через маленькое окошко, высматривая единственную платформу, закрепленную прямо за паровозом. На платформе лежал выкрашенный в темно-зеленый цвет бетонный цилиндр, казавшийся огромной вырубленной из тьмы колонной. В безлунном небе сверкали алмазные россыпи звезд, к которым обильными снопами примешивались ярко-красные искры, вылетавшие из трубы, после каждого открытия топки. Не в силах соперничать с вечностью искры бесследно растворялись в ночи.

- Давай, - седой машинист вытер потный лоб насквозь промокшей тряпицей, размазывая угольную пыль и копоть в невообразимые узоры. – Давай же!
Наконец, стрелка манометра рывком пересекла требуемую отметку. Машинист с видимым облегчением рванул на себя рычаг, запуская скрытые механизмы. Огромные приводные поршни с натугой задвигались. Цистерна дернулась и с протяжным стоном перевалилась через фиксирующий борт платформы. Вопреки всем законам физики двадцатиметровый цилиндр почти бесшумно перевернулся на торец и завис в метре над землей. Через несколько секунд он поплыл в сторону леса.

- А ну, навались! – Машинист рявкнул на кочегара с помощником, которые почти выпали из тесного окна, наблюдая эту невероятную картину. – Жить расхотелось?! Нам приказано еще три турма до конца месяца поставить!
Оставив вопрос без ответа, мужчины с удвоенной энергией принялись за работу, стараясь как можно скорее покинуть окрестный лес.

***

Лучи солнца нагревали бок парившего в воздухе цилиндра. Темно-зеленая поверхность хорошо прогревалась, передавая тепло содержимому. Изнутри время от времени доносилось приглушенное бульканье и плеск. Достигнув определенной температуры, цилиндр пришел в движение. Нижняя часть начала сужаться, превращаясь в острую вершину конуса. Верхняя часть вытягивалась, одновременно закручиваясь против часовой стрелки и набухая на самой макушке. Бетон плавился и тек, словно свечной воск, превращаясь в упругую плоть, бурого цвета. Через несколько минут в воздухе висело подобие витого посоха с навершием. Диаметр уменьшился почти в два раза, длина напротив – дважды увеличилась. Навершие приняло форму двухметровой сферы, окутанной тугими мышечными жгутами. Приподнявшись на несколько метров турм, с силой вонзился в мягкую лесную почву, погрузившись в нее на десяток метров. Тут же венчавшая его сфера начала слабо пульсировать, отбивая четкий ритм. Близлежащая растительность моментально пожелтела. Пожухлое пятно медленно увеличивалось, вытягивая жизнь из всего, до чего могло дотянуться огромное сердце …

***

Высоко поднятый светильник выхватывал из тьмы кирпичную стену, пару ступенек узкой винтовой лестницы и лицо одетого в белоснежный халат Николаса. Время от времени из-под защищающих глазные окуляры пластин доносился еле слышный стрекот и щелчки механизмов. По большому счету светильник был не нужен. Тонкая настройка окуляров позволяла проецировать картинку с небольшой подсветкой. Но Катарине так нравилось солнце, что Николас всегда брал пузатый светильник с собой. Внушительных размеров потертый саквояж в другой руке, поскрипывал в такт шагам. Чем выше он поднимался, тем холоднее становилось, вскоре, при каждом выдохе появлялось облачко плотного пара. Поддерживать постоянную температуру было тяжело - расходовалось много драгоценной энергии, которую можно было направить на разработки. Но в теплой среде процесс протекает гораздо быстрее. Пока его удалось приостановить. Николас возлагал огромные надежды на усовершенствованный способ получения и передачи энергии. Раньше приходилось собирать ее в конденсаторы, которые не могли «держать» заряд длительное время, к тому же, после активации приходилось использовать всю емкость. Используя совместные наработки с Катариной, и недавно приобретенные знания, он существенно продвинулся вперед. Новый способ резко выводил качество получаемой энергии на невероятный уровень, передача велась непосредственно объекту, следовательно, необходимость в конденсаторах отпадала. Но придворный танатолог сообщать королю об этом явно не собирался.

Лестница внезапно окончилась массивной дубовой дверью, обшитой серебром. Николас поставил саквояж на пол, несколько раз с силой сжал пальцы в кулак, разгоняя кровь. Отсчитав заклепки, он приложил ладонь к двери и поморщился, ощутив довольно болезненный разряд электричества даже через толстую, подбитую мехом перчатку. Дверь бесшумно зашла в нишу, открыв небольшое помещение. Торопливо подхватив саквояж, мужчина шагнул внутрь. Как только посетитель зашел, дверь так же бесшумно скользнула на место. Тесная комнатушка под самой крышей была насквозь промерзшей. Стальная проржавевшая кровать намертво привинчена к бетонному полу. Сварную сетку небрежно прикрывал сползший прохудившийся тряпичный матрац, в бурых и желтых разводах. Искаженное в немом крике лицо с обкусанными в ссохшуюся бахрому губами слабо поворачивалось из стороны в сторону. Каждый медленный поворот головы сопровождался выдохом – стоном, настолько тихим, что его с трудом можно было принять за легкий шелест сухой листвы, если бы не заглушавшие его, врывающиеся через окно потоки воющего ледяного воздуха. В пустых глазницах тлели мертвенные голубые огоньки, подолгу затухая, и с неохотой разгораясь, словно существо закрывало несуществующие веки и мучительно долго собиралось с силами, что бы вновь открыть глаза. Чудовищно худое обнаженное женское тело, с обрубками конечностей висело, опутанное медной проволокой над кроватью. Проволока крепко держала несчастную за культи, и несколько раз перехватывая живот, грудь, и горло уходила в щели между кирпичной кладкой. Все эти бесчисленные провода, проходя сквозь стену, подсоединялись к массивным трансформаторам. Дальше они собирались в одну толстую, витую жилу, напрямую уходившую к венчавшему башню шпилю.
Николас подошел к висящему телу и поставил светильник на пол. Голова узницы повернулась на свет. Осторожно закрепив саквояж между спинкой кровати и матрацем, он снял перчатки, и нежно прикоснулся к ее щеке.

- Здравствуй, Катарина. Это я, Николас.

Голова девушки обессилено опустилась на грудь. Ученый достал из саквояжа устройство, напоминавшее каску пехотинца, внутреннюю сторону которого покрывало множество коротких тонких игл, а на внешней находились гнезда различного диаметра.

- Скоро все это закончится, и я верну тебе твой прежний облик. Обещаю тебе.

– Николас, аккуратно надев прибор на голову Катарине, стал быстро вставлять штекеры в гнезда, соединяя его с паутиной проводов, опутывающих девушку. – Потерпи еще немного.

Последними были подсоединены два длинных провода напротив висков. Противоположные концы проводов были грубо припаяны к контейнеру, толщиной с запястье. Покопавшись в саквояже, Николас выудил из него длинную цилиндрическую шестеренку. Откинув крышку на контейнере, он поместил туда конденсатор.

- Надеюсь, этот станет последним… - Николас захлопнул крышку контейнера и прикрыл окуляры руками.

Механизм внутри контейнера затикал, проворачивая конденсатор в нужное положение. Наконец, концы шестеренки встали в пазы, послышался хруст и по проводам к шлему метнулись яркие вспышки молний. Тело девушки выгнулось дугой, и забилось в судороге, еще сильнее путаясь в проводах. Рот Катарины беззвучно открывался, силясь вытолкнуть крик. Практически тут же крышка контейнера открылась, выщелкивая дымящийся конденсатор. Тело девушки кулем повисло на проводах, цилиндр с глухим звоном упал на пол и комнату огласил облегченный выдох Катарины…

***

Сквозь прозрачный купол кабины мне были прекрасно видны облака. Белоснежные и пушистые, словно сладкое безе в кулинарии из далекого теперь детства, медленно и величественно плыли по ярко-синему небу. Его цвет был настолько глубоким и чистым, что мне казалось, будто бы моя машина не летела по воздуху, а стояла на месте, и лопасти пропеллера перемешивали облака с окружающим воздухом внутри самолета, выпуская из выхлопной трубы сизый дымок. Который раз в небе, а все никак не привыкну. Да и не хочется, если честно… Небо… Небо никогда не бывает одинаковым, оно всегда меняется, показывая нам все свои переживания и радости. А я все время завороженно вглядываюсь в него, без устали вдыхая полной грудью, пытаясь надышаться и впитать в себя все краски и оттенки, все чувства и запахи.

Вот и сейчас вместо того, что бы следить за боевой обстановкой мои глаза бесстыдно любовались бездонной красотой. А чего за ней следить – то? Война уже третий год, как превратилась в «окопную». Даже обычные пограничные стычки скаутов стали редкостью, куда уж там масштабным операциям. Две великие империи, делившие далеко не маленький материк, были обескровлены двумя войнами подряд. Причем вторая длилась уже пять лет. Ресурсы истощились, мощное производство пришло в упадок, уровень жизни резко упал от процветающей индустрии до агрария. Тяжелого вооружения и качественных боевых машин катастрофически не хватало. Летать на самолете или быть механиком мало-мальски тяжелой техники стало элитно. Опытных пилотов было мало, а машин еще меньше. Именно благодаря этому факту меня не поставили к стенке, а перевели на пограничные территории в такой глуши, что еще ни одного «солнца» мне прибавить на борт так и не удалось… Командование преподнесло перевод как замену немедленного расстрела за «злостное несоблюдение субординации». А на самом деле, сломанная в двух местах рука оберстлейтенанта – это равноценная плата за бесцеремонное хватание за зад боевого летчика! Слава богу, скандал не стали раздувать и все «примяли», да и местная часть приняла меня как долгожданное средство усиления пограничной разведки, и буквально на руках носит. Один единственный, еле дышащий самолет класса «Жокей», на «стратегически важном направлении», сильно упрощал слежку за «потенциальной угрозой со стороны противника».

Сегодняшний «боевой вылет» был очередным дальним патрулированием вглубь территории противника. Обычно патрулирование заканчивалось кругом почета над деревенькой в сотне километров от нашей заставы. Деревня раньше была «нашей», но, после последнего отчаянного наступления войск неприятеля, осталась за ним. Несмотря на большие потери, мы так и не смогли отбить ее обратно, командование махнуло рукой и вернуло войска - зализывать раны. Ярость войны уже выдыхалась, и зря тратить таявшие на глазах ресурсы было неразумно. Уставшие и изрядно потрепанные вражеские солдаты не стали ни жечь подворья, ни девок портить. Выгребли фураж, особо не стараясь, и тоже отошли обратно на позиции. Местные, пересидев по сараям и подвалам сутки для пущей безопасности, вернулись к своим делам и скотине. Для них в принципе ничего и не поменялось. Но до сих пор, завидев перечеркнутый стрелой круг, или вывернутое наизнанку солнце на крыльях, они махали руками в благодарность. Одним – за то, что до последнего пытались отстоять свое, другим – за то, что не убили.

Вяло разглядывая колосящиеся поля, мой взгляд неожиданно наткнулся на столб жирного черного дыма. На окраине деревеньки горела техника. Судя по остову, временами появлявшемуся в клубах - горела бронемашина. По мере моего приближения на ржаво-коричневом боку все четче проступала белая эмблема повернутого внутрь лучами солнца. Между домами лежало несколько мертвых селян и два трупа в униформе. Солдаты окружили единственный каменный двухэтажный дом в деревне и явно планировали взять его штурмом. Начинаю кружить над деревней, пытаясь разглядеть все получше. Услышав шум мотора, пролетевшего самолета, один из них, судя по отличавшемуся обмундированию – офицер, посмотрел в моем направлении и что-то прокричал. Половина солдат развернулась в мою сторону. Из–за соседнего дома выбежал пулеметный расчет из двух человек. Один из них встал на колено, и закинул себе на плечо пулемет, ухватившись за сошки, второй в это время уже наводил пулемет на меня. Чертыхаясь, я бросила машину в пике. Не дожидаясь, когда эта парочка покажется у меня в перекрестии, выпустила короткую пристрелочную очередь – так, для острастки. Пули выбили фонтанчики земли прямо у ног солдат, но они даже не вздрогнули. Пролетев над ними, захожу на второй круг. Попадания вывели барабанную дробь и оставили несколько отверстий по правому борту на исходе маневра. Резко рванув рычаг управления от себя, ухожу с линии огня и, снижаясь, уже отчетливо вижу прямо перед собой быстро увеличивающиеся фигурки стрелков и ярко желтые цветки, плясавшие у ствола пулемета. Ну, ребята, держитесь! Мои пули прошили выступавшего в роли упора солдата насквозь, и нашпиговали свинцом второго. Так - то вот! Снова выхожу на маневр. Снижаюсь и вижу - теперь все подразделение забегало в поисках укрытия, но куда им угнаться за мощным мотором. Жаль, что приходиться «работать» по окраине деревеньки. Из-за отсутствия маневра между домами я могу только облетать ее по периметру, пикировать и снова облетать. На долго горючего не хватит, а мне еще обратно лететь и своих в части предупредить! А что будет с гражданскими? Их же перережут, пока я туда-обратно летать буду! М-да… ничего себе ситуация сложилась. Пока я тут, все внимание военных направленно на меня, но стоит мне уйти... Вот и приходиться мне снова кружить над домами словно хищник, выискивая отбившихся от основной группы солдат, и расстреливать их, перед самым «выходом» их пике. Надеяться на такую тактику – полный идиотизм. Но что остается делать? Пару раз этот фокус удался, но теперь мои противники попрятались кто – куда, и только мелькают нестройные всполохи выстрелов из укрытий. Хоть приземляйся и беги в атаку с одним револьвером!

Набрав высоту, нехотя выдвигаю из-под сиденья небольшой деревянный ящик с трофейными гранатами М-39. Осталось всего две. Попробую аккуратно их положить, жаль, если половину деревни разнесу в щепки. Выбрав дом на окраине, из-за угла которого посверкивали выстрелы, начинаю кружить над ним, постепенно сужая радиус. Приоткрыв боковое окно в фонаре, сбрасываю подарочек. Двести двадцать грамм смерти с глухим стуком упали точнехонько перед углом избы. Взрывом половину маленького домика буквально раскатало по бревнышку, вместе с теми, кто нашел укрытие за его стенами. Вдруг, офицер спокойно вышел прямо на дорогу. Идиот! Я же тебя сейчас прикончу! Двинув рычаг управления от себя, я резко иду на снижение, с нетерпением ожидая, когда мой прицел перечеркнет его силуэт. Приближавшаяся фигура стояла на удивление спокойно. И, кажется, он улыбался. Офицер поднял левую руку с раскрытой ладонью мне на встречу и резко сжал пальцы в кулак. Лопасти у моего пропеллера резко остановились, и, под протестующий визг мотора, прокрутившись рывками пару раз, окончательно замерли. Мотор натужно чихнул и заглох.

- Твою мать, да как же ты такое смог – то?! – Я, пытаясь выйти из стремительного пике, изо всех сил тянула рычаг управления на себя. Медленно, очень медленно, машина меняла угол падения. В последний момент шасси выбили облака пыли с пересохшей дороги. Меня здорово тряхнуло, аж в глазах потемнело, но машина выровнялась и, продолжая неровно планировать над самой землей, отдалялась от деревеньки в направлении полей…

***

- Стоять, шютце! – Офицер остановил слишком ретивого солдата, решившего разбить мой покрытый мелкой сетью трещин фонарь. – Ты уверен, что пилот мертв и не приготовил тебе сюрприз?

Солдат, замахнувшийся прикладом, опустил винтовку и, спрыгнув с крыла, вернулся в оцепление. Фонарь растрескался от ударов, через него я могла видеть только часть дороги со стоящим на ней офицером и несколько окружавших мой самолет солдат. Судя по тому, что мне удалось разглядеть, подразделение не менее одного пехотного взвода. Во рту пересохло, голова гудела и кружилась. На все мои попытки запустить двигатель изнутри кабины ответом была тишина. По-видимому, мотор сильно поврежден. Самолет пролетел почти с километр вдоль дороги по полям, постоянно подскакивая на пашне, и, пропахав изрядное расстояние, глубоко увяз шасси в почве, без трака или тройки крепких лошадей не вытащить.

- Ты очень храбро сражался, солдат! – Офицер стоял на обочине, сцепив руки за спиной. – Я предлагаю тебе вступить в наши ряды. Выходи из машины с поднятыми руками. У нас не так много техники и еще меньше квалифицированных водителей и летчиков. Поэтому, у меня нет желания терять столь ценный ресурс. Присоединяйся к нам, я гарантирую тебе сохранение всех регалий и аналогичного жалования и довольствия. Более того, я готов повысить тебя в звании, со всеми вытекающими из этого последствиями. Наши инженеры смогут восстановить аппарат, и ты продолжишь свою службу.

- Хрен тебе! – Господи, не голос, а сиплое карканье!

Нащупав на спинке сиденья карман, с сожалением вытираю влажную ладонь о штанину. В бутылке еще оставалось воды на дне, как раз горло промочить - теперь там только каша из стеклянных осколков.

- Так ты все – таки живой! Гут! – Офицер усмехнулся и махнул рукой. – Приведите пленных!

Со стороны деревни солдаты приволокли около десятка селян и выстроили их в шеренгу за свои командиром.

- Еще раз повторяю, свою просьбу. Пока еще просьбу! – Офицер начал неспешно прохаживаться вдоль шеренги местных. – Выходи из машины и присоединяйся к нам! Мне нужны такие герои!

Пока офицер пел свои песни, я в мрачном молчании достала из кобуры под мышкой свой наган, проверила, на месте ли патроны в барабане. Все шесть озорно блеснули латунью. Поправив нож на поясе, я дернула за ручку фонаря. Ничего. Дернула еще раз – заело. Ах, ты…

Внезапно, офицер вынул из поясной кобуры люггер и выстрелил в лицо коренастому мужичку в середине шеренги. Тело упало безжизненным кулем, взбив маленькое облачко дорожной пыли. Не обращая внимания на поднявшиеся крики и гомон, он приставил еще дымившийся ствол к голове молоденькой девушки, с виду лет пятнадцати, не старше. Потрепанный сарафанчик, лапти на босу ногу. Из-под выцветшего платочка, покрывавшего голову, непокорно выбивалась огненно-рыжая прядка волос.

- Повторить еще раз?

- Соколик!– Девчушку от страха била крупная дрожь, она отчаянно пыталась остановить слезы, сбегавшие непрерывным потоком по конопатым щечкам.

Вдруг, она бросила яростный взгляд исподлобья на офицера, и, срывая голос, что есть сил, крикнула - Соколик, не выходи!
Скотина! Саданув ногой по растрескавшемуся стеклу, я выскочила на нижнее крыло, кинула на ходу оставшуюся гранату в кабину – хрен вам, а не восстановить! Опешившие солдаты, не ожидавшие такой реакции от окруженного летчика - одиночки, не сразу сориентировались, что их и сгубило. Рванув по крылу в сторону офицера, я расстреляла весь барабан в пятерых стоящих на моем пути солдат. Пока остальные станут в спешке бежать вокруг самолета, у меня будет секунд пять форы. Граната рванула, почти пустой топливный бак и под пробку залитый резервный, установленный нашим механиком в обход всех правил, по моей личной просьбе, сдетонировали и разметали легкий самолет, превратив окружающее пространство в ад. Остатки оцепления посекло острыми щепками, и серьезно опалило. Большая часть уже не встанет, пара оглушенных, вяло копошилась среди горящих обломков и лужиц чадящего топлива. Меня отбросило метров на шесть и так приложило о землю, что справа в груди что-то влажно хрустнуло. Пытаясь встать, я руками и ногами подгребала под себя землю, конечности плохо слушались, в голове стоял низкий гул, муть перед глазами не давала разглядеть, что происходило на дороге. Кожаный летный шлем сорвало взрывной волной, мокрые от пота волосы изгваздались в земле и висели грязными сосульками. Кое - как мне удалось встать, и я медленно ковыляла в сторону дороги. Бесполезный пистолет пришлось выкинуть, в таком состоянии я все равно не смогу его перезарядить.

Селяне, как это ни странно, не разбежались, при первых же выстрелах. Наоборот, напав всей гурьбой «под шумок» на своих конвоиров и оглушив их, встали плотным кольцом вокруг кого – то. Выбравшись на дорогу, мне стало понятно, кого они обступили. Офицер и девочка застыли друг напротив друга. Военный, все еще сжимая в правой руке люггер, направленный на девочку был спокоен, его глаза излучали твердую уверенность. У его противницы глаза отсвечивали изумрудами, она явно была на пределе сил - все чаще свет моргал и становился слабее.
Не останавливаясь, я потянулась к ножу, пальцы, словно ватные, срывались и никак не могли обхватить рукоять.
Что ж вы девчонке то не поможете? - Думала я, продолжая еле переставлять ноги. - Подержи его еще минутку, сестричка, только не отпускай, я сейчас… Сейчас… Только еще пару шагов… пару шагов осталось…

Шатаясь и с трудом переставляя заплетающиеся ноги, я упорно двигалась вперед. Пять шагов... Офицер улыбнулся – рука державшая пистолет дернулась. Четыре… Девочка охнула, глаза потухли, ноги задрожали, подкосились, она упала на колени. Три... Непослушные пальцы, наконец, обняли рукоятку ножа. Два… Собрав силы, девочка снова вцепилась полыхнувшим зеленью взглядом в офицера. Яростный последний напор заставил его пошатнуться. Один… Аккуратно, почти нежно я обхватила правой рукой его подбородок, потянула вверх, и одновременно, из последних сил, провела ножом по горлу, прямо над белоснежным воротником – стоечкой.

Ударив хрипящего и пускающего кровавые пузыри офицера по ногам, я заставила его упасть на дорогу, и медленно повернулась к девочке.

- Спасибо… сестренка… - каждый вpдох отдавался резкой болью, ребра точно сломаны.

Я перевела взгляд на окружавших нас селян. Ну и помощнички, мать вашу! Вот я сейчас перцу - то вам задам! Озабоченные лица смазались в один сплошной ряд. В глазах потемнело, и я упала прямо на тело офицера. Последнее что я видела – как его кровь, не успевая вытекать из разрезанного горла, сразу же впитывается мелкой дорожной пылью.

***

Сознание медленно возвращалось, выплывая из густой темноты. Судя по моему положению, я лежала на спине, в кровати и вдобавок, на перине. После досок в казарме и жесткого сиденья самолета это было просто императорской роскошью. Если в кровати – значит не в плену, уже хорошо. Думать могу, ничего не оторвано – вообще прекрасно. Мое утопающее в мягкой постели тело было настолько слабым, что его вес практически не ощущался. Голова слегка кружилась. Но именно сейчас, мне нравились эти чувства. Словно ты паришь над землей, и теплый ветер несмело касается твоей кожи. Открывать глаза не хотелось, да и сил вряд ли бы нашлось. Внезапно я уловила странный звук, он постепенно приближался, становясь громче. Толком понять, что меня в нем насторожило, я так и не смогла – наверное, еще не очнулась полностью, все как сквозь толщу воды слышу. Пытаясь определить источник, или хотя бы направление, я осторожно напрягла слух. Словно уловив мои намерения, звук резко прервался. И тут, меня что-то с силой ударило в грудь, прижимая к постели, практически одновременно в подбородок с размаху стукнулось что-то покрытое густой шерстью и, мазнув по щеке, стало подбираться к шее. Открыв глаза, я судорожно вскинула непослушные руки и вяло попыталась отбиться. Правую руку моментально обхватили две мохнатые пестрые лапы, и в ладонь уткнулся прохладный нос. Здоровый кот затарахтел словно трак. Сжатая было в кулак левая рука, сама собой разжалась, и почесала котяру за ухом. Перевернувшись на спину, кот вытянул передние лапы и подставил пузо, выпрашивая новую порцию ласки. Ну и наглец!

Я села на кровати и почесывая тарахтящего на все лады кота, внимательно осмотрелась. Комната не большая, большую часть занимает печь, стены и потолок бревенчатые, стол, лавка, в общем, типичная изба. Вон, даже иконы в красном углу есть. Моя кровать была вплотную придвинута к стене с единственным маленьким окном. Придерживая занавеску, я выглянула на улицу. Небольшой двор, сарай, за ним маленький фруктовый сад, залитый солнцем, все огорожено плетнем, интересного и тут ничего не нашлось. На глаза мне попалась коза. Воровато оглянувшись, она не спеша пошла к саду, весело размахивая собачьим хвостом.

Меня аж подбросило. Недовольно мявкнувший кот кубарем скатился на пол. Не веря своим глазам, я уткнулась лбом в стекло и ошарашено уставилась на животину, тайком обдиравшую низко висящие ветки яблони.

- Мальва! – Выскочивший из-за сарая мальчик подхватил валявшийся прут, чуть не с него ростом, и рванул к козе. Не став дожидаться заслуженного наказания она взбрыкнула задними ногами и галопом умчалась за дом – У-у, курва!

С важным видом, словно только что защитил от посягательства не куцую яблоню, а минимум королевский сад, малец отбросил орудие несостоявшегося наказания. Тут наши взгляды встретились, он на мгновение застыл, мрачно кивнул и, развернувшись, припустил обратно за сарай.