дочь медведя 5

Егор

Егор Дренёв отбросил карты.
- Всё, на сегодня довольно, - сказал он поручику Брусницкому. Тот, выпустив клуб дыма, откинулся на спинку стула и подал знак лакею.
- Шампанского! – велел он.
- Довольно, Серж, поедем отсюда, - недовольно морща нос, сказал Дренёв.
- Сначала выпьем, - лениво протянул Брусницкий, поправляя тёмную прядь волос, упавшую на лоб. Лакей, меж тем, наполнил пузырящимся напитком высокие бокалы. Брусницкий взял один бокал, другой же всунул в руки Дренёва. Тот с неохотой отпил, скривился и поставил бокал обратно.
- Да что с тобой? – Брусницкий выпрямился. Глаза его, и без того тёмные, ещё больше потемнели. – Играть не хочешь, пить – тоже, к девицам тебя не затащить. Уж не влюбился ли ты, часом.
Егор передёрнул плечами.
- Какое, влюбился. Тут совсем иное.
- Что же?
- Не здесь, Серж. Слишком много ушей, - Егор кивнул в сторону лакея, который замер неподалёку.
- Да, ты прав, едем ко мне. Там и поговорим, - Брусницкий поднялся и неспешным шагом направился к двери. Егор последовал за ним, хмуря брови.

Добравшись до квартиры Брусницкого, они застали там Бориса Демьянова, сослуживца Брусницкого. Тот дожидался Сержа, коротая время за чтением газеты.
- Где были? В клубе? – спросил Борис. На правах старинного друга, он устроился в кресле хозяина квартиры, перед ним, на маленьком столике стоял графинчик с водкой и тарелка с огурцами. Задравши ноги на стул, он покуривал лучшие сигары Брусницкого.
- А ты всё пьёшь, - протянул Брусницкий. Повадки Бориса порядком раздражали его, но Демьянов был замешан во многих проделках Брусницкого, и тот не хотел ссориться.
- Пью, - меж тем, ответствовал Демьянов, опрокидывая очередную рюмку и хрустя огурцом. – Эх, хороша.
Егор Дренёв молча прошёл к постели Брусницкого и уселся на покрывало.
- Чегой-то ты, Егорушка, невесел, - Демьянов оглядел его насмешливым взглядом и подкрутил рыжие усы. – Что, в картишки проигрался?
Егор промолчал. Брусницкий, взяв из стоявшего у стены поставца две рюмки, налил в них водки и протянул одну Дренёву. Тот лишь отрицательно мотнул головой.
- Ну, как знаешь, - проговорил Серж и выпил. Затем обратился к Демьянову: - Ты вот что, Борис, ступай-ка домой. У нас с Егором серьёзный разговор.
- Да я тебя уж полдня жду, - недовольно протянул Демьянов.
- Что случилось?
- Хотел позвать вас на скачки.
- Скачки? Какие скачки? – у Брусницкого загорелись глаза.
- Барон Гофт устраивает скачки. Ставит своею кобылу Молнию, против княжеского жеребца Демона.
- Против Демона? И князь Ч…ский согласился? – удивленно переспросил Серж. Ему было известно, что князь никогда не выставлял своего лучшего жеребца, Демона, на скачках. И вовсе не из-за каких-либо опасений проигрыша. Демон способен был обогнать любую лошадь. Нет, дело было в том, что необузданный Демон мог сбросить любого наездника, да и зрителей начать топтать.
- Да тут, брат, такое дело, - рассказывал тем временем Демьянов, - приехала к князю его кузина. Красавица, каких поискать, да и денег немерено. Вот барон Гофт и принялся увиваться за ней. Даже предложение сделал. Но ты-то князя знаешь. Он барона на дух не выносит. А тут… что уж между ними произошло, точно неизвестно, да только князь пообещал, что если Молния выиграет в скачках, кузина его выйдет замуж за барона.
- А если нет? – насмешливо спросил Дренёв.
- Ну, если нет, барон Молнию ей отдаст, а сам ни с чем останется.
- Когда скачка? – Брусницкий был заинтригован не на шутку.
- Завтра, в полдень, на дороге за восточной заставой. Ты придёшь?
- Мы оба придём, верно, Егор? – Брусницкий вопросительно посмотрел на Дренёва. Тот собрался уж, было, отказаться, но передумал, и неохотно кивнул.
- Ну, я пошёл тогда, - недовольно сказал Демьянов, медленно поднимаясь и так же медленно идя к двери. Он всё ждал, что Брусницкий остановит его и предложит остаться, но тот промолчал, и Демьянов вышел, про себя ругательски ругая Дренёва, коего он иначе, чем «провинциальным олухом» мысленно не называл.
Не успела дверь за ним закрыться, как Брусницкий уселся рядом с Дренёвым.
- Ну, рассказывай, что у тебя стряслось.
- Да ничего у меня не стряслось, - буркнул Дренёв.
- Слушай, Егор, не хочешь, не говори, - обиженно сказал Брусницкий, - да только уж будь любезен, со столь кислой рожей ко мне более не приходи, - он поднялся и заходил по комнате.
- Не сердись, Серж, мне и вправду сказать нечего. Вроде и нет ничего, а мне муторно так на душе.
- Что ж так?
- Да и сам не знаю. Сейчас-то, когда я добился и материного расположения, и деньги у меня появились, и в общество мне дорога открыта, казалось бы, живи да радуйся…
- Что ж тебе мешает? – Удивлённо спросил Брусницкий.
- Да в том-то и дело, что ничего? – вскричал Егор.
- Тогда, может, не что, а кто?
Егор вскочил.
- Пойду я, пожалуй.
- Ну, как знаешь, - Брусницкий прищурился, всматриваясь в Дренёва. Тот побледнел и еле сдерживался. Похоже, догадка Сержа была верна. «Не иначе, женщина замешана», - подумал он. Вслух же сказал: - Ты про скачки-то не забудь.
- Не забуду, - буркнул Егор и вышел вон.

Вместо того чтобы пойти в городской дом, доставшийся матери, как и поместье, после смерти мужа, он принялся бродить по улицам и набережным, не замечая ни людей вокруг, ни зданий, ни проезжающих экипажей. Последнее время Егора одолевали неотвязные думы. Перед глазами его то и дело вставала увиденная им картина. Анна отбивается от Ивашки, зажавшего её в тёмном коридоре. На миг Егору показалось, что парень борется не с девушкой, а со зверем. Ему даже послышался низкий, утробный рык. Ещё мгновение, и Аннушка вырвалась, и Ивашка стоит, зажав рукой кровоточащую щёку. После ухода Ивашки дрожащий Егор, едва добравшись до своей комнаты, заперся на ключ, и провёл ночь в кресле, ни на минуту не сомкнув глаз. Утром он ждал скандала, но ничего не произошло. Ивашка, чья щека была располосована, обмотал голову тряпицей, и, сказавши, что у него зубы болят, ушёл на конюшню. Анна вела себя так, словно ничего не произошло. На Дренёва она даже не взглянула. Егор же с того дня стал бояться девушки. В то же время его неодолимо тянуло к ней. Сны, в которых Анна являлась ему, участились, и с каждым разом становились всё откровеннее.
Окончательно измучившись, Дренёв стал уговаривать Ольгу Зиновьевну отправиться в Петербург. Та неожиданно легко согласилась, и вот уже месяц, как они жили в большом доме, обставленном ещё при прошлом царствовании добротной и громоздкой мебелью. Ольга Зиновьевна возобновила прежние знакомства, и в доме Головановых стало собираться довольно много народу. Представив Егора своим племянником, Ольга Зиновьевна открыла ему двери в петербургское общество, в котором в скором времени распространились слухи о том, что молодой Егор Дренёв – единственный наследник головановских миллионов. У Егора тут же образовалось невероятное количество приятелей, да и девицы не оставляли его своим вниманием. Он возобновил дружбу свою с Брусницким, и посещал с ним клубы, чаще проигрывая, чем выигрывая. Хорошо ещё, что мать, чувствуя свою вину перед ним, снабжала молодого человека немалыми суммами.
Казалось бы, с приездом в Петербург Егор Михайлович должен был обрести хотя бы некое успокоение, но нет. Мать взяла с собой в город и Анну, и мучения Дренёва продолжились. Егор пытался воспротивиться, было, намерению матери взять с собой девушку, но Ольга Зиновьевна неожиданно упёрлась, сама не понимая, за какой надобностью ей в столице деревенская девка, и Анну взяли с собой. Теперь же Егор не находил себе места. Будучи в доме, он всегда знал, где находится девушка. Если же приходилось бывать ему в одной комнате с нею, он ощущал каждое её движение, каждый взгляд. Она внушала ему необоримое желание, и в то же время страх, всепоглощающий страх. Стремясь избавиться от наваждения, Егор уходил из дому, но мысли об Анне неотвязно преследовали его, и он постоянно лишь думал о том, как бы снова увидеть её. То, что происходило с ним, странное, непонятное, болезненное, вызывало бессильный гнев. И он бесился, и страдал, и мучился, и не мог ничего с собой поделать.
Анна же, по-видимому, даже не подозревала о том, какую бурю чувств вызывает в молодом человеке. По крайней мере, ничем не показывала этого. В городе она преобразилась. Ольга Зиновьевна, по какому-то своему, лишь ей одной ведомому капризу, поначалу сделала Анну личной горничной, а затем и компаньонкой. У девушки появились модные платья. Целые дни проводила она с Ольгой Зиновьевной, в основном, слушая её рассказы, наливая ей чай, и поднося то нюхательные соли, то платки, то другую прочую мелочь. Потому-то Дренёв и бежал прочь из материного дома. Вот и теперь он бродил по улицам, стараясь оттянуть то время, когда он явится в гостиную и застанет там Анну рядом с матерью.

Стало темно. Кое-где на улицах зажглись фонари, но большая часть окружающего погрузилась в зыбкую полутьму. С реки стали наползать клочья тумана.
«Нечего бродить. Пора и домой», - подумал Егор, направляясь по набережной к особняку матери, стоявшему на одной из тихих улочек. Набережная была пустынна, и неожиданно Егору показалось, что кто-то идёт за ним. Он оглянулся. Никого. Пошёл дальше, и сразу же за спиной послышался мягкий шорох. Егор остановился и, обернувшись, вновь всмотрелся. Перед ним стояла густая стена тумана, за которой ничего не было видно. Молодой человек немного постоял, но, не услышав больше не звука, быстрыми шагами направился к широкому, хорошо освещённому проспекту. Туман ещё не проник сюда, и кругом сновали люди. Миновав проспект, он свернул на одну улицу, на другую, и уже почти достиг дома, как из темноты вынырнули два приземистых мужика. В неясном полумраке Дренёв рассмотрел, что это нищие.
- Барин, барин, - заканючил один из них тонким голосом, хромой, в отвратительных лохмотьях. – Подай на хлебушек, барин.
- Подай, барин, - вторил ему другой пропитым осипшим голосом.
- На хлебушек? – переспросил Дренёв. – А может, на рюмочку винца?
- И то, барин, - прогудел сиплый. – В такое-то время винца не грех хлебнуть.
- В какое, такое время?
- В такое вот, - отозвался хромой и бросил опасливый взгляд через плечо. – Чудны дела твои, Господи. Чего творится-то…
- Молчи, - шикнул на него сиплый.
Дренёв, уже вынувший из кармана пару медяков, остановился. Мужики жадно смотрели на зажатые в руке деньги, но молодой человек не торопился отдавать монеты.
- Говорите, иначе ни копейки не получите, - с нажимом сказал он.
Попрошайки переглянулись, затем сиплый нехотя ответил:
- Странный дела творятся, барин. Никак, зверь лютый в славном городе нашем объявился. Пугает он людишек бедных, боимся ночью на улицу выйти.
- Что за чушь ты несёшь? Какие звери могут быть в городе? – Дренёв возвысил голос.
- Вот те крест, барин, - поддержал сиплого хромой. – Зверь и есть. Ходит ночами чуть слышно в темноте. – Страсть, умереть, не встать. Особливо, кто один идёт. До того страху натерпится, ели жив остаётся.
- И что же, кто-нибудь видел близко зверя этого? – Егора охватило жгучее любопытство.
- Кто видал, тот со страху помер, - понизив голос, отозвался сиплый.
- Если все померли, кто ж тогда о звере рассказал? – насмешливо спросил он.
- Ты, барин, не смейся, не смейся, - прошептал хромой, с опаской оглядываясь через плечо Померли-то те, кто вблизи зверя увидал, а те, кто издаля на него глядел, так те и поведали.
- И что же за зверь этот.
- С виду – как есть медведь, - робко начал сиплый, - а глазищи-то так и горят.
- Да, никак, спьяну это вам померещилось, - Дренёв окинул взглядом переминающихся с ноги на ногу оборванцев. Скоро вам и черти мерещиться начнут.
- Обижаешь, барин, - хромой поддёрнул штаны. – Не веришь, так не верь. Да только зверь-то и вправду по городу бродит.
- Ну, как знаете, - и Дренёв опустил в протянутую ладонь монетки.
- Благодарствуй, барин, - прогудел сиплый, как вдруг темноту ночи нарушил густой, протяжный рык. От звука этого, раздавшегося, к тому же, совсем близко, волосы шевельнулись на голове Егора.
- Вот он, зверь-то, - завопил хромой оборванец, и оба вмиг кинулись в соседнюю подворотню. Егор, нервно оглядываясь, поспешил к дому, чьи окна приветливо светили в темноте.

В гостиной у матери застал он пару пожилых дам, с коими мать его была знакома много лет. Когда Егор вошёл, они все разом замолчали и посмотрели на молодого человека.
- Что с тобой, Егорушка, на тебе лица нет! - обеспокоенно воскликнула Ольга Зиновьевна. И вправду, Дренёв был страшно бледен.
- Ничего, тётушка, - он подошёл к матери и поцеловал ей руку. Та с нежностью погладила его по щеке. Их уговор о том, что они представятся обществу как тётка и племянник, давал Ольге Зиновьевне возможность и на людях проявлять свою любовь к нежданно обретённому сыну.
Приложившись к ручкам остальных дам, Егор занял место на одной из оттоманок, расставленных по гостиной. Краем глаза он заметил Анну, сидевшую в уголке. В руках у девушки был пяльцы. Она усердно вышивала.
- Так что случилось, Егор Михайлович? – задала вопрос графиня Добжинская, высокая, сухопарая, властная старуха, мечтавшая выдать замуж пятерых своих некрасивых дочек, давно уже засидевшихся в девках.
- Ничего, - негромко ответил Дренёв. – Слишком быстро шёл по улице.
- С вами ничего не произошло? – вступила в разговор госпожа Городецкая, маленькая, миниатюрная, седоволосая дама, не расстававшаяся с флакончиком нюхательных солей.
- Что со мной могло произойти, милые дамы? – натужно улыбнулся Егор, и тут же заметил, как Аннушка подняла голову и внимательно посмотрела на него. От взгляда этого по телу Егора прошла волна дрожи.
- Просто мы слышали какой- то страшный шум на улице, - сказала Ольга Зиновьевна.
- Вам показалось, тётушка, - решительно проговорил Егор.- На улицах тишина. Темно, правда, да и туман поднимается. Но завтра будет ясный день, и мы с вами на скачки пойдём.
- Скачки?
–Где? Когда?
- Кто скачет? - заволновались и разом заговорили дамы.
- Скачут барон Гофт и князь Ч…ский завтра в полдень у восточной заставы.
- С чего бы вдруг князю с этим баронишкой скакать? – удивилась княгиня Бельская, пухленькая кругленькая и смешливая особа со смешно подпрыгивающими кудельками надо лбом.
Егор Михайлович рассказал любопытствующим дамам всю историю с пари и скачками, вызвав бурю вопросов, охов и ахов. Тем временем Аннушка незаметно выскользнула из гостиной. Егор, сказавшись усталым, простился с дамами и отправился в свою комнату, где, повалившись на постель, проворочался всю ночь, то погружаясь в полудрёму, то выныривая из неё со странно тревожным чувством. К утру у него почему-то появилась твёрдая уверенность, что нынче произойдёт нечто странное.

Ближе к полудню Ольга Зиновьевна вышла на крыльцо, у которого её ждала открытая коляска. Госпожа Голованова одета была строго, в темно-синее платье и чёрный салоп. Единственной нарядной вещью была шляпа с кружевной отделкой. Рядом с ней стояла Аннушка, одетая в зелёный наряд из мягкого бархата. Кокетливый капор оттенял лицо девушки, волосы, завитые в кудри, рассыпались по плечам, глаза сияли предвкушением необычного зрелища.
- А она что здесь делает? – услышала девушка недовольный голос и, обернувшись, увидела хмурое лицо Дренёва.
- Что ты, Егор, - улыбнулась сыну Ольга Зиновьевна. – Пусть Аннушка с нами едет. Что ей дома одной сидеть.
- Вы, матушка, никак, забыли, что это не воспитанница ваша, а девка дворовая, - холодно процедил Егор, с удовлетворением отметив, как побледнела и закусила губу девушка.
- Не будем спорить, - отрезала Ольга Зиновьевна. – Анна поедет с нами.
- Воля ваша, - Егор, намеренно игнорируя девушку, помог матери сесть в коляску и уселся сам, заняв почти всю скамью напротив матери. Анне пришлось самой забираться в экипаж и притулиться на самом краешке скамьи, рядом с Ольгой Зиновьевной, особой дородной и потому занимавшей довольно большое пространство. Госпожа Голованова бросила сердитый взгляд на сына, но тот и не подумал подвинуться. Вздохнув, Ольга Зиновьевна велела кучеру трогать, и коляска выехала со двора.
Добравшись до места скачек, они застали там толпу зрителей, возбуждённо переговаривающихся, смеющихся, толкающихся. Дамы в возрасте предпочли не покидать своих экипажей, предполагая наблюдать за скачками прямо из них. Молодёжь же расположилась по обе стороны дороги, разглядывая присутствующих и обмениваясь мнением о них и о предстоящем состязании. Здесь собрался почти весь свет, но много было и купцов с семействами, военных, а также прочего люда, коим изобилует любой город. В толпе уже сновали разносчики расстегаев, баранок, пряников, сбитня и кваса, неподалёку расположились и цыгане со своим дрессированным мишкой, прицепленным цепью к стоящему у дороги столбу. Их пёстрые одежды делали день ещё более ярким и праздничным. Одна из цыганок, седовласая, с серьгами-кольцами в ушах, уже гадала по руке молоденькой барышне, слушавшей предсказания с широко распахнутыми глазами. Рядом с барышней топтался грузный мужчина, видимо, отец, не сумевший удержать балованную дочку от любопытства.
Дренёв сразу же по прибытии покинул коляску и, смешавшись с толпой, направился на поиски Брусницкого, то и дело отвечая на приветствия знакомых и раскланиваясь со знакомыми дамами, многие из которых поглядывали на него не без интереса. Наконец, среди одной группки военных заметил он приятеля и поспешил к нему.
- О. Дренёв, пришёл-таки! – Брусницкий обрадовано хлопнул по плечу Егора.
- Как видишь, - сухо обронил тот, взявши Брусницкого за локоть. – Отойдём-ка в сторонку, я хочу кое-что тебе рассказать.
Приятели отошли к высоким клёнам, что росли чуть в стороне от дороги, и Дренёв рассказал Брусницкому о том странном происшествии, что случилось с ним вчера вечером.
- Рычание зверя, говоришь? – недоверчиво переспросил Юрусницкий. – Странно, что бы это могло быть?
- Я и сам не знаю, но поверь мне, я никогда так не пугался, как в тот момент, когда услышал во тьме за собой этот рык, - Дренёв пристально смотрел прямо в глаза приятелю, и тот невольно поверил невероятному рассказу.
- Как думаешь, что это было? – спросил он.
- Я не знаю, да, по правде говоря, не стремлюсь узнать.
Тут в толпе зашумели ещё громче.
- О, никак, скачки готовы начаться! – воскликнул Брусницкий и потянул Дренёва к дороге. И верно, у старта уже появились участники состязания. Молния, нервная гнедая кобыла с белым пятном на груди, приплясывала под бароном Гофтом, огромный чёрный как ночь Демон, на котором восседал сам князь Ч…ский, прядал ушами и грыз удила.
- Смотрите, вот они, - то и дело раздавались в толпе голоса.
- Я поставил на Демона, а ты? – глаза Брусницкого лихорадочно сверкали, ноздри раздувалсь.
- Я не ставил, - проговорил Егор, тоже заражаясь царящим вокруг возбуждением, - но, возможно, тётушка поставила на кого-нибудь.
- Так ты и тётушку привёз? – Брусницкий отлично знал, кем приходится его приятелю Ольга Зиновьевна, но предпочитал поддерживать их обман. – Где же она? – и он зашарил взглядом по толпе.
- Вон, в коляске, - указал Егор.
- А что за нимфа с нею рядом? Чудо, как хороша, - и Брусницкий глазами указал на Анну. Девушка и вправду была чудесно хороша. Глаза её блестели, щёки разрумянились, меж приоткрытых влажных губ видны были жемчужные зубки. Она привстала в коляске, чтобы лучше видеть происходящее, и не один восхищённый мужской взгляд был устремлён на неё из толпы. Егор нахмурился.
- Это девка дворовая. Мать зовёт её воспитанницей и таскает повсюду с собой.
- И ты этим, видимо, рассержен, - тонко заметил Брусницкий, немало не смущённый тем, что приглянувшаяся ему девица имела столь низкое положение. – Однако ты мог развлечься с нею, раз она…
- Нет! – Дренёв не дал ему договорить, бросив на Анну столь яростный взгляд, что девушка почувствовала его и, глянув в сторону Егора, поймала это взгляд в толпе народа, вздрогнула и села рядом с хозяйкой своей.
- Э, да здесь дело нечисто, - протянул Брусницкий, - говори-ка, что у тебя с ней.
- После поговорим, - Егор нетерпеливо дёрнул плечом и добавил, - смотри, сейчас поскачут.
Кони, меж тем, приготовились стартовать. По сигналу они помчались по дороге, поднимая клубы пыли. Толпа заревела. Молния и Демон промчались мимо Дренёва с Брусницким, подобно ветру. Соревнующиеся должны были проскакать версту по дороге, огибающей небольшую рощу, после чего вернуться тем же путём. Спустя мгновение лошади скрылись за поворотом, и зрителям оставалось только ждать их возвращения.
- Брусницкий же снова подступил к Егору:
- Ну, признавайся, приятель, в чём причина столь сильной неприязни к столь очаровательной особе. Уж не отвергла ли она твоих исканий? – глаза его насмешливо блеснули.
- Довольно, - сердито отозвался Егор Дренёв. – Не стоит эта девка разговоров.
Он и сам не мог понять, почему слова Брусницкого вызвали в нём столь сильное раздражение. Он снова бросил взгляд в сторону коляски матери, но Анны там уде не оказалось. Видимо, девушка решила пробраться поближе к дороге, чтобы увидеть окончание скачки с более близкого расстояния. Брусницкий с Дрнёвым принялись бродить в толпе, то и дело, перекидываясь замечаниями со знакомыми. Подошли к тому месту, где стояли цыгане. Там царило странное оживление. Ближайшие зрители, привлечённые каким-то новым зрелищем, окружили группку цыган, пытаясь рассмотреть что-то.
- Интересно, почему все столпились, - недовольно проговорил Брусницкий, которого пребольно пихнул локтем какой-то дородный купец в сдвинутом на затылок картузе.
- Подойдём поближе, - предложил Дренёв, проталкиваясь сквозь плотную толпу. Протиснувшись к цыганам, приятели замерли, поражённые открывшимся перед ними зрелищем. На утоптанной площадке, в окружении толпы, стояла Аннушка. Прямо перед ней на задних лапах стоял медведь, наряженный по цыганскому обыкновению в красную жилетку. Девушка гладила голову зверя затянутой в перчатку рукой, что-то ласково приговаривая ему, а мишка повизгивал и урчал, выражая всяческое удовольствие от прикосновений девушки. Затем он зафыркал, и было похоже, что медведь говорит с девушкой. Та, прислушавшись к этим звукам, нахмурила тонкие брови, глаза её потемнели, и она огляделась по сторонам, только тут заметив устремлённые на ней взгляды, полные жадного любопытства и испуга. Вздрогнув, девушка отпрянула от зверя, а тот жалобно заскулил и рванулся к Анне. Хозяин его, старый цыган с серебряной серьгой в ухе, закричал и потянул за цепь, привязанную к ошейнику. Медведь, оскаливши зубы, яростно зарычал и снова рванулся к девушке. Люди, окружавшие их, испуганно шарахнулись в стороны, а цыган попытался снова дёрнуть за цепь. Медведь, обернувшись, хотел кинуться на хозяина, но Анна шагнула прямо к разъярённому зверю, ухватила обеими руками его морду, посмотрела прямо в медвежьи глаза, Издала странный рычащий звук, мигом успокоивший зверя, и негромко сказала несколько слов цыгану. Слов этих никто не слышал, но все увидели, как старый цыган вздрогнул, кинул на девушку полный благоговения взгляд и согласно закивал головой. Затем, отвязав медведь, повёл его вон из толпы, которая расступалась от зверя и его провожатого как можно дальше. Медведь же, присмиревший, покорно следовал за стариком, не делая белее попыток вырваться.
- Что это было? – удивлённо спросил Брусницкий странно бледного Дренёва, который не сводил глаз с Аннушки, и не упустил ни одного жеста, ни одного взгляда. Кругом них возбуждённо переговаривались люди, обсуждая странное происшествие. Некоторые даже проталкивались к стоящей неподвижно Анне, с том, чтобы поближе рассмотреть её. Брусницкий же, меж тем, не получив ответа, дёрнул приятеля за рукав.
- Да что с тобой, Егор? Очнись же!
Дренёв повернул к Брусницкому застывшее лицо с мертвенным взглядом, но продолжал молчать, как вдруг кто-то в толпе крикнул:
- Скачут! Скачут!
И верно, вдали показались клубы пыли, и мигом всё: и цыган, и медведь, и девушка, были толпою позабыты. Люди ревели, кричали, топали ногами, махали шапками, платками, приветствуя всадников.
- Кто? Кто первый?
- Барон!
- Нет, князь! – то и дело раздавалось в толпе.
Наконец, всадники приблизились настолько, что стал ясно виден барон Гофт, пригнувшийся к шее своей кобылы и подгонявшей её, стремясь завершить скачку. В корпусе от него скакал князь. Лицо его исказила отчаянная гримаса.
- Барон! Барон! – закричали в толпе. Люди напирали, толкались, лезли вперёд, стремясь увидеть завершение скачки. Дренёв успел заметить, что толпа вытолкнула Анну прямо на край дороги, и девушка еле удерживалась на ногах, чтобы не попасть под копыта лошадей, что вот-вот должны были проскакать последний отрезок пути. Отчаянно работая локтями, Дренёв устремился к девушке. Удивлённый Брусницкий проталкивался следом. Толпа неохотно расступалась, но всё же им далось достичь девушки как раз в тот момент, когда Молния была в нескольких шагах от Анны. Дренёв крепко ухватил Анну за плечо, девушка невольно вскрикнула, и тут мчащаяся на полном скаку лошадь внезапно остановилась так резко, что всадник едва не вылетел из седла. Бешено вращая глазами, она поднялась на дыбы, попятилась, и, захрипев, развернулась. Мчащийся следом князь, не успевший остановить своего жеребца, налетел на лошадь барона. Дикое ржание, ужасающий звук столкновения, крики всадников и зрителей, - всё смешалось в невероятной какофонии. Разъярённые лошади, кусая друг друга и лягаясь, пытались разъехаться, всадники ругались, осыпая лошадей ударами плёток. Зрители толпились вокруг, пытаясь разглядеть происходящее.
Брусницкий бранился. Какой-то мужик наступил ему на ногу и пребольно пихнул локтем вбок. Поднявши глаза, он увидел, что Дренёв отчаянно смотрит на Анну, по-прежнему сжимая плечо девушки. Она же, широко раскрытыми глазами обозревает возникшую сумятицу. Наконец Дренёв, сердито дёрнув девушку, потащил её прочь из толпы, туда, где в коляске стояла Ольга Зиновьевна, стремясь рассмотреть случившееся.
Брусницкий протиснулся за ними к самой коляске и, поприветствовав Ольгу Зиновьевну, тихонько обратился к Егору, успевшему уже втолкнуть Анну к матери и собиравшемуся самому усесться в экипаж.
- Погоди, Егор, объясни, что произошло?
Егор огляделся по сторонам и так же тихо проговорил:
- Потом, Серж. Я всё объясню тебе потом.
Лошади, впряжённые в коляску, били копытами, задирали головы, и всё пытались повернуться в сторону пассажиров. Кучеру едва удавалось сдерживать их.
- Егор, поспеши, - обеспокоенно проговорила Ольга Зиновьевна.
- Сейчас, - кинул он матери и, обернувшись к приятелю, прошептал он побелевшими губами: - Я должен выяснить всё до конца, и сделаю это сегодня.
Со словами этими вскочил он в коляску, и семейство Головановых покинуло место злополучной скачки, оставив Брусницкого удивлённо смотреть им вслед и строить догадки.