циркачи

Чёрная Королева была большой, просто огромной. Ночной Рыцарь знал об этом от разных людей, а перед последней схваткой его ещё и старая ворожея предупредила:
- Опасайся длинных рук Королевы и её ядовитого языка!
Но разве гордый воин мог подумать, что Королева огромна настолько! Превышая Ночного Рыцаря почти в три раза, она возвышалась над ним словно гора над карликом. Её четыре руки ветряными мельницами раскручивали кривые, сверкающие клинки, время от времени высекая снопы алых искр от соприкосновения с Алантаром, мечом Рыцаря. Она уже измяла его старые доспехи, пробила нагрудник и раскроила шлем. Кровь заливала глаза Рыцарю, но в сражении с Чёрной Королевой он мог обойтись и без глаз.
Сердцем и мечом, вот чем видел он врага! Зло, исходившее от великанши, было ощутимее её клинков и опаснее чем сталь. И Ночной Рыцарь чувствовал это зло, видел его и слышал. Он сражался с ним.
- Бедный, наивный герой, - красивым печальным голосом вещало зло. – Людская зависть, жадность и глупость привели тебя сюда и они же тебя погубят. Не я убиваю тебя, несчастный. Тебя убивают те, ради кого ты пришёл ко мне. Те, ради кого ты решил пойти на убийство одинокой Чёрной Королевы. И мне тебя не жаль – глупцы должны умирать.
- Я… не… умру…, - отражая бесчисленные выпады Королевы, ответил Рыцарь.
- О! Так ты согласен со мной, что ты глупец?! – засмеялась Королева. – И думаешь, что бессмертен?! Ха-ха!! Взгляни на черепа своих предшественников, валяющиеся у моих ног. Их много, целая гора и у её подножия скоро появится ещё один, твой! Это неизбежно, смирись. Сдайся и умри без этой муравьиной суеты.
- Умрёшь… ты…
- О-хо-хо.… Какая наивность. Это присуще всем вам, люди. Думать, что смерть и в этот раз обойдёт вас стороной, что умрёт ваш враг или друг. Но только не вы. Считать себя бессмертным, вечным и умирать в самый неподходящий момент. Как ты думаешь, герой, скоро ты умрёшь? После скольких взмахов моих клинков? Может, сейчас…
- Умрёшь… ты!
- Посмотри на меня, глупец! Разве я могу умереть? От тебя?! От твоих коротких ручек?!– громко вскрикнув, удивилась Королева.
Она любым способом пыталась отвлечь Ночного Рыцаря от поединка. Отвлекала его пустыми разговорами, громким смехом и беспричинными, томными вздохами. Она пыталась отвлечь его своей неземной красотой, но эта красота была лишь маской на смазливом лице, ещё одним признаком зла. И Рыцарь не смотрел на него. Он чувствовал, что погубить красоту он не сможет. И хорошо, что кровь застилает глаза, что звон клинков заглушает манящий и нежный голосок. И что Алантар ведёт его руку, отражая смертельные выпады. Главное не споткнуться, не упасть на хрустящие останки героев прежних времён.
И едва стоило ему подумать об этом, как внезапно гора черепов вздрогнула под ногами и предательски скользнула в сторону. Теряя равновесие, Ночной Рыцарь неудачно взмахнул рукой и меч, словно рыбий хвост, выскользнул из его руки. Алантар всегда был слишком самостоятельным клинком, своевольным и не послушным. В самый неподходящий момент он покинул хозяина и дико вращаясь, улетел вверх.
- Вот она – судьба! – возликовала Чёрная Королева. Её красивое лицо, окруженное ореолом белых волос исказилось маской злорадства. А четыре сильные руки разом взмахнули кривыми клинками и ударили вниз. В Ночного Рыцаря. Он видел всё это, видел и ничего не мог сделать. Он ещё падал. Падал на выбеленные кости героев, он становился одним из них.
Кривые клинки пронзили его, под смех ликующей Королевы, под хруст пробитых доспехов. Под тонкий свист падающего Алантара. И Ночной Рыцарь ещё не умер, смерть была милосердна к герою. Она позволила ему увидеть плавный полёт его меча, роковой полёт.
- Вот она… судьба…, - прохрипел Рыцарь, кровь хлынула из его ран, а в синих глазах отразилось удивленное лицо Королевы и её голова, отсеченная иззубренной сталью падающего клинка.
Расплата…
* * * *
- Стоп, стоп! Папа, как ты представляешь вот этот последний момент схватки?! Кому ты хочешь отрубить голову?!
- Чёрной Королеве, кому же ещё!
- И как? – сложив руки на груди, вернее на её нижней части, резко переходящей в крупный, пивной живот спросил Джальберт. Я неопределённо покачал головой:
- Технические вопросы не совсем в моей компетенции. Я всего лишь сценарист.
- Но всё это мы должны показать на сцене, поэтому ты в первую очередь должен представлять себе действо изнутри, не стороны постороннего зрителя, а со стороны создателя.
- У нас нет режиссера, есть ты и я. Причём я не технический работник.
- Ох! – тяжело выдохнул Джальберт и, заложив руки за спину, стал носить свой живот из одного угла комнатки в другой.
- Всё как-то напыщенно, нереально. Я уже вижу кучу декораций, влетающих нам в копеечку, - покачивая головой, сказал он. – Как ты думаешь, Папа, мы можем обойтись малой кровью?
Я неопределённо пожал плечами:
- Тематику фестивальной программы подбирали устроители, а легенду о Чёрной Королеве ты выбрал сам. Я всего лишь адаптировал народный текст в более приемлемый вариант. Первооснова вообще невыполнима.
- То есть ты хочешь сказать, что финансовых потерь нам не избежать? – искоса взглянул на меня Джальберт.
- Мы все в доле, - напомнил я. – Поэтому выкручиваться придётся всем. Даже Бугу.
- Так-то оно так, - снова сложив руки на живот, подтвердил Джальберт. – Но доли слишком уж разные. Я не знаю, не знаю! Поговорю с Микаэлем, может, что-то придумаем! А ты пока работай, работай! Собери всех, и совместно обсудите каждый трюк, каждую роль. Декорации, слова, музыку. Я не знаю, Папа, что и как, но у нас всего лишь месяц и по истечении его мы должны стать первыми. Лучшими!
Он хлопнул меня по плечу и тяжело дыша, вышел из комнаты.
Я почти так же тяжело вздохнул и из вертикального положения принял горизонтальное, растянувшись на жёсткой кушетке во всю свою длину. Впрочем, мои тощие метр девяносто более удобно смотрелись в скрюченном варианте, чем в вытянутом, потому, что вот так напоминали позу отошедшего в мир иной. Особенно со сложенными на животе руками. Но поза удобная, способствующая размышлениям.
А размышлять было о чём. В частности о предстоящем фестивале и о нашей роли в нём. Или ролях, если игра словами, хоть что-то меняет. А она не меняет ничего. Абсолютно.
Ох, как мне всё это надоело! Этот город, эти суетящиеся люди, его населяющие, вот эта маленькая комнатка с серыми, казарменными стенами и скрипящим деревянным полом, сквозь широкие щели которого постоянно тянет сыростью. Надоела моя работа и моё безделие, осенняя хандра и яркое солнце, согревающее спину, но совсем не греющее руки и сердце. Сама жизнь надоела, приелась своей монотонностью и серостью, словно тянулась вместе со мной тысячу лет.
Всё надоело, но деться от всего этого некуда и, наверное, незачем. Потому что всё это просто хандра, она пройдёт. Сама, постепенно, стоит только измениться чему-нибудь вокруг меня, людям или обстоятельствам.
Втупившись в серый потолок, я стал обдумывать слова Джальберта. Что ж, он прав, нужно собрать всю труппу и совместно обговорить нашу постановку, её основные моменты и некоторые мелочи, волнующие меня уже сейчас. Главное начать, а там пойдёт как по маслу, я в этом не сомневался. Потому что в успехе нашего предприятия заинтересованы все мы. Ни много ни мало, двадцать два человека.
* * * * *
Между длинных бараков, сложенных из красного жжёного кирпича, было несколько широких площадок, которые устроители фестиваля приспособили для временных театральных сцен и эстрад. Здесь каждая из групп-участниц имела возможность подготовиться к будущим выступлениям, разучить песни, танцы или выстроить макеты декораций. Но так как площадок было немного, то можно представить, какой бардак творился на них. Особенно если кому-то не хватало заранее отведённого места. Хорошо если ваш коллектив просто поёт народные песни, тогда выделенного места вполне хватит. Правда соседям не очень нравится ваше постоянное песнопение и, к примеру, аккомпанемент восьми огромных барабанов-тамборов, обязательных для выступления. Да ещё если эти самые соседи ваши конкуренты и должны представить на будущем фестивале программу песен народов юга, наполненных нежными женскими голосами и звуками флейт, тогда между вами может случиться настоящая война. И в ход пойдут уже совсем не флейты.
Но устроители постарались уменьшить риск столкновений, разведя возможных конкурентов, подальше друг от друга. Поэтому на нашей площадке соседствовали только две танцевальные группы, какой-то хор ярко разодетых стариков, настоящая театральная труппа и мы, циркачи. С местом оказалось туговато, но сильных конфликтов пока не было. Так, мелкие недоразумения и то бытового порядка, вполне обходящиеся без вмешательства полиции.
Когда-то эти бараки служили домом для сотен строителей Бухежа, прибывших в столицу из далёких провинций. Что конкретно они строили, я не знаю, но жили не так уж и шикарно. Минимум удобств, максимум полезной площади для жилья. Это и понятно – Бухежу требовались тысячи рабочих мозолистых рук и желательно по самой минимальной цене, чтобы себестоимость работы позволила выстроить после смут новую столицу и хорошо нагреть на этом другие руки, на которых мозоли появлялись лишь от пересчёта украденных банкнот. А когда строительная горячка поутихла, исчезли и сами рабочие, растворившись в многомиллионном населении столицы или вернувшиеся в свои нищие провинциальные городишки. Взамен им появились мы, народные таланты и совсем не таланты и даже совершенно не народные, а какая-то шушера, привлечённая запахом возможной наживы, халявной пищи и вполне легального способа присоединиться к столичным миллионам. Ведь участие в президентском фестивале народных искусств, давало шанс стать популярным, востребуемым и денежным человеком, шанс жить, а не прозябать. Не первое и даже не призовое место – главное чтобы тебя заметили, впустили в мегаполис и пригрели в нужных руках. Чтобы эти руки охраняли и кормили, пусть даже собственными объедками.
В этой пёстрой толпе я, возможно, был единственным исключением. Ни городская суета, ни деньги, ни возможность попасть под чьё-то крыло меня не интересовали. Маскарад, устроенный властями Бухежа для замыливания недовольных глаз меня не то чтобы раздражал или не устраивал – мне он был безразличен. Менять мир, изначально рождённый не таким не в моих правилах, потому что это глупо и бесполезно. А меняться самому и подстраиваться под кого-то или что-то, вообще невозможно. Ты только такой, каким ты есть, значит будь собой.
Вот как раз, поэтому я здесь. Из-за Анны и Бугу. Из-за своего желания помочь друзьям.
* * * *
Наша часть площадки была огорожена высокой брезентовой ширмой, пока что единственным капиталовложением Джальфреда, нашего спонсора и продюсера, решившего прорваться в высшие круги шоубизнеса с нами или, если быть точным, на наших спинах. Ширма делала наш мирок приватной территорией, уже только своим видом намекающей на стремление к успеху и потенциально заявляющей о нём. Дерзко и опасно, но до сегодняшнего дня бесполезно.
На длинных деревянных скамьях, за задёрнутой ширмой, собрались все двадцать два человека, число сакральное по своему содержанию, но не цифрой, а стремлением к достижению цели. Джальфред был двадцать третьим и хоть его цель соответствовала нашей, в общее число он не входил. Как не входил и в общие собрания, по причине нежелания общаться с толпой.
Главенствовал на наших сборищах Доцик, низенький плотный северянин, прибившийся к труппе уже после моего появления, но сразу заимевший всеобщий авторитет. По профессии электрик, он был мастером на все руки, к тому же энергичным настолько, что умел и успевал практически всё. Глядя на его неправильную лысину, замаскированную длинной прядью седых волос, скреплённых булавкой, я поражался, как в обычной с виду голове может храниться столько умений и навыков, причём полезных и необходимых в самый нужный момент. Все знали, что без Доцика и его энергичной деятельности шансов на победу в фестивале у нас не было.
- Мы все уже имеем представление о том, что от нас хотят получить на фестивале, и что мы можем дать, - начал свою речь Доцик. – Легенду о Чёрной Королеве знают все, а кто не знает, не беда – это обычный народный фольклор. А в нём, как обычно, полно разных сверхъестественных существ, магии и драк с железом.
- Для магии у нас есть Папа, а махать железяками, мы с детства приучены, - как всегда вставил своё слово красавчик Арнольд, любимец публики и наших женщин, но предпочитающий им, таскание гирь и всевозможных неподъёмных предметов.
- Это так, - согласился Доцик. – Но в этот раз от нас требуется полная отдача и взаимопощь. Надо поразить публику и жюри, превзойти самих себя.
- Папа, что сказал Джальфред? Твой сценарий ему понравился? – явно проигнорировав слова оратора, поинтересовалась тётушка Джо, ещё не пожилая, но уже отцветающая дама, эквилибристка и немного сплетница.
- А что он может сказать? – пожал я плечами. – Жаловался на предстоящие траты денег и напоминал, что в этом деле замешаны мы все.
- Тоже мне, новость, - фыркнула Джо. – Этот скупердяй за копейку подавиться готов, вот и плачет о не потраченных ещё деньгах.
- Хочет на нашем горбу в люди выбиться, - повёл мощными буграми мышц Арнольд.
- И выбьется, - поддержал его Доцик. – Но разговор не об этом, ведь так, Папа?
- Именно так, - согласился я. – Разговор о нас, потому, что как раз наступает тот момент, о котором все мы мечтали. Момент, когда нам предстоит сделать невозможное и не поодиночке, а всем вместе. Создать самих себя и своё будущее.
- А разве мы ещё не делаем этого? – тихо спросила Анна, но её услышали все.
- Да, разве мы ещё не коллектив?
- Мы уже друг за друга стоим горой и нам не надо никаких новых напоминаний об этом.
- Мы уже делаем своё будущее! – послышалось со всех сторон.
- Я просто хотел ещё раз в этом убедиться, друзья, - улыбнулся я. - И хотел, чтобы вы сами услышали эти слова, искренне произнесённые вами же.
- Это называется групповой терапией. Так, Папа? – с хитринкой в голосе спросил акробат Мерио, молодой, честолюбивый, но уж очень талантливый, хоть и бедный. Как и все мы.
- Только без всякого гипноза, дорогой Папе! – закинула удочку Белинка, его напарница, молодая, красивая, всякий раз напоминающая мне о своём присутствии. И предпочитающая называть меня по фамилии, а не как все, чтобы прозвище Папа не ассоциировалось с папой, ставя её нетривиальное отношению к моей особе совсем на иной уровень. И злящаяся на моё невнимание к её красоте и полупрозрачным намёкам.
Я легко покачал головой:
- Никакого гипноза, дорогуша, никакой магии. Вы все знаете, что я здесь лишь для того, чтобы помочь всем вам. И только вместе с вами. Давайте обсудим, что и как нам всем сделать, чтобы прорваться туда, к небоскрёбам Бухежа.
* * * * *
Решить всё за один день, вернее за полдня, невозможно. Но мы успели основное, распределили роли, сделали первые эскизы костюмов и декораций, в чём-то сократили мой сценарий, в чём-то добавили. Признаюсь честно, старались все и даже мой друг Бугу не пас задних, доказав всем без слов, что именно он достоин держать на плечах Анну во всех сценах представления, изображая вместе с ней Чёрную Королеву. Подняв малютку себе на плечи, он стал энергично прыгать и размахивать руками, заставив меня занервничать по поводу их безопасности. Незаметно для всех я связал их клеящими узами, и Анна сразу это почувствовала. Она вообще очень чувствительна ко всем проявлениям магии, особенно с моей стороны. Знает, как я её люблю, люблю как дочку, всегда вяжу защитные заклинания и пытаюсь подсунуть ей нужные пантакли. Ох как она всему этому противится! И даже злится, вреднюга! Хорошо хоть не бьёт за это, а то её рост как раз заканчивается в самом уязвимом для меня месте.
А вот Бугу совершенно наплевать на мои фокусы. Мало того, что он их не чувствует, так ещё и не верит в них! Хотя проявление моих способностей видел не один раз. Он немой с рождения и красноречивостью не страдает, но его коронное «Бугу!» выдаёт в нём полное отрицание сверхъестественного и наплевательское отношение к возможным последствиям такого поведения.
А Анну он любит. Не так как я, сильнее и по-настоящему, как можно любить божество. Когда я их встретил, а это было давным-давно, года три назад, Бугу и Анна прозябали в какой-то придорожной забегаловке, зарабатывая себе на жизнь нехитрыми представлениями с песнопением и танцами. Голосок у Анны обворожительный, как у сирены, от него можно плакать и смеяться. А если незамечать маленького роста девушки, в неё запросто можно влюбиться: она не уродливый карлик, а настоящая миниатюрная дама, крошечный ангелок, сошедший с праздничной открытки. А рядом Бугу, высокий и сильный, не такой, как красавчик Арнольд, а настоящий, железный человек, пусть немой и немного странный, но чистый, словно полированный алмаз. Я и в забегаловку ту зашёл только ради них, ощутив присутствие чего-то сверхъестественного, объяснения чему не могу найти до сих пор. Может это их любовь или стремление к мечте? Или что-то такое, чего мне ещё не дано понять? Не знаю этого, но знаю одно: поклявшись помочь им я изменил свою жизнь, на некоторое время выбравшись из серых сумерек своей вечной хандры.
Одно плохо. Прибыв в Марган-сити и приблизившись к исполнению их заветной мечты и своей клятвы, я снова ощутил что-то. Что-то нехорошее, заставляющее меня снова хандрить и смотреть на этот мир с тоской и безысходностью. Может потому что пришла осень, а осенью так хочется грустить и плакать, вспоминая прошлое. Или потому, что скоро мне придётся расстаться с Анной и Бугу, ведь их мечта стать успешными и известными, слишком неприемлема для меня. Их путь лежит в столицу мира, в Бухеж, а мой куда-то в серую даль. В вечную осень.
* * * * *
Когда над барачным городком артистов появляются первые звёзды, кто-то на небесах включает особый свет, озаряющий этот мир. В его невидимых лучах всё изменяется, мир становится красочным и загадочным, словно рождённым заново. Музыка и песни уже не раздражают соседей-артистов, отовсюду слышны смех и громкие разговоры, подстёгивающие всех желающих присоединиться к празднику жизни. Я всё никак не могу понять этих людей, живущих двойной жизнью: дневной и ночной. И какая из них настоящая, наверное, загадка даже для них самих, а для меня и подавно.
Те, кто днём смотрел искоса на своего соседа, спешат в гости, пьют вино, танцуют. Целуются и смеются. Так, словно ночь скрывает их дневные личины и выдаёт свои, особые маски, меняющие людей до неузнаваемости.
Наверное, так и должно быть у таких необычных людей, служащих искусству. И то, что я принимаю за необычность, для них как правило, традиция и образ жизни. А для меня это как-то странно, я привык, что ночь скрывает во тьме подвох, недобрый глаз, клыки или нож. Да, в ней ещё есть яркие звёзды и щёлканье цикад, вздохи влюбленных и сопенье спящих детей. Но всё это лишь прелюдия жизни, её неотъемлемая, но малая часть. Потому что ночь, всегда есть ночь, она огромна и её надо остерегаться и уважать. Ведь даже там, среди огней и смеха она прячет что-то недоброе и хорошо если это только кулак или недоброе слово.
Но для жителей барачного городка, временно поселившихся в пригороде столицы, каждая ночь словно праздник, ослепительный и пряный. Приоткрытая завеса в мир богемы, мир звёзд и вечного праздника. Мне это не по душе, но судить и мешать не моё право. Каждый достоин чего-то, я ночной тишины и темноты, они – света и праздника.
- Папа, мы с девочками едем в Бухеж. Арнольд и Мерио с нами, - весело прощебетала Анна.
- Бугу! – подтвердил её вечный спутник, заодно напоминая, что он тоже с ними.
- Вы давным-давно взрослые и не обязаны отчитываться передо мной, - пожал я плечами. – Главное не заблудитесь среди ярких огней города и вовремя вернитесь назад, потому что мы ещё не заработали право на вечную беззаботную жизнь.
- Какой ты зануда, Папе! – улыбнулась мне ослепительная Белинка. – Может, в своём занудстве присоединишься к нам? Или я могу остаться с тобой…, - уже тише, чтобы никто не услышал, прошептала она.
- Идём, Бели, - дёрнул её за руку Мерио, явно ревнующий свою партнёршу ко мне.
- Идите, идите, - поспешно произнёс я, опережая едкие слова красавицы, предназначенные парню. Ну и молодёжь! Мне только скандалов с вами не хватало!
- Отдыхайте, а мне нужно немного поработать над текстами, чтобы уже завтра раздать их вам, - почти правдоподобно соврал я, всеми силами стараясь отмазаться от иллюзорного наслаждения увидеть ночной Бухеж. – И будьте осторожны – в большом городе большие опасности!
- Ох и занудство! – вслед за Белинкой повторила Анна.
- Занудство…, - удивился я сам себе. Неужели я настолько стар, чтобы быть занудой? Хорошо хоть старым маразматиком не обозвали. – Эй, Бугу! Проследи за ними и приведи вовремя! Хоть на поводке! – крикнул им вслед.
- Бугу! – отозвался немой. А вслед за ним смех с издёвками:
- На поводке как собачонок!
- Вовремя, но утром!
- Пока, папочка!
Пока, папочка! Что за кличка, в самом деле?! В мои-то годы считать меня занудой и называть папочкой?! Дожился, дошёл до ручки!
Папочка… Эх, детки, детки… И зачем вам эти ночные похождения, веселье и беззаботность? Ночь, не забудьте об уважении к ней.
Хотя, какое там уважение! Кто из вас думает о нём. Кто из вас думает о ночи…
* * * * *
Спал я плохо, если считать что вообще спал. Снился мой друг, потерянный навсегда, снились снежные завалы и бушующее море, чёрное как ночь с гребнями белой пены и голодным рёвом волн. Я шёл босяком по снегу, продирался сквозь грязные, снежные сугробы не чувствуя холода и усталости. Полз по снежному спуску, даже не думая, что внизу бездонное море, цеплялся скрюченными пальцами в ломающуюся снежную корку, спешил куда-то. К другу.
Во сне я успел, хотя и в самый последний момент. Он лежал под ледяным навесом, неподвижный, но живой. Слабый, слабый, не видящий и не узнающий меня, но живой. Странно было видеть рой зелёных мух около моего друга, и я боялся, что они слетелись к нему. Но рядом с ним лежала чья-то розовая тушка, наверное, кроличья, вот мухи и слетелись. И уже успели расплодиться червями, горстями маленьких белых червей, шевелящихся на розовом мясе. Друг лежал рядом с тушкой, почти на ней, но черви к нему не прикасались. Он был жив.
Я взял его на руки и, прижимая к груди, понёс к морю. Я плакал и называл его по имени, и был рад, что он жив. В моём сне он был жив.
После таких снов я хандрю ещё больше. Иногда пью, чтобы склеить себя, но не утопить. Когда-нибудь я с ним снова встречусь, но всему своё время. Хандра и алкоголь не должны приближать последний час, я это знаю точно. И может, поэтому люблю осень, чтобы хандрить не заметно для самого себя.
А утром я просто живу. Для этого и есть друзья и неважно были они раньше с нами, или будут потом. Они всегда с нами, наяву и в памяти.
И этим утром я должен был хандрить. Обязан. Но утро было ярким и солнечным, с первыми серебряными паутинками и слегка пожелтевшими листьями на единственном в округе, старом тополе. Красный барачный городок, официально - фестивальный, снова был скушен и пока что, молчалив. Все спали или почти все. Такова натура этих людей – веселиться и кутить до первого проблеска зари, а потом дрыхнуть без задних ног как минимум до обеда. А когда же работать, скажите на милость?
Стоя на высоте десятисантиметрового постамента, подобии крыльца, я смотрел на сонное царство и пытался увидеть в нём хоть какие-то намёки на осознанную творческую деятельность. Увы! Искусство спало безмятежным сном, никак не проявляя своей заинтересованности в предстоящем фестивале.
Всего в нескольких метрах передо мной грузно топорщилась серыми складками брезентовая ширма нашей скромной и всё ещё пустой, без декораций, арены. Её огромный размер пугал меня масштабом предстоящих работ и в то же время подстёгивал к действию. Захотелось прямо сейчас взять в руки инструменты и заняться созданием декораций или, хотя бы, войти на арену и мысленно оживить сценарий представления, представить перед собой весь процесс от начала до конца. Тишина и спокойствие этого утра так благоприятствуют этому.
Я шагнул с крыльца, увидел перед собой лёгкую серебряную паутинку, медленно плывущую в воздухе, махнул рукой, отстраняя её. Прикоснулся к ней. И увидел… Анну? Вместо солнечного утра - ночь, лохмотья тьмы, разорванные яркими огнями, большой город, люди… Наваждение…, морок….
* * * * *
Вначале всё было хорошо. Бухеж огромен, красив необычайно, он завораживает своими широкими улицами вдоль грандиозных зданий, манит тысячами ярких огней и звуков, притягивает магией красивой, невиданной жизни. Особенно если ты молод и неопытен и до этого видел лишь скучную, серую жизнь в нищей провинции о существовании которой большинство из жителей столицы знают лишь понаслышке. Нереальный мир, выдуманный, волшебный. Днём здесь ещё заметна суета, здесь тоже хотят выжить, но ночь прячет такие мелочи, слепит глаза огнями реклам и фарами автомобилей, распахивает зеркальные двери обмана.
В одну из них, не самую лучшую, вошли семеро молодых людей, семеро наивных мечтателей, семеро провинциалов. Я увидел их, подошедших со стороны открывающихся дверей, увидел издали, сквозь зеркальное стекло и чьи-то чужие глаза. Между мной и ними прошёл тощий официант, за соседним столиком оживлённо разговаривали два незнакомых мне парня, дымились сигареты, ныла музыка.
- Я уже два раза здесь была, - небрежно произнесла Ольга, ассистентка жонглёра и смело прошла в дальний угол зала, где имелись свободные столики. Остальные не столь уверенно проследовали за ней.
- Главное вести себя понаглей и не обращать внимания на всяких придурков, - услышал я её поучения. Нет, тот, чьими глазами я смотрел, не слышал этого, он лишь видел. А голоса звучали здесь, около меня.
- С придурками мы можем поговорить языком жестов и силы, - заверил Арнольд и подмигнул Мерио.
- Это точно, - уверенно подтвердил тот, хотя на самом деле чувствовал себя слегка не в своей тарелке. Я ощутил это. В этот момент я уже был около него. Словно стоял за спиной и слышал даже мысли. Рядом с Мерио были девчонки, перед которыми никогда не будет лишним повыпендриваться, да и красавчик-Арнольд вряд ли даст шанс на проявление слабости. В конце концов, с ними ещё и Бугу, пусть немой и слегка ненормальный, но уж точно способный дать фору любому из местных придурков. Уж чего-чего, а смелости и силы у немого всегда с избытком.
Расположившись за двумя столиками, они настроились провести лёгкий, беззаботный вечер, окунуться в объятия необычной ночи, полной новых впечатлений, развлечений и знакомств. Так и было. Молодёжь легко адаптируется к новым условиям, быстрее и проще пропуская сквозь себя любые эмоции и настроения её окружающие. А циркачам, тем, кто по роду своей профессии привык быть в центре внимания, заодно преодолевая экстремальные, пусть и заученные на зубок, ситуации, шагнуть в новое легче во стократ. Они заказали еду, выпивку, слушали музыку, танцевали.
Сменилась картинка. Я уже знакомлюсь с ними, а потом мельком вижу их сквозь освещённое окно, с улицы, проходя по своим неотложным делам. Это уже кто-то чужой, абсолютно чужой человек, растворившийся в ночи. А тот, первый кто их увидел, смотрит из другого конца зала, выжидает. Ночь всегда даёт шанс, он знает это. И я знаю, в бессилии понимая, что для меня шанса в этой ночи уже нет.
Новый обрывок видения, словно оторванный лоскут материи, зашатался у меня перед глазами. Я увидел драку, даже не драку, а потасовку между циркачами и кем-то из местных, появление полиции и избиение Бугу. Всё смазано, краски и образы перемешались, кто-то плачет, кто-то смеётся и танцует. По лицу Бугу стекает струйка крови, смешивается с криком Анны. Снизу, прижатый коленями в форменных брюках к асфальту, я вижу её, маленькую и плачущую. Потом удар, удар…
Снова обрывок. Возле мрачного здания стоит маленькая фигурка. До неё никому нет дела. Скорее всего, никому. Вокруг ночь и пустота. Но чьими-то глазами я же вижу её и эти глаза смотрят жадно, оценивают свои шансы, шарят из стороны в сторону, словно ищут ещё что-то. Но вокруг ночь и пустота…
Анна. Она идёт одна мимо ярких огней витрин и мрачной темноты подворотен. Бугу совсем не виноват, крутится в её голове, просто он не может говорить, он не кривляется… Зачем же его бить?! Зачем?!
- В такую глупую ночь маленькой девочке опасно бродить одной, - слышит Анна за спиной. Разворачивается и…, и я не вижу, темнота скрыла образы, оставив только мысли и звуки.
- Я не маленькая девочка, господин, - отвечает она. Какой странный тип, так похож на него, звучат её мысли. Но не он, кажется, не он.
- Девочка. Я люблю девочек! Маленьких, беззащитных.
- Господин, господин… Что вы… А-а-а!!
Это её крик! Анна!! Анна!!!
Так похож на него…, но не он… Хорошо, что не он…
* * * * *
Тонкая серебряная паутинка висит на моей ладони. Ещё мгновение назад она была длинной и прочной, но порыв ветра разрывает её и уносит большую часть куда-то в осеннее небо, оставив о ней лишь воспоминание. Лети, лети…
* * * * *
Наваждение отступило, и я словно ужаленный пчелой срываюсь с места и бегу к соседнему бараку, где живут Анна и Бугу. Дверь закрыта, я боялся этого. Но ещё есть шанс и я стучу в старые, облупившиеся доски двери, уже зная, что из-за них никто не отзовётся.
Так, спокойно, спокойно. Рядом живут Мерио, Белинка, ещё кто-то. Я не могу вспомнить кто, да это и не важно. Стучу в следующую дверь и она сама распахивается.
На кровати в обнимку дрыхнут Мерио и Арнольд. О, Господи! Что за нравы!
Тормошу их.
- Папа?! Что случилось? – приходит в себя Арнольд. Потом замечает около себя акробата и искренне удивляется: - Что это он тут делает?
- Где Анна? Где Бугу?! – почти кричу я и от моего крика просыпается Мерио.
- О, уже пора вставать?
- Анна где, тупицы?
- Так это, в полиции…
- Бугу пытался сказать, что она не ребёнок, а они сразу бить…
- Что случилось? Что?!
Из-за спины звучит голос Белинки:
- Не кричи, Папе. Полиция арестовала Бугу, решив, что он своим мычанием специально спровоцировал их.
Я оборачиваюсь и вижу Бели в тонкой, полупрозрачной ночнушке, но замечаю это лишь мельком. Сейчас мне важно иное.
- А Анна? Где она?
- Так её тоже забрали в полицию, как свидетеля, - объясняет Арнольд.
- А вы? Вы бросили их там и спокойно припёрлись домой?
- Так нам приказали.
- Нам пригрозили неприятностями для всей труппы, - спокойно поясняет Белинка. – Сказали, что утром сами сообщат тебе и Джальфреду.
- Папа, не кричи, - добавляет Мерио. – Нашей вины нет в той драке. Это всё Ольга с Мартой.
- Они ухажёра с местной проституткой не поделили, вот и поцапались с ней.
- А что, полиция уже сообщила о драке? – спросил Арнольд.
- Нет, - киваю я головой. – Они не такие оперативные.
Неправильный ответ. Я уже чувствую, что это не так, что сейчас случится что-то непоправимое. То, что принесли мне осень и ночь.
- Господин Папе? – звучит откуда-то с улицы. Я не оборачиваюсь. Мне так не хочется увидеть там полицейского, так не хочется…
* * * * *
- Её нашли в двух кварталах от фестивального городка, - сказал бравый с виду, но совершенно сникший полицейский. В их чинах я совсем не разбираюсь, но судя по тому, как остальные его коллеги вытягиваются перед ним в струнку, предполагаю, что он не последняя скрипка в их оркестре. – А до столицы отсюда приличных полчаса ходьбы, так что наша основная версия, что это сделал кто-то из артистов. А для нас всех это хуже рыбьей косточки в горле.
- Не вижу принципиальной разницы, - покачал я головой. Полицейский глубоко вздохнул, собираясь начать объяснения, но вместо него заговорил Джальфред.
- Это же президентский фестиваль! Разве ты не понимаешь, Папа, кто курирует его подготовку и проведение? Стоит только разгореться малейшему скандалу и нас всех сразу выметут отсюда старой метлой! Не хотелось бы, не хотелось, - Джальфред постучал правым кулаком об левую ладонь и, плотно сжав толстые губы, стал нервно и часто дышать, с каким-то надрывным, горловым хрюканьем. В другой ситуации это могло показаться смешным или вызывало жалость, но сейчас раздражало - его кабанье хрюканье явно было не к месту.





************ остальное пока в голове. Многого не ждите, это просто хандра…