Миссия - 4

Георгий Булавин

Историческая миссия



Часть 4. Спецоперация «Чёртово яблоко». …Юг. И конец!

Думал, что в сказку попал… Оказалось, в реальность вляпался!


Выпивают и закусывают…


Я провёл по-настоящему чудесный вечер! Только, жаль, не в этот раз…


Вопреки опасениям Никиты переправочно-десантная операция была завершена вполне благополучно, и очень скоро твердь земли близ Смольного заскрипела под его фатовскими сапожками. Заскрипела не столько вследствие непомерной тяжести пришельца из иных времён, сколько потому, что местность у излучины Невы по делу названа Песками. Конечно же, рабочий этот пригород вряд ли стал бы достойным конкурентом пустыне Гоби или Калахари – всё-таки не тот масштаб, – но, тем не менее, песка, намытого рекой, под ногами и копытами хватало с превеликим лишком. И это было хорошо весьма. Во всяком случае, для обывателей – корабелов с эллингов Петрозавода, смолокуров, обеспечивавших верфи дёгтем, металлургов, строителей, рыбаков, отставных военных, ремесленников, мелких кустарей, вдов, «офисного планктона» тех/этих времён, – ибо ни разу в истории града Петрова их дома на естественной высотке не заливало невскими водами. В отличие, между прочим, от собственно города по обоим берегам.
Именно тут задолго до закладки царём-реформатором северной Пальмиры существовало новгородское поселение Спасовщина. По другим источникам – Спасово. Впрочем, разница невелика. Примечательно, что как раз тамошние жители в присной памяти 1240 году послали sms князю Александру Ярославичу о высадке близ устья Ижоры десанта морской пехоты под началом ярла Биргера, а значит, сыграли немаловажную роль в разгроме незваных шведов, известном как Невская битва. Равно как и в том, что означенный Ярославич, до сей поры рядовой князь, каковых в базарные дни скупали по копейке за кило живого веса, на века стал знаменит под погонялом «Невский»… Между прочим, в ходе отражения агрессии случилась небывальщина – конница взяла на абордаж корабль. Типа того, что слон побил кита. Хотя чему тут удивляться?! Русские слоны во все времена отличались, мягко говоря, оригинальностью поступков…
Между прочим, о слонах Никита вспомнил не случайно. Очень даже к месту и ко времени! Дело в том, что походная казачья станица специального назначения следовала в тот момент вполне добротной грунтовкой – Песчаной улицей, впоследствии Конногвардейской, с 1900 года Суворовским проспектом. Однако же для обитателей Песков она как искони была, так и остаётся в третьем тысячелетии улицей Слоновой. Первый слон – подарок союзного шаха Персии Хусейна – появился в Петербурге к одиннадцатилетнему юбилею закладки города. До глубокой старости он, к сожалению, не дотянул, хотя, по совести сказать, кушал от пуза. За неполный 1714 год слону было скормлено «пшена соропчинского (риса) 250 пудов, масла коровья 48 пудов, патоки – тоже, калачей по 60 на день, сена 1600 пудов, соли 8 пудов, вина простого (водки) 350 ведер, вина рейнского 315 бутылок». Если восточный гость употребил хотя бы половину двух последних пунктов (надо полагать, смотритель, отставной драгун Гаврила Бабаецов, хлебал из того же корыта), причина смерти оного ясна, как небо над Тегераном, – алкоголизм! Пал безвинной жертвой русского гостеприимства…
В 1723 году на смену ему был доставлен новый слон, а с 1736-го по 1741-й – ещё пятнадцать (!!!) гигантов при сорока зоотехниках-индусах. К слову, манерными напитками они тоже не были обделены – в год на хобот причиталось сорок вёдер виноградного вина и шестьдесят вёдер водки. Интересно, тянуло ли их от такой благодати на родину?.. Южане долго кочевали с одной съёмной «квартиры» на другую, пока, в конце концов, не получили от властей Санкт-Петербурга постоянную прописку на Слоновьем дворе в предместье Пеньки – аккурат там, где ныне красуется гостиница «Октябрьская». Так сказать, конкретно прислонились… Ну, а будущим Суворовским проспектом слонов ежедневно, вплоть до 1778 года, водили на променад к Неве. И народу поглазеть на них сбегалась тьма-тьмущая! По одной из версий отечественных языковедов, применительно к тем зевакам и возник в своё время термин «слоняться» – шляться, шататься, фланировать, одним словом, дурака валять.
То ли группа СпецНаз опоздала к шествию слонов, то ли, наоборот, прибыла задолго до его начала, но, по крайней мере, значительного оживления окрест не наблюдалось. Что, однако же, не помешало Никитушке превратиться в самого настоящего зеваку. Герой всех наших времён, рискуя вывихнуть нижнюю челюсть, зевал так, что гиппопотам бы позавидовал, беспечно глазел по сторонам, жевал Бог весть какой по счёту пирожок – благо, самобранка выдавала их мгновенно и без перебоев. Решил даже поиздеваться над кормилицей: то с киви и фейхоа спросит, то с рыбой фугу, то с начинкой из бедра колибри, то с кошерной свининой… Кончилось тем, что вывел из себя не чудо-скатерть, а походную жену. Гюльнара сама заказала очередной пирожок, а когда он с аппетитом откушал половину, едко поинтересовалась:
- Ну, и как?
Гурмана передёрнуло от ощущения подвоха.
- Что «как»? - уточнил он севшим голосом.
- Как на вкус ослятина?
Терпигорец на козлах заржал как ишак, Глузд деликатно хихикнул в манжетку, а Никиту чуть было не вывернуло на гриву коня. Благо ещё, Гюльнара вовремя успокоила:
- Да жуй, не бойся! Самая обычная говядина.
- Хм, спасибо, цветик, что-то ничего уже не хочется. И, видимо, надолго…
В отместку он взялся задевать лиц противоположного пола – то дремучей чухонке комплимент отвесит по-английски, то расфуфыренную даму, изогнувшись, хлопнет по турнюру, то монашкам подмигнёт с явным намёком на интим. И едва не вылетел из седла, когда перед глазами вдруг пробежала горящая строка: «Хватит дурью маяться, человек в отставке! Соберись! С братским приветом – Чур».
- Во как! - машинально воскликнул он.
Чем, естественно, привлёк внимание Адама.
- Чего там, Кузьмич?
И не сразу даже понял, что случилось.
- В каком смысле – «чего»?!
- Ну, ты чему-то удивился…
- Ах, это… Да ну, фигня!
Никита быстро огляделся, выбирая объект для «перевода стрелок».
- Вон, погляди, у барышни какое декольте. Прямо таки плац для строевого смотра…
- Ники, может, хватит уже? - раздражённо бросила Гюльнара.
- Что-то меня от ослятины не на шутку «пробило» по-женски… Ладно, всё, проехали! Остепеняюсь. Только и ты, пожалуйста, больше так не шути.
Впрочем, и ослятина, и женщины в данный момент интересовали есаула менее всего. Дивясь своего рода мысленному ICQ-общению, он далеко не в первый уже раз подумал: «Хорошо, блин, демоны устроились! Связь наладили такую, что в третьем тысячелетии от зависти удавишься. Интересно, в метро «пробивает», или, как у нас, – только на станциях, да и то через жо..?»
И совсем не к месту размечтался: «Прикол, гы-гы! Осторожно, двери закрываются! Следующая станция – площадь Александра Невского, переход вброд на Охтинские верфи». Двери и диваны размалёваны граффити «Пруссаки, go home!», «Пётр I жив!», «Екатерина-матушка forever!». Ну, и, «Зенит» – чемпион!», разумеется… Реклама, конечно: «Пиявицы – лучшее средство от герпеса, поноса и стресса!», «Ешь морковку, лук и хрен, будешь – как Софи Лорен!», «Берегите Природу – Мать вашу! Соблюдайте чистоту, мать вашу!», «Каша – пища наша! Картошку – чёрту в плошку!», «Всем посетителям Троицкого храма скидка! Грандиозная скидка!!! С новой колокольни»…
Видимо, Никитушка до того увлёкся, что начал источать вовне флюиды фантасмагорических своих иллюзий. По крайней мере, Гюльнара, внимательно оглядев его из окошка кареты, слишком уж многозначительно покачала головой. Примерно так смотрит хирург на безнадёжного пациента, прежде чем бодренько заверить: «Даже не сомневайтесь, голубчик! Конечно, будете ходить…». Правда, умалчивает о малозначительной детали: «…Во всяком случае, под себя – точно».
Буривой встряхнулся, разгоняя грёзы о екатерининском метро. Кстати, давно пора было бы. Чур, надо полагать, вызывал не зря. Явно с какого-то перепугу – на то он и демон-хранитель.
- Чего надобно, хранитель? - полетел в пси-пространство мысленный запрос.
Ответ не заставил себя ждать. Взор есаула затуманился, и перед глазами вновь побежала строка: «Обрати внимание, навстречу вам правят конногвардейцы. Отморозки, каких свет не видывал! Все трое, хоть и нижние чины, – из дворян. Пьяницы, хамы, забияки. Тот, что постарше с виду, третьего дня на самого Алексея Орлова замахнулся. Благо ещё, братцы Орловы зело подгулявши были, так хоть кости целыми унёс… Сегодня матушка-императрица, шеф лейб-гвардии Конного полка, смотр учиняет, так их командир, премьер-майор князь Голицын Пётр Яковлевич, от греха подальше отрядил этих башибузуков в патруль. И надо же было вам нарваться!»
По всему выходило, что пришельцы впрямь серьёзно нарвались. Беспокойство демона-хранителя передалось Никите в полной мере. Каждый год второго августа, в День ВДВ, он воочию видел, что такое пьяные задиры из гвардейцев, а по младости лет сам порой становился таковым… И чёрт его дёрнул высадиться на берег у Смольного! Напрочь позабыл о том, что меж Песками и собственно Питером квартирует элита лейб-гвардии – Конный полк, начинавшийся от драгунского лейб-эскадрона князя Меншикова. На задворках столицы воинскую часть эту расположила государыня Анна Иоанновна, создав силовую «прокладку» между своим дворцом и загородной резиденцией принцессы Елизаветы Петровны, которую активно продвигали на российский трон недруги императрицы и её фаворита Бирона, герцога Курляндского. Участия в войнах конногвардейцы почти не принимали, зато уж буйством, пьянством и склонностью к мятежам славились по делу.
- Всё так плохо? - спросил Никита демона.
«Нет, что ты, нет, совсем не плохо! «Плохо» – не то слово. Вообще пи$дец!»
- Спасибо, успокоил!
«Не за что. Обращайтесь, если припечёт».
- Может, господин Смотрящий… - предположил было он.
«Господин Смотрящий, хоть известен в определённых кругах под кличкой Япончик, всё-таки не камикадзе. Если воры в открытую заденут конногвардейцев, их ближайшей же ночью до стерни вырежут. Поднимется весь гарнизон, тут служилые заодно».
- И что делать?
«Помолись Илье-пророку. Чай, поможет бывшему коллеге-десантнику».
- Угу, тёплое местечко в Царствии небесном выхлопочет – должность инструктора по воздушно-десантной подготовке ангелов-хранителей…
За святотатственным трёпом Никита пытался осмыслить ситуацию. И лихорадочное шевеление извилин привело к определённому результату.
- Слышь, Чурбан, сдаётся мне, у здешних преторианцев свой демон имеется, какой-нибудь дух Лейб-Гвардейский. Ну, или, на худой конец, казарменные барабашки… Переговори, пускай сыщут подход хоть к одному из башибузуков. Они в сотне шагов, и, если, не дай Бог, перехлестнёмся, конец нашему предприятию.
В ожидании ответа Буривой в тему припомнил обещание Координатора: «Хочу, чтобы ты, дружище, знал и верил: случись Там чего, мы вас непременно вытащим. Даже произойди непоправимое, клянусь, и тогда извлечём! Пусть одни только тела»… Что и говорить, придаёт бодрости, заряжает оптимизмом!
Демон-хранитель на его предложение отреагировал с некоторой задержкой.
«А что, в этом есть резон… Попробуем».
- Ты, братец, дома щи пробовать будешь! - приглушённо рыкнул в пси-эфир Никита. - Действуй!
«Слушаю-с, ваше высокоблагородие! Конец связи».
- Хоть сообщи, к чему готовиться!
«Абонент недоступен», - был ему ответ.
А готовиться, ей-богу, приспело! До нежелательного рандеву оставалось несколько минут даже при том условии, что Никита, следуя впереди гужевого экипажа, всячески придерживал Шайтана ибн-Самума и тем замедлял ход всей экспедиции, а из гвардейцев лишь один высился в седле, двое же товарищей его вели коней за поводья.
- Сечёшь? - через плечо бросил он Терпигорцу.
- А то нет! - отвечал Адам. - Будут проблемы.
- И к гадалке не ходи… Постараюсь разъехаться миром. Действуй по обстановке. Если задержусь, ждите до утра на Ближней Рогатке, дальше – по плану операции. Ты – старший. Нижних чинов предупреди, чтоб не высовывались и не голосили.
- Принято. Удачи!
- Да, она пришлась бы кстати…
Готовясь к худшему, Никита сунул плеть за голенище сапога, опробовал, легко ли выходит из наручей финка. Один из замаскированных револьверов приладил под кушак за спиной, второй оставил в седельной кобуре – только стеснит движения, случись рукопашная схватка. С опоясья на ремешках портупеи свисала «дарственная» сабля, в такт ходу аргамака по груди колотила медаль. Длинная пика от самого портала валялась на крыше экипажа, фузею и донскую шашку Никита сдал на хранение Глузду. Да и на кой они сейчас нужны?! Ведь перед ним не чёрные гусары памятного коротышки Цитена! Как бишь его по имени-отчеству? Ганса Йоахима фон... Лишь бы из башки не вылетело, когда упадёт в нокауте, – это очень важно при любом раскладе!
Ну, а молодцы-конногвардейцы явно уже обратили на него внимание. Во всяком случае, прекратили цепляться к прохожим, лавочникам и домохозяевам, сомкнулись в плотную группу и, кивая на казачью экспедицию, стали о чём-то заговорщицки шептаться. Двое, что вели лошадей в поводу, были похожи друг на дружку, словно молочные братья: для своего века высоченные (с Никиту ростом) усачи-шатены, сажень в плечах, налитые здоровьем, как общественный нужник – дерьмом. Правда, лица подкачали – простоваты для шляхтичей. Даже не лица, так, физиономии, если не рожи деревенских ухарей… Зато у третьего – лицо, никак не меньше! Спешившись, русый крепыш возраста примерно Буривого оказался им по подбородки, но сразу чувствовалось – по умному взгляду, по властной манере держаться, – что заводила в компании вертопрахов именно он. И, судя по тому, что кинулся на самого Орлова-старшего, дури в голове имеет с превеликим лишком…
Облачены и экипированы гвардейцы были сообразно положению: в шляпы-треуголки, расшитые галуном, в кафтаны василькового цвета с алыми воротниками, обшлагами и подбоем, красные камзолы и лосины из оленьей кожи. Обуты в сапоги, чем русская кавалерия всегда отличалась от «башмачной» пехоты. На поясах болтались палаши, из-под кафтанов проглядывали рукояти пистолетов. Короче говоря, всё чин по чину, как трактуемо уставами. Не соответствовала воинским уставам только фляжка, пущенная крепышом по кругу. Надо полагать, для куража… Никак, блин, не налижутся! Без того перегаром за версту разит…
Двадцать шагов до точки рандеву…
Гвардейцы отпустили коней и разошлись, занимая всю ширину улицы, от бордюра до бордюра (по-питерски – от поребрика до поребрика).
Десять шагов…
Один из «близнецов», направлявшийся прямо на есаула, вдруг ткнул в него пальцем и оглушительно захохотал.
- Глядите, товарищи, ряженый!
Тот сделал вид, что насмешка относится лично к нему не более, чем Терпигорец – к физике высоких энергий, даже удивлённо обернулся на фланги и тыл назревающей битвы. А про себя подумал: гляди-ка – «товарищи»!

Тише, товарищи, шапки долой!
Красноармеец погиб молодой…

Два шага… Есть контакт!
- Эй, ты, морда, слазь! - рявкнул молодой гвардеец, заступив есаулу дорогу.
Никита послушно спешился, занял позицию на средней, по меркам классического бокса, дистанции анфас к противнику и лёгким кивком головы приветствовал лейб-гвардии оболтуса, откровенно нарывавшегося на конфликт.
- Здравствуйте, милостивый государь! Чем обязан за оказанную честь лицезреть вас, да ещё при всём при том любезно пообщаться?
Столь высокий «штиль» ответа на хамское обращение, казалось, если не шокировал нахала, то всяко поумерил спесь. Но вмешался «близнец»:
- Кто таковский будешь?
- Кто – вернее, кем – буду в грядущем, не знаю, на всё воля Божья, - спокойно отвечал гость из иных времён, - а сегодня я Никита, сын Кузьмы, родом Буривой, есаул для особых поручений атамана Всевеликого Войска Донского Ефремова Степана Данилыча.
- Данилыча, говоришь? Есаул, выходит... - пробормотал старший гвардеец.
Его поведение сразу показалось Буривому странным. Минуту-другую назад он суетился, подзуживал «товарищей», явно горел ожиданием скандала, а тут вдруг помрачнел, задумался и как-то сник, потухшими глазами разглядывая медаль на груди Никиты.
Означенный же Никита прикусил язык: Донское казачье Войско было наречено Всевеликим 18 мая 1918 года атаманом Красновым. Хотя, если быть исторически точным, в царских посланиях на независимый Дон искони писалось «Атаманам и Казакам и всему Великому Войску Донскому», так что за подобную обмолвку и за полтора столетия, пожалуй, не расстреляют. Разве что вздёрнут, но это другой коленкор…
Между тем молодой не унимался.
- Видали мы таких есаулов! Обрядится гоголем, а нутро разбойничье. Или, Боже сохрани, лазутчика от вражьих сил, - и вывел резюме точно как в двадцать первом веке. - Понаехало тут… Саблю сдай!
Никита сохранил хладнокровие.
- Не тобой вручена, не тебе и сдана будет. А коль нужда приспела, так попробуй, вона, отыми!
- Ай, отыму!
- Ну, что ж, рискни здоровьем, - буркнул он в усы и до половины обнажил клинок.
Но тут – ох, как же вовремя! – вмешался старший лейб-гвардеец.
- Погоди бузить, Макар, - остановил он товарища. - Дай-ка, братец-казак, поглядеть на твою сабельку. Да не боись, возверну!
Собственно, заверять в этом было излишне. По его настроению и тону Никита понял, что конфликт притушен, так, по сути дела, и не разгоревшись. Вот, ей-богу, кто бы возражал?!
- Пожалуйста, милостивый государь, - безропотно протянул именное оружие.
Крепыш вчитался в надпись, выгравированную по плоскости клинка у самой гарды.
- Хм, знатно! «Божьею споспешествующей милостью Мы, Екатерина II, императрица и прочая, прочая, прочая, пожаловали в Санкт-Петербурге года 1766 марта дня двадцатого сею саблею нашего Войска Донского есаула Никиту, сына Кузьмы, Буривого за его верную службу и хороброе полонное терпение». И медалька, опять же…
- И позлащённый ковш из рук матушки-государыни, и денежный бонус от Военной коллегии, - продолжил за ним Никита, неуклюже пытаясь изобразить на лице гордыню и самодовольство.
- Да, знатно, знатно… Так ты, казачина, выходит, и пруссаков нарубить сподобился, и в плену побывать успел?
- Ну, а чего ж, дело нехитрое. Сгоняли пару годиков тому с братвой до турка, там меня аскеры и повязали. Чёрт дёрнул к бею одному в гарем забраться, баб тамошних малость пощупать, - и добавил, вспомнив откровение вчерашнего налётчика. - Думал, у басурманок эта самая «штучка» поперёк телес прорезана…
Напряжение разрядилось окончательно. Пьяненький лейб-гвардейский патруль хохотал над горемыкой-сластолюбцем до слёз. Наконец старший озабоченно спросил:
- Выкуплен?
- Да ну, чего выкупа ждать?! На что мне Богом ноги дадены? Бежал, - бодро отчитался Никита, однако, сделав паузу, нахмурился. - С Господом в сердце да ножом за голенищем через весь Кавказ пешком продрался.
- Ну, и молодчина, есаул! - гвардеец хлопнул его по плечу. - Молодчинище! Значит, по делу удостоен, - кивнул на медаль и клинок, а после на ближайший подвальчик недвусмысленного назначения. - Спрыснем встречу, а, Никита, сын Кузьмы?
- А что нам может помешать?!
- Вот и чудесно! Меня Александром кличут, это Макарка и Антоха.
- Очень приятно, - без тени лукавства признался Никита.
Ему впрямь было до одури приятно. По всему выходило, что он сам, без помощи Свыше – равно как Снизу и Сбоку, – выкрутился из опаснейшей ситуации, убедительно сыграл человека двухсотпятидесятилетней давности, а значит, дорогого в этой жизни стоит как… как кто?! Ну, как актёришка – точно. Правда, очень скоро вынужден был признать, что на лаврах в спальне Мельпомены почил преждевременно. Александр отправил «близнецов» Макарку и Антоху прямиком в кабак, нового же знакомца придержал.
- Молодчага, казак! Только с бесами держись настороже, а то влипнешь в историю.
- Уже влип, - машинально признался Никита.
- Вот и я тоже… - глухо пробормотал гвардеец.
- Ты тоже… Ты – тоже!
Есаула бросило в озноб.
- Так, значит, ты..? Выходит, демоны через тебя..! Ой, бля!
- Вот именно, - со вздохом подтвердил Александр.
«Вот именно, - продублировал мысленным сообщением демон-хранитель. - Едва успели на подмогу, аж запарились! Господина Лейб-Гвардейского ледяной водой отливать пришлось, да ещё гемодиализ проводить на скорую руку. Он, видите ли, с утра пьян-распьян, как у них, служилых, от Петра Алексеевича водится… Ты, к слову, угости новых приятелей, а то у них в карманах алтын да полушка на всю гоп-компанию. Ваше здоровье! Чур».
И Никитушка не поскупился: едва ступив через порог распивочной в полуподвальном этаже бревенчатого доходного дома, швырнул кабатчику пару серебряных рублей.
- Ну-ка, братец, угости нас от щедрот своих тонкими винами да яствами заморскими!
Увы, сивушный полугар никак не потянул на «тонкое вино», а бигос из квашеной капусты со свиными шкварками – на категорию заморских яств (хотя блюдо это изначально польское). К тому же Никита, пускай ничуть не избалованный изысками кулинарии за период службы, в грязной доисторической забегаловке поостерёгся закусывать даже хлебом и пареной репой. Не способствовал аппетиту и убогий интерьер, пропитанный ароматами кислой овчины, прогорклого масла и крыс.
Демонстративно поморщившись, он вручил кабацкому голове ещё рубль и с укоризной бросил:
- У тебя в ресторации, братец, как я погляжу, мясопустный день… Не обессудь, мы своего откушаем и выпьем.
- Как будет угодно добрым господам! - ответил тот, подобострастно кланяясь.
Заманчивое предложение – отведать коллекционного шампанского из погребка донского атамана – было встречено гвардейцами на «ура». Никита стрижом вспорхнул по лесенке на свежий воздух, до дна опустошил лёгкие от смрада пивной и наскоро проинструктировал заждавшихся спецназовцев:
- Всё путём, друзья мои. Адам Никандрович, правь на Ближнюю Рогатку, встретимся там, я здесь ненадолго. Мусью де Рюблар, на запятки! Будете изображать форейтора…
- Форейтор, мсье Буривой, занимает несколько иное место, - возразил всезнайка ведьмак. - При запряжке кареты цугом он садится верхом на одну из передних лошадей и…
- Отставить пререкания! - рявкнул Никита. - Развелось грамотеев – на фиг некого послать… Сказано, блин, на запятки, значит, так тому и быть!
- Уи, мсье, - подчинился Глузд с видом глупенькой блондинки, в конце концов осознавшей, что, коль скоро устроилась в грузинский ресторан официанткой, надругательства не избежать.
- То-то же, блин! - удовлетворённо буркнул есаул и перевёл взгляд на притихшую Гюльнару. - Цветик, поколдуй над самобранкой и собери мне в корзину штоф горилки с перчиком, полдюжины бутылок «Madame Clicquot», пару кило добротной колбасы, кружок пармезану, калач-другой, ну, и манерных овощей с фруктами.
Тут он заметил, как пожимает плечами ведьмак.
- Я что-нибудь забыл, мусью?
- Нельзя забыть того, чего априори не знаешь… - глубокомысленно ответил Глузд. - Вы ведь не в курсе, что торговый дом господина Филиппа Клико был – точнее, будет – основан лишь в 1772 году, а знаменитая мадам Клико, вдова его младшего сына Франсуа, станет королевой шампанского много позднее, в 1805-м.
Никита густо покраснел.
- М-да, хм, косяк! Мои новые друзья рисковали опробовать благородный напиток задолго до его появления на свет… Что порекомендуете взамен?
- «Dom Perignon Vintage». Бенедиктинский монах Дом Периньон, главный винодел Отвильерского аббатства, занялся шампанским в 1670 году, так что историческая достоверность гарантирована.
- Быть по сему! - вывел резюме Никита. - Благодарю вас, мусью. Считайте меня вашим должником.
И прикусил язык, потому что без труда прочёл в зелёных глазах ведьмака: я вас за этот самый язык не тянул!
- Должником, говорите? Может, я в этой связи..?
Без труда же угадал, что именно лукавец, обожающий негу в комфортных условиях, попросит в счёт погашения долга.
- Да вот хрен вам, мон ами, пойдёте на запятки! А продолжите кочевряжиться, переодену в казака эскорта, будете там с пикой красоваться. Вопросы есть?
Вопрос – кстати, по существу – нашёлся у Гюльнары:
- Какой именно колбасы желает отведать монсеньор?
- Монсеньору после ваших пирожков что-то ничего уже не хочется отведывать. Разве только марганцовки для активации притупленного рвотного рефлекса. Ну, а что до колбасы… - он призадумался. - Ага! Пусть будет из ослятины – в отместку гвардии за мой стресс. И, это, слышь, давай-ка пошустрее! Народец истомился…
…Народец ознаменовал «второе пришествие» Никиты Буривого так, будто на сцену вышла топлесс Анна Семенович. Когда аплодисменты, переходящие в овацию, наконец-то стихли, выяснилось, что товарищеского полку за время его отсутствия прибыло – расфуфыренные вертопрахи завлекли в свою компанию пехотинца, дотоле богобоязненно вкушавшего щи в тёмном углу пивной.
- Жуковский Андрей Иванович, - представился блондин лет двадцати пяти с невыразительным лицом заштатного клерка, - прапорщик Выборгского пехотного полка, из дворян Тульской губернии.
Собственноручно сервируя стол перед изголодавшимися сопитухами, Никита вспоминал из курса лекций в навьем мире: Выборгский пехотный полк, до июля 1762 года пехотный полк генерал-поручика Пальменбаха, впоследствии опять же Выборгский, но мушкетерский. На сегодняшний день командир там… как же его, блин? Ага, Думашев!
- Очень приятно познакомиться, - заверил он скромного тульского шляхтича и, в свою очередь представившись, участливо спросил. - Как себя чувствует его высокородие господин Думашев?
Прапорщик отреагировал ожидаемо и вполне адекватно ситуации – едва ни брякнулся с колченогого табурета на пол, густо усыпанный тырсой.
- Вы знакомы с полковником Думашевым?! Милостивый государь мой Никита Кузьмич, я поражён!
- Увы, мон шер Андрей Иванович, не столь близко знаком, как хотелось бы. Достойный муж, великий воин, надёжа и опора земли Русской… Дай сюда, товарищ!
Это «милостивый государь» отобрал литровую бутыль шампанского у одного из «близнецов». Кажется, Макара. Ну, или Антона – без принципиальной разницы… Молодой конногвардеец, опившийся к тому времени дрянным полугаром фактически до зелёных чертей, безуспешно пытался извлечь пробку зубами. А Никитушка замыслил ещё один эффектный жест – превращение сабли в штопор. Ничего, кстати, сложного, минимум приложения силы, минимум же навыка владения холодным оружием. Клинок запускается вскользь по бутылке. Лёгкий тычок обухом по выступающему ободку у горловины, и стекло в этом месте трескается вкруговую. Ну, а газы, под давлением бурлящие в игристом вине, срабатывают как пороховой заряд в патроне. Выстрел – и пробка с колечком стекла врезается в потолок! Те же газы не позволяют осколкам просыпаться в вино… Аплодисменты восхищённой публики. Слёзы. Цветы. Поцелуи взасос. Жаркие объятия экзальтированных дамочек. Сдержанный поклон маэстро. Занавес…
- Ай, молодца, казак! - воскликнул Александр, когда пенная жидкость растеклась по кубкам, столу и мундиру пехотинца. - Давай к нам, в конную гвардию! Клянусь честью, самолично за тебя по всем инстанциям ходатайствовать пойду.
Никита в ответ покачал головой, думая: «Да, щаззззз! Всю жизнь мечтал»…
- Заманчиво! - неискренне признался он. - Да только атаман и родной батька не отпустят… - как вдруг ударил по столешнице, схватил на лету подпрыгнувший кубок и вскричал. - За гвардию!
Ну, и пошло-поехало…
По истечении четверти часа, половины штофа и двух бутылок «Dom Perignon» Антоша с Макаркой отошли в нирвану, а более крепкая на это дело троица занялась хоровым пением а капелла, сиречь без музыкального сопровождения. Впрочем, есаул что-то выстукивал в такт по столешнице… И достучался! Будучи убеждённым монархистом, от души спел:

Боже, Царя храни!
Славному долги дни
Дай на земли!
Гордых смирителю,
Слабых хранителю,
Всех утешителю –
Всё ниспошли!..

И только на исходе первого куплета, будучи крайне удивлён тем, что никто из собутыльников не подтягивает гимн империи, почувствовал за собой исторический прокол, чреватый локальным заворотом причинно-следственных кишок…
Очень скоро, когда в мир алкогольных грёз вслед за «близнецами» отойдёт и Александр, они с прапорщиком не без облегчения покинут грязный кабак. Никита бросится нагонять экспедицию вдоль Лиговского канала, а господин Жуковский, запахнув длиннополый пехотный сюртук тёмно-зелёного сукна, побредёт одной из Рождественских (в далёком будущем – Советских) улиц на съёмную квартирку в доходном доме. Вечером он по памяти запишет понравившиеся стихи и, честно говоря, надолго о них позабудет.
Десять лет спустя Андрей Иванович получит абшид, в двадцать первом веке называемый отставкой, и навсегда удалится на родину, в село Мишенское Тульской губернии, под крылышко зажиточного помещика Афанасия Бунина. 29 января 1783 года у благодетеля Бунина и его воспитанницы, турчанки Сальхи (по крещению Елизаветы Турчаниновой), во грехе родится сын Васятка. Андрей Иванович станет мальчику крестным отцом, даст свою фамилию, а позднее и вовсе усыновит.
И вот однажды, тридцать с небольшим лет спустя, Василий Андреевич Жуковский, маститый, широко уже известный в России поэт, отдыхая в родимых палестинах, возьмётся перебирать семейный архив и натолкнётся на пожелтевший листок со стихами. Заинтересуется. Расспросит отчима. А тот, хоть слабый здоровьем и в почтенном возрасте, вспомнит странного казака и даже напоёт…
…И родится первоначальный вариант государственного гимна Российской империи на мотив британского «God save the King»!
И в третьем уже тысячелетии на него случайно западёт тот самый казак.
И закольцуется на самое себя континуум причинно-следственных связей.
И…
И ладно, хрен с ним!
И то сказать, одним континуумом больше, одним меньше…
Лишь бы не было войны!
Войны сегодня близ Санкт-Петербурга вроде бы не намечалось, и Никитушка, самую малость навеселе, бодро рысил вдоль Лиговского канала. Точнее, рысил аргамак, а есаул козлил, не оставляя без внимания ни единой встречной юбки. Видимо, ослятина – и впрямь действенный афродизиак… Кстати говоря, в пивной он машинально закусывал предназначенной гвардейцам колбасой. Благо, вспомнил об этом уже в пути, по прошествии времени, и вынужден был признать – ни малейших признаков отторжения, больше того, довольно вкусно. Если, конечно, Гюльнара в точности выполнила его указания по составу продукта…
Ну, а Лиговка… «Лиговка, Лиговка, Лиговка, ты мой родительский дом!» - споёт в будущем Александр Яковлевич Розенбаум. Задолго до того, как град Петров стал объективной реальностью, трудолюбивые новгородцы прорубили в девственных чащобах прямую дорогу к поселениям в дельте Невы – к той же Спасовщине. В первой четверти XVIII века вдоль неё был проложен Лиговский канал для питания фонтанов Летнего сада от речки Лиги, проистекающей из озера в районе Дудергофских высот. После чудовищного наводнения 1777 года фонтаны будут разрушены, а канал за ненадобностью засыпан.
Район этот всегда пользовался дурной славой. Искони здесь располагались извозчичьи дворы, ночлежки для малоимущих и питейные заведения. Очень скоро Лиговка сделается, в сущности, единым воровским притоном – «малинником». Впрочем, и сейчас асоциальных типажей на улице хватало выше крыш. Пока Никита деликатно домогался пышногрудой матроны, какой-то варнак хулигански запустил в него булыжником. Он без труда изловил нарушителя общественного порядка, но бить не стал. По трём причинам. Во-первых, потому, что обещал Координатору быть в командировке образцом толерантности и гуманизма. Во-вторых, хулиган промазал. В-третьих, оказался мужем ощупанной барышни…
После за Никитой увязался прокажённый, и он, спасаясь, бросил коня в бешеный карьер. На всякий случай. Пусть даже в сакральном мире ему была сделана комплексная прививка. А если всё-таки подхватит, то, как утверждал домовой, кикимора Прозерпина, справится с лепрой быстрее, чем с поносом. Как бы там ни было, решил не провоцировать судьбу...
Потом Буривой уже взялся было за плеть, дабы отвадить вороватых нищебродов. Те завели вокруг него своеобразный хоровод, явно стремясь рассеять внимание и под шумок слямзить тощенькую перемётную суму с крупа аргамака позади седла...
Ну, а затем... Затем у Никиты состоялась встреча. Встреча с самой заглавной из букв! Отвлекшись на караван богато украшенных карет, в особенности – на открытое ландо с развязными дамочками-хохотушками, активно зазывавшими его в свою компанию (промеж ног – в отсутствие вакансий на диванах), он далеко не сразу приметил толпу. А ведь толпа – всегда угроза, да ещё какая! Толпа – это бесструктурное скопление индивидов, лишённых ясно осознаваемой общности целей и замыслов, но взаимно связанных сходством эмоционального состояния и общим объектом внимания. Проще говоря, человек в толпе не думает, зато чувствует стократ острее, нежели обычно. Чувствует, в том числе, силу кулаков, агрессивность и право решать насущные вопросы современности без оглядки на Закон и Мораль. Каким же Вопросом искони задавалось русское свободомыслие в лице своих голубоглазых и весьма светловолосых представителей? Безальтернативный вариант: «Кто виноват?»! Ну-ну, и кто же всегда виноват? Известно, кто, – жиды! Варяги, татары с монголами, немцы, поляки, чеченцы, грузины, хохлы… В общем, инородцы/иноверцы/чужестранцы. Именно те, кого перед светлым ликом (оскаленной мордой) толпы олицетворял собою Никита. Эх, ему бы отвернуть… А поздно! И герой наших времён принял самое логичное, на его взгляд, решение – присоединиться к митингующим. Тем паче, что было их – раз, два, и обчёлся: полтора десятка взрослых, большей частью пожилых людей, да примерно столько же малолетних огольцов. Не толпа, а деревенский сход по поводу ежегодного завала посевной и массового падежа единственной бурёнки…
Горе-толпа приняла Никиту в свои «недра» так, что ему даже стало чуточку обидно. Откуда в людях столько безразличия к пришельцу из иных времён, больше того, герою всех этих времён?! Застыли, блин, как истуканы, с шапками долой, тупо слушают бабёнку-замарашку, крестятся на неё, как на святую, да ещё бормочут редкостную чушь: «Наша Андрей Фёдорович! Христа ради юродивая Андрей Фёдорович!»… Бред какой-то! Здесь, пожалуй, и по роже не схлопочешь, коль приспичит надобность…
Никита уже собрался было в путь, про себя дивясь, сколь распространено в граде Петровом имя «Андрей», как вдруг чуть не упал от изумления. Благо, ухватился за каменную стену «грелки» – своего рода беседки, внутри которой по зиме грелись у костра ездоки и прохожие. Боже! Андрей Фёдорович – это ведь сама Ксения Петербуржская!!! Блаженная Ксения Петербуржская, целительница и провидица, Христа ради юродивая, причисленная к лику святых решением Поместного Собора Русской Православной Церкви в 1988 году. Безутешная вдова Андрея Фёдоровича Петрова, придворного певчего в звании полковника, Ксения Григорьевна объявила: «Это я умерла, а муженёк мой жив!», - облачилась в мундир покойного, велела звать себя его именем, раздала добрым людям всё имущество и сделалась бродяжкой-нищенкой. Когда платье мужа истлело, она круглый год, не страдая от морозов, ветра, снега и дождя, носила красную кофту, зелёную юбку и туфли на босу ногу – в точности как сейчас… Ксении предлагали тёплую одежду и деньги, но брала она лишь «царя на коне» – копейки с изображением святого Георгия Победоносца, которые тут же раздавала другим нищим. Она радовалась своей нищете и, приходя куда-нибудь, замечала: «Вся я тут». Петербургские жители любили святую Ксению, чувствуя величие её духа, презревшего земное ради Царствия Небесного. Когда она входила в дом, это считалось добрым предзнаменованием. Матери радовались, если Ксения поцелует их ребенка. Извозчики просили хоть немножко проехать с ними: в такой день выручка была обеспечена. Торговцы на рынках старались дать ей калач или какую-нибудь другую еду, и, если блаженная брала, товар быстро раскупался. Получила Ксения и дар прозорливости. Накануне Рождества 1761 года она говорила обывателям: «Пеките поминальные блины! Завтра вся Россия будет печь блины»… На другой день скончалась императрица Елизавета Петровна!
И тут пред затуманившимся взором Буривого снова побежали буквы: «Ты прав, Ксения и есть. Добрая женщина, душа-человек! Читай молитву во имя её – авось пригодится: нищету Христову возлюбивши, безсмертныя трапезы ныне наслаждаешься, безумием мнимым безумие мира обличивши, смирением крестным силу Божию восприняла еси…
- …Сего ради дар чудодейственныя помощи стяжавшая, - послушно шептал Никита. - Ксения блаженная, моли Христа Бога избавиться нам от всякого зла покаянием. Аминь. С приветом – Чур… Эй, что за «Чур»?! Ах, да, конечно…
Это он, увлёкшись, забыл, что читает не тропарь, а психо-сообщение. Святая в то же время пристально глядела на него. Никита встряхнулся, отыскал в кармане копеечку, приблизился к ней, растолкав народец, низко поклонился и поцеловал руку юродивой – сухую, дряблую, но поразительно чистую, будто нищенская грязь шарахалась от неё, как дьявол от кадила. Не ощутил и смрада, исходящего обычно от лиц БОМЖ. Наоборот, казалось, что блаженная источает вовне себя ароматы всех тридцати с лишним компонентов миро – от росного ладана до фиалки, имбиря и базилика.
Подношения она категорически не приняла.
- Бесовские твои копейки, пришелец! Благо, на добрые дела употребляются… - засим троекратно перекрестила Никиту. - Иди с Богом, завтра тебе суждено победить!
Победить! Победить!!! Никита воспарил на крыльях античной богини победы, тёзки своей Ники, и не услышал заключения провидицы:
- Но суждено тогда же и убитым пасть…
…Ничем особо знаменательным дальнейший путь отмечен не был. Согласно договоренности группа СпецНаз дожидалась командира на заставе «Ближняя Рогатка», у примыкания Лиговки к нынешнему Московскому проспекту, где в 1838 году архитектором Стасовым В.П. будут воздвигнуты Триумфальные ворота в честь победоносного завершения очередной русско-турецкой войны. Контрольно-пропускная служба здесь была организована ещё более наплевательски, чем на Выборгской дороге. Пожилой инвалид в затрапезном халате даже не вышел из сторожевой будки, лишь махнул на прощание рукой – дескать, скатертью дорожка… Правда, Терпигорец признался, что снабдил ветерана перед этим целой четвертью вина. А Никита подумал, что, если выпросить у демонов в честь завтрашней победы самобранку, по возвращении запросто можно открыть ресторан с минимумом обслуги и минимумом же затрат на продукты. Правда, для этого требуется кое-что ещё. Так, мелочь. Пустячок. А именно – выжить. Что, увы, далеко не всегда следует за викторией по умолчанию…
Никакого города вдоль московского тракта не было в помине. Дачи (в значении термина как «имение, поместье, данное в прокорм дворянину главой государства») вплоть до Средней Рогатки располагались весьма густо, далее стали пореже, но значительно крупнее размерами. За два неполных дня Никита, если честно, малость обвыкся в Прошлом и уже не удивлялся первой встречной несуразице.
К тому же чертовски устал.
К тому же получил заверение местночтимой святой в завтрашней победе.
К тому же припомнил: завтра – восьмое мая. Именно в этот день, за час до полуночи по европейскому времени, нацистские руководители подписали Акт о безоговорочной капитуляции Германии. В СССР к тому моменту уже наступило девятое… В такой День нельзя не победить!
К тому же принял сообщение от демона-хранителя: «Можете расслабиться. Путь перед вами чист. Обоз с «чёртовыми яблоками» тронется утром. Старший – коллежский асессор Юрьев. С ним следуют кучер, солдат охраны и приказчик. А также «контролёр» от вражьих сил – гоблин, английский дух вроде нашего уважаемого домового, только гораздо противнее. Хотя, казалось бы, куда уж… Выдаёт себя за индейца, специалиста по разведению картофеля. На ваше счастье, русское гостеприимство не прошло для него даром – спился, как натуральный дикарь… Бочонок с картошкой внутри их тарантаса, под одним из диванов. Поедут на «перекладных», лошадей будут менять в ямских становищах, заночуют, по совету приказчика, близ Тосно. Целую. Чур».
Не отвлекаясь на горячий демонический поцелуй, Никита проанализировал ситуацию с точки зрения командира рейдовой группы СпецНаз, действующей на нейтральной территории. И пришёл к выводу: вроде бы всё путём! Случалось и похуже… Разведка сработала как должно. Предметное взаимодействие с подпольем налицо. Коренное население дружелюбно. Органы власти и силовые структуры индифферентны. Замыслы и действия противника в целом соответствуют оперативному прогнозу. Вражьи силы ничуть не превосходят боевой потенциал спецподразделения, к тому же 20% личного состава морально разложены. Коммуникации под контролем. Район местности, предпочтительный в оперативном отношении, локализован. Материальное обеспечение на уровне. Связь превосходит ожидания. Времени на подготовку акции до чёртиков. Наконец, с нами Бог. В натуре, с кем же Ему быть, коль дело наше правое?! И слава Богу!
Ну, а раз так, Никита решил отдохнуть. Расслабиться, сидя при этом на спине, а не на жо… хм, на коне. Дал указание Терпигорцу без особого фанатизма править к Дальней Рогатке, и там уже, за Пулковскими высотами, визуально поискать деревню для постоя. Именно деревню – дескать, если уж заехал, надо ознакомиться и с подлинно крестьянским бытом. Типа, для мемуаров… И перебрался из седла в кибитку. Гюльнара дремала, ведьмак читал «Санкт-Петербургские ведомости» – русский перевод «Sanct-Peterburgische Zeitung», презентованный давешним бурмистром.
- Интересно? - спросил Никита.
- Ещё как, мсье! К примеру, в соседской Швеции принят закон о свободе печати. Британский политик Уильям Питт пожалован титулом графа и назначен премьер-министром коалиционного правительства вигов и тори…
- Назначили всё-таки… Пожалеют ещё!
Глузд проигнорировал его брюзжание.
- …Лондонский антиквар Джеймс Кристи объявил об открытии до конца года дворца аукционов, который будет называться незамысловато – «Christie’s». Голодные бунты в Тоскане. Испанцы разгромили резиденцию министра финансов, неаполитанца Скилаччи, и требуют от короля выдворить его из страны. В организации беспорядков подозреваются иезуиты…
- Да что там подозревать?! - буркнул Никита. - Конечно же, они! Больше просто некому.
- Хм! - издал удивлённое мычание ведьмак. - Мсье Буривой, вы ориентируетесь в испанских делах?!
- Ориентируюсь ли я в испанских делах? Да как в собственной прихожей, когда среди ночи «до ветру» приспичит!.. Ну-ну, а про Россию что там писано?
- Про Россию… Ага! Ширится расселение немецких колонистов под Саратовом. Польский сейм выступил против уравнения в правах католиков и православных, чего настоятельно требовала Россия. Константинопольское патриаршество при деятельной поддержке русской дипломатии добилось от Турции издания фирманов, подчинивших Печское патриаршество и Охридское архиепископство власти греческого патриарха.
- Да, последнее особенно важно! А как у вас, в благословенной Франции?
Глузд мечтательно поглядел в потолок.
- У нас, в благословенной Франции, тепло. У подножия Монмартра распустились фиалки. Довелось мне как-то… Да! Что же сообщают «Ведомости»? Мсье Луи Антуан де Бугенвиль, исследователь Южной Атлантики, отправился из Марселя в кругосветное путешествие на фрегате «Будёз» и транспортном судне «Этуаль».
- Эк он сразу-то одной задницей – на два стула… Вот видите, мусью, какие в мире совершаются великие дела! А вы, представитель благородного сословия, цвет нации, засели в душной конуре, как старый еврей-меняла, буковку с буковкой сводите.
- Предлагаете мне тоже..?
- Предлагаю вам освежиться. Заодно поглядите, нет ли где окрест распущенных фиалок. На худой конец, распущенных девушек.
Ведьмак брезгливо поморщился.
- Меня они не интересуют!
- Кто бы сомневался?! - насмешливо бросил Никита, давно подозревавший его в сексуальной дезориентации. - Тем не менее, соблаговолите отвалить! Можете, кстати, не утруждать себя тряской ездой на запятках кареты, воспользуйтесь моим конём.
- Весьма признателен, - проворчал Глузд, нехотя распахивая дверь. - Надо же, сколько счастья вдруг…
Никита же был не менее признателен консультанту за уход. Не тот уход, который деятельная забота. Тот, который – на фиг! Потому, что хотел спать. А делать этого при посторонних не любил. Разве что при возлюбленной, когда ни на что большее сил и желания не остаётся…
Любимая по-прежнему дремала, в неге откинувшись на мягкую подушку «сидячего» дивана, и он куртуазно, изысканно вежливо, можно даже сказать, возвышенно её окликнул:
- Эй, ты, слышь?!
- Чего тебе надобно, Ники? - хриплым шёпотом отозвалась Гюльнара.
- Мне надобно трепетных ласк и тому подобного непотребства.
- Ай, отстань! Я устала…
«Слава Богу!» - с облегчением подумал он. А вслух произнёс обличительный спич:
- Начинается! Устала, голова болит, критические дни, дети услышат… Старая песня!
И тут же уснул, категорически перекрыв доступ внутрь своего естества всем ощущениям, в которых, по Ленину, дана была – была бы – ему объективная реальность.
Тряская дорога как извечная реальность Руси.
Скрип осей встречных телег.
Конское ржание.
Ироничная ухмылка Гюльнары как реакция на чей-то молодецкий храп.
Злорадный хохот Терпигорца над горемычным ведьмаком.
Сам Глузд, который, вспомнив, что он ко всем своим сомнительным достоинствам ещё и шевалье – кавалер, рыцарь, конный воин, – надумал-таки «воспользоваться» аргамаком по прямому штатному предназначению.
Шайтан ибн-Самум, не потерпевший над собою нечисти и сбросивший Глузда в зловонную жижу дренажной канавы.
Нецензурная матерщина потерпевшего мсье…
Никита всего этого не воспринимал.
Никита Кузьмич спал.
Никита Кузьмич Буривой, майор запаса ФСБ, заслуженный орденоносец, ветеран подразделения антитеррора, ныне командир рейдовой диверсионно-разведывательной группы, – тупо дрых!
И проснулся лишь тогда, когда возница, тактично постучавшись в оконце, сообщил:
- Дальнюю Рогатку прошли. Подымайся, Кузьмич! Вечереет, а впереди, как ты просил, деревенька.
- Угу, типа, больной, просыпайтесь, пора принимать снотворное… - пробормотал он спросонья.
Однако же послушно встал. Но лишней порцией расположения к Адаму не проникся однозначно…
В белесых майских сумерках сквозь жиденькую полосу придорожных берёз и впрямь проглядывало невеликое селеньице, угнездившееся на маковке пологого холма. Крытые дёрном избушки казались грибами, после дождя несмело выглядывающими из-под паласа опавшей листвы. Через обширную, с полверсты, поскотину к деревне вилась тропка в две размытые талой водой колеи. Очаг цивилизации, хотя и органично сочетался с окружающей средой, выглядел до того удручающе, что Никита моментально пожалел о мазохистском намерении заночевать среди крестьянства. Он, в конце концов, не граф Толстой, не «мужиковствующий» деятель культуры, не этнограф, и задача его группы – вовсе не «хождение в народ»! Однако слово в массы брошено, и за «базар» сей надобно ответить. По меньшей мере, изыскать пристойный, обоснованный, не унижающий достоинство командира ответ на вопрос, почему ходить в означенный «народ» нецелесообразно...
Ответ пришёл к Никите сам собой. Своим пешком, как выражается известный в XXI веке юморист. Банально вышел из лесочка на обочину, прикидываясь древней старушенцией, эдакой бабушкой Ягой в лаптях с онучами, затрёпанной понёве, душегрее и платке под узелок на лбу.
- Здорово ли живёшь, бабуся? - вежливо поинтересовался Никита.
- Слава Богу, здоровенька, - запросто отвечала та.
- Ну, и дай тебе Господь ещё сто лет беспечной жизни!
- И тебе, соколик, не хворать!
Он душевно поблагодарил крестьянку, завершив тем самым обязательный процесс установления психологического контакта с контрагентом по переговорам. И перешёл к делу на манер партизанского лазутчика времён Великой Отечественной войны.
- А что, бабуся, немцы в деревне есть ли?
Терпигорец хмыкнул до того многозначительно, что в упряжке завертелись пристяжные лошади. Старушка же восприняла вопрос как должное и отвечала вполне делово:
- Покамест нетути. Скоро прискачуть целым отрядом, ироды, соли бы им под хвосты!
- Вот как?! - изумился Никита. - И кто такие?
- Партизаны Третьего рейха, - шепнул ему на ухо Адам, демонстрируя неплохое знание истории германского нацизма, - отряд «Вервольф».
Поразительно, что бабка тут же подтвердила его предположение.
- Оборотни, волкодлаки чёртовы! Перед государыней на пузе ползають. Уж такие заиньки, такие паиньки! А как из-под руки её сбегуть, так сюда наезжають – вина обхлестаться, девок наловленных охальничать, песни бесовские горланить... Вскорости шатры разобьють на поскотине – сами увидите...
Что произойдёт на выгоне близ деревеньки «вскорости», интересовало Никиту меньше, чем яйценоскость бегемотов за Полярным кругом. Благодаря старушке он увидел главное – возможность сохранить реноме хозяина своего слова, но при этом человека непоколебимых нравственных устоев, к тому же разумно осторожного.
- Нечего нам делать посреди разгула двуличных нехристей, - заявил он уряднику. - Заночуем, пожалуй, в лесу, на природе, под сенью крон и звёзд, обласканные свежим дуновением весны…
- Хорошо сказано! Писать не пробовал?
Никита отмахнулся.
- Возвратимся – напишусь ещё.
- Ты для начала возвратись... - прошептал в никуда Терпигорец.
А где-то далеко, на Петербургской стороне, за Никиту истово молилась блаженная Ксения Григорьевна (она же Андрей Федорович), Христа ради юродивая нищенка, целительница и провидица...
…Обласканные свежим дуновением весны, бивуак они разбили на полянке близлежащего леса. Для Гюльнары с Никитой поставили невеликий шатёр, Адаму был отведён длинный диван в кибитке, субтильному ведьмаку – коротенький «сидячий». Отоспавшийся в дороге есаул разделил ночь на три вахты, любезно предложил Терпигорцу караулить в первую, до часа, а себе оставил две оставшихся, вплоть до семи утра. Урядник воспринял это как должное, испросил у самобранки пару незамысловатых бутербродов и удалился под прикрытие лесной опушки со стороны деревни, дабы наблюдать за подходами к лагерю с наиболее опасного направления – пустоши, на которой, судя по отдалённому конскому ржанию, хохоту и матерщине, уже разворачивалось некое шоу.
За ужином у костерка ведьмак не задержался – сославшись на усталость, скоро удалился спать. Гюльнара отстранённо, без видимых признаков аппетита, ковыряла вилочкой ризотто с креветками и спаржей, да и Никите, продолжавшему эксперименты с чудо-скатертью, не лез в горло экзотический «плав апхтац дзков» – армянский плов с форелью из озера Севан. Куда больше его привлекал нарастающий шум от деревни.
- Проверю караул, а ты, цветик, доедай, скажи кормилице «спасибо» и готовь постель, - распорядился он. - Вернусь – покемарю до своей смены.
- Мне казалось, ты выспался, - насмешливо проговорила Гюльнара.
- Это намёк на блуд?
- Ну, если кое у кого не болит голова и не критический возраст… Весенний экстаз, чувства бурлят и клокочут, душа требует любви!
- Чувства бурлят и клокочут… Всё правильно, любовь моя, раз душа требует, сольёмся в экстазе. Готовься! Как возвращусь, прочитаю тебе чувственное стихотворение. Если вспомню хоть одно. Хоть даже самое бездарное, что называется, маловысокохудожественное. Хоть, блин, половинку!
- Пошёл ты, солдафон!
- Иду…
Идти пришлось не так уж далеко – пост наблюдения урядник оборудовал в трёхстах шагах от лагеря. Расположившись за кустами, он равнодушно наблюдал, как на пустоши снуют лакеи, растягивая кольями громадные шатры, как ряженый в казаков эскорт сгоняет верховых и упряжных лошадей, как нетерпеливо суетятся в ожидании разгула пресловутые немцы, как распоряжается приготовлениями к действу молодой человек в мундире Конной гвардии. И тут не обошлось без этих вертопрахов! Проверяющий к месту припомнил, что лейб-гвардии Конный полк в эпоху Анны Иоанновны и герцога Бирона комплектовался преимущественно дворянами из остзейских немцев. Правда, те времена давно канули в Лету, но всё-таки…
- The show must go on, - пробормотал он, плюхаясь в молодую травку рядом с Терпигорцем.
- Наше дело – сторона, - резонно заметил часовой.
- И то сказать…
Никита хотел было пожелать ему спокойной службы и с чувством выполненного долга удалиться в объятия любимой женщины, как вдруг закашлялся от струи густого табачного дыма.
- Кхе-кхе! Ты куришь, что ли?!
- А разве нельзя?! Устав, конечно, запрещает это дело на посту, но ведь тут…
- Да нет, ты, пожалуйста, кури! Только вот что за табачок у тебя, Адам Никандрович?
Запах дыма был весьма своеобразным. Что-то в нём ощущалось знакомое. Что-то противное, тяжёлое, вязкое, перенасыщенное ароматом ванили… Что-то уж всяко чуждое екатерининской эпохе!
- Хороший табачок, отборный, - подмигнул Адам. - Фирменный «Captain Black».
И протянул едва распечатанную пачку сигарилл с белым пластиковым мундштуком.
- Твою мать! - не выдержал Никита. - Да ты чокнулся, братан! У самобранки эту хрень выпросил?
- Если бы! Я ж заранее не знал, что нам обломится такое счастье. Пришлось в нашем времени запасаться.
- Оттуда, значит, приволок… Глузд компрометирующих бумажек в Прошлое натащил, ты – сигарет, презервативов.
- А ты?! - вызывающе бросил Терпигорец. - Сам, вон, бабу сюда взял, и ничего.
- Бабу, говоришь? - змеем прошипел, брызжа слюной, Никита. - Она не просто баба. Она внештатный сотрудник Федеральной Службы безопасности России! Она прикомандирована к рейдовой группе специального назначения на равных правах с тобой, со мной и с ведьмаком. Она… Ладно, об этом – после!
После, - решил он, - как вернёмся в двадцать первый век, я тебе, блин, это припомню! Всё припомню: и баб, и курево, и вообще… Пусть даже попаду в реанимацию, но и тебе пару-тройку конечностей переломаю!
- Чтоб к утру ни одного, блин, артефакта из Будущего не было! - ледяным тоном скомандовал Терпигорцу.
Хотел уточнить: «Хоть сожри их, хоть в жопу засунь!» Но сдержался, только в сердцах плюнул и, не оборачиваясь, удалился в лагерь.
До пика белых ночей оставалось несколько недель, и к одиннадцати (для педантов и придир – к двадцати трём) ночная тьма сгустилась окончательно. Гюльнара ждала его на ложе в семейном шатре. На губах её подрагивала влекущая улыбка. Подрагивал и огонёк свечи, озаряя приглушённым светом расчётливо прикрытую одеялом грудь. Вернее, приоткрытую…
- Вспомнил? - спросила она томным голосом.
- Что именно? - не сразу понял Никита, озлобленный, как Гитлер – на большевиков, евреев и цыган.
- Ну, стихотворение…
- Ах, стихотворение! Сейчас, один момент…
Он, расшвыряв одежду, лёг рядом на жёсткую походную постель.
- Ага, вот, из лирического, более того, предельно чувственного:

Я знаю правду! Все прежние правды – прочь!
Не надо людям с людьми на земле бороться!
Смотрите: вечер. Смотрите: ночь.
О чём – поэты, любовники, полководцы?

Уж ветер стелется, уже земля в росе,
Уж скоро звёздная в небе застынет вьюга,
И под землёю скоро уснем мы все,
Кто на земле не давали уснуть друг другу…

Гюльнара поёжилась.
- Бр-р, мороз по коже! Цветаева?
- Кажется…
- М-да, в стиле Марины Ивановны: чувственное – спасу нет! Чувствую, что-то случилось…
Она пристроила голову у Никиты на плече.
- Что случилось, Ники?
- Да так, поговорили…
- Ясно, - вздохнула. - Поспи, мой хороший! Рассказать тебе сказку?
- Спасибо, цветик, но окружающая нас с тобой сказка лично мне уже, честно говоря, надоела до чёртиков. Лучше просто поцелуй меня на сон грядущий.
- В какое место?
- На твоё решение, любовь моя!
Решение Гюльнары было оптимальным – в то самое место. Весьма чувствительное место! Главное – причинное. И по причине той уснул Никита не так скоро, как следовало бы в преддверии Дня Победы…
…Ко всему прочему его буквально час спустя разбудил встревоженный ведьмак.
- Мсье Буривой, поднимайтесь!
- Мон шер ами, а не пошли бы вы..?
- Вставайте, мсье, у нас незваные гости!
Спичка не успела бы догореть, когда Никита – уже в шароварах, сапогах, кружевной рубахе и зипуне нараспашку, – поигрывая кинжалом, сидел у дотлевшего костерка. Удивительнее всего было то, что любимая по скорости сборов отстала максимум на спичечную головку… Ничем чужеродным в лагере не пахло.
- Ну, и где же гости?!
Ведьмак подбоченился.
- Терпение, мсье!
Да Никита и сам уже слышал, как шуршит под чьими-то ногами прошлогодняя листва. Даже определил на слух – подходят трое. И наконец различил отблески факелов за кустами опушки. Гости торопливо приближались в точности с того направления, где засел Терпигорец. Адам – битый волк, и раз пропустил без контакта, значит, скрытно преследует и, случись боестолкновение, неожиданно подключится с тыла. А это хорошо весьма!
Визитёры сразу повели себя бестактно и недружелюбно. Пока двое средних лет лакеев в щегольских, с выпушкой и аксельбантами, ливреях, освещали бивуак, третий, для господского форсу обряженный в казака, скорым шагом направился к Гюльнаре и ткнул чадящим факелом прямо ей в лицо. Та вскрикнула от неожиданности, вскочила с походного табурета и запахнула мантилью. Никита среагировал мгновенно: рубанул клинком по факелу и единым, по инерции, возвратным движением кулака засадил литое «яблоко» рукояти кинжала ряженому в глаз. Тот, издав животный вопль, завалился на спину. Меж тем ведьмак повёл себя как истый шевалье: острие шпажонки его укололо кадык одного лакея, а муляж дуэльного пистолета упёрся в лоб другого. Молодца! Но где же Терпигорец?!
Никита сунул кинжал за голенище, наглухо, до стоячего ворота, застегнул зипун, подошёл к лакеям, ошеломлённым и поникшим.
- Здравствуйте, господа! Прекрасный вечерок, не правда ли?.. Чем обязаны?
Незваные гости затравленно молчали.
- Отвечать!!! - рявкнул он. - Какого дьявола припёрлись? Какого дьявола суёте огонь в лицо знатной путешественнице?! Кто такие?! Чьи холопы?!
Первым откликнулся тот, кого Глузд для острастки тюкнул шпагой:
- У барона Дункеля-младшего в услужении. Поручик фон дер Пален, предводитель здешней немчуры, нас в розыск послали, у них невольница сбежавши.
«Фон дер Пален, - вспоминал Никита, - кажется, Пётр Алексеевич, личность довольно известная, можно сказать, историческая. Из курляндских дворян на русской службе, ныне конногвардеец, в будущем генерал от кавалерии, правитель Рижского наместничества, губернатор Курляндии. При Павле I станет военным комендантом Петербурга и великим канцлером российского филиала Ордена мальтийских рыцарей-госпитальеров. На рубеже веков возглавит сановных заговорщиков и примет личное участие в убийстве императора. Короче, сволочь та ещё! Ну, а что до невольницы»…
- Не видали мы здесь никакой невольницы, - честно признался он. - Можете, вон, в карете поглядеть, в шатре, среди коней пошарьте.
Даже приподнял для убедительности столик – типа, нету и под скатертью…
- Ошиблись мы, похоже, милостивый государь, - пробормотал второй лакей. - Прощеньица просим!
Никита сделал вид, что напряжённо размышляет.
- Прощеньица, говорите… Ладно, мы ж не звери!
Без понятия во французском, он по-английски предложил воинственно настроенному ведьмаку даровать пленным свободу:
- Sir, let’s give the liberty to our captives, please!
- Pas de problème, monsieur! - согласием ответил тот на «родном» языке, после чего вложил клинок в ножны, а пистолет сунул за пояс.
- Сожалею, господа, но помочь, увы, не в силах, - Никита развёл руки, - так что не смею вас задерживать… Да, вот ещё что!
Он протянул «немецким прихвостням» три монеты рублёвого достоинства.
- Это вам за усердие! Ну, и чтобы больше нас не беспокоили.
Когда лакеи вместе с подвывающим от боли и обиды псевдо-казаком откланялись, Глузд упрекнул Никиту в расточительности.
- Больно щедры вы, мсье Буривой. Это, во-первых, может вызвать подозрения, а во-вторых, разлагающе действует на подлый люд. Возомнят ведь о себе сверх меры, обнаглеют!
- Да ладно! - отмахнулся тот, понимая, что и впрямь, наверное, перегибает палку. - Лично вас, мсье, от лица службы искренне благодарю за бдительность и отвагу в сложной ситуации. Ну, а лично меня сейчас больше заботит состояние караульной службы… - он оглядел поляну по периметру. - Где наш недреманный страж?! Схожу, пожалуй, ещё раз проверю пост…
- Не стоит никуда ходить, - остановил его ведьмак и повёл зелёными даже во тьме глазами на кибитку.
- Чего?! - утробно рявкнул Никита.
Его пребольно укололо подозрение: пропавшая невольница, любвеобильный пришелец… Этого ещё не хватало!
- Увы, мсье, такова грешная природа человека, - косвенно подтвердил его предощущения Глузд.
- Я ему сейчас эту природу с корнем выдерну!
Бог весть, что удержало Буривого от немедленной расправы несколько секунд спустя. Помимо чувства долга перед Родиной, воинской дисциплины и толерантности к братьям по оружию, действенным тормозом стали пальчики Гюльнары, стиснувшие локоть крепче захвата-манипулятора спецмашины МЧС, предназначенной для разбора завалов. Впрочем, не исключено, что она своим жестом давала понять – это предел терпения. Убей негодяя на месте!
Как бы то ни было, Никита сдержал порыв, лишь приглушённо зарычал:
- Отставить! Прекратить! Всем немедленно одеться! Господин урядник, ожидаете меня снаружи!
Терпигорец, до того красовавшийся торсом атланта в одних шароварах, да и то полуспущенных, не говоря ни слова, уколол его ненавидящим взглядом, подхватил в охапку разбросанное шмотьё и был таков.
- Натягивайте для себя отдельную палатку, - проводил его благим напутствием Никита.
А сам подошёл к дрожащей на диване насмерть перепуганной девчонке лет двадцати, не более, прятавшей обнажённое тело под клетчатым шотландским пледом. Попутно заметил – хороша! Огромные горящие глаза. В меру вздёрнутый носик. Метровая коса русых волос толщиной с доброго удава. Губы – налитые вишни. Чёткие брови вразлёт. Русская красавица! Наверняка та самая беглянка…
- Здравствуйте, милостивая государыня! - проговорил Никита, безуспешно пока силясь унять гнев. - Если не возражаете, позволю себе представиться: Войска Донского есаул Буривой, по имени Никита, сын Кузьмы, - затем кивнул за спину. - Невеста моя Гюльнара, дочь татарского мурзы Рената Хабибуллина. Очередь за вами, посему – с кем имею честь?
- Я… я… - начала было девушка.
Но вдруг забилась в судорогах и зарыдала так, что, казалось, ещё миг, и от хрупкого естества её на постели останется только лужа слёз.
- Цветик, воды! - не оборачиваясь, бросил через плечо Никита, сел на краешек дивана и чуть слышно прошептал. - Успокойся, дева юная! Всё позади. Никто тебя здесь не обидит, - при этом указал на дверь. - Мой человек не успел? Ну, в смысле – обидеть…
Та, всё ещё рыдая, отрицательно мотнула головой.
- Не успел, значит… Его счастье!
Гюльнара как практический психолог оказалась на высоте положения – доставила не только воду, но и два бокала с вином, а также стакан горилки для супруга.
- Всё, дорогая гостьюшка, хорош глазами моросить! - распорядился Никита. - Пей и рассказывай!
В принципе, человек опытный, много в жизни повидавший, ситуацию он уже просчитал: наивная мещаночка подалась в услужение к барину, а тот истребовал помощи не только по хозяйству, но и в личной жизни, да, видимо, переусердствовал… В общем-то, банальность. Сколько их, таких вот дурочек, даже в третьем тысячелетии надеются покорить столичную богему, а после рвут на себе волосы, – не счесть!
Меж тем признание беглянки оказалось куда жёстче и страшнее – Марию, дочь небогатого купчишки из Торжка, приказавшего долго жить по зиме, круглую с той поры сироту, третьего дня прямо на улице схватила челядь барона фон Палена…
Гюльнара властным жестом прервала её повествование.
- Дорогой, выйди, пожалуйста, я тут сама разберусь.
Да кто бы возражал?! Никита опрокинул в себя водку, демонстративно по-простонародному занюхал рукавом и вышел из кибитки в ночь. Терпигорцу лишь пригрозил кулаком и рыкнул:
- Не сметь!
Следующие полчаса казаки и ведьмак, не перемолвившись единым словом, просидели у костерка на поваленных бурей лесинах. Мсье Глуз де Рюблар, пользуясь безветрием, установил на стол подсвечник и что-то чёркал в затянутом кожей талмуде, часто обмакивая перо в чернильницу богемского стекла, якобы полученную в дар от господина Леонтьева, а скорее всего – попросту украденную в гостевом апартаменте. Буривой и Терпигорец молча таращились на язычки пламени, синхронными движениями очищая яблоки и методично отправляя дольки в рот прямо с боевых клинков. Первый орудовал кинжалом от непревзойдённого мастера Таилова из дагестанского аула Кубачи, второй – засапожным ножом диверсанта Camillus SAF с чернёным хромованадиевым лезвием двусторонней заточки и рукоятью из углепластика, замаскированной под деревянную. Казалось, достаточно искры от прогоревшей головешки, и накопившаяся между ними напряжённость полыхнёт яростной схваткой. Ну, а искусством ножевого боя оба владели близко к совершенству: и метанием, и линейной тактикой, и амплитудной – с моментальной переменой вектора и уровней атаки, – и круговым «торнадо», действуя как прямым хватом оружия, так и обратным…
И вот наконец появилась Гюльнара с беглянкой. Никита сразу даже не признал Марию – из симпатичной замарашки она преобразилась в светскую даму, прекрасную, гордую и недоступную. Благо, формами походила на Гюльнару как сестра-близняшка, потому платье с весьма откровенным декольте и салоп новомодного кроя пришлись ей совершенно впору.
Адам пробормотал:
- Эвон как она скоро из грязи – да в князи! Бежала-то в одной рубашонке изодранной. Видать, трахали её во все отверстия…
Никите же снова захотелось от плеча врезать ему по морде. А ещё захотелось, чтобы спасённая оказалась девственницей. Хотя, по совести сказать, какое его собачье дело?!
Между тем к делу перешла Гюльнара.
- Господа, прошу минуточку внимания! Предлагаю соломоново решение. Переночует Мария в нашем бивуаке. Утром дадим ей одну из лошадей и с письмом отправим под опеку господина Леонтьева. Мы по-женски обо всём уже переговорили, Маша согласна. Решение за вами. В частности, за вами, господин есаул!
Несколько секунд Никита размышлял.
А что, вполне разумно!
Альтернатива – прогнать взашей – не сулит деве ровным счётом ничего хорошего…
Вторая альтернатива (пусть даже это противно самому понятию «альтернатива») – возвратить оборотню фон дер Палену. Хорошего ещё меньше…
Наконец, третья – умертвить. Вовсе уж дрянь дело, да и запрещено вышестоящим руководством во избежание надуманного заворота причинно-следственных кишок…
Короче…
- Быть по сему! - твёрдо заявил Никита и для убедительности треснул навершием кинжала по бревну.
Гюльнара торжествующе улыбнулась, Адам поморщился, ведьмак изначально делал вид, что тема Марии его не касается ни коим образом. Сама же она пала на колени и завыла:
- О, слава Тебе, Господи! О, спасибо вам, добрые люди! О, как же…
- Будет тебе голосить! - осадил её Никита и сторожко огляделся. - Ещё розыскников привадишь… Уточняю по поводу Марии: ей в одиночку следовать верхом до места назначения считаю делом хлопотным и опасным, потому нецелесообразным. Как отпоют все мыслимые петухи, а гуляки улягутся, я самолично отвезу её в ближайший кабачок и найму там извозчика до имения господ Леонтьевых. А сейчас всем спать! Я – на шухере…
…Прежде чем заступить «на шухер», он отвёл в сторону ведьмака и негромко спросил:
- Мсье де Рюблар, почему сразу не сообщили о непристойном поведении члена группы?
Тот с ответом чуть промедлил.
- Почему не сообщил? Знаете ли, мсье Буривой, ваш упрёк де-юре справедлив, но…
- Никаких «но»! - рубанул Никита. - Командиру лучше знать, что справедливо безо всяких оговорок, а что даётся на откуп нижним чинам.
- Да-да, мсье, признаю – виноват, - покаялся ведьмак. - Информировать вас, конечно, мог, да только посчитал бестактным совать нос в людские дела, потому что человек я лишь наполовину, а по должности – всего-навсего консультант. В своё оправдание могу заверить, что подспудно держал ситуацию под контролем и никогда не допустил бы сексуального насилия как оконченного преступления, обязательно вмешался бы.
- Похвально, юноша, весьма похвально! А на стадии приготовления злодейства можно поглазеть со стороны. Весьма увлекательно, не так ли?
- Поглазеть – да, наверняка увлекательно. Жаль, информация, не доступная взору, поступает к нам, ведьмакам, отнюдь не в виде красочных образов, а… как бы вам понятнее объяснить? Ну, скажем…
- Не стоит, мсье, - Никита отмахнулся. - Это всего лишь неуклюжая попытка пошутить. А вот за инициативу и отвагу в бою поблагодарил я вас вполне серьёзно. Не ожидал от консультанта, ей же Бог, не ожидал! Как возвратимся, представлю вас к государственной награде и повышению в должности…
- …до верховой лошади, как прежде обещали, - невесело усмехнулся Глузд. - Только для начала надо бы вернуться.
- А что, есть сомнения?!
«Дослушал бы юродивую до конца, так возникли бы и у тебя», - подумал ведьмак. Но промолчал. Потому что, как известно, был тактичным бесом и предпочитал не вмешиваться в людские дела…
Что людские, что бесовские, что уголовные дела на текущую ночь были окончены производством, и Никита отправил Глузда на заслуженный отдых. Но тут колом встал вопрос: а где, собственно, ведьмаку отправлять эту естественную надобность?
- Устраивайся в нашей палатке, - вопреки обыкновению проявила к нему благосклонность Гюльнара.
Глузд был, казалось, слегка ошарашен. Обычно своенравное дитя Востока относилось к нему без приязни, точно к престарелому коту, доставшемуся в наследство, – проку никакого, помимо линялой шерсти, однако из уважения к покойной бабушке не усыпишь…
- А как же вы, мадам? Неужто не побрезгуете обществом француза-лягушатника?!
- Ага, «валетом» ляжем, чтоб удобнее было по-французски… только не надумай глупостей – всего лишь беседовать. Шучу! Полезай и спи, а я тут с Никитой Кузьмичом постою, как он изволил выразиться, на шухере…
«Постой» как положение их тел в пространстве, ориентированное головами в зенит, Никита не одобрил. Предложил Гюльнаре сесть под дубом, а сам прилёг, используя бедро её в качестве подушки. Походная жена долго молчала, а когда решилась заговорить, сказала именно то, чего суженый-ряженый и ожидал:
- Гад всё-таки этот Адам!
- Только заметила?
- Нет, заметила давно. А сейчас чувствую кое-что ещё: он замыслил недоброе…
Никита похолодел, резко поднялся и ухватил её за ледяную кисть.
- Что за «недоброе»?! Говори!
- Успокойся, Ники! И не кричи, а то всех разбудишь, - рассудительно заметила Гюльнара. - «Недоброе» же… Я не знаю. Ничего конкретного не вижу, просто чувствую… А вот что – вернее, кого – вижу в деталях, так это Марию. Увидела тотчас, как вошла в кибитку. Вижу сейчас. Видела прошлой ночью, когда гадала Ерофею Леонтьевичу…
- И что она..?!
- Она – именно она! – станет верной женой и умелой помощницей будущего действительного статского советника Леонтьева. Родит четверых прекрасных сыновей. И жить им в ладу и любви до самой его гибели…
- Бог же мой! - приглушённо простонал Никита и ткнулся взмокшим лбом в колени ясновидящей.
И чудом подавил в глубинах естества истошный вопль: «Я боюсь тебя! Люблю, обожаю, но как же боюсь!!!» А любимая не нуждалась в словах. Взъерошив отпущенный под легенду прикрытия чуб его, проговорила мягко и тепло:
- Не бойся, мой хороший! Я никому не желаю зла. Пусть все люди будут по-своему счастливы – мы с тобой, Машенька с Ерофеем Леонтьевичем, инвалид на Ближней Рогатке, фон Пален, да тот же Адам, - и неслышно уточнила. - Если будет прилично себя вести…
Они надолго замолчали. Есаул при этом размышлял, насколько оказался прав сутки назад – их появление здесь, в екатерининской эпохе, явно предопределено, явно прописано на скрижалях Истории. В противном случае Мария и Ерофей Леонтьевич никогда бы не встретились. От них, пришельцев из Грядущего, тянутся ввысь по континууму Времени определённые причинно-следственные связи. И что бы они здесь ни вытворили, ничего трагического со Вселенной не случится. И… И чуть было не уснул «на часах» – вернее, у Гюльнары на коленях.
Как вдруг она задала вопрос вроде бы совсем не в тему:
- Как ты думаешь, Ники, сколько ещё существует миров, помимо нашего и сакрального? И как возможно без проблем прыгать туда-сюда-обратно? В голове не укладывается!
Ох, как же вовремя спросила! Отряхнув недопустимый в карауле сон, Никита усмехнулся.
- Не укладывается, говоришь? Сейчас поправим…
С некоторых пор он доподлинно знал, «как возможно без проблем» увеличить объём черепной коробки – шишкой! Но предлагать любимой женщине такое, разумеется, не стал.
- …Разложим мироздание по полочкам. Ужо пофилософствуем! За полночь – лучшее для этого время… А миров, цветик, на мой незамутнённый взгляд, существует великое множество. Каждый из них – тонкий лист бумаги, на котором мы с тобой малюсенькие точки. А Вселенная – скоросшиватель… Теперь представь, что тебе позарез нужно попасть, скажем, в созвездие Гончих Псов. Для этого не обязательно разгрызать толщу бумаги, затрачивая прорву энергии, либо топать вдоль плоскости каждого листа, расходуя время. Достаточно извлечь из вселенского скоросшивателя листики нашего мира и конкретного Пса, твою точку наложить на точку под Его хвостом, вот и весь прыжок «туда-сюда-обратно»!
- А кто, по-твоему, управляет Механизмом и Процессом? - без тени иронии спросила Гюльнара.
- Управляет, по-моему, Господь Бог, а непосредственно за «рычагами» сидят наши сакральные друзья – демоны.
- Хм, интересно! А как со Временем?
В ответ Никита отмахнулся столь пренебрежительно, будто речь шла о визите на рынок за картошкой (мать её!).
- Ещё проще! Время суть континуум, то бишь непрерывная прямая линия, от Начала к Концу. Лист нашего мира перегибается вдвое, твоя точка совмещается с искомой, и – здравствуйте, бурмистр Леонтьев!
- Занятная гипотеза, - оценила его Откровение подруга. - Сам придумал?
- Сквозняком навеяло, - отшутился Никита.
Навеял ему это дело как-то под хмельком один из сакральных наставников, плешивый демон Философский. Причём – наедине. Потому можно было и соврать в гордыне, дескать, сам пришёл – своим пешком! – прямо к высокой Истине. Да разве ж ясновидящую можно обмануть?! Лучше, наверное, даже не пробовать, ибо люди не зря говорят: маленькая ложь порождает большое недоверие…
- Фигня всё это, золотко моё! С гранатовым вкраплением… Живы, здоровы, и ладушки, а что до мироустройства, пускай о нём думают те, у кого черепушки пообъёмистее.
- А мы чем займёмся, чтобы время скоротать? - томным голосом поинтересовалась Гюльнара.
- Хороший вопрос! Чем обычно занимаются любящие друг друга люди наедине, да ещё романтической ночью под звёздами?
- Ну, и чем же?
- Выпивают и закусывают, - авторитетно пояснил герой-любовник.
- Да ладно! Повтори, я запишу.
- В другой раз!
Он извернулся питоном, крепко обнял подругу, повалил на спину.
- Так удобнее выпивать? - прохрипела полузадушенная Гюльнара.
- Не дерзи, порочное дитя Востока! Поцелуй меня…
- …в щёчку?
- Да хоть бы и в щёчку, раз на большее фантазии недостаёт, - вынуждённо дал согласие Никита.
А в это самое время посреди чащоб на правом берегу Невы молилась Ксения блаженная: «Господи, даруй ему жизнь и прости за то, что во имя Добра сунул буйну голову в тугую петлю нечестивой языческой скверны! Он – рыцарь, странствующий по мирам и временам. Кто ещё, если не он?! Аминь»…


Жизнь ни на грош,
Как кувшин расколотый,
Барин, не трожь –
Что моё, то золото!
С петлей тугой
Давно повенчан я.
Ласковый мой,
Мне терять нечего!
Вспыхнул костёр,
Пламя лижет сумерки…
Нож мой остёр,
Да пока не умер я!




Ничего личного, Кузьмич!


«Да что стреляться, право же, мсье д’Антес?! - воскликнул Пушкин. - Давайте лучше по-простонародному – на кулачках!»
Хоронили поэта в закрытом гробу...


Когда в деревеньке умолк последний петух, а перепившийся немецкий лагерь сделался безжизненным, как городище доисторических арийцев, Никита взялся седлать аргамака ибн-Самума и заводную лошадь для Марии. Что характерно, Терпигорец помогал ему. Что удивительно, извинился на прощание перед беглянкой. Что было ожидаемо, с Никитой не перемолвился словечком.
Да и тот, по совести сказать, вовсе не жаждал общения. А вот с кем перед отъездом пообщался, так это с Глуздом.
- Мсье, - заговорщицки прошептал ему на ухо, - у меня к вам убедительная просьба. Я уеду, и если Адам надумает какое беззаконие, в особенности «по-женски», то надежда на вас одного. Вы уж будьте любезны вмешаться.
При этом заспанный ведьмак вдруг превратился в олицетворение поруганной невинности.
- Мон шер ами, в другой раз я бы счёл, что вы пытаетесь меня оскорбить. Я хоть и липовый, но всё же дворянин. Езжайте с миром, безопасность вашей достойной супруги гарантирована шляхетской честью!
- Спасибо, мсье! Премного на вас надеюсь…
В том, что надежда на полубеса как защитника далеко не беспочвенна, Буривой знал по собственному опыту – горькому опыту с раскалённой добела рукоятью пистолета. Такую встречу не забудешь! И больно было, и «развёл на бабки» он тогда Никиту как мальчишку. Стыдно, ей-богу, поныне! Оттого-то есаул до сего дня инстинктивно сторонился ведьмака, ощущал себя в его присутствии неловко. Да что там изощряться в словоблудии, дескать, «неловко»?! Неловко плюхаешься голым задом мимо стульчака. Неловко в танце задеваешь туфельку партнёрши. Неловко просыпаешь соль на торт. Неловко наступаешь в лужу посреди пустыни Калахари… Ну, а неловкость после ролевой игры с лукавым ведьмаком – всё-таки не то слово. Никита ощущал себя набитым дураком! Зато нынешним утром вдруг почувствовал к зеленоглазому мошеннику искреннюю симпатию. И это было хорошо весьма! Это радовало, потому что день им предстоял решающий…
Не разочаровало Никитушку и то, как сладилось дело с Марией. Он изначально рассчитывал добраться до ближайшего трактира и поискать там свободного возницу. Однако первый же встречный ямщик – слава Богу, порожний! – выразил готовность отвезти Машу хоть в Швецию, хоть во Францию, хоть в Гондурас (если бы знал, что таковой существует как данность). Понятное дело – золотой червонец на дороге не валяется!
Перед отъездом пылко обняв спасителя, Мария прошептала:
- Боязно мне как-то, Никита Кузьмич! Может, я с вами останусь? Вы не подумайте, захребетницей не стану!
Буривой вздохнул.
- Не станешь, пожалуй… Но и не останешься! Поверь мне, девочка, ты едешь к собственному счастью. Так предначертано Судьбой.
- Кто может знать, что ему суждено?! - резонно возразила та.
- Ты не можешь. А вот я – да! – могу. Во всяком случае, что суждено тебе…
- Вы – Бог? - вдруг спросила девушка без малейшей иронии.
- Время покажет… - в том же тоне отвечал Никита. - А пока вот тебе от нас с невестой подарок на долгую память!
Он вручил Маше изящный, крытый бархатом ларец с деньгами и драгоценностями, отобранными Гюльнарой из своего дорожного запаса.
- Что это, Никита Кузьмич?!
- Твоё приданое.
- ?!!...
- Твоё приданое, - твёрдо повторил Никита. - Там же письмо моему другу Ерофею Леонтьеву. На словах передашь ему, чтобы, во-первых, верил – он поймёт, во что и чему именно, – а во-вторых, сколько жить будет, остерегался огня… За сим прощай!
Девушка снова кинулась благодетелю на грудь, орошая зипун горючими слезами.
- Прощайте, дорогой Никита Кузьмич! Как мне после найти вас с Гюльнарой Ренатовной?
Он горестно вздохнул.
- Никак, девочка моя, никак. У тебя не получится при всём желании. Но вполне может статься, мы сами навестим тебя. Навестим вас! Если будет на то указание Свыше…
Подчеркнув «Свыше», Никита в данном случае имел в виду не столько Господа Бога, сколько господина Шевелёва в ипостаси Координатора. И подумал грешным делом: а ведь чем, как говорится, чёрт – он же Василий Викторович – не шутит?! Может, в натуре, встретимся ещё? Как возвратимся к родным пенатам, надо будет изучить историю дома Леонтьевых. Если таковая существует. И, конечно, если возвратимся…
С другой стороны, что нам может помешать вернуться? Победитель получает всё! В том числе – право устанавливать оккупационный режим с максимальным уровнем удобства для своей горячо любимой персоны. Что же до собственно победы, то она близка. Её напророчила сама Ксения Петербуржская! А это вам, поди, не какая-нибудь аферистка и не сумасшедшая кликуша вроде мадемуазель Кассандры, дочери троянского царя Приама и жены его Гекубы. Это – о-го-го! Так что… Виктория! Виват, победа, виват!..

…Виват, Шуша, Файзабад!
Виват, Киев, Минск, Ленинград!
Виват, Кандагар и Герат!

Виват всем, кто выжил в бою!
Виват – кто остался в строю!
И низкий поклон до земли
За то, что вы мир сберегли…

И тут в голове размечтавшегося триумфатора зазвучал голос демона-хранителя, причём в откровенно издевательской тональности.
- Слава победителю мирового Зла генералиссимусу Буривому! Ура, товарищи!
- Ура!!! - мысленно подхватил Никита. - Здравствуй, дружище!
- Сам ты здравствуй! Прими утреннюю сводку наружного наблюдения: противник силами четверых людей, одного нечестивого демона и трёх лошадей, одна из коих – под седлом, а оставшиеся вяло тянут карету посредством двуконной запряжки, в настоящий момент форсирует Неву по наплавному мосту близ Адмиралтейской верфи. План похода и маршрут без изменений. Настроение личного состава приподнятое, бдительность на нулевой отметке, дисциплина оставляет желать много лучшего. В частности, гоблин, пользуясь мягкостью характера и бесконтрольностью коллежского асессора Юрьева, предложил приказчику «чисто по пятьдесят, чтоб привести себя в порядок», и ныне оба пребывают в состоянии прострации. При сохраняющейся скорости движения обоз проследует мимо вас не ранее шестнадцати часов местного времени. Вывод: есть смысл расслабиться. Рекомендация: не загорать!
- Это почему же?! - возмутился Никита.
- Потому, что воздействие солнечного ультрафиолета обязательно вызовет перенасыщение эпителиального слоя кожи пигментом меланином, а значит, приведёт к потемнению тела известного дурня. Угадаешь, как его зовут? С одной попытки... И пусть этот дурень, пока шагает в лагерь, подумает, как его персону – чудно загоревшую за одну ночь – примут родные и близкие в двадцать первом веке.
- Скажу, переночевал в солярии… Спасибо, рекомендация принята! Как нам визуально идентифицировать обоз противника?
- Легко! По пристяжной лошадке – тёмно-коричневой, с яркими рыжими пятнами и абсолютно седой гривой.
С некоторых пор Никитушка неплохо разбирался в мастях лошадей.
- Сивка-бурка, да ещё каурка, - пробормотал он вслух.
- Вот-вот! Подобного ублюдка ни с каким другим не перепутаешь… Ладно, до связи, человек в отставке!
Подменить картошку Буривой замыслил в яме у Тосно. Не в той яме, что забита нечистотами. В том яме, который набит ямщиками… Логично было выехать туда заранее, оценить обстановку, разработать несколько детальных планов операции, однако… Однако ему было тупо лень! И тупо же клонило в сон после ночи на боевом посту, исполненной нарушениями Устава гарнизонной и караульной службы – поцелуями любимой. С продолжением… И потом, чего ради совершать лишние телодвижения, коль победа и так гарантирована?!
Короче говоря, Никита решил отследить обоз, пропустить, что называется, без досмотра и следовать за ним на удалении. Оторваться от птицы-тройки две усталых лошади противника не имели ни единого шанса. Ну, а в Тосно уже действовать по ситуации…
- Внимание, товарищи мои! - скомандовал он по прибытии в лагерь. - Подготовительная часть рейда позади, мы вышли в район, тактически выгодный для решающего этапа специальной операции «Чёртово яблоко». Непосредственно здесь, в этом лесу близ дороги имперского значения Петербург-Новгород-Тверь-Москва, нам предстоит отследить неприятельский обоз на марше.
- И каким образом мы его отличим? - бросил вроде бы в никуда Терпигорец.
Пси-связь с группой поддержки и обеспечения наверняка оставалась для него тайной за семью печатями. Никита раскрывать свою осведомлённость не собирался и «перевёл стрелку» на консультанта.
- Идентифицирует противника товарищ де Рюблар. На то он и ведьмак, чтобы знать всё на свете.
- Сколько же нам здесь куковать, дожидаясь этого, хм, противника?!
- Думаю, максимум до вечера.
- Откуда информация?!
- Информация, товарищ Терпигорец, почёрпнута Координатором из анналов истории Отечества. Там чётко прописано, кто когда убыл, кто куда прибыл…
- Убедительно, - признал Адам, по-прежнему глядевший мимо командира и не обращавшийся к нему впрямую.
- Рад был угодить! В этой связи, товарищ Терпигорец, прямо сейчас вы с товарищем де Рюбларом выдвигаетесь на опушку, оборудуете стационарный пост и ведёте наблюдение за гужевым транспортом, следующим в сторону Москвы. В контакт с лицами, обеспечивающими трафик зелья, равно как и с посторонними, не вступать! О прохождении обоза немедля доложить и быть готовыми к скрытному преследованию. Обед получите сухим пайком у товарища самобранки. Старший дозора – товарищ Терпигорец. Я нахожусь в базовом лагере, товарищ Хабибуллина – со мной. Вопросы?
- Никак нет, товарищ командир! - ответил за всех ведьмак.
Пока Адам запасался провизией, Никита шепнул бесу:
- Фигурантов нашего дела отличите по…
- Нет необходимости, мсье, - перебил его Глузд, - я в курсе ваших переговоров с товарищем Чуркиным. Лучше скажите вот о чём: моя задача как разведчика несколько шире озвученной вами, не так ли?
- Именно так. Будете присматривать за товарищем Терпигорцем – брянский волк ему товарищ! Если что, нейтрализуйте.
- Замочить?
- Товарищ мсье, что за мысли, что за выражения?! - возмутился Никита. - Мы с вами солдаты, а не убийцы-мокрушники!
В то же время подумал: «Интересное предложение! На досуге, пожалуй, рассмотрим»…
…На досуг парочка оставшихся товарищей устроилась в тени опушки. Гюльнара откинулась спиной на раздвоенную березку, смягчив дерево – хотя и светлое, доброе к человеку, но всё-таки жёсткое – свёрнутым в скатку архалуком есаула. Сам он растянулся на шотландском пледе, снова, как и ночью, используя бедро любимой в качестве подушки. И стало им обоим хорошо весьма!
- Хорошо! - прошептал Никита, блаженствуя, как разговевшийся постник. - Жаль только, ненадолго…
- А что такое?! - обеспокоенно спросила Гюльнара.
- Да то такое, цветик мой гранатовый, что сегодня мы завершаем операцию «Чёртово яблоко» и, следовательно, возвращаемся на круги своя – в эпоху войн, перенаселения, непреходящих кризисов, загрязнения окружающей среды, стремительного истощения природных ресурсов и глобального изменения климата планеты Земля.
- Умеешь ты, Ники, заразить оптимизмом!
С минуту они помолчали. Никита уже начал было засыпать, когда любимая проговорила:
- Да, ты прав: очень жаль! Мне наше приключение понравилось.
Отреагировал он с опозданием, потому что после паузы не сразу разобрался, что имеется в виду.
- Ну, ещё бы не понравиться! И бессрочный отпуск на полном государственном обеспечении, и любимый человек всегда под боком…
- В ногах валяется, - уточнила Гюльнара.
- Пусть даже так. Но вот вопрос: какая из двух прелестей нравится тебе больше?
Будучи абсолютно уверен в ответе, Никита не стал дожидаться, пока высоченное чувство к нему, любимому, воплотится в слова, и уснул, разнежившись в мягонькой перине самодовольства. И не почувствовал, как его снисходительно чмокнули в лоб. И, уж тем паче, не разобрал, что при этом сказали:
- Иметь любимого в ногах, конечно же, неплохо, но…
Но, сколько бы ни пребывал в неведении наш герой, время «золотого века империи Российской» шло в своеобычном ритме, и незадолго до шестнадцати ноль-ноль его растолкал Терпигорец.
- Подъём! Мы на траверзе обоза.
- На траверзе… - повторил Никита, тряся спросонья головой.
- На траверзе – значит, на линии, направленной на движущийся объект и составляющей прямой угол с его курсом, - снисходительно пояснил Адам.
- Спасибо, буду знать.
- Не за что. А вот я хотел бы знать, что помешало командиру заранее свернуть лагерь и тем сократить время выхода.
Всё ещё лежа, Никита широко зевнул.
- Помешала природная лень, помноженная на усталость после караула. Впрочем, признаю свой «косяк».
И после секундного размышления протянул Адаму руку. Тот внимательно поглядел ему в глаза, сардонически ухмыльнулся и подал свою, помогая встать. С одной стороны, ни к чему не обязывающая любезность, а вот с другой – нечто куда большее! Ладони их так или иначе слились в рукопожатии, которое во все времена свидетельствовало если не о мире на века, то о перемирии – уж всяко…
Разбудив товарища Хабибуллину, который/которая чувственной ночью затраха… хм, умаялся/умаялась не меньше своего партнёра по несению службы, они быстро собрали пожитки, запрягли лошадей и, подхватив на запятки экипажа ведьмака, очень скоро нагнали транспорт с «чёртовыми яблоками». За треть версты до неприятельской «кормы» Никита стал придерживать аргамака, постепенно уравнял скорость хода обеих групп и всю дорогу до Тосно исподлобья наблюдал, как трясётся кучер на ухабах, а верховой господин Юрьев читает книгу, покачиваясь в такт размеренному шагу коня…
От скуки он вспоминал инструктаж специалиста по транспортной инфраструктуре демона Плечевого касательно истории Тосно. Ничем особенным не примечательная деревенька эта с допотопных времён входила в состав Водской пятины Новгородской феодальной республики. Документально впервые зафиксирована в писцовой книге под 1500 годом как «Тосна Матуево на реце на Тосной с проживающими в ней двумя хозяинами Бориско и Мартынко Матюковыми». Пётр Великий переселил туда пару десятков семейств из центральных областей Руси и повелел основать узел коммуникаций. Так возникли Тосненский ям и ямская слобода при нём. Всё местное население было занято либо извозом как таковым, либо сопутствующей деятельностью: почтой, содержанием и ремонтом дорог, обслуживанием путников, заготовкой кормов, уходом за лошадьми и транспортными средствами, поддержанием правопорядка.
Единственной достопримечательностью слободы считался храм Казанской Божьей Матери, возведённый, опять же, при Петре I, однако на Буривого куда большее впечатление сразу произвёл именно ям, или, в недалёком будущем (с 1782 года), почтовый стан. Ямская изба выглядела хотя и громадной размерами, но именно что избой. Зато притулившаяся к ней новёхонькая белокаменная гостиница в два этажа под черепичной крышей мансардного типа вполне тянула на господский дом класса «элит». Архитектурный ансамбль, в котором на удивление органично сочетались старина избы и модерн гостиницы, ничуть не портили каретные сараи, амбары для транзитных грузов, мастерские и конюшни. Напротив собственно яма, по правую сторону дороги, в виде буквы «П» располагались большущий трактир (как «перекладина» буквы), склады и прочие хозяйственные строения – «ножки».
Никита по прибытии на всякий случай лично убедился в том, что медицинский обоз распряжён, карета загнана в сарай к себе подобным, лошади – по крайней мере, приметный ублюдок Сивка-Бурка – разведены в стойла, люди же с чувством выполненного на сегодня долга отправились в кабак, а значит, трафик зелья до утра приостановлен. Облегчённо вздохнув, он приступил к моделированию предстоящей операции. Сегодняшней операции! Которая кровь из носу должна быть завершена до полуночи, то есть до исхода того дня, на который ему предначертана Победа. Пусть даже минута первого, в рамках мироощущения вменяемого человека, всё ещё сегодняшняя ночь, таковая она лишь де-факто, а де-юре – уже Завтра. Чем же может обернуться для спецназовцев новый день, то лишь Бог весть… В натуре, где они, а где, блин, Завтра?!
Место, где будет произведена подмена груза, Никита локализовал в уме без долгих творческих раздумий и при этом однозначно – каретный бокс. Жирный «плюс» в графе «доставка» состоял в том, что пришельцам удалось поместить свою кибитку борт о борт с тарантасом неприятеля. «Минус» – внутри означенного тарантаса что-то колобродило! Вернее, колобродил кто-то, потому что неодушевлённый предмет обычно матерится всё-таки чуть тише и поделикатнее… Прислушиваясь, Никита пытался сообразить, кто именно там засел. Коллежского асессора своими глазами видел бредущим через кабацкий двор. Позади него кучер и солдат волокли под руки «упорядоченного» в стельку гоблина. Выходит, громила-приказчик! Допустим… Ну, а с кем он там общается на матюгах? Ведь не картошкой же, ей-богу!
«С двумя гастролирующими шулерами», - кратким мысленным сообщением просветил его Чур.
- Хреново! - резюмировал Никита.
И добавил… Что конкретно, про кого конкретно и в каких конкретно выражениях добавил, не напечатают, пожалуй, даже на стене общественного туалета! Окажись тарантас пустым, картошку можно было бы втихаря подменить прямо сейчас, а так не обойтись без акции прикрытия, цель которой – гарантированно и при этом убедительно, чтобы не вызвать подозрений, вывести картёжников на свежий воздух, да ещё подальше от каретного сарая.
Ладно, времени до полуночи, слава Богу, предостаточно! Авось, и сами разойдутся. Только бы приказчик поскорее вошёл в раж, а шулера не стали затягивать с моментом, когда «фартовому» лоху почему-то вдруг перестаёт везти с раскладом…
В очередной раз, к неудовольствию ведьмака, изрядно «насорив» вокруг неподотчётным серебром, Никитушка без лишней волокиты разрешил все, до единой, проблемы постоя и пригласил спецназовцев в трактир. Там, во-первых, удобнее совещаться, не рискуя показаться заговорщиками. Во-вторых, лучшего места для диверсии (от латинского Diversio – отклонение, отвлекающий манёвр) трудно пожелать. Что может быть естественнее для просторов матушки Руси, нежели яростный, спонтанно возникающий кабацкий мордобой?! Мордобой, поглазеть на который сбежится вся слобода, от мала до велика, а приказчик на зов «наших бьют!» – вне всякого сомнения. Увы, сердечному миляге господину Юрьеву придётся набить морду, и довольно крепко. Хотелось бы, конечно, «пощипать» заморского нечестивца гоблина. Однако тот «косит» под простолюдина, и бей такого хоть до полусмерти, желаемого эффекта не возникнет. Драться должны баре – тогда это интересно всем и каждому в отдельности!
В оперативно-тактическом плане трактир не произвёл на Никиту выгодного впечатления. Да, весьма просторный, но свободного места между столиками и скамьями минимум, а значит, бой в стиле Мухаммеда Али «порхать, как бабочка, и жалить, как пчела» отменяется. Мебель – из тяжеленного массива дуба. Такую запросто не оттолкнёшь ногой, не переломишь для наглядности ребром ладони. Ну, а буде вдруг со стороны поспеет табуретка – всё, считай, нокаут обеспечен! И хорошо, если без инвалидности на всю оставшуюся жизнь… Ещё минус: относительная чистота, порядок, благость, скатерти, богатые куверты, майсенский фарфор, причудливые канделябры. Приятно, конечно же, глазу, но вряд ли кабацкий голова – здоровенный, между прочим, дядька! – станет безропотно взирать на светопреставление в своём хозяйстве… Короче, место диверсии – где угодно, только не здесь!
Предстать миру Никита решил в образе эдакого рубахи-парня, бесшабашного сорвиголовы, для которого что деньгами вразлёт, что шашкой наотмашь, что бабу в обморок, что чарку до дна – всё едино, лишь бы от души, лишь бы на кураже, лишь бы люди восхитились: «Молодчага!»…
- Мэтр, - с порога кликнул он задремавшего кабатчика, - нам бы покушать да испить чего-нибудь манерного во славу Божию!
- Сей момент сделаем! - неожиданно легко засуетился грузный дядька.
Ну, момент – не момент, а четверть часа спустя диверсанты в полном составе восседали за столом, на крахмальной скатерти которого были искусно расставлены всевозможные закуски, от норвежской сельди под оливковым маслом до новомодного жюльена, равно как и то, чем их обычно запивают…
- На «хавчик» попрошу не налегать, - сразу же предупредил соратников Никита. - Не хватало нам ещё желудочно-кишечных расстройств!
И тут же подал пример воздержания – с завидным аппетитом прикончил толстый ломоть ветчины.
- Хм, да… А теперь, мадам-мсье, попрошу минуточку внимания! Обсудим программу сегодняшнего вечера. Единственное условие, априори не предусматривающее возражений, таково: операция будет проведена именно здесь и не позднее рассвета! Это решение командира группы. Хоть я и не обязан, но могу обосновать, почему так, а не иначе. Во-первых, со вчерашнего утра сызнова запущены наши биологические хронометры. Если верно предположение Шевелёва о том, что смертоносный ген картошки снабжён взрывателем с часовым механизмом срабатывания, мы в любую следующую минуту можем отойти в мир иной, не успев выполнить историческую миссию. Второе: с каждым лишним днём нашего пребывания в Прошлом по определению растёт вероятность форс-мажора, сиречь неодолимой противодействующей силы.
- К примеру, какой? - едко спросил Терпигорец.
- К примеру, нас могут задержать для установления личностей. В отсутствие даже намёка на электронную базу данных процесс затянется на годы. Нас за это время сорок раз придушат в камерах как фигурантов заведомо «глухого» дела оперативной проверки, а сто тридцать пять кило вредоносного картофеля расплодятся в тысячи пудов. Мы прямо здесь, за данным конкретным столом, можем подхватить заразу, против которой наш иммунитет давным-давно бессилен. Да чёрт его знает, что ещё может случиться! Но даже не это главное. Куда важнее то, что у нас с вами припасено в-третьих: мы ежедневно попадаем в сомнительные ситуации и, как следствие, нарушаем естественный ход событий, а внутри группы нарастает напряжённость. Это категорически недопустимо, потому – сегодня ночью! Или… - Буривой натужно вздохнул. - Или, боюсь, никогда… Возражения не будут приняты, но если всё-таки имеются, можете высказать.
Гюльнара кивнула, явно поддерживая Никиту. Мсье Глуз де Рюблар лишь пожал плечами, дескать, вам виднее, ну, а я – всего лишь декорация. Не стал возражать и Терпигорец.
- Лично мне – один хрен. В принципе, обстановка подходящая.
Он поразмыслил несколько секунд, сделал вид, что наполняет стопку и выпивает до донышка, демонстративно поморщился, хрустко закусил луковицей и продолжил:
- Ты прав, Кузьмич, пора закругляться. В натуре, как-то всё напряжно получается. Я думал, в этом грёбаном Прошлом будет веселее… Короче, работаем!
Последнее слово из уст дальневосточника Адама прозвучало по-бичёвски – «работа-ам». И это было хорошо весьма – значит, поймал кураж. У Никиты малость отлегло от сердца. По всему выходило, что они по-прежнему пусть не особенно сплочённая, но всё-таки единая команда. Хотя ожидание чего-то, по словам Гюльнары, «недоброго» со стороны урядника сохранялось… Тем не менее, Никита бодро заключил:
- Работаем! Заодно повеселимся от души… - и продолжил шёпотом. - Дальше пойдёт конкретика. Оперативная обстановка, как верно заметил Адам Никандрович, в целом благоприятствует операции, хотя имеется и негативный фактор, о котором чуть ниже. Место действия – почта и прилегающий трактир. Народу, сами видите, немало, но будем пока считать его нейтральным. Реальный же противник представлен пятью организмами, непосредственно занятыми трафиком «чёртовых яблок». Четверо – чиновник Медицинской коллегии, солдат-охранник, возница и гоблин – здесь, с нами в зале. А вот громила-приказчик как раз и есть тот самый негативный фактор. Он, подлец, сидит в каретном боксе, задницей нагружая лавку, под которой томятся три мешка с картошкой, выпивает с двоими обормотами и играет в карты…
Благодаря последней sms от демона-хранителя Никита мог бы уточнить: в «баккару». Выиграл поначалу два рубля, здорово «поддал» на радостях, раздухарился, а теперь безбожно продувает, потому что по отсутствию опыта не распознал в партнёрах гастролирующих шулеров… Но, естественно, не стал расшифровывать канал телепатической связи с группой поддержки.
- Откуда информация?! - поразился Адам.
- Заглянул к ним в окошко, пока ты парковал нашу карету… Далее по существу: вижу три варианта наших действий. Первый: дождаться глубокой ночи, когда все уснут, и совершить подмену незаметно, мягко выражаясь, втихаря.
Про глубокую ночь Никита упомянул скрепя сердце. Полночь – край! Да, собственно, и оппонент покачал головой.
- Заманчиво, но возможны осложнения. С одной стороны, приказчик, если напьётся, может заснуть прямо в ихнем тарантасе. Как его тогда кантовать? И потом, карты, они затягивают. Помню, я сам пару лет назад целый отпуск не вставал из-за стола, всё «пулю» расписывал, только партнёры менялись… Не факт, что разойдутся до утра.
Деятельное участие Адама понравилось Никите более всего. Что же до «не-факта», он и сам это прекрасно понимал, ибо тоже не чурался карт, хотя любил более динамичного «кинга».
- Согласен. Тогда второй вариант: без лишнего гвалта как-нибудь вмешаться в их игру с тем, чтобы вывести картёжников на улицу.
- Например, крикнуть: «Пожар!», - задумчиво пробормотал Терпигорец.
Никита поморщился.
- Вот это будет гвалт – так гвалт! Вся слободка сбежится… Потому, если картёжники сами собой не разойдутся в течение ближайшего часа, предлагаю третий вариант: начинать отсюда, из трактира.
- Шуму будет!
- Да, - немедля согласился он с Адамом, - много отвлекающего шума. Причём не в зале, а во дворе – там и народу больше соберётся, и мне сподручнее будет «шуметь», сиречь махаться с коллежским асессором.
Урядник прямо-таки оскорбился.
- А меня, что, исключаешь?!
- Тебе, Адам Никандрович, предстоит наиважнейшая функция – подменить груз. Как только я спровоцирую конфликт со старшим картофелевозом, ты моментально отсюда «линяешь», зовёшь приказчика – дескать, барина бьют, – контролируешь выход его партнёров, после чего подменяешь «чёртовы яблоки». Потом, в принципе, можешь и в драку сунуться…
Никита инструктировал напарника и думал: «Кто бы ещё проконтролировал тебя?! А некому! Остаётся лишь надеяться, что твой недобрый замысел не связан с целью операции. Впрочем, если гоблин не проснётся, можно послать с тобой Глузда»…
- А я?! - возмутилась Гюльнара.
- Ты, цветик, самая приметная из нас. Будешь изображать светскую даму, случайно затесавшуюся в пьяную разборку мужичья, – визжать, голосить по-импортному, ну, и всё такое прочее… Цель – до предела накалить обстановку на сцене, чтоб даже тот из зрителей, кому наскучит драка, не отвлёкся бы на ямское становище в целом и каретный сарай в частности. Хотя вряд ли такой сыщется – зрелищный бенефис я постараюсь обеспечить… Ну, а вы, мсье, - обратился он к ведьмаку, - «держите» гоблина. Как его нейтрализовать в случае чего, я не знаю, потому всецело полагаюсь на вас. Если же алкоголь так и не выпустит нечестивца из лап, следуете за Адамом – постоите на «атасе».
Глузд отвесил Никите столь многозначительный полупоклон, что никаких сомнений в его боевой готовности и понимании происходящего не возникло. Согласно кивнул и Адам. Гюльнара затравленно оглядела зал и поёжилась.
- Страшновато как-то…
На что жених лишь отмахнулся и негромко, но, если честно, у него и самого по душе скребли не просто кошки – барсы! Но так с Никитой бывало всегда. И это нормальное явление. Если бой не разгорается спонтанно, из ничего и как-то вдруг, когда попросту не успеваешь испугаться, если он, наоборот, заранее спланирован и ожидаем, лишь недоумок не испытывает страха. Впрочем, таких мало. Они долго не живут, ибо Страх есть отец разумной Осторожности. Если же её нет, судьба бесстрашного бойца вполне предсказуема – до первой схватки…
- Успокойся, цветик, справимся! В своё время даже Илье Муромцу мало не показалось… А тут что? - Никита показал глазами на ближайший стол. - Полупьяное мужичьё, дворянчик-бахвал, сонный кучер да солдат – рекрут, от сохи приневоленный.
- Больно уж много их, Ники…
- Суворов завещал воевать не числом, но умением. Спецназ строго придерживается его заповеди – всегда в меньшинстве… Так, ладно, друзья мои, к делу! Мсье де Рюблар и мадам Хабибуллина остаются за столом, деликатно попивают сбитень и ведут занимательную беседу тет-а-тет, причём желательно – на чуждом здешнему обществу языке…
Позже выяснится, что ведьмак говорил на лотарингском диалекте французского, а Гюльнара – по-татарски. Диалог получился крайне содержательным!
- …ну, а мы с Адамом прогуляемся.
- Далеко? - спросила невеста пока ещё по-русски. - «До ветру»?
- До него, родимого! Как говорится, спрыснем это дело…
Опорожнить мочевые пузыри было, конечно же, необходимо, но – второстепенно. В первую голову требовалось проверить оружие и экипировку, подготовить груз, подлежащий замене, размять суставы и разогреть мышцы, заранее изучить место предстоящей схватки.
Картёжники всё ещё находились в экипаже медицинского ведоства. Судя по басовитой матерщине, громиле-приказчику впрямь не фартило, причём крупно. Никите показалось, что он будет рад с честью выйти из игры, как только возникнет переполох. Больше того, не исключено, что под шумок отмордует шулеров и, как минимум, останется при своих…
Площадка перед кабаком вполне подходила для затяжного рукопашного боя – просторная, утоптанная, ровная, гладкая, без выбоин и бугров даже вдоль «канатов ринга». Никита, с юных лет самбист, а значит, в большей степени борец, чем специалист по ударной технике, всё-таки предпочитал маневренные поединки смешанного стиля, и пространство было ему на руку. Ну, а если уж придётся тяжко, глухие амбары по обеим сторонам от веранды позволяли обезопасить тыл, прижавшись к стенке спиной. На перекладину коновязи он страховки ради повесил моргенштерн – шипастый, с апельсин размером, шар на длинной цепи. Чудовищный снаряд, когда отлит из чугуна. В данном же случае – из пластифицированного поливинилхлорида, с мягкими шипами. Оглоушит – да. Но не убьёт!
- Не связывался бы ты, Кузьмич, с этим кистенем, - предостерёг его Адам.
- А что тебя смущает?
- То, из чего он изготовлен. Сопрут, пока будешь кулаками махать, и после такая молва пойдёт… Те, кому следует, сразу поймут – что-то здесь не чисто!
- Да, пожалуй, ты прав, - согласился Никита. - Ограничусь нагайкой… Слушай, Никандрыч, я поброжу здесь, до конца определюсь, а ты, если не труд, забрось этот компромат подальше в кибитку.
Однако же остановил напарника.
- Погоди, брат!
Надо же, - подумал, - в конце концов, объясниться. А лучшего момента, пожалуй, уже не представится, ибо на подходе время «Ч».
- Я вот о чём… Ну, короче, у нас в последние дни не особо ладилось…
- Ай, брось ты! - оборвал его Адам. - Ладилось, не ладилось… Работаем!
Работаем! Работаем!!! Без недомолвок, без обид, без всякого «недоброго»!
Уверенный, что расставил все точки над «ё», и тем весьма обрадованный, Никита не придал значения последним словам Терпигорца:
- Дело сладим, вот тогда и посчитаемся…
Да и не до того ему было. Демон-хранитель разразился подробным мыслесообщением о том, что происходит в трактире. Обстановка складывалась – будто под заказ!
Реально там происходило вот что. Едва только станичники отошли «до ветру», экзотическая барышня Гюльнара оказалась в центре внимания кабацкого сброда. Не особенно трезвые ямщики тыкали в неё заскорузлыми перстами, громогласно отпускали сальности, подначивали один другого – сходил бы, дескать, кум, покалякал про цветочки-прянички, глядишь, басурманка чего и даст… Басурманка не давала никому – даже намёка, даже повода, не говоря уже о том, «чего» конкретно домогались пьяненькие возницы. Наоборот, делала вид, что не понимает по-русски, и вообще происходящее не имеет к ней никакого отношения.
Зато, лишь только мужичьё от слов перешло к делу, на её защиту не колеблясь встал объект оперативной разработки – тот самый чиновник Медицинской коллегии, единственный в зале дворянин. К счастью, дворянин хотя из новых, но и не в первом поколении. Для такого шляхетская честь уже – ну, или пока ещё – не пустой звук. Увидев, как ручища пьяного извозчика тянется к восточной гурии, будто спустившейся в ямской кабак прямиком из мусульманского рая, он немедля позабыл про ужин, инстинкт самосохранения и долг экспедитора, сопровождающего драгоценную картошку, решительно обнажил шпагу – так, шпажонку с цыганскую иглу! – за честь этого гения чистой красоты и, надо отдать ему должное, сумел быстро урезонить плебс. И, надо отдать ещё большее должное, сумел настроить плебс против себя лично…
Когда казаки возвратились в обеденный зал, этот бесстрашный рыцарь и галантный кавалер как раз сидел по левую руку от Гюльнары, оказавшейся будто бы на грани обморока, бережно придерживал её за локоток и обмахивал веером.
«Принудительная вентиляция лёгких, - подумал Никита. - Вот бы ещё «рот в рот» – и никаких вопросов! Повод завалить на месте даже члена монаршей фамилии. Ну, да ничего, сойдёт и так для сельской местности»… Он ликовал. Не нужно ломать голову, как спровоцировать Юрьева на конфликт. Рыбка клюнула безо всякой наживки! Если, конечно, не считать любимую червяком… Впрочем, почему бы не считать?! Сейчас она – внештатный сотрудник органов ФСБ под легендой прикрытия, и не где-нибудь когда-нибудь, а в пиковый момент реализации оперативной разработки, взятой на контроль такими «верхами», о которых и помыслить жутко. Да что там говорить о небожителях! На кону судьба цивилизации, причём не каких-то там зулусов или майя, нет – вполне приземлённых россиян вкупе с украинцами, грузинами, узбеками и даже латышами, как бы последние ни пели хором оду независимости своего занюханного лимитрофа. Картошечку под рыбку свою кушали, поди, не из Боливии – общесоюзную!
- Гляди, как чудно! - прошептал за его спиной Адам. - И выводить нету нужды… Мочи терпилу прямо здесь, а я погнал за картёжниками.
Время неслось, как перепуганная лошадь. Окинув беглым взглядом помещение, Буривой молниеносно соображал.
Человек двадцать в общей сложности.
Наиболее значительная группа – ямщики. Их шестеро. У них корпоративная солидарность. Они на вид покрепче остальных. И, главное, примут сторону Никиты, потому что как раз ихнего коллегу разобидел шпажонкой тот, кто самой судьбою определён в потерпевшие. Итак, ямщики – актив, свои пацаны! Хотя потом и надо будет закатать по немытой роже вон тому, вихрастому, с похотливыми лапами…
Остальные – троица крестьян, манкирующих весенними полевыми работами, двое фельдъегерей, фуражиры, купчишка в развоз, командировочный чиновничек – нейтралы, зрители, нули, пассивный элемент, болото.
Теперь противник – свита потенциального потерпевшего. Абсолютно трезвый возрастной солдат с ружьём и четырёхгранным байонетом на ремне. Может взбрыкнуть, но толку с него в драке… Кучер ещё старше годами, к тому же на вид более индифферентен к происходящему, чем лёд в ведёрке под шампанское. Гоблин, упокоившийся рылом в миске с квашеной капустой. В натуре, пал, бедняга, жертвой русского гостеприимства! Большой, однако же, вопрос: чего на деле стоит его опьянение? Даже у алкоголиков-людей сон крепок, но, увы, недолог…
И, наконец, кабацкий персонал. Целовальник – ражий бородач с кулаками по пуду, между прочим, клятвенно целовавший крест, тем самым гарантируя не только честность в расчётах, но и правопорядок на объекте. Двое половых лет по восемнадцать-двадцать, тоже с виду ребята не промах. Да хлыщ за стойкой, которому, судя по колкому взгляду, что пива отцедить пенного, что кровушки кипенной – одинаково привычно. Да кухмистер за стеной. Да поварёнок на подхвате. Да истопник… Да, незадача! Вряд ли кабацкому голове разом с челядью так уж понравится дебош внутри заведения. Ну, а во дворе… Только во дворе!
- Вывести придётся, - через плечо бросил Никита напарнику. - Иначе зело разобидим персонал… Всё, брат, работаем, покуда мышцы не остыли. Выводи картёжников и – на картошку! Удачи!
- Удачи! - буркнул Адам, покидая заведение. - Пока – обоим. После – каждому в отдельности…
Есаул этого уже не слышал.
В полной тишине есаул нёсся к невесте, разрезая угрозой спрессованный воздух трактира. И напевал, чтобы попутно «разогнать» дыхание:

А в чистом поле система «Град»…
За нами Путин и Сталинград!

Вряд ли участники группы «Белый орёл» имели в виду тот «Град», о котором вспоминал сейчас Никита, – оперативно-боевой отдел Управления ФСБ России по городу Санкт-Петербургу и Ленинградской области, в давнем прошлом ГрАД – Группу Активных Действий…
Скользящий удар ладонью по столешнице – и высокий, мутного стекла бокал летит в опешившего рыцаря без страха и упрёка, тёмно-бардовый лафит плещет в удивлённое лицо.
«Извини, браток! - мелькнула в голове избитая голливудская фраза. - Просто работа такая, ничего личного»…
Пока тот вскакивал со стула под издевательский хохот извозчиков, пока отряхивался, приходя в себя, Никита, мельком взглянув на бесчувственного, как и прежде, гоблина, скомандовал ведьмаку по-английски, дабы не быть понятым кабацкими питухами:
- Go out, sir! Concentrate your attention on our friend, - шепнул, понимая под другом-френдом Терпигорца. Затем скосил глаза на иноземную нечисть. - And our enemy after that…
Гюльнара, явно не ожидавшая столь резкого поворота событий, затравленно озиралась по сторонам. Буривой поспешил успокоить любимую.
- Don’t be scare, my flower, all correct! There's nothing for you to worry about… Работает ГрАД!
Меж тем дворянчик отряхнул вино и привёл себя, насколько смог, в пристойный вид.
- Мне кажется, сударь, вы, не потрудившись разобраться в ситуации, несколько вышли за рамки… - начал было он.
За столь витиеватым вступлением вполне могла последовать попытка объясниться без скандала, что в планы «оскорблённого» Никиты не входило ни коим образом. И он смачно плюнул в лицо благородному рыцарю, вызвав новый взрыв хохота ямщиков. Подобного хамства тот, конечно же, стерпеть не мог, и на свет Божий появилась шпага. А Буривому лишь того и надо было! Маховым, прямо из ножен, ударом именной екатерининской сабли он буквально размазал оружие противника по столу, обломив клинок его у самой гарды. И то ведь сказать, куда поделкам здешних кустарей тягаться с молибденовой сталью третьего тысячелетия по Рождеству Христову?!
- Ники!!! - предостерегающе воскликнула Гюльнара.
Очень вовремя, потому что к ним, торопясь примкнуть штык-байонет к ружью, поспешал солдат картофельного обоза.
- Куды прёшь, инфантерия?! - громогласно осадил его Буривой. - Распластаю до жопы! Сел на место, ёб тыть!
Он снова бросил мимолётный взгляд на гоблина. Опившаяся нечисть дрыхла, как «офисный планктон» в метро после разгульной вечеринки. Лучшего расклада не придумаешь! Ведьмак давно слинял. Кабацкий люд, хотя и проявлял живейшее участие в заварухе, но, слава Богу, ограничивался лишь советами да ставками на результат. Зато вмешался наконец-то целовальник:
- Милостивые государи, попрошу за сатисфакциями во двор! - и по-медвежьи проревел для убедительности. - Па-а-апрашу отсель!!!
Никита с достоинством кивнул.
- Без проблем, любезный!
Затем, произнеся неведомую тарабарщину якобы по-татарски, сунул пистолеты и саблю с ножнами невесте, а сопернику бросил:
- Выйдем, сударь? Схватимся на кулачках, если не слабо?
Оскорблённый дворянин вдруг подбоченился.
- На кулачках, говорите, сударь? А что, пожалуй, выйдем! Только вынужден предупредить: ваш покорный слуга не понаслышке знаком с французским боксом «сават».
В другой раз при виде торжествующего оппонента Никита максимум что сделал бы, так это снисходительно усмехнулся. Но здесь и сейчас, играя на публику, выдавил из себя малопристойное уничижительное ржание.
- Любезный, - нескоро успокоившись, обратился он к целовальнику и обвёл широким жестом зал, - велите подать добрым людям по чарке, и прошу всех на пленэр! Пускай будут свидетелями, чья сила переможет – орла с Дона-батюшки или французской жабы!
Трудно сказать, что именно сказалось больше на всеобщем воодушевлении – ура-патриотизм или халява по поводу выпивки. Уровень шума перехлестнул рубеж не только нормального людского, но даже демонического восприятия, и Буривой готов был откусить себе язык при виде того, как над тарелкой поднимается носатая морда гоблина. Благо, лишь на миг, дабы пропустить поднесённую чару, а после снова упокоиться в закуске…
Работаем! На ковёр!!!
Последнее, что он вынес под серые майские небеса из трактира, был короткий диалог между половым и целовальником:
- Дядь Фрол, а что такое «сатисфакции»?
- Да ничего особенного… Морды разобьют друг дружке в юшку, вот и вся недолга.
- А «пленэр»?
Вряд ли продвинутый кабатчик был доподлинно в курсе специального термина живописцев-пейзажистов «plein-air», сиречь работа на открытой местности, по живой натуре – в пику мастерской, однако, молодец, по интонации Никиты сориентировался точно.
- Выйдут, значится, на воздуси…
- Може, это, выйдем и мы, полюбуемся?
- А чего ж?! Пожалуй, выйдем… Тока сам, гляди, не лезь! Это ихнее дело, господское…
Первым же, кого увидел Буривой на означенной местности, оказался приказчик медицинского обоза. Продувшийся в пух и прах верзила, как от него и было ожидаемо, перво-наперво решил восстановить финансовое благосостояние и в данный момент времени добросовестно колотил по стене амбара головами субтильных шулеров. Ну, да ладно, их проблемы!
Вторым в поле его зрения попал невысокий щупленький субъект у коновязи. Показавшийся смутно знакомым мужчина в тёмном плаще, чёрном, ладно прилегающем кафтане и туфлях с серебряными пряжками вроде бы машинально, однако с явным умыслом поправлял шляпу так, что рассмотреть лицо его было решительно невозможно.
Да и хрен с ним!
Даже два, потому что от почтового стана к трактиру неторопливо, вальяжно, с улыбками удовлетворения на лицах шагали Терпигорец и ведьмак.
Сделали?
Раз улыбаются, видимо, сделали…
Сделали!
Всё!!!
Финита ля комедия!
Финита, бля, комедия…
Ликуя и одновременно релаксируя, Никита покачнулся и чуть было ни рухнул оземь. Но зрители уже заняли места на веранде, заголосила Гюльнара, и он мощным волевым усилием заставил себя продолжать игру – отшвырнул расшитый галуном чекмень, сбросил зипун, сунул нагайку и кинжал за голенища сапог, рванул от ворота рубаху так, что отлетела изумрудная застёжка, и пошёл по кругу, напевая, как в трактире:

А в чистом поле система «Град»…
За нами Путин и Сталинград!

Завёлся, в свою очередь, и оппонент: тоже разоблачился до кружевной рубахи и застыл во фронтальной стойке, напоминая, увы, не столько бойца, сколько маменькиного сынка, возомнившего себя мастером кун-фу по просмотру фильма о подвигах Брюса Ли.
Сколь Никита ни силился, а вызвать в себе боевой кураж не мог. Хотелось незлобиво расхохотаться. Хотелось хлопнуть противника по плечу. Хотелось выпить с ним на брудершафт. Хотелось, чёрт возьми, поговорить за жизнь – насчёт чинов, наград, окладов жалования, имений, моды, иностранщины, перспективы просвещённого абсолютизма на Руси, рецептуры самогона из клюквенного сусла… Хотелось, наконец, показать Анике-воину, что есть настоящий сават – своеобразный стиль боя матросов из Марселя и Тулона, – в котором практиковались удары ногами и пощёчины, поскольку, во-первых, пускать в ход кулаки было запрещено Законом, а во-вторых, руки требовались для удержания равновесия на зыбкой палубе. Но показать в теории, без контакта, чуть ли не на пальцах. Потому что драться не хотелось совершенно. Да и не было уже такой необходимости. Да и не с кем, опять же…
Но, как выражаются спортивные комментаторы, люди пришли, люди отдали кровные деньги, люди жаждут зрелища… Что ж, ладно, заплатили – получите!
Перемигнувшись с ведьмаком и Терпигорцем, Никита уверился – всё в порядке. Ещё немного покуражился, от пояса «качая маятник» и напевая:

Soldaten, feuer! Spaziert «Grad»…
Wir lieben Putin und Stalingrad!

Ну, всё, пора! Без всякого предупреждения он резко сократил дистанцию и махнул перед носом дворянчика высоким маваши-гери справа. Стопа просвистела в сантиметре от его незадачливой головы. Зрители дружно ахнули. Взвизгнула Гюльнара. А Никита, на развороте сохранив инерцию тела, изменил лишь уровень атаки и выстрелил той же правой ногой в бедро оппонента. Low-kick вышел на загляденье! Чиновник, скривившись так, будто нахлебался уксусной эссенции, пал на повреждённое колено. Никита же аккуратно, но весьма эффектно захватом бросил его на спину, перевернулся сам, распластался на «ковре», зафиксировал приземлённое тело противника ногами и захватил предплечье на болевой приём в стиле великого Фёдора Емельяненко. Впрочем, до излома не пережимал. Больше того, шёпотом участливо предупредил:
- Не сможешь терпеть, стучи мне по ноге.
Соперник немедля последовал доброму совету. А когда, будучи освобождён, стал приходить в себя, натужно спросил:
- Вы где так научились драться, милостивый государь? Право слово, ничего подобного прежде не видел!
- У вас всё впереди, милостивый государь, - без тени иронии заверил Никита. - И раз уж мы столь любезно тут пообнимались, может, перейдём на «ты»?
- Согласен, - прохрипел поверженный чиновник.
- Замечательно! Люди зовут меня Никитой.
- Очень приятно! А меня – Михаилом.
- Ну, вот и познакомились… А теперь, друг мой Михаил, просвети: что ты имел в виду, когда говорил, будто я, «не потрудившись разобраться в ситуации, несколько вышел за рамки…»?
Тот, разумеется, «просветил». Никите ситуация давно была известна от демона-хранителя, однако он – по ситуации, опять же – то хмурился, то грозил кулаком притихшим сластолюбцам-извозчикам, то извинялся, то ободряюще хлопал героя по плечу. Наконец помог ему встать, отряхнул, насколько сумел, от пыли пополам с навозом и, кликнув обозного солдата, протянул тому несколько серебряных рублей.
- Один – лично тебе, братец, за верность долгу и моральный ущерб. На остальные поднеси людям ещё по чарке, а нам с Михаилом закажи лучшего вина и тонких яств. Пойдём, друг мой Мишаня, отметим наше знакомство – пусть и своеобразное, но, верю, приятное и далеко идущее!
А сам подумал: знать бы тебе, насколько далеко идущее! В двадцать первый век ниточка тянется. Да если бы просто ниточка – стальной канат, каким швартуется авианосец!
Вот, кстати, насчёт ниточки и авианосца… Никите бы задуматься над странным совпадением: Михаил Юрьев, российский шляхтич XVIII века, фигурант специальной операции «Чёртово яблоко», – и упомянутый третьего августа в новостях Майкл Юрьефф, американец XXI столетия, потомок русских эмигрантов, офицер метеорологической службы ВМС США, будто бы видевший, как в палубу сгоревшего дотла авианосца Chester William Nimitz с ясного неба ударила молния…
Однако ему сейчас было не до того! Внове состоявшиеся друзья тет-а-тет сидели за столом, уставленным напитками и десертом, и Никита громогласно сокрушался по поводу сломанной шпаги Михаила.
- Надо же, незадача какая! Вот ведь бес попутал!
- Да не стоит, Никитушка! - успокаивал его потерпевший. - Какая, право, мелочь!
- Нет уж, позволь, друг мой!
Он повертел в руках явно скучавшие порознь клинок и рукоять, защищённую гардой. Честно говоря, шпажонка, даже будь целой, могла представлять ценность разве что для антикваров лет двести спустя, а для фехтовальщиков послужила бы скорее показателем того, каким убожеством, за неимением лучшего, умудрялись сражаться шляхтичи екатерининских времён. Ещё честнее говоря, даже сегодня, во времена оные, последний кузнец исправил бы поломку максимум за час работы спустя рукава. Да и то – если бы захотел мараться… Но понты, как известно, дороже денег!
- Сложить их заново я, конечно, не сумею, - озабоченно пробормотал Никита, - но ущерб тебе постараюсь возместить. Есть у меня в походном арсенале чудо-шашка – кавказская, старинной харалужной стали…
- Да полноте, дружище! - воспротивился Юрьев. - Такая шашка, поди, фамильная ценность.
- Главная ценность в этом мире – люди, - резонно возразил Буривой. - В наших краях говорят: не имей сто рублей, а имей сто друзей.
Он поискал глазами друзей-соратников. Обнаружил только ведьмака, что-то увлечённо рассказывавшего фельдъегерям, безбожно коверкая русский язык «лягушачьим» прононсом.
- Дражайший господин де Рюблар!
- Уи, мсье?
- Не сочтите, пожалуйста, за труд кликнуть урядника, нужно кое-что доставить из кареты. И пригласите к нашему столу мадам. Короче говоря, шерше ля фам. И се ля ви… тьфу, мать вашу нерусскую, гран вам мерси, мусью, за одолжение!
- Сей момент сделаем, мсье!
В ожидании «сего момента» недавние противники проскучали визави – за увлекательной, впрочем, беседой – минут пять.
И ещё пять.
А через пятнадцать Никиту в первый раз тряхнуло…
По-настоящему же он обеспокоился лишь полчаса спустя.
Да как обеспокоился!
До колик прочувствовал – вот оно, «недоброе»!!!
И припомнил фразу Терпигорца: «Дело сладим, вот тогда и посчитаемся»…
И вот тут он, побелевший, как сметана, стиснув веки, тихо взвыл.
- Что случилось, друг?! - опешил Михаил.
- Что случилось? - непонимающе уставился на него Никита, но быстро взял себя в руки. - Да ну, ничего такого… Слушай, посиди немного в одиночестве, я на минутку отлучусь.
Рыцарь без страха и упрёка взмахнул рукоятью шпаги.
- Я с тобой!
- Ни в коем случае, мой друг! Это дела свои, можно сказать, семейные…
И умчался, оставив чиновника в недоумении разглядывать детали своего оружия, разлучённые рубящим ударом именного казацкого клинка…
Пространство перед кабаком давно обезлюдело, и лишь картёжники по сей час препирались у ворот амбара, да ещё коротышка в чёрном одеянии что-то им втолковывал зловещим шёпотом. Ай, ну их к дьяволу! Главное, что ни Гюльнары, ни Адама, ни ведьмака в той компании не наблюдалось. Как и в экипаже. Как и в ямской избе. Как и в новомодной гостинице. Как и в подсобных строениях. Ошеломлённый, не способный более рационально мыслить, Никита заглянул даже в колодезный сруб и, не обнаружив там пропавших, без сил опустился на осклизлые брёвна.
Как вдруг со стороны амбара донёсся тихий свист, заставивший его рефлекторно обернуться. К мокрой «посадочной площадке» резво семенил тот самый недомерок в чёрном.
- Здорово, фраер!
Никиту передёрнуло от неожиданности.
- О, Боже! Неужто господин Смотрящий?!
- Нет, тень отца Гамлета, - сыронизировал криминальный демон.
- Контролировали нашу группу?
- «Контролировал» – оно как-то не того… Ну, не по-нашенски, не по-босяцки. Скажем, присматривал со стороны, чтоб вас не изобидели. Смотрящий как-никак! А ты чего глядишь насупленный, точно… - демон сторожко огляделся и проговорил лишь для ушей Никиты, - точно Ленин – на буржуазию?
- Того и насупленный, что, кажется, проглядели мы с вами кое-кого…
- Это кого же?!
- Напарника моего и подругу.
О Глузде в запале даже не вспомнил.
- Ну, это ты брось! Я, конечно, немного отвлёкся на этих, - кивнул в сторону картёжников, продолжавших препираться. - Мои пацаны, спецы в своём деле. А тот лох, ты гляди… Ой, прости, есаул, снова я отвлёкся! Короче, видел твою парочку, в сторону гостиницы направлялись. Урядник поддерживал деву деликатно так, заботливо, а после даже на руки поднял. Видать, чувств лишилась, когда ты ногами кренделя выписывал…
- Уважаемый Смотрящий, - нетерпеливо перебил Никита демона, - всё, увы, не так благостно. Срам сказать, но внутри моей дружины с некоторых пор возникли трения, и дева Гюльнара скорее отдалась бы в руки давешних разбойников, нежели – урядника Адама. И чувств, поверьте, не лишалась – психика у неё железобетонная. Она сейчас явно заложница… Ой, бля! Терпигорец – битый волк, в лесу, падло, как у себя дома. А у волка, в отличие от охотника, знамо дело, сто дорог…
- Погоди, фраер! - перебил, в свою очередь, озабоченный Смотрящий. - Как ты его назвал?
- Урядника? Терпигорцем.
- Солидное погоняло!
- Фамилия, - уточнил Никита.
- Ещё круче! Из достойного рода, видать…
- Да вот самого, блин, козла этого не видать! Как их теперь сыскать-то?!
Лицо демона вдруг расцвело самодовольством.
- Как сыскать, говоришь? Сыскать их, фраерок, не труд. Были бы нужные связи. И надёжная с оными связь…
Он сардонически усмехнулся, сорвал с головы шляпу, накинул – видимо, для пущей маскировки – капюшон плаща, достал из кармана точильный брусок, пошептал над ним, и камень обернулся… телефоном-раскладушкой. Никита был восхищён очередным демоническим фокусом, хотя, если честно, мысли блуждали вдалеке от здешней цирковой арены.
- Лихо!
- Не буди Лихо, покуда тихо, - наставительно заметил дух Смотрящий, после чего приглушённым голосом приветствовал невидимого абонента. - Hallo, уважаемый! Как сам, как братва, как лесные угодья?.. Ну, сейчас трудности у всех, даже у придворных олухов, – чай, времена такие. Слушай, кто у тебя присматривает за чащобами в районе Тосно?.. Я понимаю, что леший – все вы из одной кубышки! Ты мне кликуху подскажи да номерок sms-кой сбрось…
Пока демон общался, видимо, со старшим лешаком, Никита попытался мысленно вызвать Чура. Ответом ему была едкая фраза: «Аппарат в башке абонента выключен или находится вне зоны действия сети». По сути говоря, плевок в башку.
Но, как бы то ни было, пару минут спустя он с облегчением узнал, что любимая жива, цела и даже здорова, только ругается, как ломовой извозчик, причём сразу на десятке языков. Адам ведёт её через берёзовое редколесье строго на восток. Ну, а с тем, чтобы преследователю Никитушке не отвлекаться на компас, мох и путеводные звёзды, дружественный леший проложит им в след удобную, без корневищ и луж, приметную тропу. Цена же всей услуги – рубль (на крайний случай, фунт британских стерлингов или полфунта раковин из Полинезии) да штоф с закуской. Что вполне по-божески, как своему, из босяков, блатному корешу…
И есаул сорвался с места в карьер – точнее, на грядущий восход, – даже не поблагодарив продвинутого демона. Как завещали немцы: Drang nach Osten! Извечный натиск на Восток…
- Погоди, шалый! - окликнул его дух Смотрящий. - Подмога нужна?
- Справлюсь, - прохрипел в ответ Никита. - И не таких, поди, окучивал…
Револьверы и сабля от императрицы оставались у Гюльнары – или где-нибудь ещё, – искать в багаже шашку было недосуг, потому он мчался, вооружённый, если не считать кинжала за халявой, финки в наручах и плети, лишь фузеей. И точно знал – палец на спусковом крючке не дрогнет!..
…Понимал это и Терпигорец. Едва услыхав топот недавнего напарника, он резко развернулся, встал, заслонившись Гюльнарой, приставил нож ей к горлу и скомандовал Никите:
- Стоять! Ствол на ремень!
Это было разумно. С тяжеленной, «долговязой» фузеей на плече противник оказывался много более скован в движениях, нежели сбросив оружие в траву.
- Теперь подойди! И не дури – махом перехвачу шмаре глотку.
Никита застыл в двух шагах от них и процедил:
- Базар фильтруй!
Терпигорец опешил. Наверняка ожидал истерики, уговоров, мольбы, пустопорожних клятв, гарантий, чего-то ещё, а тут вдруг…
- Ты насчёт «глотки»?!
- Я насчёт «шмары». Террорист, а ведёшь себя как хам трамвайный! И горло ей не перехватишь. Пока жива, Гюльнара – твоя гарантия. Как только её между нами не станет, я убью тебя! Причём убью так, что муки Сергея Лазо – заживо в горниле паровозной топки – покажутся кайфом в солярии… Что ты наделал, Адам, на кого покусился?! Мы же одной крови, одной стаи!
Бывший напарник брезгливо поморщился. Видимо, первое удивление скоро прошло.
- Ошибаешься, Кузьмич, стаи у нас разные. Я солдат, а ты – ищейка! Я волк, а ты – пёс на хозяйской цепи!
Никогда ранее Никита лично не участвовал в переговорах о судьбе заложников, однако не раз наблюдал за работой специалистов-психологов, знал в теории большинство их приёмов. Но хорошо, блин, изощряться в словоблудии, когда захвачен посторонний человек. А тут любимая! Здесь и сейчас из всего богатого арсенала спецподразделений он сумел применить единственное средство – оставаться спокойным. Более или менее спокойным. Да и то – лишь внешне…
- Ух, как пафосно сказано – волк! Который, между тем, не брезгует хлебать из собачьей миски… Что ж ты натворил, а, волчара, куда побежал, на что понадеялся?! Канал пространственно-временного перехода тебе известен лишь один, и даже если сумеешь ускользнуть от меня здесь, там тебя будут ждать. Причём ждать вечно – срок давности на террористов и предателей не распространяется.
И тут Никиту словно обухом по голове ударило – «предателей». Во множественном числе! Что, если Адам уговорился с лукавым ведьмаком? Что, если чёртова картошка не заменена?.. Нет, вряд ли! Коль у Терпигорца в голове есть хоть щепотка мозгов, должен понимать, что и сам несёт в организме ген самоликвидации с часовым механизмом взрывания, а биологический хронометр, остановленный в сакральном мире, здесь снова запущен. Конечно, если не замыслил суицид…
Кошмарное это предположение Адам вскоре, слава Богу, опроверг. Но сначала поверг оппонента в настоящий шок.
- В гробу я видел твой срок давности! Потому, что не собираюсь возвращаться.
Никита опешил.
- Ах, даже так?!
Да, блин, вот это поворот сюжета! Впрочем, невозвращенцы с территории противника для спецслужб – дело привычное. И если именно таков недобрый замысел Адама, то и хрен с ним, пускай остаётся, лишь бы перед этим выполнил задание!
- Да вот так вот, блин, именно так! - воскликнул Терпигорец. - Я ничем не обязан твоему двадцать первому веку. Ты прав, я, волк, хлебал из собачьей кормушки. Но честно делал за это сучью работу! Даже сегодня, можешь не беспокоиться, до конца выполнил свой долг.
У есаула отлегло от сердца.
- Выполнил, выполнил… Потому, что хочешь жить!
- Да, хочу!!! - взревел Адам. - Хочу жить в принципе. Хочу жить там, где считаю нужным, и так, как считаю нужным. Что-то имеешь против?
- Теперь уже имею, - зловеще проговорил Никита, кивая на Гюльнару. - Теперь уже не могу сказать: «Ничего личного». Теперь ты мой заклятый враг! Впрочем, слово офицера, я тебя отпущу. Если немедля отпустишь её.
Терпигорец осклабился.
- Слово офицера, да? Отпустишь, да? И не побоишься за свои причинно-следственные связи?!
- Да плевать мне на всякие связи, - честно признался Никита.
И так оно было на самом деле. Чем может навредить Пространству-Времени сбрендивший Адам? Расскажет, кто он и откуда? Попадёт в дурдом! А то и на костёр… Засветит револьверы Кольта, сам решит заделаться дядей Сэмом? Ой, только не в России! Здесь его за это скорее сделают тётей Сэмой, сиречь поставят раком… Да такого и не случится, потому что Никита уверовал – их появление в екатерининской эпохе закономерно, их деяния уже есть частичка состоявшейся Истории Отечества, и коль скоро револьверная ниточка не потянулась из XVIII века, то… То не было такого, блин, а значит, и не будет!
- Плевать даже на револьверы. Бери, авось пригодятся – застрелишься, как надоест гостить у пращуров. Только помни, что с пулями нелетального действия суицид не гарантирован.
- Неужто в натуре оставишь мне стволы?! - не без основания усомнился Адам.
- Да подавись ты ими! Можешь, вон, и медальку мою забирать, толкнёшь при случае барышникам.
Тут, к удивлению Никиты, Терпигорец сник и принялся оправдываться:
- Не подумай, Кузьмич, я ведь это, как говорится, не корысти ради. Оружие, да, возьму, но лишь для охоты и самозащиты. Самобранку, правда, не нашёл. Глузд, видно, заныкал куда-то, да его уже не спросишь… Потому денег в тарантасе прихватил немного – так, чисто на пропитание. Шмотья кое-какого, опять же…
Перед Буривым сейчас стояла куда более животрепещущая проблема – любимая женщина, – потому он ни в малейшей степени не озаботился судьбою ведьмака. Адам же, казалось, готов разреветься.
- Не хочу я возвращаться, вот и всё! Одинок я Там, у нас, никому не нужен!
- Никто тебя не любит, - без малейшей дрожи в голосе подсказала Гюльнара.
- Да, никто меня не любит, - согласился тот и действительно всхлипнул.
- А за какой хрен тебя любить, невозвращенец?! - фыркнув, бросил Никита. - За такие вот понты с ножами?! За то, что поднял руку на своих, пусть даже собак, а не волков? За… Зачем потащил с собой заложницу?! Сбежал бы, да и вся недолга.
Терпигорец не ответил на вопрос по существу, лишь вперил в него многозначащий колючий взгляд.
- Ладно, всё, проехали! - в сердцах махнул рукой Никита. - Отпускай Гюльнару, забирай манатки и вали отсюда на хер! Клянусь, пальцем тебя не трону, просто вычеркну из своей памяти.
- Старшие не одобрят…
- Конечно, не одобрят! Но, полагаю, с горя тоже не удавятся. Да и меня, в конце концов, поймут. Когда поймут, что ровным счётом никому и ничему ты, перебежчик из Грядущего, отсюда навредить не сможешь. Да ты ведь и сам уже понял, что мы давным-давно впечатаны в Прошлое, не так ли?
Хмурый Адам согласно кивнул.
- Вот то-то и оно! Лично я вполне допускаю, что от тебя – собственной персоной! – и какой-нибудь чукотской красотки пойдёт славный род Терпигорцев. Точнее, уже пошёл за два с лишним столетия до твоего рождения, а ты его сейчас лишь закольцуешь, из последнего представителя сделаешься первым – не зря назван Адамом. Станешь далёким предком собственных родителей…
- Вот только о родителях не надо! - огрызнулся Терпигорец.
Никита припомнил: четверть века назад они сгинули в тайге. И хотел было извиниться. Но сдержал в себе порыв воспитанного человека.
- Ах, вот даже как?! Моя без пяти минут жена у него под ножом стоит, а его близких безобидным словом не помяни! Поделом я всегда поражался нахальству террористов… Хочешь, кстати, знать, почему снюхаешься с чукчей? Да потому, что ты чужероден в мало-мальски обжитых местах, и путь тебе один – далеко-далеко за Урал! А там других не сыщешь, разве что ещё раскольницу в кержацком скиту либо каторжанку.
- Я думал об этом… - пробормотал враг.
- О, если склонен думать, считай, тебе исключительно повезло! Уж там-то поразмыслишь всласть! Там, в безбрежии тундры или посреди тайги, в диких, безлюдных, замшелых урманах. Там, где владычествует гнус. Там, где аборигены поклоняются Небесному Оленю. Там, где Пространству не знаемо края, а Времени – счёта. Там, где и в третьем тысячелетии по Рождеству Христову о цивилизации слыхали одно – такая вроде где-то есть… А вот тебе возврата оттуда/туда нет!
Никита говорил и говорил.
Но думал об ином.
Думал о том, что не зря всегда считал освобождение заложников самым поганым из оперативно-боевых мероприятий. И это ещё очень мягко сказано!
Думал о том, что ему абсолютно плевать на судьбу Адама. Равно как и на стройность пространственно-временного континуума в том случае, если, не дай Бог, ошибается в своей гипотезе…
Думал о том, что противник внутренне дрогнул. Не потому, что слаб. Не потому, что нерешителен. Не потому, что разуверен в правильности выбора. Нет! Просто слишком уж заковыриста сама ситуация. Одно дело – захватить воздушный лайнер для побега на Запад, и совсем другое – в Прошлое!
Думал о том, что дальше гнуть палку, пожалуй, не стоит – до конца осознав безысходность своего положения, противник может выкинуть какой угодно фортель. А под ножом его Гюльнара… Гюльнара – то единственное, что сейчас имеет смысл, иначе просто развернулся бы и ушёл в свой мир. Но вот что ныне точно не имеет смысла, так это затевать схватку с Адамом. Не стоит делать этого хотя бы потому, что, даже не будь между ними живого щита, победа Никиты далеко не очевидна… Пускай лучше идёт своей дорогой! Пускай убирается к дьяволу!!!
Вот только, лысый чёрт, не уберётся сам! Обязательно потянет за собой Гюльнару…
Не бойся, цветик, самое неприятное уже позади, лишь потерпи ещё чуть-чуть!
Не желая терять ситуационного – всегда недолгого – психологического превосходства, Никита указал глазами Терпигорцу за спину.
- Ну, что же, раз подумал и решил, пожалуйста, иди! Тебе – туда. Или куда там ещё заблагорассудится… А мы с Гюльнарой возвращаемся в кабак.
Противник даже не подумал скрыть усмешку.
- Кузьмич, может быть, я делаю чудовищную глупость, но выставлять меня дебилом не нужно. Гулька останется со мной! Во всяком случае, пока…
- Не веришь, значит?
- Отчего же не верю? Верю. Но подстраховаться не считаю лишним. Если угодно, получить временную гарантию безопасности.
- Угу, - буркнул Никита, - а нам, по-твоему, что-либо гарантировать не нужно?
- Я вам верю, верьте и вы мне! Серьёзно, Кузьмич, вы не сделали мне плохого, не сделаю и я вам. Стой, где стоишь, и через час она прибежит к тебе целая и невредимая. Мы уходим. Надеюсь, больше не увидимся. Прощай!
- Простить вряд ли смогу. Но если выйдет так, как ты сейчас сказал, обещаю встречи с тобой не искать. Если же – нет, - проскрипел он зубами, - то и в аду от меня не скроешься!
- А я туда не тороплюсь… Когда будем отходить, надеюсь, в спину не выстрелишь?
Никита не ответил. Лишь капитулянтски поднял руки, двумя пальцами извлёк из наручей финку, вполне пригодную к метанию в спину, и зашвырнул далеко за кусты. Потом снял с плеча фузею и массивным «яблоком» рукояти кинжала, прежде чем избавиться и от этого холодного оружия, сбил кремневый ударно-спусковой механизм. И воздел бесполезное уже ружьё над головой, намереваясь перебросить за спину. И беспечно открыл корпус тела перед опытным в бою, умелым воином. И…
…И схлопотал чудовищной силы middle-kick подъёмом стопы в правое подреберье!
И рот его чуть было не треснул в гримасе от острой, пронзающей, как штык, нечеловеческой боли.
И слёзы брызнули вовне под давлением сведенных век.
И обмякшее тело сверзилось в траву-мураву с подкосившихся ног.
Теряя сознание, Никита прохрипел:
- Ах, ты, с-с-сука!
И почувствовал, как на выдохе в груди клокочет жижа.
И ощутил что-то горячее, липкое, противное на губах.
И понял – это кровь. Гемопневмоторакс! Раскрошенные рёбра пропороли лёгочную ткань. И хорошо, если только её одну…
И не совсем уже отчётливо услышал:
- Ничего личного, Кузьмич! Просто страховка. Прикрытие пути отхода…
И перед тем, как самому отойти в небытие, успел подумать: «Он ведь, гад, левша! А левше куда сподручнее бить по печени, находясь перед противником глаза в глаза».
И даже поправил самое себя: в данном случае – сподножнее…
И наконец-то догадался, почему Адам попросту не убежал, с какой целью захватил Гюльнару. Чтобы вызвать его, Буривого, на последнее рандеву!
И осознал, что именно сию же секунду последует. Контрольный выстрел! Или что-нибудь иное, гарантированно смертоносное по сути.
И Терпигорец отнял от горла заложницы обоюдоострый нож…
И…
И всё, мадемуазель-мадам-мсье, финита ля комедия-дель-арте!
Финита – бля! – комедия…
А что же мсье Глуз де Рюблар? Ведьмак лежал в тёмной подклети ямской избы, зажимая паричком рваную рану на затылке. Перелом основания бритого наголо черепа зарастал быстрее, чем щёки кавказца – щетиной, но всё же не так скоро, как потерпевшему того хотелось бы…
А что же экспедиционный демон-охранитель? Проспал? Как бы не так! Чур всё это время горячо призывал троицу странствующих монахов нанести увечья пьяному гоблину. Нечестивцу, который, дескать, корил православных христиан как схизматиков, взывал к латинским прелестям, опростался в кадило и плюнул на иконописный образ Илии-пророка, горнего покровителя таинственного воинства – «поднебесной рати дяди Васи». К тому же обожает представительскую демократию и гамбургеры, тогда как Христом-Богом заповедано любить царя-батюшку – на худой конец, царицу-матушку – и кашу с постным маслом…
То ли для пущей убедительности, то ли как вещественное доказательство противоправных действий иноземной нечисти, демон присовокупил к пламенным призывам штоф «винум ректификатиссимум», под шумок украденный в трактире. Короче, посидели, обсудили, закусили, повторили, чётко спланировали аутодафе. И увечья гоблину не просто нанесли – кости батожьём перемололи во имя всех православных святых! Хотели костёр инквизиции возжечь, но целовальник не позволил. Думаете, из сострадания? Нет! Ради пожарной безопасности…
Да разве ж Никите от всего этого легче?!

В густую синеву ушёл последний вздох,
Мертвеет плоть, душа простилась.
Течёт горячий воск на панихидный стол,
В чужих руках звенит кадило…

Кончена жизнь, брат пономарь!
Угли сгорят в кадиле.
Ты проведи звоном меня
В полдень на край могилы…


Можем себе это позволить!


Древняя восточная мудрость: одной жены для семьи мало – как пить дать вырастет эгоисткой!


Думаете, Никита банально откинул копыта? Скончался от полученных – кстати, нешуточных – увечий? Врезал дуба? Приказал долго жить? Отошёл в лучший мир? Да вот хренушки! Правда, и в собственный (весьма сомнительного качества) мир двадцать первого столетия по Рождеству Христову возвратился далеко не сразу – лишь после двух недель интенсивной терапии в усадьбе господина Постеньева, да плюс ещё декады реабилитации.
Лучший знахарь округи, господин Паталогоанатомический, с виду типичный земской «дохтур» – пожилой плешивый демон с непременным саквояжем, круглым брюшком и такими же очками, – интенсивно пользовал Никиту самыми, по его мнению, действенными препаратами и процедурами: настоем одуванчика, медным пятаком и кровососущими пиявками. Особенно усердствовал с последними, утверждая при этом, что слюна пиявиц – лучшее средство профилактики тромбоза, от которого пациент гарантирован теперь на все последующие жизни. Сам же пациент, с утра до ночи облепленный противными бурыми слизнями класса кольчатых червей, не без оснований подозревал лекаря в вампиризме. Особенно после того, как узнал от лукавого ведьмака, что папаша лекаря был известен местной нечисти под кличкой «Цепеш», дедушку звали Владом, а бабушка носила девичью фамилию Дракула… Однако во весь голос заявил, что пиявки с их гирудотерапией – лучшее, чего он только может пожелать. После того, как случайно услышал разговор озабоченного доктора с Жихарем Кузьмичом: дескать, процесс выздоровления затягивается, и пора, наверное, применить лечение уриной перорально, горячую клизму и ректоскопию (от лат. rectum – прямая кишка и греч. skopеo – смотрю, исследую)…
Как бы то ни было, ткань распоротых лёгких чудесным образом затянулась, раздробленные рёбра срослись правильно, отбитая печень заняла подобающее место в организме и с превеликим тщанием занялась привычными делами – жёлчеобразованием, очисткой крови, белково-углеводным обменом, синтезом нуклеиновых кислот. Ну, а сам вышеупомянутый организм, пускай немало обескровленный, тем временем набрал (нажрал, паскуда!) пару-тройку лишних килограммов, так что носителю его, Никитушке, дабы не «спалиться» в двадцать первом веке, пришлось по ходу реабилитации бегать трусцой и вытерпеть трижды три пара под нещадным веником в хозяйстве злобненького банника Вадимки…
В первый же день возвращения жениха из небытия Гюльнара, вдоволь нарадовавшись, но и выплакав при этом добрую цистерну слёз, спросила:
- Ники, что такое град?
Слова из увечного есаула выходили туго, от каждой мыслишки трещала башка, но, верный принципу «знание – сила!», он стиснул горло своей воле и натужно прохрипел:
- Град – это вид атмосферных осадков из плотных сферических кусочков прозрачного льда. От снежной крупы отличается тем, что…
- Что ты мелешь, Ники?! - вскричала она. - Я имела в виду… ну, помнишь, в трактире, перед дракой? Ты сказал тогда: «Работает град!»
- Ах, вон о чём речь! Ладно, расскажу. Только вначале принеси свежий официоз «Великокняжеские бредни» и кое-что под диктовку запиши на чистой стороне листа.
Гюльнара послушно выполнила приказание.
- Что писать?
- Правду, только правду и ничего, кроме оной… Пиши: я, такая-то и такая-то – ФИО, год и место рождения, политическое кредо, социальное происхождение, размер сапог, бюста и талии – обязуюсь хранить в строжайшей тайне сведения о деятельности органов ФСБ, ставшие мне известными в мире языческой нечисти…
- Да иди ты к чёрту! - подруга этой жизни, казалось, готова разреветься. - Я ведь серьёзно спрашиваю!
- Ну, если серьёзно, - Никита вздохнул, - то знай, что аббревиатура ГрАД, в полном прочтении Группа Активных Действий, – это допотопное название регионального оперативно-боевого подразделения, в рядах которого один известный тебе есаул прошёл славный оперативно-боевой путь от рядового бойца, пусть и в звании лейтенанта, до майора, привилегированного старшего сотрудника, а год тому назад с честью был проведён на пенсию.
- Выдворен! - уточнила Гюльнара, показав ему язык. - Вышвырнут! Выпровожен! Не говоря о том, что выпиз… ну, понятно и без окончания. Сказать, за что? За вредность!
- За вредность, цветик мой озлобленный, принято молоко бесплатно выдавать… Не принесёшь ли молочка болезному?
Однако же, когда она отправилась в подклеть, остановил.
- Погоди! Моя очередь задавать вопросы. И вот в каком ракурсе: ты когда-то говорила, что можешь справиться с любым противником одним только эмоциональным выпадом – эманацией, если я правильно запомнил. Так чего ж промедлила с Адамом?
Гюльнара поморщилась.
- Говори прямо, Ники: почему не спасла тебя от сокрушительного удара? Отвечаю честно: знала, что могу расправиться над ним в любой момент, но, увы, не успела среагировать. А если ещё честнее, то, пока вы говорили, не торопилась вмешиваться, потому что хотела, чтобы он ушёл навсегда, и нам гарантированно не пришлось бы вместе участвовать в следующей операции.
- Цветик, насколько я знаю бывших коллег по Органам, после того, что Адам Никандрович успел совершить, ему гарантировано участие лишь в одной операции – по разборке самого себя на органы…
И только сейчас до Никиты дошёл не особо скрываемый подтекст её оправдания.
- Хм! В следующей операции… Тебе, судя по всему, понравилось «участвовать», а, подруга дней моих суровых?
В ответ Гюльнара только ухмыльнулась…
Сам он впервые озаботился судьбой обидчика лишь за прощальным ужином.
- Сбылась его мечта, - закатил глаза Чур. - Остался в Прошлом.
- То есть как это «остался»?! Упустили?!
- Обижаешь, человек в отставке! Взяли тёпленьким. На бессрочной каторге мается, осваивает новый серебряный рудник в Нерчинском остроге. Правда, толку с него там немного, с однорукого да одноногого…
- В смысле?!
- В смысле того, что отсохла половина конечностей…
И оба разом поглядели на Гюльнару. А та как ни в чём не бывало выуживала дольки ананаса из бадьи с шампанским. И Никита в очередной раз дал себе зарок: никогда впредь не изменять любимой. Иначе Бог весть, во что превратятся его собственные конечности, в том числе одна непарная…
Увы, конец рано или поздно наступает всему – даже безвременью, сколь это, на первый взгляд, ни противоестественно. Наступил он и для есаула Никитки в приятной компании с Гюльнарой, дочерью татарского мурзы Рената Хабиба. И вот около девяти утра – аккурат на следующий день после убытия из Питера эпохи постсоветской демократии – топ-менеджер Буривой, лавируя между косыми струйками дождя, чтобы не замочить претенциозный костюм от Дольче&Габбана, помчался к офису в районе станции метро «Электросила». А мышастого цвета «Волга» с истёртыми «шашечками» на дверях (невообразимый гибрид из гаража оперативно-поисковой службы ФСБ: искусственно состаренный кузов ГАЗ-24, форсированный двигатель Daimler-Chrysler, трансмиссия, подвеска и ходовая от BMW), лишившись заместителя генерального директора, понесла продавца-консультанта Хабибуллину на Выборгскую сторону северной столицы.
Будучи, плюс ко всем своим сомнительным достоинствам, ещё и куратором вопросов безопасности компании, Никита выматерил за свежий перегар охранника из таких, как сам, отставников – уволил бы, да как сыскать приличную замену?! Затем нацедил из автомата стакан горячего шоколада и чинно прошествовал в кабинет, где с утра пораньше трудилась за компьютером главбух Анна Сергеевна.
- Привет, госпожа Жукова! - бодренько поздоровался с миловидной, как за ней обычно водится, подругой.
- Сам привет, - буркнула та, не отрывая глаз от экрана монитора.
- Как она, жизнь?
Ожидал по обыкновению услыхать: «Божественно». Не тут-то было!
- Кузьмич, вот только зубы мне не заговаривай! Принёс?
Оп-паньки! Никита похолодел, чувствуя – вот сразу же и «прокололся»! Приподнятое настроение как будто ураганом сдуло. Принёс… что именно?! Благую весть? Присягу? Неприятности? Заразу? Пирожки для бабушки, запаянные в вакуумном полиэтиленовом лукошке?
Сразу же по убытию в командировку Шевелёв скрупулёзно записал антропометрические данные каждого участника операции, зафиксировал на видео и детальное фото внешность. В безвременье сакрального мирка им дозволялось оттачивать знания и мастерство сколь угодно долго – хоть месяц, хоть год, хоть целую пятилетку, – так как биологические часы стояли. При этом организм, хотя и не старел, но всё-таки функционировал, и запросто могло случиться так, что Никитушка ушёл с работы при своих восьмидесяти двух кило, а возвратился утром боровом за центнер. Как бы его тогда приняли коллеги?! Надо полагать, по минимуму – с недоумением… Потому с ним и парился – в обоих смыслах слова – Банник. Потому отглаженный костюм висел на плечиках в специальной капсуле, непроницаемой для любого вида внешнего воздействия, от моли и сквозняков до течения времени. Потому кикимора сводила ему посттравматическую бледность мазью на основе гена пигментации кожи представителей народа лакота. Количество индейцев, пущенных ради этого под томагавк, Никита старался не принимать близко к сердцу… Да и хрен с ними, с думами о судьбах коренного населения Америки! Тщательно переписав тогда масштабные события грядущего – слава Богу, состоявшегося – четверга, командированные напрочь позабыли о текущих, мелких, суетных делах. А ведь это всё равно, что не поздравить старенькую маму с днём рождения – чревато обидой на всю оставшуюся жизнь. Ведь за каждым вроде бы малозначительным вопросом кроется судьба живого, чувственного, эмоционального человека… Что же Никита, мать его, не принёс?!
- Снова забыл?! - обличительно процедила Аннушка. - Какая ты всё-таки жо… хм, растяпа, Никита Кузьмич!
Ах, вот как?! Значит, «снова»… «Снова» – это хорошо! По всему выходит, он уже как минимум однажды не принёс таинственное нечто, и, раз Господь Бог молнией не шарахнул за такое упущение, чай, смилуется и сегодня.
Между тем Сергеевна заговорщицки улыбнулась.
- Память отшибло? Ночка была бурной, да?
В ответ Никита сообщил правду, чистейшую, как совесть грудного младенца.
- Ночка была и бурной, и чертовски длинной. Почему-то у меня с утра такое ощущение, будто выпал из реальности месяца на два. С чего бы это, а, как полагаешь?
- Полагаю, с того, что секс в преклонном, как у некоторых, возрасте должен быть разумно дозированным.
- Да, пожалуй, ты права: в тридцать пять с хвостиком одного раза в месяц многовато.
- Месяц… Месяц заканчивается, дружище, и если ты завтра не принесёшь наконец копию диплома – не получишь надбавку, которую сам же выпросил у генерального для сотрудников с высшим образованием. Хотя, наверное, что для топ-менеджера лишние пятьдесят долларов?!
И тут Никита облегчённо выдохнул. Диплом – вот о чём он забывает если не от Воплощения Христова, то неделю всяко!
- Ох, верно, диплом! Прости меня, солнце ясное, напрочь выветрилось из башки. Ну, да ничего, сейчас это дело поправим!
- Метнёшься в родной кишлак?
- Угу, на попутном ишаке, пока джип в ремонте… Так, погоди, дай сообразить! Добрыня Никитич… нет, сынище, по идее, в школе…
А сам подумал: интересно, как там его «богатырь»? И только сейчас понял, до какой степени соскучился по отпрыску. Надо немедля позвонить!
- …да он и не сыщет – я, блин, сам не помню, где этот занюханный диплом. И что же делать? Полсотни «бакинских» на дороге не валяются… Во! Есть же архивы Литейного, 4.
Аннушка поморщилась.
- Если ты сейчас туда отправишься, уж точно надолго выйдешь из строя. Помню твой прошлогодний День Чекиста…
Никита лишь отмахнулся.
- Ты-то, может быть, и помнишь, а вот я – отнюдь… Куда поеду, Сергеевна?! Оставь ты меня жить! Отзвонюсь кому следует, и через полчаса тебе факсом сбросят копию. Устроит такой вариант?
- Вполне. Поскучай тут немного, я к экономистам сгоняю.
Ухватив кипу бумаг, подруга унеслась в темпе индейского скорохода, и Буривой, пользуясь дарованной конфиденциальностью, послал вызов на мобильный Шевелёва.
- Здравствуйте, Никита Кузьмич! - отозвалась трубка. - Легки на помине, только собирался вам звонить… Как прошла инфильтрация в коллектив?
- Сами вы здравствуйте! И давайте уже говорить по-русски. То, блин, «поелику», «бяше» да «надысь», а то сходу – «инфильтрация»… Коллегами принят без проблем. Впрочем, есть небольшая шероховатость…
Он кратко изложил ситуацию с дипломом, и шеф успокоил – сделаем! Затем поинтересовался:
- Вы один?
- Ну, если не считать миллиона-другого экзальтированных поклонниц…
- Понятно! Вы по обыкновению серьёзны и сосредоточены… Между тем высшее руководство (Никита зримо представил, как Василий Викторович встаёт и тычет пальцем в потолок) поручило мне передать вам с товарищем Хабибуллиной благодарность за успешную реализацию оперативной разработки «Чёртово яблоко».
- Служим Отечеству и СпецНазу! - бодро воскликнул Буривой. - Вот только, если мне не изменяет память, обещано было и кое-что предметное…
- Никита Кузьмич, не пытайтесь казаться более меркантильным, чем то есть на самом деле.
- Я не пытаюсь…
Он и впрямь не был стяжателем. И не пытался сделаться стяжателем на пенсии. И не старался даже просто казаться стяжателем. И не считался таковым среди знающих его людей. Больше того, относился к тем из русских офицеров – каковых, надо признать, немало даже в прагматичном XXI веке, – для кого искренняя, от души, вербальная похвала дороже любого ценного подарка.
- …Но вы, помнится, на стадии подготовки операции наобещали нам золотые горы высотой с Джомолунгму каждая. Причём за язык вас никто не тянул.
- За базар отвечу! - вдруг совершенно по-босяцки брякнул шеф, отчего собеседник, в свою очередь, чуть ни брякнулся со стула. - Потому, собственно, и намеревался позвонить. Во-первых, рад сообщить, что пенсионер Буривой переведён из запаса первой категории в разряд действующего резерва с присвоением воинского звания «подполковник».
- Да, верно говорят, - пробормотал Никита, - что в нашей Конторе «бывших» не бывает…
Шевелёв, показалось ему, был обескуражен.
- А вы, что же, не рады?!
- «Подполковнику», да, рад – прибавка к пенсии и всё такое. А вот касаемо действующего резерва… С чего бы мне, блин, так уж веселиться?! Это вы себе подарок сделали: такого резервиста куда проще раз от раза дёргать на специальные мероприятия, чем обычного запасника-пенсионера.
Шеф ловко – как сам, видимо, посчитал – откорректировал неоднозначную тему:
- Пенсия за вами, кстати, сохраняется. Отныне же к ней прибавлен должностной оклад старшего оперуполномоченного по особо важным делам и плата за воинское звание. Спецоперации оплачиваются отдельно.
- Вот спасибо! - сыронизировал Никита.
Хотя, чего скрывать, было приятно. И потом, будучи офицером действующего резерва, он мог куда проще и оперативнее решать вопросы фирмы. Не булькнуть бы только в пучину коррупции!
- Не за что, - ответил Шевелёв. - Второе: лично вы за… ну, сами знаете, за что конкретно, представлены к награждению орденом «За заслуги перед Отечеством» 3-й степени с мечами, а товарищ Хабибуллина – к награждению орденом Мужества. Представления будут подписаны во всех инстанциях уже сегодня.
Секунду поразмыслив над тирадой шефа, Никита громко фыркнул и воскликнул:
- Здорово!
- Ещё бы не здорово! Столь быстрого прохождения документов лично я не припомню.
- Да ладно, могли бы так уж не торопиться… А здорово то, что женщину наградят за мужество.
- Понимаю вашу иронию, товарищ новоиспечённый подполковник, но, простите, орденов Женственности у нас пока не введено… Третье: на ваши имена в Сбербанк уже переведены значительные суммы денег в качестве компенсации за внеплановые хлопоты, а лично для вас – ещё и за ущерб здоровью. В этой связи возражений нет?
- Ни малейших! - заверил Никита. - Вот бы ещё налоги сразу вычесть, чтобы мы не «парились». Чтобы вообще о них не знали, а то жаба задушит отдавать.
- Ничего, справитесь и сами. А если будете привлечены к ответственности за сокрытие доходов от налогообложения, мы вас – гарантирую! – «отмазывать» не станем… И, наконец, четвёртое: вы с товарищем Хабибуллиной премированы лично Президентом Российской Федерации отдельными трёхкомнатными квартирами улучшенной планировки в любом, по вашему выбору, регионе страны.
Лауреат премии лишь присвистнул: это было, ох, как в тему! А Шевелёв продолжал:
- Предполагается и альтернатива – новый town-house большого метража где-нибудь на окраине Санкт-Петербурга. Это на случай, если вы всё-таки решите, хм, вести совместное хозяйство. Дело ведь к тому идёт, не так ли?
- Идёт-идёт… - пробормотал задумавшийся Никита. - Может, как раз сегодня и придёт. Вечерком. В кафе «У Домового»… Кстати, Василий Викторович, присоединяйтесь! Сообразим на троих, «обмоем» всё вышеизложенное.
На столь заманчивое предложение – как говорится, подкупающее новизной – динамик ответил вымученным стоном Шевелёва.
- Ой, нет, мил человек Никитушка, уволь! Пока ты Там нежился в пиявках, не употребляя ничего крепче хлебного кваса, я с демонами «квасил» за весь мир людей! Давайте-ка вы уж без меня… Кстати, завтра не забудь проинформировать о принятом решении.
- Да уж как водится, - натужно вздохнул Буривой…
…Повелось так, что эпохальные решения-свершения в этот день изливались на него Ниагарским водопадом. Смартфон не успел толком остыть, как на связь вышла супруга. Ответил Никита далеко не сразу – лишь после того, как загнал в самый тёмный угол собственного Я нехорошее предощущение очередных «внеплановых хлопот», в простонародье именуемых геморроем на всю голову…
- У аппарата.
- Привет, Буривой! - с явно наигранной бодростью в голосе воскликнула Арина.
Ах, вот как – Буривой, да, Арина Родионовна?! По фамилии она обращалась к мужу редко – опасалась, зная, что Никита этого терпеть не может. И то сказать, слишком уж звучит уничижительно. Значит, некоему третьему лицу нужно продемонстрировать, кто в их доме хозяин, что называется, растопырить пальцы веером. И лицо это, мизинец на отсечение, стоит рядом и внемлет. А кто оно такое? Да тот самый юрисконсульт, о котором говорил Шевелёв! Наверняка безобразно толстый любитель хот-догов, портера и салата из морепродуктов. Или, напротив, прыщавый дистрофик-вегетарианец с гадкими помыслами педофила…
Пусть мысли об Арине давным-давно не вызывали у спасителя Отечества сколько-нибудь заметного всплеска эмоций, здесь и сейчас впервые в жизни он почувствовал себя рогоносцем, а жену – утраченной собственностью. Да к тому же изнахраченной каким-то обормотом… Ощущение, надо сказать, не из приятных!
- Соскучился? - спросила фрау Буривая тоном, полным безразличия.
- Естественно, - в унисон ей ответил Никита.
- Понятно… Ну, что ж, радуйся – командировка моя подошла к концу. Вечером выезжаю, в семь двадцать пять завтра паровоз будет на Московском вокзале. Сможешь встретить?
Встретить? Встретить?! Хм! Никогда у них такого не практиковалось. Арина брала первое же подвернувшееся такси и с ветерком катила в офис или напрямки в кишлак. Нет денег на лихача? Да ну, бред! Потеряй она все пластиковые карты, растрать наличные до цента и копеечки, дома всегда хранится немалый резерв на чёрный день. Водила подождал бы, пока сбегает… Много вещей? Во всяком случае, наверняка не больше, чем объём салона и багажника таксомотора. Реально соскучилась? Бред в квадрате! Значит – что? Значит, дело в нём самом. Значит, ей нужно переговорить с Никитой до, а не после возвращения домой, и лучше, если на нейтральной территории. Значит, разговор намечается сверх меры серьёзный. О чём? Да о разводе, разумеется! Она, как и планировала, вышвырнет его из своей жизни. Ну-ну!
- Да встречу, почему бы – нет? Заброшу тебя в кишлак и как раз успею на работу.
- А выходной взять слабо?
- Это ещё зачем?!
- Хочу пригласить тебя в ресторан.
Всё верно: для такой беседы тихий кабачок – наилучшая из нейтральных территорий. Рестораном же класса «элит» у жены по умолчанию считается любая шашлычная, в которой она побывала. Ничего не поделаешь, такова людская гордыня!
Заслуженно, в свою очередь, гордый проницательностью, Никита на всякий случай выразил удивление:
- Вот как?! Элементы сладкой жизни…
- Могу себе позволить! - самоуверенно заявила Арина. - Надеюсь, ты из скромности не станешь там купать коня в шампанском?
Тембру её голоса прибавилось высоких торжествующих обертонов. Ну, что же, понять можно, действо развивается по плану. Механизм развода пущен, шестерёнки завертелись… Да вот только Никита решил бросить в их зубцы чугунный лом! Из вредности. В отместку за «Буривого». И за хихикающего у неё под боком любовника.
- Коня в шампанском… Почему бы – нет?! Не вижу в этом ничего предосудительного. Один купает коня в шампанском, другая – юрисконсульта в Красном море… Можем себе это позволить!
Долгая пауза свидетельствовала – удар ломом пришёлся точно в цель. Наконец жена заговорила. Ох, как же тяжело давались ей слова!
- Выходит, узнал…
- По всему выходит, да, - саркастически усмехнулся Никита. - Есть, знаешь ли, опыт, есть нужные связи, есть оперативные возможности для сбора информации.
- Ну, что ж, может, оно и к лучшему… Только не забывай: ты первый начал!
- Начал что? Изменять?
- Да!!! - истерически выкрикнула Арина.
- Во-первых, не ори. А во-вторых, разве ж я отрицаю? На мне первопричина и повод, а твой адюльтер – всего лишь закономерное следствие. Хочешь, продемонстрирую страдания? Типа, «на кого ты меня покидаешь?!»…
- Ты способен лицедействовать?!
- Ещё как! Почище любого актёришки из Голливуда, - без тени иронии заявил Никита, имея в виду опыт камерных спектаклей в мире языческой нечисти. Да и в триллере «Чёртово яблоко» сыграл без дублей.
- Ну, что ж, изобрази убитого горем. Только прошу тебя: без мордобоя!
От её слов Никита поперхнулся леденцом.
- Кхе-кхе-кхе… Уф-ф! Да, Аринушка Родионовна, чего-чего, а этого не ожидал. Гусары с женщинами не воюют! А с юрисконсультами – уж тем более. Приводи, не покалечу.
- Гусары с женщинами не воюют, - очень тихо повторила за ним супруга, а после краткой паузы превратила цитату в двустишие. - Гусары женщин трахают напропалую… Приедешь со своей?
Пару секунд Никита размышлял.
- Хм… В принципе, ничего невозможного. Насколько я помню график работы выставок, у неё завтра выходной. Да вот только – надо ли? Во-первых, при ней мне будет сложнее фиглярствовать. А во-вторых, вы ведь и так знакомы…
- И это знаешь?! Откуда?!
- Конкретно это – от самой Гюльнары.
- Вот чёрт, а я так старательно репетировала роль заказчицы!
- Не переживай, ты замечательно сыграла. Только не учла, что она видела тебя на фото.
- Ах, вот как?! Ясно…
Ясно стало и Никите – болезненное самолюбие жены, хоть и самую малость, но успокоено.
- Ты её весьма впечатлила. Даже сказал бы, понравилась ей.
- Спасибо, приятно! Она мне, как ни странно, тоже… Останемся друзьями?
- А кто нам, культурным современным людям, может помешать?!
Арина снова отвечала приглушённым шёпотом:
- Кое-кто может. В частности, Добрыня…
Никита моментально перебил:
- А вот о «богатыре» давай сейчас не будем! Не та тема, чтобы…
Тема и впрямь не подлежала обсуждению по телефону. Да и вообще, разговор с женой Никиту утомил. Пора заканчивать! На его счастье, разразился громогласной трелью телефон, впопыхах забытый Аннушкой.
- Хм, кому ещё неймётся?.. Извини, мать, я немножко занят. Давай продолжим завтра. Кстати, на перрон с цветами не пойду, буду ждать в машине. Позвонишь – сориентирую, где припарковался. Всё, мой дарлинг, аста ля виста!
- Аста маньяна, гусар! Добрыню покорми, если случайно заночуешь дома…
Последнего Никита гарантировать не мог – предстояло окончательное объяснение с Гюльнарой. А также многое другое. В частности, долгожданный отъезд подзадержавшейся – очень мягко говоря «подзадержавшейся» – группы специалистов от германского поставщика межкомнатных дверей. Нежданный приезд мамы генерального директора, в этой связи перепоручившего отправку немцев Буривому. Хамский «наезд» посетителя на одного из менеджеров по продажам. «Съезд крыши» монтажника, с размахом отпраздновавшего вчера сороковины тёщи…
Благо ещё, мастер СТО за отдельную плату подогнал сверкающий внедорожник прямо к офису. Ровно в 18.00 измотанный топ-менеджер втиснулся меж BMW и точно таким же, как у самого, VW на парковке у торгового центра «Сампсониевский», волевым решением объявил для тамошней выставки укороченный рабочий день, и полчаса спустя они с боевой подругой уже сидели за столом «У Домового».
- Как обычно? - поклонился им предупредительный официант.
- Как обычно, братец, как обычно, - подтвердил Никита. - Только в этот раз – на троих.
Гюльнара поглядела на него как никогда внимательно, однако промолчала. Ну, да ведьмам всё и без расспросов ведомо!
Меж тем Никита вызвал мобильный сына. Потому что заказал три порции не зря – придумал, как совместить кормёжку богатыря, объяснение с любимой женщиной и негарантированную ночёвку в кишлаке.
- Здорово, батя! - с энтузиазмом поприветствовал его динамик.
- Здорово, Добрыня Никитич! Как жизнь молодая?
- Да нормально…
- А поконкретнее?
Он в деталях припомнил содержание записки, оставленной для сына людьми шефа: «Доброе утро! Дрыхнешь, как пожарник. Солянка и котлеты в холодильнике. Надумаешь поститься – выпорю! Буду вечером. Я». Молодцы – есть о чём поговорить предметно!
- Ну… проспал немножко, пропустил химию, - признался Добрыня.
Ну, ещё бы не проспать! «Пропустив» в себя энергетический напиток, химии ты нахлебался предостаточно…
Между тем «богатырь» перешёл в контрнаступление:
- А ты, кстати, когда уходил, не перекрыл конфорку!
А вот это они зря! - подумал Никита. Легенда его пребывания дома – легендой, но подобное стремление к максимальной достоверности чревато отравлением жильцов или даже взрывом, потому что в кишлаке с завидной регулярностью без предупреждения отключают газ, причём на несколько минут, не более. Хорошо ещё, что форточка в кухне всегда распахнута, а сын не курит… Кажется, не курит. Надо будет это дело прояснить…
- Признаю: мой «косяк». А теперь признавайся, в свою очередь, ты: обедал или нет?
- Бать, я только из школы…
- Понятно! Значит, выпорю, как обещал.
- Бать, я прямо сейчас…
- Стоп! Прямо сейчас проделаешь вот что: разогреешь и на ходу схаваешь котлету, оденешься поприличнее, сядешь в маршрутку, на станции Грузино возьмёшь такси – опять же, поприличнее, не какой-нибудь убитый ВАЗ! – пообещаешь от моего имени полторы цены и как можно быстрее доберёшься в кафе «У Домового» на Большом Сампсониевском проспекте.
- Зачем это?! - удивился Добрыня.
- Затем, чтобы я хоть раз проконтролировал твой обед.
- Ладно, принимается… А там картофан фри и чизбургеры подают?
На бутерброд с сыром Никита не отреагировал, зато при упоминании картошки спасителя Отечества бросило в дрожь. Свой мешок этой сельскохозяйственной культуры он, видимо, уже откушал…
- Приезжай, сынище, разберёмся! Чизбургеров не обещаю, но сытной и очень вкусной русской кухней «Домовой» славится по делу. Ещё вопросы?
- Не вопрос, батя, так, наблюдение: что-то ты коварное замыслил.
- Верно, замыслил. Хочу тебя кое с кем познакомить.
- Я догадываюсь, с кем…
Гюльнара, в глазах которой озабоченность сейчас читалась много явственнее, чем любое другое чувство, очень тихо прошептала:
- Я тоже догадываюсь, с кем. Со мной!
Будь отношение Никиты к ней хоть на сантиметр менее проникновенным, неминуемо расхохотался бы. Необычайно трудно было догадаться, с кем!
- С тобой, цветик, конечно же, с тобой, - подтвердил он без намёка на иронию (знать бы ей, чего стоило оставаться серьёзным!). - А ещё мы с тобой поговорим сейчас вот о чём…
Они поговорили о событиях сегодняшнего дня в компании.
Поговорили об Арине Родионовне.
Поговорили об оценке Родиной своих заслуг.
Поговорили о дарованном жилье…
- Полагаю, надо брать town-house, - вывел резюме Никита.
Гюльнара загадочно улыбнулась.
- Я должна воспринять это как предложение руки и сердца?
- Цветик, моё сердце давным-давно в твоих руках! Предлагаю лишь упорядочить наши отношения в этом мире. Тем более, что ситуация располагает…
Он встал из-за стола и крикнул на весь зал:
- Подать сюда цветов и шампанского!
Однако невеста удержала его за руку.
- Подожди, Ники! Я так не могу. Папа Ренат…
- Ах, да, папа Ренат!
Пара нажатий на клавиши телефона.
- Алло? - немедля среагировал динамик. - Говорите, вас слушают.
Папа Ренат, современник эпохи коммутаторов типа «Барышня, Смольный мне!», до сей поры не приучил себя к определителю номера и самого звонящего.
- Ренат Ильясович, здравия желаю!
- А, Никитушка! Здравствуй, сынок! Что-то ты давно…
- Погоди, батя! - бесцеремонно осадил он ветерана. - Некогда разводить турусы на колёсах! У нас с Гюльнарой к тебе маленькое дельце. Я сделал ей предложение. Она согласна. Мама Зарина, как я понял, – тоже. А ты?
После некоторой паузы из трубки понеслось нечленораздельное хрюканье.
- Я всё понял! - выкрикнул на кураже Никита. - Спасибо, батя! - и, сбросив вызов, обернулся к любимой. - Слыхала? Папа Ренат одобряет!
Потом официант доставил им шампанское.
Потом – и всем присутствующим в зале.
Потом охранник притащил откуда-то хоть и безвкусно составленный, зато колоссальных размеров букет.
Потом Никите и Гюльнаре пожелали… ох, чего только ни пожелали!
Потом кто-то выкрикнул: «Горько!»
Потом они долгим поцелуем подсластили людям угощение.
Потом, продолжая целоваться, танцевали под всеобщие аплодисменты и бессмертный Hotel California от группы Eagles, проистекающий из музыкального ящичка…
…И лишь пожилой официант косил одним глазом на экран переносного телевизора под стойкой бара. Канал ТВ-3 как раз транслировал его любимую передачу «Тайные знаки». Знай молодожёны её содержание – даже просто название, – наверняка не пропустили бы, но… То-то и оно, что «но»! А называлась серия дословно так: «Великий визирь Екатерины. Ищите женщину, или Восточная загадка Потёмкина». Маломощный динамик негромко вещал:
«…кем была эта женщина, ради поисков которой светлейший князь в последние годы жизни забросил все государственные дела, чем она так приворожила всемогущего вельможу, по сей день тайна за семью печатями. Современникам было известно лишь имя – Гюльнара, дочь татарского мурзы Рената Хабиба. Мурзы, которого, как выяснилось, никогда не существовало в среде так называемых инородцев екатерининской эпохи… Поговаривали, что она – провидица и непревзойдённая колдунья. Агенты Потёмкина разыскали какого-то бродягу, и тот будто бы утверждал, что загадочная Гюльнара на его глазах одним лишь мановением руки превратила атамана разбойничьей шайки в безжизненную мумию. Другой терпигорец, калека из каторжан, невероятным образом прознавший о поисках – видимо, они были и впрямь масштабными, – якобы выторговал себе вольную в обмен на подробную информацию о таинственной татарке. Однако, будучи доставлен во дворец вельможи, сошёл с ума прямо в его приёмной и лишь скороговоркой повторял странную фразу: «Ничего личного, Кузьмич, ничего личного»…
В этой связи, между прочим, ходили слухи и про спутника Гюльнары, донского казака Никиту Кузьмича, есаула, героя Семилетней войны, хлебнувшего после баталий в Европе ещё и турецкого плена. Увы, следов его также не найдено. А слухи, между прочим, имели под собой реальную основу. И основа сия – портреты обоих, выполненные по памяти одним из немногих настоящих друзей Потёмкина, действительным статским советником Ерофеем Леонтьевым, которому молвой приписывается изобретение знаменитой водки «ерофеич».
Ерофей Леонтьевич вообще сыграл в этой истории одну из ведущих ролей. Так, он якобы хранил в домашнем сейфе принадлежавшую Никите флягу из-под малороссийской водки. На шее же в ладанке носил талисманы – золотой червонец, которым Гюльнара и её спутник расплатились с ямщиком, и короткое письмо, каким-то образом касающееся жены Леонтьева, Марии: «Встречай своё счастье! Н. и Г.»… По смерти Леонтьева был разобран его личный архив, и в дневнике будто бы обнаружена поразительная запись: «6 мая 1766 года. Имение «Чайна-таун». Никита и Гюльнара: Манифест императора Александра II Николаевича Романова, правнука Екатерины II Алексеевны, об отмене крепостного права в Российской империи, 1861 год. Мне не дожить, чтобы убедиться. Жаль! Передать детям»…
Действительно – жаль, дорогие телезрители! Жаль, никто воочию не видел этой записи. Дневник таинственным образом исчез, потому известно о ней лишь по семейным преданиям Леонтьевых, да и то получившим огласку уже после отмены крепостного права. Исследователи склонны считать данную историю позднейшим вымыслом кого-то из потомков Ерофея Леонтьевича, и, как нам кажется, не без оснований… А вот портреты загадочных Гюльнары и Никиты сохранились до наших дней. Вглядитесь в их лица, уважаемые телезрители! Самые обычные молодые люди. Вполне симпатичные. Может быть, даже красивые. Но встреть сегодня на улице такую парочку, пожалуй, и не обернёшься вслед. Вот только взгляды их, вот только их глаза! Какие-то они потусторонние. Какая-то в них неодолимая забота, какая-то гнетущая тревога, какая-то неизбывная печаль, какая-то тысячелетняя усталость. Взгляды подбитых на излёте ангелов-хранителей, глаза бедняг-атлантов, принуждённых Зевсом Олимпийским вечно поддерживать плечами небосвод… Вглядитесь, дорогие телезрители, и сами всё поймёте!»…
И официант послушно вгляделся.
И ошалел!
И понял всё.
Во всяком случае, обоснованно предположил…
И встал перед дилеммой (ну, или дилемма встала перед ним): звонить куратору из ФСБ сегодня либо отложить доклад на утро?
И решил: то, что могло произойти, уже произошло две с лишним сотни лет назад, так что пускай Василий Викторович спит спокойно!
Официант сотрудничал с «конторой» ещё в бытность её Комитетом, а не Службой, и всегда считался передовиком негласного труда. Такой имеет право принимать решения самостоятельно…
…Ну, а Гюльнара и Никита продолжали самозабвенно танцевать – уже под Игоря Талькова. Могли, чёрт побери, себе это позволить! Не подозревая, по какому пистону им позднее вставят в известные – задние – места за длинные языки в имении Леонтьевых… Сегодня день их возвращения с победой! Сегодня праздник без слёз на глазах. Ну, а завтра…


…Я завтра снова в бой сорвусь,
Но точно знаю, что вернусь,
Пусть даже через сто веков,
В страну не дураков,
А – гениев.
И, поверженный в бою,
Я воскресну и спою
На первом дне рождения
Страны, вернувшейся с войны…


P.S. И стали они мирно жить-поживать (в элитном коттедже на Выборгском шоссе) да добра наживать. Как маленько нажили, сочетались законным браком. Отметили это дело в кабачке близ офиса компании. А после, узким уже кругом, – дома. Шеф по такому случаю «развязал» и позволил себе несколько глотков шампанского. Папа Ренат назюзюкался в стельку с домовым Постеньевым, причём не только и даже столько за здоровье новобрачных, сколько за то, что «Зенит» – в очередной раз чемпион… Ведьмак Глузд, представленный непосвященным как сосед по жилтовариществу, музыкант из Мариинского театра, несколько часов без перерыва мастерски играл на гуслях попурри из Space и Electric Light Orchestra. Сластолюбец Чур взялся было щупать Оленьку и схлопотал таки по роже от Вована. И то сказать, ну что за свадьба без «набивки» хоть одной физиономии?! Добрыня Никитич привёл новую подружку, которая отцу, по совести сказать, не приглянулась. Он не считал себя джентльменом, а стало быть, блондинок не предпочитал… Кроха Айгуль тайком слизала с торта кремовые розочки. А кикимора Прозерпина от всего сакрального общества преподнесла супругам в дар… ну, да, ту самую скатерть!
И стали они жить-поживать дальше, отныне мало беспокоясь о продуктах и кулинарии. Вот только азу Гюльнара обычно готовила сама – у самобранки мясо получалось жестковатым, а Никитушка предпочитал, чтобы кусочки разваливались, как территориальная целостность Грузии в августе присной памяти 2008 года. Однажды вечером эксперимента ради он попросил у кормилицы хот-дог. А получил… натуральный кукиш с маслом. И берестяную грамоту – анонс меню на ближайшую неделю:
• Понедельник: виртуальные щи и текущие слюнки.
• Вторник: вчерашние щи с послезавтрашней сметаной.
• Среда: каша-размазня (по полу – тонким слоем).
• Четверг: караси (удочка в гараже, черви – под ним) в сметане (которую ты, если помнишь, слопал позавчера).
• Пятница: квас – не Cola (повторить с выражением тысячу раз).
• Уикенд: разгрузочные дни (вагоны – на железнодорожной станции, спросить бригадира грузчиков Мустафу).
Приятного аппетита и нерушимого кислотно-щелочного баланса!
P.S. Если надумаешь перекусить в fast-food, посидишь у меня на морковке! «У меня» – в переносном смысле, а вот посидишь на морковке в самом прямом.
«Ты гляди, подарочек от нечисти! - думал Никита, оскорблённый в лучших чувствах. - Никакого пиетета к гвардейскому офицеру, витязю из ранешнего времени, что называется, из тех ещё, из бывших»…
И будто бы случайно залил самобранку кетчупом.
И месяц кряду получал в отместку то целый тюбик горчицы в пирожное, то фунт сахара в щи, то головастика в стакан кефира. Да если бы только одного! Да если бы только туда…

P.P.S. Уважаемый Читатель, считаю своим долгом сообщить: все герои настоящей книги (в особенности самобранка) вымышлены, любые совпадения случайны. С уважением, автор.

P.P.P.S. Автор врёт! По крайней мере, фантазирует. Довольно часто. Да практически всегда! Будь он правдивым реалистом, специализировался бы на мемуарах. Впрочем, ложь – по крайней мере, выдумка – востребована там едва ли меньше, чем в фантастике...
На самом деле большинству персонажей соответствуют реальные прототипы. Во всяком случае, это касается людей… Никита Кузьмич, в миру Николай Степанович, – директор по безопасности одной из крупных питерских компаний, ветеран сил антитеррора, сосед и добрый приятель автора. Вовчик, Ольга, Аннушка и Гюльнара (в миру Айгуль) – коллеги, более того, друзья. Миша Юрьев состоит как раз в той должности, которая приписана Буривому. Василий Викторович – заслуженный полковник военной контрразведки, человек, каких ещё поискать. Ну, а с индивидом, похожим на Терпигорца, как известный любитель попариться всласть – на генерального экс-прокурора РФ, автор некогда учился в одном интересном ВУЗе. Ничего, кстати, против него не имеет! Просто Адам Иванович – личность по жизни весьма колоритная…
Между прочим, если Вы заметили, ни один из героев по ходу повествования не погиб. Даже – антигероев. Даже мифических. Увечья – не в счёт… Пожалуй, за подобный гуманизм автор достоин Нобелевской премии мира. А то и двух (вторую – за разгадку тайн Вселенной) в один присест, чтобы не тратиться на повторное «обмывание». Кризис ведь, как ни крути. Ужимаемся в расходах!
Пресловутый автор не исключает новой миссии своих персонажей в Прошлом, Грядущем, Потустороннем или где-нибудь ещё, но лишь в том случае, если Вы, уважаемый Читатель, посчитаете продукт его графоманского труда интересным и нужным. Заранее благодарен за предметные отзывы. Мы победим! Мы одолеем любого супостата. Когда научимся не забывать самое себя. Когда наконец-то, после долгих лет самоуничижения, в унисон величайшему полководцу матушки Руси на пике эмоций воскликнем: «Мы – русские! Какой восторг!!!»…
Удачи Вам! Всё так же с уважением – всё тот же автор.
Лето-2009.
Санкт-Петербург.
«Зенит» – forever!