3.
Абориген выглядел довольно неказисто, был жалок, невысок ростом, худосочен, небрит, в полинявшем и видавшем виды одеянии, наброшенном прямо на грязное голое тело, в стареньких поношенных портах цвета перезрелого лимона. В дрожащей ручонке страдальца подрагивала котомка, сплетённая дивным методом из тонких гладких разноцветных нитей и которая была полна вытянутых у горлышка прозрачных узких сосудов.
-Эй, мил человек, - прогнусавил, обнажив свой беззубый и дурно пахнущий рот, абориген, - ты что, никак заплутал?
Я как мог ласково и ослепительно улыбнулся аборигену в тридцать два зуба и произнес вслух свою первую фразу, явив этой реальности чистый, приятный и притягательный баритон.
-Нет, добрый человек.
-Так че тогда ты, как трухлявая орясина, застыл посередь пути-дороги и мне пройтись мешаешь?
Мне хватило и одного пронзительного взгляда, чтобы провести глубокий анализ сознания своего нежданного собеседника.
Как и люди толпы тот не представлял собой ничего особенного, и был озабочен только одним: как можно скорей удовлетворить свои низменные инстинкты. Так что вести диалог с подобным субъектом можно было на уровне его сознания, точнее, иносказаниями, ибо путь во тьму его сущности, как и подобных ему объектов, символизирующих окружающую сейчас толпу, лежал через мистификацию. Доверие невежд и их участие можно завоевать только в случае полного непонимания ими происходящего – невеждам понятны частности, они отвергают недоступное им целое.
-Проходи, добрый человек. Места вроде бы достаточно. Ведь можно идти, куда душа пожелает: направо или налево, в принципе повернуть даже назад. Так что я тебе нисколько не мешаю, - ответил я. – Определись с Целью. А Выбор всегда будет за тобой. Истинно говорю.
-Ишь ты, каково загнул! Ты хто? Хфилософ? – абориген говорил с присвистом, брызгая слюной,шепелявя и смешно оттопыривая нижнюю губу.
-Возможно. Каждый из нас созданий Божьих в душе своей истинный философ. Но мысли наши должны быть постоянно направлены на то, чтобы совершенствовать свой разум. Вот, скажи, о чем ты сейчас думаешь?
-Во, загнул, едрить твою кочерыжка. Ни о чем я таком и не думаю. Мне зараз не до раздумий, - зло огрызнулся абориген. – У меня, бля, трубы горят апосля вчерашнего. Похмелиться бы не помешало, а эта падла Маруська не желает принимать товар, - и он раздражительно встряхнул котомкой, да так, что сосуды, находившиеся там, звонко и переливчато задребезжали. – Мол, у неё, заразы, тары нет. Эх, где ей, мочалке, понять своим вздорным бабским умишком, что, если я сейчас не загашу трубы, то просто-напросто помру.
Меня не столько удивил стиль разговора собеседника и режущие слух скабрезного вида обороты, которыми тот время от времени обогащал свою насыщенную речь, а то, как он держался, ежеминутно меняя мимику лица и настроение. Казалось, он играл, лицедействовал, являя собой то жалкого нищего, то вольного бесшабашного бродягу, то наглого вельможу.
Неожиданно я как бы по наитию распахнул свои и без того пронзительные глаза и пристально заглянул аборигену в лицо. Из моих глаз полились неиссякаемым потоком и тепло, и свет, и доброта, и даже умиротворённость, - столь невероятным образом я хотел внушить стоявшему передо мной человечку, что умирать вовсе не обязательно, и тем более по столь незначительному поводу. Ну и что из того, что горят какие-то трубы. Ведь жизнь – прекрасна, а всё остальное всего лишь суета сует.
Невероятно, но от света моих глаз бегущая неведомо куда толпа на мгновение замедлила свой ход, замерла, как бы вдыхая волшебство этой незыблемой истины в себя. Но только мгновение длилось это простое чудо.
Абориген тряхнул лохматой грязной головой, выходя из транса.
-Ты, мужик, того, прекрати гнать дурку. Жизнь, видишь ли, ему прекрасна?! А мне вот - нет. Какая тут жизнь, когда трубы горят. Ты чё, не врубаешься? А может, ты часом на головку, того, бо-бо, коль не знаешь, что по утряне, чтоб не сдохнуть, всегда надоть хотя бы пивка холодного глынуть. Тогда, блин, не так сильно будет колбасить апосля перепоя.
-Почему? Знаю, - ответил я, и неожиданно признался. – Случалось когда-то и мне быть в подобной ситуации.
-Тогда чего выпендриваешься? Стоит тут себе, блин, весь из себя такой правильный и мозги мне накручивает. А на вид вроде бы и ничего мужик, при понтах. Я его было за своего принял, а он мне тут лапшу на уши вешает. В общем, харэ, мил человек, дурку гнать, а то не посмотрю, что хфилософ, в раз в лобешник определю.
Я сдержанно улыбнулся столь содержательной речи.
-Да, в этом мире так ничего и не изменилось – все та же приземленность, бездуховность и стремление, как можно быстрее удовлетворить свои низменные инстинкты.
-Ты че такое сказал? А ну, блин, переведи.
-Я сказал, что могу тебе помочь.
Абориген хитро сощурил глазки, острая и злая до этого его мордашка неожиданно расплылась в счастливой беззубой улыбке.
-Ну коли так, то давай, гони сюда бабки. Я вмиг слетаю куда следоват.
-Ты, видимо, добрый человек, имел в виду деньги? Странное определение. Но денег у меня нет. Конечно, деньги это ещё не всё зло, что придумано человечеством, но и не добро…
Я, кажется, преждевременно начал входить в роль наставника. Но это показалось мне приятным – давно я не испытывал подобного ощущения.
-…а всего лишь расчетная форма между ними, - продолжил я. И очень мощный энергоноситель. Но я подобной формой никогда не пользовался, и в будущем пользоваться не собираюсь. Зачем?
-Как зачем? А на что ты тогда меня, блин, угощать собираешься?
Казалось, ставшая уже дежурной идиотская улыбка теперь никогда не сойдет с моего лица. Что поделать, необходимый атрибут Программы, даже если тебе позволена импровизация. Не так, оказывается, просто отойти от того, чему ты следовал долгое время, тут сказывается привычка. Впрочем, не самая из худших. И коль ты улыбаешься – значит, ты доброжелателен, открыт для всех, как говорится, душа нараспашку. А если - хмур, раздражителен и смотришь исподлобья, то твой визави ещё трижды подумает, стоит ли затевать с тобой продолжительную и доверительную беседу или нет. В общем, улыбка – это нечто определяющее, даже выходя за рамки Иллюзий.
-Если не трудно, добрый человек, и коль у тебя есть возможность, то, пожалуйста, проводи меня к какому-нибудь освежающему источнику или водоему. Желательно чистому.
-Вода тебе, что ли надо? Какого хрена?
-Именно вода, - я улыбнулся. – Вода – основа всего. И истина.
-Плевал я, блин, на твою истину с высокой колокольни. А вот насчет воды есть идея. Колонка тебя устроит? Там этой воды, хоть весь залейся. Это я тебе обещаю, зуб даю, - сказал абориген, сухо прищёлкнув пальцами у себя под подбородком, а затем решительно и цепко схватив меня за руку, юрко вклинился в суетливую и разношерстую толпу, словно та была его родной стихией.
Я и вздохнуть не успел, как меня поглотило, втянуло, засосало в себя разноликое и разношёрстое вместилище запахов, звуков и мыслей.
Расслабленный от разговора, я даже не успел настроиться на определённую частоту, и поэтому чуть было не задохнулся от охвативших меня впечатлений: толпа жила, будоражила, неистовствовала. Это было что-то невероятное. Оказывается, чтобы ощутить истинную прелесть столпотворения, не нужно вводить в активацию нечто определённое – достаточно лишь слиться с толпой воедино, отключив все основные функции контроля. Это интересно, но, мне кажется, может быть чревато чем-нибудь и неприятным, например, проникновением какого-нибудь опасного вируса. Впрочем, об этом беспокоится нечего – те, кто координирует Программу, туго знают своё дело, и у них практически всё под контролем. Или нет?
Незапланированное поглощение в толпу длилось не так и долго, и уже через несколько минут абориген и я, правда, слегка помятые, вынырнули в каком-то узком, увитом остро пахнущим хмелем, переулке возле небольшого сооружения. Сооружение было странного вида, тумбообразное, и из него непрекращающимся потоком через вытянутый в длину желоб стекала тоненькая струйка на вид вроде бы чистой воды. Хотя недавнее приключение возле реки теперь как-то заставляло усомниться в абсолютной чистоте водных источников этого мира. Впрочем, будет видно.
-Вот, как я и обещал. Угощайся. Это добра у нас предостаточно. И пока бесплатно, - изрек издевательским тоном абориген, внезапно наклонившись и припав жадным ртом к стекающей по желобку и разбивавшейся внизу гирляндами искрометных брызг о каменное покрытие влаге.
-Спасибо. Пока не хочу, - ответил я на щедрое предложение.
Затем я неторопливо снял котомку, которая, казалось, тощим и бесполезным грузом висела у меня через плечо, распахнул её и оттуда осторожно выудил глиняный сосуд, видом напоминавший небольшую чашу. Сосуд не представлял собой ничего необычного, разве что был старинным, ещё более древним, чем посох, в лёгких трещинках по всей поверхности и покрыт розовой глазурью; пах сосуд как-то особенно - базиликом.
Следующим моим действием было склониться к источнику и подставить сосуд под дребезжащую струйку воды.
Когда сосуд наполнился до краев, я выпрямился, встав в полный рост, и неожиданно вскинул чашу у себя над головой, устремив её торжественно и с пафосом к медлительному по утру солнцу.
На первый взгляд вырисовывалась странного вида картина, этакий своеобразный гротеск. Но на глядящего с немым недоумением и даже неприязнью аборигена эти непонятные манипуляции, хотя тот пока и не осознал их истинного назначения, прежде всего, должны были произвести зрительное представление – вначале глаза улавливают самую суть, а дальнейшее придёт значительно позже. В общем, чудеса должны проявляться как в целом, так и в частности.
В таком положении я удерживал сосуд где-то несколько секунд, и только потом протянул тот своему спутнику.
-Испей сию чашу, добрый человек. И поверь, ты возродишься заново.
Абориген только хмыкнул, ощерившись:
-Я уже налакался этой поганой воды, как болонка, можно сказать «по самое не хочу». А ты мне опять под нос суешь подобную бодягу.
Казалось, ещё немного и бедолага выпрыгнет из своей жалкой одежонки – так его распирало от злости, - но, выдержав мой более чем серьёзный взгляд, выдернул сосуд у меня прямо из рук.
Несколько капель неожиданно пролилось ему на руки и ароматной красноватой струйкой скатилось вниз на землю. Абориген наклонился к чаше и принюхался. Его удивлению просто не было предела: там плескалось настоящее виноградное вино, на вид терпкое и, если судить по чудесному насыщенному запаху, довольно приятное на вкус.
Что ж, первое чудо, как говорится, удалось на славу. А за дальнейшим, я уверен, дело не станет. Правда, иногда вера в чудеса примеряет с их отсутствием. Между прочим, оптимистически замечено.
-Ешкин кот! Ты что, туда порошка всыпал? Надо же, я и не знал, что винище порошковое бывает. Ох, эти учёные, до чего ж и головастые! Любят нашего брата. Ну, да ладно, будь здоров, не кашляй, - и абориген с явным удовольствием приложился к чаше.
Пило человеческое существо долго, не прерываясь, кадык у аборигена на горле так и ходил ходуном, но чаша никак не иссякала. Казалось, вот оно дно, уже виднеется, ещё один глоток, и можно в удовлетворении отставить сосуд в сторону, но не тут-то было – чаша снова была полна до краёв. И приходилось начинать всё сначала. А отринуть от себя хмельной и что главное, дармовой напиток аборигену было просто не в силах, - когда ещё сподобится такое. И всё же бедолаге вскоре надоел процесс бездумного поглощения, а может, уже просто не лезло, и тот с удивлением, но скорей всего с неподдельным испугом, оторвался от чаши.
-Что, бляха-муха, за приколы?! Я, блин, всё лакаю, лакаю, а до донышка так и не добрался.
-Дай сюда, - сказал я и, приняв сосуд, перевернул тот в воздухе, при этом не пролив ни капли.
Мгновение – и чаша была девственно пуста. Правда, пахла по-прежнему замечательно – ранней осенью.
-Ну, и дела, - промямлил абориген, бочком подавшись от меня в сторону. – Допился. Уже, блин, глюки начались. Белочки мне ещё не хватало для полного счастья. Ты кто такой?
-А ты как думаешь? – тихо и проникновенно спросил я, а затем – что на меня нашло? - пристальным жгучим взглядом посмотрел на представителя славного рода человеческого, словно пронзая того насквозь. Тот моментально съежился. Даже стал как-то меньше ростом.
-Разве мой приход не был предначертан заранее и не предопределен свыше? Или человечество в своих метаниях за ложной истиной забылось про это великое таинство?
-А-а, так ты фокусник, наверное? – абориген облегченно вздохнул. - К нам что, циркачи пожаловали? Вот будет потеха! Но почему тогда я афиш нигде никаких не видел?
Я улыбнулся:
-Нет, добрый человек, я не циркач, как ты выразился. Это что, нечто вроде лицедея? Или я ошибаюсь? Хотя, если учитывать, что за время моего отсутствия в этом мире произошли значительные изменения, а человечество, естественно, в своём стремлении познать как можно больше, продвинулось на некий определённый уровень, мне можно простить моё незнание.
-Чево? Бред какой-то, - сдавленно просипел абориген. – Нельзя что ли, блин, говорить по-человечески? У меня и без того башню сносит. Вроде бы и полегчало от твоего порошкового пойла, но сейчас на изнанку так и выворачивает. Мозги прямо закипают от этих твоих заумностей. Знаешь, с этим тебе к братухе моему надо. Он бы точно уразумел. С Петрухой уж ты бы договорился. А что, это идея! У братана, наверное, тоже трубы горят. Вот ты их и загасишь. Так что давай, скорей засовывай свою посудину, пока никто не усмотрел такой халявы, и айда за мной. Туточки рядом.
Я не стал возражать, и, по-хозяйски ставя ноги, размашистым шагом двинулся вслед за семенящим мелкой походкой человеческим существом. Я не оговорился: именно по-хозяйски. Ну, разве я не хозяин положения в этой, уже начавшей во что-то определяться, благодаря первому чудесному проявлению, Иллюзии?
Существует правило, кстати, установленное не мной: кто хоть единожды пригубит напиток, сотворённый в Чаше Наслаждения, тот на веки вечные становится заложником Системы, читай, вечным её рабом до скончания своего века. И как бы потом он не проявил себя, хорошо или плохо, на это как ещё посмотреть и с какой точки зрения, его действиями будет руководить уже кто-то иной, а не он сам.
Все это время пока мы шли, я с любопытством и явным интересом всматривался в пробегавшие мимо перед глазами пейзажи, контуры домов, а так же в лица стоявших и проходивших людей. Но никто из аборигенов так и не сумел заинтересовать меня в духовном смысле слова, что было уже даже странно. Неужели люди до того ослабли духом, что их больше ничего в этом мире не интересует, разве что кроме банальных потребностей: сытнее набить своё и без того не пустое брюхо да приодеться как можно наряднее в какое-нибудь шикарное тряпьё? Конечно, без этого никак не обойтись, но ведь должно быть и ещё что-то, как в душе, так и в мыслях.
Но никто не встал у меня на пути, никто не заинтересовался моей странной внешностью, а также исходящим от меня величием духа. А ведь, думается, неожиданная для этого мира аура должна была просто заставить всех этих людей остановиться, замереть, устремиться мыслями к столь неожиданному исходящему из меня сиянию, бросить все свои суетные дела, позабыть о своих насущных и не очень мелких проблемах, и, возможно, даже кинуться вслед за мной. Зачем? А хотя бы чтобы испросить моего благословения, а также милости и благодати.
Только мир не сподобился на нечто подобное. Впрочем, если быть честным, я и сам пока не стремился к столь радикальному проявлению своего совершенства. Всему своё время. Программа, частью которой я являлся, предусматривает неторопливое и постепенное внедрение данной активации, как бы оправдывая древнюю поговорку: тише едешь – дальше будешь.
Но на данный момент я был сам по себе, у меня было право выбора. И все же я пока решил не отступать от Программы. Как говорится, не зная броду - не лезь в воду. И как знать, может быть, и с первым проявлениям чуда я поторопился. Хотя, кажется, что это чудо было подано вполне своевременно, даже соответствуя определившейся действительности. Абориген в какой-то степени удовлетворил свои низменные потребности и теперь уже более адекватен, к тому, ведёт меня к следующему объекту, и стоит надеяться, не такому ограниченному, как он сам. Главное, сейчас быть подальше от толпы. Толпа меня разочаровала. Впрочем, уже не впервые.
Неожиданно из подворотни нам под ноги бросилась маленькая, лохматая, неопределенных кровей собачонка, которую так и захлёбывало от безудержного лая. Казалось, ещё чуть-чуть, и эту кроху просто вывернет наизнанку от злобы и ненависти.
Абориген подался трусливо назад, замахав суетно руками, оглянулся по сторонам в поисках какой-нибудь защиты, но ничего не нашёл, и не придумал ничего лучше, как зачерпнуть горсть сухого песка и бросить её в дворнягу:
-Вот, блин, зараза, заколебала. Каждый раз одно и то же. Убью, суку!
Но это ещё больше разозлило мелкую живность – та чуть было не ухватила настроенного агрессивно аборигена за ногу. Ещё б немного - и две одинаковые негативные эмоции слились бы воедино, ещё больше усилившись, но я не дал этому случиться, выставив вперёд свой длинный посох.
Собачонка неожиданно умолкла, более того, поведя носом, а затем, прижав к голове пушистые уши, припала всем своим тщедушным тельцем к земле и заискивающе заскулила, виляя дружелюбно хвостом. В таком положении она осталась и после, даже когда я в сопровождении своего спутника, замотавшего головой в удивлении («Что это, блин, такое?») не скрылись за поворотом.
Только ничего особенного в моём действии не было. Просто бессловесная тварь, возможно, первой за несколько тысячелетий почувствовала на себе, то, что обычно испытывали многие твари земные, предшествовавшие ей, а точнее, особого рода энергетический импульс, который подавил в сознании неразумного существа на некоторое время, если не навсегда, признаки любой агрессии.
Признаюсь, подобным приёмом я пользовался крайне редко, большей частью экспериментируя только на животных, и то лишь для того чтобы во время скитаний оградить себя от нежелательного посягательства на свою персону. Правда, иногда все же случалось применять это и на людях, если в том возникала необходимость, что, между прочим, Программой никак не предусматривалось: зачем искать лёгких путей, пусть человеческие существа сами, точнее, своей энергией духа подавляют в себе накопленный условностями негатив. Им это будет только на пользу.
Хижина, точнее, неказистого вида домишко, сложенный из обтёсанных брёвен, куда мы, свернув с широкой дороги на узкую тропинку, устремили свои стопы, утопал в зелени густых деревьев и кустарника, этакого живописного бурелома в окружении разношерстых сорняков и кое-где пробивающихся цветов бархатистой календулы и дикого ириса. Дорожка, ведущая к дому, была тщательно вытоптана, так что нам не составило особого труда пройти, минуя распахнутые настежь двери, в помещение...
Свидетельство о публикации №209876 от 20 ноября 2015 года
...."пусть человеческие существа сами, точнее, своей энергией духа подавляют в себе накопленный условностями негатив. Им это будет только на пользу". Взяла в закладки,Серёжа...ещё необходимо проникнуть вглубь твоего рассказа...буду...очень интересно!фабула однако!!!!!!!
Я только на днях вернулась домой! - Погода паршивая - ничего не успеваю делать! А читать люблю вдумчиво! Какой же ты молодец!!! Восхищаюсь твоей работоспособностью!
"Неужели люди до того ослабли духом, что их больше ничего в этом мире не интересует, разве что кроме банальных потребностей: сытнее набить своё и без того не пустое брюхо да приодеться как можно наряднее в какое-нибудь шикарное тряпьё? Конечно, без этого никак не обойтись, но ведь должно быть и ещё что-то, как в душе, так и в мыслях". Суть этой главы.
Эта часть мне еще больше понравилась.Ты на примере аборигена показал суть нашей сегодняшней жизни.....
Возможно. Каждый из нас созданий Божьих в душе своей истинный философ. Но мысли наши должны быть постоянно направлены на то, чтобы совершенствовать свой разум.