В допетровские времена русская знать не утруждала себя овладением иностранными языками. На изучение чужой речи смотрели предвзято, опасаясь, что таким путем в православные головы проникнет лютеранская ересь. Лишь на исходе 18 века дворянство бросилось в обратную крайность. Полиглот Петр I, знавший немецкий, английский, голландский и французский прекратил эту массовую изоляцию. В Россию стали стекаться иностранцы, дворянские дети отправлялись на учебу в Европу, а местные аристократы принялись активно изучать языки самостоятельно. В какой-то момент элита настолько увлеклась использованием в родной речи заморских оборотов, что едва не забросила свой язык. И если на заре увлечения иностранным преобладал немецкий, то с воцарением Елизаветы Петровны империю захватила галломания. В Российском государстве французский приняли за самый изысканный, благородный и поэтичный. На нем стали писать красивые романы и делать изысканные комплименты дамам. В считанные годы «офранцузилось» в России всё: туалеты, домашнее убранство, кухня и танцы.
К 19 веку дворянские поколения владели русским лишь на бытовом уровне, иногда даже не умея писать. Взять хотя бы известную нам Татьяну Ларину, которая выливала свои чувства к Онегину по-французски, так как «выражалася с трудом на языке своем родном». Надо сказать, что и Пушкин, знавший родной язык в совершенстве, свои первые рифмы слагал на французском. В высшем же обществе изъясняться по-русски могли себе позволить только крестьяне. Свет считал это дурным тоном, особенно, что касается обращения к даме. Сложилась абсолютно парадоксальная ситуация: дворянство и народ говорили на двух разных языках. В войну 1812-го это не раз приводило к дурным последствиям, когда простой люд принимал российских офицеров за французов из-за их манеры общаться на иностранном. К середине 19 века у русского появился патриотичный покровитель Николай I, вернувший родную речь на должный уровень. Наполеоновские войны положили конец галломании, но элита тут же потянулась за английским, что сложилось в духе политических расстановок в тогдашней Европе. Язык Байрона начали преподавать в вузах и гимназиях, а знатные семьи нанимали из Туманного Альбиона нянь и гувернеров.
В тот период обозначилась конкуренция английского с немецким. Последний в новый век неизменно ассоциировали с великими учеными. Лучшие европейские университеты располагались в Германии, в этой же стране рождались светила физики, математики и химии. Преуспели немцы и в контексте литературных достижений, так что не знать работы Шиллера и Гете считалось моветоном. Наверное, играло на немецкую руку и то, что династия монархов Романовых по большей части происходила от немцев. Эти дореволюционные симпатии с готовностью унаследовал Советский Союз. Да и немецкий казался преподавателям молодого государства максимально простым для изучения в школах. Кроме того, этим языком пользовались классики коммунизма — Маркс и Энгельс. В 30-х Германия заняла позицию экономического и военного союзника СССР, и в страну повалили немецкие специалисты. Тогда считалось, что, владея немецким, дети получат возможность знакомиться в оригинале с множеством качественных литературных произведений, чем расширят свой кругозор. Да и в наследство от царского периода Москва получила множество представителей немецкого образования, осевших здесь с имперских времен.
Такие позиции подорвались лишь с окончанием Великой Отечественной. В первые послевоенные годы школьники начали отказываться от изучения языка гитлеровских нацистов. Но перестроиться моментально школы не могли, и немецкий еще долго оставался главным иностранным. Преподаватели, которым приходилось нелегко, тщетно пробовали объяснить учащимся, что «фашистский» язык ни в чем не виноват. Подобные конфликты вспыхивали и в других затронутых войной странах, где родители категорически требовали отменить школьный предмет.
Но вернемся назад. В начале 20 века английский не только утратил популярность, но и стал называться языком «классового врага». Опять-таки в угоду политическим перипетиям. Тогда принято было враждебно смотреть на американских капиталистов. Детям доводилось, что английским пользуются исключительно рабовладельцы, колонизаторы и остальные угнетатели свободного народа. Единственными местами, где на тот момент преподавался английский, были считанные университеты для дипломатов, в будущем планировавших контактировать с англосаксами. Но уже в 50-е большая часть весомых научных публикаций эмигрантов стала издаваться на английском. Для перевода на новый иностранный системы школьного образования не хватало одного – англоязычных преподавателей.
Этих специалистов ещё не успели выучить, так что переход затянулся до самых 70-х. Власти, оценившие сложность ситуации, создали набор в педвузы по новой специальности «преподаватель английского», а затем распределяли молодых учителей по всему СССР. Так что язык Шекспира и Твена почувствовал себя уверенно на фоне немецкого далеко не сразу. Качественные школьные учебники и отработанные методики появились еще позже, но к перестроечным временам английский язык в качестве иностранного изучало подавляющее число советских школьников.