В этом городе каждый сотый сейчас не спит.
Тело сковывает неровный шаг, огорченный пьянством.
Я сижу в этой комнате из кирпичей и плит
окруженный лампочкой и столом - бытовым пространством.
Разрастаются листья. Весна. За окном рельеф
огорченных глаз, неизменной Донецкой грусти.
Время все чаще использует то ли блеф,
то ли чего еще, выключая люстры.
И сирени так мало, что ты не нарвешь букет
познакомившись с девушкой в парке, на площади, где то.
Я пишу эти строки под утро, зажав куплет
еще в юной гортани парня, уже - поэта.
II
Я люблю этот мир - это скопище всех подряд,
в большой численности людей тоже имеется плюс.
Ибо что есть жизнь, как не отцовский взгляд,
как не теплота слов из маминых уст.
Возвращаться не стоит откуда уже ушел,
а вершить правосудие лучше в самом себе,
то есть начать с себя, так как мы - стая пчел,
и после нас может не остаться ничего вообще.
Созерцая начало дня я курю в тиши,
заполняя себя шумом города по частям.
На затянутом небе почти не сыскать межи,
чтоб проникнуть лучу и скакать по чужим глазам.
III
Ветер задирает подол, называя вид
обнаженной женщины лучшим, что есть на свете.
Можно стереть лицо, но душа искрит,
чем то святым, что не поддается смерти.
Лето почти пришло, по загару плеч
не трудно найти кто был за границей, в Риме.
Можно в одну секунду утратить речь,
а потом отыскать ее, но в пустой квартире.
Я был лишь тем, кто мысли вложил сюда
и отправил их по свету в надежде найти приют.
Годы бегут сквозь пальцы (см. вода),
но ведь куда то я склонен считать ведут.