просто

ххх
Стихотворенье – груда хлама
Абстрактной формы бытия.
А я – бездарный далай-лама,
Непризнанный никем судья,

Влачу худую стать по кругу
Арены мира цирковой,
И книжки ворошу с испугу
Нахально-пошлой мелюзгой.

Дождь
Луна взбесилась, отдалась
Сырым сплетеньям чувств и дури…
Под утро облачная грязь
Заляпала овал лазури.

В ту поволоку грозобарс
Метал промокшие ходули.
Безумство – выгоднейший фарс,
Как аромат цветов в разгуле.


ххх
Платьем беременной радуги
Заволокло горизонт.
Мама взяла свое чадо на руки,
Вызволив в дождик зонт.

Свесил подсолнух корзину свою,
Словно в суставе вывих,
Но не приметил зеркальную мглу
В лужах-подтёках – высох.


Небесные хляби
Разжился пузом небосвод,
И рёв по суше муть пришпарил.
Лунатик – чёрный прыткий кот
Ночными па-де-де лукавил,

Усищами крутил вдоль крыш,
По сводам труб, отлогам впадин,
Чихнул в не пойманную мышь
И был грозой сердечно ранен.

Хмурое утро
Терплю под утро соловья
Да чьё-то тело слишком рядом.
Оглох, осип и вся земля
Роднит верхи блаженства с адом.

Куда бежать? – Судьба в абзац
Калачиком свернулась туго.
Вот только народился – кляц!
По вечности взвывает фуга,
И в памяти – одна труха,
И жизнь к прошедшему уже глуха.

Рука нащупала в облатке яд –
Я всем доволен, вот вам: Шах и Мат!


Властелин времени
В лачуге «скромного» поэта
Всезнайству некуда упасть.
Зарылся в опытах. А где-то
Секунды разгулялись: всласть

Шалили мило в узах брака
Минутами. Но, как всегда,
Горели страстью в ссоре, в драках
И рвали нервов провода.
Ах, как часы набиты счастьем,
В них миг, родившись, спит в цвету.
Я безнадежно к этому причастен
Сердечным, тихим: ту-ту-ту…


Хохма
Художник – жалкий неврастеник
И, впрочем, искренний мошенник:
Продал растительность с обвеском
В эскизах, натюрмортах, фресках.

Ах! Музыкант, ох! Меланхолик,
Вкусив запретный анаболик,
Соревнование устроил
И состояние утроил.

Поэт – окниженный невротик,
Сложив из грустных слов наркотик,
Сгорел, бедняга, в Лету канул,
Оставив лишь стихию гранул.


ххх
От серой зависти неба,
Продрогнувшего, – к теплу
Развалисто-лихо-слепо
Стучится – и всё по стеклу

В размах одинокой птицы,
В отчаянье, в пропасть, в раж,
По тонким артериям мчится,
Гнетущая сверху блажь.

Вот каплю в ладони скомкав,
Грозя кулаком дождю,
Никак не пойму я толком,
Что Вас безнадежно люблю.


Вечер на корабле
Шагнув вперёд, сквозь ширь проталин,
Как распахнувши паруса,
Закат в морскую милю свален,
Лучами вздёрнут за троса.

И волны в солнечном эфире,
Предсмертным плеском ворожа,
Оставят трюм, как на турнире,
Сознанье потеряет госпожа.


ххх
Я вижу тленный дух пространства,
Трехмерный свет в зерне песка,
Твоё наивное убранство,
Прильнувшее ко мне слегка.

И пара змей, ползущих в нежность,
Скользя по руслу позвонка,
Утратив время, близость, смежность,
Совьются в области виска.

ххх
Услышать я хотел не понаслышке
Небесный гомон субмарин.
Взлетел чуть выше дома с крышкой,
Но изнемог адреналин.

И камнем чертыхнувшись вниз,
Хватаясь слёту за карниз,
Смотрю в безоблачную высь…
Там птицы к солнцу понеслись.

Скучная история
Шаром катил по всем углам,
Настырно, с горем пополам
Причудами и миражами,
Синицей в небе, журавлями…
Хулил и вкривь и вкось земную
Обитель грёз напропалую,
Взмывая в выси – восвояси
От новшеств, акций, катавасий.

И что ж… Прожил, прожёг и выжег,
Продрог до колик, до лодыжек,
Слюбил, слетал, сболел и спятил…
Но я не гений-Гёте, – запил.


Претензия
В клаксоны голоса эпох
Визжат припухшими губами.
Я исторически оглох
Под потолком и меж углами.

Слепой, счастливый, толстый крот,
Тебе завидую, землянин,
Устал… но знаю, мой черёд
Еще распашет сердца грани,
И улыбнувшейся герани
Я подарю свой плод.


ххх
Сюрреализмом пахнут строки
На одичалом дне листа,
Откуда росчерком широким
Влекут в чужую страсть уста.

Ноктюрн украшен голосами
Сверчков, оживших тут и там.
Созвездья грёз собью кусками
В суфле и вам его отдам.


Наивность
По ком я плачу и вздыхаю,
Звоню во все колокола,
Границы невозможного стираю,
Вбираю хмель весь со стола,
Встаёт на цыпочки, зевая,
Мечтает сладко у огня,
Смеётся, чайник согревая,
Над письмами труня.


Не «соль земли»
Наотмашь брошено: «Прощай!» –
Как наваждение хмельное, –
«Не смей звонить, не провожай!» –
Любимое и чьё-то горе.

Она ушла – и вдрызг душа –
От лампочки остался цоколь.
На башне, ноги расклиша,
В последний раз гляжу в бинокль.

Её улыбка и привет
Слетали с губ в губной помаде,
Наивный взгляд, в руке берет
И юбка крема в шоколаде.

Люблю по уши, плачу суше
И жду у моря, чуть дыша,
Прольётся ли в душе иль душе
Остаток неги? – Ни шиша.


Виноваты коты
Сжимая кисти её рук,
Безумствую, шаля.
Индифферентен пульса стук,
Встревожен – опосля.

Я поцелуй сорвать готов
С окраин дутых губ…
Но с визгом уличных котов
Она брюзжит: «Ты глуп…»


Детская мечта
Воздушно вспух, слащаво розов
Бюстгальтер – горд, велеречив,
Как взбалмошенный маг-философ
Несёт чудной речитатив.

Упруго скрыт, запретно плоден
Бюст яростен – угар и дым!
Но с малых лет я – пламя-воин
И рвусь туда, где сверхтеплынь
Прикосновенья.


Актёр
Прожектора рождают слёзы
У театрального враля.
И желтизной влекут мемозы
Пчелу голодную в поля.

А там от грохота и грома
Стада, исчезнувши в пыли,
Сомкнулись с дырами озона,
Мычащим облаком прошли.

И вновь пустынный ветер хуже,
Озябшей в наготе души,
Когда глотаешь грязь из лужи
И слёзы черпаешь из лжи…

И слёзы черпаешь из лжи.


«Я помню чудное…» рождение!
Из чрева лезет настырно вон
В стихию света – смазливый пижон,
Прижат к канатам со всех сторон,
Разгулом эха – заворожён.

Вонзится в пухлую грудь карапуз,
По глади тела к вершинам – аншлюс.
Вызволит память козырный туз,
Пыльный вкус – архивариус.



Наследие
Перечеркну всю фальшь, как с кровью
В аборте расчленят возню.
К чему мечтать, не прекословлю,
И не жалею новизну.

А та, которая побольше,
К груди прижавшись, как дитя
Меня похвалит, только позже,
Ни день, ни час, ни год спустя.


ххх
Я – шут, всё потерявший, кроме
Отёкших под глазами двух
Мешков. Мой бренный груз огромен,
Читаю напоследок мысли вслух:

Не каждый вечер, растянувшись,
У ног твоих вихлять и ждать
Лохматым псом да, свесив уши,
Лелеять сказочную стать
Твою
Могу
Я.


Плотское
………………………………
………………………………
………………………………
………………………………

Провожая в земное золотом
Худосочную ветошь дня,
Красота наваждением сколота
И валяется у плетня.



ххх
Осень бродит желторотым ливнем,
Топая листвою сентября.
За окошком голосом противным
Лишь шарманщик стонет втихаря.

Бабьим летом улочки согреты,
С дамы шаль истома сорвала.
Я читаю: «Мой Онегин, где ты?» –
Захлебнув палитры сей с горла,
Пушкинской.


Скука
Ласкает взгляд оскал Луны,
И в сон привычка клонит.
А за окном нелепости вкусны
Из недр газетных хроник.




После того, как предложил руку и сердце
Ждать… А кто-то, терзая
Душу твою, не спеша,
Медленно, понимая,
Тянет по жилам ежа.


ххх
Молочные снежные вихри
В просвете ресниц фонаря
Цунамили, выли и тихли,
Электрокострами горя.

Комками, охапками, глыбой
Извивы событий кружа,
………………………………..
………………………………..

ххх
Алхимик в склянках ворожил,
Чтоб за любовь сажали на кол.
Уж девам замесил бацилл…
Но пьяный завалился на пол.

Смахнул с премудрости пыльцу,
А с нежности – телячье зренье,
Припал губами к холодцу
Молочного сердцебиенья.


Утро старого холостяка
Не с той ноги,
Расколошматив сны,
Я встал.

Горячей нет,
Побрызгав вяло на портрет,
Очнулся.

Носки-тиски.
Яичницей спалив штаны,
Пришёл в себя.

Опаздываю на электричку.
Живу у черта на куличках.
Жениться что ли уж пора?!
Не мучился бы – с плеч гора…

Ох, и придет же всякая мура
На больну голову с утра.

ххх
Проникая в прохладу и ужас
Моего чернового листа,
Ты пригладишь взъерошенность кружев
На челе молодого шута.

Я не думал событьями падать,
Ухну по столу, строки свербя.
Ты смеёшься, тишайшая заводь,
(Да, согласен, сам во всём виноват, придурок)
Лучше хлопать по ляжке себя.


Ода холостяка
Воспеть хочу я грусть и слёзы,
Блаженство пасмурных ночей,
Задумчивость наивной розы
И прелести – всегда вне чьей
Бы то ни было власти,
Как бы ласкова
Она
Ни была.


Роман с феминисткой
Царица лоска и пижонства,
Развязка нервных катастроф,
Ты – непонятная эзопством,
Луна, скулящая на псов.

С тобой я рыхлою тефтелью
Переминаюсь невпопад,
Дышу украдкой еле-еле,
Дышу и тем уже так рад.

А дрожь в коленках неуёмна,
И шелест роз штормит в ушах,
Напруга галстука – за тонну
И что-то там бурлит в глазах.

………………………………
………………………………
………………………………
………………………………


Ей – универсальной
Она очень сентиментальна
И тревожится как-то печально,
Просто любит поплакать слезой
Вечерами, оставшись одной.

Она очень оригинальна
И смеётся порою случайно,
Не боится врагов, дураков,
Изучая их нрав и котов.

Мне не верится – это она?…
Вот такая печаль у меня.


Военно-шутовской роман
Вот бегал Пароход по морю без печали,
Не верил он тому, что вслед ему кричали.
Любил чудак одну, что Миной называлась,
И думал всё о ней, и та ему смеялась.

Он встретил её в тихом, забытом богом крае,
Она была скромна, темнее тучи в мае.
Но канули года и Мина стала сказкой.
Его смутила ночь, она манила лаской.

Он вспомнил, как латал сердешные заплаты,
А Мина уж не та, с ней шутки ч(е)реваты…
Отважные минёры спасли жизнь Кораблю,
А он сказал: «Не надо, я так её люблю».

ххх
В дождях люблю и вязь и привязь,
И то, что улицы пусты,
Ручьями льюсь, добрея, ширюсь,
Но некому дарить цветы.

И никогда не жить мне сладко,
Ухмылкой навивая смак,
Ведь режу, дурень, правду-матку,
Как будто жахнул натощак.


ххх
Сонною пташкой тянешься ты
К солнцу – в небо.
В ссоре с тобою поверх простыни –
Крошечка хлеба.

Нехотя плюхнешься у трюмо
Розою – к свету.
Рыцарь желанный уж бредит давно –
Тянет в карету.

А тебя утешает одно –
Всё равно…

На кухне
От рёва миксера желток
Собьётся в гоголь-моголь.
Взахлёб отправится глоток,
Как на свиданье щёголь.

Наплыв пятна с трескучей плитки
На фартуке твоём
Проявит бледный след улитки,
Горошинку потом.

Бездельничаю, без ужимок
Ловлю восточный взгляд,
В жемчужинках неудержимых, –
Ресниц лукавый ряд.


ххх
Моя агрессия наивна,
Как жмурит поцелуй глаза,
Как муками актёр картинно
Выводит из себя шиза.

А горизонт всё льнёт к равнине,
Прессуя тяжестью своей.
Оставьте бога ради Инне
Мои долги, мечты, детей.


ххх
Укол, игла, спросонья врач,
Как пепел, потерявший форму.
Девчонок плачем не дурачь,
Не требуй хлороформа.

Найди на потолке штрихи
И саван на мольберте.
Здесь слёз не терпят за грехи
Ведь полшага до смерти.



Жажда власти
Когда мурашки бегут по телу,
Толкая по-детски друг друга вперёд,
Границы в ссоре грозят пределу,
Опережая закатом восход.

Вспылив, наступишь на безразличье
И руки в брюки, и, боже ты мой…
Навстречу ветру, лицом к величью, –
И люд – не люди, и всё же… постой!



Графоманам
Пишет некто болью тёртой,
Строчку шпарит за строкой,
Лунный плагиатик спертый
Плавит лихо день-деньской.

Натворить бы, сжечь – и баста!
Пеплом слёзки осушить.
Только каждому педантству
Дурь приказывает жить,
Да ещё как…


Поэтам-романтикам
Плаксивая пошлость смердит из уст
Капризных интеллигентов,
Их клич сердешный слезами густ
В горчице ингредиентов.

Невзрачность взора тоскливых глаз
Который уж час
Глядит уныло в иконостас –
Блаже-э-э-энный экстаз.


ххх
Не уснуть, утомившись от скуки,
От сердечных ударов в висках.
Надоело и книжные муки
Пережёвывать впопыхах.

Просажу в казино или проще:
Всю наличность развею ветрам, –
Пусть восторженно бедный путник
Вскрикнет: «Боже!» – и бросится в храм.

Счастье – что оно? – не сегодня,
Может завтра, вблизи – не сейчас.
Я один совращу преисподню(ю)
Для скучающе милых Вас.


Правда
Правда в чьих-то глазах – ничто,
Правда в чьих-то устах – игрушка,
Кто-то травится ею – смешно,
Правдой шепчутся тихо в ушко.


Ложь
Хлюпает тихо за шагом шаг,
Слякоти шорох, – простецкий башмак.
Фальшь льётся в рифму и смысл меж строк,
Как сквозь продыры хитрится шнурок.

Непромокаема, стало быть, что ж,
В старых ботинках ложь.


ххх
Для богачей чеканят монеты.
Я сочихаю иным стихи.
Горло дерёт от чудной сигареты. –
Посторонитесь, гриппую: ап-чхи!


xxx
Спешит неведомо куда прохожий
Пусть,
И с лунной азбукою схожа
Поэтов грусть.