Ленинградская блокада

О блокаде рассуждаем за столом,
Понять пытаемся, что с нами была,
Разрушен был не только отчий дом,
Ведь смерть почти всех саваном накрыла.

Кто виноват в трагедии народа,
И город, почему попал в капкан?
Ведь человек – жестокая порода,
Звереет он от пыток и от ран.

Мне все предельно ясно и понятно,
Народ бросали в топку, словно грязь.
Но никогда об этом не писали внятно,
А кто-то жил, как будто князь.

Продукты за границу уплывали,
Их вырывали у народа из-за рта,
И люди от жестокости страдали,
Открылись ведь в блокаду ворота.

«Враги народа» жили в каждом доме,
Как превратить их в пепел иль труху?
Как будто находились люди в коме,
Или в петле висели на суку.

Конец и сожжены Бадаевские склады,
Нет хлеба, дров и питьевой воды.
Они ж кричат: « Фашисты гады!»
Не знали: от кого еще им ждать беды?

Элитные войска оттянуты к Востоку,
Сил не осталось, чтоб прорвать кольцо.
И смерть подобно адскому потоку,
Открыла всем свое зловещее лицо.

В те дни партийные работники жирели,
Столовые для них ломились от еды,
Тепло в домах, они же все имели.
А рядом люди жили даже без воды.

А сколько было каннибалов?
К архивам мы не раз вернемся,
Они ж страшней гиен, шакалов,
От цифр просто содрогнемся.

Но музыка и болтовня тех дней в избытке.
Возможно, Шостакович поднимал на ноги.
От голода - движенья очень зыбки,
Как не упасть, не умереть бы на дороге?

Дней девятисот Блокада продолжалась,
И, кажется, не будет ей конца,
Смерть над людьми глумилась, издевалась,
Не описать ее ужасного лица.

Тысяч семисот нашли там смерть,
И не увидев снятия блокады.
Детей из них была почти что треть,
Посмертно каждому вручил бы я награды.


Но люди выжили правительству назло,
Чтобы попасть затем в ГУЛАГ.
Мы говорим: «Кому-то повезло,
Не всех затронул этот жуткий мрак».

И через много, много лет,
Едим в Германии немецкие закуски,
В душе остался четкий след,
Пьем, рассуждаем все ж по-русски.

Блокада, смерть и братские могилы,
Где ленинградцы брали свои силы?