Дуня

1
Среди полей спала деревня.
Ноябрь хлестал холодными ветрами.
Стонали в садиках фруктовые деревья
Скрипели ветхие разбитые сараи.
Бараки длинные, чернели рядом окон,
Осунулись по старчески устало,
И на луне, как непослушный локон,
Застыл торчком кусок тумана.
В окне забрезжил свет лампады,
Скрип двери в рубироедной пристройке.
Три ночи. Женщина, накинув ватник
Бредёт на ферму – время первой дойки.
Чиханье, кашель. Ругань на погоду.
Укутавшись в тулуп, и пряча насморк,
Деревня на привычную работу
К коровникам тянулась спозаранок.

2

Сорок девятый год. Страна ещё в разрухе.
Ещё нет хлеба досыта. Измученный народ.
А Дуси – одноглазки уж скоро к повитухе
Рожать, на днях её наступит срок.
Ей тяжело. Работать нужно
И держат вилы худенькие руки,
Упорно нагружая в глубокие кормушки
Прокисший силос. Прошёл сон от натуги.
Коровы чавкают, жуя гнилую смесь.
Здесь стельный корпус, каждый день приплод.
И вот ещё одна мычит, и отказалась есть,
И показался в вагине телок.
Дуняша к ней, нагнулась, гладит тёлку:
«Ну! Что ты милая? Да страшно в первый раз.
Ты тужься, тужься, не сдавайся только!»
И на соломенный колючий наст
Телёнок вылез. Пуповина красной нитью
Стяжала шевелящийся комок,
Ещё покрытый вязкой липкой слизью,
Его шершавым, длинным языком
Облизывать корова стала,
Дыша, устало. «Растелилась!
Ну, слава богу!»- а Дуню жалом
Вновь колет мысль с безжалостною силой,
«Уехал! Бросил! Навсегда.
Закончился срок поселенья».
Собрав все вещи в чемодан,
Взяв крохотные сбереженья,
Уехал будущий отец, и не оставил адрес.
А Дуси плохо, закружилась голова,
И голос бригадира смутен. Какой-то парень
Бил по щекам, засучив рукава:
«Врача! Немедленно врача!»
И фельдшер ещё хмельной и сонный,
В студеной комнате ворча,
Сморщенную розовую двойню
Принял на соломенный топчан.
Ей полегчало, услышала сквозь сон:
«Двойняшки! Бедная колечка!
Так значит пятеро! Сошлась же с подлецом,
Теперь-то поздно. Экая беспечность».
И дальше ничего не слыша,
Провалилась в зябкий мрачный сон.
С наружи ветер загудел на крыше.
Серый луч прицелился в висок
Тополю, а тот безвинный голый,
Атакованный, холодным ветром,
Был готов смириться с этой болью.
Дикой болью без защитной жертвы.

3

Служба. Снова сапоги в грязи.
Эти вечные и скучные обходы.
Участковый, нет дрянней стези,
Разбираться в спорах пьяного народа.
Бранились поселенцы часто,
Заброшенные в дикие места:
За браконьерство, хулиганство,
По мелким, в общем, бытовым статьям.
Осталось грязь топтать ему недолго,
О повышении служебная бумага
Уже лежала на столе начштаба,
Ещё чуть-чуть и здравствуй город!
Ну, максимум ещё неделя,
А там и центр краевой:
Квартира, быстрая карьера
И память службы полевой.
Он шёл по форме, фронтовик бывалый,
Планшет висел через плечо,
Он шёл по адресу, где Дуся проживала,
В его обязанность входил учёт
Родившихся и умерших людей.
А грудь давило чёрной жабой,
Его жена бесплодна, ей никогда не знать,
Что чувствует к ребёнку мать,
И не окликнут его папой.
Война! Тобой плеваться будут
Так долго, и успех побед
Не спишет покалеченные судьбы,
И боль отцов за не родившихся детей.
Барак. Дверь, сшитая из досок наспех,
Отбросив мысли тяжкие, он постучал
Соседка выглянула: «Чо барабанишь аспид?»
Узнав, разволновалась: «Ох! Не узнала Ильича!»
«Ну, ладно Светка. Кто там народился?
И где хозяйка? Дома ли бывает?»
«Так это, двойня тянет жилы!
Да трое в комнате ещё играет».
Но дверь открылась. Бледность Дуси
Смягчила участкового характер:
«По службе я. В квартиру пустишь?»
«Входите». - Женщина укуталась в халатик.
Вошёл. Две койки: на одной-
Возились трое ребятишек,
Затёртую мусоля книжку,
И два младенца спали на другой.
Так чистенько. Полы помыты.
Но бедность пялилась из трещин стен
Лишь потемневшая икона сиротливо
В углу ютилась. А над ней
Паук раскинул паутину,
И ждёт назойливую муху,
Которая в осеннею рутину
Спать не желает и жужжит над ухом.
«Чё надо Пётр Ильич?» - взгляд одноглазки
Уставился пытливо и печально.
И вдруг он понял чётко ясно,
Зачем сюда пришёл - не за печатью.
«Дуняша тяжело тебе одной.
Отдай нам девочку, не так же будет трудно.
Подумай хорошо! А мы с женой
Её полюбим, как родную!»
Колечка ошарашено уселась,
А участковый мялся, взгляд потупив
Привычное ко всем невзгодам сердце
Заколотилось, побелели губы.
Пришла Дуняша, наконец, в себя:
«Не знаю надо же подумать».
«А я не тороплю тебя!
Приду попозже до свиданья Дуня».
Он вышел. Ветер волос
На голове поднял ежом.
Вдохнул тяжёлый в себя воздух:
«Не уж то сбудется! Пускай чужой!
Но кто узнает? И документы
Все на фамилию мою,
И скоро в город далеко уедим.
Уговорить осталось лишь жену».
Он шёл широким мощным шагом,
Сверкая звёздами и бляхой.
Он шёл с какой-то яростной отвагой,
Разбрызгивая сапогами слякоть.

4

Всё позади. В углу узлы, коробки
И на руках у женщины малыш.
Часа наверно три дороги:
И новый дом, уют спокойный, тишь.
Ильич присел и закурил, устало.
Да всё-таки он здесь привык.
Ну, вот и всё осталось малость.
Закинуть вещи в грузовик.
Затормозили за окном покрышки,
Шофёр сигналит кулаком.
Баюкает жена малышку,
И кормит из бутылки молоком.
Жену и дочку в тёплую кабину,
Сам в кузов на тяжёлые узлы.
Поехали. И затрясло машину
По ухабам свежей клеи.
Вдруг неожиданно фигурка
Худенькая Дуси показалась.
Женщина бежала, распахнутая куртка
Пузырилась на ветру, как парус.
Крик её, из-за мотора тихий,
Не хотел услышать участковый,
И на газ нажав, водитель
Увеличил оборот мотора.
Скоро Дуся выбилась из сил,
Мешались капли пота со слезами.
Но грузовик дочурку увозил
Оставив след не исправимой драмы.
Она рыдала, не скрываясь громко,
Разжалобив, пустую степь,
А та травы сухой не много скомкав,
Машине запустила в след.
С десяток метров пролетев, примерно,
Пучок упал. С глаз скрылся грузовик.
Дуняша одинокая безмерно,
В ошибках каялась любви.