Пьющая кровь. Рассказ в стихах

Вертолёт удалялся на север,
Поглощая сибирские дали,
Облака проплывали на небе,
На земле – дебри в белой вуали.
Пара тел на коленях в салоне,
Руки, ноги - замотаны скотчем,
Вроде живы, застыли в поклоне,
Только жизнь их расплывчата, впрочем.
Перед ними мужчина на кресле,
Говорит нарочито кричаще:
«Кто из женщин изменит мне, если,
Та замёрзнет с любовником в чаще!
Как ты, сука, смогла стать «подстилкой»
Клерку - лоху из фирмы моей же?
Я любил тебя искренне, пылко!»
«Жизнь была уподоблена гейше!
Ты с женою развёлся? Не скрою,
Я надеялась - стану супругой!
Отпусти нас, Георгий! С весною
За границу уедем мы с другом».
Олигарх ухмыльнулся сибирский:
«Висни здесь!» - дал пилоту команду,
Из бутылки глотнул жадно виски,
Подозвал двух охранников - банду.
Вертолёт опустился к поляне,
В пяти метрах завис над сугробом,
Вихрь сорвал весь искрящийся глянец,
Закружились кристаллики скопом.
Парня сбросили первым «любезно»,
А она закричала истошно:
«Нас же будут искать!» «Бесполезно!
Пущен слух - вы сбежали… Возможно.
И при этом меня обокрали!
Развяжите её! Шубку, шапку!
Извини, дорогая, нет шали,
Грей любимого, взявши в охапку!»
Приодели и варежки в руки,
Даже валенки дали - гуманность!
«До утра не продержитесь, суки!
До чего же жестока реальность!»
Вниз летела, упала на спину,
Повезло - снегу много надуло,
Подстелила природа перину...
Лес дрожал от машинного гула.
А когда винтокрылая птица
Унеслась в небеса безвозвратно,
Сердце стало отчётливо биться
В тишине, что свалилась внезапно.
Она встала: «Олежек! Любимый!
Солнце село за кроны, алея,
Потемнели берёзки, рябины,
Замер лес, от морозца немея.
«Здесь я!» - хруст, а не голос, в морозе,
Побежала, в снегу утопая,
Он лежал в странной, скрюченной позе,
Бедной жертвой таёжного края.
«Развяжи! Рви зубами, Танюша!
Скотч скрипел, не хотел подаваться,
Снег набился за ворот и в уши:
«Бок отбил! Помоги-ка подняться!»
Встал, стоял, весь дрожа с непривычки,
Из одежды - костюм да ботинки:
«Хоть бы дали нам, сволочи, спички,
Отложить на неделю - поминки!»
«Мы умрём!» - зарыдала Татьяна.
«Вместе видишь две малые ёлки,
Что так снегом завалены рьяно?
Пустота там внизу! Не иголки!»
Сбоку «шуба» с ветвей отлетела,
Зачернела «конурка» уныло...
«Пихту рви! Набросаем под тело!
Залезай, ты, похоже, застыла».
Он ломал пихты мягкие ветки,
Внутрь толкал, уже пальцев не чуя,
А на небе белели отметки,
Вечных звёзд. День, по «шару» кочуя,
Уходил безнадёжно и быстро.
Ночь вернулась в незримом убранстве,
И на небе уже - только искры,
В бесконечно холодном пространстве...
Вход заставлен ветвями густыми,
К ней прижался под шубку не грубо,
Успокоил словами простыми,
Целовал нежно в шею и губы...

Утро. Солнце уже на поляне,
И пробилось сквозь ветви у лаза.
«Живы мы!» - прошептал он Татьяне,
Та спала, не услышала фразу.
Удивительно, было - терпимо!
«Отопили» телами «берлогу»!
Оторвался Олег от любимой,
Распрямил чуть отёкшую ногу.
Вылез к солнцу, вновь вход запечатав.
Зябко, только морозец не лютый.
Как сломить суть холодного ада?
Как убить ощущенье простуды?
Вспомнил армию, марши и... кашку.
Ты – солдат: «сталью» стань, - человеком!
В снег - пиджак, свитерок, снял рубашку,
И натёрся сверкающим снегом.
Ощутили порыв даже кости…
Зарычал, взор звериный состроив,
Нацепить и не сбросить, не сбросить
Состоянье чудовищной воли!
Сел, сидел, шевелил желваками
И зубами скрипел. Мало шансов...
Замер взор… Постучал кулаками
В землю-снег. Чтобы выйти из транса.
Выбрал ель, вверх полез «обезьяной».
Высоко, но «шершавая» - взята,
Обнаружил здесь место изъяна, -
Мёрзли пальцы... Как быть? Непонятно.
Повертелся, как компас на месте,
Оценил зорким взглядом просторы,
Стал спускаться к любимой невесте,
Жизнь не мыслит уже без которой…
Гул вдали и опять вертолётный,
Усмехнулся, но всё же дождался,
Как утих гул, и к действиям годный,
Спрыгнул в снег. Вновь к «берлоге» подался.
«Тань, вставай!» - ветви с лаза откинул,
«Есть хочу!» - та спросонья. Однако!
Встал Олег, местность взором окинул,
Представляя, что может стать «благом».
Мысль холодной была, словно иней:
«А не сделать на теле мне - метку?»
Подошёл к одинокой «сушине»
И сломал затвердевшую ветку.
Вновь её обломал и концами
Тыкал в руку порвать, чтоб, до крови,
Был бы нож иль, хотя б - ножницами!
Кровь не шла, и Олег хмурил брови.
Взгляд упал на сучок, после слома
На сушине торчал, словно пика,
Взмах руки. Насадил. Нет, не кома,
Только лес вздрогнул с дикого крика.
Обломал этот сук он под корень, -
Пригодится ещё. Сунул в брюки.
Интересно, а много ли крови
В человеке? Не помнит науки.
К ней бежал. «Что случилось, Олежек?» -
Возле лаза Татьяна с испугом,
«Да поранился я с перебежек!
Кровь слижи! Остановишь! Будь другом!
Не выплёвывай! Кровь это - пища!
Не какой-нибудь жалкий окурок!»
Не глаза у Татьяны, - глазища:
«Я тебе не вампирша, придурок!»
И пощёчину лепит Олегу,
Но глаза уже смотрят не колко.
«Нам, Танюша, тащиться по снегу.
Нет еды, не протянешь ты долго».
И обнял. Она, плача, с вопросом:
«Ты раздет, почему?» «С неба сила.
Закалился за час. С моим торсом
Говорила душа… Попросила».
Крови мало совсем. Кровь свернулась.
Рана - колота, чуть потемнела.
«Хватит плакать! Хотя б улыбнулась!
Ты, родная, обдумай суть дела:
Мы на север пойдём, как ни трудно,
К нефтепромыслам «нашего» боса,
Где-то рядом совсем лесотундра,
Буровые - у самого носа!
Вертолёт пролетал тут недавно,
Явно шеф возвращался вновь в город,
Думал - сдохли мы здесь. Но забавно:
Ночь прошла, и стоим пока твёрдо!»
Свитер взял, перед ним был не кроток, -
Оборвал рукава, рвались трудно:
«Одевай их поверх ты колготок,
И натянем на валенки… Чудно!»
Юбку тоже рванул. «Извиняюсь!
Чтоб - не узкая. Шов в меру годен.
Эти бёдра… От вида теряюсь.
Но нам ножки нужны - на свободе!»
Сам оделся в свои «супер – тряпки»,
Лишь ботинки - к зиме, не оспорить,
«Шарф, Олежек, возьми вместо шапки!»
«Ок! Идём! Я тропу буду торить!»
Потихоньку пошли. Снег не малый,
По колено почти, где и боле.
Скоро - март, там апрель, будет - талый,
Но сейчас пожиратель он воли.
По прямой вёл Олег, сколь возможно:
Солнце стороны света все знает,
И при этом он чувствовал кожно, -
Тяжело ей! Едва поспевает.
Не сказать, что тайга здесь чащоба,
Суть рельефа, по правде, – равнина,
Но пройти расстояние чтобы,
Снег греби словно - трактор…. Рутина.
Передых. И в безмолвии белом
Два дыханья, уставшие души,
Посох ей и себе Олег сделал
Из осинок, в сугробах заснувших …
Два часа продержалась Татьяна,
Закачало её, закружило,
Подкосились вдруг ноженьки «пьяно»,
Будто в них все надорваны жилы.
В снег, упав, закричала: «Олежек!
Не могу я! Прости! Мало силы!»
«Там – просвет! Лес становится реже!»
«Брось меня и один иди милый!»
Подошёл, посадил, сел напротив.
Снял пиджак, засучивши рубаху,
Сук достал и ударил по плоти…
То другая рука шла на «плаху».
Сковырнул полосой, чтоб не мало,
Кровь пошла, будто сок из берёзы,
Тонкой струйкой на землю упала.
У Танюши - истерика, слёзы:
«Я не буду!» «Нет, будешь, дурёха!
Моё сердце сейчас станет рваным,
Суком этим - проткну! Бью не плохо!»
Взгляд его - затуманенный, странный…
И Татьяна припала к предплечью.
Сколько выпила? Может, грамм двести.
Рана сбавила «ток - быстротечность».
«Заражу я тебя!» «Мы же – вместе!
Мы - единое целое. Вечность!
Быстро встали. Пошли!» Снегом руку
Протирала ему. «Хватит, хватит!»
И – вперёд, и продолжили муку,
День за солнцем стремился к «утрате»…
Взор туманили капельки пота,
Что за местность предстала открыто?
Впереди простиралось… болото,
Столь громадное к уровню быта…
«Здесь полегче идти! То, что надо!» -
И Олег поглядел на край леса,
Ветви красные в бликах заката
Отражались, согнувшись от веса.
«То рябина, Танюша, рябина!
Не склевали по осени птицы!
Урожай был! Сейчас – половина,
Но нам хватит за жизнь зацепиться!»
Подошли, солнце село и поздно,
Рвали гроздья и ветви ломали:
«Ледяная и кислая! Мёрзну!»
Почернели кровавые дали…
«Вон, - та ель! Снизу ветки прижаты.
Ещё сверху снежку мы подбросим!
Где же пихта? Лезь, Таня, в «пенаты»,
Я за пихтой пошёл, буду после!»
Наломал мягких веток прилично,
«Запечатались» в новой «берлоге»,
Было тесно, вполне симпатично,
Только холод пока дёргал строгий.
Ел рябину Олег из карманов,
На живот положил, чтоб оттаять,
«Не идёт мне таёжная «манна»,
Замерзаю, Олег! Не святая!»
Сук достал, словно нож заострённый,
К животу прислонил без сомненья,
Смерть у лиственниц – костью морённой
Возрождаться, не зная гниенья.
«Эх, кишки б не задеть!» - чиркнул пикой.
«Ты опять? Захлебнусь этой кровью!»
«Пей, сказал! Ртом немедленно двигай!» -
Взял рябину, убрал к изголовью.
Кровь текла, в полосе крови много,
Языком всё - до капли, тепло же
Выступает из раны глубокой:
«Не могу!» «Нет, любимая, сможешь!
Пей, прошу! Человек, как собака:
Ранки быстро затянутся сами!»
В темноте лишь беззвучно поплакать,
Кровь слизать со своими слезами…
Через час надышали, согрелись,
К ней - под полог шубейки. Неплохо!
Задремали, обласканы елью,
На «матрасе» из пихты и моха…
Ей приснилась красивая вилла
И бассейн перламутровый-синий,
Чай… горячий за столиком пила,
И в шезлонге лежала в бикини…
«Тань, не спишь?» «Что? Идти уже надо?»
«Ночь длинна, успокойся, принцесса!
В этой жизнь дана нам награда, -
Ясновидящим стал я от стресса.
Ощутил… Захлебнулся от счастья:
Помнишь, мы ночевали на даче?
Целовались и взрыв дикой страсти…
Ты - беременна! Как же иначе?»
«Врёшь, что чувствуешь. Я, вот, не чую!
Хочешь, кровь, чтоб, «в законе» хлебала?
Раз последний в «берлоге» ночую,
Завтра - смерть! Упираться – достало!»

Там черта на снегу в странных бликах,
Вдаль уходит правее в болото…
Снова утро. Морозно и тихо.
Встали. Живы! Не радостно что-то.
«Чей-то след! Что, посмотрим, Танюша?»
Добрели… До землицы - тропинка!
«Это волки! Хотят тоже кушать, -
Прут на север, к оленям. Картинка!
Дед был егерем. Помню рассказы
Про миграции «серых» зимою…
По пути нам! Потопали сразу,
Шанс единственный! Страшно, не скрою».
«И пошли! Мне что волк, что волчица:
Так съедят или сдохну от «брода!»
«Погоди, нужно чуть подкрепиться,
Ты – волчица! Лесная порода!
А иначе не выжить». Разделся.
Сук – к плечу и повёл, нажимая,
Боль пронзила до самого сердца,
Только чувство к любимой… - без края.
«И без комплексов! Телу поможет!»
Та припала. От крови - теплее.
Она стала другая, похоже,
Она стала воистину злее…
Ходкий шаг по тропинке столь грозной,
Ноги млели с «подарка» природы,
А вокруг - низкорослые сосны,
Непонятной, корявой породы.
Первым шёл новоявленный «Рембо»,
Солнце сзади, как - ласковый ветер,
И она поспевала за темпом,
За «Героем» отчаянным этим.
Оглянётся Олег: как подруга?
Взмах рукой: «Двигай, двигай, нормально!»
Может, было немножечко туго,
Но в сравнении - не актуально.
Три часа шли! Размашисто, прямо,
«Перекур» не просила «деваха»,
Вдруг Олег сзади слышит глас: «мама»,
Он застыл в предвкушении страха…
Повернувшись, стояла Татьяна
И смотрела назад, обомлевши.
Подошёл. Стал с испуга, как пьяный:
Волчья стая! Вожак – словно леший!
Волк, волчица? В трёх метрах застыла.
Кровь в глазах. Рык. Клыки и щетина.
«Нас нагнали. Не бросились с пыла.
Отойдём от тропы. Тихо… Чинно…
И гляди - на волчицу…» Чуть пятясь,
В снег вошли, не дыша, осторожно.
Волки – мимо, совсем не артачась,
Прошмыгнули вперёд! Невозможно!
Быстрой змейкой исчезли в болоте.
Таня, к другу прижавшись, дрожала.
«Не до нас им! Волчица на взводе:
Сзади давят – сородичи. Валом!
Скоро будут метели. Здесь - в моде».
Взгляд Олега - в глаза. В синий омут:
«А быть может, ты стала… - на равных?»
И глаза в синем омуте тонут.
Поцелуй упоительный, плавный…
«Что, игра - в «догонялки»?.. Продолжим:
Впереди побегу! День не кончен.
На, вот, шубу и шапку. Мы сможем.
Ты, любимый, с прогнозами точен!»
И когда, словно вихрь стали ноги,
И желанье умножилось: биться!
Он окрикнул: «Постой! Мы не боги.
Нужно просто слегка… подкрепиться».
На коленях стоял, в низкой позе,
По плечу кровь текла, по другому,
Улыбался, был в явном наркозе…
Он любил. Он не мог по иному.
И она подошла. Жадно пила.
А он в лоб целовал. Случай снова:
Быть на чуточку ближе к любимой,
Обронить для поддержки два слова…

Бег на север. Закат давит в «холку».
Волчья стая в – обгон, чуть правее.
Как учтивы! Да что нужно волку?
Подчинись вожаку – он умнее!
«Таня, хватит бежать! Ночь накроет!
Нужен новый ночлег. Таня, встали!».
«Нас сожрут эти твари в покое!»
«Не съедят. Ты – волчица. Мы – стая!»
Побрели от тропы… «Вон, - кустарник.
Голубика, наверное. Густо!
Жаль, нет ягод. Смелее, «напарник»,
«Хатку» сделаем!» Зябко и грустно…
Грудь порезал себе… Всё слизала.
«Ты - безмерный?» «Приятность процесса!
Отдохни, ты сегодня устала.
Отдохни, ты волчица – принцесса…»
Волки выли вдали монотонно,
Вой отслеживал мир расстояний,
Спать зверью бы, но в небе бездонном
Дух любви плыл полярным сияньем…
Ей приснилось воздушное платье.
Подвенечное. В утре, столь ясном.
Снилась мама, любимые братья,
И Олежек в костюме прекрасном.
Ему снилось, наверное, - тоже,
Сон - как плен лучезарной нирваны,
В этот час на истерзанной коже
Запекались царапины-раны…
Она вылезла с новой «берлоги»,
Был рассвет. «Ты раздетый вновь, милый?»
Он сидел, и, скрестив в позе ноги,
Брал от солнца какие-то силы:
«Целый день нам бежать. Много крови…
Сук возьми. Посмотри мне на спину.
Здесь не тронуто. Пей на здоровье.
На два раза. Возьми половину».
Сук в руках. «Может, хватит, послушай!»
«Бей, сказал! Нам не выжить без злости!
Волки чувствуют слабые души,
Мы без воли – ничтожные кости!»
«Чёрт с тобой!» Подошла. Полоснула.
Жадно пила. Лил слёзы с досады:
Было больно! Что, тело – проснулось?
Неужели – предел? Да, когда-то…
Шапку, шубку одел. Ей не нужно.
Она ветер – волчица на воле!
По тропинке бег начали дружно.
Не отстать бы. Унять скрежет боли…
День бежали! Почти без одышки!
Стаи – слева и справа с обгоном,
И оскала их злобные вспышки,
И боязнь. К человеческим «клонам».
Волки – божьи, обычные твари,
Снег сбивали на вихрь. Загляденье!
На тропу впереди вновь вставали,
И неслись, исчезая, к оленям…
Бесконечные эти болота!
Есть чуть леса, деревьев вершины…
Вечерело. Почудилось что-то.
Звук далёкий. Какой-то… машинный…
Впереди грудь-тайга подступала,
А тропа уходила в сторонку.
«Таня, стой!» Таня просто упала.
И дышала. Закончила гонку.
«За тайгой – буровые! Ты слышишь!
Мы дошли! Завтра утром – навстречу!»
Как услышать, коль бешено дышишь?
Накрывал день стремительный вечер.
Отошли от тропы к ёлкам малым.
Сделать «хатку» в снегу? Не проблема!
И спина. Полоса. Цветом алым
Губы снова покрылись. Без крема…
Снилось детство. Ромашки, подружки.
Как в саду наливаются сливы.
Как на пасеке пили из кружки
Сладкий мёд. И смеялись счастливо…
«Таня, Таня! Нашёл клюкву утром!
И согрел в твоей шапке. Попробуй!»
«Снова – утро? И клюква? Да, круто!
Но, кислятина!» - горстка на пробу.
«Ешь, давай! В клюкве – все витамины!
Доберешься. Вернёшься, коль - дорог».
Что за ропот и голос невинный?
«Ты горишь весь! Возможно – под «сорок»!
«Ты прости. Не сумел, дорогая,
Довести до конечной я цели…
Кровь другая моя. Кровь больная.
Клюкву ешь. Завтра будут метели».
Он замолк. Задремал? Отключился?
Она - к лазу. Мороз. Неуютно.
Здесь у края болота и леса
Капли «крови» повсюду. То – клюква.
Мох замёрзший, тончайший, без веса…
Снег отброшен весь в сторону! Груда!
Посиневшие пальцы в рассвете
Здесь работали много и «чудо»
Обнажилось… К хорошей примете?
Слёзы – градом. С колен зарыдала...
Вход ветвями закрыла. На звуки
Побрела сквозь тайгу. Не упала.
Где же варежки? Дула на руки…
Час обеда, вагончик - забитый.
Буровой здесь народец. Сибирский.
Пьют компот. Разговоры. Все сыты.
Дверь открылась и глас «командирский»:
«Кто здесь старший?» «Гляди, – это баба!»
Кто-то жадно смотрел, кто-то косо.
«Хватит пялиться, я вам не жаба.
Секретарша я вашего босса!»
Здоровенный мужик встал и гордо:
«Президент я! Обнимемся в зале?»
К горлу - сук. И багряная морда:
«Извините, не сразу признали!»
«Я здесь – мастер! Татьяна Петровна?
Как же – видели! Вы с вертолёта?»
«Нет, гуляли с товарищем. Кровно
С ним повязаны. Душно тут, что-то…»
Вышли. Воздух. «Вы мне помогите:
Он лежит там. В пяти километрах.
След из леса. По следу идите,
Скоро будут ужасные ветры!»
«Связь по спутнику! С боссом связаться?»
«Нет не нужно. Мой брат - в МЧэСе.
Дай «трубу». Ну, же, действуйте, братцы!
Погибает он в чёртовом лесе!»…
Вертолёт МЧС. Шок на лицах:
«Парень в ранах! Следы «крокодила!»
«Повстречались с волками. Волчица
Чуть поранила». «Вас?» «Пощадила»…
Кабинет главврача. Смысл ответа:
«Ампутация нескольких пальцев
На руках и ногах… Мелочь это.
Был пригоден ещё бы для танцев,
Но вот мозг… Если выйдет из комы, -
Только в чудо останется верить.
Томография. Дело знакомо:
Не везде кровь была в полной мере».

Митинг. Гул. У далёкой трибуны
Голос в рупор: «Как люди живёте?
Скоро выборы! Чтоб не обидно!»
Таня смотрит – горланит Георгий,
Олигарх и последняя гнида.
«Голосуйте за мэра Петрова!
Мы давно с ним в единой когорте!
Окажите доверие снова:
Старый конь борозды не испортит!»
Гул усилился. Таня упорно
Продвигалась к трибуне поближе.
А за пазухой – сук. Не зазорно
Будет в горло воткнуть. Или ниже.
В это время, расправив подпорки,
Киллер ставил на крыше винтовку.
То иные, поверьте, разборки...
Цель захвачена. На изготовку!
И когда подошла уже близко,
То по сонной артерии «мило»
Пуля чиркнула. В край обелиска,
Что подальше стоял, угодила.
И Георгий упал. Кровь фонтаном.
Кто-то крикнул: «Стреляют! Бегите!»
Лишь охранник стоял истуканом.
«Секретарь я его! Пропустите!»
Затухающий взгляд: «Таня? Ты ли?
Приговор от - тебя?» «Нет, а жалко».
«Ты прости, мы же счастливы были…»
«Я б убила тебя этой палкой! -
Сук достала, - успела бы, коли!»
Кровь хлестала, прелестная, много!
Но Татьяну тошнило до боли:
«Я прощу, но, вот, мнение - Бога?»…
«Я узнал тебя! Вышла из чащи? -
То охранник за волосы: «Сучка»!
Сук - в бедро. Раз, наотмашь. Не чаще.
Не охранник, - осевшая кучка.
«Я вас всех посажу! Всех достану!» -
И Татьяна пошла. Неприметно.
Ветер бил по ногам и по стану...
Суетиться в метель крайне вредно.

Ночь. Сидит в изголовье Олега.
Перевязаны руки и ноги.
Всё подключено. Суть человека, -
Чары комы. «Полено» в итоге.
Встала. Тихо вокруг походила.
Вдруг за плечи трясёт: «Всё летаем?
Я детишек ещё не родила,
Наших, милых! Мы их воспитаем!»
Санитарка проснулась на вахте,
Прибежала: «Вы что тут творите?»
«Вы кушеточку рядом поставьте.
Нужно кровь перелить. Вы поймите:
Кровь мою! С литр вгоните в «полено!»
«Не положено! Что за команда!
Кровь больному вливали в ту смену!»
«Слушай, ты. Со мной спорить не надо!»
Взгляд волчицы... Гипноз без наркоза.
«Ладно, сделаем. Группа подходит?»
«На, вот, паспорт!» «Подходит!» Мимоза…
Утро ранее. Встала с кушетки.
На него не смотрела: что толку?
Сверху импульс пищал очень редкий,
Взгляд на руку – убрали иголку?
В коридор вышла. Путь к туалету.
Покурить бы. Жаль, бросила с годик.
Санитарка читала газету,
Оперевшись на маленький столик.
«Посмотрю, как он там! Граммов триста
Перелила, а больше не треба!»…
Вот окно. Горизонт, какой чистый.
Нет метелей, вновь ясное небо…
Голос сзади. Не тихий, не громкий:
«Он глаза открыл!» Вихрем в палату!
На постельной сидел уже кромке!
В пол смотрел. Дух надежды - в награду!
Подбежала к нему. На колени!
Снизу смотрит. А взор столь туманный…
Под глазами синюшные тени,
Под бинтами недавние раны.
Вдруг глаза заискрились. Очнулся!
Сполз на пол и обнял свою Таню.
Оторвался, губами коснулся:
«Я люблю тебя. Чувство за гранью…
Я люблю тебя выше истоков,
Что даны мне природой с рожденья,
От сердечного импульса-тока,
К каждой клетке – любовь! Наважденье...
Ты согласна моей стать женою?
Есть ко мне хоть частица причастья?»
«Я тебя …» - только слёзы стеною,
Только всхлипы великого счастья…


Кем придумана битая рифма:
«Кровь – любовь»? Может, древним поэтом?
Воспевал он прекрасную нимфу,
Кровь кипела у парня при этом.
Кто придумал все присказки с кровью:
Есть вампиры и прочая нечисть?..
Оглянитесь, в тандеме с любовью
Миром правит всегда человечность!