Есть смертный грех

* * *
Не может быть спасенья,
Не может быть покоя…
Одно всем наказанье,
Хоть разное, иное.
Во взоре есть смещенья
И виде представленья,
А так одно былое
Чрез очи лицезренье.


* * *
Взором черчу линию, мысль обездвиживает.
Что увидеть возможно в летаргии сознания?
И тогда – либо всплеск
Нет вечеров таких, когда б не вспоминал,
агрессии…
Напряженные взмахи рук, удары кулаком и ногами
по воздуху… Ступор!
Боковым зрением замечаю
линию.
Прихожу в себя, дыхание восстанавливается…
Забывается… Дело есть…
Либо легкое, меланхоличное, ведь было и это,
Была искренняя не наигранная радость,
Которую никогда не покажешь,
С которой нельзя делиться!
Не суждено было мне…
То совсем другое вхождение,
Путешествие иное,
Возврата не должно, ибо плавно встать
и новое бдение…


* * *
Я верую в застенчивость души,
В попытки ширмой сохранить основу,
Не наследить, прожить чистейший миг
В противовес окружному пороку.


* * *
Приоткрыв глаза, зрею в себя,
Углубляюсь в еле видимое, запорошенное мыслительным перегноем прошлое.
Что-то всплывает, что-то расплывчато видно и ясное есть, и грех есть, и неудержим зной сей. Ибо то, что забыто – возвращается, ибо, как и радость, чистая тяжесть порока не сойдет образом из единого…


* * *
Аль, верно, может – кипящее масло в рот?
Аль истинно, наверно – иголкой и ниткой зашивать губы?
Достойно человечество всего,
И все, что пало на него,
То с ним вовек пребудет.


* * *
быль мер давно истошных
предначертанием вспоминания,
в скуле сжатость стона
и боль реальная.

я понимаю одинокого волка,
я познал уже загнанность стаей
не охотников и соплеменников,
а ревущей толпы – тварей:

эти детские глазки,
не ведающие совести;
эти обмана сказки
доверчивого, чистого просящие…

этот скотский забег!..
с собой в роли зайца
и из стороны в сторону,
чрез прыжок пролета,
на ступеньках оступаясь,
падаю в руки к наполненному смехом,
быть может, и радостью.
вырываюсь… не выходит!
тянет вниз по ступенькам, спотыкаюсь,
проезжаюсь и ударяюсь коленками по ним…
а сверху и снизу поспевают другие:
крики, визг, хохот…
тянут за волосы, за руки
а с ними рядом две девочки: Лера и Лена…
нет не рядом – это они меня и тянут.
я – загнанный, гордый, но, в тоже время, кроткий зверь,
а тут свора тех, для кого удовольствие станет стремлением.
чем отплатить я обязан подобным?
тем, что не заметят не упавшего в пропасть, а ослабевшего?..
гниль, да щепки плоти, спекшееся тело – сего достойны!..
кровь их, мщение, не успокоит…
я их по-своему простил и, не без злобы,
вкус возмездия утолять не годен.


* * *
Все как во сне:
Белеющее солнце.
Бесчувственна вода.
И в дымной тьме
Ласкается луна.
И нет дождя.
Туман повсюду соткан
Из стадного опоя.
И осень так безлика,
Такой не видел никогда.


* * *
Нет гармоничного слиянья тела и сознания,
Но есть борьба, единение, воссозданье,
И есть поверженная сторона.
Возможен выбор, тягость сомнения.
А чист ли твой шаг? А светел ли помысел?
И не напрасно ли ты доверяешь свечению, не замечая иной тонкости?
Иной правды и восприятия, других слез, другой радости.
Слепая кровь утерянной младости
Воссоздает бытование мерное
То, что неведомо очам не зреющим,
То, что творимо искушению уступившими –
Узел неразрушим связи подобной.
На веревках рядом с гордыми
Висят тела кротких…


* * *
Сегодня краешком узрел я Русь,
Она такая, как невыносима…
Грязна, черна и плоти дурь
Сгибает святоглавые массивы.

Кругом ничтожество одно,
И там, где вроде святость,
Рождается ярмо:
Православие в соборе – стадность!..

И всё в ажурном небытье,
И, как всегда, безволье,
И всё от плоти по весне,
Изгибы в повороте.

Но буря стихнет, дождь прольет
И руки старые (морщины) –
Всё эта сущность приберет,
И чернь останется незримой.


* * *
Моя поэзия вычерчена на крови.
С свистом в бронхе,
мокротою
Ложатся кривые строки.


* * *
Есть смертный грех,
Но он уже забыт.
И кары нет за многие угодья.
И, не подметив, люд уже в тени
Взирает сонно и плодит отродья.

И стад обвешены сучья…
Под перегной породы
Склонила голову свинья!..
И рылом тычет, мордой
В промежность ветхо-бытия.


* * *
Говорил не раз, что я – Илия,
Я – Иоанн во крови, во плоти,
Цепляясь дерзко, неотрывно
За чуждые, но втиснутые и в меня –
пороки,
Корю себя за деяние мысленное,
Как за грех воплощенный –
волею,
Свободной вроде бы?..

Вижу несправедливость и ярость,
Вижу, ярость и кротость
Восходят во мне в ответ.
Виновность во всех ощущениях.
Слепота, как горе, не вкушая страдание –
покойно,
И не человек даже во плоти его,
А тот, кто избран нести,
Тот снести себя может –
и не в человека…
Тот и чрез ложь мою –
и чрез ложь напутствовавших меня –
дойдет…


* * *
Семейный круг – не круг счастья,
а путь бремени.
Одиночество – не соединение с покоем,
а путь бремени.
Бессмертие – не жизнь в памяти потомков,
а путь бремени.
Если пуста, безмолвна смерть,
только она олицетворяет покой.


* * *
Во имя слов я сих клянусь,
И возвестить об этом смею,
Что свет я видеть не боюсь,
Мой путь – тропинка к искупленью.

Пред твердью камня я стою,
И расколоть его обязан.
Всему я спящему убранству
Без страха, лжи я возвещу,

Что есть иное представленье,
И есть для всех иной закон,
И будет новое знаменье
И выйдет всем большой урон.

Но свет мной будет возвышаем,
И к чистоте направлю ссор,
И ввергну с тронов я державных
Властителей в сердечный зной.

И бури в душах запылают,
И страх сжигать всех будет их,
До покаяния же власти
Дойдут немногие из них.

И сам ввергаем в искушенье,
Я сохраню в себе покой.
И расколю твердыню камня о смиренье,
Наказанный, прощусь со всей землей…