ВОЗВРАЩЕНИЕ ХУЛИГАНА. ПОЭМА.

(Мистика и эзотерика)


Мы своё отбаяли до срока,
Журавли, застигнутые вьюгой.
Нам в отлёт на родине далёкой
Снежный бор звенит своей кольчугой.

Н.Клюев

- - - - - - - - - - - - - -

Я хотел бы вернуться в Россию,
Как паломник из дальней земли,
Утопая ступнями босыми
В голубой придорожной пыли.

Я хотел бы вернуться в Россию,
Как отшельник в заброшенный скит,
Поправляя подпорки косые
Под седые поклоны ракит.

Я хотел бы вернуться в Россию,
Как оставленный стаей птенец,
Переросший в разлуке бессилье
И сумевший взлететь наконец.

Я хотел бы вернуться в Россию
И с обрыва, у кромки села,
Любоваться, как заводью синей
Голубые плывут купола.

Я хотел бы вернуться в Россию
Не на день, не на час, не на миг,
Не царём, не желанным Мессией –
Продолжателем начатых книг.

Я хотел бы вернуться в Россию,
Как в родник опустевший – вода,
Возвращая ей силы живые
И смывая наветы лихие.
На года. На века. Навсегда!

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Боже, miss, негаданная встреча.
Думал, разминулись навсегда…
Что ж, good evening, то есть, добрый вечер!
Впрочем это, право, ерунда.

Рад тебя увидеть поневоле,
Только это в шутку, а всерьёз –
Есть в тебе знакомое до боли,
Есть в тебе привычное до слёз.

Не забыть мне губ девичьих сладость,
Ни прощальной горечи пыльцу.
Всё тебе к лицу – печаль и радость,
Окруженье славное к лицу.

Ждёт тебя у мраморного входа
Медных труб навязчивая лесть.
Где же те, с кем шла в огонь и в воду,
Почему же их не видно здесь?

Как сияют вкруг тебя подружки!
Ах, меня от них бросает в дрожь:
Все слова – пустые погремушки,
Комплименты – сладостная ложь.

Их улыбки пострашней оскала
Дьявольски отточенных клыков.
Ты нашла того, кого искала,
Заплутавшись в сумерках веков?

Ты трепещешь? Разве есть причина?
Ты готова волю дать слезам?
Потерпи, вот сбросит бес личину
И развеет вмиг твою кручину.
Подожди, и явится он сам.

Ну, а я? - Помилуй, ради бога,
Не суди меня улыбкой строгой,
Грех дарить любовью, не любя.

Я пойду один, своей дорогой.
Ты меня, пожалуйста, не трогай.
Обойдусь, мой друг, и без тебя…


. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .


Делайте под себя,
Не делайте под Есенина!

Ах вы, бестии, адово племя!
К вам стучится российский Поэт,
Вы ж задумчиво чешете темя:
Дверь открыть? или, может быть, нет?

Раскрывайте смелей, да пошире,
Не привык я щемиться бочком.
Те, чьё место скорее в «сортире»,
Пусть считают меня дурачком.

Пусть считают меня ненормальным,
Пусть бранятся и пуще, и злей:
Мир реальный грубей, чем астральный,
Но дурачиться в нём веселей!

Здесь печаль разливается морем,
Здесь невзгоды бушуют грозой,
Здесь слезою приперчено горе,
И подслащено счастье слезой.

Здесь над чувствами разум не властен:
Грусть ли, радость – всё топят в вине.
И, как пена, вздымаются страсти,
Закипая в безумном огне.

Дайте вширь, мне сегодня узко.
Где любимая? Ах, хороша!
Да и сам я ведь разве не русский,
Не моя ль вся в крови душа?

Заслонившись весельем от грусти,
От невзгод и былых неудач,
Выйду в круг с захмелевшею Русью
Под гармоники яростный плач.

Как пойдёт она – сердцу зябко,
Ни одна не сумеет плавней.
Заломлю лихо набок шапку
И вприсядку пущу за ней.

Расступайся, кому неохота,
Шевелись – мёртвым место в гробу!
А не то, не дай бог, вдруг кого-то
Ненароком, глядишь, зашибу.

Пей, гуляй – нынче вольному воля,
Пой, пляши – нынче новая власть!
Злые ль чары ссудили мне долю
Из огня да в полымя попасть…

Эх, гори оно, прошлое, гаром -
Я не в силах его вернуть.
Лишь бы косы твои пожаром
Озаряли мне крестный путь.

Воскрешу я былые лики,
Распахну голубую твердь,
Под гармоники пьяные клики
Заставлю плясать я смерть.
. . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . .
Будет длиться гулянка до ночи,
И закончится лишь поутру.
В час, когда петухи пророчат,
Закатив в исступленьи очи,
О похмелье в чужом пиру…


. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .


Время любит творить проказы,
Оставляя нас всех в дураках.
И тебя я увидел не сразу
В тусклом мареве кабака.

Ах, родная, не будь коровой:
Ну давай же, давай, невзначай
Из-под юбочки узкой джинсовой
Ножкой стройною мне покачай.

Наведи в упор зенки кроличьи,
Будто видишь меня впервой,
И, шепчась в углу с пьяной сволочью,
Рот пошире ещё открой!

Это я. Да – я. Не признала?
Что ж, как видно, и память твоя,
Словно юбка, короткою стала,
И извилистой, точно змея.

Ах, прости, мы ж с тобой чужие,
Ты ведь кукла… из сургуча.
Твои прелести мнут другие,
И мурлыча, и громко урча.

О былом нам трепаться нечего,
Всё, что было – быльём поросло.
У меня для тебя этим вечером
Не найдётся и пары слов.

Я теперь уж с другой тоскую,
Одинокий, голодный волк.
Ишь, как жмётся, когда целую,
Молодая, а знает толк!

Что, смазлива моя зазноба? -
С нею лёгок любовный плен.
Ей не нужно любви до гроба,
Ни …чего не берёт взамен.

Да и ты, я гляжу, не скучаешь,
Об заклад с кем угодно бьюсь,
Вон как весело ножкой качаешь,
Развлекая паршивую гнусь.

Пусть шипят у меня за спиной,
Что годишься им всем ты в дочки,
Что дошла ты уже до точки,
Всё ж последнее слово - за мной!

Я целую взасос милашку…
Подставляй же и ты мордашку,
Лезет чмокнуть тебя ловелас.

Дорогая, не рви рубашку,
Дай мне выпить ещё рюмашку.
За него… За неё… За нас.


. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .


Хороша ты, русская водочка,
Особливо, когда – под селёдочку!

Да огурчик солёный, пупырчатый,
Под картошкой варёной, рассыпчатой.

Да ещё балычок бы свеженькай,
Да колечко колбаски нежненькой.

Да девицу за стол нарядную,
Красу крашену, ненаглядную.

Чтоб имела бы грудь высокую
И большие глаза, с поволокою.

Взоры жгучие, но пристойные,
Да точёные ножки стройные.

А к местечку, сугубо злачному –
Платье дивное, скр-розь прозрачное!

К платью – ма–аленькую прибавочку:
Меж коленок врезную вставочку.

И ко мне чтоб была внимательна,
И, как рюмочка, привлекательна.

Словом, виду - совсем не страшного.
Да любила б меня, бесшабашного...


. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .


Погляди что, заразы, делают:
Баба сбросила с плеч сама,
Не косынку, не кофту белую…
Уж свихнулись совсем с ума!

Устилали б паркет обносками,
Неужели совсем не жаль
Распинать каблуками заморскими
Дорогую рязанскую шаль?!

Грабь Россию, братва удалая,
Рви, кромсай кружевной платок!..
Ах, и сам ведь пропил немало я
Чистым золотом вышитых строк.

Сколько спьяну сгубил, повыдрал я
Тонкой вязью расцвеченных фраз.
Мне ль за то укорять с обидою,
В чем и сам согрешил не раз?

Не-ет, негоже мне быть монахом,
Не к лицу мне монаший сан.
Всю обслугу пошлём мы ..…,
Если пуст на столе стакан.

То ль страна, то ли психбольница.
Попечителей – через край.
Я пришёл от хандры лечиться,
Болен я? – так лечи, давай!

В окруженьи продажной свиты
Что ты мечешься, точно псих?
Коль графинчики перебиты,
Так в бутылках лекарство неси.

Без валюты, наглец недужный,
Ты и шагу не смеешь шагнуть.
Мне заморского пойла не нужно –
Я желаю российскую муть!

Ах, ругаться с тобой не стану я,
Пшёл отсюда, твою-то мать!
Обнимая подружку славную,
Буду сам на двоих разливать…

Бумаженцией расписною
Отвязавшись от подлеца,
Вспомним времечко золотое,
И беседе не будет конца.

Позабудем о злом и пошлом,
И с улыбкою губ и глаз
Растворимся в недавнем прошлом,
Будто вовсе и нету нас.

Подмигнёт в этот дивный вечер
Нам бутылочка не одна.
Мне останется лишь за встречу
В одиночку добраться дна.

И, набравшись до нервной дрожи,
С милой рядом на стул прилечь.
Чтоб не видеть чумные рожи.
Чтоб не слышать пустую речь.


. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .


Эй, гуляй, не спи,
голь российская,
Выдра, пой, тряси
голой с…… !
Для тебя теперь
не свобода ли? -
Коммуняки власть
свою продали.
Торговаться им
было лень уже,
Оценили Русь
в тридцать денюжек!
Всё прожрут,
пропьют, перебесятся,
На суку, не жди,
не повесятся.
В три заплатки флаг
сердце радует,
Подтяни чулок,
толстоз&д&я!
Что разинула
настежь «варежку»?
Наливай смелей,
выше краешку…
Выпей чарочку
для души, окаянная,
Да на шею не лезь,
дура пьяная.
Без тебя тяжело,
cт&рва потная,
Эк тебя развезло,
мр&зь болотная!
Извелась, говоришь,
заработалась?
Под «фанеру» кривишь
только рот, небось!
Что ж ты хлещешь,
как воду-то, «горькую»?
Вот, возьми, закуси
хоть икоркою…
Говоришь, забыть
трудно прошлое?
Но душу травить –
штука пошлая.
Пей стаканами,
пей хошь литрами,
Хочь огнём сгори –
спробуй, вытрави!
Оглянёшься вспять –
всё не выхватишь,
А слезой сверкать,
что ж там высветишь?
Знамо, прошлое –
вещь жестокая…
Вот, платочек,
утрись, синеокая!
На-ка тыщ-щу,
скажи,
чтобы «Русскую»!
Да со мной…
Спляши.
Чтой-то грустно мне…


. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .


Здравствуй, милая, просыпайся,
На сегодня закончен бал.
Утро доброе… Поднимайся.
Поднимайся же, я сказал.

Нет, родная, уже не вечер,
Счёт на блюдечке нам несут.
Кончен бал. Ну какие свечи?
Свечи, милая, не спасут.

Право, принял не больше рюмочки,
С непривычки, видать, развезло.
Так давай же пройдём по струночке,
Как огурчики, всем назло!

Небо, мой дорогой огурчик,
Прохудилось, течёт вода…
Браво! Дождь отрезвляет дурочек,
Я ж без зонтика, как всегда.

Слава богу, простой, не ливневый,
Просветлело в моей голове.
Нынче день проведу в Константинове,
Завтра утром – опять в Москве!

Ну, а там, будет время, быть может
На Остоженку загляну,
На Ходынской листву потревожу,
Вспоминая тебя не одну.

Ну-ка, вытри на щёчках тени,
Мне уродина не нужна.
Знаешь, кто там лежит? Е-се-нин!
Ни хрена себе? Ни хрена…

Ты ж мне будешь…ну, как сестра,
К чёрту прочих дурёх надутых!
Да, пора мне, уже пора,
Паровоз – через три минуты.

До свиданья, моя отрада,
Эта встреча для нас – награда,
Не хватает охапки роз…

До чего же вкусна помада…
Только губки кривить не надо.
И, пожалуйста, лучше – без слёз.


. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .


Я обнимать хотел бы лишь тебя -
Легко и нежно, как июльский ветер
Берёзку обнимает на рассвете,
Ей косы-ветви тихо теребя.

Я целовать хотел бы лишь тебя -
Лицо и шею, плечи и запястья,
Как на костре, объятый жаром страсти,
Весь мир большой в тебе одной любя.

Я любовался бы тобой и дни, и ночи,
Под ярким солнцем и под тусклою луной,
Я любовался бы, мой свет, тобой одной.
Но стук колёс разлуку нам пророчит.

Пусть всё, как есть. И жаль мне, и не жаль.
Я был с тобой не нежен и не груб…
Осталась мне лишь горечь сладких губ,
Да светлых глаз незримая печаль.


. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .


Надоело мне в бурлящем городе
Жизнь свою растрачивать впустую,
Отпущу себе большую бороду
И пойду бродить напропалую!

Лет разбрызганных не жаль нисколечко -
Прочь, долой все беды и печали.
Бугорком заветная котомочка
На тесьме повиснет за плечами

Пусть судьба синицею теленькает:
Нету в поле жирных щей, ни каши,
Может, встречу где-то в деревеньке я
Вдовушку, что не отыщешь краше.

Зазовёт она с улыбкой светлою
В хату захудалого бродягу.
И накормит сытно, худо-бедно ли,
И напоит вдоволь пенной брагой.

И сама - без позы, без ломания,
Не в пример накрашенным тем дурочкам,
За столом составит мне компанию,
И заест, закашлявшись, огурчиком.

Будет мне в глаза глядеть задумчиво,
Томно щёку подперев рукою,
И на палец локоны накручивать
С горькою усмешкою хмельною.

Станет по стеклу чертить узорами
Зимний сумрак знаки препинания.
Вспомню вдруг стишки за разговорами,
Заслужив слезу её в признание.

И когда, глаза сощурив в щёлочки,
Вновь стакан пригубит, деловитая,
Грудь, повитая гирляндой ёлочной,
Колыхнётся, соками налитая…

Закурю с наигранной небрежностью,
От волненья дрожь в руках скрывая,
И смеясь над глупой неизбежностью,
Дым пущу, колечками играя.

И лицо, прекрасное до чёрточки,
Расплывётся в голубом тумане.
Лишь зрачки - две искорки, два чёртика,
И сверкают, и зовут, и манят…

Сквознячком дохнёт, и дым рассеется.
И опять продолжим "чаепитие".
Ах, лукавая, на что надеяться:
На судьбу? на случай? на наитие?

И пускай не скифы мы, не гунны мы,
Много ль в жизни нужно нам, бродягам?
Упившись ветрами златоструйными,
Закусить краюхой сребролунною.
Ох, устал. Пожалуй что, прилягу!

Обовьют мне шею руки белые,
Вздрогнет грудь упругая под косами.
Ах, русалка, босая и смелая,
Что ж ты, шалая, со мною сделала,
Почему не выгнала, не бросила?

Оттого, как видно, не покинула,
Не отдала холоду жестокому,
Оттого бродягу не отринула,
Что в потёмках худо одинокому…

И меня, покладистого борова,
Что упился брагою и водочкой,
Как коня, расставшегося с норовом,
Уведёт за пе… пе-рего… родоч-ку!

В тех "хоромах" белый свет забудется,
Зацелует, одурманит ласкою…
Кто ж в объятьях вдовьих не заблудится,
Даже если ходит он с опаскою?
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

А поутру всё, как дым, развеется.
И опять видна в окно дороженька.
Колокольный звон позёмкой стелется…

Э-эх, Рассея! На кого надеяться?
На царя? на дьявола? на Бо–же–нь–ку?

Тула, Россия.