«Сельско-столичная драматургия»

­­­­«Миленькая, но слабая» – медсёстры шептались, – «Ладно уж...»
Роды пришлись тяжёлые. Ночь. Костолом – февраль
гулко шуршал рябинами за окнами абразивными
старой больницы местного маленького села.

Отцу весь "отряд" бригадников сына желал отрадно, да,
вдрызг, выходные праздновал – дáрены в бунт погод,
в ночь февраля – безликую. Счёт сыновей – как викингов,
чтут, нарекут великими*. А зимы строптиво "тикают":
«Канул ваш Новый год».

Вот, и взвилóсь сердечко-то. Сложные, не скоротечные
роды сроднились с праздником лютого февраля.
Датою дня – четырнадцать. В странах заморских, ситцевых,
тёплых дождями млечными, где Валентин Святейший – всех,
любящих озарял.

«Сын мой, держись за ставенки», – дед, натянувши валенки, –
«Нет у нас внука Ванечки...» Стыд-то какой и срам –
к тóлкам соседей. С горечью, дед завывал: «Егорович...
Был бы Иван Егорович! А вот, теперь "вигвам"...»

– Доктор, что с Марьей, Машенькой? Женою моей...
– Не спрашивай. Всё обошлось.
– Но ведь, как же так? Впредь не рождать детей?!
Дочка сопит.
– Здорова хоть?
– Как назовёшь? Егоровна?!..
Мать бы хотела – Валенькой.
– Рано ещё ей, маленькой, имя...
Муж сел к завалинке: «Бать, самогон налей!»


***
Годиков восемь ми́нуло. Горе отца покинуло.
Дочь хоть тиха, но славная. Баловал, чтоб не сверх...
Валя росла наядою. Сверстников – шагом ярдовым,
чуть, в миг отвлёкся – рядом нет. Стаяла, словно стерх.

Мама на кухне, к ужину, снеди готовит с дюжину.
Да и отец на радостях – к дому, как штык, в обед.
– Что же, Маруся, празднуем Спас медоносный августа?
– Празднуем, милый, празднуем!
– Маша, держи пакет:
груши, конфеты, гольфики – дочери нашей к школьному
сбору, под осень скорую. А к первому сентябрю –
и ранец бы ладный, новенький.
– Валя, гляди ж, что ноешь-то? Школа – не гнёт. А улица,
речка да лес – не скуксятся, воли не отобьют.


***
Гордая и упрямая, Валя шагает траурно
в белом атласном фартучке в класс, уж как есть, седьмой.
Галки галдят натуженно. Фартучек – отутюженный.
Брешут мальчишки сдруженно, смотрят вослед чуднóй.

Только ни слов, ни взгляда им. Ибо у леди правило –
коли любить, единственно, веком – учила мать!
Валя любила тайностно – хмурого и лентяисто-
вздорного парня, грубого – есть, в чём на дурь пенять.

Сильный, высокий, вспыльчивый.
Валя ж на вид – обычная.
Дело другое – Ниночка из параллели «А».
Ради неё ВСЁ выучит, тихо плетясь, на цыпочках:
«Вот, те и рыцарь – цирк почти... Видный сын физрука!»

Девочки молча топчутся, зная, чего им хочется:
«Хоть бы он "заморочился" – нет, не на той, на мне».
Дни пролетали прыткие. Нина затмила иго сих.
Ибо она – Богиня и, значит, суть – Ванькин плен.

«Женят-то Ваньку в скорости», – шутят сельчане, поросль.
Нина, видать, не против. Но... Вот ведь бывает, как:
зелено, пылко, мóлодо.
Вале средь лета холодно.
Девочкам прочим завидно так, что стихи – в таган*.


***
«Чинный январь бесчинствует?», – тащит отец в дом пихту ли...
– Глянь, нам, Маруся, – к Новому, будет в огнях сиять.
Синими и лиловыми и́скрами – словно звёздами,
только Валюшке горестно ветвь хоть с неё сорвать,
чтоб на удачу верную, и на желанье сильное:
«Стать бы ему любимою!»
Как же теперь? Кому?
Нинка и Ваня счастливы. Валя гребёт хлам в ящики,
словно хоронит, прячет в мглу – истинное. Табу!


***
Март. Двадцать два* с...
Москва, Москва!
Мост над «Москвой» рекой – не щепéнь-доска
на расстоянье низкого неба до волоска.
Ветры не тронут гладь.
Девушка в алом – изящном, и стать тонкá:
зависть всем взбученным тучам и облакам.
Будет стоять на мосту, на судьбы посту, пока
с неба колотит рать
сорванных капель. Разодрано сито нёбное* в тьму частей.
Валя б спросила у Бога, к чему, зачем?
Тешится хмурою влагой Петровский сад.
Валя к дождям городским не привыкла, ей дом – светлей.
Но нужно держать и держаться теперь, как боец, в седле.
Иль же навёрстывать срочно, силиться – на метле...
Чтобы и сыт, и рад.


***
«ГИТИС с отличием?! Браво, сударыня! Коль не Вы –
кто бы сумел надломить эту злую выпь,
гарпию?» – молвил Сергеич с сарказмом о некой Мисс.
– Ей лишь трофей, венец...
В Вас же талант, моя Муза. Впредь барин я, Ваш Господин!
Ох, помоги же нам, Господи, мужеством, мудростью, подсоби –
против гордынь. Я один.
– Позвольте представиться – Валентин!
Нет, не Святой Отец...

Зима над Москвой окольцована, замкнута.
Движимы лишь мосты.
Ей снится и море, и бризы, и сцена, но, в сущности, сны пусты.
Отец, да и мать заждали́сь уже. Может быть, навестить?
– Конечно, родная, вот только в ближайшем "Гестапо" стащу унты́,
и сразу махнём в твой, по-сельски, загадочный "Анады́рь"*.
«Ох, Боже, на что я иду ради... Гелы, Цирцеи?!»
– Простят меня звёзды и рампы, Ленком простит... –
смеясь, кивнул Валентин.


* см. Великими именами
* приспособление для очага, печи
* см. "22 с лишним" (о возрасте)
* пер. см. "Небесное"
* пер. см. "Север России"

Примечание: ударения в некоторых словах намеренно изменены.

© Кайгородова Светлана
/ iiijiii В Конце Тоннеля. 2023 /