Натерев гуталином сандалики белые,
Перекрасив брюнетку в малиновый цвет,
Ты казалась себе восхитительно смелою,
Безмятежно фланируя в парке, в обед.
Оценили, конечно. Кто взглядом, кто репликой,
Кто великими, могучим, родным языком.
Всё равно, ты себе не казалась нелепою
Среди мнений нелепых и злых дураков.
Я, набоковским старцем лощёным, пресыщенным ,
Созерцал по аллеям невинных лолит.
Ты кричала душой и была мной услышана,
Притянув вожделенно к себе, как магнит.
От кутюр "от" и "до", в этот день, запакованный,
Строгой классикой возраст в себе подчеркнув,
Я, твоим безрассудством, как Пан очарованный
Любовался в сиянии летних минут.
И не знал как к тебе подойти познакомиться.
И нарушив солидного возраста пост,
Этим странным меню поскорей оскоромиться,
Позабыв про пресыщенность, возраст и лоск.
И пока я стоял, не решаясь на странное,
Юный фавн в узких брючках, с колечком в носу,
Подошёл и сказал тебе, видимо главное.
И увёл, чтоб упрятать в дремучем лесу.
Через пару минут наваждение схлынуло,
Но застряло в мозгу средь извилин - седин
Это странное чудо с причёской малиновой
И сжигающий запахом нос, гуталин.