Финальный сборник (часть третья)

Достойно есть…

Повисло время тишиной дрожащей
На стрелках багровеющей луны.
Что было ценно, стало преходящим
В крадущейся гибридности войны.

Ещё гармоний духовые звуки
Душа сонливая не в силах возлюбить,
Ещё не в силах связанные руки
Осколки смысла в Век соединить.
Ещё омытые кровавыми слезами
Века в оранжевый окрашены виссон
Ещё сквернят глумливыми словами
Из поднебесья колокольный звон,
Пора, друзья, нам с русской ностальгией
По вольнице молитву бы прочесть.
Не по телесным только лишь стихиям,
А с песенным огнём «Достойно есть…»

Тот пусть споёт её, кто бренностью лукавой
Ни рук своих, ни ум не осквернил,
За призрачною не гонялся славой
И в рабство к временным кумирам не спешил.
Достойно есть, кто не ценил в полушку
Порывы безкорыстные души,
Кто презирал лукавых двоедушье,
Отечества Небесного вражин.
Достоин тот, кто не был одурманен
Тщеславной тенью званий мишуры,
Каменносердых оживлял словами
И с Богом созидал свои миры.
Кто пиксельной строке не поклонялся
И в Эверестах пустозвучных слов
Тьме не покорствовал, злу не повиновался,
Не верил благочинию волков.
Достойно есть, кто не солгал ни разу,
Кто взяткой своих рук не осквернил,
Кто сверг обрядоверия проказу,
Притом, что веру предков сохранил.
Достоин, кто не только лишь словами,
Но и делами смог Творца хвалить,
Умытый пусть кровавыми слезами,
Не преставал и грешников любить.
Достоин тот, кто в бурях огненосных
Неустрашимо в сердце мир вмещал
И в завихреньях пепла жизни грозных
Отмстителям души не предавал...

...Когда за смертным ты окажешься порогом
Со всеми чувствами своими и умом,
поймёшь тогда: в соавторстве был с Богом
или с Его возносливым врагом.

Тайна взгляда

Сгущаясь ароматной тайной,
Как шёпот нежен и несмел,
Реальность с вымыслом сплетая,
Твой взгляд стрелой небесной пел.
И с ним, в зрачках унылых улиц,
Скрывалась ноющая боль -
Душа с душой соприкоснулись
И ночь сменила свой пароль.
Уста сходились в поцелуе
А рядом стыл зубов оскал
- Влюбляться в ипостась иную,
Когда своей не отыскал?
Без чутких струн души движений,
Ты пониманьем обмелел,
Не терпишь листьев возражений,
Хоть сам же с ними ветром пел.

- Пусть в шахматный убор сорочий
Затянут кресла поролон,
Привычек логикой упрочен,
Слух сердца к шорохам склонён…

…На тишь листвы с алмазной пылью,
Где долькой плавала луна,
Немые ангелы пролили
Молитвы розового сна,
В покой серебряных каналов
В обсидиановых мостах,
В волшебный пляс на углях алых
Прозрачных бабочек костра.
- Что ж ты не ищешь в дне отгадку?
или милее ночи час?
- Так ждёт на скорый пересадку
Билет купивший в первый класс.
Безлюдьем баров очарован,
По городу мечты брожу,
Безденежно и безтолково,
Как будто ветру стих пишу.

Морскою синью не согреться

Морскою синью не согреться
над трассами седых глубин
Снегам израненного сердца,
и лишь малиновый рубин
в зеркальном шелке созерцаний
развернут будет в Белый Звон,
где тайной музыкой касаний
Свет прорастает сквозь иссон.
Густейший бас расправит нервы
небесной стаи облаков,
сойдет на землю самый первый
дождь майский ласков и суров.
Художник и Грапелли


Улицы знойны, ивы молчат

Улицы знойны, ивы молчат,
В избах прорехи да грусть,
Вынули душу потомки волчат,
Тех, кто палил в мою Русь.
Барствуют воры, да рабская спесь,
Маются струны сердец.
В сон убаюкали, в сладкую лесть,
Заперт наш меч-кладенец.
Кони разогнаны, муть в роднике,
Девкам в лугах не гадать.
Русой косою с крынкой в руке
Батю не встретит мать.
Пятками бОсыми не пробежать
По колдовским лугам.
Стогом заоблачным не ублажать
Звонкий мальчиший гам.
Росна божественность в алой заре,
Отчий церковен быт.
Матерью-скатертью подан обед.
С кашей и пьян и сыт.
Утро кудрявится берестой,
Рай, он до края тут.
Слышишь, как в бор с тишиной седой
Нас по грибы зовут?


Город

Запутавшийся в терниях светил,
В химерах каменных расчерчен на квадраты,
Прикручен к плоти проводами жил,
жил город, закольцованный в закаты.
На палубах авроры-корабля
им тонкий вес мой был предельно стянут,
но волей выдохнутый стих манил меня
И торопил к отчаянности пьяной.
Выхватывал из радуги зарниц
негаснущие свеч метаморфозы
в чугунном граде равнодушных лиц
корнями веры из постылой прозы.

«Фонарщик-ночь»

Фонарщик-ночь шагает в межвременье
мозаикой рассвета из окна,
со дна Зима всплывает снов тюленем
и ёжится наружу тишина.
К струящимся шорохам ответным
Событий сталью дух мой пригвожден
и с шорохом мешается монетным,
березовою медью заметен.
Песка часов безродные калики,
в стекло хранилища мгновения текли...
Слезой очеловеченные лики -
в законы сохранения любви.

Ты лелеешь свою гордыню

Ты лелеешь свою гордыню
В пересортице дней распутий
И не чуешь, как сердце стынет,
Наполняясь житейской ртутью.
Вся сумятица поз картинных
Ничего для тебя не значит –
Дверь, обитая дерматином,
а за дверью зверушки плачут.
За обманчивой позолотой,
За изысканностью парфюма
Позабытый восторг полёта
Бродит в жилах хмельною думой.
Но тягуча смолы янтарность,
И кормушки привычно просо –
Дар даётся лишь только дару,
А не всякому, кто попросит.

Свет истекал закатным шёлком

Свет истекал закатным шёлком красным
На облачные струги и ладьи,
В клочках стихов пульсация пространства
По числам Фидия кружилась в забытьи.
Дней сытых приторны безмолвные волокна,
В бутоны роз упрятаны лучи,
И бьются в нераспахнутые окна
Сомнений горделивые грачи.
Шагал ночным асфальта откровеньем, -
Спор с тишиною - ожиданье трат, -
В ладонях сонных колкие мгновенья
Круговращали наваждений град.
Весенних смол палитрой расколдован
Восточной песни глянцевый винил;
Озоном призрачной планеты оцелован,
Слух расписную огненность ловил.
Светозвучаньем пенились гвоздики
И воздух задушевный замирал,
Ленивость неги в розовые блики
Неощутимо взгляд весенний заплетал.

Зов растревоженного мая

Зов растревоженного мая
Течёт по венам ядовит.
К губам разбитым прижимаясь,
Любовь не требует любви.
Размерено по тикам время
Часами птичьими в лесу.
Со лба смывая липкость теней,
шум вызеленных лет несу.
Обласканные нот приливом,
Читая грёзы по губам,
Листают ветки торопливо
Отточье птичьих телеграмм.
Стихами вывернуто сердце.
Младенца голос вдалеке
Исторгнет внутренняя дверца,
Как сок в растоптанном цветке.
Из языков пламен словесных
Под воспалённый хрип струны
Обрящет лев ночную песню,
Как зов Небесной глубины.
Под пламенем холодной плазмы
Обломанного в звоны льда
Клонируют нас телефразы
Адептов марлевого рта.
Любить не значит с тьмой сюсюкать,
Под звукоряды полузвезд
Метелью розовой баюкать…
Без терний не бывает роз.
Себя от света отлучая,
Полотнищами дней обвит,
Ты будешь пить цветковость чая
Из чаш фарфоровых обид.
Волн травных ветреною грустью
срывая позы бытия,
Печаль моя тебя отпустит
Прозрачной музыкой дождя.

Углей пламенные вишни

Углей пламенные вишни
Лижут языки огня,
Космоса товарищ ближний,
Ветерок знобит меня.
В электрические танцы
рассыпаются огни,
у костра протуберанцев
Время стой! Повремени!
Потускнела прыть хмельная,
Сердца «пламенный мотор»
В Запредельность вырастает,
В сокровенный разговор.
Расставляются мгновенья
по логическим местам –
жизни всей стихотворенье
выстроено в цельный храм.
Есть в нем ритма основанье,
Рваный юности размер,
Рифмы пламенной исканье
Среди куч фальшивых вер.
И, руду переработав,
(Маяковский, уж прости)
Завершает всю работу
О ЛЮБВИ конечный стих.

Всё тоньше звериные тропы

Всё тоньше звериные тропы, всё крепче объятия трав.
Сегодня я висну на стропах, неведомый путь избрав.
Безсонницы зелье не лечит, ни ласка руки твоей,
Берёз золотые плечи девчоночьих слёз больней.
Ах, этот близкий локоть и острый сучок в глазу,
Какой же я был неловкий и память о том несу.
Напрасны мольбы и рясы, не ими я бережён,
Построчно уж весь рассказан на письменах времён.
Сумятицу слов метельных и каменных дел кураж
Печальные листья стелют, множа огней тираж.
В пляске Купальной плазмы зрю своих дней итог -
Выпит до дна и сразу хвойного лета сок.

К конвульсиям смыслов сведен

К конвульсиям смыслов сведен, не прожеван символик слой,
Беззащитна душа перед магией смартфонотек,
Тетива звенит, направляя стрелой антител
стих рассветный свой,
Самописцев хмелем больной головы весь дочитан трек.
Недостаточность полубезумцев одета в транс,
Роза ветреных дел достигает полураспада дна,
Но с душой уж вошёл Откровений Огонь в резонанс,
Расплываются в дым пароксизмы болезней ума,
Зарастают раны разорванных смарт-времён,
На измученных лицах от Спаса играет блик,
Символических смыслов радогенез до глубин обнажён,
Среди волн гравитаций Блаженных звенит восклик
Теней извилистой мимикой обуглен вселенной формат,
Шкалою рассудка контужен стихий импровиз.
По колено в сугробах скорбей отбеливал стихопад,
Антинемирного солнца взвивая размерный бриз.
Такты ночные всплывают в груди, побеждая некроз.
Ран душевных текстуры рифмованы с палой листвой.
Чувств напряжённых аккорды сплетаются в метемпсихоз,
Густо крошатся на магии тропосов вразнобой.
Грузят еще шаровидности и кубатуры нейронов узлы,
Онемевшие строчки в оправе эклиптики громоздя.
Густо бормочет костер, доедая хрустящие комья мглы,
Растворяя шипящий озон в патефоне дождя.
Как ты ни прячься, годы останутся, будут ритмом звучать,
Обожженная кожа сердца сползает годами пестра.
Провались в себя, пусть ты нищ ещё и безкрыл в плечах,
Атональными сердца стихами сгоняя инстинктов страх.

Ветер вспыльчив по-цыгански

Ветер вспыльчив по-цыгански,
Разбивая лужи вдрызг,
Звон кленовово рыжей ласки
Расточает Осень-лис.
Синь безпомощна и тонка,
Словно сигаретный дым.
Осень, рыжая девчонка,
Дива окон и картин,
В глянце стёкол вызревает
Разноцветной пустотой.
Акварельность дождевая -
Робость Осени родной.

О сколько их, теорий-басен

О сколько их, теорий-басен, червей, плодящихся в земле!
Под коркой мыслебезобразья плоть пресмыкается во мгле.
То Ньютона теченье к аду, то Шредингера неизвестность драм,
Случайность – бог научных магов, Максвелла демонов игра…
Пора, пора, мой друг, воспрянуть, расстаться с миражами снов,
Облекшись Истиной, встать прямо, понять, что мир причинно нов.
Веками дух раздет до плоти, с курком, взведенным у виска,
Но Век веков не обороть им, не заглушить грозы раскат.
Не безымянным и безликим творил Он человеков сонм
Своим крестообразным кликом. Адам не многомудрый клон!
Любви Небесной сотворенье, распластан плоскостью земли,
противящейся Богу тенью, я ныне солнечен как блик.
Веками множится молчанье, души энергия растет,
Настал их срок, пророк лучами зовет в немыслимый полет.

Думал, что ноги уносят снег

Думал, что ноги уносят снег,
что крепость из рук идет,
что жизнь – это гонка с судьбой калек
и как кому повезёт.
Но вот оказалось, что снег живой
И, с дождичком вперегонки,
Может памятью ножевой
С левой шагать строки.
Оказалось: свой путь сберечь
Не сумеешь безкровьем строк,
Если стоящих жизни свеч
Ты отыскать не смог.

Душевной осени излом

Душевной осени излом присыпан грустью.
В лучистый шорох, окаймлённый сном,
Незыблемость мгновений обернулась
И сполохов мятежных катит ком.
Развенчан тьмою свет многоэтажек,
Разгадан солнечного ветра гулкий глас,
Заснежен шаг стихов сердечных скважин,
И серых улиц всё тоскливей пласт.
Глазурь рассвета ищет глаз наощупь
С ресницами снежинок вальс с небес,
Стеклянной флейтой над рекой полощет
Бродяга ветер дальний благовест.
Застывший взор остекленело-дымчат
И горечь тлеет памятью утрат,
В сны обновлений, в перегруз привычек
Замешан с небесами полуад.
А ты, за край заглядывая тверди,
За вежливую твердость слов и губ,
Всё веришь в милость, в чистоту предсердий,
Что проблеск правды расточает мглу.
Всё так же ты безпамятен к изменам.
Глотая слезы будущей строки,
Замолкших клавиш ждёшь проникновенной
Прелюдии, сомненьям вопреки.

Озвёздана хрустальным звоном ночь

Озвёздана хрустальным звоном ночь,
Псалом небес распевно зачиная.
Клонирована с прошлою точь-в-точь
Остроязыкость пламени печная.
На гарь и дым меняя сладкий дождь,
Стада авто летят, круша лучами,
Во всю свою бензиновую мощь,
Покой души, дарованный свечами.
Предвидения горькая полынь -
Стеклянность, пораженная недугом,
Растраченного кровотока стынь
И груз непонимания друг друга.

Безсонница

Безсонницы струится монозвук,
Слух рассекает эха трепетанье,
Измяты танцы лебединых рук
В секундах предназначенных к закланью.
Невысказанной нежностью ресниц
Распахнут взор в зияние обрывов.
Ломая плиты ледяных границ,
Кружат огней весёлых переливы.
Трубящим рогом Свет звучит в ветрах
Мерцающей в семи столбах волною.
Кто ненависти одолеет страх,
Тот обретёт безстрашие покоя.

Мир магии

Не медом нас питает, не акридами
Мир магии, что дьяволом зачат.
Пробит окопный щит войной гибридною,
там - уши эльфов, там - рога торчат.
Нас сделали бичи рабами гордыми
И свергнуть рабского ума непросто груз,
Но разве за примата? Митохондрию!
Сошел с небес распяться Иисус?
Сквозных поветрий сумрак цифр куражится
и маками кровавыми цветет,
но легионов-орд безвыходность лишь кажется -
серп, режущий полынь, уже грядёт.

Обесцвечено стынью лето

Обесцвечено стынью лето,
Обеззвучен небесный склон,
Профиль стёрт на двери заветной
Тайн эфирных Бог Звук лишён.
Аномальности ищут в зонах
И в неврозах - с корнями связь.
Жвачкой матрицы просвещённый,
Ум цепляется сном за власть.
В духе ж русском дыханье мяты
В слух врывается ритмом птах.
Филигранями в скань раскатан
Стих написанный впопыхах.
Событий регистрируя обвал,
Всё ж ведаем мы - дух им неподвластен.
На Царство Света нас короновал
Поэзии высокой ветер странствий.
Хоралом распечатан пламень чар.
Фрактальна Мудрость в грации качелей.
Цветёт размерность северных гитар
Травою на обочинах значений.
Язычество в истерзанной душе,
Как встарь, густеет свастики изломом.
Достигнет ли до каменных ушей
На выдохе пророческое слово?

Искромсано теориями небо

Искромсано теориями небо,
Просрочены абстракций паспорта
И битами фантазий не изведан
Путь файла именного КРАСОТА.
Пульс парусов души паранормален
И человеку человек - опора мачт.
Свет полосатых радуг отзеркален
И стал багров заката тихий плач.
Душа в другой душе себя находит,
Что ж в наледь алый парус твой одет?
С привычкой жить заученно, по моде,
Зарыт предсердным всхлипом и отпет.
Кураж волны - пародия на танцы
И в апогее ныне их побег.
Контужен розовых цветов протуберанцем,
В кого ты расцветаешь взмахом век?

Слово

С сердцем в виде солнечной розы ветров,
Слово выращивает древомысленный этот мир.
Выходя дорогой из моря зодиакальных снов,
Воспоминаний жестоких сорви с пьедестала кумир.
Весь восторг Земли рождает ткань Крестных слов,
В сгустках света ветвей сотворяя иконостас.
Золотыми пчёлами струны жужжат миров,
Древа всякий листочек имеет свой слух и глаз.
В партитуре звучащих смыслов пламен игра,
Ленты огненных рек струятся меж звёздных нот,
Изливаются реки созвездий с утра до утра,
На роскошное платье похож твоих глаз Восход.
Нашёптаны цветные города
Нашёптаны цветные города,
В стекле морозном - странные планеты
И к карликам причислена звезда
Симфониею чьею мы согреты.
Плакучая излученность волны
Всё ищет жарко шепчущие губы
Где ты дыханием дрожащей тишины
Как отрок босоногих дней искуплен.

Глаза пустеют, сжаты аксиомами

Глаза пустеют, сжаты аксиомами.
С невидимостью - сердцем говорим.
В гипнозах медных танцев, невесомые,
Мерцаем мы как света алгоритм.
Болеет выдумками, ветрами грассируя,
В плену софизмов, магия стихов
А рядом, по канату балансируя,
Живёт Любовь, как звук живых шагов.
Живущий-в-Звуках снял печать молчания,
В аккордах солнца звук трубы пропел.
На царственных плечах, для всех нечаянно,
Выходим мы за времени предел.
Оболганные лживыми пророками,
Исхлёстанные выгоды плетьми
Мы вырвемся из воровского логова,
Останемся стихами и детьми.
Развязан узел. Прижат ладонью,
Стучится крови пульс на виске,
Стекают в каплях зигзаги молний,
Как танец моно, как Вальс-ни-с кем.
Упало фото. Глядит из рамы
Обоев старых седая тишь
И ты с такой же улыбкой странной,
Как отраженье в окне, стоишь.

Прощальной мелодией сердца

Прощальной мелодией сердца
шаги отзвучали.
В глазах опустевшего мира
тускл бисер обнов.
Картину безумный художник
рисует ночами,
Мешая блеск утра с
чернилами угольных снов.
Орбит извиваются петли
в космическом танце,
где шлейфами медных жгутов
Морок млечности свит.
Сквозь звёздное сито
холодные искры
хрустально струятся
и косной материи мёртвый порог
ритмом сердца избит.
Предсердия солнечный луч
предоплачен предвечно,
меж стиснутых губ в опаляющий плач
прорывается боль,
иссушены слёзы ожогом,
искорчены плечи,
зелёная штора ниспала,
нагл голый король.
откапала вешней водой
золотая клепсидра
Фасадов размерный икстрим
обжигает щеку,
На город упал снегопад и
был снова проигран,
и режет в скрижалях сердец
за строкою строку.
Скандируют своды мостов
кашей звуков прогорклой,
пресыщен звездой инквизиторов
красный перрон,
прописан изломанной гаммой в
цветочности окон
в разгульности странных прелюдий
бульваров вагон.
Метели из дыр
пулемётностью чисел карают,
столбов марафон
всю пространность дорог оскорбил.
Прошита проспектов программа
иллюзией драйва,
затравлен атакой мозгов
беломерности пыл.

Чернокнижность

Чернокнижностью велик, век упился смутой;
Меру сил не угадать железами слез.
Ярким газом обеззвучен, Смех восходит лютый,
Поцелуями осыпав, маршами угроз.

Замурованных констант скорлупа созрела;
Тратят пиксельные жизни смерти игроки;
Свеч восторжен фейерверк, оплавляя тело;
Выпадают друг из друга маски и курки.

Пеплом охладевшим пал дух самоироний;
На сухой стерне скудеют русских голоса;
Слёз затмением объята, набирает стоны
Растревоженных посмертий
милости роса.

На снегу чернеет скит в белом шуме ночи;
Неприкаянность наощупь звёздами звенит;
Губ дрожащее вино словом непорочным,
Жертвой вечности безсмертной стих мой источит.

Глаз обветрен, оплавлен голос

Глаз обветрен, оплавлен голос
жаром, стиснутым в берегах.
Кровью спетый, огнём оденусь
строить солнечный мост в зрачках.

Эмигрантами нервных вспышек,
Тайма вывертов, в ночь бежим
к озарениям выше крыши,
иномирья включив режим.

Там в лиловых сугробах шторных
Перевёрнутый мир крылат,
Пухом млеет предчувствий шорох,
Дремлет сумерек стихопад.

Шёлк костра ощущая сердцем,
молчаливо горят слова.
Из минорных полей инерций -
Коронованная листва.

«Манекен»

Манекеном,
расцвеченным модною ложью,
за стеклом он пылился с
утробой пустой
и казалось: без грима
уже невозможно
отразиться на маске
улыбке живой.
Но однажды
стеклянные стены разбиты
и приходит надежда – и...
слёзы ручьём
пробиваются вдруг, и
смывают в молитве
весь цветной макияж,
весь игрушечный лом.
И теперь под лучами
нетварного света
он молил,
чтобы грязь убеляющий снег
и его наготу бы прикрыл и,
одетый
в чистоту,
в нём родился
на свет ЧЕЛОВЕК.

«Этот мир отсёк от Неба»
Этот мир отсёк от Неба
Времени кровавый шторм.
В пиках выпавшего снега
Сердце корчится шутом,
Измочален чисел блефом
Глаз подлунный циферблат,
В рожках циркульных прорехой
Полушарий перекат
Имитирует мобильность.
Сердца спящий карантин
Сторожит улыбкой стильной
Чёрно-белый арлекин.
Впаян в снежную порошу
Памяти своей, брожу,
Лет нестиранную ношу
В белый стих перевожу.

Запредельность

Запредельность не главное ль свойство души?
Ведь и звезды с небес, как обещано, в срок ниспадают.
Пусть часы всего мира навек замирают,
лишь секундная стрелка пред вечностью Духа дрожит!
Льет последний свой жидкий кристалл голубая луна,
Близок час, когда «времени больше не будет»,
Крылья сов-миражей на забвенье осудят,
Ночь растает в сиянии Вечного Летнего Дня.

«Тишина»

Полночь звонкую отбили синеглазые часы.
От лампады пали крылья на висок и на усы.
Тень, как кошка на коленях, не дает перу уснуть.
В переплётах межвременья улеглась событий ртуть.
Маслом лёд блестит на лужах;
ночь в разрывах звёзд дрожит.
Кто-то мне сегодня нужен, кто со мною убежит.
Там, на лестнице, у края, где ступень креста одна,
искры золота рождая шелушится тишина.
Вспыхнет лик молниезрачный в чёрной полночи окне
и покажется тот мальчик зачарованный во мне.
Пусть, с дождём перемежаясь, сыплется в воронку грусть,
слава Богу, ночь большая, я к рассвету обернусь.
… Вон, в разрывах тьмы заходит свет заоблачным столбом,
где золотоглазый полдень сжат серебряным серпом.

«Просвет»

В печальный слух и в шепот листьев
мороз спектрально свет излил,
в лесу усталых чувств и мыслей сезон просвета наступил.
Слетел с дубов их затенявший уборов пышный перегной
и мягким золотом бумажным несет шагам души покой.
Хрустят ледышками насмешки, забвенья предваряя снег,
где инеем искрится нежно безмолвный над кумиром смех.
Событий хворост, теней лица смешались в мертвый бурелом;
лишь синей струйкою дымится молитва над живым костром.

Отшуршала листьев стая

Отшуршала листьев стая,
Совершив побег от стуж,
Золотой дымок роняя
В удивлённый космос луж.
Коматозной тишью нежен,
Всё чахоточней закат.
Вьюги хохот ярче брезжит
В окна камер и палат.
Строй унылого декора
Стынет медью в облаках:
Время летнего дозора
Выпито в пяти глотках.
Рыжим хвостиком, по лисьи,
Скручен свет и заметён.
Снова жемчуг вечных истин
Новью разовой сменён.

Тайм Сатурна

В серый жемчуг облаченный,
день над Городом вставал;
с наглостью разгоряченной
в спор с Душой вступал Металл.
Льются толп людские реки
в волны бензооблаков,
распадаясь на отсеки
в напряженье проводов.
В кольцах призрачного света,
озаряя мир больной,
вкось прибитая планета
восходила над Землей.
Восходила, воцаряясь
в море звуков и огней,
днем и ночью устрашая
ревом гоночных зверей.
Всплески медиа-культуры, гонок беличьих азарт
похотливого Сатурна форматируют стандарт.
Но и в гвалте телевышек, в лаве речевой волны
я один лишь голос слышал, Голос Солнечной Страны.
Звал меня и ждал покорно Звал а я бродил, блуждал
среди дел и чувств позорных, влитый в гипнокарнавал.
Налетая, окружала и кружилась вкруг, смеясь,
бесконечно раз считала Мишуры блестящей Власть.
Ну зачем мне морок этот,
Если ждет меня Весна.
Вкось прибитая планета –
Тень лишь призрачного сна.
Убегая в Лес за Правдой,
к речке направляя шаг,
я лечил молитвой травной все,
чем маялась душа.
Миг - и я уже не сгорблен скорбью датского царя,
в мир сердечного восторга влитый чудом бытия.
Спят еще в тиши келейной в млечной сырости леса,
с редкостью благоговейной птиц мерцают голоса...
но, уже их сон сметая, пробежался ветерок...
чешуею вод сверкая, змейкой выполз ручеек...
солнца тонкими перстами лес колонны изваял...
облаков румяных стаи синий свет окольцевал.
На радарах паутинок бриллианты рос зажглись,
и в распахнутых долинах травами с трелями сплелись...

То рождаясь, то смолкая, колесом вращался звук -
переливами играя, изумрудный реял жук...
и у речки засветились коромыслица стрекоз...
лягушата поспешили занимать мушиный пост.
А под сенью белокрылых лебединых облаков
розовой волной застыла вечность часиков-цветов,
чтоб унылая планета, вкось прибитая звезда,
вечный бег Господня лета не запнула таймом Зла.

Есть святости в народе глубина

Есть святости в народе глубина,
у каждого — своя, и переменна.
Тем, видимо, падение до дна
дозволено, в ком вера сокровенна.
Я — русский, и не верить — мне нельзя:
родник молитвы из реки былинной.
По нити духовиденья скользя,
я сердцем слышу тихий плач Арины…
Зарницей дальней ночь поражена,
вот-вот ударит гром, разбрызгав искры,
и каждою минутой томит выстрел
распахнутого ветрами окна.
В ладонях чувствую я равновесье плит,
основ, сходящих к песенным глубинам.
Колодец времени — пространства вновь открыт
и тяжестью безмолвья мир налит
в молитвенном прошении незримом.

«Стеклянный взгляд туманы полосует»
Стеклянный взгляд туманы полосует,
Разъела соль тоски
души прицел,
Где космос крабовидно светит всуе.
И дней текущих свиток онемел.
Покой стиха в податливости пальцев,
С улыбкой губ, застывшею навек,
Быть может чьим-то сном, как пламя танца,
Как ветром расцелованный побег.
Был временем оржавлен дар наитий;
Лохматым псом гнездится тишина.
Пора б извлечь из теневых событий
Огонь в присутствии небесного окна.
Покоем безучастным даль блестела;
К щеке прижалась слёзная звезда;
Звук замирал в тиши седой несмело;
Задумчив лёт отпавшего листа.

«В городе»
Бежит озноб по позвонкам сутулым,
Нацелен в небо башни длинный перст,
Где утро каменною печью изогнулось
И отключился сердца джипиэс.
Безликая причёсанность деревьев
В кишечник улиц не метёт листву,
Неоновые свечи не согреют,
К сердечному костру не позовут.
Грозит перстом телеметрии башня
И город толп на копоть обречён,
И день грядущий, как и день вчерашний,
Как тот бычок, как сказка ни о чём.

Морскою синью не согреться

Морскою синью не согреться
над трассами седых глубин
Снегам израненного сердца,
и лишь малиновый рубин
в зеркальном шелке созерцаний
развернут будет в Белый Звон,
где тайной музыкой касаний
Свет прорастает сквозь иссон.
Густейший бас расправит нервы
небесной стаи облаков,
сойдет на землю самый первый
дождь майский ласков и суров.

«Лимонная метель»

Рвало ветром, шипело листьями,
несговорчиво путало шаг;
васильковое небо выцвело,
в север взвесью дождей дыша.

Шел тропинками, в грусть влюбленными,
где стихий и стихир вино
льется в шорох, в метель лимонную,
цвет и шелест смешав в одно.

Стаей в огненном оперении
плавят листья бесчувствий лед
и, шуршащим на твердь падением,
искрам сердца даруя взлет.

Разбивая Жар-птицы крыльями
одномерность годов-темниц,
очищаю от новобылия
зерна пламени, блеск зарниц.

И, в порхании медных бабочек
отбирая в строку нектар,
жду: займется ли в гаме галочьем
радость сердца и губ пожар.

Озвучив листья нот костром

Озвучив листья нот костром,
Вальс сумерек многоэтажен.
Певучий сердца метроном
Стёклянно выжал сумрак влажный.
Крылатых лестниц кружева
Мерцают веществом печали.
Мои ладони и слова
Твою отзывчивость искали.


Русский рэп

Снежный ум чернеет и тает как грязь.
Провода разорваны смарт-сердец,
Раскодируй с Господом живую связь.
Твоего пути к Нему ждет Отец!
Гаснет левый глаз, что коптит извне,
Веры правой Огнь воспылал внутри.
На свое безпамятство направь свой гнев,
ссохшуюся мумию числа сотри!
Каиновы внуки, черепки собрав,
погасили дырами сиянье звезд,
снами Веры Павловны умы обокрав,
в подземелье выстроили плача мост.
Тишина полночная висит струной,
Смыслы поменялись — где да, там нет.
Но земля прозябла и пахнет весной,
урожай времен потоков — белый Цвет.
Кругомерна времени живая цветь,
на четыре стороны растут лучи,
древнелетий гнется углами медь,
Слово проросшее Соборно звучит!
Космос расширяется созвездьями глаз,
Расплетая косы галактик в ручьях.
В капельках росы — поэтов экстаз,
струнное сердце их бьется в грачах!
Белый шум пространства – витраж из лиц,
в гранях мироздания Лик растворён,
параллельно светится цветенье птиц,
в Царствие восходит человек-эон.
В безконечность льются слова тепла,
звуки и кузнечики ныряют в цветы,
пчёлы золотые из огненных слав
вымолены искрами у чистоты.
В знаньях отраженных мертвы языки,
Верой распечатана земли заря,
бирюзовы корни огневой реки,
Каплями — поэты в пальцах дождя.
В вечности лесов, в неподвижности ив,
Звуки все безлюдны, если сжат простор,
Спектры все звучания в молчанье вместив,
воздухом скандируй возвышенность гор!
Я болел молчанием всю мою жизнь,
оттого-то в немоте до сих пор хожу.
Гаммой восходящею, любовью прошит,
Как зелёный цвет теперь распевно дышу.