Хоть в Дакоту, хоть в Прованс

Хожу я по широким
по улицам московским.
Здесь сочинялись строки
коллегой Маяковским.

Ходили тут, шутили
с утра обэриуты.
А, может, не ходили…
А, может, и не утром…

Здесь хаживал учёный
и первооткрыватель.
Бывал здесь Саша Чёрный…
Не мог же не бывать он!..

Да это и неважно!
Ведь если автор не был,
то шлялись персонажи,
ходила быль и небыль.

Да что там, тут гуляли
различные персоны:
нон-грата, как стиляги
на разные фасоны.

И грата, как простые
понятные мещане,
что толпами густыми
тела перемещали.

Ну, вот и я ходил там,
по делу и без дела.
На лавочки садился,
разглядывая стены.

Но что-то докучало,
терзало и свербело.
Невнятное сначала,
как серое на белом.

В глаза бросалось нечто
всё ярче и конкретней.
Я понял наконец-то,
что это всё не бредни.

Я посмотрел на толпы
идущих и спешащих:
вон дядька ходит толстый,
вот тётка что-то тащит.

Я вглядывался в лица,
я слышал разговоры.
И свет сумел пролиться
на всё довольно скоро.

Я, вроде, не в Москве был,
а где-то в дальних странах.
Я, будто бы, отведал
восточного барана.

Вокруг мелькали лица
не с Пресни, не с Арбата,
а с дальней заграницы,
из разных халифатов.

Вот бабушка в халате
протяжное сказала
каким-то хмурым братьям
с восточного базара.

Застыла жизнь мирская,
запахло перцем карри
на улице Тверская
и на Тверском бульваре.

И в горные теснины
теперь упёрлись крыши.
И голос муэдзина
уже как будто слышен.

Пузатые баулы
толпа вокруг таскала.
И горные аулы
видны уже на скалах.

Вот мимо цокал ослик,
навьюченный тюками.
И на мгновенье после
запахло шашлыками.

А я сидел, вдыхая
нездешний терпкий запах.
Я ничего не хаял,
но я хотел на запад.

Хоть в Южную Дакоту,
хоть в Льеж или Прованс там,
где знают про свободу
и личное пространство.

В Ла-Манче шёл бы гордый,
и мнил себя идальго.
А у норвежских фьордов
глядел в морскую даль бы.

Ну где в Москве, скажите,
голландцы, чехи, шведы?
Где европейский житель?
Француз, датчанин, где ты?

Француз бежал с позором,
тевтонец драпал славно…
Теперь хожу по зонам
восточного анклава.

Я уважаю хумус,
люблю баранью ногу.
Но я вот тут подумал,
что их уж больно много.

Исход предельно ясен.
Но я держусь – не спился.
А слишком чуткий классик
не сдюжил – застрелился.

© Сергей Тененбаум